1

— Еще икры? — Дэниел Клифф сделал жест в сторону блюда, и его крышка стала прозрачной. — Она свежая, обещаю. Моему шефу ее сегодня утром доставили из Ирана.

— Нет, спасибо. — Джули Дехгани коснулась губ салфеткой и решительно положила ее на тарелку. Окна столовой выходили на мост через пролив Золотые Ворота, и большинство людей, приглашенных сюда Дэниелом, намеревались провести час-другой, просто наслаждаясь этим видом, но он видел, что его светская беседа все больше раздражает гостью.

— Хочу вам кое-то показать, — сказал Дэниел и провел ее в соседний зал для совещаний. На столе она увидела беспроводную клавиатуру, настенный экран отображал интерфейс командной строки операционной системы «Линукс». — Присаживайтесь, — предложил он.

Джули села за стол.

— Если это какая-то проверка, то вы могли бы меня предупредить, — сказал она.

— Вовсе нет. Я не собираюсь просить вас прыгать сквозь какие-либо обручи. Я лишь хочу услышать ваше мнение о производительности этого компьютера.

Она слегка нахмурилась, но ей захотелось ему подыграть. Она запустила несколько стандартных контрольных программ. Дэниел увидел, как она щурится на экран, едва не протянув руку туда, где мог бы стоять настольный дисплей, чтобы еще раз проверить количество цифр в числе «флопов» подсчитывая их пальцем. Их оказалось гораздо больше, чем она ожидала, но все же не вдвое.

— Поразительно, — сказала она. — Неужели все здание набито процессорами, объединенными в сеть, а для людей остался лишь пентхаус?

— Вот вы и скажите. Это процессорный кластер?

— Гмм-м-м… — Вот и верь обещаниям не заставлять ее прыгать сквозь обручи, но на деле задачка не очень-то сложная. Она запустила несколько других контрольных программ, основанных на алгоритмах, которые невозможно выполнять параллельно. И каким бы умным ни был компилятор, эти программы заставляли компьютер пошагово выполнять строго последовательные действия.

Количество «флопов» не изменилось.

— Ладно, это один процессор, — признала Джули. — Теперь вы меня точно заинтриговали. Где он находится?

— Переверните клавиатуру.

Она увидела угольно-серый модуль — пятисантиметровый квадрат толщиной пять миллиметров, вставленный в разъем в клавиатуре. Джули осмотрела его, но не увидела ни логотипа производителя, ни других опознавательных отметок.

— Эта штуковина подключается к процессору? — спросила она.

— Нет. Это и есть процессор.

— Да вы шутите. — Она вытянула модуль из разъема, и настенный экран погас. Джули поднесла модуль к глазам и повертела. Дэниел не понял, что она ищет. Наверное, место, куда можно вставить отвертку и разобрать модуль.

— Если вы его сломаете, он станет вашим, — предупредил Дэниел, — поэтому надеюсь, что у вас есть несколько лишних сотен.

— Несколько сотен тысяч? Вряд ли.

— Несколько сотен миллионов.

Она покраснела:

— Ну, конечно. Если бы он стоил несколько сотен тысяч, то имелся бы у каждого. — Она положила процессор на стол, и, словно спохватившись, чуть отодвинула его от края. — Как я уже говорила, вы меня заинтриговали.

Дэниел улыбнулся:

— А вы меня извините за этот спектакль.

— Нет-нет, такое заслуживает чуточку театральности. Так что же это?

— Одиночный трехмерный фотонный кристалл. Никакой электроники, замедляющей работу, абсолютно все компоненты процессора оптические. Его архитектура создана с помощью нанотехнологий, которые я предпочел бы не описывать подробно.

— Вполне справедливо. — Она ненадолго задумалась. — Полагаю, вы не ожидаете, что я куплю такой процессор. Бюджета моих исследований на ближайшую тысячу лет едва ли хватит.

— На вашей нынешней должности. Но вы не прикованы к университету цепями.

— Так это собеседование перед приемом на работу?

Дэниел кивнул.

Джули не смогла удержаться, она взяла кристалл и снова его рассмотрела, словно у него была какая-то особенность, различимая человеческим глазом.

— Можете описать мне предлагаемую работу?

— Акушерка.

Она рассмеялась:

— Чего?

— Истории.

Ее улыбка медленно угасла.

— Я считаю, что в вашем поколении вы лучший специалист по искусственным интеллектам, — сказал он. — И хочу, чтобы вы работали на меня. — Он протянул руку и взял у нее кристалл. — Только представьте, что вы сможете сделать, имея такую вычислительную платформу.

— Но что конкретно вы от меня хотите? — спросила Джули.

— Вот уже пятнадцать лет вы заявляете, что конечной целью ваших исследований является создание обладающего сознанием искина человеческого уровня.

— Правильно.

— Значит, мы хотим одного и того же. Я хочу, чтобы вы добились успеха.

Она провела ладонью по лицу. О чем бы она в тот момент ни думала, было несомненно, что искушение оказалось сильным.

— Приятно, что вы настолько уверены в моих способностях, — сказала она. — Однако нам необходимо кое-что прояснить. Этот ваш прототип изумителен, и если вам когда-нибудь удастся снизить себестоимость его производства, то не сомневаюсь, что он найдет какие-нибудь необыкновенные области применения. Такой процессор будет незаменим для предсказания климата, в квантовой хромодинамике, астрофизическом моделировании, протеомике…

— Конечно. — Реально Дэниел не намеревался выпускать свое изделие на рынок. Он за собственные средства купил у изобретателя технологию его изготовления, поэтому ни другие акционеры, ни директора не могли ему указывать, как именно использовать эту технологию.

— Но искин — это совсем другое, — продолжила Джули. — Мы в лабиринте, а не на шоссе, и одной лишь скорости для успеха недостаточно. Сколько бы экзафлопов скорости ни было в моем распоряжении, они никогда спонтанно не разовьются в сознание. И вовсе не университетские компьютеры меня сдерживают — у меня в любое время есть доступ к сети совместных вычислительных ресурсов. Меня сдерживает собственное недостаточное проникновение в суть проблем, которыми я занимаюсь.

— Лабиринт — не тупик, — заметил Дэниел. — Когда мне было двенадцать лет, я написал программу для поиска выхода из лабиринтов.

— И не сомневаюсь, что она хорошо работала — для небольших лабиринтов на плоскости. Но вы и сами знаете недостатки алгоритмов таких программ. Запустите вашу старую программу работать в этом суперпроцессоре, и я все равно за полдня придумаю лабиринт, который поставит ее на колени.

— Конечно, — согласился Дэниел. — Именно поэтому я так и заинтересован вас нанять. О лабиринте искусственного интеллекта вы знаете намного больше меня, и любая разработанная вами стратегия будет неизмеримо превосходить слепой перебор вариантов.

— Я не говорила, что бреду на ощупь в темноте, — возразила она. — Если бы дело обстояло настолько плохо, я занималась бы совершенно другой проблемой. Однако я не вижу, какую принципиальную разницу может создать этот процессор.

— Что создало единственный известный нам пример разума? — спросил Дэниел.

— Эволюция.

— Совершенно верно. Но я не хочу ждать три миллиарда лет. Поэтому мне нужно сделать процесс отбора намного более совершенным, а источники вариаций — более целевыми.

Джули обдумала его слова.

— Вы хотите попытаться методом эволюции создать настоящий искин? Разумный, человеческого уровня искусственный интеллект?

— Да.

Дэниел увидел, как напряглись ее губы, как тщательно она подбирает слова, прежде чем ответить.

— При всем моем уважении, — сказала она в конце концов, — я не считаю, что вы тщательно все обдумали.

— Как раз наоборот, — заверил Дэниел. — Я планировал это двадцать лет.

— Эволюция — это история и неудач, и смертей. Вы хотя бы представляете, сколько разумных существ жило и умерло на пути к Homo Sapiens? И сколько страданий было на этом пути?

