1. Аргонавты времени
Схватившись за мохнатую лапу, я стал оттягивать ее от горла. Тяжелое волосатое тело налегло на меня сверху — вовсе морлоки не так тщедушны, как может показаться с виду — он мертвой хваткой вцепился в поручни и не выпускал ни меня, ни машину. Из-за плеча уже высунулась морда в синих очках, невыносимо смердя приторно-зловонным ароматом.
— Нево.
Это было произнесено тонким, почти писклявым голосом. Грудь за моей спиной содрогалась. Он был так испуган?
— Значит, вы сбежали. И так легко…
Он вцепился так, словно бы сам был частью моей машины. Последнее кошмарное напоминание о покинутом мной ужасном мире будущего. Наверное, приложив усилие, я смог бы его сбросить, отогнув эти тонкие паучьи пальцы — но все же что-то остановило меня.
— Вы, морлоки, недооцениваете людей, — бросил я ему сквозь зубы. — Но вы-то, Нево, вы могли предчувствовать то, что случится? Вы подозревали меня?
— Да. Только в последнюю секунду. Кажется, я начал понимать язык вашего тела. Ваших телодвижений. Я внезапно понял, что вы собираетесь привести машину в действие. И я уже был рядом, был готов остановить, когда…
Он осекся.
— Как думаете, мы удержимся? — прошептал он. — У меня слабеют руки.
Я обернулся и встретил его жалобный слезящийся взгляд, словно бы ожидающий ответа. Итак, мне оставалось сделать выбор и решить: будет у Машины Времени пассажир или нет? Помимо меня, водителя?
Едва ли у меня хватит решимости, чтобы вышвырнуть его за борт. Я слишком хорошо себя знаю.
— Ладно, все в порядке.
Так мы, два астронавта Времени, кувыркались сквозь эту бездонную пропасть, намертво вцепившись в поручни и болтаясь на корпусе машины. Я не выпускал руки Нево — чтобы удержать его, если он свалится, а также для того, чтобы убедиться, что морлок не тянется к рычагам. Так мало-помалу я дополз до велосипедного седла. Нево тем временем пристроился среди поручней, заплетая на них гибкие конечности.
— Зачем вы увязались со мной, Нево?
Морлок пялился на скудный сумрачный пейзаж вокруг машины и не отвечал.
И все же, кажется, я понял причину. Помню, как его увлек мой рассказ о путешествии в будущее. Он полез за мной, повинуясь безотчетному инстинкту, чтобы убедиться, что все это правда. А возможно, для того, чтобы, как и я, сбежать от этих человекообразных обезьян — своих сородичей! Что ж, это говорило в его пользу. Человечество странно изменилось за тысячелетия, но любопытство, овладевающее им, осталось прежним!
Вскоре мы ворвались в свет — над головой я наблюдал разборку Сферы — проникавшие сквозь нее лучи заливали машину все больше — и вскоре Нево взвыл.
Я снял очки. Освобожденное Солнце, сначала бездвижно повисшее в небе, стало раскачиваться, как маятник, пока не обрело истинного размаха, мелькая по небу раскаленной дугой. Снова вернулся счет на дни и ночи, а не темные непроницаемые сутки, отражавшиеся только в числах на циферблатах.
Земля вновь обрела прежние ось и вращение.
Морлок сгорбился, зарываясь лицом в шерсть на груди. Очков он не снимал, но теперь их было мало, чтобы защитить его глаза от солнца. Он бы, наверное, охотно уполз внутрь механизма, только чтобы избавиться от безжалостно палящих лучей светила. Шерсть на нем сверкала — и сам он в солнечном свете смотрелся совсем по-новому.
Он был смешон и жалок одновременно. Вспомнив, однако, какой он устроил мне сюрприз при запуске капсулы, не предупредив, что она провалится сквозь Сферу прямиком в космос, я подумал: «Вот оно, воздаяние!» «Теперь отведай сам!»
— Нево, это всего лишь солнечный свет! — Теперь я общался с ним точно с дикарем.
Нево поднял голову — осторожно и неуверенно. На Солнце его синие очки окрасились в непроницаемо-черный цвет, растительность на лице слиплась — то ли от слез, то ли от пота. Сквозь нее просвечивала палево-бледная кожа.
— Глаза тут не при чем, — почти простонал он. — Свет жалит меня, даже сейчас. Но что будет дальше, когда Солнце откроется целиком?
— Солнечный ожог! — объявил я. — Вот что будет. После стольких поколений, живших в темноте, морлоки стали уязвимы для света. И даже слабое английское Солнце было для них экваториальным. Я снял сюртук и протянул ему.
— Вот, — сказал я, — это вам вместо зонтика.
Нево спрятался под прочную непроницаемую ткань, запахнув лацканы сюртука.
— Кроме того, — продолжал я. — Машину я остановлю непременно ночью, так что у нас будет время подыскать убежище. Да и в любом случае нам следует появиться с наступлением темноты. Представляю, какой произведет фурор, если я появлюсь посреди толпы на Ричмонд Хилл, с монстром из будущего!
Вездесущая зелень постепенно исчезала с холма, и мы вернулись в смену времен года. Потом вступили в век Великих Строений, который я уже описывал прежде. Нево. Спрятав голову под сюртук, выглядывал остолбенело на мосты и пилоны, легкой туманной тенью скользившие над ландшафтом, появляясь и исчезая, как дым. Я же, как истинный сын своего века, с радостью предвкушал встречу с прошлым — то есть, со своим настоящим.
Внезапно Нево зашипел — как-то почти по-кошачьи — и вжался в корпус машины. С широко распахнутыми глазами он смотрел, как прикованный, куда-то вперед.
Обернувшись, я понял, что тот самый феноменальный оптический эффект, который я наблюдал во время путешествия в 657 208 год, проявился снова. Звезды словно прорываясь сквозь пространство. Истончившуюся материю, обрушились на меня… И в нескольких футах от машины я увидел его. Наблюдателя. Моего спутника в путешествии по времени. Глаза его были прикованы ко мне, и я невольно схватился за поручень, чтобы не упасть с машины. И вновь меня поразило сходство с тем существом, прыгающим на пляже тридцать миллионов лет вперед.
Странная вещь, но мои очки — столь незаменимые во мраке мира морлоков, ничуть не помогли разглядеть это существо в деталях: в очках оно было точно таким, как если я смотрел на него невооруженными глазами.
Тут меня отвлекло приглушенное бормотание. Это был Нево — он совсем расклеился.
— Не бойся, — попробовал я вернуть ему уверенность. Я же рассказывал о встрече с этим существом. Странная, но, судя по всему, совершенно безвредная сущность.
Сквозь рыдания, сотрясавшие тело, Нево произнес:
— Вы… вы не понимаете. То, что мы видим — это невозможно. Ваш Наблюдатель пересекает коридоры Истории… Это непостижимо!
И тут же звездное свечение померкло, и мой Наблюдатель ушел в небытие, а машина продолжила свой путь в прошлое.
— Вы должны понять, Нево: я вовсе не собираюсь возвращаться в будущее. Это мое последнее путешествие. Больше я в эти игры не играю. Должен был заранее предупредить вас, но, честно говоря, не предполагал, что вы на свой страх и риск увяжетесь за мной.
— Я знаю, — ответил он, обвивая своими гибкими длинными пальцами поручни.
— Что вы знаете?
— Что я не вернусь. И потом, судя по проверенной вами теории, в мое будущее уже вернуться невозможно — потому что оно необратимо изменится под влиянием прошлого, в которое мы прилетим. Моя История, мой дом — теперь безвозвратно потеряны. Для меня и для вас. Я стал беглецом… Так же, как вы.
От его слов меня вдруг окатило ледяным потом. А что, если он прав? Может, я снова исказил картину — не только будущего, но и в этот раз — уже и прошлого?
— Но зачем же вы тогда так безрассудно бросились за мной?!
Я мучительно соображал — доставка такого гостя в прошлое может исказить картину мира еще больше — и притом совершенно непредсказуемо.
— Возможно, я был не прав, — пробубнил он из-под сюртука. — Но кто бы мог удержаться? Использовать такой шанс — собрать такую информацию…
— А-а, вот оно, в чем дело. Конечно, для вашей расы это — самое главное.
— Да. Информация.
Он замолчал. Чем-то он был похож на меня — с той же неуемной любознательностью, готовый очертя голову броситься в погоню за знанием при первой открывшейся возможности. Короче говоря, такой же экспериментатор. Но наши эксперименты мы ставили исключительно на себе. И никому не причиняли вреда. Никому. Кроме исчезнувших миров. Но если они исчезают — то ведь только для нас? Этот парадокс мне еще предстояло исследовать.
Стрелки хронометров продолжали раскручиваться в обратном направлении, и я увидел, что мы приближаемся к моему веку. Мир становился все более знакомым, обретая привычные формы, Темза встала в свое прежнее русло, и над ней возникали старые мосты.
Я стал оттягивать рычаги, управляя торможением. Вот Солнце стало различимо в небе уже не дугой, а светящейся точкой, мелькающей по небосклону, темным заморгали ночи. На двух циферблатах стрелки уже остановились. Осталось пройти еще несколько лет.
И вот Ричмонд-Хилл замер предо мной, узнаваемый, достаточно похожий на то, каким я его оставил. За деревьями я различал долины Питершама и Туикнема, хотя скорость была еще достаточно велика — так что присутствия людей не ощущалось, так же как и животных, и прочих насельников Ричмонд Хилла.
Итак, я почти что дома!
Счетчик тысяч дней встал на нуле. Я продолжал отжимать рычаги, видя, как стрелки начинают заваливаться в обратную сторону.
Я стал замечать пятна пикников, мелькающие передо мной на лужайке. Наконец счетчик отсчитал шесть тысяч пятьсот шестьдесят дней до моего отправления — и я остановился.
Машина Времени стояла посреди туманной безлунной ночи. Если мои расчеты не были ошибочны, то я очутился в 1873 году. В очки морлока я видел темный склон холма, речные берега и росу, сверкающую на траве. И ни одного свидетеля моего появления. Морлоки оттащили машину на полмили, на открытый участок холма. Поэтому я очутился не в доме. Но все равно меня никто не заметил.
