После того как парикмахер, следуя наставлениям Энджели, подстриг Тома, она повела Тома по магазинам. Из магазина одежды Тому хотелось удрать, как хочется удрать из загона с дикими конями. Он отказывался мерить одежду, и даже Энджели стоило больших трудов заставить его стоять столько, сколько нужно, чтобы приложить к нему вещи. Том испуганно смотрел на себя в зеркало и вздрагивал, встречая свой собственный взгляд. Но в конце концов истязания закончились, и они, нагруженные пакетами, вернулись в квартиру. Энджели втолкнула Тома в его комнату, кинула одежду, чтобы он примерил, и закрыла дверь.

— Лучше я буду ходить по битому стеклу, чем снова пройду через это, — сказала Энджели Дегтярнику, плюхнувшись на диван и скинув туфли.

Дегтярник рассмеялся. Он засмеялся еще громче, когда появился Том с новой прической, в узких черных джинсах и обтягивающей майке в черную и розовую полоску. От хохота на глазах у Дегтярника выступили слезы.

— Если в твоем веке так должен выглядеть хорошо одетый джентльмен, то должен сказать тебе, Энджели, что я лучше нарядил бы в это болонку!

После замечания Дегтярника Энджели в раздражении ушла, но перед уходом все-таки ответила:

— Что ж, по крайней мере в нашем веке собаки пахнут лучше, чем люди вашего века!

По правде говоря, беглецы из 1763 года видели душ в современной ванной. Но воспользоваться им они не решились. Дегтярник так и не послушался совета мыться каждый день. Уже не в первый раз Энджели делала замечания по поводу его отношения к личной гигиене, но это не очень-то его занимало.

— Я мужчина, — ответил Дегтярник, — а не цветок.

Уходя, Энджели для пущего эффекта с силой хлопнула дверью, но на лице у нее была улыбка. Она достаточно хорошо осознавала, насколько далеко можно заходить с Вига Риаззой, или, как называл его Том, с Синекожим, в обсуждении его темной щетины или выяснении причины того, что его зовут Дегтярник. Однако не следует забывать, что перед ней человек, которому очень не нравится, когда его подлавливают. Да, ее наглость он воспринимает с юмором. Это хорошо, поскольку Дегтярник относится к категории людей, с которыми лучше не ссориться… Когда они однажды пошли во время ланча в Бетал-Грин, чтобы встретиться с худющим парнем в длинном кожаном пальто, она наблюдала, как Дегтярник продемонстрировал темную сторону своей личности. Это была та черта его характера, проявление которой Энджели уже видела на станции метро. На эти свойства Дегтярника часто намекал Том, никогда не позволяющий себе переступить некую границу.

Встреча в Бетал-Грин была устроена потому, что Дегтярник хотел поговорить о размещении некого добра, полученного таким способом, который требовал весьма значительной осмотрительности. Скупщик краденого, к несчастью для него, повел себя с Дегтярником несколько грубовато. Он вкратце рассказал о своем предложении, и суть его предложения произвела на Дегтярника еще худшее впечатление, чем манеры скупщика. Не говоря ни слова, Дегтярник встал, поднял собеседника за плечо и, надавив на какой-то нерв большим пальцем, будто щипцами, вывел парня из ресторана. Том и Энджели наблюдали через окно, как Дегтярник что-то спокойно говорил скупщику на ухо. Когда они вернулись к столу, лицо скупщика было цвета грибного супа, а сам он с трудом удерживал вилку трясущейся рукой. Энджели заметила, что Том отвернулся в сторону и опустил руку в карман в поисках своей драгоценной мышки. Но она с некоторым удовлетворением отметила, что после ее лекции о камерах слежения Дегтярник по крайней мере сообразил выйти наружу, чтобы указать невезучему скупщику на его ошибки.

Жизнь с этой парочкой была определенно нескучной.

