— Ну что ж, — сказал Бойс, как только они вернулись в гостиницу и скрылись от посторонних глаз, — твоя кампания по восстановлению собственного доброго имени проходит успешно.

— Не заводись.

— По-моему, мне превосходно удается не заводиться. Тебе еще повезло, что у меня нет под рукой плевательницы.

— В своих показаниях Деймон начисто стер всю суть того разговора.

— Нет, дорогая. Это он нас стер. В порошок.

— Ты с лихвой вернул утраченное преимущество. По-моему, ты блестяще провел перекрестный допрос, то и дело намекая, что Деймон — религиозный фанатик и военный преступник.

— Сегодня мы ничего не «вернули». Всё это было сказано только ради присяжного номер три.

— А кто он?

— Она. Пора бы тебе знать этих людей лучше, чем собственных родственников. Лесбиянка, которая ненавидела своего отца, баптиста и военного.

— Ах, эта.

— Если все остальные присяжные влюбились в Деймона, она — наша единственная надежда. Боже мой, какая катастрофа!

— Деймон кое-что присочинил. Он не врал, но всё это звучало еще хуже, чем на самом деле.

— Ты обзывала Кена «разъебаем»?

— Да. Причем за дело.

— Когда будешь снова давать показания, можешь сообщить присяжным, что это просто ласкательное прозвище. Мой маленький разъебайчик. Ты хоть понимаешь, что если бы не твои показания, Блоуэлл не выступил бы в качестве свидетеля? Его адвокат мне так и сказал. Именно твои показания вывели его из себя и заставили выступить со всеми этими разоблачениями.

Бойс снял галстук и зашвырнул его в другой конец комнаты, словно отделавшись от змеи, которая обвилась вокруг горла и мешала дышать.

— Откуда берутся все эти герои войны? В этом деле камня не бросишь, не попав в героя. Неужели твой муж никогда не общался с нормальными людьми?

— По-моему, у Деймона проблема: он борется с возросшим влиянием женщин.

— Пускай напишет книгу, а потом обсуждает эту проблему с Опрой по телевидению. А пока что проблема у нас: мы боремся с ним.

Бойс поднял трубку телефона и набрал номер.

— Джордж? Бойс. Ну что, нарыл на него компромат?.. Никаких сведений о преступлениях во Вьетнаме?.. Ты уверен? Готов спорить на любую сумму, что где-то в досье этого парня есть данные о какой-нибудь сожженной деревушке наподобие Май Лай. Ты говорил со всеми ребятами из его взвода?.. Ну ладно, выясни, чем он занимался в этом треклятом Перу, Джордж, и не останавливайся перед расходами… Тогда найми вертолет, черт возьми. А как насчет его друзей из «Анонимных алкоголиков»? Знаю, знаю, эти анонимные алкаши друг за друга горой, и все же мы имеем дело не с самураями, Джордж. Это выздоравливающие алкоголики. Отведи их в сторонку, сунь им под нос бутылку виски за сотню долларов, и, уверяю тебя, не пройдет и десяти минут, как они затянут песню о пьяном морячке и расскажут всё, что ты хочешь узнать.

Бойс повесил трубку.

— В чем дело? — спросил он у Бет, которая в ужасе смотрела на него.

— Напомни мне, — сказала она, — я была на занятиях в тот день, когда нас учили подкупать выздоравливающих алкоголиков?

— Антигражданское судопроизводство, курс сто первый. Мой любимый.

Внезапно Бет побледнела.

— Что с тобой?

Она бросилась в ванную. Десять минут спустя, когда она вышла, вид у нее был неважный.

— Я не хотел тебя расстраивать, — сказал он.

— Я с семидесятых годов в сплошном расстройстве.

* * *

— Молодец, Джордж, ты делаешь успехи. — Бойс повесил трубку.

— Потрясающая новость, — сказал он Бет.