Знакомые звуки родного столетия нахлынули на меня со всех сторон: потрескивание дров в камине, отдаленный рокот Темзы, шорох ветра в листве, нефтяные огоньки с тележек лоточников. Как это было прекрасно, знакомо, гостеприимно!
Нево осторожно выпрямился. Теперь он был в моем сюртуке, точно в легком полупальто. Он удобно устроился в нем, засунув руки в карманы. Вид у него был как у ребенка, надевшего взрослую вещь.
— Это 1891-й?
— Нет, — отвечал я.
— В чем дело? Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что мы должны были вернуться несколько раньше. В более давнее Прошлое. — Я посмотрел на холм. — Видите ли. Нево, в одном из этих домов находится лаборатория, где некий молодой человек отважился на серию экспериментов, которые, в конечном счете, приведут к созданию Машины Времени.
— Вы хотите сказать…
— Это происходило в 1873-м — так что в скором времени я надеюсь встретиться с этим молодым человеком.
Он посмотрел на дом. Его лицо в очках без подбородка, удивленно повернулось ко мне.
— А теперь пойдем, Нево. Вы поможете мне.
2. Дома
Не описать, до чего странно было прогуливаться в ночном воздухе по дороге к собственному дому — бок о бок с сопровождавшим меня морлоком!
Дом находился в конце террасы с большими эркерами, украшенными довольно непритязательным резным орнаментом вокруг дверной рамы с портиком. К ней вели ступени с черными металлическими перилами. Это был большой просторный дом, купленный мной по случаю еще в молодые годы. Я никогда не помышлял переселяться.
Я прошел в калитку и двинулся на задний двор. Туда выходили несколько балконов и окна курительной и гостиной. Свет в них не горел (я точно не знал, который час ночи). Оставалась ванная комната — но в 1873-м году она еще не был пристроена — и я полоскался в складной ванне, приносимой слугой в спальню. Взглядом я вычислил местоположение лаборатории, где — тут я испытал трепет необыкновенное волнение — еще горел свет. Прислуга давно улеглась, но я — да, ведь это был именно "Я" — продолжал работать.
Смешанные чувства охватили меня, каких не доводилось еще испытывать человеку: прийти к собственному дому, уже занятому тобой. Быть одновременно внутри и на пороге. Прийти к самому себе в гости.
Я вернулся к парадному входу. Нево по-прежнему стоял на пустынной дороге, где я его и оставил. Он вздрогнул, заслышав шаги.
— Не бойтесь…
Нево боялся приблизиться к ступенькам, поскольку колодец, куда они уводили, зиял непроницаемой чернотой.
Он подозрительно попробовал ногой ступеньку, видимо, не доверяя мастерству строителей древнего 19-го века.
Это навеяло на меня воспоминание из детства. Дом, в котором я вырос, был таким огромным, что в нем запросто можно было заблудиться: с погребами, подвалами, кладовыми и прочим. Помню, как меня пугала одна из подвальных отдушин: черная дыра, у самой земли. Детское воображение рисовало картину, что там живет Страшная Рука, которая может запросто схватить проходящего за лодыжку и утащить в свой подземный мир. Вот откуда, наверное, произрастала моя морлокофобия.
Отставив в сторону эти, теперь уже смешные воспоминания, я сказал Нево:
— Ведь вы, морлоки, любите темноту.
С этими словами я пошел к парадной.
Все было так знакомо — и все-таки было другим. Достаточно было одного взгляда, чтобы заметить тысячи малозначительных изменений и отличий, которые проявятся с такой силой через восемнадцать лет. Провисший косяк, позже замененный мной, и пустая ниша, куда я потом прибил крюк для лампы, по настоятельной просьбе мисс Уотчет.
Я вдруг стал понимать с новой силой, осознав еще раз, насколько замечательная вещь — путешествие во времени! Ожидаешь драматических перемен в истории человечества, улетая в будущее — и они там находятся, но в то же время достаточно такого незначительного прыжка в прошлое на пару десятилетий — и оно уже кажется анахронизмом.
— Может, мне лучше подождать вас?
В очках и сюртуке с чужого плеча вид у него был комичный.
— Думаю, намного опаснее для вас оставаться снаружи. Вас может заметить полицейский и принять за взломщика.
Представляю, какой шум могло вызвать появление морлока в полицейском участке! В этом веке Нево был совершенно беззащитен — также как я во время своего первого путешествия в будущее, куда не догадался прихватить даже кочерги.
— И потом, кроме полиции, на вас могут обратить внимание собаки. Нет уж, Нево, давайте жить по правилам этого века. Здесь по ночам ходят лишь подозрительные субъекты.
— А что подумает хозяин, если я появлюсь в доме рядом с вами?
— Хозяин?
Тут я несколько опешил, забыв, что речь идет обо мне самом. Молодом человеке из 1873-го года. Я вздохнул:
— Меня и сейчас трудно чем-нибудь удивить. А уж в те времена… Впрочем, остается уповать на собственную рассудительность и готовность к всякого рода сюрпризам. И потом, ваше присутствие поможет мне. Вы — мое доказательство.
И без дальнейших колебаний я дернул шнур дверного звонка.
В доме хлопнула дверь, и послышалось раздраженное: «Сейчас, сейчас!» Затем шаги по короткому коридору, соединявшему лабораторию с остальным домом.
— Это я, — прошептал я Нево. — Прислуга уже спит.
Ключ завозился в замочной скважине.
Нево шепнул:
— Очки…
Я снял этот анахронизм и спрятал в брючный карман — и тут же дверь распахнулась.
На пороге стоял молодой человек с лунным сиянием на лице — от свечи, которую он держал перед собой. Скользнул по мне взглядом, с головы до ног, он с явным непониманием воззрился на Нево.
— Какого дьявола вам нужно? Не могли прийти утром?
Я открыл рот — но все приготовленные слова, которые могли объяснить мое появление, тут же вылетели из головы.
Так я предстал перед самим собой — двадцатишестилетним!
3. Моисей
С этого времени я раз и навсегда окончательно пришел к выводу, что все мы без исключения пользуемся зеркалом как самообманом. Отражение, которое мы видим перед собой, настолько сильно находится под нашим контролем, что мы выделяем в нем, пусть бессознательно, лучшие черты, и складываем в уме образ, который не узнают даже ближайшие друзья. И, конечно, стираем «случайные черты», представляя себя в наиболее выгодном свете и ракурсе.
И вот передо мной оказалось истинное мое отражение, которое вышло из-под контроля — и, доложу вам, зрелище было непростое.
Ростом он был вровень со мной — в противном случае я бы к своему малоприятному удивлению обнаружил, что за 18 лет несколько сократился в объеме. Широкий лоб (на что мне указывало немало людей) и редкие волосы, еще, впрочем, не тронутые сединой. Глаза ясные, нос прямой, широкие мужественные скулы. Однако едва ли меня можно было назвать красавцем: бледность лица, хранившего печать уединенных часов в библиотеках, аудиториях и лабораториях, начисто отметали предположение о сердцеедстве.
И еще одно смутило меня — я обнаружил в себе черт морлока. Неужели у меня так торчали уши?
Но больше всего привлекло внимание, во что я был одет.
На нем был так называемый в наши времена «костюмчик донжуана»: короткий красный сюртучок на черно-желтый жилет, застегнутый на тяжелые медные пуговицы, высокие ботинки такого же желтого цвета и букетик цветов, приколотый в петлицу.
Неужели я когда-то так по-дурацки одевался? Наверное!
— Поразительно, — невольно вырвалось у меня. — Какой-то клоун!
Кажется, он не понимал, что происходит — он не узнал меня, но с ответом не замешкался:
— Пожалуй, лучше всего захлопнуть дверь перед вашим носом, сэр. Вы, что, специально взбирались по холму, чтобы раскритиковать мой костюм?
Бутоньерка на лацкане заметно увяла, и мне показалось, что от моего двойника веет ароматом бренди.
— Скажите, сегодня, в самом деле, четверг?
— Довольно странный вопрос.
— И все же?
Он поднял свечу, заглядывая мне в лицо. Казалось, оно заинтересовало его больше, нежели присутствие морлока, этой тени будущего человечества, стоявшего всего в двух ярдах перед ним! Интересно, подумалось мне вдруг: неужели вся цель моих путешествий во времени была в том, чтобы встретиться с самим собой?
Но уже не оставалось времени на иронию и метафоры.
— Да, сегодня четверг, — отозвался двойник, — а как бы вы думали? Точнее, уже пятница, потому что перевалило за полночь. И что дальше? Потрудитесь объяснить, кто вы такой, сэр, и откуда свалились на мою голову?
— Вы узнаете, кто я такой, в свое время, — ответил я. — А также, — я показал на морлока, заметив, как расширились при этом глаза негостеприимного хозяина моего дома, — кто он такой. И расскажу, отчего я не уверен ни во времени дня, ни в календаре. Но, сперва, может быть, пройдем в дом? Я бы не прочь отведать вашего бренди, которым вы так превосходно пропитались насквозь.
Он стоял, наверное, с минуту, изображая из себя статую — так что под ногами у него начала собираться лужица воска. Вдалеке я слышал сонное бормотание Темзы под ричмондскими мостами. Затем, наконец, он ответил:
— Мне следовало бы выставить вас за порог! — но…
— Понимаю, — сочувственно произнес я. В самом деле, я прекрасно знал себя. Представляю, что за предположения сейчас роились в его голове!
Он решился и отступил в дом.
Я махнул рукой Нево. Мохнатые ноги морлока ступили на паркет и зашлепали по нему. Мой молодой двойник не спускал с него глаз — и морлок в ответ посмотрел с таким же интересом.
— Это… кхм, поздно уже… Не хочу будить прислугу. Пройдем в гостиную, там камин еще не остыл.
В коридоре было темно, видны были только декорированные панели да рожки вешалок для шляп. Да силуэт негостеприимного хозяина, подсвеченный свечкой. Он шел впереди, мимо курилки. В самом деле, угли еще не растаяли в камине гостиной. Хозяин зажег свечой остальные, расставленные по комнате. Примерно дюжина фитилей осветили помещение — две из них стояли в знакомом медном канделябре на камине рядом с табачной жестянкой.
