Всех студентов отправили работать на току, ворошить зерно для зерносушилки. Всех, кроме Шурочки. Шурочка уже второй день кашеварила в деревенской столовке. Все получилось так, как она и предполагала. Назавтра же на кухню потребовалась помощница, так как собственных сил кормить ораву из двадцати шоферов и десяти (пока десяти, через неделю обещают привезти еще двадцать) студентов у местных поварих не хватало. Шурочку определили варить суп и компот и чистить картошку на гарнир. Второе и салат делали другие.

Поварихи работали в две смены, два человека менялись через день. Шурочка ни с кем не менялась. Ей надо было вставать в шесть утра и бежать готовить завтрак, потом чистить бак картошки (а то и два, если на гарнир было пюре), одновременно варить бульон из говяжьих мослов. С трех до шести у нее был перерыв, а потом — еще два часа работы. В воскресенье обещали сделать выходной.

Суп и гарнир в столовой варили в огромных электрокотлах. Котлы стояли на специальных подставках, высотой доходили Шурочке до груди и были похожи на круглые стиральные машинки, даже воду в них наливали так же, из шланга. У Шурочки дома была такая, только у их машинки бока были окрашены белой краской, а котлы сияли хромом. Даже кнопочки «пуск» и «стоп» у котлов были почти на том же месте. А там, где у машинки прицеплялись круглые валики, через которые выжимали белье, у котлов торчали какие-то не то манометры, не то градусники. Шурочка не очень разобрала.

Говяжьи мослы для бульона были такими огромными, что не помещались даже в эти машинки-электрокотлы, и поварихи рубили их на большой колоде, предварительно срезав все мясо — оно шло на гуляш.

Гуляш жарили на большой прямоугольной сковородке, и к этому священнодействию Шурочка пока приглядывалась. Поварихи поджаривали тонко нарезанные кусочки говядины, обильно посыпали их мукой, добавляли лук, воду, томатную пасту, лавровый лист и в итоге получали мягкое ароматное мясо в густой коричневой подливке.

В первый день Шурочке выпало работать в смене с грузной пожилой поварихой по имени Анна Михайловна. Повариха была одета в не очень свежий белый халат, из-под колпака выбивались волосы, выкрашенные в медно-рыжий цвет. У Анны Михайловны была какая-то неправильная внешность: крупный нос с горбинкой, густая черная черта на месте бровей, глаза в белесых неподкрашенных ресницах и ярко-алая помада на тонких губах. Повариха хлопотала по кухне, называла Шурочку «деточкой» и «доченькой» и рассказывала про своих детей. У нее их трое, старший сын Мишка — скотник на ферме. У него жена доярка, на Доске почета ее портрет висит.

— Может, видела, деточка? Светленькая такая, молоденькая?

— Видела, — обрадовалась Шурочка, вспомнив красавицу с Доски почета. — Кажется, Ирина… Бригг! — вспомнила Шурочка необычную фамилию.

— Ага, ага, она это. Мы Бригги, из немцев мы, — закивала Анна Михайловна. — Потом еще дочка у меня, Лизавета, в совхозе бухгалтером работает, двух пацанов одна тянет. У ней муж в тюрьме сидит.

— За что сидит? — Шурочка во все глаза уставилась на повариху. Она впервые разговаривала с человеком, у которого кто-то из родственников сидел в тюрьме.

За пьянку. Хороший мужик, хозяйственный, только пить ему нельзя. Он как напьется — Лизку гонять начинает. Пока просто драться лез, Лизка терпела. А в последний раз с топором за ней бегал по избе. Чуть не зарубил бабу хорошо, во двор успела выбежать. Соседи помогли мужика Лизкиного скрутить, участковый протокол составил, Лизка в суд подала. Два года еще сидеть паразиту. Он ведь пацана младшего, деточка моя, так напугал, что до сих пор заикается. — С каждой поварихиной фразой Шурочкины глаза становились все круглее и круглее. Анна Михайловна рассказывала о пьяном зяте, чуть не убившем ее дочь, таким будничным голосом, что становилось не по себе. Ну, побегал пьяный с топором, дело-то житейское. Не убил, — и слава богу. А повариха уже рассказывала о младшеньком, о Васе. Он из армии только-только пришел.

— Он на танке там служил, все про железки выучил, директор пообещал его на трактор посадить, — рассказывала Анна Михайловна. — Он у меня умный, самостоятельный. Его, деточка моя, девка одна из наших из армии дожидалась, прямо бегала все спрашивала, когда вернется. Замуж хочет! А я говорю: сынок, не спеши. Не нравится она мне, грязнуха. В свинарнике работает. Мой Вася и получше найдет. Вон хотя бы такую, как ты, красавицу.

Шурочка отмахивалась и краснела. Ей было приятно слышать, что она красавица. Шурочке представлялся Вася-тракторист, похожий на артиста Тихонова в фильме «Дело было в Пенькове». Он почему-то энергично играл на гармошке, широко растягивая меха.