Они завтракали. Бойс, как обычно, с аппетитом уплетал горячую овсянку с проросшей пшеницей и ягодной смесью. Бет нехотя, маленькими кусочками ела оладью, почти не притрагиваясь к чаю. Она по-прежнему была очень бледна.

— Угадай, кто в семидесятых годах зверски избил участника антивоенной демонстрации за то, что тот нахамил ему, обозвав детоубийцей? Наш головорез сержант Блоуэлл!

— Я поступила бы точно так же.

— Было нелегко раскопать эти сведения. Могла бы, между прочим, хоть немного обрадоваться. Очевидно, он был в сильном подпитии, когда отметелил того парня. Потому и рассказал об этом на собрании «АА». Полезная информация. Возможно, она нам пригодится.

— Ах, Бойс, ты же не влил спиртное в глотку какому-нибудь несчастному алкоголику, чтобы ее получить? По-моему, спаивать выздоравливающих пьяниц нехорошо.

— Только не надо читать мне мораль, чемпионка по метанию плевательниц.

Бет залилась слезами.

— Прости, — сказала она. — Похоже, я просто перестала владеть собой.

— Всё нормально, — сказал Бойс, растерянный, как любой мужчина, оказавшийся лицом к лицу с плачущей женщиной. — Я не собираюсь вызывать в суд выздоравливающего алкоголика.

— Правда? — Бет высморкалась в накрахмаленную салфетку, собственность гостиницы «Джефферсон».

— Не потому, что я такой добрый, — сказал Бойс. — При том настроении, в котором пребывает нынче вся страна, присяжные вынесли бы решение о выплате Блоуэллу компенсации за костяшки пальцев, окорябанные об парня, протестовавшего против войны.

Бет высморкалась.

— Скорей всего.

Бойс погладил Бет по руке:

— Мы что-нибудь придумаем.

* * *

— А теперь слово нашему специальному судебному корреспонденту, который находится у входа в здание суда. Джефф, как прошло сегодняшнее заседание?

— Питер, для защиты день сложился неудачно. На прошлой неделе адвокат Бет Макманн, Бойс Бейлор, подал ходатайство о назначении судом психиатра для обследования Деймона Блоуэлла и подтверждения того факта, что Блоуэлл — как сказано в ходатайстве — издавна склонен к «отвратительным антиобщественным поступкам, отличающимся крайней жестокостью». Основанием для ходатайства послужило то, что в семидесятых годах мистер Блоуэлл будто бы ударил участника антивоенной демонстрации. Воспользовавшись информацией об этом инциденте, Бейлор попытался убедить судью Юмина не принимать во внимание показания Блоуэлла, из-за которых, по общему мнению, сильно пострадала репутация бывшей первой леди.

— И какое постановление вынес сегодня судья?

— Всего десять минут назад судья Юмин отклонил ходатайство. Более того, он в необычайно резких выражениях дал понять, что его недовольство защитой растет с каждой минутой.

— Значит, показания мистера Блоуэлла остаются в силе?

— Да. Кроме того, как нам только что стало известно, Деймон Блоуэлл подал на Бойса Бейлора в суд за клевету, предъявив ему иск на тридцать миллионов долларов. Так что обстановка здесь, в суде округа Колумбия, чрезвычайно напряженная. Питер?

* * *

Бет начала хандрить, что приводило Бойса в недоумение. Казалось, она утратила интерес к собственному делу. В суде она смотрела прямо перед собой с устрашающе виноватым видом — и дважды передавала Бойсу записки с требованием попросить пятиминутный перерыв: «БЫСТРЕЕ!!» Как только судья удовлетворял просьбу, Бет мчалась к боковой двери.