Я осмотрел уютно знакомую комнату, не переставляя удивляться, как по-разному могут выглядеть предметы, когда сравниваешь их через 18 лет. Журнальный столик у двери со стопкой газет, — вне сомнения, с разбором последней речи Дизраэли, или со зловещими рассуждениями на тему Восточного Вопроса — и мое любимое кресло с подлокотниками у огня, низкое и удобное. Только вот восьмиугольных столиков и электрических лампочек, ввинченных в серебряные лилии, что-то не было видно. Видимо, он унес их в лабораторию.
Тем временем двойник приблизился к морлоку и нагнулся над ним, уперев руки в колени.
— А это кто у нас такой? Похоже на обезьяну — или ребенка с врожденным атавизмом. Это ваш сюртук на нем?
— Вообще-то он может сам ответить на эти и другие вопросы, — заметил я, располагаясь в кресле.
— В самом деле? — откликнулся он, оборачиваясь ко мне, и, затем, снова к Нево.
Пока он вглядывался в покрытое шерстью лицо, я старался не выдать волнения, невольно теребя ногами ковер. Экая бесцеремонность — сколько можно пялиться… но ведь он ничего не знал ни о морлоках, ни об их цивилизации.
Тут он вспомнил про обязанности хозяина.
— О, простите. Я сейчас.
Морлок беспокойно озирался по сторонам. Видимо, привыкший к чудесам своего времени, он ожидал появления накрытого стола прямо из пола. Вскоре он продемонстрировал гибкость ума. Но сейчас был смущению Как и я бы искал газовый рожок на стене пещеры Каменного Века.
— Нево, — заговорил я, — здесь у нас все по-простому. Формы фиксированы. — Я указал на обеденный стол и кресла. — Так что не гора идет к Магомету, а как раз наоборот.
Морлок оказался существом понятливым и быстро выбрал себе стул, забравшись на него с проворством ребенка, ожидающего десерта.
Я поспешил ему на помощь.
— Только не это.
И пересадил его в другое, повыше. Ноги его болтались в вышине, на них только не хватало детских колготок.
— Откуда вы знаете, — опешил мой двойник. — О моих активных креслах? Я рассказывал о них только самым близким друзьям — они еще требуют усовершенствования…
Я не ответил — просто посмотрел ему многозначительно в глаза — и, похоже, он уже сам начинал догадываться. Озарение постепенно приходило к нему.
— Присаживайтесь и вы, — сказал он. — Я схожу за бренди.
Я сел рядом с морлоком и огляделся по сторонам, что обычно делают гости в отсутствие хозяина, когда им нечем заняться — и разговор не клеится.
В углу стоял старый телескоп системы Грегори на треноге, взятый мной из родительского дома. Довольно нехитрое приспособление, дающее смутные очертания предметов: мое первое окно в космос, воплощение детских фантазий о всемогуществе оптики. Отсюда из гостиной, сквозь приотворенную дверь был виден коридор, ведущий в лабораторию, заваленную приборами и инструментами.
Вскоре оттуда появился наш хозяин, с тремя стаканами для бренди и квадратным графином.
Он щедро плеснул в стаканы жидкость, сразу заискрившуюся при свете свечей.
— Озябли? — заботливо сказал он. Может быть, пересядете к камину?
— Спасибо, — помотал головой я и поднял стакан.
Я вдохнул терпкий аромат и перекатил на языке несколько капель обжигающей жидкости.
Нево стакана брать не стал. Он просто окунул в него длинный палец и облизал. Вздрогнув, он отодвинул стакан подальше.
Мой двойник наблюдал это с интересом. Затем повернулся ко мне:
— Вы ставите меня в тупик своими ответами. Я вас не знаю. А вы, похоже, знаете меня.
— Да, это так, — улыбнулся я. — Но я в затруднении, как к вам обращаться.
Двойник нахмурился:
— Не вижу проблемы. Мое имя…
Но тут я остановил его, подняв руку.
— С вашего разрешения, я сам назову его. Моисей.
Он сделал отчаянный глоток бренди и уставился на меня с недоумением и подозрением.
— Но… откуда вам это известно?
Моисей — мое первое имя, которого я терпеть не мог, за которое мне не давали покоя товарищи в школе. Я навсегда оставил его за порогом родного дома, когда стал жить самостоятельно.
— Впрочем, не переживайте. Этот секрет навсегда останется между нами.
— Слушайте, — взорвался двойник. — Я устал играть в эти игры. Сначала вы являетесь ко мне ни свет не заря с вашим странным… приятелем, потом насмехаетесь над тем, как я одет, теперь еще это… Между прочим, вы даже не представились! Назовите ваше имя.
— Я, — ответил я. — предоставляю вам право самому назвать его. Ну, что же вы медлите?
Длинные пальцы изобретателя сомкнулись на стекле стакана. Он понимал, что происходит нечто странное — но что? В лице его страх был смешан с возбуждением — такое выражение бывало и у меня, при столкновении с Неведомым.
— Слушайте, — пришел я ему на помощь. — Я готов рассказать вам все. Понимаете — все! Как и обещал. Но сначала…
— Да?
— Разрешите осмотреть вашу лабораторию. Уверен, ему, — я показал на Нево, — это покажется также небезынтересным. Вы расскажете нам о том, чем занимаетесь вы, — подчеркнул я, — а там, глядишь, станет ясно, кто мы такие.
Он откинулся в кресле, продолжая сжимать бокал. Затем поспешно встал, выпрямился и взяв свечу, указал ею за дверь:
— Следуйте за мной.
4. Эксперимент
После относительного тепла гостиной мы вышли в холодный коридор, ведущий в лабораторию. До сих пор это стоит у меня перед глазами, как видение. Странная процессия: впереди широкий череп Моисея, осветленный пляшущим пламенем свечи, и блистающие металлические пуговицы его клоунского наряда. Да вкрадчиво мягкая поступь морлока у меня за спиной — вместе с сопровождающим диким ароматом.
В лаборатории Моисей прошелся вдоль стен, зажигая свечи и включая лампы. На стенах с простой побелкой, обои и прочие украшения заменяли листки с расчетами. Единственный из мебели книжный шкаф был завален журналами, печатными текстами и целыми томами математических таблиц и справочников по физике. Здесь было не топлено: я невольно поежился, оставшись без сюртука и сложив руки на груди, стал растираться.
Морлок оставил этот жест без внимания. Похоже, мой сюртук ему понравился окончательно и бесповоротно. Он сразу зашлепал к полке с журналами и стал разглядывать потрепанные корешки. Неужели он мог освоить письменный язык? — в Сфере я видел ни одной книжки, но часто встречал надписи на голубом стекле перегородок.
— Ну, что вам рассказать о себе, — начал Моисей. — Полагаю, моя биография окажется неинтересной. Но раз уж вы так хотите, продолжим играть в вашу игру. Хотите, я расскажу вам о моих последних экспериментах?
Я улыбнулся — чем он мог удивить меня? Впрочем, таково было свойство моей натуры — постоянно удивлять, делясь последними находками.
Он подошел к скамье, на которой взгромоздилось причудливая конструкция из трубок, реторт на штативах, ламп, решеток и линз.
— Предупреждаю заранее: буду вам признателен, если вы не станете ничего трогать. Тут не сразу поймешь, что к чему — но поверьте, система работает слаженно! Мне приходится постоянно сдерживать мисс Пенфорт с тряпками и щетками от проникновения в эту область жилища.
Мисс Пенфорт? И тут я вспомнил, что до мисс Уотчет обязанности экономки в самом деле исполняла особа с таким именем. Мы расстались с ней за пятнадцать лет до моего отбытия в будущее, после того, как я обнаружил, что она растаскивает мой скромный запас искусственных алмазов. Можно было, конечно, предупредить Моисея о привычках этой особы, но в конце концов особого вреда ее страсть не причинила, да и потом, как знать, не изменю ли я этим что-либо в собственном будущем. В конце концов, пусть все идет, как шло — ведь именно это сочетание событий, людей, обстоятельств и привело Моисея к открытию!
Итак, Моисей продолжал:
— Основной предмет моих исследований — оптические аберрации, или, чтобы вам было понятнее — визуальные искажения в линзах. Это в первую очередь касается физической природы света, которая…
— Мне это известно, — все с той же инквизиторской улыбкой остановил я его.
Он посмотрел в недоумении.
— Хорошо. Я столкнулся с необъяснимым на первый взгляд явлением, при изучении нового минерала, попавшего мне в руки пару лет назад. — Он продемонстрировал мне восьмиунцевую медицинскую пробирку с делениями, заткнутую резиновой пробкой. Она была наполовину засыпана тонким порошком зеленоватого цвета, загадочно поблескивающим.
— Обратите внимание, это вещество светится изнутри.
Материал напоминал истолченное в пыль стекло.
— Откуда же исходит внутреннее сияние? Где источник излучения?
С этого начались мои поиски. Сначала они пошли совсем не в том направлении, поскольку я был занят иными проблемами, — но в скором времени платтнерит завладел моим вниманием всецело. Я решил назвать его в честь человека, доставившего его сюда — Готфрида Платтнера, как он мне представился.
Я испробовал все: смену температур, обработку газом, лакмусовую бумажку и прочие химические тесты. Я пытался растворить его в воде и в кислотах: серной, соляной и азотной — и ничего не добился. Я жег его над спиртовкой — безрезультатно. — Он потер нос.
Я посмотрел на черное пятно на стене, плохо скрытое побелкой.
— Да, это все, чего удалось достичь, — кивнул он. — Но при этом я ни шагу не приблизился к разгадке платтнерита. И вот однажды, — оживился он. — Я пришел к выводу, что исследовать его нужно не химически, а физически. То есть, платтнерит — вещество не с химическими, а исключительно физическими характеристиками. Его можно тестировать только оптикой. Ведь и его внутреннее свечение — чисто оптический феномен, не так ли?
Я с любопытством наблюдал за ним. Постепенно Моисей входил в роль профессионального лектора: нечто среднее между оратором, ученым и факиром, демонстрирующим эксперименты перед публикой.
— Я вернулся в область исследований, более изученную мной — поскольку я все-таки больше физик, чем химик. И первое с чем я столкнулся — странный показатель отражаемости у платтнерита — который, как вам известно, зависит, от скорости распространения света в веществе.