Дегтярник вышел на ночную прогулку вдоль Темзы. Том сопровождал его, но тащился сзади, погруженный в собственные мысли. Дегтярник вдыхал холодный речной воздух. Остались в прошлом лодочники и парусные корабли, в прошлом осталась и вонь. Они пошли по мосту Ватерлоо и остановились на его середине. Под мостом проплыла освещенная баржа, разбив неоновые и бирюзовые полосы, которые, отражая свет Саут-Бэнка, мерцали на поверхности воды. На палубе танцевали и выпивали люди, на мгновение, перед тем как раствориться в ветре и шуме автомобильного движения, с баржи долетели звуки музыки. Дегтярник никогда не уставал любоваться этим ночным Лондоном. В его время ночь означала нечто другое. Тогда город обволакивала темнота, под покровом которой он занимался своим промыслом и делал все, что ему было нужно. Теперь ушли и бархатная чернота, и тишина. Их место заняло яркое освещение улиц и жужжание города, который никогда не спит. На западе поднимались колесо Миллениума и Парламент, на востоке — Святой Павел и Огурец. Все эти здания заливал невероятно сильный свет. Дегтярник кожей ощущал очертания этого города, обозначенные миллионом мигающих огоньков. Он чувствовал почти отцовскую гордость, видя, каким стал Лондон. Он восхищался архитектурой города, чье основание покоилось на веках богатства и могущества, которых так жаждал Дегтярник.

В лицо подул холодный ветер, и стало покалывать шрам. Дегтярнику казалось, что он находится в центре мира. Он впитывал пульсацию энергии, которая исходила от города. Здесь было возможно все, что угодно.

Когда они спускались по лестнице, ведущей на Саут-Бэнк, их шаги потревожили бездомного юношу, который зашевелился под грязными одеялами и по привычке высунул руку, надеясь получить денежку. Он невнятно произнес:

— Уделите немножко мелочишки на чашку чая.

Дегтярник остановился, презрительно посмотрел вниз и пнул ногой банку пива, которая высунулась из-под одеял. Появилась голова юноши, внезапно обеспокоенного таким вниманием. Мальчишке было лет четырнадцать. Неожиданно Дегтярник наклонился, поднял мальчишку вместе с одеялами и протащил его без особых усилий на мост. Том подумал было, что Дегтярник хочет бросить парня в реку. Сам мальчишка ничего не понимал и даже не сопротивлялся. Но Дегтярник поднял его выше, почти над головой, и стал поворачивать на триста шестьдесят градусов, показывая ему всю панораму города.

— Ты что, слепой? — закричал Дегтярник. — Есть ли где-нибудь на земле место, более богатое возможностями, чем этот город? Открой глаза и посмотри! Ты сам у себя в плену!

И он бросил вонючий куль на холодный бетон.

Испуганный бродяжка поднялся с мостовой и суетливо, будто крыса, юркнувшая в водосточный желоб, сбежал вниз по лестнице. Дегтярник шел вперед, не оглядываясь.

Когда они проходили мимо театра «Глоб», Дегтярник остановился и, показав на Сити на противоположном берегу, сказал:

— Я в своем воображении живу наверху, в одном из этих зданий, которые дотягиваются до неба. Что скажешь, Том? Мы могли бы приобрести громадную летающую птицу, и нашим ногам никогда не пришлось бы ступать по земле…

Том не отвечал, поскольку его внимание привлекла девушка с короткими черными волосами в шелковой юбке, которая только что прошла мимо них.

— Энджели! — позвал он.

Девушка повернулась. Не она. Том расстроился, а девушка с досадливой гримасой пошла своим путем. Дегтярник наблюдал за Томом.

— Однажды у меня была лошадь-задавака, черная, как ночь, — сказал он Тому. — Стоило чуть сильнее натянуть удила, как она тут же взбрыкивала и сбрасывала меня в канаву. Но она была самой быстрой моей лошадью, и я уважал ее характер. А теперь я предупреждаю тебя, Том: она сделает с тобой что-нибудь похуже, чем лошадь… Ты же парень. Не позволяй Энджели отвлекать тебя от поисков своего места в этом новом мире.

