1

Толик подхватил ее на руки, прижался к ее щеке своей, потом на его лице отобразился испуг, руки дрогнули, с губ слетел вопрос:

– Резкие движения запрещены?

– В каком смысле? – не поняла она, обвив его шею. – Ты можешь носить меня на руках, в этом нет ничего страшного.

– Я просто так скоро сделал это, а потом испугался, что мог навредить ребенку, – объяснил он и потерся щекой о ее светлые волосы.

Она звонко рассмеялась, в уголках глаз залучились морщинки:

– Я тебя люблю, мальчик мой! Я так тебя люблю!

– А я тебя люблю, – ответил Толик, неся ее в спальню.

Он осторожно положил ее на кровать, опустившись на одно колено, потом присел на ковер. Хоть Полина и находилась на уровень выше, их глаза находились напротив, на одной волне. Они пристально глядели друг на друга, ничего не говоря, словно впервые изучая и оценивая. Улыбки не сходили с их губ. Женщина протянула левую руку и запустила пальцы в его вихры:

– Тебе надо подстричься, – сказала она.

– А тебе надо сходить к врачу, проконсультироваться, – ответил он, вставая с пола, присаживаясь на кровать.

Под ним покрытая шелковой простыней поверхность просела. По ткани побежали стрелы – впадины, преломляя и изменяя оттенки цвета.

– Вначале я был оглушен, потом подумал, что давно знал о твоей беременности, и только сейчас до меня доходит, что я стану отцом, – положив ладони на ее ногу, заговорил Толик. – Я шел домой с чувством, что все изменится. И я исподволь знал, что эти метаморфозы не будут связаны с моим отпуском…

– Тебя отпустили в отпуск! – обрадовалась она, всплеснув ладошками, подпрыгнув, отчего новые стрелы-впадины искривили шелковое полотно.

За стеклом сияло солнце, нагревая асфальт, бетон, железо, кожу и все-все-все, заполняющее этот большой город. Шторы, висящие на деревянной гардине, были чуть прикрыты, чтобы сдержать жгучие лучи.

– Да, у меня месяц свободы, но это не новость в сравнении с тем подарком, который сделала мне ты! – сказал Толя, погладив ее изящно лежащую руку.

– Когда поедем в Оренбург? – спросила она.

– Ты несколько минут назад сообщила мне, что беременна! Дай осмыслить! Я думать забыл о поездке к городу корней, я весь в мыслях о будущем, о своем новом статусе.

– Я хочу поехать познакомиться с твоей мамой, – ответила она.

– А к врачу? Когда ты пойдешь к врачу? – проследив, как, словно по волнам, «солнечный зайчик» «поплыл» по шторе.

– У меня небольшой срок, могу пойти в Оренбурге, если что.

– Никаких «если что»! Откуда эта беспечность?! – возмутился Толя, вскакивая с кровати.

Она молча посмотрела в сторону окна, потом в направлении двери, затем на него.

– Я не хочу бежать в больницу сейчас, в этом нет необходимости, поверь мне. Я хочу увидеть город, подаривший мне моего любимого мужчину, – пояснила она и посмотрела вниз, опустив ресницы.

– Ну, ладно. Я могу сейчас поехать и купить билеты на завтра. Если они есть, – усаживаясь обратно, взяв ее руки в свои, сказал он.

– Я могу поехать с тобой на вокзал за билетами.

– Чтобы стоять в очереди?

– А закажи их по телефону, – предложила она, вспомнив о такой возможности.

– Полиночка, я хочу пройтись, чтобы обдумать свое новое положение, можно?

– Ладно, я понимаю, ты еще в шоке.

– Да, это по-нашему, – улыбнулся он, вставая.

Она проводила его, заперла дверь. Через какое-то время он вернулся, достал из кармана билеты на завтрашний поезд.

– Я позвонил маме, сказал, что мы завтра выезжаем. Она обещала приготовить бешбармак. Это хоть и казахское блюдо, но у нас считается праздничным, и готовят его в семьях с разным национальным составом, – входя в квартиру, сказал Толик.

– Я ела бешбармак в исполнении своей тетки, теперь поем в исполнении свекрови, – ответила женщина, обняла его, прижавшись головой к широкой груди.

2

– Черт! Совсем забыл о нем! – вспыхнул Толик, глядя, как за окном вагона медленно поплыли привокзальные постройки.

– О чем?! – испугавшись, что он забыл выключить утюг, которым перед самым выходом подглаживал стрелки брюк, воскликнула Полина, присев на нижнюю полку купе.

– Письмо, которое мне сотрудник знакомый передал. Я совсем про него забыл, – выждав несколько секунд, ответил дизайнер. – Оставил в кармане брюк.

