1

Покойники висели тут, на развилке, уже давно, обветшалые, изношенные, у одного на плече сидела крупная ворона, серьезно приглядываясь, как бы половчее клюнуть. Торопиться вороне было некуда, покойники не убегут. Хайме стоял, не в силах отвести взгляд.

— Красавцы, не правда ли? — раздался за спиной насмешливый голос.

Хайме едва не подпрыгнул от неожиданности.

— Вот мы висим на рели вшестером, плоть отпадает от костей кусками… - сказал незнакомец.

— Почему вшестером? — удивился Хайме. — Их же четверо.

Незнакомец фыркнул, махнул рукой.

— Шел бы ты отсюда, парень, — сказал он. — Нечего на мертвых пялиться. Оставь их.

Он был уже не молод, лет так сорока или больше, невысокий — едва ли не на голову ниже Хайме, и сложен не в пример тоньше, легче, без той основательности, хоть и вполне крепко. По-старомодному длинная котта, явно видавшая лучшие времена: бледно-голубая, тонкой шерсти, густо засалена и залатана на разные лады. Зато вот ремень знатный, видать еще с тех же лучших времен: широкий, с литыми медными бляхами. К такому ремню только рыцарского меча и не доставало. Был бы меч, Хайме точно бы сказал — благородный господин, уж очень легко и непринужденно он стоял по колено в грязи, уперев кулаком в бок, небрежно придерживая другой рукой здоровенный тюк за спиной. Уж очень звонко в глазах сверкала насмешка, снизу вверх, но словно бы свысока.

Хайме нерешительно переступил с ноги на ногу, покосился на висельников, поправил на плече внушительного вида рогатину. Незнакомец следил за ним с интересом.

— Рогатина-то тебе зачем? На медведя собрался?

— На дракона, — буркнул Хайме, чувствуя, как начинают краснеть уши.

Незнакомец сухо и почти обидно рассмеялся.

— Вот с этой штукой? Ей ворон хорошо пугать.

— Не твое дело.

— Ладно, — он пожал плечами. — Значит, еще увидимся.

Повернулся, и, насвистывая, зашагал по дороге.

А Хайме еще долго стоял, не решаясь последовать за ним, и лишь дождавшись, пока фигура незнакомца скроется за поворотом, направился в Гельт.

* * *

— Следующий!

Звучный голос распорядителя королевской охоты, венатора Иефа ван Фламме, эхом разнесся по ратуше. Хайме вздрогнул.

В ожидании своей очереди он скромно забился в угол, стараясь не привлекать лишнего внимания, и всецело посвятил себя созерцанию величественной сцены страшного суда на противоположной стене. Как и полагалось, здесь черти весело гнали грешников в бурлящее пекло. К своему удивлению, среди грешников Хайме обнаружил герцогов, кардиналов и даже самих пап в высоких тиарах. Неужели, и их тоже? Но вот поразмыслить над картиной не удалось, нужно было идти. Желающих немного и он, похоже, последний.

Хайме с надеждой огляделся. Сутулый слуга шаркая прошел мимо и скрылся за дверью. Больше никого. Пора.

Набычился изо всех сил, делая шаг вперед.

За огромным дубовым столом сидели двое. Первый — венатор Иеф, внимательно изучающий что-то в кипе бумаг, лысеющий, грузный, с блестящими капельками пота на лбу. Второй — Бенедикт де ла Гарди, гельтский приор Ордена Святого Георгия, выглядевший на фоне венатора неправдоподобно маленьким и тощим, словно сушеная слива. Приор так же внимательно изучал цветные витражные блики на стенах и откровенно скучал, сцепив узловатые пальцы.

Хайме застыл в нерешительности.

— Имя? — потребовал венатор.

— Я известен как Черный Кречет.

Сдавленно булькнув, Иеф поднял глаза от бумаг, окинул парня придирчивым взглядом.

— Где это ты известен?

Хайме тяжело засопел, пытаясь найти слова. Так долго придумывал это имя — у каждого охотника должно быть, что-то особенное, яркое. Он придумал себе. И теперь было стыдно — на «Кречета», и уж тем более на «Черного», белобрысый и простоватый парень похож не был никак.

— Настоящее имя? — венатор презрительно скривился. — И чего вас всех в птички-то тянет, а? Чужой славы захотелось?

Хайме набрал воздуха в грудь, едва удержавшись, чтоб не зажмуриться.

— Хайме ван Мейген, экюйе, — громко сказал он.

Имя венатора заинтересовало, он склонил голову на бок, рассматривая.

— Ван Мейген? — причмокнул, словно пробуя на вкус, вопросительно поднял бровь. — Сын Хендрика?

Хайме неуклюже кивнул, вслух ответить толком не вышло.

— Я думал, его сына зовут Филипп…

— Филипп мой старший брат.

Задумчиво пошевелив подбородком, венатор достал мятую тряпочку, промокнул вспотевший лоб.

— Младший сын младшего сына, — усмехнулся он чему-то своему, — что ж, понимаю…

Хайме вот ничего толком не понимал, только чувствовал, как ноги подкашиваются. Казалось — ничего не выйдет, зря он сюда пришел. Сейчас посмеются и прогонят взашей. Откинувшись на спинку кресла, венатор внимательно рассматривал его, хмуря выцветшие брови, и вдруг весело хмыкнул.

— Так Кречет, значит? А летать умеешь?

Приор нервно вздрогнул, глянул с подозрением. Хайме так и не понял, была ли это шутка или серьезный вопрос о чем-то… странном?

— Я… я… — стиснул зубы, озираясь по сторонам.

Приор расслабился, махнул рукой, видимо опасения не подтвердились.

— Хорошо, — наконец согласился венатор. — А скажи-ка мне, Хайме, много ли драконов ты убил?

Хайме тяжело сглотнул, решаясь идти до конца.

— Много.

— А точнее? Одного? Двух? Целую дюжину?

— Это важно?

Стоило огромных усилий остаться на месте и не броситься скорее бежать из ратуши. Венатор вздохнул, покачал головой, на его лице красноречиво застыли разочарование и тоска.

— Да нет, пожалуй, нам сойдет каждый… — сказал он. — Слушай, Хайме, у тебя хоть оружие-то есть, а? Хоть какое-нибудь? Или, может, ты праведник, и дракона святым словом крыть будешь?

— Не богохульствуй, Иеф, — лениво одернул приор, морща нос. — Давай, записывай, да пойдем обедать, пора уже.

Венатор снова тяжко вздохнул, поскреб подбородок, потом взял со стола заготовленные разрешение и пропуск, вписал имя, щедро капнул сургуча и протянул приору. Тот не глядя ткнул печатью и утомленно зевнул.

— Хайме, ты хоть представляешь, куда лезешь? — напоследок поинтересовался венатор.

— Представляю.

Несколько секунд он смотрел на парня, словно раздумывая: отдавать — не отдавать?

— Ладно, держи. Может чего и выйдет… или еще передумаешь, — махнул, наконец, рукой. — Так! Кто там еще? Желающие есть?! Подходи!

Хайме порывисто выхватил бумаги и быстро зашагал к двери, желая, наконец, скрыться с глаз, а лучше провалиться сквозь землю.

— Ульрих Целем, — четко раздалось за спиной.

Хайме дернулся, крутанулся назад. У стола стоял все тот же утренний незнакомец. Венатор смотрел на него с нескрываемым интересом, а приор вдруг разом подобрался и ощетинился, словно дворовый пес.

— Ты в своем уме, — зашипел он.

— А что, у тебя уже есть приказ о моем аресте? — удивился незнакомец.

— Со дня на день…

— Вот когда настанет тот день, тогда и поговорим, — усмехнулся тот. — Записывай меня.

Он держался все с той же спокойной уверенностью, и на приора смотрел, пожалуй, не с большим почтением, чем утром на Хайме.

Венатор подался вперед.

— Ты не сможешь получить денег, Зимородок, — холодно произнес он, — даже если убьешь дракона. Тебя повесят. Или зажарят, как повезет.

— Ты во мне сомневаешься, Иеф?

Тот сощурил глаза.

— Я не сомневаюсь в Святой Церкви.

— Зря-я ты во мне сомневаешься, — Зимородок подошел ближе, оперся руками о стол и весело подмигнул приору. — Мне же будет даровано отпущение грехов. Ведь так?

Приор побледнел, кажется даже позеленел, резко осунувшись, отчего и без того худое лицо заострилось, словно у покойника.

Венатор долго смотрел Зимородку в глаза, недоверчиво хмурился, шевеля бровями, и вдруг затрясся, пытаясь сдержать смех.

— Хитер! — наконец, выдал он, утирая проступившие слезы.

— Пиши, — кивнул Зимородок.

* * *

Дальше Хайме не слушал. На негнущихся ногах он выскочил из ратуши под весеннее солнце, глубоко и с облегчением вздохнул. Все! Разрешение получил, теперь дело за малым… Об этом малом пока думать не хотелось. Ну его… В то, что выйдет убить дракона, верилось с трудом.

Но и отступать уже поздно.

Стайка воробьев дружно купалась в неглубокой лужице, распушив перышки, толкаясь и азартно чирикая, радуясь наступившему теплу.

В брюхе урчало, а вот в карманах звона отродясь не водилось, лишь пара медяков. Поэтому прогуливаться, наслаждаясь красотами Гельта, Хайме не собирался, лучше сразу двинуться в путь. Если уж свое брюхо не удастся набить, то хоть драконье, лишь бы поскорее.

— Эй, посторонись!

Где-то за спиной взревела труба.

Его грубо толкнули локтем в бок. Хайме охнул, закрутил головой, стараясь понять.

Из-за угла показалась безмолвная процессия монахов-доминиканцев, в надвинутых на самые носы капюшонах, так, что и лиц не разглядеть. Народ резво расступался, давая дорогу, Хайме пихали со всех сторон и он поспешил отступить подальше, к стене соседнего дома. За монахами, гулко громыхая на каждой колдобине, ехала телега запряженная двумя волами. На телеге стояла клетка. Хайме долго вглядывался, но так и не смог разобраться — человек одетый в лохматую шкуру? Зверь? Испуганно вжавшийся в самый угол…

— Вот горе-то, — сдавлено вздохнули у самого уха, тихо совсем, но Хайме услышал.

— Какое горе?

Вздохнувший дернулся, совсем не ожидая вопроса. Хайме тоже не ожидал, случайно вырвалось, уж очень интересно стало, что происходит. Тот замялся нерешительно.

— Так ведь, эта…

— А кто это? — Хайме показал на клетку.

— Это? Так ведь это… ну, оборотень значит, выходит…

Хайме испуганно перекрестился, вот, святые угодники, чего только не увидишь! Правильно Филипп говорил: лучше в город не соваться, там нечисти всякой… спаси и сохрани!

— А куда его?

Человек почесал под шапкой вихрастую макушку. Он тоже, кажется, был не местный, не городской… деревенский скорее.

— На костер, знамо дело. Куда ж еще. Эх, жалко, хороший паренек был…

— Оборотень хороший? — изумился Хайме.

Оборотней он никогда не видел, но слышал многое. Человек глянул с сомнением, поджал губы и тяжело вздохнул.