— Анна Михайловна, а на гармошке ваш Вася играет?

— Нет, деточка моя, не умеет он. На гармошке у нас в деревне только Семеныч, завклубом, умеет играть.

* * *

Вечером, как ни странно, главной темой опять стал Вася. Девчонки работали с ним днем на току и пожаловались на ночных налетчиков.

— Представляешь, это, оказывается, первые бузотеры на деревне. Свои девки их гоняют, так они решили с нами подружить! — возмущалась Ира Зинченко.

— Кстати, «подружить» они здесь говорят в смысле «крутить любовь», представляешь? Васятка обещал с ними поговорить, чтобы не лезли, — продолжала Ира, с ходу переделав имя парня на свой обычный шуточный манер, а Шурочка мысленно добавила очков красавцу-танкисту.

Девчонки еще посплетничали про бывшего танкиста, комментируя его внешность и повадки. Шурочка не разобрала, одобрительные это были комментарии или язвительные.

— Девочки, а он красивый? — спросила она.

— Ой, краси-и-вый, — протянула Ира томным голосом. — Завтра вечером обещал в гости зайти — увидишь, какой красавец.

Всю ночь Шурочке снился танкист с лицом артиста Тихонова. Он брал Шурочку за руку и вел ее куда-то и катал на танке, который вдруг оказался самолетом. И Шурочка летела в этом самолете, а потом и без самолета летела, лихо закладывая виражи над макушками деревьев.

Проснулась Шурочка в пять утра, вставать еще было рано. Душа была полна томным предчувствием. Может быть, вот оно — то, что она ждала все это время? Когда Шурочка поступила в институт, она весь первый курс ждала: вот-вот у нее появится парень. Она даже пыталась слегка кокетничать с некоторыми, надеясь на взаимность. Пусть она не самая раскрасивая красавица, думала Шурочка, но она видела пары, где девушки были ничуть не симпатичнее, чем она. Но их же любят! Значит, и ее полюбят. Тем более что она уже не прежняя толстушка-акселератка.

Шурочка выросла очень быстро и уже в двенадцать лет выглядела лет на пятнадцать. В школе на физкультуре она до девятого класса стояла вторая по росту — первой была Людка Воронина, огромная, словно шкаф. Их с Ворониной даже пригласил в секцию тяжелой атлетики забредший на урок физкультуры тренер. Очень у девушек подходящая была комплекция ядро толкать! Людка так и осталась крупной, а Шурочка после восьмого класса внезапно и радикально похудела. В пионерский лагерь ее по возрасту уже не брали, и мама достала путевку на турбазу рядом с городом. Мол, съездишь, отдохнешь с подружками. Но подружки собрались в поход. На девять дней. По перевалам Тянь-Шаня. И Шурочка пошла вместе с ними.

То, что она сделала это понапрасну, Шурочка поняла через первые сорок минут похода. Восемнадцатикилограммовый рюкзак явно прибавлял в весе с каждым километром, скатка брезентовой палатки била под коленки, пот заливал глаза, которые не видели ничего, кроме тропы под ногами. С прямой спиной рюкзак нести было невозможно, приходилось сгибаться в пояснице, чтобы тяжесть равномерно ложилась на спину.

Двое туристов из их группы запросились обратно на базу через первые одиннадцать километров, после первого же привала. А Шурочка осталась. Отчасти потому, что ей стыдно было сдаваться. А в основном — из-за симпатичного помощника инструктора. Парень был старше Шурочки года на два и на первом перевале так замечательно играл на гитаре и так часто поглядывал на Шурочку, что она поняла — это Он. И следующим вечером, на втором привале, он учил Шурочку разводить костер и шутил, и излучал дружелюбие. А утром ушел еще с двумя туристами, которые испугались маршрута. Это была последняя возможность вернуться, но Шурочка опять осталась. Она решила дождаться Его, решила, что парень догонит их позднее. Нет, не догнал. И она уже безо всякого энтузиазма шагала по холмам, и тащила тяжелющий рюкзак, и тихонько плакала от усталости. Зато на привалах все окупалось сторицей. Скинув рюкзак, Шурочка первые минут шесть порхала бабочкой — каждый шаг был легким, как в невесомости. Порхала и любовалась нереальной, сказочной красотой открывающихся видов зеленых холмов и заснеженных вершин.

В общем, Шурочка честно протопала весь девятидневный маршрут и даже получила значок туриста. По дороге она простыла, искупавшись в горной речке, домой вернулась с температурой и проболела пару недель. В итоге Шурочка похудела килограммов на пятнадцать — маме даже пришлось перешить несколько юбок — и покинула категорию толстушек. Ряды переростков покинула тоже — до ее ста шестидесяти пяти сантиметров к девятому классу доросли почти все девчонки и большая часть мальчишек-одноклассников. Перемены произошли столь стремительно, что Шурочка их просто не осознала. И в голове у нее по-прежнему оставалась сидеть мысль, что она все еще большая и толстая. И некрасивая. И она продолжала потихоньку влюбляться в мальчишек безо всякой надежды на взаимность.