Разумеется, эти кратковременные отлучки не остались незамеченными. Трудно остаться незамеченным, если около миллиарда зрителей следят за тобой в прямом эфире. По мнению комментаторов, Бет переживала довольно сильный стресс. Как-то раз, когда Бойса спросили об этом на ступенях здания суда, он с большим трудом поборол искушение ответить: «Ее обвиняют в убийстве мужа. Само собой, она испытывает „сильный стресс“, кретины безмозглые». Вместо этого он сказал, что бывшая первая леди государства выглядит удрученной, поскольку ей чрезвычайно тяжело смотреть, как эта трагедия раздирает на части страну, которую она так любит.

Однако, как заметил один критикан, страну ничто не раздирало на части. Скорее наоборот: по вопросу виновности Бет она уже была близка к единодушию.

* * *

— Бойс!

— Что?

Он был в скверном расположении духа. Судья Голландец отклонил еще одно ходатайство, защита оказалась перед угрозой сокрушительного поражения, и накануне вечером, в программе Перри, Алан Крадман заявил, что, позволив Бет дать показания, Бойс Бейлор совершил «трагическую ошибку». Крадман отлично знал, что Бойс всеми средствами пытался помешать Бет дать показания, разве что не запирал ее в чулане.

— Я должна тебе кое-что сказать.

Этого он и боялся. Такое случалось и раньше. И каждый раз именно в этот момент: клиенты не выдерживали как раз тогда, когда Бойс собирался перехватить инициативу и выложить свой последний довод, и, задыхаясь от рыданий — и заливая слезами его судейский блок писчей бумаги, — все-таки признавали свою вину. Спасибо. Спасибо, что раскрыли мне этот секрет, когда я готовлюсь выступить в суде и объяснить присяжным, что они могут совершить непоправимую ошибку.

Он сказал:

— Бет, как раз сейчас ты могла бы очень помочь мне, если…

— Я беременна.

Они сидели в машине, направлявшейся в суд. Бойс представил себе, какой переполох вызовет эта сногсшибательная новость в зале суда, представил изумленных и обрадованных журналистов, — новый повод всласть позлословить! — перекошенные лица потрясенных присяжных, возмущенные возгласы публики, судью Голландца в запотевших очках, который стучит, стучит молотком и приказывает приставу очистить зал. Представил газетные заголовки, вечерние выпуски новостей, даже услышал хихиканье своих коллег. Он живо представил себе всю эту кошмарную, ужасающую картину.

— Это же… здорово, — еле вымолвил он.

Внезапно его охватило радостное чувство. Никогда еще ему не сообщали такую хорошую новость. Ни с одной из своих жен он не хотел детей, каждый раз сознавая, что брак едва ли продлится долго. И вот единственная женщина, которую он по-настоящему любил, только что сообщила, что беременна от него! Правда, момент выбран не очень удачно — двадцать пять лет спустя и к тому же как раз тогда, когда ее судят за убийство президента Соединенных Штатов. А в остальном новость очень приятная.

Он долго размышлял молча, а потом спросил:

— Но… ты же принимала пилюли.

— Я перестала их принимать примерно в то же время, когда начался процесс. Меня мучили головные боли, и врач велел сделать перерыв, пока он будет наблюдать за содержанием эстрогена. С тех пор я их больше не принимаю. Ведь трудно было предположить, что я забеременею, правда? Я думала, ты догадался. Все эти бесконечные походы в туалет.

— Многим клиентам приходится бегать в уборную. Нервы. Мои мысли были сосредоточены на слушании дела.

Дело!

Бойс представил себе, как они с Бет стоят рядом перед судьей Голландцем. В ожидании приговора. Чтобы не сидеть в запотевших очках, судья Голландец вставил в глаза контактные линзы. Бет уже на сносях, у нее огромный живот. На ней одежда для беременных. Они держатся за руки — в суде, строго говоря, не положено, но им не до приличий. Судья Голландец говорит с трудом, слова то и дело застревают в горле: «Учитывая ваше положение, миссис Макманн, Соединенные Штаты не воспользовались правом потребовать смертного приговора, предусмотренного в деле по столь серьезному, даже ужасному обвинению. Однако вы признаны виновной в одном из самых тяжких преступлений — если не в самом тяжком, — и поэтому суд приговаривает вас к пожизненному тюремному заключению без права на досрочное освобождение».