— Тильберт это, младшенький сын гуртовщика, — поведал неохотно. — Смышленый паренек был, учтивый такой… Бывало, вот, встретишь на улице, а он: «здравствуйте, дядя Йост, как поживаете?» А на дудочке как играл, заслушаешься! А так… да что он псом иногда оборачивался, так это не со зла ведь! Это он с братьями овец пас… пастушек он был… эх… овцы-то его как слушались…

Цокнул сокрушенно, покачал головой.

Хайме смотрел во все глаза, пытаясь сообразить — стоит ли верить? Нет, наверно, не стоит, оборотень, как-никак! Оборотень это у-у-у! Вон, и на костер его. На костер за зря никого не будут! На всякий случай начал бормотать про себя «Верую», так, от дурного глаза, от неприятностей…

— Мы вот тут, эта, просить ходили за мальчика, — между тем говорил человек, словно наболело, прорвалось. — Никому он плохого-то не делал, чего за зря душу губить? А? Как думаешь? Нет, говорят, бесовское отродье! Убирайтесь, говорят! Смотрите, говорят, как бы самих на костер не отправили. Что делать, так и ушли. Вона, как оно все…

Вона как.

За процессией шел маленький человечек с большим носом, в двухцветном черно-красном колпаке и дудел в трубу.

* * *

И все же, одно место Хайме не мог не навестить — Гельтский собор Святого Петра. Он был здесь однажды с братом, давным-давно, но до сих пор живо оставалось ощущения восторга и чуда открывшихся вдруг небес, ощущение света, льющегося с вышины. Столько всего случилось за последние дни — Хайме терялся вдалеке от дома, среди круговерти большого города. А молитва всегда помогала унять разбушевавшиеся чувства, успокоить разум, принести тепло и радость душе.

У низких, уходящих в глубину дверей портала, толпился народ. Хайме стащил шапку, осторожно протиснулся внутрь и замер, ожидая пока глаза немного привыкнут к полутьме после яркого апрельского солнца. На последние деньги раздобыл свечку — надо бы поставить, помолиться… Все вокруг казалось такое… такое…

Хайме робел с непривычки.

Он всегда был очень набожным, тетка Каталина приложила все усилия, чтобы воспитать мальчика в строгости и послушании. Нет, она любила его как родного! Может, потому и воспитывала. После того, как мать Хайме умерла при родах, а отец погиб где-то в далеких песках Хиджаза, тетка сжалилась и взяла бедных сироток к себе. Своих детей у Каталины все равно не было. Филиппу она позволяла делать все, что угодно и даже не бранилась почти, когда он убежал с мальчишками в город, посмотреть как там… Их, конечно, поймали по дороге, а дядя Густав тогда снял ремень и от души отлупил Филиппа по голому заду. Филипп выдержал молча, но потом жалобно всхлипывал всю ночь, а тетка Каталина всю ночь не отходила, сидела рядом и поила незадавшегося искателя приключений горячим отваром с душицей и зверобоем.

А вот Хайме долго не разрешали ходить дальше ворот. Лишь по воскресеньям, едва ли не за руку, тетка водила его в церковь, строго следила, чтобы он не забывал исповедоваться веселому и добродушному отцу Франциску, который при виде Хайме всегда хмурился и допрашивал, кажется, с особым пристрастием. Словно ожидал подвоха.

Тетка Каталина вздыхала.

— Смотри! — грозила она мальчику тонким морщинистым пальцем, по поводу и без, — а то закончишь как твой отец!

Хайме обижался и никак не мог понять — что она имеет в виду. Сама-то тетка никогда не объясняла, только страдальчески закатывала глаза и заставляла молиться во спасение заблудшей души. Хайме молился, но понять не мог. Закончить, как отец? Отец был рыцарем, сражался в Палестине, Сирии и Египте, он был героем и погиб как герой, — так говорили все! Хайме никогда не видел его, да и Хендрик, наверняка, даже не знал, что у него родился младший сын. Младший сын младшего сына…

Хайме тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Шагнул вперед… и захватило дух!

Свет наполнял собой все! Насквозь пронизывал сотни цветных витражей, разбегаясь по гладкому серому камню россыпями драгоценных бликов — рубин, изумруд, сапфир и солнечный янтарь… алтарь тонул в этом янтаре, почти осязаемом, казалось, можно подойти и потрогать свет рукой! Тонкие пучки колонн — высокие, стройные, словно корабельные сосны, устремлялись в недосягаемую высоту, теряя вершины средь облаков. Да! Казалось, над головой лишь небо! Стены обходных галерей исчезали меж поднебесных витражей, янтарь растворял их без следа. И только тонкие косточки нервюр, изогнутыми стрелами теней расчертившие своды, заставляли поверить в рукотворность этих небес.

Хайме долго стоял, не решаясь даже вздохнуть. Несмелые звуки шагов его — казались почти кощунством.

И долго потом стоял на коленях у алтаря.

Господи! Дай силы пройти до конца, не испугаться, не свернуть. Дай силы, Господи!

А уже собираясь уходить, вдруг заметил, как из полутьмы бокового нефа сверкают глаза. Подошел… и едва ли не вскрикнул от ужаса. Откуда здесь… Нет. Всего лишь статуя. Сделанная так искусно, что казалось, чудище вот-вот пошевелиться, вздрогнет, шагнет из мрака в лучи янтарного света. Нет, не шагнет.

Перед Хайме стоял каменный виверн. Чуть припав на левую лапу, вытянув длинную шею и как-то неуклюже сложив одно крыло за спиной, второе готово вот-вот раскрыться… Хайме присмотрелся — крыло было сломано, это скульптор сделал его таким, даже видно торчащую кость. На левом бедре глубокая рана, каменное копье у зверя под ногой — наверное, вырвал и в ярости растоптал! Только в оскаленной пасти ярости нет, лишь до боли стиснутые зубы. А в каменных глазах застыла тоска. Взгляд устремленный в небо.

Раненый виверн не шагнет в лучи света — в тени ему безопасней. И сломанное крыло не даст взлететь. Пожалуй, зверь навсегда обречен прятаться здесь, старательно избегая взглядов святых с цветных витражей — они не одобрят.

* * *

— Зимородок, постой!

Венатор заметил еще издалека, плюнул на все, заорал, сил догонять уже не было. И так весь город обегал, выйдя из ратуши, охотник как сквозь землю провалился. И вот, наконец, увидел на углу, у площади. Сейчас свернет, и потом ищи его в толпе.

Зимородок остановился, ожидая, пока взмокший и запыхавшийся венатор поравняется с ним.

— Надо поговорить, Уль, — в полголоса сказал тот. — Я же просил подождать, куда ты пропал?

— Да парнишка тот… — Зимородок махнул рукой, — хотел кое-что посмотреть.

Венатор кивнул, вытер пот со лба.

— Ладно. В Хромого Циклопа пойдем? Тут недалеко.

В харчевне было светло и просторно, это только к вечеру наберется посетителей. Впрочем, широкой популярностью харчевня не пользовалась, здесь собирались в основном те, кто ценил тишину, сытный ужин без изысков и приятное общество. А то ведь подешевле всегда можно перекусить в Пьяном Драконе по соседству, а подороже (то есть по-благородному) — так это за углом, в Трех Грешниках.

Здесь чистенькие окошки, которые каждое утро заботливо протирает розовощекая толстушка Матильда, скобленые до блеска столы и жареная картошка со шкварками. Еще темное, чуть горьковатое пиво особого сорта, где хозяин такое берет — только черт, пожалуй, и знает.

Сам он (в смысле, хозяин, а не черт) в белоснежном переднике выбежал на встречу, радушно улыбаясь.

— Мессир венатор! Прошу вас! Давно у нас не были!

— Давно, — степенно согласился Иеф. — Нам как обычно, только карасиков, пожалуй, не надо.

Хозяин с готовностью кивнул, проводил их к уютному столику в глубине зала, и уже через минуту, словно сама собой, на столе возникла запотевшая бутылочка терпкого каталонского вина, а вслед за ней блюдо с сыром и крошечными тминными булочками.

— Сейчас рябчиков подадут, — заверил хозяин.

Венатор довольно крякнул, вытянув уставшие от беготни ноги, сам разлил вино по бокалам, попробовал и одобрил. Потом, прищурившись, глянул на Зимородка.

— И как тебя угораздило, Уль, — полюбопытствовал он.

Тот фыркнул, пожал плечами.

— Седина в бороду, знаешь ли…

Венатор страдальчески сморщился.

— Да, знаю… однако ж здоров был тот бес, который в ребро! Напал на епископа, на глазах едва ли не всего Дзюдзелле! — он хмуро пожевал губу, разглядывая старого друга. — Думаешь, тебе это сойдет с рук, а? Да если б не та папская грамотка, тебе бы давно уже греть пятки в пекле.

Зимородок взял тминную булочку, разломил, вдыхая аромат свежего хлеба, чуть помедлил и отправил половинку в рот.

— Его преосвященство отделался парой синяков и легким испугом, — сказал с ухмылкой.

— Уль!

— Да знаю я, — он отмахнулся, вздохнул. — Но ты хочешь сказать, я должен был отдать им Якоба?

Прищурился, глядя венатору в глаза.

Иеф шумно засопел, покачал головой. Якоба отдавать не хотелось, разве можно таких на костер? Ведь на вес золото! Да и человек хороший, хотя, конечно, Иеф не слишком близко его знал. Но тогда он не смог ничего придумать, отошел в сторону. А сейчас… не нравилось ему это дело, ох как не нравилось. Зимородку так просто не выкрутиться.

— С отпущением грехов тут не выйдет, Уль, ты перешел черту. Святые отцы давно уже на тебя зуб точат, а тут такой повод! Отпущение тебе даруют посмертно, радостно и от чистого сердца.

— Я знаю, — спокойно согласился Зимородок, принялся хрустеть второй половинкой булочки, взял кусочек сыра.

Венатор сердито сдвинул брови, выругался про себя (ругаться вслух Иеф давно уже себе не позволял, да, давно… пожалуй, с тех пор, как вернулся из Святой земли и повесил меч на стену).

— Я думал, ты уедешь, заляжешь на дно. Думал, в ближайшие лет так десять тебя больше не увидеть. Что ты делаешь здесь?

Зимородок поднял бокал.

— Жениться хочу.

Венатор тоже было взялся за вино, но едва не подавился, закашлял. На широком лице застыло нехорошее выражение.

— Ты в своем уме, Зимородок?

Тот не спеша отпил, покрутил бокал в руке.

— Знаешь, Иеф, — сказал задумчиво, — мне надоело бегать от них. То одно, то другое… Я ведь собирался купить землю, построить дом, уже место подобрал, у реки. Если б не Якоб…

— Рябчики, господа!

Хозяин появился из-за спины, торжественно поставил на стол новое блюдо. Рябчики были отменные, золотистые, сочные, с хрустящей корочкой. Иеф потянул носом и немного пришел в себя, потянулся, добыл себе хороший кусочек… но подумал, и есть пока не стал, только налил еще вина, выпил залпом, почти не чувствуя вкуса, покосился на Зимородка.

— Так что ты собираешься делать? Уехал бы, взял бы Марту с собой.

— Не могу. Меня будут искать, ты же знаешь, что это за жизнь. А у Марты двое детей. Какие тут бега? Слишком глупо.

Зимородок тоже взял себе рябчика, спокойно, со вкусом принялся за еду, обстоятельно обгладывая косточки. Венатор хмуро наблюдал за ним, молчал, что-то и кусок не лез в горло. Нервы? Старость?

