Установив более чем достаточное количество фактов, касающихся личности агента ФБР Джерри Уэпсона, ЗГП Клинтик попросила его рассказать суду о том, что он видел утром двадцать девятого сентября.

— Когда мы с агентом Фитчем и выездной бригадой криминалистов из ФБР прибыли в сад, там уже была в разгаре бурная деятельность, — начал агент Уэпсон. — Особенно энергично действовали агенты Секретной службы. Они были повсюду. В воздух поднялся вертолет. Появились кинологи с собаками и принялись обшаривать участок. Там толпились агенты в форме — их специальные команды быстрого реагирования в полном составе.

— На какие мысли вас навела такая степень активности?

— Я подумал, что они ищут кого-то — или группу лиц. На тот момент нам было известно только то, что сообщила Секретная служба — что президент убит.

— Возражаю, — сказал Бойс. — Ваша честь, вряд ли тогда — как, впрочем и в данный момент, — было установлено, что президент «убит».

Бойсово возражение, в какой-то степени предвосхитившее суть всех дальнейших прений, послужило поводом для первого «совещания у барьера» — эдакого дружеского междусобойчика возле судейского места, с участием судьи, защитника и обвинителя, — на процессе тысячелетия. Пятнадцатиминутного ожесточенного спора из-за одного-единственного слова. По крайней мере, за это время телекомментаторы успели позубоскалить. Один заметил, что, если бы судебные разбирательства, изображенные в старой телепостановке «Перри Мейсон» были поданы в реалистической манере, то сериал демонстрировался бы до сих пор, поскольку в суде все еще рассматривалось бы первое дело Перри. Другой предположил, что на попытках изъять из протокола ссылки на убийство президента Бойс Бейлор не остановится. Он будет настаивать на том, что даже факт смерти президента еще не доказан. Процесс тысячелетия набирал ход, подобно садовой улитке, во всю прыть ползущей через широкий мощеный двор в жаркий июльский день.

— Продолжайте, мисс Клинтик.

— Агент Уэпсон, расскажите, пожалуйста, какая обстановка была на втором этаже, в жилых помещениях Белого дома, когда вы туда поднялись.

— Опять бурная деятельность. Секретная служба. Я узнал кое-кого из высокопоставленных сотрудников президента. Вид у всех был, я бы сказал, суровый. Там были военные — судя по мундирам, довольно высокого звания. Обстановка наверху была очень напряженная.

— Было ли это как-то связано с действиями, которые следует предпринимать после убийства президента?

— Воз-ражаю.

Еще одно пятнадцатиминутное совещание у барьера. По всей стране американцы начали разделяться на два лагеря — одни лишний раз убедились в надежности своей системы правосудия, а другие сочли это доводом в пользу перуанской модели: стоишь десять минут перед военным судьей в капюшоне, а во дворе упражняется в стрельбе команда, наряженная для расстрела.

В должное время агенту Уэпсону было разрешено перейти к президентской спальне.

— Я увидел президента в постели. Он лежал на спине, с краю кровати. Глаза у него были открыты, и рот тоже.

— И какой вывод вы из этого сделали?

— Что он мертв. Присутствовал доктор Пирс, его личный врач. В разговоре со мной он подтвердил, что президент мертв уже несколько часов — возможно, три или четыре.

Бойс предложил обвинению обусловить — то есть согласиться, — что доктор Пирс не имел права исполнять обязанности коронера. Это вызвало двадцатиминутный жаркий спор возле судейского места.

— Вы заметили что-нибудь необычное во внешности президента?

— То есть помимо того факта, что он мертв?

— Да.

— Я заметил след, похожий на синяк, приблизительно на пять сантиметров выше правой брови.

— Возражаю. Ваша честь, мы в Соединенных Штатах Америки, а не… — в голосе Бойса послышались неприязненные нотки, — …во Франции.

Судья Голландец вздохнул:

— Принимается, мистер Бейлор.

