Шли дни. Кейт мучила себя до изнеможения. Беременность отгородила ее от одноклассников, хотя она понимала, что пока еще никто не догадывается о ее положении. Энджи старалась вести себя как ни в чем не бывало, но это у нее не всегда получалось.

Однако было кое-что пострашнее неминуемого презрения ровесников. Она до сих пор ничего не сказала родителям и постоянно жила в смертельном страхе, что они узнают сами. Да еще Томас… В школе она старалась не попадаться ему на глаза. Он ждал ответа и со дня на день мог его потребовать.

Так оно и вышло. Однажды утром Кейт вышла из автобуса и увидела его. Рядом с ним был его дружок Уэйд. Судя по их злым раскрасневшимся лицам, они о чем-то спорили.

Кейт собрала в кулак всю свою волю и пошла прямо, не сворачивая. Все равно Томас уже заметил ее.

Он бросил что-то напоследок Уэйду и направился к ней. Кейт невольно залюбовалась его ладной фигурой, обтянутой джинсами и ярко-красной рубашкой. Она напрасно ждала, что его точеное лицо озарится улыбкой: этого не произошло.

– Привет, – сказала она, пытаясь изобразить жизнерадостность.

– Ну как, уладила свои дела? – Томас остановился в двух шагах от нее.

Кейт прижала к груди стопку тетрадей и посмотрела в его темно-карие глаза, надеясь заметить хоть искорку тепла.

– Нет… пока нет…

– Что ж ты тянешь? Пусть мать Энджи тебе все устроит, раз у нее есть знакомый доктор. – Томас потянулся за бумажником. – На нужную сумму можешь рассчитывать.

Кейт отвела глаза, чувствуя смертельный холод.

– Понимаешь, я… не могу.

Он приблизился и провел пальцем по ее щеке. От этого неожиданного жеста у нее брызнули слезы.

– Ну что ты, что ты, – заговорил он тихо, с интимной хрипотцой в голосе. – Все будет хорошо, вот увидишь. Как только ты сделаешь то, что надо, мы с тобой начнем все сначала. – Его палец скользнул по ее шее, потом опять вверх по щеке. – Нам вдвоем будет еще лучше, чем прежде. Ты ведь этого хочешь?

Кейт задрожала, почувствовав знакомое влажное тепло внизу. Ей была ненавистна собственная беспомощность, которая накатывала на нее в присутствии Томаса, и все же она его любила. Видит Бог, ей больше всего на свете хотелось, чтобы им вдвоем было лучше, чем прежде. Но пойти на аборт…

– Ты меня не разлюбил?

– Ну что ты, как можно, – протянул он и улыбнулся. – Ты девушка моей мечты.

– О, Томас. – Как ей хотелось ему верить. Без этой веры невозможно существовать, особенно теперь, когда у нее внутри зарождается новая жизнь.

Его палец коснулся ее нижней губы.

– Не откладывай. – Его глаза потемнели. – Я на тебя надеюсь. Зачем нам пеленки и соски, когда вся жизнь впереди?

Прикосновение Томаса, его голос, его взгляд завораживали Кейт.

– Ответь, ты сделаешь то, что надо?

Кейт глотала слезы.

– Если ты так хочешь… если так будет лучше…

– О, малышка, я уверен, что так будет лучше – для нас обоих. Клянусь, ты не пожалеешь. – Он наклонился и поцеловал ее в губы. – Скажешь мне, когда с этим будет покончено.

– Разве ты не поедешь со мной?

Томас опустил руку и выпрямился, как пружина.

– Нет, малышка, это ни к чему. Зачем мне там отсвечивать? Да что ты нервничаешь: аборт в наши дни – пара пустяков.

Аборт. Опять это жуткое слово. Оно сверлило Кейт, как бурав.

– Все равно страшно, – выговорила она, – лучше бы ты был рядом.

Он скривился:

– Нет, мне это не с руки. Управишься сама. Ты же не маленькая.

С этими словами он повернулся и пошел прочь. До Кейт не сразу дошло, что он насвистывает веселый мотивчик.

– Девочки, еда готова!

Голос Роберты донесся до комнаты, где Энджи показывала Кейт новый косметический набор. После разговора с Томасом Кейт не могла заставить себя отправиться домой; Энджи сжалилась над ней и пригласила к себе.

Роберта вернулась из клиники раньше обычного и приготовила им перекусить.