— Знаешь, Иеф, — сказал Зимородок наконец, — кто-то из нас с ней двоих должен сделать глупость. Иначе не выйдет. И конечно, по традиции, глупости буду делать я. Марта пока не знает.

— Что ты задумал?

— Если церковь официально признает мою смерть — искать не будут.

Венатор едва сдержался, чтобы не плюнуть разочаровано.

— Они никогда не поверят, пока не увидят твое бездыханное тело собственными глазами, пока собственными пальцами не потыкают!

— Угу, — серьезно согласился Зимородок, хрустя косточками. В глазах сверкнули азартные огоньки. — Я убью дракона и вернусь.

Венатор вытаращился оторопело, нехорошее предчувствие шевельнулось в животе.

— Тебя зажарят на костре!

— Нет. За нападение меня должны бы колесовать. Я уже договорился с Якобом… ну, ты понимаешь?

Зимиродок облизал жирные пальцы, улыбнулся широко, во весь рот, как ни в чем не бывало.

От этой улыбки венатора прошиб холодный пот.

— Ты…? — едва слышно выдавил он.

— Именно.

— Да ты совсем сдурел?!

— Ага. Ты ж меня знаешь.

— Я не стану в этом участвовать!

— Это ничего не изменит. Хотя без тебя придется туго.

Тяжело дыша, венатор вытер лоб, лицо разом посерело, осунулось. Он с трудом подавил в себе желание вскочить на ноги и начать ходить туда-сюда, размышляя… — давняя дурная привычка. И очень долго молчал.

— Может, просто уедешь? — спросил тихо. Спорить тут бесполезно.

Зимородок шумно выдохнул, уставился в стол. Огоньки в глазах вдруг погасли, возраст как-то особенно отчетливо проступил на лице.

— Не могу, — и в голосе впервые скользнула горечь. — Знаешь, Иеф… она молодая красивая женщина, вполне состоятельная, вдова… Боюсь, если я вернусь через пару лет, она уже найдет другого…

Снова заглянул в глаза венатору.

— А мне надоело искать красоток по кабакам. У Бергеса, вон, внуки уже. Я тоже хочу.

Глотнул еще вина и вдруг усмехнулся, беззаботно махнул рукой.

— Да ладно, Иеф, в самом деле! Все выйдет как надо.

Иеф все-таки плюнул, витиевато выругался вопреки всем собственным правилам. Но спорить больше не стал.

Еще долго сидели тогда, обсуждая детали.

 

2

Снег недавно стаял и дороги основательно размыло. Грязь уныло хлюпала под ногами вязкой жижей, дождь с самого утра то переставал, то снова принимался моросить, развозя еще больше. До Ветряных Холмов — высоких и неприступных, что обступают Гельт с севера полукольцом, было три дня пути. Хайме устало брел вперед, не глядя по сторонам, взгромоздив на плече рогатину.

Сзади раздался чавкающий перестук копыт.

— Эй, охотник!

Он не стал оборачиваться, прекрасно узнав голос, эти трое цеплялись к нему еще в городе.

— Эй, не слышишь что ли?

Всадники догнали и остановились, преградив дорогу. Им было весело.

— Вот этой штукой ты собираешься в дракона тыкать? Или в твоей деревне крупнее козы зверя не водится? Да он твою палку одним пальцем перешибет! — гоготали они.

— Что вам надо? — огрызнулся Хайме.

— И откуда такие тупые недоноски берутся? — пегий остроносый всадник радостно заржал.

Хайме стоял, стиснув зубы, давно привыкнув к подобному обращению, и ввязываться в драку не собирался. Все равно бессмысленно — один против троих конных и хорошо вооруженных.

— А может, он оборотень? — хитро предположил другой, в шляпе с пером. — Может, он сейчас перекинется какой бесовской тварью, сожрет дракона, да и нас заодно? Вон, как зыркает!

Снова начали ржать.

— Чего молчишь-то? — поинтересовался остроносый. — Онемел? Слышь, как там тебя?

— Кречет, — подсказал другой.

— Кречет! Во-во! Кочет он облезлый, а не Кречет. Вон, ты смотри как нахохлился! Сейчас налетит, загорланит, заклюет еще!

Они еще долго забавлялись, Хайме угрюмо молчал, скрипя зубами. Потом им надоело, и обдав на прощание грязью из-под копыт, поехали дальше, к Холмам. А ведь будут на месте куда раньше, так еще и дракона убить успеют, пока он дойдет.

Хайме вздохнул. В брюхе уныло урчало с голоду, но кроме последней сухой лепешки в ближайшее время ничего не предвиделось.

Поплелся следом.

* * *

Лепешку он таки съел, устраиваясь на ночлег. Хотел оставить часть на завтра — не вышло. Живот сводило, а вокруг только голые безлюдные поля. Да и были бы не безлюдные, все равно ни монетки в кармане.

Вечером увидел огонек вдалеке, подошел, постоял в стороне, потоптался. От костра пахло теплом и еще, просто умопомрачительно пахло вкусной сытной едой. Человек у костра сидел один, спиной к Хайме, сосредоточенно чистил какую-то железку — что именно, видно не было.

Приблизиться Хайме так и не решился, прошел мимо.

Недалеко ушел.

— Эй, ты! А ну, стой! — велел хриплый, сорванный голос.

Хайме остановился.

— Карманы выворачивай.

— У меня ничего нет.

— Давай-давай!

Перед ним возникло пять заросших грязных громил. Вожак криво ухмылялся, поигрывая тяжелым топориком, белесый шрам дохлым червем пролег по его щеке.

— У меня ничего нет, — серьезно повторил Хайме.

Отступать было некуда. Он понадежнее перехватил обеими руками рогатину, целя острием вожаку в грудь.

— Не подходи, — грозно прошипел сквозь зубы.

Вожак засмеялся, щеря редкие зубы, белесый червь задергался, извернулся — смотреть было неприятно, до мурашек.

— Да у мальчика-то зубки! — легко, без замаха, рубанул по рогатине, ломая пополам. Хайме даже не успел опомниться. Охнул, отступая назад.

— У меня ничего нет.

Сжался, вцепившись в обломок древка, честно собираясь драться до последнего, хоть голыми руками, и прекрасно понимая, что ничего ему не светит. Все. Это конец. Глупо как — пойти на дракона и помереть по дороге от рук разбойников. Хайме готов был расплакаться с досады, но вместо этого лишь неожиданно зарычал. Вышло так впечатляюще, что вожак замер. На секунду… Хайме попятился.

И тут же звонкий свист у самого уха. Вожак грузно, без единого звука, осел в грязь. Между глаз бесстыдно торчала короткая арбалетная стрела.

Остальные зашевелились, попятились.

— Следующий! — раздалось из-за спины, и Хайме узнал голос Зимородка. Вслед за голосом заскрежетала взводимая тетива.

Желающих больше не нашлось — с парня многого не возьмешь, а связываться с вооруженным опытным человеком им не очень-то хотелось, слишком уж красноречивым оказалось приветствие. Разбойники тихо скрылись в темноте.

Хайме, наконец, выдохнул. Обломок рогатины нервно задергался и едва не выпал из вспотевших от напряжения ладоней. Хайме подумал и бросил — толку-то теперь.

— Спасибо, — он повернулся к спасителю, облизывая губы.

— Шел бы ты домой, — усмехнулся Зимородок, и ни слова больше не говоря, направился к костру.

Нерешительно потоптавшись на месте, Хайме побежал следом.

— Подожди.

Зимородок разрядил арбалет, завернул аккуратно в промасленную тряпицу, уложил на место.

— Есть хочешь? — предложил через плечо.

— Хочу, — Хайме ответил раньше, чем успел все осознать.

Он ел долго и жадно, основательно выскребая кусочком хлеба остатки похлебки из миски, до последней капли. Зимородок сидел напротив, чуть склонив голову на бок и с интересом наблюдал. Хайме старался не встречаться с ним взглядом, было как-то неловко.

— Утром пойдешь домой, — сказал Зимородок, когда парень наелся.

— Не пойду.

Тот удивленно поднял бровь.

— А что будешь делать?

Хайме набрал воздуха в грудь, сжал челюсти, все так же смотря в землю.

— На дракона пойду, — хмуро сказал он.

Зимородок хотел было рассмеяться, но отчего-то передумал.

— У тебя нет оружия и ты совсем не умеешь драться.

Хайме засопел, насупился, объяснять не хотелось.

— Я все равно пойду, — буркнул упрямо.

— Ни зубами, ни когтями драконью шкуру не разорвать, — серьезно сказал Зимородок.

— Какими когтями?

— Своими, — фыркнул тот.

Хайме удивился очень честно, и честно ничего не понял. Какое-то время сидел, переводя взгляд то на Зимородка, то на свои руки. Когти? Да, ногти, конечно, здоровые, не стриженные, с черной грязью во всех местах и заусенцами, но…

— Точно когтей нет? — ехидно поинтересовался Зимородок.

— Точно, — совсем тихо подтвердил Хайме, стало как-то не по себе.

— А хвоста?

Хайме тяжело засопел, не зная — смеяться ли ему или плакать, подтрунивали-то над ним часто, но сейчас выходило иначе, не так… С тоской глянул на Зимородка, отчаянно замотал головой. Тот весело хмыкнул, но к счастью решил оставить когти в покое, только вздохнул серьезно.

— Эх, парень… это верная смерть, — сказал он. — Иди лучше домой.

— За мою смерть дадут десять флоринов, — сглотнув вставший в горле ком, Хайме так и не смог решиться поднять глаза. — Больше я ни на что не годен.

Голос жалобно дрогнул, едва ли не до всхлипа. Столько всего скопилось… Он не видел другого выхода, все испробовал. Не выходит! Если б можно было…

Что-то в лице Зимородка дернулось, напряглось. Он долго хмурился, вглядывался, словно стараясь что-то понять. Что-то свое.

— Рассказывай, — велел наконец.

Хайме поджал губы. Рассказывать не стал.

— Дурак, — отчетливо сказал Зимородок, без усмешки, — сдохнуть ты всегда успеешь, причем только один раз. А потом? Ты подумал?

Хайме отвернулся, покрываясь красными пятнами, стало ужасно стыдно.

— Спи, — устало велел Зимородок, и сам вытянулся рядом, подсунув шапку под голову.

* * *

Хайме спал крепко и спокойно, на сытый желудок спалось удивительно хорошо. Когда утром открыл глаза, Зимородок, уже полностью готовый двинуться в путь, сидел рядом.

— Вставай, — сказал он, протягивая Хайме кусок хлеба и луковицу. — На, вот, в дороге поешь.

Хайме благодарно кивнул.

Весь день шли молча, разговаривать не хотелось. Вернее, Хайме не хотелось расспросов, а Зимородок молчал, только искоса поглядывая, словно надеясь что-то разглядеть. Еще утром, Хайме предлагал ему помочь нести тот увесистый тюк, уже и сам понял, что там оружие, тяжелое, разное, но Зимородок так на него глянул, что желание помогать разом пропало.

За весь день никого не встретили.

К вечеру Зимородок начал слегка прихрамывать.

— Нога у тебя, да? — тихонько поинтересовался Хайме.

— Ага, целых две ноги, не поверишь!

Хайме обиженно шмыгнул носом.

— Слушай, может, давай отдохнем, а? Или хоть, давай, я понесу?

— Хочешь отдыхать — отдыхай, — Зимородок гостеприимно махнул рукой. Хайме вздохнул и настаивать больше не решился. Опять какое-то время молчали.

