После гастролей в Болгарии перед театром забрезжила перспектив расширения гастрольной географии. Зная нестабильность поведения и импульсивность характера Высоцкого, Любимов вновь ищет возможность ввода на роли Галилея и Гамлета. Это было естественное и отчаянное желание режиссера сохранить спектакли, сохранить творческую форму всех остальных актеров. В середине декабря он предлагает И.Бортнику репетировать Гамлета:
— Я не хочу от него зависеть...
— Но ведь спектакль полностью сделан под Высоцкого...
— Тебе надо взять и выучить текст. У вас с ним одинаковое качество темперамента, и мне не надо будет ничего переделывать, мизансцены останутся те же.
Отказ Бортника страшно возмутил Любимова:
— Я тебе предлагаю играть ГАМ-ЛЕ-ТА! Ты отказываешься играть ГАМ-ЛЕ-ТА!
Жена Любимова Людмила Целиковская смеялась мефистофельским смехом: «Ха-ха-ха, он не хочет играть Гамлета!»
Л.Филатов, по мнению Любимова, на роль не подходил — «у него много желчи, таков склад ума». Оставался Золотухин, которого не нужно было уговаривать.
Из дневника В.Золотухина: «Любимов: — Ты мне кажешься ближе к данному решению. Я не знал, что ты оказывается, даже занимался этой ролью... Я тебе помогу... С господином Высоцким я работать больше не могу. Он хамит походя и не замечает... Уезжает в марте во Францию. Ездит на дорогих машинах, зарабатывает бешеные деньги, — и я не против... на здоровье... но не надо гадить в то гнездо, которое тебя сделало... Что же это такое?!
Золотухин:
— Мы потеряем его, когда будет найден другой исполнитель. Заменить, может быть, и следует, но, думаю, не по-хозяйски было бы его терять совсем.
— Да он уже потерян для театра давно. Ведь в «Гамлете» я выстроил ему каждую фразу, сколько мне это мук и крови стоило, ведь артисты забывают...
— Я видел один из последних спектаклей «Гамлета». Это стало сильнее неузнаваемо. Сначала я не был поклонником его исполнения, теперь это очень сильно. И спектакль во всем механизме стал отлажен и прекрасен.
— Я тебя не тороплю. Ты подумай.
— А чего мне думать? Отказываться? Для меня, для актера любого на земле, пробовать Гамлета — великая честь и счастье. Но для того чтобы я приступил к работе, мне нужен приказ, официальное назначение. Потом, если у меня не будет получаться, вы можете отменить этот приказ, и в данном случае я не хочу, чтобы мы тут играли друг перед другом, но чтоб это не носило такой самодеятельный оттенок. Официальное, производственное назначение, а там уж видно будет...»
На том и порешили...
В. Золотухин: «Ну вот, теперь надо думать, что делать с Володей, с этикой-эстетикой я разделаюсь. Боязнь эстетики — удел слабых. Так, кажется, у Достоевского. Надо найти форму физическую».
Вот такой «хозяйственный» друг был у Высоцкого. Ну и пусть «мы потеряем его», только «не по-хозяйски» это. И на «этику с эстетикой» плевать, хотя прекрасно знал, как Высоцкий относится к предполагаемому вводу. На вопрос «быть или не быть?» Золотухин для себя давно ответил. Еще в 67-м году, когда готовил несостоявшегося Кузькина, он сам себе дал амбициозную оценку: «Я чувствовал и понимал свое положение первого артиста».
В.Смехов: «Однажды (у Любимова) сорвалось: ах, ты (Высоцкий) не явился вовремя из-за рубежа, опять отмена «Гамлета», опять лихорадка — амба! Срочно ввести нового исполнителя! Ага, один «сачканул», ибо испугался, другой — по-другому, третий согласился. Начались репетиции... И Демидова, и я отказались участвовать: не из-за подвижничества (его не бывает в быту), просто из неприязни к обреченной и поспешной попытке. Володю не терзала зависть: у него даже никакого сомнения не было, что Золотухин не допрыгнет до его планки. Это была ревность из-за роли, как из-за любимой женщины, с которой хочет переспать другой. Таков характер Высоцкого. Того, кто согласился, никак не осудить по закону профессии. Но думаю, что его суд над самим собой и здесь, и в других случаях добровольного двоедушия более тяжек, чем можно подозревать...»
14 декабря 1975 года на доске объявлений висел желанный для Золотухина приказ. Никто его не поздравил, не выразил благожелательства... Для самого Золотухина этот приказ на долгие годы будет «охранной грамотой»: мол, «не я просился на роль — меня назначили».
«Самой дорогой реликвией для меня является приказ от 14 декабря 1975 года, где предписано к 20 марта 1976 года осуществить мой ввод на роль Гамлета, — напишет он в дневнике 10 апреля 1994 года. — Три подписи — Дупак, Власова, Любимов. Вот, наконец-то, миру ясно, что не Самозванец я с принцем Датским, а назначенный приказом».
Реакцию Высоцкого на этот приказ вспоминает И.Бортник: «В один прекрасный день идем мы с Володей после утреннего спектакля по театру, он и говорит: «Подожди...» — и подходит к доске приказов. Поворачивается, и шепчет: «Е.. твою мать», и идет к машине. И пока ехали мы на Малую Грузинскую, он только эти три слова и повторял...»
К кому были обращены эти ругательства? К главному режиссеру, который назначил второго исполнителя, или к рвущемуся исполнять второму исполнителю — Бортник так и не понял. А Высоцкий со своим гипертрофированным актерским честолюбием просто не мог смириться с тем, что кто-то не понимает, что для него значит эта роль...