«Польщен», — подумал я, кивнув. «Он не отказывает мне в начатках научных знаний».
Моисей тем временем обернулся к скамье:
— Вот устройство для демонстрации необычных оптических свойств платтнерита.
Далее следовало объяснение. В тесте было задействовано всего три предмета. Небольшая электрическая лампа с изогнутым зеркалом отражателем и на расстоянии ярда от нее белый экран на штативе. Между ними еще один штатив с картонкой, на которой были тонко разградуированы деления. Под лавку уходили провода к динамо машине, от которой питалась лампочка.
Подобное устройство можно было демонстрировать даже ученикам начальных классов — я всегда стремился к простоте и наглядности эксперимента. Внимание должно быть приковано к феномену, а не к сложности конструкции. К опыту, а не к приборам. Чем, кстати, часто пользуются шарлатаны от науки.
Моисей щелкнул выключателем — и лампочка загорелась, точно маленькая желтая звезда в комнате, обставленной свечами. Картонка защищала экран от света — за исключением смутного сияния в центре, в котором просматривались деления.
— Натриевая лампа, — пояснил Моисей. — Дает чистый свет без спектра, в отличие от солнечных лучей. Параболическое зеркало фокусирует его на картонку.
Движением руки он указал, как именно распространяется свет.
— В картонке проделаны две щели со шкалой. Лучи, проходящие сквозь них, пересекаются и интерферируются — думаю, вам понятно значение этого термина.
Он вопросительно поднял на меня глаза.
— Вам понятен принцип? Это все равно что вы бросаете два камня в воду, и расходящиеся от них круги «гасят» друг друга.
Я утвердительно кивнул.
— Результат подобной интерференции на экране, расположенном за картонкой. Видите? Тут, конечно, нужна лупа.
Моисей выпрямился.
Интерференция — давно изученное явление. В результате такого эксперимента можно определить длину световой волны, испускаемой натриевой лампой — она составляет одну пятидесятитысячную часть дюйма, если вам интересно.
— А как же платтнерит? — подал голос Нево.
Моисей вздрогнул, услышав водянистый булькающий голос морлока, но тут же пришел в себя. И выдвинул стекло в рамке, шести дюймов площадью, вымазанное чем-то зеленым. С зелеными пятнами.
— Это платтнерит, помещенный между стекол. Теперь посмотрим, что произойдет, если я помещу его между картонкой и экраном.
На экране осталась только одна яркая щель света. Поток света из второй щели в картонке, экрана не достигал.
При этом световая щель окрасилась в зеленоватый цвет, сместилась и изменила конфигурации.
— Луч натриевой лампы, проходя сквозь платтнерит, обретает зеленую часть спектра. Но как объяснить остальное?
Нево склонился над демонстрационным прибором: свет натриевой лампы сверкал в его очках.
— Казалось бы, ничего особенного — для непосвященного в тайны оптики. Но при ближайшем рассмотрении получается непостижимый феномен, способный произвести переворот в науке. Я могу доказать это математически. — Он показал на груду черновиков с формулами на полу. — Лучи света, проходя сквозь платтнерит, искажаются не в пространстве, а во времени. Темпоральная дисторция. Эффект трудно наблюдаемый, но явный, и даже измеримый. И доказывает его прежде всего исчезновение интерференции двух световых потоков. Что вы и видите наглядно перед собой.
— Искажение во времени? — пробормотал Нево. — Вы хотите сказать…
— Да, — Лицо Моисея мертвенно блеснуло в свете натриевой лампы. — Я убежден в том, что световые лучи, проходя сквозь платтнерит, трансформируются во времени.
И снова, как и тогда впервые, этот простенький эксперимент с лампой, картонкой и экраном, привел меня в восхищение. Это было только начало — из этого почти наивного эксперимента в процессе долгих и трудных поисков, экспериментов и теоретических рассуждений родилась конструкция Машины Времени!
5. Искренность и сомнение
Решив не раскрываться до поры, я изобразил на лице восторг и несказанное удивление.
— Да, это воистину великое открытие.
Однако он недовольно посмотрел на меня и во взгляде я прочитал его сомнение в моих умственных способностях. После чего он отвернулся и стал возиться с «аппаратурой».
Я воспользовался этим. Чтобы перетащить на свою сторону морлока.
— Ну, что скажете, Нево? Превосходная демонстрация.
— Да, — откликнулся он. — Но я удивлен, как он мог не обратить внимания на радиоактивность этой загадочной субстанции, платтнерита. Сквозь очки ясно видно…
— Радиоактивность?
Он удивленно посмотрел на меня.
— Вам что, незнаком этот термин? — И он коротко изложил мне теорию этого явления, рассказав о веществах, вместе с испусканием света теряющих свою массу. По мнению Нево все известные в природе элементы обладали этим свойством — в большей или меньшей степени. Некоторые, как, например, радий, делали это настолько интенсивно, что результаты поддавались измерениям.
Этот рассказ всколыхнул воспоминания:
— Помню была такая игрушка, называлась «спинтарископ» — сказал я Нево. — Там радий размещался рядом с экраном, покрытым сульфидом цинка.
— И экран при этом фосфоресцировал.
— Совершенно верно. Это вызвано тем, что атомы радия бомбардировали его.
— Но ведь атом невидим, он…
— Модель атома была продемонстрирована Томсоном в Кебриджском университете, всего через несколько лет после вашего перелета в будущее.
— Модель атома? Томсон? Да я сам встречался несколько раз с Джозефом Томсоном — мы с ним почти одного возраста. И вы хотите сказать, что этот выскочка и неуч…
И тут я впервые раскаялся в своем преждевременном шаге. Так просто расстаться со своим временем, выключить себя из него — и броситься путешествовать во времени, оставив настоящую жизнь — и настоящие открытия там — в моем не прожитом будущем. Ведь даже без модели машины времени я мог не раз скрестить шпаги не только со стариной Томсоном, но и со многими другими учеными моего времени. Нам было о чем поспорить. Впервые оставленная мной жизнь мне показалась мне более интересной и захватывающей, чем любые путешествия во времени.
Моисей к этому времени закончил возиться с прибором и уже потянулся к выключателю натриевой лампы — но тут же с криком одернул руку.
— Простите, сказал Нево. Поспешно убирая пальцы, встретившиеся Моисею на пути.
— Что это было? — Моисей тер ладонь так, словно пытался вывести с нее пятно. — Ваши пальцы… Отчего они такие холодные? — Он уставился на Нево, словно бы видел его впервые.
Нево вновь извинился:
— Я не хотел вас напугать. Но…
— Да? — тут же поспешил я.
Морлок вытянул длинный палец к рамке с платтнеритом:
— Смотрите.
Вместе с Моисеем мы склонились над аппаратом.
Сначала разглядеть не удавалось ничего, кроме отражения натриевой лампы и тонкого слоя пыли на стекле… но вскоре я различил сияние, исходившее от платтнерита — стеклянная рамка светилась зеленоватым светом, словно окно в другие миры. Постепенно свечение усилилось, отражаясь в пробирках, ретортах и прочей лабораторной амуниции.
Мы вернулись в гостиную. Камин давно потух и в комнате воцарился пронизывающий холод поздней ночи. Но Моисей, не обращая внимания на такие пустяки подлил мне бренди в стакан и предложил сигару. Нево попросил воды. Я с вздохом раскурил скрученные табачные листья на глазах изумленного Нево, тут же потерявшего дар речи и жестов, усвоенных от меня.
— Ну, что ж, сэр, — заговорил я. — И когда же вы намереваетесь опубликовать результаты ваших замечательных выдающихся исследований?
Моисей почесал затылок и распустил узел цветастого галстука.
— Не уверен, — признался он, — Что я могу сказать что-нибудь новое в науке, кроме перечисления замеченных аномалий столь непостижимого вещества как платтнерит. И все же, возможно более светлые головы, чем моя, сумели бы прийти к результатам — например, как синтезировать это вещество в лабораторных условиях.
— Это невозможно, — изрек Нево.
— Что невозможно?
— Производство радиоактивных материалов в течение ближайших десятилетий нереально. Это История.
Моисей удивленно поднял брови, но промолчал.
— Так значит, публикация отодвигается на неопределенный срок?
Он заговорщически подмигнул мне — узнаю себя в молодости — и сказал: — Всему свое время. Признаюсь вам — я не совсем ученый — не то, что принято понимать под этим словом. Кропотливый, дотошный, готовый без конца рыться в мироздании, доказывая себе и другим затаенные в нем парадоксы. Короче говоря, не то, каким он предстает перед нами в научных изданиях.
— А вы, стало быть…
— О, я не порицаю не в коем случае тружеников науки! Просто я считаю, что есть более интересные пути приложения этих открытий. — Он отхлебнул бренди из своего стакана. — У меня уже есть несколько публикаций — в том числе одна в «Трудах философского общества». Но работа с платтнеритом…
— И что она?
У меня странное предчувствие. Здесь кроется нечто большее, чем изучение природы света или оригинального вещества.
Я невольно потянулся в кресле, заметив, как оживилось его лицо. Была середина ночи — мир словно замер вокруг, онемел — и каждая окружающая деталь приобрела особое значение. Словно пропитываясь тайной мироздания. Я услышал таинственный стук часов во всем доме: настенных «ходиков», карманной «луковицы» и остальных хронометров, расставленных по этажам.
— Скажите, скажите мне. Что вы имеете в виду? Ведь вы не договорили.
Он одернул свой забавный донжуанский сюртук.
— Я уже говорил вам о том, что искажения света, преломляющегося в платтнерите, имеют темпоральную природу. Что это значит? Это значит, что луч, перемещается между двумя точками пространства без вмешательства времени. И, как представляется мне, напряженно продолжал он, — таким же образом — теоретически — могут перемещаться материальные предметы. Объекты. Если смешать платтнерит с подходящей кристаллической субстанцией: например, кварцем или другим природным минералом…
— То?..
Тут он пришел в себя: отставил решительным движением стакан с недопитым бренди и оперся локтями на стол. Зеленые глаза его были совсем рядом. Он смотрел на меня в упор.