— Частью вашей работы будет свести эти страдания к минимуму.

— К минимуму? — Похоже, его слова ее искренне потрясли, словно его предложение было еще хуже небрежного предположения о том, что процесс не затронет этические проблемы. — Да какое у вас есть право вообще их причинять?

— Вы ведь благодарны тому, что существуете, разве не так? Независимо от страданий ваших предков.

— Да, благодарна, — признала она, — но в человеческом случае эти страдания не были сознательно кем-либо навязаны, а любого альтернативного пути, ведущего к появлению человека, не имелось. И если бы справедливый творец действительно существовал, то я не сомневаюсь, что он буквально действовал бы так, как описано в книге Бытия, и совершенно точно не использовал бы эволюцию.

— Справедливый и всемогущий, — уточнил Дэниел. — Жаль, что второе качество еще реже первого.

— А по-моему, для создания чего-либо по образу и подобию своему всемогущество не требуется. Лишь чуть больше терпения и самопознания.

— Но мой метод не будет подобен естественному отбору. Не такой слепой, не такой жестокий, не такой расточительный. И вы будете вольны вмешиваться в него, когда пожелаете — чтобы ввести те смягчающие меры, которые сочтете подходящими.

— Смягчающие меры? — Джули встретила его взгляд, и он увидел, как неверие в ее глазах мгновенно сменилось чем-то более мрачным. Она встала и взглянула на телефон у себя на запястье. — У меня здесь не ловится сигнал. Вы не могли бы вызвать мне такси?

— Пожалуйста, выслушайте меня. Дайте мне еще десять минут, а потом вертолет доставит вас в аэропорт.

— Я предпочла бы добраться домой самостоятельно. — Она бросила на Дэниела взгляд, ясно показывающий, что ее решение окончательное.

Он вызвал ей такси и проводил к лифту.

— Я знаю, что вы сочли это морально вызывающим, и я уважаю ваше мнение, — сказал он. — Я и не мечтал нанять того, кто считает подобные темы мелкими и тривиальными. Но если я этого не сделаю, то сделает кто-то другой. Тот, чьи намерения намного хуже моих.

— В самом деле? — Теперь в ее тоне прозвучал неприкрытый сарказм. — А как именно само существование вашего проекта помешает этому гипотетическому бин Ладену от ИИ осуществить свой?

Дэниел был разочарован — он ожидал, что она хотя бы поймет, что стоит на кону.

— Это гонка, в которой предстоит сделать выбор между богоравностью и порабощением, — сказал он. — Того, кто добьется успеха первым, остановить будет невозможно. А я не собираюсь быть чьим-то рабом.

Джули вошла в лифт. Он вошел следом.

— Знаете, как звучит современная версия «пари Паскаля»? Подлизывайся к как можно большему числу трансгуманистов — а вдруг кто-нибудь из них превратится в бога? Наверное, вам подошел бы такой девиз: «Будь добр к каждому говорящему роботу, он может оказаться дядюшкой божества».

— Мы будем добры, насколько это возможно, — сказал Дэниел. — И не забывайте, что мы сможем выбрать природу этих существ. Они будут счастливы тому, что существуют, и благодарны своему создателю. Мы можем делать отбор по этим признакам.

— Значит, вы намерены создать недочеловеков, которые станут махать хвостами, когда вы почешете их между ушей? Вы можете обнаружить, что получите от этого что-то в обмен.

Лифт прибыл в вестибюль.

— Подумайте о моем предложении, не принимайте решение сгоряча, — попросил Дэниел. — Может звонить мне в любое время.

Сегодня вечером коммерческого рейса в Торонто не было, она застрянет в гостинице, тратя на это деньги, которые у нее далеко не лишние, и думая о зарплате, которую сможет потребовать от него теперь, после столь тяжелого торга. Если она переосмыслит все это твердолобое морализаторство, взглянув на него как на осознанную стратегию переговоров, то без труда проглотит свою гордость.

Джули протянула руку, он пожал ее.

— Спасибо за обед, — поблагодарила она.

Такси уже ждало. Он прошел с ней через вестибюль.

— Если хотите увидеть ИИ до конца своей жизни, — сказал он, — то это единственная возможность осуществить такое желание.

Она повернулась в нему:

— Может быть, и так. Посмотрим. Но лучше потратить тысячу лет и сделать все правильно, чем десятилетие и добиться успеха вашими методами.

Глядя вслед уезжающему в туман такси, Дэниел заставил себя принять реальность: она никогда не передумает. Джули Дехгани была первой в его списке, идеальным сотрудником. И он не мог сделать вид, что не потерпел неудачу.

Но все же незаменимых нет. В какой бы восторг ни привело бы его согласие Джули, в его списке еще много других имен.

2

Запястье Дэниела защекотало — пришло сообщение. Он взглянул на циферблат часов и увидел зависшее над ним слово «УСПЕХ!»

Собрание совета директоров почти закончилось. Он вспомнил о самодисциплине и не позволил себе отвлечься еще десять минут. С помощью WiddulHands.com он заработал свой первый миллиард, и это все еще был превосходящий другие сайт социальной сети для детей возрастной группы до 3 лет. Прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как он основал свою компанию, и ее деятельность развилась во многих направлениях, однако он не намеревался снять руки с рычагов управления.

Когда собрание закончилось, он выключил настенный экран и с полминуты расхаживал по пустой комнате для совещаний, поворачивая голову в стороны и разминая плечи. Затем произнес: «Люсьен».

На экране появился Люсьен Грейс.

— Значительный успех? — спросил Дэниел.

— Несомненно. — Люсьен пытался вежливо смотреть Дэниелу в глаза, но что-то упорно заставляло его отводить взгляд. Не дожидаясь объяснений, Дэниел сделал жест в сторону экрана и вывел на него то, что видел Люсьен.

Пустынный и каменистый ландшафт тянулся до самого горизонта. Среди камней ползали десятки крабообразных существ — некоторые темно-синие, другие кораллово-розовые, хотя сами существа эти цвета бы не увидели, то были просто маркеры видов, добавленные к изображению для его более легкой интерпретации. Пока Дэниел разглядывал пиджак, из пролетающего облака посыпались крупные капли едкого дождя. Здесь наверняка была самая унылая окружающая среда во всем Сапфире.

Во вложенном окне все еще виднелся Люсьен.

— Видишь тех синих возле кратерного озера? — спросил он и обвел нужный участок изображения, чтобы указать его Дэниелу.

— Да.

Пятеро синих собрались вокруг одинокого розового. Дэниел снова сделал жест, и нужный участок приблизился. Синие вскрыли тело своего пленника, но тот не был мертв; Дэниел был в этом уверен, потому что розовые недавно обрели способность превращать свои тела в кашу сразу после «смерти».

— Они нашли способ его изучать, — пояснил Люсьен. — Поддерживать его живым и изучать.

С самого начала проекта они с Дэниелом решили наделить «фитов» — обитателей Сапфира — способностью изучать свои тела и максимально ими манипулировать. В мире ДНК глубокое знание анатомии и понимание работы наследственности стали доступны только после изобретения сложных технологий. В Сапфире эти барьеры были спроектированы намного более низкими. Здесь базовыми единицами биологии стали «бусины» — шарики, обладающие горсткой простых свойств, но без сложной внутренней биохимии. Они были крупнее клеток в мире ДНК, а лишенная дифракции оптика на Сапфире делала их видимыми для невооруженного глаза нужной конструкции. Животные усваивали бусины из пищи, а в растениях они воспроизводились на солнечном свету, но, в отличие от клеток, в бусинах не возникали мутации. Бусины в теле фита можно было перетасовать с минимальными усилиями, что обеспечивало такой уровень самомодификации, о котором человек-хирург или конструктор протезов не мог даже мечтать. И это умение было чрезвычайно важным как минимум однажды в жизни каждого фита: в процессе размножения два фита смешивали свои лишние бусины и даже совместно «лепили» из них младенца, частично путем прямого копирования текущей структуры тела каждого из родителей.

