Из окон кабинета конгрессмена Рандольфа К. Джепперсона открывался не слишком впечатляющий вашингтонский вид. На стенах, как водится, висели малоценные, но крупногабаритные «трофеи»: флаги, карты, награды от организаций, о которых никто не слыхивал, непременные снимки, сделанные во время приемов… В общем, стандартные «обои» вашингтонского деятеля с развитым самомнением. Касс поискала глазами его фотографию со спецназовцами в лагере «Ноябрь». И нашла, конечно, – на видном месте, с надписью: «Поправляйтесь скорее!» Висел и его снимок с особой из Центральной Америки, бывшей женой рок-звезды, сделанный на пляже. Он улыбался, она выглядела недовольной. Что-то, видимо, ей в то утро не принесли в номер так быстро, как она хотела. Позади стола Ранди красовался большой портрет маслом работы Рембрандта Пила, изображающий предка, который подписал «декуху».

Конгрессмен тепло поздоровался с Касс. Она села. Он подал ей через стол листок бумаги. Это был чек Йельскому университету на 33 тысячи долларов, что равнялось годовой плате за обучение. Он пообещал каждую осень выписывать новый.

– Но я жду от вас хороших баллов, – добавил он с широкой улыбкой.

Вот он лежит у нее на коленях – голубенький прямоугольник, ее билет в светлое будущее.

– Ну, – сказал он. – Где радостные возгласы?

– Их запас у меня кончился. Слушайте, я не могу этого принять.

– Господи, да почему же? Уверяю вас, банкротом я себя не сделаю.

– Честно говоря, это выглядит как подкуп.

Ранди посмотрел на нее.

– Чего ради я стал бы вас подкупать? Какой такой секрет я оберегаю?

Она положила чек на стол.

– Я не давала никаких интервью. И не собираюсь. Поэтому, – она подвинула ему чек обратно, – вам не нужно этого делать.

– Касс, за кого вы меня принимаете? Кроме как за богатого идиота.

Он выглядел уязвленным.

– За того, кто собирается стать президентом? – предположила она.

– Здорово вы меня, – улыбнулся Ранди. – На чистую воду. Ох-х… – Он поднял брючину, отстегнул пластиковый протез и почесался. – Зудит. Зудит как не знаю что.

– Старайтесь не расчесывать.

– Благодарю вас, сестра Гнусен. От таблеток только хуже, когда их действие кончается.

Он потерял в весе. Врачи прописали ему в день четыре шоколадно-молочных коктейля по восьмисот килокалорий. На лице все еще были красные пятна от осколков вездехода. Он выглядел… в общем, как человек, выживший после взрыва.

– Я ценю ваш жест, но деньги взять не могу, – сказала Касс. – Работа – другое дело.

Он поднял глаза от своей культи.

– Почему вы не хотите в колледж? Щелкнуть папашу по носу.

– Да нет у меня желания щелкать его по носу.

– Если бы оно возникло – я бы вас не винил.

Она оглядела обшитый панелями кабинет, книжные полки.

– Здесь немножко похоже на колледж. Платите мне в год эти самые тридцать три тысячи.

– Но наверх придется пробиваться самой… Что такого смешного? – спросил он, продолжая яростно чесаться.

– Вот эти ваши слова насчет самопробивания. Простите меня, но это просто умора.

– Да, – согласился конгрессмен, не переставая скрести себя. – Похоже, что так.

И вот несколько недель спустя Касс переехала в Вашингтон, чтобы начать новую жизнь под новой фамилией: Кассандра Девайн. В Коннектикуте она пошла к судье, рассказала ему о разводе родителей, о боснийском эпизоде и заявила, что ей нужно «перезагрузить свой компьютер». Он отнесся к этому с пониманием и смену фамилии разрешил.