— Сколько это будет в добрых старых американских дюймах? — спросил Бойс, намекая на непатриотичность метрической системы.

— Около двух дюймов. — Агент Уэпсон приложил палец к собственному лбу.

— Не показался ли вам этот след в какой-то мере подозрительным?

— Возражаю.

Очередное совещание у барьера. Миллионам американцев стало интересно, успеют ли они посмотреть хотя бы итоговую вечернюю сводку новостей.

— Можете отвечать на вопрос, агент Уэпсон.

— Этот след остался на трупе президента, и, разумеется, я произвел очень тщательный осмотр.

— Что еще из увиденного насторожило вас как профессионала?

— На полу лежал серебряный предмет примерно вот такого размера. — Он показал руками. — Я не смог определить, что это за предмет. Он был опрокинут.

— Вы лично дотрагивались до этого предмета?

— Нет. Когда я установил… потом я дал указание спецам из выездной бригады, то есть специалистам, осмотреть его в соответствии со стандартной методикой.

— То есть надев защитные перчатки из латекса?

— Совершенно верно.

— Присутствовала ли при этом первая леди?

— Да, присутствовала.

— И где именно она находилась?

— Она находилась в ванной.

— Что-нибудь из увиденного или услышанного подсказывало вам, по какой причине она находится в ванной?

— Да. Из ванной доносились звуки, соответствующие тем, которые обычно издает человек, страдающий рвотой.

— Она блевала? — На всякий случай — вдруг кто-нибудь из присяжных не очень точно знает значение слова «рвота». — Вы разговаривали с миссис Макманн?

— После того как ее вырвало? Да. Я предъявил удостоверение и попросил ее рассказать, что произошло.

— И что она вам рассказала?

— Она сказала, что легла спать приблизительно в двенадцать тридцать. У них был официальный ужин в честь президента Уругвая. По ее словам, ночью, неизвестно, в котором часу, она проснулась от шума, а потом снова заснула. Утром она, как обычно, проснулась в шесть пятнадцать и заказала завтрак в постель. И лишь тогда, когда горничная, мисс Уильямс, принесла завтрак, выяснилось, что президента… что он умер.

— Она описала вам шум, который разбудил ее ночью?

— Она употребила слова «глухой звук от удара».

— А она не упомянула о своем желании установить источник этого глухого звука?

— Об этом я спросил ее особо, и она ответила, что не стала его устанавливать. Она сказала, что снова заснула.

— Каково было душевное состояние миссис Макманн во время этой беседы?

— Возражаю. Вопрос носит исключительно субъективный характер. Агент Уэпсон не является специалистом в области психологии.

— Отклоняется!

— Ваша честь!

— Мистер Бейлор! Можете отвечать на вопрос, агент Уэпсон.

— На мой взгляд, она была спокойна.

— Она плакала?

— Возражаю. Наводящий вопрос, ваша честь.

— Принимается.

— Какое мнение у вас сложилось о состоянии миссис Макманн, агент Уэпсон?

— Она не казалась расстроенной, если не считать того факта, что ее вырвало.

— Возражаю. Предположение. Возможно, миссис Макманн просто съела что-нибудь не то.

— Принимается.

— Выразила ли она при вас какое-либо чувство, сообразное с обычными чувствами женщины, только что потерявшей мужа?

— Возражаю. Агент Уэпсон находился там не в качестве утешителя. Ваша честь, я считаю такую линию обвинения недопустимой.

— Принимается.

— Сказала ли она вам что-нибудь после того, как описала события, произошедшие вечером и утром?

— Нет, ничего.

— Каковы были ваши дальнейшие действия?

— Я принял решение, что нам — то есть ФБР — необходимо тщательно осмотреть здание.

— Почему вы приняли такое решение?

— Нужно было выяснить, нет ли дополнительных признаков преступления.

