Касс сидела за длинным полированным столом из клена «птичий глаз» в комнате совещаний компании «Коммуникативные стратегии Таккера» и бодрствовала из последних сил, что не укрылось от внимания ее начальника. В третий раз клюнув носом, она чуть не въехала им в горячий кофе с молоком, рискуя получить ожог третьей степени.

– Касс, – сказал Терри, – не познакомишь ли ты нас с ситуацией по норкам?

– Э?..Гм…

– Я имею в виду поставщиков меха норок. Наших новых клиентов.

– Э… Да. Они… Там все… замечательно.

Канадская ассоциация поставщиков норкового меха обратилась к КСТ после того, как одна противомеховая организация запустила живую норку в туалет при личном кабинете редакторши нью-йоркского журнала «Глам». Они сделали это перед уикэндом. К утру понедельника норка была уже очень голодная и очень злая. Хорошенько вогнав зубы в редакторшу, она затем совершила кровавый рейд по кабинетам «Глама», обеспечив жертвам моды кошмарные воспоминания. Редакторше пришлось вытерпеть серию болезненных уколов от бешенства (иные шутили, что уколы надо делать норке) и отказаться от участия в Неделе моды, последствия чего ощущались на Седьмой авеню и в остальном мире не один месяц. Первое, что сделал Терри, – заставил владельцев звероферм переименовать себя в Королевскую канадскую ассоциацию за гуманное разведение и защиту норок.

Дело было поручено Касс и шло, в общем, более или менее. В обычный день она отчиталась бы вполне внятно, но из-за вчерашнего голосования в сенате по поводу повышения социального налога она до рассвета лихорадочно занималась блоггингом.

– Когда мы что-нибудь получим из «Мира удовольствий»? – спросил Терри. Касс бросила на него взгляд, который ясно говорил: Ты же знаешь, что я понятия не имею, так зачем спрашивать при всех?

«Мир удовольствий» – это была крупнейшая в стране торговая сеть, специализировавшаяся на «интиме», и, соответственно, это был крупнейший покупатель норкового меха, не считая изготовителей одежды. Мысль Терри состояла в том, чтобы «Мир удовольствий» присоединился к совместному заявлению ряда организаций, где выражалась бы забота о судьбах норок.

– Они заняты сейчас подготовкой к ежегодной выставке, – сымпровизировала Касс. – Называется «Откровение-2011». В Лас-Вегасе, где же еще. Не беспокойся, Терри. Я держу руку на пульсе.

– Хорошенько ее держи, – сказал Терри.

Несколько молодых сотрудников мужского пола самоотверженно вызвались отправиться на «Откровение-2011».

Терри распустил совещание. Когда все, кроме Касс, ушли, он сказал:

– Ну, ты сегодня превзошла себя. В следующий раз устроим видеоконференцию прямо из твоей постели.

Касс вздохнула.

– Я занимаюсь норками, занимаюсь. Какие проблемы?

– Да никаких особенно. Мне просто кажется, что как один из главных партнеров ты могла бы слегка озаботиться вопросами извлечения прибыли.

– Я засиделась допоздна. В сенате голосовали о социальном налоге. Мне накидали кучу имейлов и постов. Дело, похоже, дошло до критической точки. Люди страшно рассержены – я это чувствую.

– Счастлив быть элементом твоей инфраструктуры, – фыркнул Терри.

– Ты-то чего бесишься, не понимаю. Это с меня будут драть три шкуры на твою пенсию. Сенат вчера проголосовал за тридцатипроцентное повышение налога на мою зарплату. И поскольку они не хотят раздражать старперовское лобби – боже упаси, чтобы бумеры заплатили свою долю по справедливости, – налог повысили только тем, кому меньше тридцати пяти. Чтобы ты мог уйти на пенсию в шестьдесят два.

– Ладно, ладно… Норки, так и быть, пусть катятся к чертям. Подлюги мохнатые. Ну, подергал я тебя за цепь, что, нельзя было? Я же знаю, с какой отдачей ты вкалываешь. Ты перетрудилась. Все, баста. Немедленно домой, кинь пару шмоток в чемодан и марш на багамский курорт. Это приказ.

– Не могу. Слишком много всяких событий. Я призвала людей к выходу на демонстрации.

– Что еще такое?

– На демонстрации. Да ладно тебе, дедуля, ты что, забыл шестидесятые? Пришло время протестовать. Вчерашнее голосование – тому доказательство. Я призываю к экономическому «Дню Бастилии».

На лице Терри возникло тревожное недоумение. Он стал похож на капитана, которому доложили, что гигантский кальмар вступил в схватку с винтом – и побеждает, зараза.