На Капитолийском холме она стала делать то, с чего началась не одна блестящая вашингтонская карьера, – отвечать на письма избирателей: «Мне не пришел пенсионный чек… Нам нужен светофор… Дорожники говорят, что хотят проложить съезд с федеральной автомагистрали через мою свиноферму. Разводить свиней и без того трудное дело, а тут еще федеральная власть лезет куда не надо… Я пишу заступица за двоюрного брата, его посадили будто бы он наехал на машине на инспектора против браконьеров… Неужели вы не видите, что евреи захватывают страну, неужели вы позволите этому случиться?.. Прошу поддержать мой проект ветровой электростанции на 500 мегаватт в долине реки Коннектикут… Я читал, что собираются закрыть базу подлодок в Гротоне. Предлагаю перенести ее сюда. Здесь хорошая глубина…» Вот на чем зиждется американская представительная демократия. Примерно двадцать пять фунтов этого добра в день, в мешках. Все проходило через стол Касс.

Начальницу Касс звали Лилиан, ей было за пятьдесят, и губы у нее вечно были поджаты. На любую шутку она отвечала: «Не понимаю, что здесь смешного», чем заслужила среди подчиненных прозвище Хиханька.

Она требовала, чтобы на каждое письмо избирателя, даже самое идиотское, был дан ответ в течение трех дней, из-за чего рабочий день Касс раньше восьми никогда не кончался. Когда Ранди официально объявил, что будет бороться за пост сенатора, почта увеличилась на два мешка в день – до пятидесяти фунтов. Касс теперь редко приходила домой до половины одиннадцатого. По крайней мере проблему досуга это решало. Сил ей хватало ровно настолько, чтобы разогреть в микроволновке буррито с фасолью и прочесть, прежде чем вырубиться, три странички из Айн Рэнд.

Однажды Касс поехала с какими-то бумагами в предвыборный офис Ранди, расположенный в худшей части города – не столько из экономии, сколько ради имиджа кандидата как «защитника обездоленных».

В застекленном угловом отсеке для совещаний она увидела Ранди с каким-то мужчиной. Когда она клала пакет на стол, Ранди заметил ее и жестом пригласил войти.

– Познакомьтесь, это Терри Таккер, – сказал он. – Наш злой пиаровский гений. Страшно дорогостоящий злой гений.

– Здравствуйте, – сказала Касс. Она, конечно, знала, кто такой Терри Таккер. Его должность называлась «директор по коммуникациям», но он, казалось, командовал тут всеми, включая начальника штаба кампании.

– Здравствуйте, мисс Коуэн, – улыбнулся Терри.

– Девайн, – поправила его Касс.

– Фамилия вам подходит.

– Сразу видно, что паблик рилейшнз – ваше призвание.

– Польщен, – улыбнулся Терри. – И очень рад встрече. Я о вас наслышан. Мы многим вам обязаны.

– Почему? – спросила Касс.

– Вы присутствовали при большом взрыве, который расширил нашу вселенную. И произвел на свет героя войны.

– Поменьше бы цинизма, – сказал Ранди. – Она молодая и в городе недавно. У нее могли остаться какие-то идеалы.

Терри обратился к Касс:

– Мы только что обсуждали видеофильм, который я монтирую для торжественного ужина. Конгрессмена чествуют за его героизм. – Он повернулся к Ранди. – Простите, что вы сейчас сказали насчет цинизма?

– Ужин – не моя идея, – отозвался Ранди.

– Ужин – моя идея. За что вы мне и платите так дорого.

– Приятно познакомиться с вами, сэр, – сказала Касс.

Через пять минут, дожидаясь лифта, она вдруг увидела, что к ней подошел Терри Таккер.

– Не хотите перекусить? – спросил он.

– Мне надо обратно в офис.

– Зачем это еще?

– Моя начальница – настоящий дракон в юбке.

– Хиханька? Да бросьте. – Он улыбнулся. – У вас недооплаченный, недокормленный и переутомленный вид. Я попытаюсь поправить хотя бы второе.

В лифте ей пришло в голову, что когда в прошлый раз мужчина настойчиво звал ее перекусить, дело кончилось минным полем.

Терри Таккер был мужчина под пятьдесят – более чем вдвое ее старше. Худощавый, темноволосый, взгляд хоть и недоверчивый, но незлой. Он казался человеком, который без колебаний скажет тебе то, чего ты не хочешь слышать, но с чем не сможешь не согласиться. У Касс, как у всякой эффектной женщины, был радар, определявший, есть у мужчины на уме флирт или нет. К этой стороне он, похоже, был равнодушен. Вел себя скорее как нетерпеливый старший брат. Да бросьте. Она пошла.