Том опустил голову и ничего не ответил, а немного погодя спросил:

— На этой черной лошади вы скакали в тот день, когда лорд Льюксон велел вам обогнать Гидеона Сеймура?

— Нет, парень! Ты что, не отличаешь жеребца от кобылы? Лорд Льюксон, будь прокляты его глаза выбрал для этой скачки лучших коней из пяти графств. Двух коней арабских кровей. Надо обладать особым талантом, чтобы выбрать лошадь, и признаюсь, у моего прежнего хозяина было чутье по этой части…

Это был первый день, — сказал Том, — когда я стал лакеем лорда Льюксона, и мой последний день в нашем времени. Мы поехали раньше вас, чтобы оказаться в Темпест-Хаузе к финишу, но мне так хотелось посмотреть на эти скачки, вы ведь были равными соперниками, как… — Том замолчал, сообразив, что чуть было не обидел Дегтярника.

— Ну, закончи свою речь, парень! Поскольку мы были такими же равными, как и кони? Несомненно, именно так думал и лорд Льюксон. Гидеон лучше смотрелся в седле, но я был сильнее.

— Точно, — быстро согласился Том.

Дегтярник кивнул.

— И если бы этот вредный Преподобный не отравил моего коня, я доказал бы свою силу, хотя, право слово, теперь это не имеет никакого значения… Но хочу сказать нечто, что удивит тебя, юный Том.

Том внимательно посмотрел на Дегтярника. На лице Синекожего было какое-то непонятное выражение. Он задумчиво смотрел на протекающую перед ними реку и внезапно заговорил:

— Это из-за Гидеона я порвал со своим хозяином в день, когда отправился в будущее.

— Вы порвали с лордом Льюксоном?

— Да, по крайней мере после того, что я сделал в тот день, лорд Льюксон вряд ли захочет, чтобы я вернулся к нему. Кое-кто сообщил мне, что не стоит доверять тому, что мистер Сеймур… — Дегтярник вдруг занервничал и быстро проговорил: — Возможно, Гидеон Сеймур — мой брат. Более того, судя по всему, именно благодаря моим родственным отношениям с Гидеоном лорд Льюксон приблизил меня к себе.

— Гидеон Сеймур ваш брат! И лорд Льюксон знал! Но это же лорд Льюксон послал его на виселицу!

Том опустился на лавку, он был так потрясен, что Дегтярник чуть не расхохотался. Он уселся рядом и стал рассказывать о деле, которое донимало его, как комариный зуд.

Дегтярник рассказал, как перед казнью Гидеона Сеймура, опасаясь лорда Льюксона, новый лесник дал понять Дегтярнику, что он и осужденный — братья. Отец лесника, житель деревни Эбингер в Суррее, припомнил, что парень по имени Сеймур женился на вдове из Сомерсета. Вдова покинула свое графство, чтобы вместе с детьми начать новую жизнь. Потом ее старшего сына-подростка повесили за воровство. В то время ходили слухи, будто повешенному парню слишком рано перерезали петлю, он сбежал и все, кто его знал, отвернулись от него, когда он ворвался в деревенский зал во время танцев. Другие считали, что это явился его призрак, чтобы умолять о помощи. Так или иначе, но вдова всегда отказывалась признавать, что она мать того мальчика.

Дегтярник замолчал, собираясь с мыслями, и Том украдкой глянул на своего хозяина. На его лице не было выражения горечи, а в голосе — обиды. Том задумался: что хуже — никогда не знать матери и отца, как он, или чтобы от тебя отреклась твоя собственная семья, как в случае с Синекожим? Скорее, последнее, решил Том, и ему так захотелось помочь Синекожему, вытащить его из глубокой тесной ямы, куда в юности того зарыла жизнь. А Дегтярник продолжил рассказ.

Через несколько лет после того, как вдова переехала в Эбингер, деревню опустошила эпидемия скарлатины. Умерли и все члены семьи Сеймуров. У них было несколько ребятишек, лесник не знал, сколько точно, но выжили только один мальчик от первого брака вдовы и один — от второго. Старшего из них звали Гидеон…

Когда Дегтярник в Тибурне впрямую спросил об этом лорда Льюксона, тот не стал ни подтверждать, ни отрицать того, что ему что-либо известно об этом деле.