Грязь чавкала под ногами.

— Слушай, а ты правда тот самый Зимородок?

Целый день Хайме мучился этим вопросом, и все-таки не выдержал. Зимородок усмехнулся.

— Правда.

— А много драконов ты убил?

— Как звезд на небе! — с готовностью заверил тот.

Хайме нахмурился, засопел сердито — так хотелось поговорить, но все не выходило, ерунда одна. И так не так, и эдак… Слова вставали поперек горла.

* * *

Уже почти в темноте снова раздался стук копыт, Хайме оглянулся. К ним приближался всадник с тремя лошадьми, гружеными разномастными тюками… точнее, две лошади, на одной их которых он ехал, и два мула. Человек был хорошо одет, и видом своим напоминал скорее преуспевающего купца, отправившегося с товаром в дорогу. Только почему один, и почему сюда? Кроме Ветряных Холмов тут ничего нет, торговать не с кем.

— Привет, Уль! — крикнул он издалека, помахал рукой.

Зимородок остановился, довольно ухмыльнулся, помахал в ответ. Скоро человек поравнялся с ними.

— Еле догнал, думал, не успею до Холмов, — человек спрыгнул с лошади, подошел, пожал Зимородку руку, похлопал по плечу. Он был совсем чуть-чуть выше, раза в полтора шире и примерно одного возраста, начищенные ботинки блестели, на дорогом сюрко шафранового цвета ни пятнышка дорожной пыли.

— Ты б еще побольше с собой ослов прихватил, тогда бы точно успел, — Зимородок улыбался, веселые искорки плясали в глазах.

— Я тут тебе все привез, что просил. Еле успел собрать, в такой спешке… Да, тут Марта тебе мазь передала для ноги. Болит еще?

Зимородок отмахнулся.

— Марте лишь бы чего подсунуть. Она портретик свой с локоном, часом, не передавала?

— Передавала, а как же! — человек с довольным видом кивнул, полез в увесистую поясную сумку и вытащил серебряный медальончик. Зимородок, кажется, не ожидал, прикусил язык и разом посерьезнел, осторожно взял, открыл, долго смотрел, потом вдруг резко защелкнул и убрал к себе. Обернулся к Хайме.

— Это Язон Бергес, мой друг. А это Черный Кречет, охотник на драконов, — в последних его словах явственно скользнула усмешка.

— Это он-то охотник? — искренне удивился Язон.

Хайме снова был готов провалиться сквозь землю.

В котелке сладко булькал здоровенный кусок мяса, так, что у Хайме слюнки давно текли ручьями. Над котелком вдохновенно колдовал Язон, нюхая, пробую, подсыпая что-то, цокая языком. Судя по запаху, выходило что-то невероятное. Зимородок сидел рядом и безразлично хрустел сухой сырной лепешкой.

— Чего ты жрешь всякую гадость, ну-ка плюнь, — показно злился Язон, потрясая ложкой. — Скоро готово уже!

Зимородок ехидно ухмылялся и продолжал хрустеть.

— Слышь, Уль, там тебя ищут, весь город на уши поставили, — Язон зачерпнул чуть, попробовал, помешал, отложил ложку. — Почти готово, — сообщил он. — Тарелки у тебя есть?

— А-то ж! Самое главное в нашем деле! — Зимородок с интересом принюхался. — Готово, говоришь? Посмотрим, что ты наварил…

Спокойно выхватил что-то прямо пальцами из кипящего котелка, попробовал, пожевал, почмокал губами и удовлетворенно кивнул. Пальцы облизал и вытер об себя.

— Так ищут чего? — сказал, наконец. — Можно подумать, не знают где искать.

Язон принялся тем временем раздавать ужин.

— Их Иеф не пускает. Говорит, пусть он мне сначала дракона уложит, а то потом на эту скотину управы не найдешь. Говорит, нынешние охотники пошли уж больно хлипкие, не потянут. А если мне эта скотина потом весь город подпалит, что вы, остолопы, делать будете?

Ухмыльнулся, взял себе миску, принялся довольно жевать, выбирая ложкой куски покрупнее. Потом серьезно глянул на Зимородка.

— Так что у тебя, Уль, еще времени немного есть. Святые отцы там икают и кусают локти, очень уж им хочется, наконец, прижать тебя к стенке, прямо сил нет. Столько лет мечтают, а тут повод такой хороший. Думаю, они на обратном пути попытаются прирезать по-тихому, без суда, для верности.

Зимородок кивнул, расправившись, наконец, с лепешкой, отряхнул крошки с колен, взялся за миску.

— Я тоже так думаю. У западного перевала встречаемся?

— Ага, буду ждать.

Язоново варево оказалось удивительно вкусным, наваристым рагу с бараниной, Хайме отродясь такого не ел, да и вообще мясо ему перепадало не часто. Сейчас готов был все, вместе с ложкой, проглотить, подчистую.

— Уль, а этого-то чего с собой тащишь? — Язон кивнул в его сторону, и Хайме непроизвольно сжался.

— Этого? — Зимородок оценивающе посмотрел на парня, задумчиво шевельнул подбородком. — Я его, пожалуй, на приманку пущу. Привяжу где-нибудь за ногу, устрою засаду. И пока дракон будет жрать, да жаром пыхать, я его и заколю.

Хайме перепугано было дернулся, но удержался. Нет, шутка это, шутка. Не может быть.

— А чего? — спокойно сказал Зимородок, — ему один хрен помирать, а так хоть с пользой.

Вот когда Хайме стало по-настоящему страшно, даже переменился в лице, Язон глянул недоверчиво, а Зимородок, удовлетворенно хмыкнув, продолжал жевать.

* * *

Этой ночью Хайме спал урывками, снилось разное, и все как-то не хорошо. Иногда сквозь сон доносились тихие разговоры. И голоса были совсем другие, так, что не разобрать — то ли правда слышал, то ли показалось.

Зимородок, тихо охая, мазал ногу бальзамом доброй Марты.

— Болит, да? — сочувственно интересовался Язон.

— Ага, ч-черт! — шипел сквозь зубы. — Уже затянулось вроде, а я тут еще неудачно вскочил впопыхах, споткнулся и подвернул… ай, зараза…

— Тебе надо было Якобу показать, он бы в раз.

— Да как-то не до того было. Старик совсем плох после пыток, еле на ногах стоял… а тут еще я. Да заживет, на мне все как на собаке…

— Идти-то как, сможешь? Давай, верхом пока, на моей лошадке?

— Да ладно, доковыляю как-нибудь…

— Брось, Уль…

— Завтра посмотрим.

Хайме почему-то становилось неловко, казалось это из-за него… Да, небось, это его Зимородок вскочил спасать от разбойников, и подвернул раненную ногу… Да и подслушивать нехорошо… Отворачивался, пытаясь заснуть.

— Иеф говорит, ты с Якобом уже договорился?

Слышно, как Зимородок усмехается невесело.

— Нет, еще не успел. Ты смотри только ему не проболтайся, а то крик поднимет, откажется еще.

— Без Якоба все равно ничего не выйдет.

— Ничего, договоримся… куда он денется. Главное, чтоб поправился к тому времени.

Хайме ворочался неспокойно.

Проснулся опять, звезды на небе, костер тихо потрескивает.

— …а потом, — говорит Ульрих-Зимородок, — дом построю на берегу Лисы, хорошее место нашел… сад вокруг дома посажу.

— Какой?

— Яблони хочу, цветут красиво. По весне — словно белые облака на земле лежат, ходишь между ними… а еще розовенькие, знаешь, бывают…

— Ты их что, для цветов сажать будешь?

— Да не…

Голос тихий, мягкий, без тени привычной усмешки, звучит так, что заслушаешься. Не верится. Хайме изо всех сил краснел, старался отвернуться и не слушать чужие мечты.

— Детишек с Мартой нарожаем, она давно хочет… девчонок лучше. А то если парни — подадутся еще, сдуру, по моим стопам…

— Правильно, тебе девок лучше, спокойнее. Мне, вон, скоро старшая внука принесет.

— Когда ждешь-то?

— Да вот, недели через две должна. Слушай, даже когда жена рожала так не переживал, а тут…

Почему-то не верилось, что у Язона могут быть внуки.

Звезды поблескивают в небесах.

* * *

— Эй, Кречет, подъем! — Зимородок пихал ногой в бок и ухмылялся во всю рожу. — Вставай, птенчик, чего разлегся.

Хайме подскочил как ужаленный.

— Не передумал еще? — поинтересовался Зимородок. — Может домой?

— Нет, не передумал, — от такого начала дня становилось слегка не по себе.

— Деньги так нужны? Да? — спросил Язон, серьезно, по-деловому. — Что у тебя там? Долги? Много надо?

— Много, — Хайме поджал губы, говорить об этом не хотелось, не приятно было.

Язон покачал головой, расстегнул шелковый кошель на поясе, отсчитал десять золотых и легонько подбросил на широкой ладони. У Хайме аж голова закружилась от такого зрелища.

— Хочешь, парень, я тебе десять флоринов дам? Просто так. И ты пойдешь домой. Больше все равно за твою дурную башку не дадут.

Он уже был готов ответить «да», уже было открыл рот, потянулся…

— Нет, не надо, — ответил твердо. — Я чужого просто так взять не могу. Лучше наживкой для дракона.

— Отдашь потом, когда сможешь.

Хайме тяжело сглотнул, упрямо мотнул головой.

— Как хочешь, — Язон пожал плечами и спрятал золотые в кошель, — я дважды не предлагаю.

Дурак! Дурак! Какой же дурак! Хайме кусал язык и готов был расплакаться от обиды, но всю дорогу старался не подавать вида. Угрюмо шел, ругая себя на чем свет стоит. Ведь не ради себя же пошел! Эх, дурак!

Неужели, и правда бы дал? Просто так?

Зимородок поглядывал на парня с интересом. Они с Язоном о чем-то переговаривались, иногда посмеиваясь, иногда почти серьезно. На лошадь, кстати, Зимородок садиться и не подумал, шел сам и почти не хромал, только тюк свой взвалил на спину мулу. Язон шел рядом.

— Нога-то у тебя как? — попытался было поинтересоваться Хайме.

— Нога как нога.

Зимородок беспечно фыркнул, но по глазам стало ясно — еще одно слово, и Кречета пошлют так далеко, что не и вернешься. Не его, собачье, дело.

К вечеру вышли к заставе у подножья гор. Дальше рудники и золотые прииски, для простых людей вход закрыт, только по специальным пропускам. Где-то в этих горах и засел дракон.

— Ну, давай, удачи тебе! — Язон обнял, похлопал Зимородка по спине.

Потом быстро, без лишних слов, вскочил в седло. Вторую лошадь и двух груженых мулов оставил Зимородку.

— До встречи, Язон. Если чего, присмотри там за ней.

Язон серьезно кивнул, пнул лошадку в бока и поскакал прочь.

— Встретимся на Золотых Полях, — шепнул Зимородок.

— А он разве не с нами? — запоздало опомнился Хайме.

— Язон серьезный человек, он по горам не бегает.

Хайме хотел было усмехнуться, как очередной шутке, но посмотрел удаляющейся фигурке вослед, и передумал. Язон Бергес действительно серьезный человек. Зачем ему?

 

3

— Стоять! Пропуск! — потребовал красноносый скучающий охранник.