Разумеется, эти крабы ничего не знали об абстрактных принципах конструирования и проектирования, но суммарные выгоды метода проб и ошибок, экспериментирования на себе и межвидового плагиата довели их до эскалации войны за инновации. Розовые первыми прекратили грабеж своих трупов ради секретов, наткнувшись на способ заставлять мертвые тела буквально рассыпаться на составляющие, зато теперь синие, похоже, нашли метод, как это обойти, и теперь пировали на месте вивисекции, приравненной к промышленному шпионажу.

Дэниел ощутил симпатию к все еще сопротивляющемуся розовому, но сразу же отмел ее. Он не только сомневался, что по уровню сознания фиты превосходят обычных крабов, у них наверняка было и радикально иное отношение к целостности тела. Розовый сопротивлялся, потому что его расчленители принадлежали к другому виду, а будь на их месте его сородичи, он вполне мог и не сопротивляться. Когда что-то происходит наперекор твоим желаниям, это неприятно по определению, но было бы абсурдом вообразить, что розовый сейчас испытывает такие же мучения, какие испытывала бы антилопа, раздираемая стаей шакалов — не говоря уже об экзистенциальном ужасе человека, пойманного и искалеченного враждебным племенем.

— Это даст им огромное преимущество, — с восторгом произнес Люсьен.

— Синим?

Люсьен покачал головой:

— Не синим над розовыми, а фитам над традиционной жизнью. Бактерии могут обмениваться генами, но такой вид активной мимикрии беспрецедентен без культурной поддержки. Да Винчи мог наблюдать за полетом птиц и делать чертежи планеров, но ни один лемур никогда не расчленил тело орла и не украл его секреты. Со временем у них появятся прирожденные умения, столь же мощные, как целые отрасли человеческой технологии. И все это происходит еще до того, как у них появился язык.

— Гмм-м. — Дэниелу тоже хотелось быть оптимистом, но его насторожили расхваливания Люсьена. У того имелась докторская степень по генетическому программированию, но имя он себе сделал, работая на FoodExcuses.com. Этот сетевой сервис прочесывал медицинскую литературу, чтобы лепить квазинаучные оправдания для потакания вашим любимым кулинарным порокам. Он умел выдавать технотреп, способный выдоить деньги из рисковых предпринимателей, и хотя Дэниел восхищался этим умением, примененным в должном месте, он ожидал от Люсьена более высокого соотношения проницательности к чепухе, раз тот теперь получает он него зарплату.

Синие начали расползаться от пленника. Тот заживил раны и поковылял к группе соплеменников. Синие теперь подробно разглядели структуру дыхательной системы, которая давала розовым преимущество в разреженном воздухе этого горного плато. Несколько синих ее испробуют, и если она для них сработает, то ее скопирует все племя.

— Так что ты думаешь? — спросил Люсьен.

— Выбери их.

— Только синих?

— Нет, оба вида. — Синие и сами по себе могли со временем разделиться на несколько конкурирующих подвидов, но наличие рядом старых соперников не даст им расслабиться.

— Готово, — сообщил Люсьен. В одно мгновение десять миллионов фитов были стерты, оставив всю планету в наследство нескольким тысячам синих и розовых фитов из этой горной пустыни. Сожаления Дэниел не испытал — уничтожение, которое он приказал сделать, было наверняка самым безболезненным в истории.

Теперь, когда мир больше не требовал человеческого наблюдения, Люсьен запустил кристалл процессора, а вместе с ним и симуляцию, на полную скорость. Автоматические приборы дадут им знать, когда возникнет следующее интересное достижение. Дэниел наблюдал, как растет цифра количества населения — избранные им виды распространялись и заново колонизировали Сапфир.

Станут ли их далекие потомки гневаться на него за этот акт «геноцида», создавший пространство, на котором они смогли преуспевать и процветать? Вряд ли. В любом случае, какой у него имелся выбор? Он не мог изготовлять новые кристаллы для каждой бесполезной боковой ветки эволюционного дерева. Ни у кого не хватит денег, чтобы потешить себя экспоненциально растущим количеством виртуальных приютов для животных — по пятьсот миллионов долларов каждый.

Он всего лишь творец, но не всемогущий. И его единственный путь — аккуратная обрезка всего лишнего.

3

В последующие месяцы продвижение шло рывками. Несколько раз Дэниел «отматывал» историю назад, менял прежние решения и испытывал новый путь. Поддерживать каждый вариант фитов живым было непрактично, но он сохранял достаточно информации, чтобы при желании воскресить утраченный вид.

Лабиринт создания искусственного интеллекта все еще оставался лабиринтом, но скорость работы процессора служила им хорошо. Всего через восемнадцать месяцев после начала проекта «Сапфир», фиты уже демонстрировали базовые признаки разума: их действия показывали, что они могут делать выводы о том, что другим известно о мире — в отличие от того, что известно им. Другие исследователи ИИ вставляли подобные вещи в программы вручную, но Дэниел был убежден, что его версия более интегрированная и прочная. Созданные людьми программы были хрупкими и жесткими, его же фиты были выкованы в пламени изменений.

Дэниел пристально следил за конкурентами, но ничто из увиденного не дало ему повод усомниться в собственном подходе к решению проблемы. Сунил Гупта купался в деньгах, заработанных на программе сетевого поиска, способной «понимать» все виды текста, аудио и видео, используя методы «нечеткой логики», известные уже как минимум лет сорок. Дэниел уважал деловую хватку Гупты, но в маловероятном случае, если его программа когда-либо обретет сознание, откровенная жестокость ее творца, заставлявшего ее просеивать бесконечные горы блогореи наверняка обратит ее против него и подтолкнет к мести, по сравнению с которой «Терминатор» покажется пикником. Анжела Линдстром добилась некоторых успехов своего убогого проекта «ПослеЖизнь», в котором умирающие клиенты давали откровенные интервью программе, создававшей затем аватары, способные общаться с пока еще живыми родственниками. А Джули Дехгани все еще транжирила свой талант — писала программы для роботов, которые играли разноцветными кубиками вместе с малышами и учились языкам у взрослых добровольцев, имитируя для взаимодействия с ними детский лепет. Ее предсказание о том, что понадобится тысяча лет, чтобы «сделать это правильно», кажется, постепенно сбывалось.

Когда второй год проекта подходил к концу, Люсьен связывался с Дэниелом один-два раза в месяц, чтобы объявить о новом прорыве. Конструируя различные виды окружающей среды, обеспечивающие подходящие уровни давления естественного отбора, Люсьен генерировал последовательности новых видов, которые использовали простые инструменты, строили грубые жилища и даже одомашнивали растения. Они все еще выглядели более или менее наподобие крабов, зато по разуму как минимум не уступали шимпанзе.

Фиты работали совместно за счет взаимного наблюдения и имитации, при этом они направляли и ускоряли друг друга, пользуясь ограниченным набором жестов и криков, но пока не имели того, что можно было бы назвать языком. Дэниела все больше охватывало нетерпение — чтобы продвинуться дальше горстки специализированных навыков, его созданиям требовалось умение обозначить любой предмет, любое действие и все, с чем они могут столкнуться в мире, с помощью речи, а через нее — и в мыслях.

Дэниел вызвал Люсьена, и они принялись искать путь вперед. Не составляло труда немного изменить анатомию фитов, чтобы наделить их способностью к более тонкой вокализации, но в одном только этом смысла было не больше, чем вручить шимпанзе дирижерскую палочку. Им требовался способ, как сделать долгосрочное планирование и навыки общения средствами выживания.