— То, что мой лорд Льюксон припрятывает секреты так, как другие люди припрятывают золото, я знал давно, — сказал Дегтярник. — Ему приятно было дергать людей за веревочки, и особое удовольствие он получал оттого, что объект его внимания считал, будто двигается по своей воле.

— А верите вы всей душой, что Гидеон ваш брат?

— Это возможно. У меня был младший брат по имени Гидеон, и именно ему я должен быть благодарен за шрам, но тогда он был еще слишком мал, чтобы понимать, что натворил. Впрочем, у нашей семьи была другая фамилия, и я не очень-то верю словам того человека. Конечно, моя мать могла вторично выйти замуж… Но я не привык доверять слухам. Теперь, когда судьба перенесла меня в будущее, я могу никогда и не узнать правды. В любом случае какой прок оттого, что у меня есть брат? И все же, клянусь тебе, если я узнаю, что Гидеон Сеймур одной со мной крови и что лорд Льюксон обманул меня, он заплатит мне за ложь. Не хочу быть игрушкой в руках этого человека…

— Возможно, Гидеон знает.

— Нет! Если бы Гидеон знал, будь уверен, он пытался бы заставить меня свернуть с моего грешного пути… — Дегтярник засмеялся. — Или держался бы подальше от негодяя с черной душой, каким я ему кажусь! Меня бы он не захотел видеть своим братом — и это обоюдное желание…

— Я видел, как он выкрал бриллиантовое ожерелье у банды Каррика, прямо из-под носа, — сказал Том. — Никогда в жизни не видел большего искусника в воровстве.

— Эх, если бы не его совестливость, я бы нашел ему хорошее применение.

— Когда вы возвращаетесь в наше время, вы можете говорить? Могли бы вы впрямую спросить лорда Льюксона, есть ли у вас брат?

Дегтярник в сильнейшем изумлении уставился на мальчика.

— Том, парнишка! Кажется, я не ошибся, выбрав тебя своим учеником! У меня появилось внезапное желание немедленно попасть в Берд-Кейдж-Уолк.

Дегтярник рассмеялся, и это поощрило Тома высказать все, что у него на уме:

— Я не так уж удивился, узнав, что вы и мастер Гидеон можете быть братьями. Хотя лица ваши разнятся, как день и ночь, вы оба сильные и проворные и… и в вас обоих есть что-то… что заставляет людей обращать на вас внимание. Можно сказать, прошу меня извинить, что вы и Гидеон Сеймур — две стороны одной монеты.

Дегтярник сидел в кресле у открытого окна спальни лорда Льюксона. Была глубокая ночь, и в Берд-Кейдж-Уолк стояла тишина, нарушаемая лишь изредка уханьем совы, которое эхом откликалось в Сент-Джеймс-Парке. Тусклый свет луны не мог разогнать чернильную темноту комнаты. Глаза Дегтярника постепенно привыкли к темноте, и он разглядел спящего лорда Льюксона. Дегтярник прислушался к спокойному посапыванию.

— Лорд Льюксон, — прошептал он.

Лорд Льюксон простонал во сне и скинул с себя льняные простыни. На нем была белая ночная рубаха, и лежал он на высокой кровати с балдахином, на такой, как известно, спал Луи XIV. Кровать была задрапирована тяжелой, узорчатой тканью, украшенной в нескольких местах пыльными страусиными перьями.

— Лорд Льюксон!

Лорд Льюксон сел и выпрямился, по плечам рассыпались длинные светлые волосы. Он нахмурился, задержал дыхание, прислушался и тут увидел — или ему показалось, что увидел — фигуру в кресле около окна. Лорд засунул руку под подушку и что-то оттуда вытащил.

— Добрый вечер, милорд. Или, скорее, доброе утро.

— Кто здесь? — Голос лорда дрогнул в испуге.