Прищурился, вглядываясь в гостей.

— Зимородок! — наконец, воскликнул он, — я слышал, тебя давно вздернули.

— Я тоже слышал, — согласился Зимородок. — Брешут поди?

Охранник весело рассмеялся. Похоже, он был рад, или по крайней мере рад хоть какому-то развлечению в своей однообразной жизни. Стоять тут было тоскливо, ничего не происходило. Зимородок протянул ему бумаги, охранник изучил, вглядываясь и шевеля губами, старательно изображая усердие, ковырнул печать, потом важно вернул.

— Как жизнь-то? — поинтересовался он. — Все охотишься?

— Охочусь. Вот последний раз и на покой.

— Ты? На покой?! — усомнился охранник.

— Я. А что? Хватит, не мальчик уже.

— Эк! — охранник озадаченно почесал макушку. — Кто ж без тебя этих тварей-то гонять будет? Они ж в конец обнаглеют.

Потрепались еще о чем-то, обсудили нынешнюю молодежь, цены на хлеб, недавнюю англо-бурскую войну… напрочь позабыв о стоящем рядом с мулами Хайме. Охранник даже умудрился достать откуда-то темную бутыль, погладил любовно по крутому боку, угостил Зимородка.

— Слушай, а это кто с тобой? — опомнился вдруг.

Зимородок оглянулся.

— Это? Оруженосец, — сказал серьезно.

Охранник заржал, хватаясь за бока, окинул Хайме критическим взглядом, без всякого одобрения.

— Да? Сэр Зимородок, а пропуск у твоего оруженосца есть? Или он как вьючная скотинка пойдет?

— Есть, — ухмыльнулся Зимородок.

Хайме, слегка дрожащими руками, вытащил из сумки бумаги.

— Вот.

Чуть было не уронил.

Охранник глянул бегло, без интереса.

* * *

Заночевали уже в горах.

— А далеко нам еще… ну, до дракона.

— Дня три-четыре, а там, как повезет. Думаешь, он сидит и ждет?

Хайме засопел, нервно сглотнул, подтянул колени к подбородку. Было холодно, и даже костер не спасал, зубы стучали непрерывно. Впрочем, Зимородка похоже, это нисколько не тревожило, он сидел спокойно, расслабленно, прихлебывая маленькими глотками ароматный чай.

— А какой он, дракон?

— Не видел никогда?

— Не-а, — Хайме виновато замотал головой.

— Эх, охотник! — развеселился Зимородок. — Какого ж черта тебя сюда понесло?

— Надо, — буркнул Хайме, его заметно передернуло от очередного порыва ветра, зубы клацнули со стуком.

— Замерз?

— Угу.

Зимородок встал, порылся в многочисленных тюках, вытащил длинный просторный плащ на лисьем меху и протянул.

— На.

Хайме аж забыл зубами стучать от удивления. Хотел даже отказаться, никогда не держал в руках таких дорогих вещей, но быстро передумал. Завернулся по самые уши. В плаще стало теплей, уютней и как-то веселее, подумалось даже, что все еще может закончиться хорошо. Зимородок сделал еще чаю, достал баклажку, налил из нее в кружку примерно на треть, протянул.

— Держи еще. Согреешься.

— Спасибо.

Щеки порозовели и начало неудержимо клонить в сон.

— Зимородок, — пробормотал Хайме, — а зачем ты взял меня с собой?

Тот пожал плечами.

— Я не брал. Нам просто по пути.

— Но ты меня кормишь… и вообще…

Зимородок усмехнулся.

— Да уж, прокормить тебя большая проблема. Жрешь — как стадо горных троллей!

Хайме поерзал на месте. Вопросов накопилось столько, что сейчас они просто рвались наружу из разомлевшей головы.

— А ведь ты сам не ради денег пошел, да?

Зимородок похоже задумался, стоит ли говорить? Устало вздохнул.

— Мне нужно прощение, — сказал он. — Ты же слышал, святые отцы давно мечтают зажарить меня на своих сковородках. Убью дракона — снимут обвинения.

— И женишься на Марте? — Хайме до боли прикусил губу. Ну, куда он лезет! Ведь не должен был об этом знать, чего болтает.

Зимородок заметно напрягся, и долго хмуро разглядывал Хайме, словно видел его в первый раз. Потом допил чай из кружки одним большим глотком.

— Да, — сказал, наконец, тихо-тихо, — женюсь.

Голос на мгновенье стал мягкий и какой-то далекий, совсем как той ночью. Возраст морщинами проступил на обветренном лице.

— А Язон, он кто? Откуда ты его знаешь?

— Язон? — Зимородок небрежно пожал плечами. — Мы начинали вместе, на Святой земле… Но воин из Язона так себе, он побаловался и бросил… Занялся торговлей, к этому у него обнаружился куда больший талант.

— А… — Хайме открыл было рот, но не успел.

— Ладно, Кречет, хватит на сегодня. Ложись спать.

Хайме лежал долго, но все же не выдержал.

— Зимородок… — неуверенно начал он, — слушай, а у меня тоже невеста есть…

Было слышно, как Зимородок дернулся, и тихо выругался.

— Зачем мне знать про твою невесту?

— Не знаю… — признался Хайме.

— Вот и заткнись. А лучше знаешь, иди-ка ты домой!

Раздражение и, кажется, злость в голосе, или показалось? Хайме думал, что не уснет, но стоило закрыть глаза, и мир провалился.

* * *

С самого утра шли молча. Солнце успело забраться высоко, и жарило не на шутку с беззаботно-синего ясного неба. Подъем был легкий — не широкая, но вполне приличная дорога вела их на восток. Зимородок шел впереди, ведя лошадь. Он, и без того не слишком-то разговорчивый с Хайме, теперь скалился и огрызался на каждое слово, избегая разговоров. В конце концов Хайме не выдержал.

— Послушай! Ну, прости! Что я такого сказал? Я ведь не хотел, может просто ляпнул чего сдуру. Ну, что мне сделать, чтоб…

Не договорил. Зимородок обернулся к нему, серые глаза сверкнули сурово, аж пришибли к земле.

— Иди домой, — сказал он.

Хайме, собираясь уж было продолжать, запнулся. Несколько раз пытался что-то начать, хватая ртом воздух.

— Иди домой, парень, — повторил Зимородок, чуть мягче. — Тебе не место здесь.

— Я не могу… — Хайме поджал губы, уставился в землю.

— Почему? На что ты надеешься?

Вот так, глядя Зимородку в глаза, говорить было страшно. Хайме отвернулся.

— Если мы не заплатим долг, нас выгонят из дома… это все из-за меня…

Зимородок долго, хмуро смотрел, молчал.

— Ты что, всерьез намереваешься убить дракона? — спросил он.

В голосе было столько издевки, что Хайме начал краснеть. Нет, конечно он не слишком-то рассчитывал на удачу, с самого начала. Куда ему… да и как он собирался сражаться?

Зимородок ждал.

— Я испробовал все… — Хайме начал оправдываться, голос дрожал. — Если меня убьют, этого хватит чтоб заплатить. И… и…

Дальше не вышло.

Он всегда был неудачником, за что не брался — все валилось из рук. Иногда казалось — Элиза поклялась выйти за него из жалости. Хорошая добрая девушка… Только отец Элизы — не богатый, но очень гордый экюйе Мериго де Шуасоль, никогда не отдаст дочь за Хайме, у которого, кроме славы предков, ни гроша за душой. Элизу нужно либо заслужить, либо забыть. Он уже из сил выбился… Какими-то правдами и не правдами удалось занять денег, купить коня и оружие, плохонькое, но все ж… хотел было поехать в город, наняться оруженосцем хоть к кому-нибудь… Не успел отъехать и нескольких верст от дома — напали, ограбили, коня увели…

Он всегда был неудачником.

Дома ведь наверняка уже знают о том, что случилось, и что он пошел в горы, убивать дракона. Все знают. Если он вернется ни с чем — будут смеяться еще больше. А милая Элиза будет жалеть и утешать… до конца дней… она обещала никогда не отдать руку другому, и даже уйти в монастырь… Тошно становилось от этого. А тетка Каталина с каждым годом все ворчливее. Не попрекает, но от этого только еще хуже, лучше б уж говорила в глаза… а то посмотрит так… как на увечного. А дядя Густав вообще предпочитает не замечать.

Да лучше он сдохнет тут в горах! Хоть какая-то польза от него, хоть десять флоринов получат, отдадут долги…

Не удержался, громко шмыгнул носом, краснея все больше. Уши горели огнем.

— Дурак, — холодно заключил Зимородок. — Если ты сдохнешь тут, то никто ничего не получит. Святым отцам нужно будет предъявить твое тело, а то скажут — сбежал. Просто так не поверят. А кто отсюда потащит? Думаешь я? Не-ет, не выйдет. Да и останется ли от тебя тут хоть что-нибудь? Опознаваемого? А если сожрет? Дерьмо драконье предъявлять?

Хайме молчал, стиснув зубы.

— Послушай, парень, — Зимородок сощурился, вглядываясь, — почему ты не взял денег у Язона, если так нужны? Слушай, иди к нему, а. Он тебе даст, поможет, он хороший человек. Скажи — отдашь потом, не важно когда… я тебе верю, отдашь. Тут надеяться не на что. Ну подумай, у тебя даже оружия нет, рогатину, и то сломали. Сожрут с потрохами без всякой пользы, невеста потом плакать будет. Зачем тебе? Легче было прямо дома повеситься, да хоть бы рядом с теми четырьмя на перекрестке.

Хайме упрямо насупился, покачал головой.

— Я все равно пойду.

— Зачем?! Черт побери!

— Надо! — угрюмо буркнул Хайме.

— Слушай… — Зимородок с усилием провел рукой по лицу, — слушай, я бы мог предложить пойти вместе, и если будешь делать все, что я скажу — поделиться деньгами. Я ведь не за наградой…

Хайме вздрогнул, с надеждой посмотрел на него. Зимородок невесело ухмыльнулся.

— Только понимаешь, какая штука, — сказал он, — тут тоже ничего не светит. Возможно, дракона мы убить не сможем, всяко бывает. Возможно, его уже убили и сейчас везут в Гельт, ведь мы не единственные охотники. Но даже если убьем, Кречет, пойми… шанс, что я получу деньги не велик. Да не получу я ничего! Возможно, меня зарежут еще по дороге, а еще вероятнее — повесят в городе, наплевав на все прощения. Или сначала повесят, а уж потом с чистым сердцем простят, с них станется. Еще и тебя за компанию, если пойдешь со мной. Что тебе…

— Можно с тобой, пожалуйста…

Хайме, кажется, на колени был готов встать. Зимородок громко цокнул и сжал пальцы в кулак, что-то болезненно дернулось в лице. Он долго молчал, тяжело дыша.

— Я не хочу отвечать за твою жизнь, — сказал едва слышно, — мне хватает своих проблем.

— Отвечать за мою жизнь?

— Да.

Хайме смотрел во все глаза, стараясь понять.

— Ты не можешь отвечать за меня. Почему? Я взрослый мужчина, и это…

Запнулся, поймав на себе взгляд, прикусил язык.

— Сколько тебе лет, Кречет?

— Семнадцать, — сказал как-то неуверенно.

— А мне сорок пять. Знаешь, у Язона сын на три года старше тебя, тоже взрослый, жениться собирается, и все равно я привык относиться к нему, как к мальчишке…

Хайме сердито засопел. Зимородок фыркнул.