– Спасибо, мама, очень вкусно пахнет! – воскликнула Энджи, усаживаясь за стол.

Роберта обратилась к Кейт:

– Садись рядышком. Ты бледная как полотно. Как самочувствие?

– Прекрасно, – улыбнулась Кейт одними губами. – Приступы, можно сказать, прекратились.

Энджи придвинула ей попкорн:

– Бери побольше. Я всегда говорю: помогает от всех болезней.

– Будем надеяться.

Роберта вздохнула, переводя взгляд с дочери на ее подругу:

– Энджи, ты ей сказала?

Кейт застыла, не донеся ложку до рта. Невеселый тон Роберты предвещал дурные вести.

– А что такое?

Энджи нехотя ответила:

– Мы переезжаем.

Кейт открыла рот от неожиданности.

– Переезжаете? Куда?

– В Нью-Браунфелс.

Кейт выронила ложку.

– Не может быть…

– Послушай, не сходи с ума. – Энджи вскочила и обняла ее. – Ты сможешь у нас бывать хоть каждый день. До Нью-Браунфелса рукой подать: час езды на машине.

Роберта сжала похолодевшую руку Кейт:

– Наш дом для тебя всегда открыт. Ты мне как вторая дочь.

– Как же… как же так… – Кейт поняла, что судьба нанесла ей еще один удар.

– Мне предложили место старшей медсестры, – объяснила Роберта. – Это завидная должность, от нее нельзя отказываться.

– Да, конечно. – Кейт умом понимала Роберту, но сердце ее кровоточило. Ей было страшно представить, во что превратится ее жизнь, когда рядом не будет Энджи.

– Кейт, дорогая моя девочка, – снова заговорила Роберта, – больше нельзя откладывать. Надо сказать родителям о ребенке. Теперь я настаиваю на этом.

Кейт даже не пыталась смахнуть слезы. Какие еще испытания готовит ей жизнь?

– Обещай мне, что поговоришь с ними.

Кейт глубоко вздохнула и выпрямилась, но ее глаза наполнились страхом и скорбью.

– Обещаю, – только и сказала она.

«Наберись храбрости, – шептала себе Кейт, – ты же обещала миссис Стрикленд».

Но как она ни старалась собраться с силами, все было без толку. Ей вспомнился библейский пророк Даниил, которого бросили в ров со львами. Наверное, ей было бы легче ступить в ров со львами, чем войти в кухню, где мать готовила ужин. Отец еще не вернулся с поля.

Кейт не видела Энджи уже две недели. Роберта получила желанное место, не мешкая продала дом и уехала с дочерью в Нью-Браунфелс. Энджи нравилась новая школа, Роберте нравилась новая клиника. Кейт радовалась за них обеих, но невыносимо скучала. За это время она выплакала все глаза.

Она помнила о своем обещании. Отступать было некуда. Через шесть месяцев ребенок должен был появиться на свет.

Она решила для начала поговорить с матерью наедине, чтобы заручиться ее поддержкой. Решение далось ей нелегко: Мейвис подчас вела себя непредсказуемо.

Кейт переступила порог кухни и остановилась, чтобы собраться с духом.

– Мама, – окликнула она.

Мейвис помешивала в чугунке горох. При виде дочери на ее изможденном лице мелькнуло подобие улыбки.

– Я-то думала, ты уроки учишь.

– Уже выучила. Помочь тебе с ужином?

– Нет, у меня все готово.

– Мама, мне надо тебе сказать одну вещь.

Мейвис прищурилась:

– Неужели двоек нахватала? Смотри, отец тебе задаст.

– Нет, с учебой все в порядке.

– Так в чем же дело?

– Мама, у меня будет ребенок.

Половник с грохотом упал на плиту. Мейвис обхватила себя руками и издала тихий, сдавленный стон.

– Мамочка, что с тобой? – Кейт бросилась к ней, чтобы усадить на колченогий стул, а потом опустилась перед ней на колени.

Мейвис в ужасе смотрела на дочь.

– Как ты могла? – твердила она. – Как ты могла?

Кейт готова была провалиться сквозь землю. Она зажала рот ладонью, чтобы не закричать в голос. Пути назад были отрезаны. Оставалось пройти через эту пытку.

– Прости меня, мамочка… – У Кейт перехватило дыхание, и она не сразу смогла заговорить снова. – Умоляю тебя, не сердись.

– Ой, доченька моя, – причитала Мейвис, раскачиваясь, словно заведенная.