Он привел ее в заведение на Пенсильвания-авеню под названием «Хищники», которым владел адвокат, заработавший пятнадцать миллионов на групповом иске против Армии спасения. Армия провинилась в том, что нескольким диабетикам, пострадавшим от стихийного бедствия, раздала сладкие пончики. Все-таки у нас великая страна!

– Хотите омара весом в четыре фунта? – спросил Терри из-за меню размером с развернутую газету и толщиной с лист сухой штукатурки. – Страшное дело!

– Четыре фунта? Тогда это не омар, а экосистема.

– Активисты из организации «За гуманное отношение к ракообразным» устраивали тут пикеты. Я вообще-то знаю владельца. Он нанял меня решить проблему.

– И как вы с ней управились?

– Умаслил их. В прямом смысле. Объявил, что остатками мы кормим бездомных. Остатки от четырехфунтового омара, как вы понимаете, увесистые. Про это написала «Вашингтон пост». Заголовок: ЕШЬ, БЕЗДОМНЫЙ, ДО ОТВАЛА. С фотографией. Мы поставили стол и все, что нужно, на задах. – Терри улыбнулся. – И омарофилы благополучно сели в калошу. Поделом идиотам.

– Но это же ужасно!

– Да ладно вам. Вы что, просыпаетесь утром с мыслью: «Чем я могу помочь бедным омарам?» Не занудствуйте. – Терри пожал плечами. – Что подворачивается, то и делаешь. Этот город – до охренения богатая среда обитания. Если омара не хотите, можно крабовые котлетки. Они вкусные.

Касс заказала салат. Терри набросился на говяжье филе с жадностью, соответствующей названию ресторана.

– У меня все сложилось вот как, – начал он ни с того ни с сего и рассказал восхитительно сжатую историю своей жизни. Потом спросил: – Ну, а что у вас? Герой войны мне говорил, папаша ваш использовал деньги, отложенные на ваше обучение. Вот козел.

Касс положила вилку.

– Простите, кто вам разрешил называть моего отца козлом?

– Вы правы. Извините. Дайте переформулирую. Как чудесно, как замечательно поступил ваш отец, когда взял ваши учебные деньги – плюс полученное в кредит под залог семейного дома – и всадил в свой неудачный бизнес. Предлагаю дать ему премию «Отец года».

Касс пожала плечами.

– Сама-то я, конечно, считаю его козлом.

– Он до сих пор владеет «сессной»?

– Я вижу, Ранди вам все рассказал. Не знаю. Он в Калифорнии. Хочет стать другим человеком.

– Он правильно выбрал место. Там ты можешь устремиться к чему угодно, если только тебя не смущают транспортные пробки. Послушайте. Когда эта кампания раскрутится – когда она начнется по-настоящему, если он станет партийным кандидатом, – пресса явится по вашу душу.

– Почему?

– Вас же приняли в Йель. Может быть, сообразите сами?

– Это абсолютно несправедливо.

– Я же не говорю, что вы виноваты. Он мне объяснил, как было дело. Его можно характеризовать по-разному, но его нельзя назвать полным засранцем. Он сказал, что все случилось из-за него. Сказал: «Я чувствую вину». А я ему: «Еще бы. Вы полностью испохабили жизнь бедного юного существа».

– Я не бедное юное существо, – сказала Касс.

– Согласен. Он испохабил жизнь замечательной молодой женщины. Я ему говорю: «Так держать. В сенате таких, как вы, очень не хватает. Трезвых, самокритичных». Но что же это происходит с массачусетскими политиками? Лучше им не ездить с женщинами в автомобилях.

– Вы со всеми своими клиентами так разговариваете?

Терри улыбнулся.

– С корпоративными – нет. Только с индивидуально богатыми. Они могут это вытерпеть. Они настолько привыкли к поцелуям в задницу, что услышать иной раз правду для них приятная неожиданность. Но хватит про меня, давайте про вас. Вы милое существо… Женщина, женщина. Называйтесь как вам угодно, мне по барабану. Но я не хочу, чтобы вам сделали больно.