— Не уверен, что имеет смысл продолжать. Вы видите: я был с вами искренен. Настало время вам ответить такой же искренностью. Вы готовы?
Вместо ответа я еще раз посмотрел ему в глаза — глаза, смотревшие сквозь 18 лет, глаза, которые я каждый день видел в зеркале для бритья.
— Кто вы? — прошептал он, словно опасаясь ответа.
— Ты знаешь. Или до сих пор не догадался?
Пауза стала затягиваться. Морлок заерзал в кресле, но сейчас его присутствие было призрачным и почти невероятным — не имеющим значения для нас обоих.
Наконец Моисей выдавил:
— Да, да. Кажется, я понял.
Я не спешил обрушить на него всю тяжесть правды. То, что Моисею представлялось интригующим вымыслом, полуфантастическим предположением, воплотилось в реальном объекте, сделанным моими — и его — руками. Столкнуться с воплощением мечты. Да еще и с самим собой, пришедшим из другого времени — было непростым испытанием.
— Мое появление здесь — неизбежный результат твоих поисков. — подчеркнул я.
Он взглянул на меня по-новому, скользнув оценивающим взглядом по моему лицу, волосам, одежде.
Я пытался разглядеть себя посмотреть на себя со стороны, глазами двадцатишестилетнего. Тут же невольно я пригладил волосы, которых не расчесывал с самого 657 208-го года, и втянул живот, в молодости не имевший таких очертаний. И все равно особого восторга в его лице не ощущалось.
— Посмотри как следует, — с чувством сказал я. — Перед тобой твое будущее.
Он почесал подбородок.
— Малоподвижный образ жизни? И оттопырил большой палец в сторону Нево. — А это кто? Неужели…
— Гость из будущего, — кивнул я. Из 657 208-го. Доставленный сюда на машине, которая существует пока лишь в твоей голове, как идея.
— Гм. Не терпится задать массу вопросов. Ну, и как?
— Что — как?
— Что со мной произошло дальше? Я достиг успеха и славы? Женился? Ну и тому подобные пустяки. Пожалуй, лучше об этом и не спрашивать. — Он снова метнул взгляд на Нево. — Вот будущее рода «гомо сапиенс» — это будет поинтереснее.
— Ты что — не веришь мне?
Он снова взял стакан, обнаружил, что тот пуст, и поставил на место.
— Не знаю. Просто… все это странно. Любой может заявиться с порога и сказать, что он — это я, только из будущего.
— Но ты же сам уже понял, что такое возможно. И потом — вглядись в мое лицо!
— Сходство есть, признаю. Но сходство еще ничего не значит. Может, все это вообще дружеский розыгрыш, — он пристально и подозрительно посмотрел на меня. Потом взгляд его стал и вовсе сердитым. — Желаете выставить меня дураком?
— Ну, а предположим, что это не так.
— Не так? — он снова поскреб подбородок. — Ну, даже если и не так, если отмести возможность дружеского розыгрыша — друзья в курсе, чем занимаюсь я. Но в таком случае…
— В таком случае… — помог я.
— У вас должна быть определенная цель, для того, чтобы заявиться в собственное прошлое.
— Совершенно верно, — я поднял палец, вспомнив, что имею дело с легко возбудимым молодым человеком. Между тем нам предстояло решить жизненно важный вопрос. — Да. Я прибыл в прошлое не просто так. Не для того, чтобы полюбоваться на себя, не для пустого развлечения. Насколько тебе самому известно, я ничего не делал в жизни ради пустого развлечения.
Он надменно выпятил подбородок.
— Это все фразы. Неужели все дело во мне. Кто я? Даже не ученый — так, лудильщик, дилетант. Я не политик и не пророк. Зачем ради меня являться тени из будущего?
— Дело в том, что ты изобретатель самого грозного оружия, когда-либо сконструированного на Земле. Ты автор Машины Времени.
— И что же вы должны сообщить мне?
Что ты должен немедленно, как можно скорее избавиться от платтнерита. Займись чем-нибудь другим, найди новую тему для исследований. Ты не должен заниматься Машиной Времени — это очень важно! Иначе все рухнет.
— Рухнет — что?
— Все. Целые миры исчезнут из мироздания — только благодаря Машине Времени и твоему неуемному любопытству.
Сдвинув кончики пальцев перед собой, он посмотрел на меня.
— Ну, хорошо. Очевидно, у вас есть еще, о чем рассказать. Это длинная история? Может быть, принести еще бутылку бренди — или чаю, например?
— Нет. Большое спасибо, — с чувством произнес я. У нас, — я подчеркнул «нас», — нет времени на чай. Я постараюсь быть максимально краток.
И я поведал ему историю, всю как есть, с самого начала — про изобретение и оба своих путешествия в Будущее. Про свои смелые эксперименты, про Элоев и Морлоков, и про то, что обнаружил по возвращении.
Несмотря на крайнюю усталость — по моим расчетам, я не стал уже вторые сутки — по мере своего рассказа я все больше загорался, то и дело бросая взгляд на лицо морлока в пламени свечи — мое доказательство истинности этой истории. Поначалу меня смущало присутствие Нево, безмолвно внимавшего моей пылкой речи, но вскоре я заметил, что и Моисей начинает поглядывать в его сторону морлока, всякий раз по-новому удостоверяясь в моих словах.
Но вскоре мой рассказ захватил его настолько, что он не сводил глаз с моего лица.
6. Вера и скепсис
Ранняя летняя заря уже занялась, когда я приблизился к окончанию своего рассказа.
Моисей сидел в кресле, уперев ладонь в подбородок — взор его был прикован ко мне. Наконец он сказал:
— Ладно. — И еще раз повторил: — Пусть будет так.
Он встал, потянулся и подошел к окну. Раскрыв створки, он выглянул в туманное светлеющее небо.
— Замечательная история, — протянул он. — Просто великолепная.
— Но это еще не все, — заметил я охрипшим голосом — в горле у меня уже несколько раз пересохло, а бренди давно закончилось. — Во время второго путешествия во времени я очутился в другой Истории. Машина Времени — это сокрушитель Историй. Это Разрушитель Миров и Рас. Неужели тебе непонятно, что ее нельзя изобретать?
Моисей обернулся к Нево.
— А что вы скажете об этом — человек из будущего?
Кресло Нево оставалось в тени — он выбрал самый темный угол гостиной, где и прятался от приближающихся солнечных лучей.
— Я не человек, — возразил он ровным холодным голосом. — Но, тем не менее, я из будущего — одного из бесчисленных миров или возможных его вариантов. Все это похоже на правду — во всяком случае, логически возможно. Машина Времени вмешивается в Историю, всякий раз направляя ее по новому пути. Сам принцип ее действия состоит в искажении Истории, благодаря свойствам платтнерита. Как это материал искажает проходящий сквозь него свет, так же и ваше изобретение всякий раз деформирует историю, проходя сквозь нее. Тут есть много общего.
— Ну, это уже метафоры, — вмешался я. — Я тоже готов допустить, что появление Машины времени на карте Истории — нечто сродни движениям коня на шахматном поле. Эта фигура — единственная из всех, движется по доске не линейно. Но и ее путь можно рассчитать, он имеет максимально допустимое количество вариантов.
Это возражал я — но "Я" — восемнадцатилетней давности. Я стоял у окна, дышал свежим рассветным воздухом и размышлял вслух, по мере того как поднимающееся Солнце золотило его профиль:
— Однако пока мои исследования еще в колыбели и ваши голословные утверждения…
— Голословные?
Юнец! Мальчишка! Как смеет он критиковать себя самого — в возрасте. Где уважение к старшим? И самоуважение, в конце концов!
— Да ведь это же я тебе говорю! Опомнись, упрямец! Я привел тебе человека… существо из будущего, какие тебе еще нужны доказательства?
В ответ он только покачал головой.
— Слушайте, я устал. Всю ночь на ногах, тут и бренди не поможет. Похоже и вы нуждаетесь в отдыхе. В этом доме есть несколько свободных комнат: я провожу вас.
— Я сам знаю дорогу, — с достоинством отрезал я.
Он оценил ситуацию с юмором — на лице его впервые появилось нечто вроде улыбки.
— Я распоряжусь, чтобы мисс Пенфорд принесла вам завтрак. Хотя… — тут он посмотрел на Нево, — возможно, лучше подать его в гостиную.
— Пойдем, — сказал он. — Судьба расы несколько часов может и подождать.
Давно я так не спал — таким глубоким, очищающим сном. Я был разбужен Моисеем, который принес мне кувшин подогретой воды.
Одежду я сложил на кресле: точнее, это была уже не одежда, а обноски — после столь долгих скитаний там смотреть было не на что.
Он поймал мой взгляд и сказал, словно бы прочитав мысли:
— Если желаете, можете взять халат. Извини, старина — тут он со смехом перешел на «ты», оценив абсурдность ситуации — уважение к себе самому, старшему! — остальные мои вещи вряд ли придутся тебе впору!
Такое бесцеремонное поведение слегка вывело меня из себя.
— Придет день — и ты станешь «стариной». Тогда ты вспомнишь… Впрочем — не бери в голову! — заключил я.
— Я распоряжусь, чтобы твою одежду почистили и заштопали. Спускайся вниз, когда будешь готов.
В гостиной завтрак был подан через буфет, отделяющий это помещение от кухни, слугам не было нужды появляться здесь. Моисей с Нево уже собрались. Моисей был в том же костюме, что и вчера — или точной его копии. Яркое утреннее Солнце окрасило попугайские тона во что-то уж вовсе крикливо-несообразное. Что же до Нево, на морлоке откуда-то появились короткие штанишки и потрепанная курточка. По самые очки была нахлобучена шапка — очевидно, чтобы скрыть мохнатое лицо. Он стоял неподвижно как статуя возле буфета.
— Я предупредил мисс Пенфорд, чтобы она не заходила, пока у меня гости, — сказал Моисей. — Сюртук на спинке стула — он на него великоват. Мне удалось отрыть в чулане свою школьную форму — она провоняла нафталином, но так он выглядит еще ничего.
— А теперь, — подошел он к Нево, — Позвольте вас обслужить, сэр. Что вы предпочитаете: яичница, бекон, тосты, сосиски?