– А о чем письмо? – успокоившись, спросила она, расстегивая замок дорожной сумки на колесиках.

– Не знаю, – скользя взглядом по проплывающему за стеклом железнодорожному составу, сказал Толик.

В дверь постучали, и сразу, не дожидаясь разрешения войти, полотно поехало в сторону, ролики чуть шуршали. В купе вначале появился заостренный носик ребенка и витушки волос соломенного цвета, вихрящиеся вокруг лица.

– Место тридцать пять здесь? – спросила девочка высоким, с хрипотцой, явно прокуренным голосом.

– Да, – ответили оба одновременно, посмотрели друг на друга и улыбнулись своей непроизвольной синхронности.

Лицо исчезло. В купе вползал, подталкиваемый сзади, чемодан, какой Толику доводилось видеть лишь у бабушки, не желавшей использовать новоявленные легкие дорожные сумки китайского производства. Бока квадратного ископаемого были зеленого цвета с черными поперечными полосками. «Арбуз», – подумала Полина и хмыкнула, Толик посмотрел на нее и улыбнулся.

– Что это за квадратный арбуз?! – обратился он к девочке, зашедшей в купе.

Та вздохнула, ее тоненькие руки, как птицы, вспорхнули вверх. Не прекращая жестикулировать, соломокудрая пассажирка ответила:

– Да, все так говорят. Я просто деда расстраивать не хотела, он все еще живет временами, когда хлеб стоил несколько копеек. Жуткий брюзга. Мне проще было тащиться с этой рухлядью, чем объяснять ему современные тенденции, – она попыталась, не прекращая говорить, засунуть чемодан в ящик, под сиденьем нижней полки, но крышка не открывалась, тогда Толик помог ей спрятать «арбуз», а девушка продолжала: – Жить с пожилым человеком, стоящим одной ногой в могиле, а другой в маразме, – это еще то веселье! Уж поверьте мне! Сейчас с ним моя мать одна, как она там, ума не приложу. Если бы он был мне не дедом, а отцом, то я бы, возможно, относилась к его заходам проще, а так… – она развела руки в стороны, затем резко сцепила тонкие пальчики-соломинки в «замок» на груди. – У вас есть пожилые родственники?

– Моя бабушка недавно умерла, – ответил Толя.

Полина предпочла промолчать, пытаясь переварить всю информацию, обрушенную словно воды Ниагары на ее голову всего за несколько секунд из уст этой, похожей на ребенка, женщины, о возрасте которой красноречиво говорили морщины на шее и сморщенная кожа на тыльных сторонах ладоней.

– Соболезную, – усаживаясь на сиденье, напротив пары, продолжила пассажирка. – Смерть тяжело пережить, но можно. У меня подруга умерла от пьянки. Панкреатит, кажется. Когда ее мать рассказывала мне о тех муках, которые перенесла за последние свои дни Лиза, я плакала, а сейчас спокойно говорю об этом вам, незнакомым людям. – Тут она подпрыгнула, словно вспомнив что-то важное, ее руки-птицы вспорхнули вверх. – Аааа! Мы не познакомились! Извините, пожалуйста, я обычно сразу представляюсь и узнаю, с кем разговариваю, это профессиональная привычка. А сейчас просто после похорон не могу прийти в себя. Вроде все спокойно, а изнутри что-то гложет. Меня зовут Жанна Ванова, я журналист одной из газет города Оренбурга. А вы?!

Они молчали, смотря на этого маленького человечка с блестящими внимательными глазками темно-зеленого цвета, пронырливо-заостренным носиком и тонкими губами. «В жопе воду не удержит», – подумала Полина, и на лице ее расплылась улыбка, а потом смех вырвался наружу, сотрясая все тело.

– Извините, – вставила она и продолжила веселиться, наблюдая, как удивленно округлились красивые глаза пассажирки.

– Я что-то смешное сказала?! – возмутилась та, вставая.

– Извините мою невесту, – вмешался Толя, протягивая руку и предлагая женщине присесть обратно. – У нас очень хорошее настроение, а ваше появление было таким… – он задумался, подбирая нужное слово, – таким стремительным и неожиданным…

– И смешным, – улыбнулась Жанна, уперев руки в сидение, обтянутое красным дерматином.

– В некотором роде, – пожал плечами молодой мужчина, прочитав название станции, которую миновал состав, вспомнив, что здесь Москва заканчивается и начинается пригород.

