Когда угнанный милицейский «Жигуленок» вырвался из города, Есенин приказал Нышу свернуть с бетонки на проселочную дорогу:

– Сюда сворачивай! На шоссе нас вмиг заметут, когда сообразят, что тачку угнали. А здесь еще покатаемся.

Ныш гнал машину по узкой, едва накатанной колее, тянущейся вдоль железной дороги. Клокочущий энтузиазм переполнял его через край. Он все делал резко – тормозил, поворачивал, набирал скорость. И даже когда ехал по прямой, все равно елозил задом, вертелся, словно сидел на иголках и никак не мог принять удобное положение. Машину трясло и подбрасывало.

– Теперь можешь не гнать, – поглядывая назад, решил Есенин. За оседающим пыльным следом степная дорога просматривалась далеко. – Никто не гонится.

Ныш иногда опускал руку и трогал холодную сталь пистолета за поясом. Восторг переполнял его. Не имея другого выхода для эмоций, он продолжал давить на педаль газа. Подпрыгнув до потолка на очередной кочке, Есенин ругнулся:

– Да не гони ты, чурек узбекский!

Ныш сверкнул глазами и вытащил пистолет.

– Не играйся, – спокойно осадил вор.

– Хочешь подержать? – Ныш протянул пистолет назад Есенину.

– Мне ствол ни к чему. Я – честный вор.

– Ишь как у вас заведено, – Ныш поморщился. – Может, мигалку врубить? Как начальники промчимся. Где тут она включается?

– Не трожь ничего! На хрен нам лишнее внимание. И так уже отличился.

– Теперь знаешь, на что Ныш способен. То-то! А как встретил вначале, а?

– Да заткнись ты!

Есенин с раздражением смотрел на беспрестанно дергающуюся фигуру Ныша. И довелось же связаться с таким отморозком! Только освободился после пяти лет отсидки – и сразу в дерьмо вляпался! Ведь хотел же пару-тройку недель в тишине у стариков отлежаться. Потом можно было бы с нужными людьми встретиться, не спеша поговорить, понять ситуацию, обмозговать возможные дела. А тут с первого дня так завертело, в такой оборот кинуло – сущее торнадо. Как в этом вихре удержаться, не гробануться вновь на нары? Да, удружил Бек попутчиком! И одного теперь Ныша не оставишь. В момент спалится, бестолочь, и Есенина сдаст за компанию.

Вор перевел взгляд на девушку. Соплячка еще совсем, хоть и сиськи торчат. Куда теперь ее? И знает много. Пусть Бек решает. Есенин, как честный вор, марать рук не будет.

Машина зачавкала, задергалась, чихнула напоследок и заглохла.

– Вот зараза! – Ныш хлопнул руками о руль. – У ментов бензина – считай, что не было. На сто километров всего хватило.

– Куда ты раньше смотрел? – проворчал Есенин, оглядываясь. Вокруг простиралась пустая степь, где совершенно негде спрятаться.

– Да не смотрел я на приборы! А что ты хотел, чтобы я от ментовской сразу на заправку рулил? Да еще с таким грузом! – Ныш обернулся и облизал глазами Нину. – Аппетитно ротик открываешь, Ромашка.

Девушка переводила испуганный взгляд от одного бандита к другому. Торчащая во рту лапка от плюшевого медвежонка набухла слюной.

– Так, сваливаем, – скомандовал Есенин. – Все равно тачка паленая. Уже, наверное, ориентировку на нее передали.

– Куда сваливаем? – уныло посмотрел по сторонам Ныш. – Здесь до вечера ни один козел не проедет. Черт, и дождь еще начинается.

– Чугунку видишь? – Есенин показал в сторону железной дороги. – Попросим машиниста, подбросит.

– Ты чего, издеваешься! Жди, подбросит он тебя. Ты что, на путях собираешься голосовать?

Есенин выдернул у Нины изо рта кляп и подтолкнул:

– Вылезай!

– Зачем? – скривился Ныш. – Сейчас заорет. Не люблю я этого.

– Пусть орет. Это нам сейчас и надо, – спокойно ответил Есенин. – Ты лучше веревочку или тросик поищи.