В конце концов, они с Люсьеном запустили серии модификаций окружающей среды, предоставляющие существам возможность на них реагировать. Большинство таких сценариев начиналось с голода. Люсьен губил основные пищевые растения, затем предлагал ощутимую награду за прогресс, подвешивая какой-нибудь соблазнительный новый фрукт на ветку, к которой нужно было лишь руку протянуть. Иногда эту метафору можно было воспринять почти буквально: он вводил растение со сложным циклом развития, требующее быстрой обработки, чтобы сделать его съедобным, или новое хищное животное — умное и злобное, но с точки зрения питательности весьма достойное, чтобы научиться на него охотиться.

Снова и снова фиты не выдерживали испытание — локализированные виды постепенно вымирали. Дэниел наблюдал за этим с тревогой. Он не стал сентиментальным, но всегда внутренне гордился тем, что задал свои стандарты выше, чем экстравагантные жестокости природы. Он подумывал об изменении физиологии своих существ, чтобы голод приносил им более скорую и менее мучительную смерть, но Люсьен указал ему на то, что он начнет обрезать шансы на успех, если сократит этот период напряженной мотивации. Всякий раз, когда группа вымирала, из праха возрождалась новая группа ее мутировавших родственников, чтобы занять их место. Без такого вмешательства Сапфир превратился бы в пустыню уже в течение нескольких дней в реальном времени.

Дэниел закрыл глаза на эту бойню и полностью доверился времени и количествам. В конце концов, именно такую возможность и предоставил ему кристалл: когда все остальное потерпело неудачу, он мог отбросить всякие претензии на то, будто знает, как достичь цели, и просто испытывать одну случайную мутацию за другой.

Шли месяцы, посылая сотни миллионов голодающих племен в могилу. Но какой у него имелся выбор? Если он станет кормить этих существ молоком и медом, они останутся жирными и тупыми, пока сам Дэниел не умрет. Голод же не давал им покоя, заставлял искать и бороться, и хотя у любого человека-наблюдателя возникло бы искушение окрасить такое поведение в цвета собственной палитры эмоций, Дэниел убедил себя, что страдание фита — не более чем пустяк, и лишь чуть выше инстинкта, заставляющего его отдергивать руку от пламени еще до того, как сознание оценит опасность.

Они не равны людям. Пока.

А если у него сдадут нервы, то никогда и не будут.

* * *

Дэниелу приснилось, что он в Сапфире, но фитов вокруг нет. Перед ним стоит узкий черный монолит, из трещины на его гладкой обсидиановой поверхности сочится струйка гноя. Кто-то держит его запястье, пытаясь засунуть его руку в яму, источающую зловоние. Дэниел знает, что яма доверху наполнена тем, что он не хочет увидеть, и уж тем более прикоснуться.

Он метался на кровати, пока не проснулся, но ощущение давления на запястье осталось. Его создавали часы. Когда он прочел сообщение, всего одно слово, его желудок сжался. Люсьен не посмел бы будить его в такое время ради какого-нибудь рядового события.

Дэниел встал, оделся, потом долго сидел у себя в кабинете, потягивая кофе. Он сам не понимал, почему тянет с ответным звонком. Он ждал этого момента более двадцати лет, но он не станет вершиной его жизни. Будут еще тысячи новых вершин, и каждая вдвое величественнее предыдущей.

Он допил кофе и посидел еще немного, массируя виски, чтобы голова стала ясной. Он не собирался встречать новую эру с затуманенными глазами и сонным. Дэниел записывал не все свои звонки, но этот разговор он сохранит для истории.

— Люсьен, — произнес Дэниел. На экране появился улыбающийся Люсьен. — Успех?

— Они разговаривают.

— О чем?

— Пища, погода, секс, смерть. Прошлое, будущее. На любые темы. Болтают и болтают.

Люсьен переслал расшифровки по каналу данных, и Дэниел их внимательно прочитал. Лингвистическая программа не просто наблюдала за поведением фитов и соотносила его со звуками, которые те издавали, а заглядывала напрямую в их виртуальные мозги и отслеживала поток информации. Такая задача была далека от тривиальной, и не имелось гарантии, что эти переводы безупречны, но Дэниел не верил, что программа смогла бы изобрести полновесный язык и выдумать эти богатые, детальные разговоры.

Он последовательно изучил статистические сводки, технические обзоры лингвистической структуры и фрагменты миллионов разговоров, сохраненные программой. Пища, погода, смерть, секс. Как человеческие разговоры эти переводы выглядели бы совершенно банальными, но в контексте они были захватывающими. То были не «разговорные роботы», слепо бредущие по «цепочками Маркова» и созданные, чтобы произвести впечатление на судей в тесте Тьюринга. Фиты обсуждали темы, среди которых они действительно жили и умирали.

Когда Дэниел вывел на экран страницу с темами разговоров в алфавитном порядке, его взгляд зацепился за единственное слово на букву «Г». Горе. Он активировал ссылку и несколько минут читал отрывки разговоров, иллюстрирующие появление концепции, следующей за смертью ребенка, родителя, друга.

Он потер глаза. Было три часа ночи, и все воспринималось с той отвратительной ясностью, которая приходит только по ночам. Дэниел повернулся к Люсьену:

— Больше никаких смертей.

— Босс? — изумился Люсьен.

— Я хочу сделать их бессмертными. Пусть они эволюционируют культурно, пусть их идеи живут и умирают. Пусть изменят свои мозги, раз они стали достаточно умными. Остальную свою анатомию они уже научились менять.

— И где мы их всех разместим?

— Мне по карману еще один кристалл. Может быть, и два.

— Этого надолго не хватит. При нынешней рождаемости…

— Придется резко снизить их плодовитость, практически до нуля. После этого, если они захотят плодиться снова, им придется как следует пошевелить мозгами.

Им понадобится узнать, как устроен внешний мир, и понять его чужую физику достаточно хорошо, чтобы разработать новый кристалл или другое оборудование, куда они смогут мигрировать.

— Но как мы их будем контролировать? — нахмурился Люсьен. — Как станем формировать? Если мы не сможем отбирать тех, кто нам нужен…

— Это решение не обсуждается, — тихо произнес Дэниел. Что бы о нем ни думала Джули Дехгани, он не был монстром. Если он верил, что эти существа такие же разумные, как и он, то он не станет убивать их, как скот — или стоять в стороне и дать им вымереть «естественным образом», — когда в его воле переписать правила, по которым живет этот мир.

— Мы будем формировать их через их мемы, — решил он. — Станем убивать плохие мемы, и поможем распространять те, успеху которых мы хотим помочь.

Однако ему придется держать фитов и их культуру железной хваткой, иначе он никогда не сможет им доверять. Если он не собирается в буквальном смысле разводить их, отбирая по лояльности и благодарности, ему придется сделать такое с их идеями.

— Мы к такому не готовы, — сказал Люсьен. — Нам понадобятся новые программы, новые инструменты анализа и вмешательства.

Дэниел понял.

— Тогда останови время в Сапфире. Потом сообщи нашей команде, что у них есть восемнадцать месяцев на подготовку.

4

Дэниел продал свои акции в WiddulHands и ему изготовили еще два кристалла. Один предназначался для поддержания увеличившегося населения Сапфира, чтобы среди бессмертных фитов сохранялось как можно большее разнообразие. Второй обеспечивал работу новых программ — Люсьен назвал их «полиция мыслей» — необходимых для контроля поведения фитов. Если бы людям-наблюдателям пришлось отслеживать и формировать каждый шаг развивающейся культуры, это замедлило бы процесс до скорости ползущего ледника. Но все же полностью автоматизировать процесс было сложно, и Дэниел предпочел склониться в сторону осторожности — всякий раз, когда ситуация становилась излишне деликатной, полиция мыслей «замораживала» Сапфир и сообщала ему об этом.