— Я немного знал твоего отца, Кречет, — он сморщился устало, — и знаешь что… о твоей семье я больше ничего не хочу сейчас знать. А то мне уже начинает казаться, что я должен сдать им тебя с рук на руки, живого и невредимого. Мне сейчас не до этого, поверь. Меня там ждут… Иди лучше, а?

Земля поплыла под ногами. Но в голове стукнула и забилась только одна мысль.

— Ты знал моего отца?

Зимородок тяжело и почти обреченно вздохнул.

— Ты ведь сын Хендрика? Я слышал, там в ратуше… Ты очень похож.

— Ты знал моего отца!

— Не очень близко, — Зимородок покачал головой. — Встречались как-то, в Палестине…

Сердце заколотилось словно бешеное, так и норовя выскочить. Сколько пытался Хайме узнать у людей, сколько расспрашивал — никто ничего толком не знал, или, может быть, просто не хотел говорить. Он давно отчаялся услышать правду об отце. А тут… Да ведь Зимородок сам начал разговор. Сразу сотня вопросов просилась на язык, выбрать никак не получалось, мысли путались.

— А ты… там ведь… ну, отец… он как…? — запинаясь поинтересовался он, глянул с надеждой.

Зимородок чуть улыбнулся.

— Хендрик был храбрым воином.

Хайме шумно выдохнул. Это он и так знал. Вот как раз эти самые слова говорил каждый. Он разочаровано поджал губы. Зимородок какое-то время молчал, разглядывал внимательно.

— Хендрик Разящий, Хендрик Волк… — серьезно сказал, наконец. — Тамплиеры знали о его способностях и много раз звали к себе, но он отказывался. Вольный охотник. Ему не нужно было оружие, чтоб убивать, но и мечем он владел получше многих… Ты правда очень похож на него.

Хайме почувствовал, как уши начинают гореть от гордости. Похож? Как же хотел он стать похожим на отца! С самого детства не было мечты более яркой, более сияющей, чем эта. Стать рыцарем! Уехать сражаться на Святую землю! Стать героем! Только как уедешь, когда ни доспехов, ни коня, ни оружия… После отцовской смерти у них ничего не осталось… а то, что осталось, — досталось Филиппу, он-то уже много лет, как уехал.

Отец… Хендрик Разящий, Хендрик…

— А почему Волк?

Хайме никогда не слышал этого прозвища. Зимородок усмехнулся, помолчал, похлопал свою лошадь по загривку.

— Знаешь, Кречет, когда Иеф спрашивал — умеешь ли ты летать, он спрашивал серьезно. Младший сын младшего сына. Неужели ты не знаешь? Старшему достается наследство, а младшему дар.

Он пристально смотрел Хайме в глаза. Сердце сжалось в нехорошем предчувствии… Дар? Хайме напряженно замер, прикусив до боли губу. Что?

— Твой отец был оборотнем, — сказал Зимородок.

Долго Хайме стоял неподвижно, почти не дыша, стараясь осознать…

— Нет! Я не верю… — прошептал он.

— Зачем мне врать?

— Нет! Нет! Я не верю! Нет! — сначала совсем тихо, потом громче, в полный голос, орал, стараясь заглушить подступивший к горлу страх. — Ты лжешь!

Зимородок не стал спорить.

— Хендрик был храбрым воином, — сказал сурово. — Одним из лучших. Ты должен гордиться.

Громко всхлипнув, Хайме подскочил на месте и понесся прочь, подальше, куда глаза глядят. Да лучше б дракон поскорее сожрал его! Разве может это быть правдой?! Господи, за что! За что! Что он сделал такого!

* * *

— Я тоже стану оборотнем?

Хайме долго бродил вокруг, почти не разбирая дороги, все ноги сбил по горам, едва не сорвался с обрыва… а к вечеру вдруг, сам собой, вышел к стоянке Зимородка. Удивительно сладко пахло горячей едой, и в животе в ответ заурчало жалобно.

Но долго еще не решался подойти, стоял в сторонке.

— Я тоже, да?

Зимородок обернулся, пожал плечами.

— Не знаю. Тебе уже много лет, обычно этот дар проявляется в детстве.

— Я не… никогда…

Зимородок усмехнулся.

— Как знать, может ты не младший сын. Может Хендрик успел заделать еще одного какой-нибудь страстной черноокой красотке.

Хайме до хруста стиснул зубы, едва ли не зашипел от злости.

— Да как ты…

— Думай сам, — согласился Зимородок. — Но лучше, держи это при себе. Крепко. Никому не говори. Оборотней, знаешь ли, не любят.

Налил похлебку в миску.

— Держи.

Хайме потоптался еще на месте, не выдержал, подошел. Ели молча, говорить никак не хотелось. Зимородок поглядывал искоса, Хайме подавленно шмыгал носом. Казалось, вся жизнь перевернулась с ног на голову. Хотел бы не верить, но все начало удивительно складно вставать на свои места. Вспомнилось, Филипп рассказывал однажды, когда сообщили о смерти отца, ему самому тогда было лет семь, но запомнилось хорошо… Тогда пришли монахи со стражей, забрали все до последней ложки, до последнего гвоздя… мать тогда беременная была, вот Хайме как раз, должна была скоро родить… тетка Каталина спрятала ее. Филипп говорил — искали долго.

Хендрик Волк. Вот как значит.

Сложно поверить.

Хайме сидел, разглядывая свои руки, стараясь представить — как это, когда они меняются, покрываются шерстью, как ногти изгибаются острыми когтями… Страшно становилось, аж до тошноты. Казалось — внутри, в самой сердцевине, завелся кто-то чужой! И в любой момент он может вырваться наружу. Невыносимо страшно. Кожа зудела, хотелось вскочить, побежать, кататься по земле скуля жалобно… прогнать его! За что это, Господи?! Что сделал такого? За какие грехи?

— Я стану волком? — голос дрожал.

— Не обязательно, — пожал плечами Зимородок. — Дар — это способность к изменению тела. Те, кто проходит обучение с самого детства, могут принимать много разных обличий по своему желанию. Но, обычно, выбирается и закрепляется только одно.

Хайме судорожно сглотнул. От этого только хуже… Чего ждать?

А может, ничего не будет? Может, он просто человек? Может, врет Зимородок?!

Хайме смотрел на него и понимал — нет, не врет. Не станет врать.

…а если он действительно не младший сын?

* * *

Солнце весело сияло в небесах.

— Смотри, что это?

Зимородок подошел, глянул, похлопал по плечу.

— Драконье дерьмо, — сказал он.

— Что?

— Дерьмо, говорю. Он тут пролетал. Мы на верном пути.

Хайме передернуло, становилось не по себе от такого-то размера…

— Гляди, — Зимородок пихнул в бок, подмигнул, — вон, ремень с пряжкой торчит. Кого-то уже сожрал. Ты отнеси, покажи, может, кому десять золотых перепадет.

Зимородок шел насвистывая, глядя по сторонам и больше в небо, с таким видом, словно гулял у себя в саду. Только хромал. Дорога тем временем становилась круче, в двух местах небольшие обвалы — пришлось обходить. Скоро тут с мулами и не пройти, придется оставить.

— Послушай, а дракон — он большой? А то разное говорят…

Зимородок покосился, тихонько фыркнул.

— Большо-ой! Как гора. В пасть рыцарь на коне и с плюмажем на макушке проходит, при полном параде, не нагибаясь. Ну и выходит… ты видел.

— Зимородок… — Хайме почти обиделся.

— Разные бывают, — пожал плечами тот. — Но тут не большой, молодой шестилеток, с хорошую корову размером.

— Откуда ты знаешь?

Уже было приготовился ответить, но передумал и сказал честно.

— Я людей поспрашивал, надо же знать куда идешь. А шестилеток, — так похоже из того помета, что при Майнице нашли, еще беззубыми. Там один ушел. Вот, по всем приметам подходит.

Подумал, и добавил еще.

— По этой дороге недавно прошли две лошади. Потом свернули на север, вот у тех, видишь, камней.

— И что это значит?

— Посмотрим. Иди на всякий случай рядом, мула слева держи. И не болтай.

Сотни через три шагов, в стороне от дороги нашли свежий труп в луже крови. Зимородок подошел, присел, осмотрел внимательно.

Хайме близко подойти решился не сразу, подгибались ноги.

— Кто это? — чуть слышно спросил он, заглядывая через плечо.

— Конкуренты, — пожал плечами Зимородок.

Убитый был не молод, заросший густой черной бородой, жесткая складка на переносице, а глаза слепо уставились в небо. Из горла торчала стрела. Было похоже, что он ехал верхом, когда подстрелили, упал, зацепившись ногой за стремя, и еще какое-то время лошадь волочила его за собой. Одежда порвана, полоса крови тянется почти от дороги.

Его лошадей нашли в стороне, одна со снаряжением, одна под седлом. Нападавшие ничего из вещей не взяли, просто убили и ушли. Может, торопились…

— Как это его? Почему?

— Желающих много, — усмехнулся Зимородок, — а дракон один. На всех не хватит.

— Что, и нас тоже могут?..

Холодный ком шевелился в животе.

— Могут. Но нас потом.

Зимородок смотрел равнодушно, его это похоже нисколько не трогало, или он привык? В его-то ремесле… Да, пожалуй не первый раз он видит такое. Хайме начало отчетливо трясти, все казалось, из-за какого-нибудь камня сейчас вылетит стрела. И в горло. Вот так же…

— Почему нас потом? — опомнился вдруг.

— Ну, как тебе сказать… Из тех, кто идет в горы, половина охотится на дракона, а половина на тех, кто охотится на дракона. Вот если мы повезем обратно срубленную башку для отцов — тогда стрелять будут в нас. А пока мы пустые — зачем? Мы им нужны. Кто дракона убивать будет?

Хайме долго стоял, хлопая глазами, не в силах поверить.

— А он?

— Этот из тех, кто охотится на охотников. Я встречался с ним, но по счастью ушел. Он был знаток своего дела.

Зимородок поднялся на ноги, потом порылся в своих вещах, достал лопату, и молча принялся копать. Каменистая земля поддавалась с трудом, медленно-медленно. Он беззвучно ругался сквозь зубы. Хайме постоял нерешительно, и пошел собирать камни, обложить с краев. Как бы там ни было, но с мертвыми, наверно, надо по-людски…

Возились долго, холмик у могилы вышел небольшой, едва прикрывающий тело, зато крест из сухих палок выглядел на удивление добротно. И даже имя на нем — Зимородок аккуратно вырезал ножом.

— Прими, Господи, его душу, — тихо сказал напоследок.

* * *

Дорога скоро уткнулась в обрыв, похоже, раньше тут был мост, но сгорел. Судя по всему, не так давно. Обугленные доски валялись кругом.

— Это дракон?

— Может и дракон, может молния, а может так кто поджег. Теперь не разберешь.

— И куда дальше.

— Во-он туда. Кругом пойдем, — Зимородок махнул рукой.

Идти оказалось не долго.

Хайме случайно глянул в небо, да так и замер, не решаясь даже вздохнуть.

— Зимородок… — с трудом выдавил он.

— Дракон, — подтвердил тот из-за спины. — У него, похоже, недалеко гнездо. Смотри теперь в оба.

Заночевали в узкой расселине, надежно укрывшись от посторонних глаз.