Кейт слышала, как хлопнула задняя дверь и в коридоре раздались тяжелые шаги. Она замерла от ужаса, хотела подняться, но ноги не слушались ее.

В дверях показалась массивная фигура Эммитта Колсона. В его присутствии и без того небольшая кухня стала совсем тесной. Повисло грозовое молчание: было слышно, как бьются сердца. Неизвестно, чье стучало громче: израненное сердце Кейт или полное ужаса сердце ее матери.

– Почему ужин не подан? Чем вы тут занимаетесь?

Сама не зная как, Кейт поднялась на ноги и прильнула к матери, коченея от страха.

В глазах отца метался бесовский огонь. Слова звучали невнятно. Лицо раскраснелось. Неужели он опять пил? Кейт не впервой было видеть такое его состояние. Если он еще не приложился к бутылке, то не замедлит это сделать. Пытаясь совладать с собой, Кейт невольно посмотрела на его рабочие брюки, в которых он собирался сесть за стол: они были заляпаны грязью и застарелыми объедками. Кейт отвернулась. Ее мутило.

Мать с отрешенным выражением лица поднялась со стула.

– Вроде ты сегодня пораньше?

– Ну и что с того? Могу я узнать, что происходит в моем доме?

– Так… ничего.

Его лицо горело злобой.

– Врать мне вздумала? Я тебя накажу, а потом еще Господь накажет.

– Мама…

– Молчи, дочка, – сказала Мейвис, заслоняя собой Кейт. – Мы тут говорили о своем.

Лицо Эммитта налилось кровью. Он отшвырнул стул, стоявший у него на пути, и ринулся вперед с занесенным кулаком.

– Папа, не надо! – Сдавленный крик Кейт заставил его остановиться. – Это я виновата, что у мамы ужин не готов.

– Что-о?

Весь его облик дышал яростью. Но Кейт не могла допустить, чтобы мать взяла вину на себя.

– Папа…

– Нет, дочка, молчи, прошу тебя, – вырвалось у Мейвис хриплым шепотом. Кейт поймала на себе ее взгляд и замерла: в материнских глазах она увидела любовь.

Этот быстротечный миг доказал, что мать ее любит. Кейт всегда тосковала по любви; ей хотелось, чтобы ее обняли, приласкали, шепнули доброе словечко. Дома она не видела этого, но все-таки Мейвис любила свою дочь. Кейт навсегда запомнила тот миг. Он придал ей силы.

– Будете отвечать или нет? – Эммитт подступил к ним вплотную и сжал кулаки.

– Папа, у меня будет ребенок.

У Эммитта отнялся язык. Он безмолвно шевелил губами, не произнося ни звука, потом размахнулся и отшвырнул Кейт к стене. От удара ее пронзила острая боль.

– Господи Боже мой, – бормотала Мейвис, семеня к дочери.

– А ну стой! – зарычал Эммитт, и Мейвис остановилась как вкопанная. – Только попробуй подойди к ней! Господь поразит тебя на месте. Она перед ним – грязь.

У Кейт кухня плыла перед глазами. Держась за стену, она с трудом поднималась на ноги. Эммитт ринулся к ней.

– Не тронь ее! – отчаянно закричала Мейвис.

Опешив, Эммитт резко обернулся. Кейт впервые в жизни услышала, чтобы мама сказала ему хоть слово поперек. Судя по всему, Эммитт тоже слышал такое впервые.

– Я не стану об нее руки марать. Много чести будет этой потаскухе. – Глядя на Кейт, он злобно прищурился. – Собирай свое барахло и убирайся вон. – Он сплюнул на пол. – Чтоб больше я тебя не видел – ни тебя, ни твоего выродка.

Мейвис съежилась на стуле и безутешно рыдала.

– Эммитт, одумайся! – выговорила она сквозь слезы.

– Молчать! Не то вышвырну и тебя вслед за ней.

Кейт еле добралась до порога и обернулась:

– Мама, давай уйдем вместе.

– Не мешкай, дочка, делай, что папа сказал.

Спотыкаясь и горько плача, Кейт заспешила по коридору.

Сборы были недолгими. Она вытащила из шкафа потрепанный матерчатый саквояж и побросала в него свои не многочисленные пожитки.

Когда она нашла в себе силы вернуться в кухню, родителей там уже не было. Ее дрожащие пальцы с трудом набрал номер.

– Энджи, – зарыдала она в трубку, – помоги мне.