Все тем же ровным текучим голосом Нево попросил объяснить ему происхождение названных предметов. Моисей сделал это наглядно: поднимая на вилке, например, ломтик бекона и рассказывая о происхождении свиней, их сущности и прочем.
После этакого экскурса в мир человеческой кулинарии Нево выбрал дольку разрезанного яблока и стакан воды, а затем ушел в самый темный угол.
Что до меня, то после диеты на харчах у морлоков я наслаждался завтраком так, словно это была моя последняя пища, съеденная в 19-м веке. Если бы я знал, что так оно и окажется!
После завтрака Моисей проводил нас в курительную. Нево тут же занял темный угол, а мы с Моисеем уселись в кресла друг напротив друга. Опираясь на подлокотник, Моисей вытащил трубку из жилетного кармашка и раскурил ее.
Я наблюдал за ним, едва сдерживаясь. Внутри у меня все клокотало. Как он чертовски спокоен!
— Тебе что, нечего сказать? Я принес тебе грозное предупреждение из будущего — даже из двух будущих, а ты…
— Да, согласился он. — Впечатляющая история. Но, — продолжал он, пыхтя чубуком, — Я все-таки не уверен…
— Не уверен? — воскликнул я, вскакивая. — Но как мне убедить тебя? Что еще нужно для доказательства…
— Сдается мне, что в твоем рассказе есть несколько логических прорех. Да присядь ты.
Я устало сел на место.
— Что за прорехи?
— Посмотрим вот с какой стороны. Ты утверждаешь, что я — это ты, и, соответственно, наоборот. Так?
— Точно. Мы — два ломтика единой четырехмерной сущности, взятые из различных точек и совмещенных в одной точке пространства с помощью Машины Времени.
— Очень хорошо. Но давай рассуждать логически: если ты был когда-то мной, то должен разделять мои воспоминания.
— Я… — и тут я осекся.
— В таком случае, — победоносно произнес Моисей, — с заметным триумфом торжеством. — Что ты можешь сказать о некоем загорелом незнакомце, который однажды постучался к тебе посреди ночи? Ага!
Естественно, таких воспоминаний у меня не было. Не стоило даже напрягать память. Опешив, я обратился за помощью к Нево:
— Как такое может быть? Получается, мое прибытие в прошлое невозможно. Логически несостоятельно. Я не смог бы переубедить Моисея Младшего, потому что никогда не встречался с Моисеем Старшим, который также должен был переубеждать меня в свою очередь!
Морлок возразил:
Причина и следствие при использовании Машины Времени становятся устаревшими понятиями.
Однако Моисей Младший все так же с вызовом продолжал:
— А вот вам еще одна головоломка. Предположим, что я согласился с вами. Я принял твою историю о путешествии во времени на веру, меня убедили картины будущего… и так далее. Предположим, что я согласился разрушить Машину Времени.
— Получается, она никогда не была построена и…
— И ты никогда бы не смог появиться здесь.
— И машина была бы построена…
— И ты бы снова смог вернуться сквозь время… и так до бесконечности, как отражение свечи, помещенной меж двумя зеркалами! — торжествующе воскликнул он.
— Да-а. Получается мертвая петля времени. — Заметил Нево. — Изобретатель должен сконструировать машину, чтобы удержать себя от ее изобретения.
Я уронил лицо в ладони. Удручал меня не столько полный крах моего замысла, сколько то, что Моисей Младший оказался разумнее меня. Я совершенно не обратил внимания на этот логический парадокс! — вероятно потому, что старость отнимает не только силы, но и разум. Логические способности слабеют с возрастом, как и тело.
— И, несмотря на эти логические пикировки, тем не менее — это правда.
— Что — правда?
— Все рассказанное — правда. Это единственный способ остановить разрушение. — прошептал я. — Машина не должна быть изобретена.
— Тогда объясни мне, — уже с меньшей симпатией продолжал Моисей. — «Быть иль не быть» — похоже, не вопрос. На моем месте ты мог бы вспомнить, как тебя запрягли играть роль призрака в «Гамлете», в школьной постановке.
— Я и так прекрасно помню.
— Вопрос, как мне представляется, заключается в другом: как можно «БЫТЬ» и одновременно «НЕ БЫТЬ»?
— И, тем не менее, это правда, — сказал Нево. Морлок подался чуть вперед, к свету, и обвел нас взором поочередно. — Но мы должны перейти, как мне кажется, на позиции высшей логики — логики, которая учитывает взаимодействие Машины Времени с Историей, логики, способной иметь дело с вероятностными историями…
И в этот момент, когда я терял последнюю надежду, — послышался чудовищный рев мотора, отразившийся эхом по склону Ричмонд Хилл, за стенами дома. Казалось, земля содрогнулась под ногами от шагов исполинского монстра, и я услышал крики — и, что совершенно невероятно в такой час, в сонное раннее утро в сонном Ричмонде — ружейную пальбу!
Мы с Моисеем встревоженно переглянулись.
— Господи, — пробормотал Моисей, — Что это?
Мне показалось, что раздался еще выстрел, и за ним внезапно оборвавшийся крик.
Мы выбежали в коридор и оттуда — в гостиную. Моисей распахнул входную дверь — запор был отодвинут — и мы выбежали на улицу.
Там была мисс Пенфорд, тощая и суровая, в ядовито-желтом плаще-пыльнике и Пул, слуга Моисея. Мисс Пенфорд что-то верещала, вцепившись в руку Пула. Они мельком взглянули на нас, даже не обратив внимания на морлока — будто бы перед ними был не более чем странный француз или шотландец.
На Питершам-Роуд было скопление народа. Толпа зевак. Моисей дернул меня за рукав и указал на дорогу в направлении города. — Вот вам, — сказал он, — и аномалия.
Гигантская коробка из металла растянулась на всю Питершам-Роуд будто громадное насекомое не менее восьми десятков футов в длину. Но это не было выброшенное на берег морское чудовище. Оно медленно, но верно подползало к нам, оставляя за собой глубокий след. Броня была усеяна пятнами гнездами амбразур, которые я сначала принял за отверстия для стрельбы или перископов.
Утренний поток транспорта объезжал эту машину по сторонам. Два догкарта уже валялись перед монстром перевернутые, а сними и подвода пивовара, с дико ржущей лошадью, прищемленной оглоблями и пивом, хлещущим из разбитых бочек.
Один парень в шляпе метнул в железное чудовище булыжник в железный бок. Глухо звякнула броня, на которой не осталось ни царапины. Вскоре последовал ответ: из амбразуры высунулся ружейный ствол, брызнувший огнем — и юноша рухнул как подкошенный и остался лежать на мостовой.
Толпа тут же стала растекаться по соседним улочкам, последовали новые крики. Мисс Пенфорд рыдала, утирая слезы рукавом плаща. Пул повел ее к дому.
Внезапно в железной штуковине лязгнул и распахнулся люк, и внутри мелькнули внутренности машины и лицо (как мне показалось, в маске), посмотревшее в нашу сторону.
— Это из Времени, — сказал Нево. — И оно пришло за нами.
Я энергично повернулся к Моисею.
— Ну что? Теперь ты веришь?
7. Джаггернаут лорда Рэглана
Моисей нервно усмехнулся, лицо его побледнело, и на высоком лбу выступили капли пота.
— Очевидно, ты не единственный путешественник во времени!
Эта передвижная крепость наступала по дороге в сторону моего дома. Длинная плоская коробка с крышкой наверху. Она была окрашена в пятнистый защитный цвет: зеленый и грязно-коричневый, словно постоянным местом ее обитания были болота и бездорожье. Колеса — или то другое, на чем она передвигалась, были укрыты броней. Крепость перемещалась со скоростью примерно шести миль в час и, несмотря на изгиб холма и неровности местности, шла на удивление ровно.
На улице уже не осталось ни души, кроме нас троих и прищемленной лошади с пивоварни. Тишину нарушал лишь монотонный рев двигателя и жалобное ржание животного, попавшего в капкан.
— Такого я не помню, — заметил я Нево. — Во всяком случае, в моем 1873-м этого не случалось.
Морлок уставился на приближающуюся крепость в очки.
— Мы снова сталкиваемся, — ровным тоном сообщил он, — со множественностью Историй. Вы уже увидели две версии будущего, 657 208-го. А теперь перед вами два варианта вашего века.
Крепость остановилась, моторы утробно взревели внутри. Теперь было видно, что из разных бойниц на нас глядят такие же лица в масках.
— Может, лучше убежать, пока не поздно? — шепотом спросил Моисей.
— Сомневаюсь. Видите ружейные стволы, что торчат из бойниц? Не знаю, что тут происходит, но похоже у этих людей на нас свои планы.
— Давайте вести себя достойно. Направимся им навстречу, — предложил я. Покажем, что мы их ничуть не боимся.
И по булыжной мостовой мы направились в сторону Питершам-Роуд.
Стволы ружей и пушек проследили наш путь и лица в масках, поверх которых встречались и полевые очки, — не на минуту не оставляя нас без присмотра.
Когда мы приблизились, я смог получше осмотреть крепость. Как я и говорил, более восьмидесяти футов в длину и десяти в высоту. По бокам она была обложена тяжелой пушечной броней. Нижняя часть поднималась, открывая не колеса — а ноги! Тяжелые столбы, подобные слоновьим, оставлявшие на земле странные отпечатки в виде птичьих лапок. Перемещение на таких ногах и помогало тяжелой машине сохранять равновесие даже на крутых участках склона.
На носу крепости болтались тяжелые металлические цепи с барабаном. Они звенели в воздухе, точно извозчичьи вожжи, издавая страшный шум при движении. Предназначение подобного устройства мне было неясно.
Ярдах в десяти от тупого носа машины мы остановились. Дула винтовок по-прежнему смотрели на нас. Из парового двигателя сильно несло дымом.
Даже теперь, вспоминая те события, я содрогаюсь. Теперь и прошлое утратило стабильность и постоянство. Я не просто лишил мир его будущего, но и отобрал у себя единственное прошлое. Теперь все стало вариативным, факультативным — и не уникальным. Время: будущее и прошлое стало расползающейся массой. Оставалось жить лишь настоящим.
Машина Времени настигла меня и в прошлом — это были как вездесущие круги от камня, однажды брошенного в безмятежные воды Реки Времени.