Лорд Льюксон соскользнул с кровати и, подслеповато вглядываясь в темноту, направился к Дегтярнику.

— Кто посмел войти в мою спальню?

Но Дегтярник не успел ответить на вопрос, он почувствовал, как длинное холодное лезвие вонзается в его сердце, и, схватившись за грудь, протяжно закричал:

— Ааааааааа!

Шатаясь, он двинулся к кровати и рухнул на матрас, ощущая, как лезвие проникает все глубже в его грудь.

Лорд Льюксон бросился к двери, вставил ключ в замок и повернул медную ручку, которую всегда заедало. В конце концов он выскочил из комнаты и побежал по коридору. На маленьком столике, стоящем под портретом его матери в юном возрасте, горел ночник. Лорд Льюксон, тяжело дыша, качнулся и вцепился в него руками, как моряк, потерпевший кораблекрушение, цепляется за обломки судна. Постепенно пробираясь сквозь суматоху смешавшихся в голове мыслей, он сообразил, что обладатель того противного голоса ему знаком. Внезапно его будто что-то ударило.

— Синекожий! Во имя всех святых, я убил Синекожего!

Лорд Льюксон зажег свечу от ночника и, покачиваясь, вернулся на место преступления. Собравшись с духом, он вошел в спальню, запер за собой дверь и дрожащей рукой поднял выше свечу. Пламя заколебалось в воздухе, проникшем в душную комнату из парка. Когда он наклонился, чтобы повернуть тело и рассмотреть лицо, труп пошевелился и перевернулся на спину. У лорда Льюксона волосы встали дыбом. Дегтярник застонал, лицо искривилось от боли. Руки его безжизненно лежали по бокам, голова поворачивалась из стороны в сторону. Что это? Синекожий и вправду кажется прозрачным? И тут лорд Льюксон заметил, что вокруг нет крови. Ни капельки! Может, это бред? Или сон? Или он созерцает привидение? Его взгляд отметил движения грудной клетки Дегтярника. Лорд Льюксон придвинул свечу ближе. Кинжал, совершенно чистый, без помощи человеческих рук, дюйм за дюймом выдавливался из прозрачной плоти Дегтярника. Лорд Льюксон в ужасе попятился от страшного привидения.

— Я сплю? — закричал он.

Внезапно кто-то повернул ручку двери и, обнаружив, что дверь заперта, стал с силой стучать.

— Милорд, я слышал крик, вам нужна помощь? — громко сказал слуга.

Лорд Льюксон с трудом выдавил в ответ:

— Нет, нет… Все в порядке. Просто приснился плохой сон… Отправляйтесь спать.

— Спокойной ночи, милорд.

Кинжал со стуком упал на пол, а остолбеневший лорд Льюксон смотрел, как Дегтярник поднялся и сел на край кровати. На его рубашке, как раз над сердцем был виден небольшой разрез. Дегтярник вцепился руками в живот, похлопал себя по лицу, рукам и ногам, будто желая убедиться, что все на месте.

— Я все еще жив? Меня будто вывернули наизнанку и стали взбивать, как масло в маслобойке, — застонал Дегтярник. — Честное слово, меня тошнит.

Его тело сводила судорога. Наконец он пришел в себя и посмотрел прямо в глаза лорду Льюксону. Заметив выражение ужаса на лице своего старого хозяина, Дегтярник усмехнулся и решил исчезнуть в воздухе, но очень медленно, как исчезает пятнышко от теплого дыхания на холодном зеркале. Он не сводил глаз с лорда Льюксона до самого конца. Лорд Льюксон покачнулся и рухнул в кресло, где до рассвета размышлял об ужасном и загадочном происшествии.