Это послужило поводом для двадцатиминутной бурной дискуссии у барьера, во время которой Бойс и Сэнди Клинтик у всех на глазах шипели друг на друга, как гуси. У судьи Голландца то и дело запотевали очки. Он велел присяжным не принимать во внимание слова «дополнительных» и «преступления», сказанные агентом Уэпсоном, и объявил перерыв до завтра.

Вечерний телевизионный комментарий — с участием криминологов, гастроэнтерологов и психологов — отличался подробным обсуждением темы рвоты вообще и вопроса о том, служит ли рвота в присутствии представителей правоохранительных органов верным признаком виновности.

Репортеры, освещавшие деятельность Кена Макманна в ту пору, когда он был губернатором, обсуждали тот факт, что Бет пережила две тяжелые беременности, которые закончились выкидышами. Во время одной из этих беременностей миссис Макманн вырвало на благотворительном базаре, устроенном властями штата. Без конца показывали видеозапись этого события. Других подобных проявлений нервозности у нее замечено не было. Скорее наоборот: она была известна своим крепким организмом. В свете этих фактов показания агента Уэпсона звучали изобличающе.

Крис Мэттьюз, ведущий программы «Крутой», в гневе наорал на гостью, заявившую, что Бет, «очевидно, виновна»:

— А что она, по-вашему, должна была делать? Истерически рыдать, как Мэри Тодд Линкольн, и колотить мертвого мужа по груди? Когда люди расстраиваются, они блюют. Вы что, никогда не блевали от расстройства?

— Я никогда не убивала мужа, — сказала гостья.

— Когда-то меня рвало перед началом передачи. Пора сделать перерыв на рекламу. Вы смотрите программу «Крутой».

* * *

Во время перекрестных допросов Бойс, по обыкновению, подбирался физически как можно ближе к свидетелям, разве что не садясь к ним на колени.

Как-то раз, в разгар особенно безжалостного допроса владельца круизного судна, которое столкнулось с танкером, перевозившим сжиженный природный газ, Бойс попросил владельца подержать пластмассовый стаканчик с кофе, а сам принялся с выражением читать вслух расшифровку стенограммы судебного заседания с его противоречивыми показаниями. Свидетель выплеснул кофе Бойсу на грудь, отнюдь не снискав при этом расположения присяжных.

Бойс стоял рядом со свидетельским местом, положив правую руку на поручень, лицом ко всему залу суда и внешнему миру, и мило улыбался. Жестикуляция и мимика были весьма красноречивы: «А теперь, дружище, мы с вами расскажем этим людям о том, что на самом деле произошло в то утро, хорошо?»

Судя по вчерашней распечатке Апрепа, агенту Уэпсону симпатизировали четверо белых присяжных мужского пола, поэтому сегодняшний спектакль предстояло разыграть для них. В голосе Бойса появилась грубоватая гнусавость. Сегодня это был попросту свой в доску славный малый в костюме за тысячу четыреста долларов.

— Так сколько, говорите, лет вы прослужили в Бюро, агент Уэпсон?

— Двадцать три года.

— Молодцом, сэр, так держать. Наверняка за это время вам пришлось расследовать тьму-тьмущую преступлений.

ЗГП предупреждала Уэпсона: остерегайтесь этого типа.

— Это зависит от того, что такое в вашем понимании «тьма-тьмущая».

— Ну разумеется. Само собой. Верно подмечено. А как вышло, что вам поручили расследование этого дела?

— Я как раз дежурил в управлении по округу Колумбия. Нам позвонили из главного управления ФБР. Им звонили из Секретной службы.

— И что сообщили, конкретно?

— Возражаю. Показание с чужих слов.

— Ваша честь, — сказал Бойс, — мы все тут просто пытаемся выяснить одно и то же — правду.

С мест для прессы донесся отчетливый ропот. Судья Голландец устремил туда сердитый взгляд.

Бойс продолжал:

— Вместе с вами в Белый дом прибыли еще пятеро агентов ФБР. Что вы рассчитывали обнаружить? Что началась революция?

— Возражаю.