Бойс слышит сдавленные рыдания. Он оборачивается, видит слезы, ручьями текущие по щекам Бет, которая стоит рядом, в последний раз в жизни одетая в собственное платье, а не в тюремную робу. Видит судебных исполнителей, приближающихся со стальными наручниками и кандалами. Слышит, как судья Голландец, и сам с трудом сдерживающий чувства, говорит в заключение, что эта страшная трагедия не только унесла жизнь президента — она навсегда запятнала честь Соединенных Штатов и, что, наверно, самое прискорбное, отняла у еще не рожденного ребенка мать, которая теперь станет просто женщиной в оранжевой униформе по другую сторону толстого стекла. Дело закрыто, и да помилует нас всех Господь.

Опускается судейский молоток. Бет уводят.

— Нет! — вскричал он.

— Бойс! Что с тобой?

* * *

Бойс подавал одно ходатайство за другим. «Ходкие ходатайства», как назвали их в журнале «Американский юрист». Он ходатайствовал о прекращении дела на том основании, что агенты Секретной службы шпионили за Бет и передавали информацию обвинению. Судья Голландец выбросил ходатайство в судейскую корзину. Бойс ходатайствовал о пересмотре дела на том основании, что один из присяжных только что пять минут клевал носом и прослушал часть скучных до отупения показаний эксперта по акустике. В корзину. Он ходатайствовал о пересмотре дела в связи с тем, что троюродный брат четырнадцатой присяжной подписал договор об издании книги под названием «Троюродный брат присяжной 14: Моя история». Корзина. Три попытки — три отказа.

Своего самого безнравственного сыщика — бывшего агента американской разведки, который вынужден был уйти в отставку после того как попался на продаже зенитных ракет «Стингер» сербам, — Бойс отправил во Вьетнам с чемоданом стодолдаровых банкнот для подкупа всех крестьян одной из деревушек в дельте Меконга, в результате чего те должны были внезапно вспомнить, что однажды ночью Деймон Блоуэлл зверски убил половину ее жителей — просто так, за здорово живешь. План рухнул, как только сыщик добрался до Бангкока, где обменял все сто тысяч долларов на героин и поспел на самолет в Амстердам, где обменял героин на партию экстази стоимостью в пятьсот тысяч долларов, которую спрятал в больших кругах голландского сыра «Гауда», готового к отправке в Атланту. Бойсу было бы неудобно преследовать его в судебном порядке, поэтому он довольствовался тем, что записал эти сто тысяч на счет одного из своих корпоративных клиентов как стоимость «изготовления фотокопий и услуг посыльного» за неделю.

Отклоняя Бойсовы ходатайства, судья Голландец постепенно копил в себе гнев и раздражение и наконец ледяным тоном предупредил его: мол, если на пути правосудия возникнет еще хоть одно из этих ужасных препятствий, Бойс по собственному опыту узнает, что «у меня отнюдь не ангельский характер».

Бойс так лихорадочно подавал ходатайства, поскольку пытался выиграть несколько недель, чтобы утренняя тошнота прошла у Бет раньше, чем заместительница ГП вызовет ее на перекрестный допрос. Если бы Бет пришлось каждые пять минут отпрашиваться и мчаться в туалет, это лишь усугубило бы и без того неприятное положение. Как правило, нелегко произвести впечатление на присяжных, если вместо ответа на каждый трудный вопрос приходится блевать.

Судья Голландец начал с подозрением относиться к тому, что у Бет так часто возникает желание «отдать долг природе». Его секретарь сказал Бойсу, что судья намеревается отправить ее на медосмотр. Этого нужно было избежать любой ценой. Между тем Бойс сообщил журналистам, что у Бет уже некоторое время сильно болит «животик». Порой, замечтавшись, он вдруг начинал ласково называть своего ребенка Животиком.