– Извините, – вытирая выступившие слезы, сказала Полина, поднимая лицо на журналистку. – Я вспомнила анекдот, который уже забыла, но смеха сдержать не смогла. Меня зовут Полина, а моего жениха Анатолий. Я коренная москвичка, а он из Оренбурга…

– Да! – обрадовалась Жанна, всплеснув руками, хлопнув себя ладонями по острым коленкам. Одета она была в синие со стразами джинсы и бледно-голубую майку с белыми цветами, напоминавшими пионы или хризантемы.

– Чистая правда, – кивнул Толя.

– А что в Москве делал? – без обиняков взялась за расспросы попутчица.

– Работал, а в процессе счастье свое нашел, – он указал на смутившуюся от этих слов Полину.

– Расскажите? – растаяла женщина, сцепившая ладони, подперев ими подбородок, локти она уперла в колени.

– Сделать нашу историю достоянием целого города? Ну уж нет! – отказал молодой мужчина, почесав большим и указательным пальцами левой руки переносицу, потом надбровные дуги.

– Я не собираюсь писать статью на основании вашей жизни, если не хотите, – положив руки на стол, вздохнула Жанна. – Я не использую все, что мне известно о людях и городе в своих материалах. Надо соблюдать журналистскую этику. У нас есть негласные правила, которых придерживаются все. Например, не писать об одном и том же в разные газеты…

– Разве?! – почесав за ухом и отодвинув наползшую на половину окна шторку, закрывшую вид на дачи, коттеджи, деревья, удивился Толя. – Во всех газетах пишут об одном и том же на разные лады.

– Это пишут журналисты, состоящие в штате данных средств массовой информации. А я говорю про то, что если я напишу статью о ядовитых свойствах «луноцвета», то не понесу ее в несколько газет сразу, понятно?

– Понятно, – улыбаясь, ответила Полина. – А при чем здесь «луносвет», что это такое?

– «Лу-но-Ц-вет», – повторила журналистка, быстрым движением убрав со лба кудри. – Просто в голову пришло. Посмотрела перед выездом «Властелин колец, две твердыни», это вторая часть трилогии. Там король сына схоронил, а на кургане выросли «луноцветы». Помните? – Она посмотрела на Толика с Полиной, но те отрицательно закивали головами. – У них дома ничего другого не было, кроме этого фильма, вот и пересматривали его по возможности. Ночью! Днем я находила, как убить время, а к ночи нападала бессонница. В голову лезли всякие мысли о жизни. А больше о смерти. – Лицо женщины стало грустным, кожа словно побледнела, и на ее фоне глаза засияли еще ярче. – Вот живет человек себе, а потом решает попробовать спиртное… Я не ханжа, не думайте! – отрицательно помахав перед носами пары руками, выпалила она. – Я сама выпиваю изредка. В нашей работе без этого порой никак. Бывает, что надо раскрутить на откровение респондента, а он уважает вино, а чаще водку. Приходится, – развела она руками, кивая головой. – Но моя подруга… Мы с ней дружили в школе, а потом она поехала учиться в Москву, у бабушки жила, замуж вышла, но мы переписывались и ездили друг к другу в гости. Так вот, она сначала с бабушкой, еще той алкашкой, годами закаленной, потом с мужем. Пила часто и много. Чаще пила пиво, – посмотрев в окно, проследив за убегающей назад пушисто-зеленой елью. – Она думала, что это безвредная штука, только почти чистит…

Жанна неожиданно замолчала. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль, наружу, за горизонт. Она сглотнула слюни, и внутри горла что-то дернулось, подбородок приподнялся и опустился. Женщина запустила пальцы обеих рук в завитушки волос, вздохнула, а затем продолжила, не глядя на пару:

– Знаете, что такое панкреатит? Тот, что был у подруги, развалил ее печень на куски. Как время рушит древние строения, так болезнь человека. Все жжет, хочется пить, очень хочется, а нельзя. Ее к койке привязывали, чтобы не сбежала. – Жанна вздохнула еще раз, сцепила пальцы рук на затылке, перевела взгляд на попутчиков.

– Соболезнуем, – промолвила Полина и положила руку на левое колено журналистки – Может, чай принести?

– Это можно, – сразу изменилась в лице Жанна. – Что-то я раскуксилась! Сейчас бы выпить для поднятия тонуса, но я себе обещала – ни-ни!

– Толь, – обратилась к жениху Полина, – достань из пакета заварку и кружку металлическую. – Потом посмотрела на попутчицу: – Вы какой чай любите: зеленый, черный, с бергамотом или?

– Ого! – всплеснула руками журналистка, чуть подскочив на месте. – У вас целый набор, что ли?

– Несколько сортов взяли, чтобы разнообразить путь-дорогу, – ответил Толик, достав пакет из-под стола, поставив его на сиденье.