Хайме удалось заснуть только под утро, когда солнце готовилось вот-вот выпрыгнуть из-за гор. Разбудили далекие звуки.

Вскочил, крутя головой.

— Тихо, — буркнул Зимородок, — вон там, смотри.

Недалеко, за крутым скальным уступом, кружил дракон, словно высматривая что-то. Круг за кругом… Огромные перепончатые крылья, дугой изогнутая шея… Хайме замер, не решаясь вздохнуть.

— Охотники, — сказал Зимородок, — посмотрим, кто кого.

Хайме смотрел с замирающим сердцем, все никак не мог поверить, что это действительно происходит с ним, наяву. Какая же страшная тварь! Как же с ним можно справиться?! И вдруг понял, что ужасно хочет, чтоб победил дракон. Если его убьют, то что же тогда? Что останется им? Вот так посмотреть и вернуться ни с чем? Страшно стало.

Зимородок стоял, почти неподвижно, вглядываясь в драконьи маневры.

— А что если они его убьют? — не выдержал Хайме.

Зимородок равнодушно пожал плечами.

— Мы пойдем домой.

— А ты? Как же… — так и не договорил.

— Слушай, Кречет, — Зимородок медленно обернулся, глянул жестко, раздраженно, — заткнулся бы ты. А то не ровен час пришибу, не хуже дракона. У меня рука тяжелая.

Хайме послушно кивнул и забился в дальний угол, стараясь вести себя как можно тише. Из угла дракона не видно, только кусочек хмурого неба, и можно только догадываться, что там происходит. Все ерзал на месте, вытягивал шею, но высовываться не решался.

Ждать пришлось долго.

— Все, — сказал, наконец, Зимородок, садясь на землю.

— Что? Кто победил? — встрепенулся Хайме.

— Мы следующие, — подмигнул он.

Аж мороз по коже от таких слов. Хайме вскочил, готовый бежать.

— Идем? Да?

— Нет. Вечером. Если дракон жив, то сейчас он возбужден и зол, подождем пока успокоится, заснет.

— Если? Ты не знаешь.

Зимородок криво усмехнулся.

— Он ранен и порвано крыло. Я не знаю, кто победил. Но сейчас лучше не лезть, иначе попадем под горячую руку, зверю или охотникам…

Хайме почувствовал, как подкашиваются ноги. Было слишком глупо вот так… Если тем охотникам повезло, то что тогда? Вернуться ни с чем? Нет! Ну просто не может быть так несправедливо! А Зимородку, казалось, все равно. Он зевнул, привалился спиной к стене, закрыл глаза и, вроде бы, задремал.

Так хотелось спросить, но боязно — вдруг и правда пришибет? Он может. Но и молчать не выходило.

— Зимородок! — позвал неуверенно.

Тот лениво приоткрыл один глаз.

— Зимородок… а что ты будешь делать, если… ну… если…

Язык никак не поворачивался сказать прямо. Зимородок снова закрыл глаз, чуть дернуть подбородком, устало пожал плечами.

— Все то же самое — поеду в Гельт.

— Но ведь тогда… тебя повесят! Тебе нельзя!

— Можно. Все будет как надо.

Больше разговаривать у Зимородка желания не оказалось, слава Богу, и пришибать тоже. Он лег на землю, отвернулся.

— Отдыхай Кречет.

* * *

Кажется, Хайме задремал лишь на мгновенье, но когда открыл глаза — понял, что уже глубокая ночь и Зимородка рядом нет. Вскочил, бросился было искать. Все вещи, мулы и лошадь — на месте. Это немного успокаивало, значит где-то рядом.

— Куда?! — тихий голос из-за спины, но такой, что Хайме замер, словно налетев на невидимую стену.

— Сидеть тихо и не высовываться, пока не скажу. Понял? — велел Зимородок, подходя ближе.

— Угу, — Хайме поспешно кивнул.

— Я скоро вернусь.

И исчез в темноте.

 

4

Утро королевского венатора Иефа ван Фламме как-то не задалось.

Проснулся он в плохом настроении и с головной болью. Тихонько охнул, пытаясь вытянуть ноги — коленки разгибались с трудом и завидным хрустом, заставляя морщиться. Хотя, уж чему там хрустеть? А ведь было время… Да, по утрам, тяжело разгибая скрюченное тело, Иеф неизменно вспоминал былые времена, когда с мечом в руке он несся в бой, пришпорив коня… и снова, похоже к непогоде, ныла старая рана в бедре, когда-то до кости рассеченном сарацинской саблей.

Было время!

Впрочем, все это дело обычное, Иеф давно привык. Скорее неизбежный утренний ритуал.

Не задалось утро по другой причине. И причина эта сейчас разгуливала где-то к северу, по Ветряным Холмам.

Вчера пришлось выдержать очень неприятную беседу с Дзюдзельским епископом. Под глазом у его преосвященства красовался здоровенный, уже пожелтевший от времени фингал. Опухлость почти спала, но глаз все равно болезненно щурился, сверкая праведным гневом. Епископ весь вечер нервно пил вино, наливая бокал за бокалом, размахивал руками и взывал к правосудию, брызжа слюной и желчью. Иеф сидел напротив, сочувственно кивал, хмурил брови и мелкими глоточками цедил бургундское.

Епископа вполне можно было понять. Еще бы! Его! На глазах у всех! И теперь в столь неподобающем виде появляться перед паствой! Позор невиданный. Так разукрасить святой епископский лик мог только ненормальный. Ульрих, по прозвищу Зимородок.

Иеф все никак не мог взять в толк — каким чудом Зимородку удалось дожить до своих лет. С такими-то талантами! Может, просто на тот свет брать не хотели, опасались. Черти — они тоже не дураки. Уж в том, что после смерти Зимородка ждет адское пекло, венатор не усомнился бы ни на миг. Он всегда ненавидел старого друга лютой ненавистью. С его появлением, налаженная и размеренная жизнь неизменно сбивалась с ритма, так и норовя выйти из накатанной колеи и съехать прямиком в кювет. Зимородка вечно тянуло на несусветные глупости, а за ним самим тянулся длинный, истинно королевский шлейф всяческих грехов, начиная с катарской ереси, приверженцем которой, впрочем, он никогда не был, а заканчивая…

Все же, камнем преткновения в отношениях Зимородка со Святой Римской Церковью всегда были люди вроде Якоба. Церковь не признавала «дикую» магию, утверждая, что человек не может творить чудеса сам, а лишь с помощью Господа, поста и молитвы. Или с помощью дьявола, как вариант. Каждый приходской священник, искренне воздев руки к небесам, мог совершить маленькое чудо — превратить воду в вино для таинства евхаристии или зажечь благодатный огонь в канун Пасхи. Папы творили чудеса воистину славные. Бесспорным доказательством богоугодности этих чудес было то, что никому и никогда не удавалось воспользоваться ими в корыстных целях и вне установленного порядка. По крайней мере, так утверждалось, народ верил.

Дикие маги же всегда колдовали по собственному усмотрению, и в силу своих возможностей, когда и что хотели. Церковь в ответ отправляла их на костер едва ли не в младенчестве, как только становился заметен дар. До совершеннолетия доживали не многие, а уж хоть сколько-нибудь заметно развить свои способности удавалось лишь единицам — тем, кто находил способ эти способности скрыть.

Зимородок всеобщего убеждения в бесовской природе диких чудес не разделял, и эти противоречия порой принимали вид рукоприкладства.

От неминуемого возмездия пока спасала та самая папская грамотка, индульгенция, дарованная самим Папой Гонорием в счет грехов прошлых и даже будущих, за особые заслуги. Однажды Зимородок действительно отличился — спас Рим от разрушения, а самого Папу от лютой смерти. Святые отцы наверняка давно прокляли тот день. Теперь отправить Зимородка на тот свет можно было лишь с личного разрешения понтифика.

А вот епископ, кажется, был не против придушить Зимородка немедленно и собственными руками. Он снова и снова отхлебывал из бокала и громко с выражением икал, от чего длинный крючковатый нос его, совсем сизый от выпитого, презрительно дергался.

— Вы должны принять меры! — взывал он.

— Примем, — равнодушно соглашался Иеф.

Меры он безусловно примет, это его долг. Являясь председателем коллегии эшвенов города, он просто не может остаться в стороне. Но тут венатора мучил один вопрос — отправить навстречу Зимородку отряд городской стражи, это должно обезопасить от нападения епископских мстителей-головорезов, пусть уж доставят в целости и сохранности. С другой стороны — стража сильно усложнит Зимородку жизнь, если тот соберется по-тихому смыться. Сам Иеф смылся бы не раздумывая, Зимородок же…

Нет, пожалуй отправлять не стоит.

Он тяжело вздохнул, стянул с головы ночной колпак и закрыл на минуту глаза. Голова трещала, отдаваясь тупым гуденьем в висках. Кое-как, хватаясь за резную спинку кровати, удалось сесть. Нужно собраться, подумать…

— Как спалось, господин.

Верный старичок Бертран появился в дверях, умело таща с собой разом все, что необходимо — кувшинчик воды, тазик, полотенце и бритвенные принадлежности. Ловко расставил на столике.

Иеф хмуро глянул на него.

— Лестницу починили?

— Так не скрипит же, — развел руками Бертран.

Это тоже был почти ритуал, каждое утро добросовестно отыгрываемый обоими участниками. Вторая ступенька на лестнице неизменно прогибалась и жалобно скрипела под весом королевского венатора, заставляя того, в свою очередь, раздражено скрипеть зубами. А вот под весом маленького сухонького Бертрана ступенька скрипеть отказывалась, хоть прыгай он на ней. Бертран тоже отказывался вызывать мастера («Вот видите, господин! Видите! Вот я наступаю и ничего! Да вам показалось!») Врожденная прижимистость никак не могла позволить старичку-слуге так бездарно тратить деньги («Ведь не скрипит же! Ну, видите!»), даже не смотря на то, что уж в средствах Иеф не нуждался никак. Были ли в этом происки сатаны или каких других сил, но история тянулась уже третий год.

— Смотри, если не починят… — Иеф махнул рукой и тяжело вздохнул. Настроения спорить сегодня не было никакого.

Сейчас умыться, побриться, позавтракать.

Только позавтракать, как подобает, Иефу не удалось. Едва взялся за яичницу, как в дверь постучали, Бертран пошел открывать, и скоро от дверей донесся голос Язона Бергеса.

— Мне нужно поговорить с мессиром венатором, Бертран.

— Подождите здесь, господин сейчас занят.

Пусть бы подождал, но Иефу самому не терпелось. Он с тоской бросил последний взгляд на остывающие колбаски и встал из-за стола.

Гость хмуро бродил туда-сюда, то и дело нервно дергая широкий ремень.

— Доброе утро, Бегрес.

— Доброе утро, мессир, — он остановился, кивнул коротко, — простите, что слишком рано, но…

— Не рано, — Иеф нетерпеливо махнул рукой, — в самый раз. Пойдем в кабинет.

— Я не надолго, мессир.

И все же послушно пошел наверх. Ступенька скрипнула дважды, Иеф не удержался, злорадно потер руки — пусть только попробует не починить! Не скрипит ему!

— Я вчера был у Якоба, — без предисловий начал гость, как только дверь за спиной закрылась, — он совсем плох. Думаю и недели не протянет.

К такому повороту Иеф был не готов, замер на месте, не успев сесть. Что-то нехорошо кольнуло внутри. Предчувствие?