* * *

Оправившись после физического потрясения, нанесенного его телу после нападения существа из другого времени, Дегтярник порадовался открывшимся возможностям. Его кинжалом ударили в сердце, а он нисколько не пострадал! Выходит, попадая в свое собственное время, он совершенно непобедим? Нет, решил он, не стоит торопиться и повторять подобный эксперимент. Впрочем, больше всего Дегтярнику принесло удовлетворение то, что лорд Льюксон явно принял его за призрак. Чем, можно сказать, он и был. Призрак из будущего. Теперь лорд Льюксон дважды подумает, прежде чем решит скрыть правду от посетителя из потустороннего мира…

Опыт растворения Дегтярника отличался от опыта Кэйт. Растворившись первый раз в Золотой галерее Святого Павла случайно, Дегтярник стал упорно тренироваться и практиковаться.

Точно так же, как ныряльщики за жемчугом постепенно приучаются все дольше и дольше находиться под водой, Дегтярник в своих путешествиях в 1763 год всегда, сжав зубы, сопротивлялся притяжению будущего, сопротивлялся до тех пор, пока не появлялись блестящие спирали, от которых начинала болеть голова. Вскоре он смог без всякого ущерба для себя проводить в прошлом целых полчаса — то есть почти в три раза больше, чем это получалось у Кэйт. Но в отличие от Кэйт Дегтярник строил планы на всю свою будущую жизнь, опираясь лишь на эту способность растворяться по собственному желанию.

В течение нескольких следующих дней он три раза возвращался в Берд-Кейдж-Уолк. Дегтярник рассчитывал, что, запугав лорда Льюксона, он сможет выжать из него правду. Обычно, причиняя боль людям ради достижения собственных целей, Дегтярник не получал особенного удовольствия от страданий людей. Впрочем, ему приятно было видеть, как корчится лорд Льюксон. Поэтому на вторую ночь Дегтярник только на мгновение появился в ногах кровати лорда, а следующим вечером внезапно вырос перед лордом Льюксоном, когда тот подходил к входной двери. Потом он возник во время ужина, когда лорд Льюксон, сидя в зале в одиночестве, прихлебывал куриный суп. Когда лорд Льюксон опять увидел призрак, который являлся ему уже несколько дней подряд, он уронил в суп серебряную ложку, испачкав при этом шелковый жилет и чистейшую льняную скатерть. Дегтярник уже хотел было сесть и начать беседу, но в коридоре послышались шаги слуги. Дегтярник отошел к окну и спрятался за красной бархатной портьерой. Лорд Льюксон в ужасе не отводил взгляд от окна, пока слуга забирал тарелку с недоеденным супом и ставил на ее место блюдо с жаренной на углях рыбой. Заметив испуг в глазах хозяина, слуга спросил, нужна ли помощь.

— Боюсь, что нет, — ответил лорд Льюксон, который думал, что, как в случае с Макбетом и призраком Банко, только он один может видеть мстительный дух своего старого слуги. Дегтярник, чувствуя, что сейчас расхохочется, немедленно вернулся в будущее, побоявшись разрушить эффект своих страшных появлений. Он решил немного переждать и дня через два приступить к выуживанию правды от лорда Льюксона.

Синекожий постоянно думал о возможном родстве с Гидеоном, но пока ему важнее было наладить отношения с главными фигурами лондонского преступного мира в двадцать первом веке. А в восемнадцатом веке лорд Льюксон не мог думать ни о чем, кроме следующего визита призрака. От любого неожиданного движения, уловленного боковым зрением, душа его уходила в пятки. У него расстроился сон, он потерял аппетит и стал все чаще потреблять вино. Обычно тщательно одетый для посещения «Уайт-клуба», теперь он бывал одет весьма небрежно. Это вызывало пересуды среди его друзей, азартных игроков, и когда один из них предположил, что темные круги под глазами лорда являются результатом его прошлой бурной жизни, лорда пришлось удерживать от вызова наглого парня на дуэль.