– Касс, – сказал он неторопливо. – Я хочу тебе разъяснить кое-что. Наша фирма занимается паблик рилейшнз. Наш бизнес – это… в общем, мы продаем фиговые листки. Где неспокойно – мы распространяем спокойствие. Где шумно – мы устраиваем тишину. Из худшего мы делаем лучшее. По меньшей мере то, что кажется лучшим. Понимаешь, куда я клоню? Станут ли клиенты обращаться к нам за помощью, если будут знать, что параллельно мы агитируем людей бунтовать против правительства Соединенных Штатов? Позволь, я отвечу: не станут. И поэтому мы в «Коммуникативных стратегиях Таккера» такой агитации не ведем.

– Блог КАССАНДРА не имеет с КСТ ничего общего.

– Опять читала Анн Рэнд. Точно могу сказать.

– Айн Рэнд. И что в этом плохого?

– Да почти ничего. Только то, что всякий раз, когда я вижу у тебя на столе открытую книгу этой дуры, ты становишься похожа на чокнутую пророчицу.

– А кто мне говорил, когда мы познакомились: «Злость – лучшая мотивация»? Разве не твое поколение положило начало всем этим молодежным протестам? Как же так, Терри! Забыл, что значит быть молодым и злым?

Терри пожал плечами.

– Я средних лет и злой. Хорошее шотландское виски помогает мне справиться со второй частью.

– Значит, лозунг «Не доверяй тем, кому больше тридцати» ты заменяешь лозунгом «Не пей виски, которому меньше тридцати»? К этому свелась твоя революция?

– Лозунги моей революции уже превратились в фоновую музыку телерекламы таких вещей, как таблетки от холестерина, хеджевые фонды и навигационные системы для внедорожников, которые жгут бензин почем зря. Все продаются так или иначе. Бумеры просто сообразили, как превратить это в индустрию.

– Что ж, у тебя все шансы хорошо провести осень жизни. На твоих огороженных территориях, на твоих полях для гольфа. Тогда как мое поколение весенней порой жизни отстегивает ползарплаты на вашу медицину и выпивку.

– Я, между прочим, в гольф не играю. Ладно. Бог с тобой. Спасай мир. А я буду заниматься вонючими норками!

Терри в бешенстве вышел. По пути отшвырнул ногой эргономическое кресло «аэрон». Оно проехало через всю комнату совещаний и беспомощно стукнулось о шкафчик, где он хранил свои статуэтки «Оскар», присужденные Американской академией паблик рилейшнз.

Ух ты. Папка разъярился не на шутку, – подумала Касс. Но надо было делать дело.

Идея пришла ей в голову в 4.02 следующего утра.

Она почти не спала – налегала на «ноудоуз» и «ред булл». В более спокойное, солнечное время суток она не написала бы того, что написала. Но позади был тяжелый день. Через несколько часов после бодания с Терри она прочла в интернете, что ее отец, теперь уже, благодаря очередному своему калифорнийскому хайтековскому начинанию, колоссально богатый человек, только что пожертвовал десять миллионов долларов Йельскому университету.

Касс давно уже с ним не разговаривала и не хотела огорчать мать, которая неважно себя чувствовала. Она позвонила брату – у него какие-то отношения с отцом сохранились. Его рассказ не улучшил настроения Касс. У Лизы, которая давно уже была миссис Фрэнк Коуэн, имелся сын от предыдущего брака. Юноше стукнуло семнадцать, и он хотел поступить как раз-таки в Йель. Услышав об этом от брата, Касс вспомнила, как отец много лет назад пообещал ей построить для университета новый футбольный стадион.

Касс повесила трубку в каком-то оцепенении. И несомненно, этим неприятным эпизодом в какой-то мере объясняется ее пост от 4.02 утра с призывом к «действиям против огороженных территорий, где живут первые вышедшие на пенсию бэби-бумеры».

– Посмотри Си-эн-эн, – сказал ей Терри, когда она незадолго до полудня явилась на работу – усталая, но хорошей усталостью.

– Зачем? Что случилось?

– Да ничего такого особенного. Беспорядки на полях для гольфа во Флориде. Обычные молодежные дела.

Резко проснувшись, Касс побежала в свой кабинет и включила телевизор. Стала смотреть – и лишилась сил. Одно дело – в четыре утра в одиночестве печатать на компьютере призывы к бунту, чувствуя, как в жилах пульсирует амфетаминовый кураж. И совсем другое – в полдень у себя в офисе на Кей-стрит видеть результаты. По двусторонней связи позвонил Терри.

– Переключи на «Фокс ньюс». Там великолепные кадры идут. Снято с вертолета. Парень бросил бутылку с зажигательной смесью в полицейский спецавтомобиль. Они направили на него водомет. Он упал… Ух ты… М-да. Он долго теперь ничего не сможет бросать. Флоридская полиция шутить не любит. Кстати, ты рада будешь узнать, что губернатор подумывает привлечь Национальную гвардию… Прошу прощения. Мне звонят. Вероятно, наш самый выгодный клиент хочет аннулировать договор. Потолкуем позже.

Касс оглушенно смотрела. Когда в нижней части экрана Си-эн-эн появилась надпись: «День бумеранга – бунт и бешенство», в животе у нее стало нехорошо. Пошли телефонные звонки. Один за другим без перерыва.

