Ранди, чей ответ на угрозу буллы оказался выигрышным, чувствовал себя на коне. Опросы показывали подавляющее численное превосходство противников Ватикана. Рейтинг Джепперсона после того, как он послал Рим подальше, вырос на четыре пункта. Американцы, как оказалось, в гробу видали вмешательство священного престола.

Гидеон Пейн странным образом не только не прокомментировал события, но и вообще пропал. СМИ тщетно жаждали его отклика. Его пресс-секретарь отменил все мероприятия, сославшись на «сильную простуду» кандидата. На самом деле, однако, Гидеон попросту исчез с экранов радаров. Дома его не было. Мобильный не отвечал. В последний раз Пейна видели вечером в воскресенье, когда шла передача «60 минут». А был уже вторник. Вторая половина дня.

– Куда, к чертям, он мог деться? – вопрошал Тили. Никто не знал. – Нельзя же просто так взять и исчезнуть! Он хочет в президенты или не хочет?

Касс тем временем прониклась мыслью, что Ранди должен использовать на одном из предвыборных мероприятий словечко типа «херня». Поначалу ни кандидат, ни Терри, который обычно был с Касс на одной волне, ничего гениального в этой стратегии не увидели.

– Так разговаривает это поколение, – втолковывала она им. – Если хочешь привлечь их внимание, надо изъясняться их языком. Тогда тебя поймут.

Ранди усмехнулся.

– «Не спрашивай, какого хрена страна может сделать для тебя… Восемьдесят семь лет тому назад наши отцы, мать твою…» Касс! Уймись, бога ради. Меня оштрафует Федеральная комиссия по коммуникациям. И Федеральная комиссия по выборам.

– Пустяки. Херня, – сказала Касс. – Зато заголовки какие будут!

– Кстати, если уж на то пошло, – заметил Терри, – почему бы во время дебатов и другие условности не нарушить? Можно подойти к Пичему и сорвать с него рубашку. Ущипнуть его за сосок.

– Я серьезно, ребята. Если аккуратно это ввернуть…

– Аккуратно?

– …в точно выбранный момент, это будет бомба. Крутняк. Без вопросов! Ни один кандидат в президенты публично такого не говорил.

– Помнится, однажды вице-президент послал подальше одного сенатора.

– Не в прямом эфире. Короткий коридорный эпизод в Капитолии.

– Нет, – сказал Ранди. – Слышали? Нет. Хрена лысого!

– Мы поднимемся у сосунков на пять пунктов, – не унималась Касс. – И вырвемся вперед.

– Да, и потеряем всех других избирателей до единого.

– Смелей! Надо метить дальше.

– Я подумаю, – сказал Ранди. – У тебя уже разработан конкретный сценарий с использованием такого словаря?

– Представь себе, да.

Ранди вышел облегчиться. Терри сказал Касс:

– Лучше бы ты не подбрасывала ему эту идейку.

– Почему? – усмехнулась Касс. – Нужно мыслить нестандартно.

Гидеон Пейн был счастлив.

Он и не подозревал, что такое счастье возможно.

Он был так счастлив, что лишь ценой нечеловеческого усилия воли смог покинуть квартиру Татьяны (у мисс Тургеневой, как выяснилось, есть имя). Не квартиру, а наполненную ароматом духов и свеч обитель блаженства в Арлингтоне с видом – на что бы, вы думали? – на мемориал героям Иводзимо!

– Дор-рогой Гидьон, – промурлыкала Татьяна, играя его волосами, в то время как он ласкал губами ее сосок, – тебе разве не надо идти на пр-резидентскую кампанию? Ты здесь уже два дня.

Два дня, ящик шампанского, тысячи и тысячи долларов наличными и бог весть сколько презервативов. Гидеон и не пытался вести счет.

– Ум-м-м-м-м.

– Ну же. Я сварю тебе кофе, и иди.

– Нет. Я остаюсь. Я тут остаюсь навсегда. На веки вечные. М-м-м-м-м…

– Дор-рогой. Моя гр-рудь. Она болит. Ты совсем-совсем ненасытный мальчик. Ты вернешься. Но сейчас тебе надо идти. Вставай, я тебе сделаю прекрасную теплую ванну с пеной.

Она затолкала его в пенистую ванну. Он запел:

– Глори, глори, аллилуйя!..

Странный дяденька, подумала она. И совершенно точно это у него был первый раз с женщиной.

Ольга Марилова (Татьяна Тургенева – это был псевдоним) ничего подобного не предвидела. На случай, если Гидьон Пайн явится со своими охранниками, она спрятала в квартире вооруженного Ивана. Кандидаты в президенты обычно не любят, когда их шантажируют. Но когда она открыла ему дверь, он стоял там один, и выражение лица у него было совершенно детское.