— Вопрос снимается. С вами прибыли пятеро агентов плюс целая команда специалистов по осмотру места преступления, то есть еще четыре человека. Откуда вы знали, что совершено преступление?

— Секретная служба сообщила в главное управление ФБР, что президент убит.

— А как они это установили? Откуда они знали, что президент убит?

— Об этом вам придется спросить у них.

— Думаю, мы так и сделаем. Думаю, именно так мы и поступим. Выходит, вы прибыли в Белый дом, уже решив, что президента зверски убили вооруженные революционеры…

— Возражаю.

— Принимается.

— Еще не успев прибыть на так называемое место преступления, вы уже исключили возможность несчастного случая?

— Мне приказали вызвать бригаду по осмотру места преступления.

— Понятно. Вы просто выполняли приказ. Где-то мы это уже слышали, не правда ли?

— Возражаю! Ваша честь!

— Снимается. Давая показания, вы поведали суду о своем опыте работы в ФБР. Вы участвовали в расследовании дел о похищении людей, телефонном мошенничестве, вымогательстве, рассылке конвертов со взрывчаткой, преступных группировках, организациях непримиримых фанатиков. Весьма впечатляющий послужной список. Скажите, сколько раз вам лично доводилось расследовать убийство президента?

— До сих пор ни разу, мистер Бейлор.

— Ну что ж, надо же когда-то начинать. Правда, вы, кажется, утверждали, что определение того, был президент убит или умер по какой-либо другой причине, не входит в вашу компетенцию?

— Возражаю.

— Снимается. Агент ФБР, который обвиняет первую леди Соединенных Штатов в убийстве мужа, вероятно, может рассчитывать на благодарность в приказе…

— Возражаю.

— Продолжайте, адвокат.

— Хорошо, ваша честь. И прошу прощения, если это высказывание кого-то оскорбило. Агент Уэпсон, при вашем огромном опыте работы, часто ли вам доводилось допрашивать только что овдовевших женщин? К примеру, женщин, только что проснувшихся в одной постели с умершими мужьями?

— Я беседовал с женами людей, погибших в результате взрывов…

— Я говорю о допросах, а не о беседах.

— Я не допрашивал миссис Макманн.

— Что вы ей сказали прежде всего? После того как предъявили удостоверение?

— Я спросил у нее, что случилось.

— Вы не выразили ей соболезнование?

— Соболезнование?

— Именно. Это значит сказать ей: «Сожалею о вашей утрате, мэм». Или: «Я знаю, мэм, сейчас вам приходится нелегко». Если не ошибаюсь, таким образом принято выражать сочувствие в разговоре с людьми, недавно потерявшими близких. Вы его выразили?

— Мистер Бейлор, там лежал президент Соединенных Штатов…

— Просто ответьте на вопрос, заранее благодарю.

— Нет. Я подумал, что при данных обстоятельствах…

— Благодарю вас. Миссис Макманн не потребовала, чтобы во время вашей, как вы выразились, беседы присутствовал адвокат?

— Нет.

— То есть ей ни разу не потребовалась консультация юриста?

— Нет.

— Разве это не странно?

— Не знаю, мистер Бейлор. Как вы сами сказали, в том, что касается убийств президентов, опыт у меня небогатый.

Публика рассмеялась. Судья Голландец нахмурился.

— Когда вы сообщили миссис Макманн, что она имеет право на присутствие адвоката во время ваших так называемых бесед?

— Перед второй беседой. После того как я побеседовал с агентом Секретной службы Бернамом и после того как в лаборатории ФБР установили, что отпечатки пальцев на плевательнице принадлежат ей.

— И что она вам ответила?

— По-моему, она сказала, что адвокат ей не нужен.

— Это все, что она сказала?

— Еще сказала, что ничего не скрывает.

Бойс подошел к секретарю и взял у него плевательницу. В ней отражался яркий свет, горевший в зале суда.