Когда он раскрыл шуршащий полиэтилен, в дверь постучали, затем створка поехала в сторону. Заглянула проводница.

– Белье подходите брать, кто хочет. У нас в продаже минеральная вода, чай, кофе, – отрапортовала она и пошла в соседнее купе.

Вагон покачивался, стуча колесами по рельсам: «ты-дых», «ты-дых», «ты-дых». Жанна встала, скинула шлепанцы, напоминавшие своими загнутыми вверх острыми носами обувь из восточных сказок, влезла на нижнюю полку, дотянулась до регулятора громкости радио, повернула его. Из репродуктора полилась дребезжащая мелодия в стиле латино. Ее зажигательный ритм, как нельзя кстати, подходил солнечному дню, неумолимо катящемуся к закату, а также рассеивал грусть, оставшуюся после воспоминаний Жанны.

– Никто не возражает? – указывая на репродуктор, спросила она.

Никто не возражал, поэтому она спрыгнула с нижнего сиденья, влезла обратно в шлепки и поспешила за бельем. Толя, достав из кармана кошелек, открыл его и отсчитал необходимую сумму (о стоимости комплекта постельного белья он прочитал при входе в вагон на двери проводников).

– Я возьму постель. Вода нам нужна? – спросил он.

– Мне нет, а ты, если хочешь, – ответила Полина. – Я займусь чаем, стол сделаю. После суматошного вокзала хочется есть.

– Это малыш хочет есть, – пригнувшись, протянув руку и потрогав ее живот, сказал Толик. – Проголодался, пацан.

– С чего ты взял, что у нас будет мальчик?

– В моем роду одни пацаны почти.

– А в моем девчонки почти всегда, – улыбнулась женщина, погладив его ладонь, прижимавшуюся к ее животу. – Давай принеси белье. Сделаем это место уютным, поспать сможем вдоволь.

Он вышел. Вагон качало, иногда что-то пронзительно как бы свистело или скрипело. Полина достала заварку – черный чай с бергамотом. Она засыпала нужное количество в эмалированную кружку и вышла с ней из купе.

3

– Я однажды в секту внедрилась, чтобы написать о них. Прятала диктофон в кармане, посещая мессы, – рассказывала Жанна, потягивая зеленый чай, только что заваренный Полиной.

За окном вагона пролетали огоньки семафоров и фонарей, иногда падал свет фар проезжающих мимо автомобилей. Кроме них, ничего видно не было. Ночная темнота была плотной, как расплавленный битум.

– Я написала статью про них, а потом получила письмо в редакцию, где сообщалось, что меня прокляли, и после смерти я буду гореть в огне, а мое имя каждый раз будет упоминаться в их молитвах. Они обещали просить своего Бога о том, чтобы я горела, – говорила журналистка. – Я в то время боялась домой возвращаться по темноте. Да и дома страшно было, вдруг дверь подожгут. Они способны.

– А ты пишешь на какие темы, кроме сект? – спросил Толя, свесив голову с верхней полки.

Он прикрыл босые ноги простыней. Одет он был в трико черного цвета с белыми продольными полосками и майку с эмблемой известной фирмы, производителя спортивной одежды. Эти вещи он купил в тот день, когда ездил за билетами в Оренбург. Зашел в специализированный магазин спортивной одежды и взял себе и невесте вещи, в которых можно было бы ходить в поезде.

– Я больше пишу про криминал. Это всех интересует…

– Нууу, – протянула Полина.

– …Так считается, что всем интересно воровство, убийства и их подоплека. Наверное, людям приятно знать, что они живы, хотя могли бы быть мертвы, вот и читают.

– Спорное утверждение, – сказал Толик. – Я не люблю ни читать про смерть, ни думать о том, что мне повезло.

– Это вы не подумав говорите, Анатолий. Подсознательно все думают, что им повезло, – возразила журналистка, макая овсяное печенье в чай. – Давайте не будем спорить по этому поводу.

– Жанна, – обратился молодой мужчина, пытаясь разглядеть что-нибудь во тьме за окном, – а ты знаешь что-нибудь о пропаже людей. Когда человек уходит из дома, с работы и пропадает?

Полина выдохнула. Уткнувшись лицом в подушку, вдохнула через нос. Пахло пылью, стиральным порошком и чем-то еще. Она засыпала, утомленная бесконечными историями попутчицы: «Неужели все журналисты так разговорчивы?» Ей вспомнился скандально известный журналист и ведущий с грузинскими корнями, который мог нести полную ахинею, связывая ее в монолитную, подобную восточному ковру речь, при этом смысла в его словах было на ноготь. Полина прослушала вопрос любимого, глаза ее закрылись, она уснула. А Толик, не дождавшись молниеносного ответа, повторил:

– Жанна, ты что-нибудь о пропаже людей писала?