— Кажется, это британец, — заговорил Моисей, прерывая мои тягостные раздумья.
— С чего ты взял?
— Видите этот значок полка на нижней части брони?
Я пригляделся — очевидно, у Моисея зрение было острее моего. Я никогда не интересовался военным делом армейскими регалиями, но, похоже, Моисей был прав. Он прочел другие нанесенные трафаретом на броню надписи черной краской: «Места для личного состава» — гласили они — «Топливные баки», — говорили другие. Это Британские либо американские колониальные войска — из ближайшего будущего, где язык еще не претерпел существенных изменений.
Послышался металлический скрежет — словно бы встретились два листа брони. Впереди на корпусе провернулось колесо — и распахнулся люк, открывая темные внутренности железной пещеры. Оттуда была скинута веревочная лестница. По ней спустился некто в военной форме и поспешил к нам. Одет он был в брезентовый комбинезон поверх гимнастерки такого же пятнисто-защитного цвета. Тяжелые металлические эполеты сверкали на его плечах. На голове был черный берет с полковым значком. На боку болталась плетеная кобура и еще несколько подсумков впереди — очевидно, набитых боеприпасами. Я заметил. Что кобура предусмотрительно расстегнута и рука в перчатке находилась все время рядом с ней наготове.
И что поразительнее всего — лицо его было скрыто жуткой маской — очки и хобот вроде того, что можно наблюдать у мухи под микроскопом.
— Боже, — прошептал Моисей, — Что за чудище!
— Да уж, — нахмурился я, внутренне готовый к любому повороту событий. — Эта маска — защита от газа. Комбинезон и перчатки тоже. Судя по всему, они готовы к газовой атаке. А что вы скажете об эполетах? Думаю, он экипирован против любых неожиданностей.
— Из какого же брутального века занесло его сюда, в мирный 1873-й?
— Я думаю, Моисей, это гость из самого мрачного будущего, которое только можно себе представить — Будущего Войны!
Воин между тем приближался. Он глухо пробубнил в маску слова, в которых можно было опознать начальственный тон, говоривший о том, что перед нами офицер, но из слов его я ничего не понял.
— Это германец! — жарко прошептал Моисей. К тому же с жутким акцентом. Откуда это могло взяться?
Я сделал шаг навстречу, поднимая руки:
— Мы англичане. Вы понимаете?
Я не мог видеть его лица, но по движению плеч понял, что это его устраивает. Теперь можно было разобрать голос: он принадлежал молодому человеку в армейском панцире. Он торопливо сказал:
— Прекрасно. Следуйте за мной.
Похоже, ничего другого нам не оставалось, как подчиниться.
Молодой воин выжидательно стоял у люка, с рукой на кобуре, следя за тем как мы по очереди взбираемся наверх.
— Скажите мне одну только вещь, — обратился к нему Моисей. — Зачем эта штуковина впереди на цепях?
— Противоминный цеп, — последовал короткий ответ.
— Противоминный? — недоуменно переспросил мой двойник.
— Цепь волочится по земле впереди «Рэглана». И мины взрываются прежде чем мы успеваем наехать на них.
Переварив эту информацию, Моисей забрался следом за мной.
— Британец, — удовлетворенно поделился он наблюдением. — Мимика выдает. Видели, как он мне показывал?
— Вы что, способны отличить германца от британца по одной только жестикуляции?
Моисей не ответил. Вместо этого он продолжил восхищаться совершенством техники:
— Вы посмотрите, что за броня! Пули для нее все равно что капли дождя — они просто сплющиваются и скатываются. Такую махину пробить можно только хорошей артиллерией.
Люк захлопнулся, плотно запечатав нас во тьму. Резиновая прокладка удерживала от проникновения не только света из внешнего мира, но и воздух. Нас повели узким коридорчиком вдоль длинного борта. Отовсюду слышался шум двигателей, пахло машинным маслом и керосином запахами, в которые вмешивался резкий аромат бездымного пороха. Здесь было жарко, и вскоре я почувствовал, что воротник намокает от пота. Единственный источник света — две лампы горели в глубине коридора. В сумраке я заметил по пути очертания восьми громадных колес диаметром по десять футов, выстроившихся по бокам крепости — за ними проходила обшивка. На носу крепости сидел единственный воин в брезентовом кресле в окружении рычагов, циферблатов и устройств, походивших на линзы перископов. На корме располагался двигатель и система передач. Все это напоминало во много раз увеличенную систему локомотива. Механизм обслуживали несколько человек в таких же масках с хоботами, комбинезонах и перчатках. Они возились словно жрецы вокруг металлических идолов.
Небольшие тесные кабинки свисали с потолка. В каждой из них находилось по солдату с полным боекомплектом и оптикой.
Наш провожатый снял, наконец, маску — и взмокшие от пота мальчишеские вихры упали на разгоряченный лоб. Солдату — или адъютанту не было и двадцати.
— Пройдемте вперед, — сказал он. — Вас ждет капитан.
Под молчаливыми взорами солдат, подвешенных в люльках, мы стали пробираться дальше, гуськом друг за другом.
Наконец, нас впихнули в то, что можно было назвать рубкой. Металлический купол изнутри был обложен медными пластинами. Здесь стоял капитан — та же форма, только перетянутый крест-накрест кожаными ремнями портупеи.
Капитан был без противогаза. Широкоскулое лицо моряка, только не обветренное и не загорелое — лучи солнца давно не касались этой кожи. Скорее всего, он годами жил внутри этой металлической черепахи. Капитан снял перчатку и протянул мне руку. Ладонь оказалась маленькой, почти детской. Я с удивлением присмотрелся к этому человеку.
— Мы не рассчитывали на такое число пассажиров, но все равно рады приветствовать вас всех.
Голубые глаза переметнулись с Моисея на Нево и в них блеснула озорная искра. — Добро пожаловать на борт «Лорда Рэглана» Меня зовут Хилари Бонд, капитан девятого батальона Королевского джаггернаутского полка.
Это была правда! Капитаном корабля — опытным и видавшим виды воином, командиром смертоносной машины, страшнее которой я не видел ничего на свете — была женщина.
8. Возобновление старого знакомства
Она улыбнулась, при этом стал заметен шрам на подбородке — и тут я понял, что ей не больше двадцати пяти лет.
— Послушайте, капитан, — заговорил я. — Хотелось бы знать, по какому праву вы нас задержали.
Она нимало не смутившись, она отвечала:
— Моя задача — сохранение национальная безопасность в первую очередь. Так что извините, если вам были доставлены неудобства…
Но тут вперед выступил Моисей. Его шикарный костюм смотрелся совсем ни к месту в такой милитаристской обстановке.
— Мадам капитан, о какой национальной безопасности может идти речь в 1873-м году!
— В 1938-м, — поправила она, пылая духом милитаризма и агрессивности. — Моя задача — охранять дом на Питершам-Роуд, где происходит научный эксперимент и предотвратить анахронистическое вмешательство в него.
Моисей поморщился.
— "Анахронистическое вмешательство" — полагаю, речь идет о путешественниках во времени.
Я улыбнулся.
— Прелестное слово — вмешательство. И вы полагаете, для этого достаточно оружия?
Тут заговорил Нево.
— Капитан Бонд, — медленно произнес Морлок, — уверен, вы и сами видите, что ваша миссия логически абсурдна. Вы знаете, кто эти люди? Как вы можете охранять эксперимент от вмешательства, если его автор — и он указал мохнатой лапой на Моисея, — будет похищен из своего времени?
При этом Бонд на несколько затянувшихся секунд остановила взгляд на морлоке. Затем она посмотрела поочередно на нас с Моисеем — и, думаю, отметила несомненное сходство.
Наконец она бросила несколько отрывистых слов сопровождавшему нас воину, который тут же исчез из рубки.
— Я немедленно проинформирую об этом Министерство Военно-воздушных Сил, как только мы вернемся. Они очень заинтересовались вами, и, полагаю, вы сможете обсудить этот вопрос со штабом.
— Какое возвращение? — вмешался я — Вы что, хотите сказать, мы «возвращаемся» в 1938-й год?
Не дрогнув лицом, она отвечала:
— Парадоксы перемещения во времени — не моя епархия. Но в министерстве найдутся умные головы, способные это распутать.
За спиной послышался смех Моисея — громкий и несколько истеричный.
— Роскошно, — проговорил он. — Теперь мне и вовсе не надо конструировать эту чертову машину!
Нево уныло посмотрел на меня:
— Боюсь, что путаница заходит слишком далеко. Мы совсем отдалились от первичной исторической версии. Той, которая существовала до запуска машины.
Тут на помощь поспешила капитан Бонд.
— Понимаю ваши чувства. Но уверяю — вашей безопасности ничто не грозит, поскольку я здесь. — И еще, — мило улыбнулась она. — для вашего успокоения я привела кое-кого, способного все уладить. Это человек из вашего времени, возможно, вы уже догадываетесь, кто.
Тут из темноты выступила фигура. С теми же эполетами, амуницией и хоботом шланга до пояса. Но на его униформе не было военных нашивок и значков. Фигура медленно двигалась, опираясь на стены по неудобному коридору. Она хранила все признаки преклонного возраста, и над ремнем нависал живот.
Послышался старческий надтреснутый голос, едва слышимый сквозь рокот машин:
— Боже праведный, это вы! — он протянул ко мне руки. — Вот уж не думал, что увижу вас после того злополучного четверга, когда вы исчезли в вечности!
Как только он вышел на свет, я испытал новое потрясение. Несмотря на помутненный взор и согбенную годами спину, и волосы, в седине которых уже с трудом можно было отыскать природный цвет и несмотря на то что широкий лоб был обезображен шрамом, похожим на следы ожога, это был без сомнения, он, Филби.
— Черт меня раздери!
Филби заржал, подходя ко мне. Я схватил его руку, дряблую и пожелтевшую, в старческих веснушках, и понял, что ему никак не меньше семидесяти пяти.
— Вас-то, может, и раздери. Да и нас всех следом. Но как же я рад видеть вас, старина!
Мельком он посмотрел на Моисея: не знаю, оценил ли сходство старик. Но, во всяком случае, не удивился.
— Филби, у меня столько вопросов!.. Ну, теперь-то вы мне обо всем расскажете!