Он вошел. Они сели. Она сказала, что часы в надежном месте. Она вернет их ему, если он сделает «пожертвование для сирот» в размере… ста тысяч долларов. Она ждала гневной реакции и готова была, чуть что, кликнуть Ивана. Но Гидьон Пайн сказал: «Да, я думаю, это будет правильно. Это благородное дело. Я всегда сочувствовал сиротам. Я передам вам деньги завтра». Она не знала, что отвечать. Потом он сказал: «А теперь, дорогая моя… вы, помнится, что-то говорили насчет бокала шампанского. За это я с удовольствием заплачу прямо сейчас». Ну, и одно повело к другому. А теперь не хочет уходить. Что ж, подумала она, сбитая с толку, это бизнес. Хор-роший бизнес.

Даже очень хороший, как выяснилось. На следующий день Гидеон оторвался от ее прелестных грудей ровно настолько, чтобы позвонить некоему Сидни, и несколько часов спустя в ее дверь постучал низенький человечек со встревоженным лицом и передал стальной чемоданчик со ста тысячами долларов. Это был самый легкий бизнес за всю Ольгину жизнь. А ведь она не была новичком в плане потрясти клиента. Гидьон даже не спросил про часы! Хотел только одного – обратно в постель. Он был… ненасытен. Маленькая паровая машина похоти. В какой-то момент предложил ей выйти за него замуж. В конце концов пришлось его выпроводить. У нее были назначены свидания с важными постоянными клиентами. Два посла, помощник госсекретаря…

– Боже мой, Гидеон, где вы пропадали?

На его пресс-секретаре Тили лица не было. У Гидеона, напротив, лицо было, и на нем играла улыбка.

– Какая разница? Мне понадобился отдых, вот и все. Нижайше прошу прощения. Надеюсь, что не доставил вам больших неудобств.

– Да ведь завтра же дебаты, черт возьми!

– И я к ним готов.

После чего Гидеон вышел, напевая: «О, какое прекрасное утро…»

– Он что, начал употреблять наркотики? – спросил Тили у менеджера кампании. – Хорошо бы мне уже сейчас это знать. Не люблю сюрпризов.

– Не штат, а говно, – сказал президент Пичем, глядя с президентского вертолета на мерзлый пейзаж. Президент был в обычном расположении духа, которого не улучшали последние опросы, показывавшие отставание на несколько пунктов – от кого бы, вы думали? – от сенатора Рандольфа К.Джепперсона! Утешало лишь то, что при обилии кандидатов (их число уже перевалило за дюжину, включая кандидата от Партии свободной иммиграции) явного лидера среди них пока не было.

– Ну что вы, мистер президент, – возразил Бакки Трамбл насколько возможно бодрым тоном. – Четыре года назад Нью-Гэмпшир принял вас на ура. И сегодня будет то же самое.

Президент Пичем крякнул.

– Красоты ни на грош. Тот же Нью-Джерси, только со снегом.

Он снова стал читать подготовительные материалы к дебатам. Он не хотел сюда ехать, не хотел дебатировать с соперниками, но Бакки сказал – надо. План был – нанести здесь Джепперсону мощный удар. Если победить его в Айове и Нью-Гэмпшире, двух решающих пунктах первой части кампании, возможно, удастся вынудить его перейти в независимые кандидаты.

Они собирались сыграть на боснийской теме. По опросам, это была ахиллесова пята Джепперсона.

Но имелся один деликатный момент: это означало косвенно ударить по Кассандре Девайн, отец которой Фрэнк Коуэн был теперь у президента финансовым директором избирательной кампании и летел сейчас на том же вертолете, сидя всего в нескольких креслах от Пичема. Фрэнк, правда, сказал, что не возражает: «Делайте, что считаете нужным».

Для подготовки каждому кандидату отвели трейлер, припаркованный около здания. Помощник в наушниках, подбежав к Касс, сказал ей:

– Мисс Девайн! Вас хочет видеть его преподобие Пейн.

Касс посмотрела на Терри. Он пожал плечами:

– Познай своего врага…

Касс и помощник пошли через парковочную площадку с пятнами слежавшегося снега к трейлеру Пейна. Помощники Пейна – в основном люди евангелической веры – встретили ее прохладно. Для них она была Жанной Темных Сил. Дверь открылась, за ней стоял Гидеон.

– Входите же, входите скорей, такой холод! – сердечно воскликнул он. Они протянули друг другу руки. Он взял ее ладонь в обе свои.