Если прекращение смертей было воспринято фитами со смесью удивления и ликования, то прекращение рождений им оказалось принять не столь легко. Когда все попытки совокупляющихся пар сформировать потомство из своих лишних бусин оказались столь же безуспешными, как изготовление глиняных кукол, это привело к смеси настойчивости и душевных страданий, за которыми было больно наблюдать. Люди привыкли к неудачным зачатиям, но для фитов это было подобно рождению одного мертвого ребенка за другим. Даже когда Дэниел вмешался и изменил базовые физиологические потребности фитов, нечто вроде культурной или эмоциональной инерции заставляло многих из них повторять эти попытки. Хотя новые инстинкты побуждали их всего лишь смешать лишние бусины и на этом остановиться, получив удовлетворение, они, тем не менее, все равно продолжали выполнять старый ритуал, несчастные и озадаченные, пытаясь сформировать их бесполезной кучки бусин нечто живое и дышащее.

«Идите вперед», — мысленно подталкивал их Дэниел. «Преодолейте старое». Он не мог уделить много сочувствия бессмертным существам, которые заполнят галактику своими потомками, если когда-либо научатся действовать совместно.

У фитов пока не было письменности, но у них развились сильные устные традиции, и некоторые вложили скорбь по прежним дням в слова элегий. Полиция мыслей идентифицировала эти мемы и приняла меры, чтобы они не распространились далеко. Некоторые фиты предпочли самоубийство жизни в новом бесплодном мире. Дэниел решил, что у него нет права их останавливать, но таинственные обстоятельства блокировали пути любого фита, безответственно попытавшегося романтизировать или поощрять такие поступки.

Фиты могли умереть только по собственной воле, но тем, кто сохранил волю к жизни, не было суждено дремать и бездельничать столетия напролет. Дэниел запретил повальный голод, косивший целые племена, но само чувство голода никто не отменял, и он поддерживал достаточное давление на пищевые и другие ресурсы, чтобы заставлять фитов изобретать, улучшать сельское хозяйство, развивать торговлю.

Полиция мыслей идентифицировала семена письменности, математики и естествознания, и стала за ними ухаживать. Физика Сапфира была упрощенной, нечто вроде модели игрового мира — не настолько произвольной, чтобы быть несвязной, но и не столь глубокой и сложной, чтобы заложить в ее основу физику частиц. По мере того, как время в кристалле мчалось вперед, а бессмертные искали утешение в познании своего мира, в Сапфире вскоре появились свои Евклид и Архимед, Галилей и Ньютон. Их идеи распространялись со сверхъестественной эффективностью, рождая целые плеяды математиков и астрономов.

Звезды в Сапфире были только фоном наподобие планетария, они требовались, чтобы помочь фитам обрести правильные представления о гелиоцентричности и инерции. Зато луна была столь же реальной, как и сам их мир. Технологиям, необходимым для полетов на луну, еще только предстояло возникнуть, но это было нормально — Дэниел не хотел, чтобы они опережали себя. На луне их ждал сюрприз, и Дэниел предпочитал, чтобы они продвинулись в биотехнологиях и компьютерах, прежде чем встретиться лицом к лицу с этим откровением.

Из-за отсутствия ископаемых останков, ограниченной биологической вариативности Сапфира и всех неуклюжих внешних вмешательств, которые требовалось тщательно скрывать, фитам было тяжело достичь великого дарвиновского взгляда на биологию, однако их прирожденные навыки обращения с бусинами дали им стартовый рывок в практических умениях. Получив легкий толчок, они начали экспериментировать со своими телами, исправляя кое-какие неудобные анатомические особенности, которые пропустили на своей до-сознательной фазе развития.

По мере того, как они совершенствовали знания и технологии, Дэниел позволил им вообразить, будто они работают над восстановлением плодовитости — в конце концов, это было чистой правдой, пусть даже от цели их отделяло на несколько концептуальных революций больше, чем они осознавали. Людям ведь тоже пришлось отбросить наивные представления о философском камне, но в конце концов они все же овладели ядерными трансмутациями.

Фиты, как он надеялся, будут трансмутировать себя: исследуют собственные мозги, разберутся в принципах их работы, и начнут их совершенствовать. То была задача ошеломляющей сложности для кого угодно — даже Люсьен и его команда, смотрящие на этих существ взглядом бога, не могли и близко подобраться к ее решению. Но когда кристалл работал на полной скорости, фиты могли думать в миллионы раз быстрее, чем их создатели. Если Дэниел сумеет удержать их на правильном курсе, то все, что человечество могло когда-то представить как плоды тысячелетий прогресса, теперь находилось для фитов на отдалении всего нескольких месяцев.

5

— Мы теряем нить их языка, — сказал Люсьен.

Дэниел находился в своем офисе в Хьюстоне — он приехал в Техас для нескольких встреч лицом к лицу, желая понять, сможет ли заработать остро необходимые деньги, лицензируя процесс изготовления кристаллов. Он предпочел бы сохранить эту технологию за собой, но почти не сомневался, что к настоящему моменту настолько опередил конкурентов, что ни у кого из них не осталось шансов его догнать.

— Что значит — теряем нить? — вопросил Дэниел. Люсьен кратко сообщил ему об этом лишь три часа назад, и не предупреждал о надвигающемся кризисе.

Люсьен объяснил, что полиция мыслей хорошо поработала: они на полную катушку запустили мем нейронной самомодификации, и теперь по всему Сапфиру распространяется успешная форма «разгона мозгов». Она требовала детального рецепта, но не технических средств — вполне хватало все тех же прирожденных навыков наблюдения и манипулирования бусинами, которые фиты использовали для копирования себя во время воспроизводства.

Во многом это был тот результат, на который Дэниел надеялся, но имелся и тревожный негативный аспект. «Ускоренные» фиты создали плотный и сложный новый язык, который не понимали аналитические программы.

— Замедли их еще больше, — посоветовал Дэниел. — Дай лингвистическим программам дольше поработать.

— Я уже заморозил Сапфир. А программы работали целый час, используя ресурсы всего кристалла.

— Мы можем точно увидеть, что именно они сделали со своими мозгами, — раздраженно заметил Дэниел. — Почему же тогда мы не можем понять влияние этих изменений на язык?

— В общем случае, выведение языка только на основе нейронной анатомии не может быть отслежено программными средствами. В случае старого языка нам повезло — у него была простая структура и высокая корреляция с наблюдаемыми элементами поведения. Новый же язык намного более абстрактный и концептуальный. В нашем языке может даже не отыскаться корреляций для половины его концепций.

Дэниел не намеревался выпускать события в Сапфире из-под контроля. Одно дело надеяться, что фиты со временем освоят физику реального мира, которая была временно за пределами их понимания, но любой смышленый десятилетний мальчишка способен понять законы нынешней вселенной фитов, а их технология была все еще далека от ракетной техники.

— Оставь Сапфир замороженным, — велел он, — и проанализируй записи о фитах, которые первыми проделали такое ускорение мозгов. Если они понимали, что делали, то и мы сможем разобраться.

В конце недели Дэниел подписал договор о лицензировании и улетел обратно в Сан-Франциско. Люсьен ежедневно сообщал ему новости и, по настоянию Дэниела, нанял десяток новых компьютерных лингвистов, чтобы помочь ему разобраться с проблемой.

Через полгода стало ясно, что они в тупике. Фиты, которые изобрели «ускорение», имели одно большое преимущество, когда ковырялись в мозгах друг у друга: для них это не было чисто теоретическим упражнением. Они не разглядывали анатомические схемы, чтобы потом изобрести конструкцию получше. Они опирались на эффекты тысяч небольших экспериментальных изменений, и результаты по ходу процесса обострили их интуицию. Очень малая часть этих интуитивных прозрений обсуждалась вслух, и уж тем более не записывалась и не формализировалась. И процесс расшифровки этих озарений только на основе структуры их мозгов оказался столь же труден, как и расшифровка самого языка.