В.Смехов: «Володя вернулся, все улеглось. Гамлета никто никогда не сыграл, кроме него. Но враждебность его к тому, кто раньше с ним был другом, осталась до конца. Вечная мерзлота на месте любви — это несправедливо, но это повод для размышлений: что же такое для Высоцкого играть роль Гамлета? Три поэта вместе, в одном чудесном растворе: Шекспир, Пастернак, Высоцкий...»
Золотухин не замедлит с заочным ответом: «Я ехал в театр и думал... что уже многие дошлые, дотошные «миноискатели-трупоеды» обнаружили некоторое охлаждение, изменение наших с Высоцким отношений... последнего периода. И все — идиоты — приписывают это «Гамлету»: зависти или еще чему-то в этом роде...»
После смерти Высоцкого Золотухин десятки раз будет пересказывать эту историю, придумывая новые исходные версии. Одна из них — «происки врагов». Он считает, что в театре их пытались поссорить. История известная: оба знамениты, оба в труппе на виду и, к тому же, претендуют на одни и те же роли.
Как-то они ехали вместе в машине Высоцкого. Золотухин сделал попытку объясниться:
— Я ведь не знаю свои силы, но думаю, что шеф в воспитательных целях может пойти даже на мой провал...
— Нет, Валерий, ты не провалишься... Золотухин-Гамлет, новая редакция — ажиотаж будет... Единственно скажу, может быть неприятное для тебя... Будь у тебя такой спектакль, шеф бы ко мне с подобным предложением не обратился бы, зная меня и мою позицию в таких делах. Пойми, я вырос во дворе. Для меня дороже дружбы нет ничего на свете! Я так живу! Но... я уважаю твой принцип: ты всегда выполняешь приказ, играешь то, что дают...
Одной репликой была выражена внутренняя суть Высоцкого — всем на свете родственным, общественным и социальным связям он предпочитал узы дружбы. Его представления о дружбе были самыми романтическими. Как он пел в песнях, так и дружил. В 1968 году в «Песне летчика-истребителя» Высоцкий выразил свою «формулу» понимания дружбы — «Сегодня мой друг защищает мне спину...». По этой формуле, признаки дружбы — совместное действие; готовность прийти на помощь, даже рискуя собой; абсолютная уверенность в друге — его надежность (друг — тот, к кому я не боюсь повернуться спиной, зная, что не получу от него удар в спину). В основе дружбы — честность, открытость. И еще — родственность восприятия мира и отношений с ним. А тут все признаки дружбы, как это понимал Высоцкий, были нарушены.
В.Туманов: «Володя был добрым, очень добрым, но при этом мог быть по-настоящему жестким. Я имею в виду, что он не прощал подлости, предательства. Знаю людей, с которыми он продолжал здороваться, вместе работать, однако если за какую-то низость вычеркнул человека из своей жизни, то это — навсегда. Ему отвратительны были люди бесхребетные, готовые ко всему приспосабливаться. Об одном популярном актере «Таганки» он говорил: "Эта сука — как пуговица: куда пришьют, там и болтается"».
У Высоцкого был талант дружбы, где он был преданным и нежным. И никогда не лукавил. «Это другой резус крови», — говорил он про людей ему несоответствующих. У друзей должен быть его «резус крови». Компромисс был для него не то чтобы неприемлем — физиологически невозможен. Если человек или ситуация ему не нравились — как он ни пытался иногда, но скрыть этого он не мог.
A. Утевский: «Он мог порвать свои отношения раз и навсегда, если узнавал о неблаговидном поступке кого-то из своих знакомых. Он не умел прощать, а может, и не хотел... Внешне это могло и не проявляться, но возникшая холодность, духовное отчуждение чувствовались».
Из когда-то дружеских отношений с Золотухиным навсегда ушла теплота...
Л.Филатов: «Все понимали, как ему этот спектакль дорог, как он хочет его играть один. Что этот спектакль был сделан для него и на него. Да и трудно себе представить сумасшедшего, который бы вышел в костюме Владимира Высоцкого и стал играть этот спектакль. Будь это Пол Скофилд или Иннокентий Смоктуновский — кто бы ни вышел в костюме Владимира Высоцкого на сцену, зал уже заранее, наверное, не простил бы его. Можно ли соревноваться с легендой?! Глупо. Нельзя».
Однако не внял Золотухин — роль Гамлета слишком сильное искушение — и с начала 76-го плотно приступил к репетициям над ролью под руководством режиссера театра Ефима Кучера. Уже к середине марта Любимов хвалил Золотухина за «правильную работу»... Прогон «альтернативного Гамлета» состоялся в конце апреля того же года. Для усиления «педагогического воздействия» Любимов даже выпустил программку спектакля, в которой были названы фамилии двух исполнителей.
Никто так и не отменил приказ от 14 декабря 1975 года о назначении артиста В.Золотухина на роль Гамлета. Все это тянулось в духе вялотекущей болезни до самой смерти Высоцкого. Вместе с ним похоронят его самый главный спектакль... А артист В.Золотухин все это время жил надеждой сыграть «коронную роль в самой лучшей пьесе всех времен». Спустя годы — уже после смерти Высоцкого — тщеславные мечты В.Золотухина частично будут удовлетворены: четыре монолога Гамлета в его исполнении войдут в телевизионную передачу. «Правильная работа» не пропала...