Наконец Дегтярник решил снова навестить своего бывшего хозяина в Берд-Кейдж-Уолк. Разумеется, главной причиной визита было желание раз и навсегда выяснить то, что так его тревожило — каковы его родственные отношения с Гидеоном Сеймуром? Но появилась и еще одна причина. От Энджели он узнал, что картины и гравюры определенных художников восемнадцатого века, как она говорила, «дорогого стоят» в больших лондонских аукционных домах. Энджели проделала домашнюю работу и назвала Дегтярнику три имени, которые он должен был запомнить: Томас Гейнсборо, Джошуа Рейнолдс и Джордж Стаббс. Дегтярник не слышал ни об одном из этих джентльменов, но ему был известен другой художник, которого она упомянула, Уильям Хогарт. Они с лордом Льюксоном часто посещали один магазин в Ковент-Гарден, где лорд Льюксон — Дегтярник точно это знал — приобрел несколько гравюр Хогарта, чтобы украсить холл в Берд-Кейдж-Уолк.

И так случилось, что когда однажды вечером лорд Льюксон вернулся из своего клуба, он обнаружил Синекожего за портьерой, висящей у лестницы из итальянского мрамора, а рядом с ним лежала стопка гравюр Хогарта. Посерев от ужаса и понимая, что больше не выдержит этих преследований, лорд в отчаянии пал на колени.

— Сколь долго мне еще это терпеть, о, Дух? — воскликнул он.

И тогда Дегтярник решил, что пришло наконец время задать лорду Льюксону вопрос, который он так долго откладывал.

— Хорошо ли было с вашей стороны, милорд, свести обоих братьев только для того, чтобы обмануть их, не сказав об их родстве, а потом приговорить одного из них к смерти?

Лорд Льюксон закрыл лицо руками. Когда он отнял руки от лица, его щеки блестели от слез.

— Я плохо поступил, Синекожий, и искренне раскаиваюсь в этом. Уверяю, я собирался рассказать тебе… при удобном случае.

— Раньше или позже, но Гидеон Сеймур мог быть повешен! — взорвался Дегтярник. — Так, значит, ЭТО ПРАВДА?!

Лорд Льюксон опустил голову.

— А ты не знал? Мертвые так же ничего не знают, как и живые?

— Ты, дурак, я не мертвец! Меня перенесла в будущее волшебная машина. Я могу возвращаться в свое время только в таком виде. Ха! Ты довел меня, милорд! Я заслуживал лучшего!

— Машина перенесла тебя в будущее?

— Ага, милорд. На сотни лет вперед. Я видел такое, от чего у тебя волосы встали бы дыбом… И теперь я уже богач!

Лорд Льюксон онемел и в изумлении смотрел на Дегтярника. Если бы Дегтярник не был так зол, он заметил бы вспышку страстного желания и хитрости, внезапно промелькнувшую на лице лорда Льюксона.

— Сразу должен сказать тебе, Синекожий, что я не могу поклясться, что вы с Гидеоном братья. Это всего лишь предположение.

— Так брат мне Гидеон или нет?

— Без тщательного расследования я не могу ни утверждать этого, ни отрицать. И увы, лесник, который об этом рассказывал, — мертв.

— Мертв!

— Несчастный случай. Насколько мне известно — неожиданная встреча с браконьером.

— Не играй со мной, милорд!

— Право слово, зачем я стал бы с тобой играть?

— И все же в тот день, когда ты нанимал меня, тебе было известно, что, возможно, Гидеон Сеймур и я — братья!

Лорд Льюксон не отвечал.

— Не отрицаешь этого?

— Ах, как же прошлое держит нас у себя в рабстве! — ответил лорд Льюксон. — Даже если бы ты и Гидеон БЫЛИ братьями — это хоть на йоту изменило бы твою жизнь?

— Но почему ты мне не рассказал о такой возможности, будь прокляты твои глаза! — зашипел Дегтярник. — Правду, милорд!

Лорд Льюксон открыл было рот, но тут же закрыл его. Губы его стали подергиваться.

— Меня это забавляло…

Дегтярник хрипло засмеялся.

— Я тебе верю! Какое ты должен был получать удовольствие от этого секрета в день скачек… натравить брата на брата… Я ведь мог его убить!

— Говорю же тебе! Это всего лишь предположение! — И лорд Льюксон нагло добавил: — Но какое удовольствие было бы видеть самоуверенное лицо Гидеона при известии о том, что в его венах течет твоя черная кровь.