— Да уж, думаю, вопросов у вас поднакопилось. Затем они и вытащили меня из-под Купола. Я тут ответственный за акклиматизацию — короче, помочь вам освоиться в местной жизни.
— Но, Филби… ведь только вчера — как же вы дошли до такой жизни?
— Как я пришел к этому ? — он цинично хлопнул рукой по животу, показывая, чем стал. — Время, друг мой, время. Эта чудесная река, на груди которой, можете нам поверить, резвишься как водяной клоп, но все равно тебя сносит вниз по течению. Время человеку не друг. Мне это перемещение во времени далось нелегко, минуло сорок семь лет с нашей последней вечеринки в Ричмонде, когда вы показывали нам самодвижущийся рубанок, который при нажатии на рычаг якобы растворился в будущем или прошлом. А потом вы и сами пропали в Послезавтра.
— Старина Филби, — выпалил я, сжимая его руку. — И все же, теперь вы должны признать, что я оказался прав. Это не шарлатанство.
— Да уж, всех вы заткнули за пояс, — прокряхтел он, горестно посмеиваясь.
— Ну, а теперь, — вмешалась капитан, — позвольте, джентльмены, распорядиться. Старт через несколько минут.
С этими словами, признательно кивнув Филби, она переключилась на экипаж.
Филби вздохнул:
— Ну что ж, пойдем. Здесь есть место на корме, где можно с уютом расположиться: так немного меньше шума и грязи…
— Чем?.. — усмехнулся я.
— Чем везде.
И мы снова отправились назад по коридору.
По пути я успел рассмотреть еще некоторые детали механизма. Длинные оси вращались вокруг главного вала, под которым был расположен металлический пол. Оси приводили в движение громадные колеса-маховики. Именно к ним крепились столбы, похожие на слоновьи ноги, с помощью которых машина перемещалась в пространстве. От колес летела дорожная грязь, попадая в машинное отделение, где смешивалась с машинным маслом, образуя особый прогорклый запах. С помощью осей регулировался подъем колес, отчего ноги приспосабливались к любой перемене высоты рельефа. Ноги также поднимались на специальных пневматических поршнях. С помощью этого устройства крепость могла «идти» по любым неровностям поверхности и склонам. И даже под уклон.
Моисей обратил мое внимание на стальную коробку в центре механизма.
— Тебе не кажется это странным?
И он указал на прутья, торчавшие из коробки — как будто кварцевые. — Похоже, они тут совершенно ни к месту.
Я присмотрелся: в смутном электрическом свете я разглядел знакомый зеленоватый блеск между слоями кварца и никеля.
— Платтнерит, — прошептал я Моисею. — Никаких сомнений — все это взято из нашей лаборатории. Прототипы модели, которые я делал на пути к созданию аппарата.
Моисей кивнул:
— Судя по всему, эти люди не овладели секретом производства платтнерита.
Тут меня одернул морлок, указывая на какую-то темную нишу в моторном отсеке. К собственному восторгу, я обнаружил там мою Машину Времени, в целости и сохранности, очевидно, поднятую с Ричмонд Хилл лебедками в ходячую крепость. На полозьях оставались клочья травы. Машина была бережно обернута веревками и принайтована паутиной тросов.
Мне захотелось немедленно броситься к ней, как в прошлый раз, прорваться сквозь строй часовых, охранявших ее, и овладеть машиной. Пусть я вернусь домой, что бы ни случилось…
Но я прекрасно понимал, что попытка эта обречена на провал, и заставил себя успокоиться. Выбросил эти мысли из головы. Часовые успеют пристрелить меня прежде, чем я дотронусь до рычага. Тем более, после всего, что случилось, по-видимому, я безнадежно заблудился во времени, и каждый мой полет на машине приводил к еще большей путанице. Ничего похожего на возвращение в мирный и безмятежный 19-й век у нас не получалось.
Тут подошел Филби.
— Как механика, а? — он старчески бодро похлопал меня по плечу. — Вся эта хитроумная машинерия была изобретена сэром Альбертом Стерном, ставшим главным конструктором в начала Эпохи Войны. Я видел всех его механических зверей. Этот джаггернаут больше всего напоминает черепаху, не правда ли? Есть и другие игрушки. А вот посмотрите, — моторы от роллс-ройсовского «Метеора» — целая шеренга! И коробка передач от «Меррит-Брауна», заметил? Хорстманновская подвеска с тремя такими характерными штуковинами с каждой стороны…
— Да, — вмешался я, но, старина Филби, для чего все это?
— Как для чего? Для ведения военных действий, само собой.
Филби махнул рукой вокруг. — Вот он, джаггернаут, вид изнутри. Класса «Повар», одна из последних моделей. Главная цель джаггернаута — прорвать осаду Европы. Рэглан довольно подходящее имя, не так ли? Ведь это он, лорд Фитцрой «Рэглан» устроил заваруху при осаде Севастополя. Возможно, старина Реглан, узнай он, что его имя…
— Подожди, — остановил я его. — Я не ослышался? Ты сказал «осада Европы»?
Он с грустью посмотрел на меня.
— Прости, — сказал старый Филби, — Ведь меня именно за тем сюда и послали, чтобы объяснять тебе. Вот ведь дырявая память! Сейчас я расскажу тебе, что случилось после 1914 года, когда мы вступили в войну.
— С кем?
— С германцами, разумеется. А с кем же еще? Вот тут-то все и началось.
Он так легко, как о само собой разумеющемся говорил о будущем Европы, на 24 года погрузившейся во мрак и хаос войны, что у меня невольно похолодело сердце.
9. В глубь времен
Мы зашли в тесное помещение футов десяти площадью, чуть больше той стальной коробки, размешенной в машинном отсеке джаггернаута. Единственная электрическая лампочка светила с потолка на обитые стеганой кожей стены, скрывая холод вездесущего металла, несколько приглушая рев двигателей — хотя вибрация корпуса ощущалась и здесь, даже сквозь прокладку. Еще здесь находился небольшой шкафчик.
Филби пригласил нас сесть в кресла, а сам стал рыться в шкафчике.
— Вас надо привязать как следует, — проскрипел он. — Эти перемещения во времени — чистая карусель в парке аттракционов. Здорово укачивает.
Мы с Моисеем расположились лицом друг к другу — как тогда, в курительной. Нево не сразу разобрался с застегивающейся пряжкой и в конце концов запутался бы в ремнях, если бы Филби не поспешил ему на помощь, укоротив стропы.
Затем старик заковылял ко мне с чашкой чая — китайского фарфора, с трещиной. Рядом с треснувшей чашкой из китайского фарфора лежало печеньице.
Я не сдержался и рассмеялся:
— Филби, повороты судьбы не перестают изумлять меня. Вы что, устроились здесь стюардом, в этой черепахе?
— Комфорт, пусть даже минимальный, облегчает жизнь в любой обстановке. Кому как не тебе знать это!
Потягивая жидкий тепловатый чай, я размышлял о текущих событиях, все больше укрепляясь в мысли, что подчиняюсь чужой воле. Меня не очень-то вдохновляла перспектива такого «возвращения» во время, которого я не знал, где к тому же шла затяжная средневековая война.
— Филби, а вы не заметили ничего странного в моих компаньонах?
Я представил его Моисею, и Филби немедленно приступил к осмотру и сопоставлению, результатом чего стал чай, пролитый на подбородок.
— Вот оно — настоящее потрясение, к которому можно прийти, перемещаясь во времени, — с чувством сказал я. — Сразу забываешь весь этот вздор о Происхождении Видов и Судьбах Человечества, стоит столкнуться со своим двойником. Вот это, доложу я вам, настоящий феномен и парадокс — называй как хочешь, но скорее всего — шок!
Добрый старина Филби все же поверил не сразу и лишь получив несколько встречных ответов от нас с Моисеем, убедился, что мы — один и тот же человек, только из разных промежутков времени.
— Нечто вроде клонирования, — пробормотал Нево.
Старик, похоже, не понял ни слова.
Я подался из кресла, насколько позволяли ремни, чтобы сказать:
— Филби, неужели люди докатились до такого?
— Ты имеешь в виду войну?
— Ведь это же полный крах цивилизации! Все, что было накоплено человечеством веками непосильного труда…
— Ну, это лишь для тех людей, кто жил в наше время, — отвечал он. — Но молодое поколение, которое выросло не зная ничего, кроме войны, те, кто привык, выходит на прогулку в ожидании сирены воздушной обороны, они имеют иную систему ценностей.
Не удержавшись, я бросил взгляд при этих словах на морлока.
— Филби, а для чего — эта миссия во времени, о которой говорила капитан? Неужели из-за меня?
— Из-за Машины. Она необходима для войны. Так они, во всяком случае, считают.
Они прекрасно осведомлены об исследованиях в этой области.
— Откуда?
— Сохранились черновики ваших неопубликованных работ, и очевидцы — те, кто слышал ваш рассказ о первом путешествии, во время вашего недолгого возвращения. «Рэглан» послан охранять дом и изобретателя от возможных покушений на изобретение со стороны таких типов, как вы.
Тут Нево поднял голову.
— Что вносит еще большую путаницу в причинность, — заметил он. — Очевидно, ученые двадцатого века еще не дошли до понимания Множественности вероятностных миров. Никто не может быть уверен в прошлом. И никто в одиночку не может изменить Историю — он может лишь породить ее новые версии.
Филби уставился на него — мохнатый призрак будущего в костюмчике школьника.
— Не сейчас, — остановил я морлока. — Филби, ты все время говоришь о «них» — во множественном числе. Кто они?
Казалось, мой вопрос его удивил:
— Правительство, разумеется.
— Что за партия? — вмешался Моисей.
— Партия? Да это все осталось в прошлом Нет никаких партий.
И он поведал страшную вещь — Британская Демократия умерла, от нее остались лишь пустые слова.
— Дело в том, что здесь мы были уже готовы ко встрече с «Die Zeitmaschine». Проклятые германцы! Они из всего могут сделать — черт знает что!
И тут, при тусклом свете лампочки, под утробное рычание двигателей, я узнал знакомое чувство головокружения, которое говорило о том, что «Рэглан» снова отправляется в путешествие во времени.