– А кто у тебя пропал? – проглотив последний кусочек печенья, подтянув ноги под себя, спросила женщина. За окном пролетел красный глаз семафора.

– Отец. Уже больше месяца его не могут найти.

– Знаешь… – ответила она, выдержав паузу, – нельзя однозначно сказать: «Оставь надежду всяк сюда входящий!» Бывает, что людей не могут найти десятки лет, а потом выясняется, что они процветают и живут просто замечательно. Чаще же людей находят через несколько месяцев…

Поезд несся вперед. Полина тихо дышала во сне, ей ничего не снилось. В приоткрытое окно проникал свежий воздух, с нотами дыма, солярки, леса, сырости… Толик лег на спину не закрывая глаза. Жанна легла на подушку, она свернулась калачиком, словно ребенок. Чуть звенела чайная ложка, ударяясь о стекло стакана. «Дзинь-дзинь», «дзинь-дзинь». «Ты-дых», «ты-дых».

Толик смежил веки. «Какова вероятность того, что отец просто сбежал в другое место, возможно, с другой женщиной? – думал он, сжимая в левой руке пальцы правой, прислушиваясь к звукам, наполнявшим пространство вокруг. – Я не верю, что он просто сбежал, хотя этот вариант куда лучше, чем…» Вместо слов в его голове возникла картинка с посиневшим лицом, почти черными губами и засохшим кровоподтеком, нитью спускающийся из левой ноздри. Он сжал веки сильно, как только мог, пытаясь подумать о чем-нибудь другом. Получилось представить купол храма, который они с семьей посещали в православные праздники. Потом, резко-резко, он оказался напротив входа в святилище. Над дверьми была прикреплена икона Девы Марии. Он перекрестился три раза, не забывая кланяться. Затем потянул массивную ручку на себя, желая войти внутрь, но створка не поддалась. Он напрягся до скрежета зубов, но все тщетно, да тут еще сзади кто-то обвил руками его ноги, а потом раздался старушечий голос: «Где же мой мальчик?! Где он?»

Толя проснулся, с шумом втягивая воздух в широко открывшийся рот. «А в самом деле, где он?» – возник вопрос в голове.

4

– Я все думаю, не пересыхает ли у нее в горле? – держа его под руку, прогуливаясь по перрону станции, которую она видела впервые в жизни, говорила Полина. – Столько историй, столько слов. Не думала, что человек может вмещать в себя столько самой разнообразной информации, как энциклопедия.

– Не самая хорошая энциклопедия получается, больше посвященная житейским вопросам, ничего научного, – ответил Толя.

Красные прожилки сосудов проступили на белках его глаз после бессонной ночи. Постоянно хотелось зевать. Грудь словно сдавливали руки силача, и, чтобы вдохнуть глубже, он время от времени подносил ладони «лодочкой» ко рту, словно маску-респиратор, и вдыхал.

– Ты не выспался? – спросила Полина, пристально посмотрев на него.

– Я что-то задыхаюсь, – ответил он. – У меня случается такое.

– Ты нервничаешь! – резюмировала она. – Эти рассказы о преступлениях, о взрывах и тайных расследованиях… Откуда она может это знать? Не станут же органы сотрудничать с ней и, как на блюдечке, показывать свои секреты.

– У таких людей есть информаторы, нужные люди, – предположил Толик. – Хочешь чего-нибудь?

– Чебурек!

На крышке ведра старушки-продавщицы лежал, источая запах горелого масла, теста и мясного жира, «полумесяц» с румяными, местами темно-коричневыми боками.

– Дайте нам две штуки, – протягивая пятьдесят рублей, попросил Толик.

– Беляшиков? – спросила старушка, вытирая тыльные стороны полноватых ладоней о засаленный фартук. – Очень вкусные, с мясом, свежайшие!

– Нет, чебуреков! – уточнила Полина.

Продавщица подняла зеленую крышку с ведра, запустила внутрь руку, выхватив, словно рыбу из проруби, два продукта ширпотребления. Потом, спохватившись, она достала нарезанную на прямоугольные полоски газетную бумагу, лежащую в кармане ее фартука, завернула в нее чебуреки. Протянула их покупателю.

– Сервис на грани фантастики, – прошептала Полина, принимая золотисто-коричневый «полумесяц» из рук Толи.

– Зато это не американский фаст-фуд, а чисто российская забава, как и семечки, – ответил он. – Пойдем назад, к вагону, скоро отправление.