Дэниел не мог больше ждать. Теперь, когда его кристалл выходил на рынок, а другие сравнимые технологии приближались к стадии практического применения, он не мог допустить, чтобы его лидерство растаяло.

— Нам нужно, чтобы сами фиты работали переводчиками, — сказал он Люсьену. — Необходимо изобрести ситуацию, в которой достаточно большая часть фитов решит не подвергаться ускорению — ради того, чтобы старый язык использовался и дальше.

— Значит, нужно, чтобы примерно двадцать пять процентов отказались ускориться? — предложил Люсьен. — И чтобы ускоренные фиты хотели рассказывать им о том, что происходит — на языке, который мы все понимаем.

— Именно так, — согласился Дэниел.

— Думаю, мы сможем замедлить распространение ускорения, — задумчиво произнес Люсьен, — если подбросим им мем традиционализма, утверждающий, что лучше сохранить две культуры и два языка, чем полностью заменить старое новым.

Команда Люсьена принялась за работу, настраивая полицию мыслей на новое задание, и затем перезапустила Сапфир.

Похоже, их усилия дали желаемый результат: фитам внушили идею о необходимости сохранения связи с прошлым. И хотя ускоренные фиты рванулись вперед, они также упорно работали над тем, чтобы и неускоренные фиты оставались в курсе событий.

Однако то был неуклюжий компромисс, и Дэниела не очень-то устраивала перспектива обходиться разбавленной, «для чайников», версией интеллектуальных достижений фитов. Реально же ему хотелось, чтобы кто-нибудь «изнутри» отчитывался перед ним напрямую — нечто вроде фитовской версии Люсьена.

Настало время подумать о найме работников.

* * *

Люсьен поддерживал скорость работы Сапфира ниже обычной — чтобы дать полиции мыслей вычислительное преимущество хотя бы сейчас, раз уж они потеряли так много необработанных данных наблюдений. Но даже при пониженной скорости ускоренным фитам понадобилось всего шесть дней в реальном времени, чтобы изобрести компьютеры — сперва как математическое понятие, а вскоре и как последовательность работающих машин.

Дэниел уже попросил Люсьена уведомить его, если кто-либо из фитов догадается об истинной природе своего мира. В прошлом несколько из них дошли до расплывчатых метафизических предположений, которые лишь ненамного отклонялись от истины, но теперь, когда у них имелась четкая идея универсальных вычислений, они наконец-то оказались в состоянии понять, что кристалл есть нечто более, чем плод их фантазии.

Сообщение пришло чуть за полночь, когда Дэниел собирался лечь спать. Он пришел в свой кабинет и запустил программу общения, которую для него написал Люсьен, указав серийный номер интересующего его фита.

Для облегчения диалога программа предложила Дэниелу ввести человеческое имя для будущего собеседника. Усталый разум Дэниел никак не мог справиться с этой задачей, но после двадцати секунд ожидания программа сама предложила имя: Примо.

Примо был из ускоренных фитов, и недавно изготовил собственный компьютер. Вскоре после этого полиция мыслей услышала, как он рассказывает нескольким неускоренным друзьям о забавной возможной идее, которая пришла к нему в голову.

Сапфир был замедлен до человеческой скорости, затем Дэниел взял управление аватаром фита, и программа организовала встречу, сведя их наедине в хижине, которую Примо построил для себя. В соответствии с текущим архитектурным стилем, деревянное строение было все еще живым, самовосстанавливающимся и удерживалось на грунте корнями.

— Доброе утро, — сказал Примо. — Кажется, мы незнакомы.

То, что незнакомец вошел в чье-то жилище без приглашения, не было особым нарушением вежливости, но Примо высказал меньше удивления, чем испытывал — в этом мире бессмертных существ, где не было пассажирских самолетов, вероятность повстречать где-либо незнакомца была очень невелика.

— Меня зовут Дэниел. — Примо услышит не это имя, а одно из имен фитов, которое вставит программа. — Я услышал, как ты вчера вечером рассказывал друзьям о своем новом компьютере. И размышлял о том, на что эти машины окажутся способны в будущем. И смогут ли когда-либо стать настолько мощными, чтобы содержать в себе целый мир.

— Я тебя там не видел, — возразил Примо.

— Меня там и не было, — пояснил Дэниел. — Я живу за пределами этого мира. Я построил компьютер, в котором он находится.

Примо изобразил жест, который программа распознала как удивление, затем произнес несколько слов на языке ускоренных фитов. Оскорбления? Насмешка? Проверка всеведения Дэниела? Он решил блефовать до конца и вести себя так, как будто эти слова к делу не относятся.

— Пусть начнется дождь, — сказал он. По крыше хижины забарабанил дождь. — Пусть дождь прекратится. — Дэниел указал клешней на большой горшок в углу. — Песок. Цветок. Пламя. Кувшин для воды. — Горшок послушно принимал указанный облик.

— Хорошо, я тебе верю, Дэниел, — сказал Примо. Дэниел уже имел кое-какой опыт понимания языка тела фитов, и Примо, судя по всему, сохранял разумное спокойствие. Возможно, когда тебе столько лет, и ты видел столько перемен, подобное откровение шокирует меньше, чем оно подействовало бы на человека на заре компьютерной эры.

— Ты создал этот мир? — спросил Примо.

— Да.

— Ты формировал нашу историю?

— Частично. Много было предоставлено шансу. Или вашему собственному выбору.

— Это ты сделал так, чтобы у нас больше не было детей?

— Да, — признал Дэниел.

— Зачем?

— В компьютере больше не было места. И надо было выбирать: или нет детей, или много новых смертей.

— Значит, ты мог бы предотвратить смерть моих родителей, если бы захотел? — подумав, спросил Примо.

— Если хочешь, я могу вернуть их к жизни. — Дэниел не солгал — он сохранил подробную информацию обо всех последних смертных фитах. — Но не сейчас, а только когда появится компьютер большего размера. Когда для них будет место.

— А смог бы вернуть их родителей? И родителей родителей? До самого начала времен?

— Нет. Эта информация утрачена.

— Что ты там говорил про ожидание большого компьютера? Ты легко можешь остановить время для нас, и запустить его снова, когда будет создан твой новый компьютер.

— Нет. Не могу. Потому что мне надо, чтобы вы создали этот компьютер. Я не такой, как вы — я не бессмертный, и мой мозг нельзя ускорить. Я сделал все, что было в моих силах, а теперь мне нужно, чтобы вы сделали еще лучше. А это может произойти только в том случае, если вы освоите науку моего мира и придумаете, как сделать эту новую машину.

Примо подошел к кувшину, созданному магией Дэниела:

— Мне кажется, что ты был плохо подготовлен к задаче, которую перед собой поставил. Если бы ты ждал ту машину, которая тебе действительно нужна, ты не сделал бы нашу жизнь такой тяжелой. И если такая машина не может быть создана в течение твоей жизни, то что помешает твоим внукам продолжить эту работу?

— У меня не было выбора. Я не мог оставить создание вас своим потомкам. Между моими людьми идет война. Мне требовалась ваша помощь. Я нуждался в сильных союзниках.

— У тебя нет друзей в своем мире?

— Ваше время бежит быстрее моего. Мне требовались такие союзники, которыми может стать только ваш народ — со временем.

— Что именно ты хочешь от нас?

— Чтобы вы создали новый компьютер, который вам нужен. Чтобы вас стало больше, чтобы вы стали сильнее. Затем, чтобы вы подняли меня, сделали более великим, как я это сделал для вас. Когда война будет выиграна, настанет вечный мир. Шагая рядом, мы будем править тысячей миров.

— И чего ты хочешь от меня? — вопросил Примо. — Почему ты говоришь со мной, а не со всеми нами?

— Большинство людей не готово такое услышать. Лучше, если они пока не будут знать правду. Но мне нужен кто-то, кто мог бы работать со мной напрямую. Я могу видеть и слышать в вашем мире все, но мне нужен ты, чтобы во всем разобраться. Ты нужен мне, чтобы понимать происходящее и все рассказывать мне.