– Цель этого дорогостоящего ланча – избавиться от меня? – спросила Касс.

– Нет. Это целиком моя идея. Он ничего мне не поручал.

– Тогда я не понимаю.

– Я хочу взять вас на работу.

– В пиар?

– Это ниже вашего достоинства?

– Я не имела ничего такого в виду.

– Имели, имели. Прежде всего, мы не называем это пиаром. «Коммуникативные стратегии». Но до того, как вы мне велите катиться колбаской, дайте я вам объясню, как все будет. Как только наш герой станет кандидатом и пойдет серьезная игра – а я думаю, она пойдет, – какой-нибудь мудила журналист наверняка состряпает сюжет о том, что вы сидите у героя на содержании. И не важно, что между вами ничего не было, кроме совместного подрыва на мине. У него репутация бабника, а вы картинка. Я даже вам текст примерный скажу: «Чаппакуиддик-два – но на этот раз без жертв, и особа пошла к нему на жалованье».

– Полная нелепость! И неправда!

– А это нелепый город, – пожал плечами Терри. – И думаете, вы долго у него продержитесь после того, как это начнется? Сейчас он, может быть, проявляет свои хорошие качества. Но не рассчитывайте, что ради вас он станет рисковать всей кампанией. Он чувствует себя виноватым, но не настолько. Как и любой политик. Они такими рождаются. Первородный пиар. И что потом? Вы на улице. Думаете, весь город выстроится в очередь, чтобы предложить вам работу?

Касс мрачно уставилась в тарелку.

– Как вам салат?

– Честно говоря, не очень.

– Надо было заказать омара, я же говорил, – улыбнулся Терри. – Сколько бездомных мы накормили бы! Обмозгуйте мое предложение. У меня есть какое-то ощущение насчет вас.

– Вы меня не знаете.

– Я знаю, что вы сообразительны, молоды и злы. Дайте мне такого человека, и я переверну мир. Я был когда-то и тем, и другим, и третьим, но про это в другой раз. Понятно, что вы злы. Столько поганства пережить в таком нежном возрасте.

– Мне не нужна ваша жалость.

– Отлично. Жалость я вам и не предлагаю. Вы думаете, я потому все это говорю, что я милый человек? Не смешите меня. Просто у меня нюх на талант. Потенциальных подопечных чую за милю. Мне нравится формировать людей. Такие биографии, как у вас, не часто встречаются. И я не заигрываю с сотрудницами, так что на этот счет не беспокойтесь.

– Я подумаю, – сказала Касс, усиленно мозгуя.

Терри укатил в «мерседесе» в свой мир пиара. Касс поймала такси и вернулась на Капитолийский холм. По пути разглядывала визитку Терри и думала о том, что это у нее уже третий за два года билет в будущее: письмо из Йеля, чек от Ранди и теперь вот эта штучка – наименьшая из трех, и не только в прямом смысле. Сперва башня из слоновой кости. Оттуда – в капитолийские крысы. Оттуда – в пиаровские цыпочки. Твой штопор, твоя сужающаяся смертельная спираль. Но на службе ей пришлось выслушать нотацию Лилиан по поводу опоздания. Пока начальница распространялась насчет безответственности Касс, та невольно вспомнила сценарий, который обрисовал Терри, и подумала, что кошмар, по всей вероятности, начнется со звонка Лилиан «мудиле журналисту»: Я вам ничего не говорила, но она у нас штатная сотрудница. И вот когда Лилиан кончила, Касс пошла за свой стол, но не отвечать на послания избирателей, а писать письмо Ранди. Она поблагодарила его за все и сообщила о намерении уволиться. На следующий день приступила к работе в «Коммуникативных стратегиях Таккера».

Терри оказался прав. Талант у нее был. Не прошло и десяти лет, как она стала в компании КСТ партнершей. У нее была хорошая квартира, немецкая машина в гараже и еще одна квартира в Рехобот-Биче, которой она никогда не пользовалась. Терри не ошибся и насчет ее мотивации. Теперь у нее появились возможности, чтобы устремиться к главному – к тому, чтобы возбудить в своем поколении гнев против предыдущего и против правительства, которое до сих пор, пользуясь языком ее сверстников, «не сечет фишку».