Они шли мимо торгашей, ларьков, забитых всякой всячиной от презервативов до «Мартини», нищих, бездомных, солдат. С соседнего пути отправился состав в Москву.

– Не тянет домой? – спросил Толя, похлопав ее по ладони.

– Не-а, – не прекращая жевать жестковатое тесто с хрустящей корочкой, ответила она. – Вкусно, да?

– Я такие не люблю, – отрицательно замотал головой мужчина. – Мне нравятся мягкие, как дрожжевые. Более жирные.

– Фу! – бросила она, улыбнувшись.

– О! Моей руки постер! – заметив цветную картинку на одном из ларьков, обрадовался Толик.

Они подошли ближе. Полина прищурила глаза, словно плохо видела.

– Бликует, – прокомментировала она, поднеся ладонь ко лбу, как козырек.

– Уже запустили, – произнес дизайнер. – Я подчас поражаюсь скорости, с которой работает фирма. Они внедряют проекты уже на следующий день, если не в вечер согласования результата с заказчиком.

– Почему ты не сказал Жанне, что делаешь рекламу? – спросила Полина. – Она журналист, вдруг решит написать о тебе статью, как о Старке. Я читала в глянцевом журнале о нем, поэтому знаю только его. Как бы талантлив ни был художник, но в наше время ему необходима связь с общественностью и промоушен.

– Что за слова – «промоушен»?! – рассмеялся Толя. – Если я захочу попасть в средства массовой информации, то именно в глянцевый журнал, а не в черно-белую газету областного масштаба. Думаю, она написала бы обо мне только в случае моей смерти от рук маньяка…

– Перестань, – хлопнув раскрытой ладонью по его спине, попросила женщина. – Иногда ты пугаешь меня, говоря всякий бред! Меня нельзя расстраивать, ты же знаешь.

– А давай журнал о беременности и родах купим? – подходя к ларьку с периодикой, предложил Толик. – Что у вас для беременных есть? – обратился он к продавщице.

Та выложила перед ними несколько журналов и газету о «здоровом жизненном образе». Газету пара отвергла сразу как антинаучную ахинею, вобравшую в себя бред миллионов нездоровых людей со всей страны. Промучавшись между тем или иным глянцевым изданием около минуты, Толик заплатил за все.

– А теперь в вагон, – забирая купленное, скомандовал он.

У ларька, предлагающего в основном алкоголь и пиво, выстроилась очередь. Один из мужчин посмотрел на красочный плакат со слоганом: «Заведи нового друга!» «Надо попробовать», – подумал он, сжимая в мозолистой руке деньги.

5

За окном еще было светло, когда они подъезжали к Оренбургу. Проплывали грязные домишки, виднелись высотки, проскользило изображение Ленина в профиль, вроде бы вылитое из гипса, и они въехали под мост.

– Совсем скоро станция, – сказала Жанна.

Казах, подсевший к ним на одной из станций, уже вышел в тамбур, вместе со своим огромным багажом. Пара не торопилась.

– Нас не оставят, куда торопиться, – гладя ладонь любимой, сказал Толя.

– Я вообще не понимаю людей, которые спешат выйти из поезда, – сказала Жанна. – Купе – это, пожалуй, единственное место в мире, где я могу хорошо выспаться. Особенно здорово ехать на большие расстояния. Делать нечего, вид за окном утомляет, соседи надоели, а пить водку нет ни сил, ни желания, тогда ты ложишься и спишь – спишь – спишь.

– А мне дома спать нравится, – вставила Полина, считывая непонятные номера и серии, написанные на цистернах грузового состава, мимо которого проходил их поезд: «34562 РО», «34634 РО», «34723 ЮН»…

– Вас будут встречать? – спросила журналистка, поправив кудри.

– Вряд ли, – мотнул головой Толя. – Сами доедем.

– Если за мной приедут, то можно вас подбросить, – предложила она. – Мне ехать в Степной. Это такой район в Оренбурге, застроенный большей частью высотками, – пояснила она Полине. – По пути бы высадили вас на Пролетарской, а там пешком недалеко. Дом же около ментовки, да?

– Да, – кивнул Толя, вспоминая, как лучше добраться до дома родителей.

– Ну, сейчас встанем, – констатировала Жанна, наблюдая, как толпа встречающих мечется по перрону, как проплывает пропускной пункт на пригородные поезда, новый вокзал, здание старого вокзала, напоминающее лицо старой актрисы, с которого куском отвалился толстый слой театрального грима, выставив на всеобщее обозрение ее морщинистую кожу и нелепый макияж.