Когда она говорила с продюсером одного из каналов, позвонила секретарша с известием, что с ней хотят встретиться два сотрудника ФБР. Моментально Терри, который уже был в курсе, связался с ней и сказал, чтобы она держала язык за зубами до прихода его адвоката.

Собираясь с мыслями, Касс подумала: тут, вероятно, самое лучшее место, чтобы встретить бурю. Как любил (в частном порядке) говорить Терри, «бедствия – наша профессия».

Когда она находилась в процессе неотвечания на третий или четвертый вопрос крайне неулыбчивых агентов ФБР, в ее кабинет вошел Терри. Агенты попросили его выйти, но он вежливо ответил, что это его компания и, если им не по душе его общество, они могут выйти сами. Или они могут остаться и дождаться мистера Аллена Снайдера. Да-да, того самого. Из фирмы «Хоган и Хартсон». Это имя им, может быть, знакомо? Снайдер, друг директора ФБР. Друг, хе-хе, много кого. Человек-достопримечательность. Входящий, по слухам, в шорт-лист претендентов на место в Апелляционном суде округа Ко…

– Хорошо, мистер Таккер, – устало сказал один из агентов. – Мы поняли. Мистер Снайдер – человек известный.

Вчетвером они сидели в неловкой тишине («Кофе не хотите?» – «Нет, спасибо». – «А воды?» – «Нет-нет…») и ожидали прибытия великого человека. Он явился минут через двадцать – к огромному облегчению всех, особенно Касс, старавшейся дышать не слишком глубоко. Иначе как бы это выглядело – обморок при начальнике и фэбээровцах!

Никто не любит адвокатов, пока они не становятся нужны. В этот момент они облекаются в рыцарские одеяния. Несмотря на раздражение из-за бравурной вступительной темы, прозвучавшей в исполнении Терри, агенты нутром почуяли, что им и правда предстоит иметь дело со львом юриспруденции. Мистер Снайдер, между тем, был человек спокойный, вежливый, с негромким голосом и манерами профессионала. Никаких фразочек типа: «Как я сказал вчера вечером вашему начальнику, когда мы плескались голышом в бассейне Белого дома – я, он, президент и председатель Верховного суда…» Никакого обычного вашингтонского выпячивания грудных мышц и прочих мужских атрибутов. Сразу к делу, и лишь чуть-чуть громче шепота:

– Итак, господа, как мы могли бы разрешить ситуацию?

Блестяще, подумала Касс. Уже в зачин он вкладывает оптимизм. Просто-напросто «ситуация», которую надо «разрешить». Ничего столь серьезного, как, например, преступное подстрекательство к насилию и вандализму. Такого и близко не может быть.

Один из агентов протянул мистеру Снайдеру распечатку стремительно становящегося знаменитым поста Касс от 4.02 утра: автор напрямую побуждает разгневанных и якобы бесправных юных американцев к вандализму в отношении… полей для гольфа. Что ж, сказал мистер Снайдер, текст, конечно, интересный и достойный пристального изучения, но разве это установленный факт, что его написала мисс Девайн? Он не специалист по компьютерам, но, насколько он понимает, любой хакер, мало-мальски разбирающийся в интернете, способен отправить пост от имени его клиентки. И помимо этого, принимая во внимание ряд юридических норм, из формулировок поста не так-то легко сделать вывод, что сочинившее его лицо действительно подстрекало к чему-то противоправному. «Действия», о которых идет речь, можно понимать, гм, по-разному: например, как мирные демонстрации, право на которые обеспечено Первой поправкой к конституции.

У агентов не было готового ответа на этот плотный дымовой залп законничества. Касс открыла было рот, но Терри устремил на нее взгляд, означавший: Я плачу ему семьсот в час, так что – цыц!

Агенты, решив, видимо, что на данный момент уступают в вооружении и должны вернуться в свою штаб-квартиру за стволами помощнее, дали мистеру Снайдеру визитные карточки и, бросив на его слегка оробевшую клиентку жесткие косые взгляды, строго предупредили ее, что до конца расследования она не должна покидать Вашингтона.

Они уже выходили за дверь, когда Касс их окликнула. Все головы повернулись к ней. Она сказала:

– Мистер Снайдер, спасибо вам. Это было просто замечательно, и я очень-очень вам благодарна. Но дело в том, что это действительно я написала. Мне хотелось, чтобы люди, ну… поднялись. Мне очень неприятно было узнать про зажигательную смесь. Этого делать я не просила. В смысле – этого конкретно…

Предания юридического Вашингтона гласят, что это был единственный раз, когда Аллен Снайдер, воплощение адвокатской невозмутимости, издал явственный стон. Терри же просто-напросто потерял дар речи.

Когда агенты уводили Касс, она невольно подумала: Вот, значит, какое ощущение от наручников. Забавные вещи приходят в голову в этакие минуты. К счастью, клиентов в приемной не было.