— Давайте потолкуем об этом так называемом орудии убийства, об этом грозном предмете, оказавшемся в центре внимания всего мира. Вы показали, что, войдя в президентскую спальню, не смогли определить, что это за предмет. И все же сказали, что он был опрокинут. Если вы не поняли, что это за предмет, откуда вам стало известно, что он опрокинут?

— Что бы это ни было, я сумел установить, что предмет не стоит, а лежит.

— Поздравляю, сэр, вы обладаете редкой способностью идентифицировать незнакомые трехмерные объекты, которые повернуты на девяносто градусов в сторону от нормального положения.

— Возражаю.

— Снимается. Однако вы вошли в комнату и сразу поняли, что этот старинный сосуд для плевков является смертельным оружием?

— Возражаю.

Судья Голландец подался вперед, и стул под ним заскрипел. Вот он, источник судейской ауры: у судей стулья больше, чем у всех остальных. И еще тот факт, что судьи имеют возможность приговаривать людей к сидению на электрифицированных стульях. Все дело в стульях.

— Снимается. Итак, продолжим. Согласно вашим показаниям, миссис Макманн сказала вам, что среди ночи ее разбудил какой-то шум. А вас удивило то, что она не попыталась установить источник этого шума, верно?

— Как правило, когда люди… особенно женщины… просыпаются от чего-нибудь, им хочется узнать, что это за шум.

— Особенно женщины? Намекаете на то, что они — слабый пол?

— Возражаю.

— Ваша честь, я просто пытаюсь внести ясность в замечание, сделанное самим свидетелем.

Совещание у барьера.

— Другими словами, агент Уэпсон, миссис Макманн следовало бы всюду зажечь свет, встать с кровати, возможно, вооружиться бейсбольной битой и посмотреть, не забрался ли вор? В Белый дом.

— Возражаю.

— Принимается.

— Позвольте перефразировать. Вас удивило, что миссис Макманн, измученная после того, как в гостях у нее побывала половина Латинской Америки, возможно, просто предположила, что причину этого глухого удара установит кто-нибудь другой, хотя жила она в наиболее строго охраняемом доме на нашей планете?

Агент Уэпсон задумался достаточно надолго, чтобы Бойс успел сказать:

— Не беда, это несущественно. Давайте продолжим.

Бойс умел создавать иллюзию недовольства черепашьим темпом судебного процесса, изображая из себя человека, которому не терпится выяснить — как он это назвал? — правду.

— Вы беседовали с мисс Бабеттой Ван Анкой, актрисой, которая ночевала в Линкольновской спальне, дальше по коридору, не так ли?

— Беседовал.

— И что она вам рассказала?

— Что приблизительно в двенадцать тридцать она пожелала президенту спокойной ночи и уснула.

— Так сразу и уснула?

В двух с половиной тысячах миль оттуда у Бабетты пересохло во рту.

— Она сказала, что сначала смотрела телевизор. Что заснула, так его и не выключив.

— А она не сказала, что ночью слышала глухой звук от удара?

— Она сказала, что крепко спала до утра.

— Я рад, что хоть кто-то хорошо выспался в Белом доме той ночью. Еще пара вопросов, и всё, агент Уэпсон. Вы очень терпеливо меня переносите. В отличие от мисс Клинтик.

— Возражаю.

— Право же, ваша честь, я всего лишь пытался немного поднять нам настроение.

— Возможно, вы поднимете настроение мне, если продолжите допрос, мистер Бейлор.

— Агент Уэпсон, в один из периодов вашей карьеры вас перевели в Контрразведывательный отдел ФБР, верно?

— Да, верно.

— Будьте любезны, расскажите суду, чем он занимается.

— Отдел контрразведки ведет слежку за агентами иностранных разведок, работающими в пределах Соединенных Штатов.

— За шпионами? То есть, вероятно, за иностранными шпионами?

— Совершенно верно.

— Вы работали в должности руководителя отделения в Сан-Франциско, не так ли?

— Да, это так.

— Работал ли под вашим руководством некий агент Уайли П. Синклер?