При всей ее влюбчивости к сексу отношение у Шурочки было непростое. О том, что люди занимаются ЭТИМ, она узнала в семь лет и лет до десяти считала, что ЭТО — такая плохая привычка, как ковырять в носу или есть под одеялом. О том, что дети получаются от ЭТОГО, а не рождаются просто так, потому что в животе созрели, Шурочка догадалась к десяти годам. Догадалась по намекам и диалогам в фильмах и книгах (официально же в стране секса не было! Любая мягкая эротика считалась жесткой порнографией и каралась Уголовным кодексом). Примерно к этому же времени у Шурочки начались месячные, и ей стали сниться эротические сны, где ее кто-то целовал и трогал. Этот «кто-то» целовал и трогал Шурочку строго выше пояса — граница на уровне талии соблюдалась неукоснительно. То, что кто-нибудь сможет снять с нее трусы и сделать ЭТО, в ее голове не укладывалось категорически! И лишь однажды, в десятом классе, когда Шурочка сначала зубрила историю для выпускного экзамена, а потом допоздна читала «Анжелику», ей приснился другой эротический сон. В этом сне ее полностью раздел король Людовик Четырнадцатый, раздел ниже пояса и сделал как-то так, что Шурочка проснулась с оргазмом и поняла: когда ей встретится Единственный Любимый, она позволит ему ВСЕ.

* * *

Шурочка прибежала в столовую в отличном настроении. Ей так хотелось, чтобы Анна Михайловна еще рассказала про Васю! Но вместо Анны Михайловны хозяйничала сменщица Наталья, маленькая, худая сердитая баба в хрустящем от крахмала халате и белой косынке. Впрочем, сердитой она казалась первые пару часов, а потом Шурочка поняла, что Наталья гораздо добрее, чем кажется. Она велела обращаться к ней на «ты» (я старше тебя на десять лет всего, нечего тут мне «выкать»), научила Шурочку делать заправку к борщу, разрешила помешивать и добавлять в него специи. Разглядев мозоли, которые Шурочка натерла, перечистив накануне бак картошки, уговорила Людмилу, заведующую столовой, поменять в обед гарнир и вместо пюре сварить вермишель.

Людмила, высокая, статная, с узлом русых волос над гибкой шеей, с высокими скулами и легкой раскосинкои глаз (татаро-монгольские гены сказались, не иначе), поначалу подначивала Шурочку. Мол, проверим, городская, на что ты годишься. Но ко второй половине этого дня тоже подобрела и стала разговаривать с Шурочкой по-простому, без подтекстов. В общем, приняли ее поварихи.

В обед к Людмиле пришли муж — тоже симпатичный, высокий, темноволосый — и двое детей-погодков, мальчик и девочка пяти-шести лет. Дети были славные, чистенькие, мальчишка — с материнскими скулами и разрезом глаз, девочка-с отцовскими глазами-вишнями и темными косичками. Одеты все — и Людмила, и муж, и дети — были не так, как другие деревенские, без смешной небрежности, практически по-городскому. Аккуратные курточки и брючки, блестящие яркие сапожки у детей, модная спортивная куртка у мужа, пиджак и юбка со шлицей у Людмилы.

— Наташ, ваша заведующая такая красивая. Совсем не по-деревенски выглядит, — шепнула Шурочка поварихе.

Ага, Людка у нас краля образованная, в техникуме училась, — согласилась Наталья. — Мы же с ней одногодки, в один класс бегали. Я еще лучше нее задачки по математике решала, одни пятерки были у меня. Только она с парнями не дружила, восемь классов окончила и в район в техникум уехала учиться. А я с Гришкой своим связалась, обрюхатил меня, только и успела свидетельство за восемь классов получить. И замуж сразу, и одного сына родила, и второго — вот и вся учеба!

— Наташ, а сколько лет твоим детям? — поинтересовалась Шурочка, заранее представляя малышню вроде Людмилиных деток.

— Саньке, старшему, — тринадцать, Сереньке, младшему, — десять.

— Ты что, в пятнадцать лет родила?

— Ну да. У нас тут девки бабами рано становятся! Гришка старше меня на десять лет, ему все равно уже жениться было пора, мы и поженились.

— Наташ, а страшно было в первый раз?

— А ты что, не пробовала еще? Я не помню, как было в первый раз. Он мне самогону налил полстакана и того… А потом и без самогона, — Наталья подняла руки и потянулась всем худым телом, — сладко стало.

— Людмила с мужем такая красивая пара, — быстро сменила тему Шурочка. Ей стало неловко от дебрей, куда она залезла из-за своих вопросов.

— Красивая. Главное, он у нее не пьет совсем. Представляешь? Таких на всю деревню человек пять наберется. Зато Людка куролесит за двоих.

— В смысле?

— Любит выпить, а пить ей совсем нельзя — чудит. Вечно что-нибудь такое сотворит, что вся деревня потом потешается.