Звук тормозов, покачивание вагона, дверь купе самопроизвольно поехала вбок, потом вернулась на прежнее место. За окном промелькнули мужчины в форме милиционеров, люди, одетые в кислотно-оранжевые спецовки, у некоторых в руках были молоточки, другие инструменты. Еще раз скрип. Качнулись еще раз. Поезд встал.

– Приехали! – выдохнула Жанна.

Она наклонилась, взяла свой чемодан за ручку, подняла его.

– Давай я помогу, – предложил Толик, дорожная сумка у которого висела через правое плечо.

– Не возражаю, – согласилась женщина. – Надоело мне таскаться с этим «арбузом». Он сам тяжелый, так еще вещи в нем нелегкие.

– Что у тебя там? – почувствовав вес груза, спросил мужчина. – Гантели, гири?

– Книги недорого купила на Арбате у старухи какой-то. Про магию, душу. Я в последнее время интересуюсь такими вещами, – идя впереди к тамбуру, принялась рассказывать журналистка. – Про судьбу хочу все знать, о карме.

– Я слышала, что можно увидеть цвет кармы? – громко произнесла Полина, замыкавшая процессию троих людей, шедших по вагону самыми последними.

– Да, – обрадовавшись тем, что разговор поддерживают, закивала Жанна, а ее руки-птицы вспорхнули вверх, жестикулируя. – Можно и цвет увидеть и узнать, как жизнь лучше прожить. У нас есть филиал исследовательского центра, который проводит такие тесты…

– За деньги! – вставил Толик, ощущавший, как натянулись мышцы спины и шеи от веса чемодана и сумки, которую он старался удобнее повернуть, чтобы протиснуться между водонагревателем и дверью в купе проводников.

– Бесплатно ничего хорошего не получишь, – ответила журналистка, махнув правой ладонью и ударившись ею о красный стоп-кран. – Черт! Больно! Кстати, сейчас моя карма могла изменить цвет на более агрессивный. Я вычитала это вчера, когда в тамбуре курила.

– Это под вечер?! А мы тебя потеряли, думали, в ресторан пошла, – сказала Полина, шагая следом за ними.

– Оооо! Учения о судьбе так интересны. Многие верят, что ее можно изменить и что высшие силы посылают нам знаки, подсказывающие, как лучше поступить…

«Знаки», – это слово загорелось в голове Толика красной неоновой лампой, но он не хотел думать на эту тему, не хотел погружаться в таинственное, окружавшее его, несмотря на все старания не замечать странного.

– Можно поговорить на другую тему, Жанн? – перебил он журналистку. – Видишь кого-нибудь из знакомых, мы не откажемся, если нас подвезут.

Они стояли на перроне, вдыхая воздух с характерным привокзальным запахом.

– Никого нет! – осмотревшись, сказала женщина. – Стой! – вскрикнула она так, что идущая по асфальту старушка вздрогнула и, выронив сумку, оглянулась. – Мы телефонами не обменялись, – обратилась она к Полине.

– А, – выдохнула та, – сейчас. Толь, оставь наши координаты.

– Конечно, – поставив чемодан на перрон, сняв сумку с плеча, кивнул мужчина.

Он присел, раскрыл боковой карман дорожного баула, порылся там, достав наружу небольшой целлофановый пакетик, внутри которого лежали картонные прямоугольнички.

– Визитки, – развела руками Полина. – Без них теперь никуда. Правда, у меня нет, лишь у Толика. Но у нас общий домашний телефон, звони.

– И у меня нет визиток, – ответила Жанна, всматриваясь вперед, в толпу, стекающуюся к выходу в город. – Хотя нужно заказать. Я же с разными людьми общаюсь, часто приходится оставлять телефон, кстати, мой…

Она продиктовала свой номер, потом достала из заднего кармана блокнотик с ручкой, вырвала листок, записала цифры, протянула бумагу Полине. Анатолий выпрямился, отдал журналистке визитку.

– Вот, – сказал он. – Тут сотовый, домашний в Москве, в Оренбурге и еще рабочий. Я тоже иногда с людьми общаюсь, правда, не в таком количестве, как ты.

– Ты дизайнер рекламного агентства, – прочитала Жанна, убрала визитку в блокнотик, прицепила к нему ручку и спрятала все в карман.

– Раз там написано, значит, так и есть…

Он не хотел говорить ей о том, чем занимается. Сам не знал почему, но подспудно ощущал, что это повлечет долгие и малоприятные для него разговоры, скорее напоминающие перекапывание старого кладбища совковой лопатой. Поэтому, когда с боку раздался громкий выкрик: «Жаннка, мы тут!» – он вздохнул с облегчением.