Примо молчал.

— Я дал тебе жизнь, — сказал Дэниел. — Как ты можешь мне отказать?

6

Дэниел протолкался сквозь небольшую толпу протестующих, собравшихся перед входом в его офисное здание в Сан-Франциско. Он мог бы прилетать и улетать вертолетом, но его консультанты по безопасности сочли, что эти люди не представляют для него существенной угрозы. Немного плохого пиара его не волновало; Дэниел уже не продавал что-либо такое, что люди могли напрямую бойкотировать, и ни одну из компаний, с которыми у него были деловые отношения, похоже, не беспокоило, что сотрудничество с ним может запятнать их репутацию. Он не нарушал законы и не подтверждал слухи. А несколько мрачных киберфилов, размахивающих плакатиками «Программы — не твои рабы!», ничего не значили.

Но все же, если он узнает, кто из его сотрудников допустил утечку информации о проекте, то переломает ему ноги.

Дэниел находился в лифте, когда Люсьен прислал ему сообщение: «ЛУНА ОЧЕНЬ СКОРО!». Дэниел остановил подъем лифта и направил его в подвал.

Все три кристалла сейчас располагались в подвале, всего в нескольких сантиметрах от Игровой Площадки — вакуумной камеры, содержащей атомный микроскоп с пятьюдесятью тысячами независимо перемещающимися рабочими головками, массив полупроводниковых лазеров и фотодетекторов, и тысячи микроемкостей, наполненных образцами всех стабильных химических элементов. Временной сдвиг между Сапфиром и этой машиной должен быть как можно более коротким, чтобы фиты могли проводить эксперименты по физике реального мира в условиях, когда их мир работает на полной скорости.

Дэниел прихватил стул и уселся возле Игровой Площадки. Если он не собирается замедлить скорость работы Сапфира, то бессмысленно организовывать наблюдение за текущими достижениями фитов. Наверное, запись высадки на луну он еще посмотрит, когда поднимется в офис, но к тому времени, когда он выведет ее на экран, это будет уже древняя история.

В их случае «один гигантский прыжок» высадки на Луну станет преуменьшением: в какой бы точке луны это ни произошло, они найдут там поджидающий их странный черный монолит. Внутри него будут средства для управления Игровой Площадкой; им не потребуется много времени, чтобы разобраться с управлением или понять, что это означает. Если же они будут слишком долго разбираться с находкой, то Дэниел проинструктировал Примо, чтобы тот все объяснил.

Физика реального мира была намного сложнее той, к какой фиты привыкли, но ведь и никто из людей тоже никогда не был хорошо знаком с квантовой теорией поля, а полиция мыслей уже поощрила фитов развить большую часть той математики, которая им понадобится для начала. В любом случае, не имело значения, если фитам понадобится больше времени, чем людям, чтобы открыть научные принципы двадцатого столетия, а потом шагнуть дальше. Если наблюдать снаружи, это произойдет через несколько часов, дней или максимум недель.

Ряд индикаторов замигал: на Игровой Площадке началась активность. У Дэниела пересохло в горле. Фиты наконец-то выбрались из своего мира во внешний.

Панель над машиной отображала гистограммы, классифицирующие эксперименты, уже проведенные фитами. К тому времени, когда Дэниел обратил на них внимание, они уже обнаружили типы связей, которые могут образовываться между различными атомами, и сконструировали тысячи различных небольших молекул. Прямо у него на глазах они привели спектроскопические анализы, создали простые наномашины и изготовили устройства, которые, несомненно, были элементами памяти и логическими вентилями для компьютеров.

Фиты хотели детей, и теперь они поняли, что это — единственный путь. Вскоре они будут строить мир, в котором они будут не только более многочисленны, но и быстрее и умнее, чем сейчас в кристалле. И это будет лишь первым из тысячи повторов. Они прокладывали себе путь к богоравности, и на этом пути вверх они возвысят и своего создателя.

Дэниел вышел из подвала и направился в свой офис. Придя туда, он связался с Люсьеном.

— Они построили компьютер с логическими элементами атомного масштаба, — сообщил Люсьен. — И скормили ему какие-то очень сложные программы. Но, похоже, это была не обычная загрузка программы. И уж точно не прямое копирование на уровне бусин. — В его голосе пробивалось беспокойство — Дэниел запретил ему замедлять скорость работы Сапфира, чтобы не рисковать всем экспериментом, поэтому даже с помощью отчетов Примо ему было трудно оставаться информированным обо всем.

— А ты можешь смоделировать их компьютер, а потом смоделировать то, что делают их программы? — предложил Дэниел.

— У нас в команде только шесть физиков-атомщиков, — ответил Люсьен. — Тут фиты уже превосходят нас в соотношении тысяча к одному. К тому времени, когда мы сумеем со всем этим разобраться, они уже будут заниматься чем-то другим.

— А что говорит Примо? — Полиция мыслей не смогла включить Примо ни в одну из лунных экспедиций, но Люсьен наделил его способностью делаться невидимым и телепортироваться в любую точку Сапфира или на лунную базу. В любом варианте он мог подслушивать что угодно.

— Примо с трудом понимает многое из услышанного. Даже ускоренные — не универсальные эрудиты и мгновенные эксперты по любой разновидности жаргона. Главное в его сведениях то, что фиты из лунного проекта изготовили очень быстрый компьютер во внешнем мире, и это поможет решить проблему бесплодия… каким-то образом. — Люсьен рассмеялся. — Слушай, может быть, фиты поступят именно так, как поступили мы: проверят, не получится ли у них изготовить нечто достаточно умное, чтобы им помочь? Вот будет круто, верно?

Дэниел даже не улыбнулся. Рано или поздно, но кому-то нужно проделать реальную работу, и если фиты лишь переложат ответственность на других, все задуманное попросту рухнет, как карточный домик.

У Дэниела было назначено несколько деловых встреч, которые он не мог отложить. К тому времени, когда он разобрался с делами, перевалило за полдень. Фиты уже успели построить нечто вроде крошечного полупроводникового ускорителя и теперь изучали внутреннюю структуру протонов и нейтронов, бомбардируя их высокоскоростными электронами. Атомный компьютер, подключенный к различным детекторам, выполнял анализ данных, обрабатывая результаты быстрее, чем мог любой компьютер в их мире. Фиты уже разработали стандартную кварковую модель. Может быть, они намереваются пропустить этап нанокомпьютеров, и направиться прямиком к какой-нибудь фемтомашине?

Однако в сводках разговоров с Примо не упоминалось использование сильных внутриатомных сил для вычислений. Они пока лишь все еще удовлетворяли любопытство относительно фундаментальных законов природы. Дэниел напомнил себе их историю. Они углублялись в научные исследования, подбираясь к тому, что прежде казалось им основами физики — и только чтобы обнаружить, что эти простые правила не имеют никакого отношения к абсолютной реальности. И вполне логично, что они попытаются копнуть как можно глубже в тайны Внешнего Мира, прежде чем осмелятся основать там колонию, не говоря уже о массовой эмиграции.

К закату дня фиты уже прощупывали окрестности Игровой Площадки различными видами излучений. Уровни этих излучений были чрезвычайно низкими — и уж точно слишком низкими, чтобы повредить кристалл, — поэтому Дэниел не видел нужды вмешиваться. Сама Игровая Площадка не была подключена к мощному источнику питания, не содержала радиоизотопов, а полиция мыслей включила бы сигнал тревоги и вызвала людей-экспертов, если бы фиты предприняли какой-нибудь опасный эксперимент типа настольного холодного термоядерного синтеза. Поэтому Дэниел был вполне обоснованно уверен, что фиты не смогут совершить какую-нибудь глупость и все взорвать.