– Очень мило с вашей стороны, что пришли, дорогая моя.

Она не виделась с ним уже несколько месяцев. Выглядел он хорошо. Убавил в весе, на лице появился румянец, волосы уже не были сальными.

– Рада вас видеть, ваше преподобие, – сказала она. – Как поживаете?

– Прекрасно. А ведь раньше вы меня преподобием не называли. – Он улыбнулся. – Садитесь, садитесь. Я вас задержу всего на минутку, я знаю, что вы должны помогать сенатору. Я хотел вам сказать кое-что.

Касс села.

– Я хотел вам сказать, что лично я никогда не думал, будто была какая-нибудь связь между вами и этим безумцем Артуром Кламмом. Или будто вы вели себя неподобающим образом на минном поле в Боснии. Да, между нами есть расхождения, и глубокие. По всем этим вопросам предстоят острые дебаты. Я только хотел пообещать вам, что в моих аргументах персональных обвинений не будет. Даю вам слово, Кассандра.

Она кивнула.

– Хорошо. Это честно.

– Что ж, замечательно.

– Ваше преподобие…

– Гидеон. Очень вас прошу.

– Я видела эту телепередачу. Я знаю, что вы не…

– …убийца собственной матери?

– Да. Но трудно отделаться от мысли, что это произошло как-то иначе. Не совсем так, как вы сказали. Хотя это, конечно, не мое дело.

Он посмотрел на нее.

– Когда-нибудь мы с вами спокойно пройдемся вместе, и я расскажу вам эту длинную историю. А сейчас позвольте мне, со своей стороны, заверить вас: у меня нет ни малейших подозрений, будто вы по-настоящему хотите, чтобы американцы убивали себя ради решения бюджетной проблемы.

– Вы правы, – улыбнулась ему Касс.

– Вы просто решили подчеркнуть таким образом остроту вопроса. – Он погрозил ей пальцем. – Что ж, юная леди, вы добились своего. Хотя и пустили обсуждение по кривому руслу.

Касс посмотрела на часы.

– Мне пора.

Они встали. Он похлопал ее по руке.

– Удачи вам, Кассандра Девайн. Идите вперед, – он улыбнулся, – и самое лучшее – прямым путем.

Хрустя снегом, она шла к своему трейлеру – и вдруг услышала:

– Здравствуй, Касс!

Повернулась и увидела отца, с которым не встречалась много лет.

– Здравствуй, Фрэнк.

Он двинулся к ней так, словно хотел поцеловать. Она отстранилась.

– Ну надо же. Вся такая взрослая.

– А ты весь такой богатый.

– Я честно пытался.

– Что пытался?

– Загладить вину перед тобой. Помнишь чек? Ты его разорвала.

– А, это, – промолвила Касс. – Что ж, значит, мы квиты. Извини, я тороплюсь. Желаю успеха в дебатах.

– Да провались они… – со злобой сказал Фрэнк и резко повернулся.

– Приятно было поговорить, – пробормотала Касс. – Папочка.

– Что ему надо было? – поинтересовался Терри, когда она вернулась в трейлер Джепперсона.

– Кому? – спросила Касс. Она была чуточку рассеянна.

– Ангелу второго пришествия.

– Мы обмахивали друг друга оливковыми ветвями.

– Сплошная любовь в этой избирательной кампании. Ладно, пора.

Они вошли в комнату, где прихорашивался Ранди. Он стоял перед зеркалом и отрабатывал жестикуляцию.

– Мне хромать или нет, когда я выйду на публику?

– Лучше скачи как кузнечик, – сказала Касс и смахнула с его пиджака пылинку. – Ну как, готов, сенатор?

– Allons, enfants de la pa-trie…

– Да пошел ты…

План Бакки сводился к следующему: Пичем должен был дождаться заключительных заявлений, когда на контратаку уже нет времени, и сказать: «Я считаю, что человека, который с безнравственными целями привозит молодую женщину на минное поле в зоне боевых действий, нельзя даже на сто миль подпускать к ядерной кнопке». Неплохо задумано, но Пичему не довелось произнести эти слова.

Все случилось на шестьдесят четвертой минуте. Президент только что привел несколько довольно мутных экономических показателей, якобы свидетельствующих, что экономика страны сможет все-таки выползти из-под навалившегося на нее дефицита. Ведущий Джон Тирни из «Нью-Йорк таймс» повернулся к Ранди:

– Сенатор Джепперсон, у вас полторы минуты на ответ.

– Благодарю вас, Джон, но мне не потребуется столько времени. Я отвечу нашему президенту коротко: кончайте херню пороть.