– Привееет! – запрыгала на месте журналистка, замахав правой рукой. Ее кудряшки подскакивали вверх-вниз, словно пружинки.

– Мы не опоздали?! – спеша к подруге, орал здоровенный детина с топорщащимися кисточками усов.

– Опоздали! – крикнула она в ответ, потом повернулась к паре и сказала: – Это сотрудник нашей газеты, отличный фотограф, художник. Если вы договоритесь, чтобы вас зарегистрировали в Оренбурге, то позвоните мне, а я его попрошу сделать вам свадебные снимки. Будет просто отличное качество. Правда, в нашем загсе заставляют платить стороннему фотографу, но ничего, будет больше хороших снимков…

– Жаннка, ты как добралась, где твой чемодан? – подойдя, спросил газетчик.

– Отлично добралась. Вот мой чемодан. А это мои новые знакомые: Анатолий, он дизайнер рекламной фирмы, и Полина, она… – журналистка вопросительно посмотрела на женщину.

– Бухгалтер, – протягивая руку мужчине, ответила та.

– Москвичка? – взяв ладонь, поднеся ее к губам, сказал фотограф. – Сразу видно.

– Они собираются пожениться, а еще у них будет… Что-то я разболталась. Бери мой багаж, и пошли, хочу домой, в ванную. Чуешь, как воняет? Это вагон и тамбур такие, жуть, – говорила она.

И вся процессия двинулась к выходу с перрона: впереди здоровяк с «арбузом», следом Жанна, Толик и Полина шли рука об руку чуть позади.

– Кстати, мы можем подбросить их до Невельской? – поинтересовалась женщина у коллеги.

– Хоть до дома, – поворачивая голову назад, бросил мужчина, тряхнув чемоданом. – Вы к нам надолго?

– На месяц или меньше, – ответил Толик, который испытывал двойственные чувства в отношении не скрываемого фотографом восхищения его невестой.

– У нас погода должна быть хорошая, приходите к нам в редакцию, – произнес здоровяк, задев боком какого-то пьяницу, стоявшего у витого черного забора, отгораживающего перрон от привокзальной площади, заставленной автомобилями, полной народа разной масти.

– Возможно, как-нибудь, – отозвался Толик.

Полина молча шла рядом, рассматривая незнакомый город. Галантный жест фотографа вызвал у нее мысль, что здесь живут культурные люди. Услышав ругань каких-то женщин в длинных грязных юбках, заметив, как грубо здоровяк отпихнул незнакомого прохожего, она поняла, что это просто город, каких много. Она смотрела на Толика. В его лице что-то изменилось. Оно стало серьезнее, чуть высокомернее. «Наверное, когда б Ломоносов вернулся на малую родину, то у него было бы такое же лицо», – подумала она и улыбнулась. Толя заметил это и шепотом спросил, наклонившись к самому уху:

– Ты чего? – обдал ее мятным дыханием, защекотавшим кожу.

– Просто настроение хорошее, – ответила она, погладив его по бицепсу.

– Я тебя хочу, – прошептал он еще тише, но она расслышала, несмотря на царивший вокруг шум и громкую трескотню Жанны, идущей впереди. Журналистка рассказывала о похоронах подруги:

– Очень мрачно. Кладбище там совсем другое, не как наш «Пентагон», или старое. Хотя наше кладбище вообще архаично…

– Я тебя тоже хочу, – прошептала Полина, прикоснувшись губами к мочке его уха. – Может, сперва в гостиницу? Мама захочет с тобой поболтать, да и я с ней хочу пообщаться. Да мне и неудобно будет.

– Согласен, – не раздумывая, ответил Толик. – Жанн! Жанн!

– Что?! – оглянулась та. Они уже подошли к синим «Жигулям», видимо принадлежавшим фотографу.

– Мы не поедем, я хочу показать невесте Советскую, набережную Урала, – соврал Толя.

– Скоро ночь. Какая набережная? – отозвался здоровяк.

– Во! – указав пальцем на коллегу, кивнула журналистка. – Он и то понимает, а ты словно не здесь вырос.

– Ничего страшного, – произнесла Полина. – Еще светло. Сейчас же лето!

– Как знаете, – открывая багажник, загружая туда чемодан-«арбуз», буркнул фотограф.

– Пока! – ответила пара, поспешив уйти.

Они вышли на остановку перед торговым центром. Толик поймал «мотор», назвал гостиницу.

– Это же в пяти минутах ходьбы отсюда, – удивился водитель. – Но хозяин – барин!

Они тут же домчались до гостиницы «Факел», прошли в регистратуру, взяли номер… Через два часа они позвонили в дверь дома, в котором прошло детство Толика.