Из сообщений Примо было ясно, что у фитов имеется нечто вроде «астрономии». Дэниел подумывал, не следует ли предоставить им доступ к приборам для серьезных наблюдений — таких, что позволят им понять релятивистскую гравитацию и космологию. Но даже если он арендует время какого-нибудь крупного телескопа, одно только наведение его в нужную точку неба затянется для фитов на целую вечность. А он не собирался замедлять Сапфир и превращаться в старика, пока они изучают небо, и следующим их шагом станут запуски космических зондов с миссиями длительностью лет по тридцать. Может быть, настало время повысить уровень сотрудничества и просто дать им книги по астрономии и звездные карты? У человеческой культуры есть свои, с трудом завоеванные достижения, с которыми фитам сравняться будет нелегко.

Поздним вечером фиты снова вернули фокус исследований в субатомный мир. Ускоритель частиц нового типа принялся сталкивать одиночные ионы золота, разогнанные до огромной скорости (и энергии) — хотя общая мощность, затраченная на это, все еще оставалась ничтожной. Примо вскоре сообщил, что они составили таблицы всех трех поколений кварков и лептонов. Теперь знания фитов по физике элементарных частиц почти сравнялись со знаниями людей; Дэниел уже больше не мог разбираться в технических деталях, но его эксперты подтверждали, что у фитов все правильно, и все в порядке. Дэниел ощутил гордость — конечно же, его дети знали, что делают, и если они достигли точки, в которой уже могут ненадолго ввести его в заблуждение, то скоро он попросит их затаить дыхание и введет их в курс дела. Прежде чем разрешить им эмигрировать, он замедлит скорость кристалла и представится всем. Кстати говоря, это может стать идеальным моментом, чтобы дать им следующую задачу; понять биологию человека — достаточно хорошо, чтобы загрузить его в компьютер. Сделать его бессмертным, вернуть ему долг.

Он сидел, разглядывая изображения новейших компьютеров фитов — реконструкции на основе данных, текущих в обоих направлениях через насадки атомного микроскопа. Огромные решетки мерцающих атомов уходили вдаль, соединяющие их электронные облака трепетали наподобие ртутных бусин в каком-нибудь сюрреалистическом жидком абаке. Пока он смотрел, во встроенном окне появилось сообщение, что ускорители ионов были переделаны и запущены снова.

Дэниелу не сиделось на месте. Он направился к лифту. В подвале не было ничего такого, чего он не смог бы увидеть из кабинета, но ему хотелось постоять возле Игровой Площадки, положить ладони на ее корпус, прижаться носом к стеклу окошка. Эра Сапфира как виртуального мира, события в котором не имеют последствий в его мире, подходила к концу, и ему хотелось постоять рядом с ним, чтобы напомнить себе, что Сапфир столь же осязаем, как и он сам.

Лифт опускался, миновал десятый этаж, девятый, восьмой. И тут, без предупреждения, из часов вырвался голос Люсьена — приоритетный вызов, пробивший все барьеры уединенности и протокола:

— Босс, там радиация. Потребление энергии сильно возросло. Немедленно поднимайтесь к вертолету.

Дэниел замешкался, подыскивая аргумент. Если это был термоядерный синтез, то почему он не был обнаружен и пресечен? Он нажал кнопку остановки лифта, почувствовал, как сработали тормоза. А потом мир растворился в яркости и боли.

7

Когда Дэниел вынырнул из опиатного забытья, врач сообщил, что у него ожоги шестидесяти процентов площади тела. Скорее от температуры, чем от радиации. Не смертельно.

Возле кровати стоял сетевой терминал. Дэниел связался с Люсьеном и узнал, к каким выводам пришли физики из его команды, изучив последние данные приборов, имевшихся на Игровой Площадке.

Скорее всего, фиты открыли поле Хиггса, и вызвали вспышку чего-то наподобие «космического расширения». Однако то, что они проделали, не было столь простым, как всего лишь раздувание крошечного кусочка вакуума в новую вселенную. Они не только ухитрились создать «холодный Большой Взрыв», но еще и затащили большой кусок обычной материи в созданную ими «карманную вселенную», после чего ведущая к ней «червоточина» сжалась до субатомного размера и провалилась сквозь Землю.

Кристаллы они, разумеется, прихватили с собой. Если бы они попытались загрузить себя в карманную вселенную через линию связи с луной, то полиция мыслей их бы остановила. Поэтому они эмигрировали по совершенно другой дороге. Схватили весь свой субстрат, и сбежали.

Мнения о том, что именно будет содержать в себе новая вселенная, разделились. Кристаллы и Игровая Площадка, парящие в пустоте и лишенные источника энергии, быстро превратят фитов в покойников, но кое-кто из команды полагал, что там может существовать и разреженная плазма из протонов и электронов, порожденная одной из форм Хиггсовского распада, которая «обходит» невыносимо горячий кварково-глюонный огненный шар горячего Большого Взрыва. Если они построили правильные наномашины, то имелся шанс, что они смогут преобразовать Игровую Площадку в структуру, которая будет оберегать кристаллы, пока фиты погрузятся в долгий сон, ожидая, пока в их вселенной вспыхнут первые звезды.

* * *

Кусочки кожи, взятые врачами, наконец-то выросли в листы, достаточно большие для имплантации. Дэниел метался между темными волнами боли и лекарственной эйфорией, но одна мысль оставалась с ним на протяжении всего этого бурного путешествия, как путеводная звезда: «Примо меня предал». Он дал этому поганцу жизнь, наделил его властью, дал привилегированные знания, осыпал его благосклонностью богов. И как он ему за это отплатил? Дэниел вернулся в исходную точку. Он поговорил со своими юристами; поймав слухи о «незаконном источнике радиации», страховая компания не собиралась без боя выплачивать страховку за кристаллы.

Люсьен сам пришел в больницу. Дэниел был тронут — они не встречались лицом к лицу с того дня, когда он принимал его на работу. Он пожал ему руку.

— Ты меня не предал.

Люсьен смутился:

— Я увольняюсь, босс.

Дэниела новость ошеломила, однако он заставил себя принять ее стоически:

— Понимаю, у тебя нет выбора. У Гупты вот-вот будет свой кристалл. А в войне с богами тебе надо быть на стороне победителя.

Люсьен положил на прикроватный столик заявление об увольнении.

— Какой войне? Ты все еще цепляешься за ту фантазию, в которой сверхпридурки сражаются за то, чтобы превратить луну в компьютроний?

Дэниел моргнул:

— Фантазию? Если ты в нее не верил, то почему работал со мной?

— Ты мне платил. Очень много.

— А сколько тебе будет платить Гупта? Я заплачу вдвое больше.

Люсьен улыбнулся и покачал головой:

— Я не собираюсь работать у Гупты. Я переключаюсь на физику частиц. Фиты, когда они от нас сбежали, не очень-то нас опережали — лет на сорок или пятьдесят. Как только мы их догоним, то, по моим прикидкам, личная вселенная будет стоить примерно столько же, сколько личный остров, а со временем, наверное, даже меньше. Но за контроль над ней никто не будет сражаться, разбрасывая серую слизь наподобие швыряющихся дерьмом мартышек, пока они будут чертить планы мозгов-матрешек.

— Если ты возьмешь хоть какие-нибудь данные из журналов Игровой Площадки… — сказал Дэниел.

— Я буду соблюдать все пункты о конфиденциальности в своем контракте. — Люсьен улыбнулся. — Но к полю Хиггса может проявлять интерес кто угодно — это общедоступные данные.

Когда он ушел, Дэниел уговорил медсестру повысить дозу обезболивающего, пока даже жалящая боль предательства и разочарования не начала стихать.

«Вселенная, — счастливо подумал он. — Скоро у меня будет собственная вселенная. Но там мне понадобятся рабочие, союзники, единомышленники. Я не могу все сделать сам. Кому-то придется нести это бремя».