Дегтярник отскочил со словами:

— Кровь есть кровь, милорд, и скоро мы увидим цвет твоей крови!

Дегтярник сильно, со злостью ударил лорда Льюксона, но его бывший хозяин не помчался вверх по лестнице, как должен был бы сделать. Дегтярник почувствовал, что кулак провалился в подбородок его жертвы, как в желе. Он тут же с отвращением выдернул кулак обратно. Лорд Льюксон непроизвольно рыгнул. Его слуга задел корни зубов и оцарапал когтями десну. Лорд еще больше побледнел и начал ощупывать подбородок, проверяя, все ли в порядке. Дегтярник потрогал свою правую руку, но не почувствовал никакой боли. «Значит, — подумал он, — в этом виде меня невозможно победить, но зато и я не могу нанести никакого ущерба противнику…» Он с отвращением посмотрел на лорда Льюксона.

— Я часто слышал, что Гидеон Сеймур — это твоя совесть. Неудивительно, что ты хотел его убить.

Продолжая почесывать подбородок, лорд Льюксон обдумывал слова Дегтярника. Мужчины молча смотрели в глаза друг другу.

— Слушай, Синекожий, давай не будем ссориться. Гидеон обладал редким талантом карманника. Но его переход к праведной жизни был совсем некстати, и я потерял значительную сумму — и, более того, я просто не мог допустить, чтобы он отказался заниматься своим делом. Но все хорошо, что хорошо кончается, и с твоим возвращением закончились и мои беды. У тебя такая хорошая репутация. По правде говоря, без тебя я не мог как следует управлять своими делами…

Дегтярнику было наплевать на эти похвалы — он не доверял бывшему хозяину. Интересно, что теперь у него на уме? Милорд такой же ненадежный, как и всегда…

— У меня не было известий о Гидеоне с тех пор, как он спасся из Тибурна, — продолжал лорд Льюксон. — Может, волшебная машина и его перенесла в другое время?

— Нет, он остался здесь с мастером Питером Скокком. Это я отправился в будущее вместе с мисс Дайер и ее отцом.

— Значит, мальчик все еще здесь! Занятно!.. И машина у тебя?

— Нет…

— Тогда как…

— Я могу, растворившись, вернуться сюда, но только на короткое время. Я все равно должен возвращаться в будущее.

— Так же, как это проделывали мисс Дайер и мистер Скокк! Но машина позволяет тебе путешествовать из одного века в другой по твоему желанию?

— Выходит так…

— Тогда ты должен тщательно исследовать это искусное устройство!

— Я ничего в этом не понимаю! — разозлился Дегтярник. Он начал ощущать, как его что-то тянет. В него вцепились невидимые силы. — А теперь, милорд, я должен попрощаться. Думаю, ты не поскупишься, отдашь мне эти ничего не стоящие гравюрки как компенсацию… Ты был не прав, скрывая от меня эту тайну…

Лорд Льюксон засмеялся.

— Хочешь сказать, что в будущем ценятся картины мистера Хогарта? Возьми их, Синекожий! Я хочу как следует расплатиться за то плохое, что сделал тебе. Я всегда восхищался тобой, и, думаю, ты заслуживаешь лучшего…

Дегтярник почувствовал боль, скривился и вцепился в картины, успев прошептать:

— За это я смогу купить дом в два раза больше, чем Темпест-Хауз.

Он прикрыл веки, и блестящие спирали закрутились перед глазами. Он начинал растворяться. Лорд Льюксон, вытянув руки, кинулся к бывшему слуге, который становился все более прозрачным. Дегтярник слышал, как лорд зовет его, но будто бы издалека:

— Обещай, что еще вернешься, Синекожий! Я тоже жажду увидеть будущее! Если ты согласишься мне помочь, я сделаю заказы всем художникам Лондона! И я горы сверну, чтобы выяснить, каковы истинные отношения между тобой и Гидеоном Сеймуром. Только скажи слово, и все будет сделано!