— Возражаю.

Даже телезрители, которые понятия не имели, кто такой Уайли П. Синклер, догадались, что идет не просто очередное совещание у барьера. В какой-то момент Сэнди Клинтик с Бойсом заговорили в таком повышенном тоне, что их голоса были слышны, несмотря на белый шум, издаваемый «глушилкой» — специальным устройством, которое судья Голландец включал во время совещаний у барьера, чтобы не допускать подслушивания.

— Для защиты это ключевой момент, — сообщил зрителям корреспондент одной телесети — шепотом, словно комментатор игры в гольф во время решающего удара в лунку с девятнадцати футов. — Бейлор очень хочет победить по всем статьям.

Наконец судья Голландец выключил глушилку и попросил присяжных не придавать «чересчур большого значения» тому, что они сейчас услышат.

— Продолжайте, мистер Бейлор.

— Агент Синклер работал у вас.

— В этом отделе у меня работали двадцать пять агентов.

— Но он находился в вашем подчинении?

— Да, в моем.

— И, как выяснилось, продавал наши секреты китайскому правительству?

— Да.

— Гм. Неплохую контрразведывательную операцию вы там проводили, агент Уэпсон, нечего сказать.

— Возражаю.

— Снимается. Не явилось ли для вас некоторой неожиданностью то, что один из ваших агентов ведет бойкую торговлю нашими драгоценными государственными тайнами?

— Это стало страшным ударом для всех сотрудников Бюро.

— Подвергалось ли Бюро критике за проявленную в данном случае халатность? Насколько мне известно, мистер Синклер регулярно посещал казино Лас-Вегаса, ездил на итальянском спортивном автомобиле, играл в гольф, разъезжая по дорогим клубам.

— Да, этот вопрос обсуждался.

— Был ли кто-нибудь уволен из Бюро в результате столь крупного провала?

— Нет.

— Неужели?

— Возражаю. Свидетель уже ответил на вопрос.

— Снимается. Не делала ли первая леди, миссис Макманн, каких-либо публичных заявлений по этому поводу?

— Мне о них ничего не известно.

Бойс взял со стола защиты листок бумаги и передал его судебному приставу, который передал его сидевшей с весьма угрюмым видом ЗГП, после чего он был надлежащим образом зарегистрирован.

— Ваша честь, можно мне попросить суд о снисхождении и прочесть вслух всего несколько фраз из этого документа?

Судья Голландец кивнул.

— Это из номера «Чикаго трибюн» от двадцать седьмого февраля прошлого года. Миссис Макманн выступала в Чикаго, и в газете появилось сообщение об этом событии. После выступления, на пресс-конференции, она согласилась ответить на несколько вопросов. Вот что здесь сказано: «Миссис Макманн заявила, что недавний скандал, в котором был замешан агент ФБР Уайли Синклер, привел ее „в смятение“. „Думаю, кое-кто из принципа должен уйти в отставку“, — сказала она». Конец цитаты. — Бойс протянул листок агенту Уэпсону. — Вы ни разу не читали этих слов?

— Данная статья не попадалась мне на глаза.

— Поздравляю, агент Уэпсон, вы отвечаете как настоящий адвокат.

— Возражаю. Издевательское отношение к свидетелю.

— Снимается. Узнали ли вы об этих высказываниях из каких-либо других источников?

— Наверняка было известно, что между миссис Макманн и Бюро существуют разногласия по этому вопросу.

— И каково было отношение Бюро к «разногласиям» между ним и миссис Макманн?

— Мы считали, что она имеет право на собственное мнение. Разумеется, она была обеспокоена. Как и все мы.

— Не было никакой враждебности по отношению к ней? Не преобладало агрессивное настроение: «Кем она себя возомнила? С какой стати лезет не в свое дело?»

— Нет, лично мне ни о чем подобном не известно.

Бойс забрал у него листок.

— Вопросов больше нет. — Три его любимых слова из всей судебной практики.