— Якоб? Не протянет и недели?

Верилось с трудом.

На секунду губы Бергеса сжались в тонкую жесткую линию.

— Он уже два дня как слег, почти не приходит в себя… его ведь пытали, живого места нет… Августо еще говорит — может быть яд, медленнодействующий… Я не знаю… — Бергес беспомощно развел руками. — Вы же знаете, мессир, ни один чародей, каким бы могущественным он не был, не может вылечить сам себя.

Иеф тяжело опустился в кресло, хмуро принялся тереть подбородок. Что теперь? Найти лекаря? Надежного человека, чтоб не проболтался. Да, безусловно… Эх, стоило ли вообще браться за это дело, если закончится вот так… Кто бы знал… Тяжелые молоточки в висках стучали все настойчивее.

— Нужно предупредить Зимородка. Сказать, чтоб не возвращался.

Бергес кивнул.

— Я сейчас выезжаю.

Он, кажется, хотел сказать что-то еще, но передумал, только шевельнул желваками на скулах.

— До свиданья, мессир.

— Язон! Подожди.

Иеф не мог позволить уйти ему просто так. Чутье, которое ни разу не подводило королевского венатора, ясно говорило, что это не все. Неспроста. Бергес слишком взволнован. Вот он замер напряженно… только по лицу не поймешь — человек, давно привыкший вести сложные дела и держать себя в руках. Лицо мало что выражало. Лишь в глазах… раскаянье? Совсем уж ни в какие ворота!

— Присядь, — холодно велел венатор.

Тот секунду колебался, но отнекиваться не стал, уселся в предложенное кресло. Иеф долго думал — с какой стороны бы подступиться, разглядывал молча. И в конце концов решил идти прямо, играть в игры с Бергесом не хотелось, слишком хорошо его знал.

— Рассказывай, что там еще.

Бергес вздохнул, облизал губы.

— Это была ловушка, Иеф, — тихо сказал он, болезненно сморщился. — И Зимородок попался. Я… Прости, я не могу сейчас рассказать всего…

По всему выходило, что Бергеса прижали основательно.

* * *

— Капустки кому?! Вкусная! Хрустящая! Фройлен, фройлен! подходите, попробуйте! Самая лучшая капустка, на любой вкус. Сладенькая с морковочкой, кисленькая с клюковкой, остренькая с редичкой! А, фройлен?! Какую вам?

Немилосердно взывали за спиной, фройлен видимо заинтересовалась.

— Яблочки моченые!

— Пряники мятные, медовые, печатные!

Иеф уверенно шел через рыночную площадь, размышляя по дороге. Еще было время одуматься и не вмешиваться. Какое ему, собственно, дело? Да и в его ли силах?

Конечно, первым делом послал письмо и увесистый кошелек к знакомому лекарю, если еще можно чем-то помочь — пусть поможет. Якоба нужно постараться спасти.

Но вот как теперь быть с Зимородком?

Вмешаться официально он не мог, суд безусловно признает Зимородка виновным и приговорит к смерти. Единственный шанс — пытаться упирать на отпущение грехов, как убийце дракона. Но не сработает. Дело слишком серьезно. Других зацепок Иеф не находил. Все, что можно было — давно сделано. Если напирать слишком явно, то разгневанный и неудовлетворенный местью епископ вполне может его самого обвинить в пособничестве дьяволу. И будет прав. В лучшем случае, это будет стоить Иефу должности, в худшем — головы. На такие жертвы королевский венатор пока готов не был.

Черт побери! Да ведь Зимородок вполне сознавал на что шел, никто не тянул.

Вмешаться неофициально? Что он может?

Лишь слегка подстраховать, в меру сил.

Остановился рядом с одноглазой торговкой вяленой рыбой, повертел в руках связку сухопарых лещиков, приценился, огляделся, словно невзначай. Все казалось — за ним следят. Иеф специально пошел чрез рынок, надеясь затеряться в толпе… однако, не питая на этот счет больших надежд. Затерять где-либо его крупную важную фигуру было не легко. Ладно, пусть следят, главное поторопиться.

Хвала Господу, дорогу он знал.

* * *

— Да, это я, — она сдержано поклонилась. — Что вам угодно, господин?

Плотно сжатые губы, в глазах — вызов.

Так странно сочетаются с ней эти глаза. Невысокая, слега полная женщина в белом чепце, румяная и аккуратненькая, брови тонкие, белесые, ресницы совсем светлые, едва заметны… А в глазах полыхает суровый огонь. Марта. Уже три года, как вдова. У нее здесь лавка с пряностями, под стать хозяйке — такая же чистенькая, уютная, пахнущая мятой и базиликом, устроенная удивительно по-домашнему. Толстый рыжий кот лениво разлегся на столе свесив лапу… поглядывает на гостя исподтишка, бдит.

Иеф непроизвольно огляделся — очень хотелось присесть, долгая прогулка через весь город утомила его, болели ноги. Конечно, можно было бы прислать за Мартой, можно было бы приказать привести. Но как тогда объяснить? А если бы она отказалась, не поняв? Приказать тащить силой?

— Ты знаешь, кто я?

— Мессир венатор, — она снова склонила голову, еще более сдержано, тревога мелькнула искрой.

— Мне срочно нужна новая кухарка, Марта, — серьезно сказал он. — Прямо сейчас. Собирайся.

 

5

Вернулся Зимородок уже к полудню.

Сложно сказать, что он там делал, и что нашел, но вид был загадочный и, кажется, довольный.

Первым делом, едва глянув на Хайме, вытащил из своих закромов лепешку и полоску вяленого мяса, принялся копаться дальше, жуя на ходу.

Хайме хотел было поинтересоваться — что там с драконом, и что они теперь будут делать, но не решился. Зимородок казался слишком занятым, чтобы его отвлекать. Он достал увесистый сверток, умопомрачительно пахнущий колбасой, развязал, посмотрел там что-то, понюхал и остался доволен, завязал обратно. Отгрыз кусок своего, почти деревянного, сухого мяса. Надел под рубаху стеганую поддевку и короткую кольчугу без рукавов — никаких других доспехов не оказалось. Занялся оружием. Снял с лошади связку из трех копий — два легких, с длинным острым жалом, и одно тяжелое, на мощном древке. Положил рядом. Достал здоровенный арбалет с воротом и небольшой лук. Хайме все ждал, когда появится двуручный рыцарский меч, но меча все не было. Вместо меча, Зимородок заткнул за пояс простой, совсем не боевой щербатый топорик и широкое зубило.

— Зачем это? — не выдержал Хайме.

— Надо, — бросил Зимородок через плечо, копаясь в вещах.

— А я?

— Ты будешь сидеть здесь.

— Но как же…

Зимородок вдруг резко выпрямился и в два прыжка оказался рядом.

— Ты будешь сидеть здесь, — медленно и очень отчетливо повторил он. — Попробуй только высунуться.

Хайме поспешно кивнул. Даже при своем небольшом росте, Зимородок, казалось, нависал над ним, едва ли не хватая за грудки.

— Что бы ни случилось, что бы ты ни увидел и ни услышал, Кречет, сиди тихо. Даже не вздумай ходить за мной, иначе я сам тебя пристрелю, — он внушительно потряс арбалетом. — Если придут люди и захотят увести лошадь — отдавай, на рожон не лезь, мне твои жертвы не нужны. Если через три дня не вернусь — бери все и уходи. Понял?

Хайме смотрел во все глаза. Что же значит, он все равно остался ни с чем? Даже не увидит? Но ведь он мог бы помочь… мог бы…

— Все понял? — грозно рявкнул Зимородок, и желание спорить разом пропало.

— Угу.

— Хорошо.

Он ловко взвалил все вещи на плечо, став похожим на одного из своих навьюченных мулов. И уже собрался было идти.

— Читать умеешь, Кречет? — спросил вдруг. — Там книги в седельной сумке.

* * *

Читать Хайме умел, хоть и с трудом.

Да разве до этого сейчас?

Зимородок ушел на дракона, вооружившись колбасой и зубилом, а Хайме оставалось лишь терпеливо ждать.

Весь день Хайме бродил кругами на маленьком пятачке в своем укрытии, нехорошие мысли не давали покоя. К вечеру устал. Потом сидел, обхватив колени руками, глядя в небо, считая звезды, каждый раз сбиваясь и начиная заново. Пока он сидит тут, там Зимородок…

Что можно делать там так долго?

Как можно победить дракона? Топориком зарубить?

Хайме вставал и снова начинал бродить.

Луна круглым белым блином висела в небесах. Светло было, как днем.

Чтобы хоть чем-то заняться, Хайме полез смотреть — что за книги в сумке у Зимородка. Только не разобрать… Книги странные, ничуть не походившие на тяжелые монастырские фолианты, закованные в драгоценный переплет, с их чудесными узорами и строгими рядами аккуратно выведенных букв. Нет. Эти маленькие, бережно, но без затей обтянутые толстой грубой кожей книжечки… две исписаны убористыми беглыми письменами, явно одной и той же рукой, а третья… третья совсем странная — письмена в ней чужие, не буквы — причудливые закорючки. Хайме даже испугался, захлопнул, от греха… Потом все же заглянул в одну, и с трудом разбирая при лунном свете… шевеля губами, вглядываясь, складывая в слова…

Потом снова захлопнул и долго сидел в раздумьях. Признаться, за свою жизнь Хайме видел только две книги — массивное Евангелие с серебряными накладками и филигранью, да еще солидный, тяжелый, туго затянутый в темно-синий шелк, труд Блаженного Августина. Кстати, Евангелие, под присмотром отца Франциска, он даже читал однажды…

А это… Вальтер фон дер Фогельвейде. Огляделся по сторонам, нет ли кого… как-то не по себе становилось. Еще «Комедия» — если верить заголовку… какого-то Данте…

Заглянул осторожно.

И так и просидел до утра, водя пальцем по страницам, пытаясь разобрать. Несколько раз бросал в страхе, уходил. Возвращался. Грыз ногти. Ух, как там! Страсти какие! Даже о драконе перестал думать.

Читать было тяжело, темно, но интересно, он старался изо всех сил.

И вдруг дикий рев сотряс горы! Хайме аж подпрыгнул, выронил. На миг показалось — это сам сатана из пекла явился за ним! Или этот, как его там? Верзилий?

Дракон!

Там же дракон и Зимородок, а он тут… книжки читает…

Что-то сорвалось внутри. Забыв про все запреты, Хайме со всех ног рванулся туда, откуда рев… Только бы успеть. А вдруг, Зимородка там сейчас… а вдруг, уже загрыз дракон! Только бы успеть! Крылья бы сейчас, чтоб птицей метнуться! Сердце колотилось бешено.

Что будет делать, когда прибежит, Хайме пока не представлял. Успеть бы! Крылья бы…

Бежал, не разбирая дороги. Скорее!…вдруг ноги подвернулись, сразу как-то обе. Хайме с размаху полетел, кувырнулся через голову, больно рассадил лоб о камень. Что случилось? Потер шишку рассеяно… но когда тут думать, когда такое! Скорей!

* * *

Панорама, вдруг открывшаяся его взору, потрясала.

Совсем недавно тут была битва.

Вон там драконья нора, это над ней тварь кружила вчера. Самого дракона не видно, может, в нору забился? А чего так ревел? Злобно! Страшно! А Зимородок?

Хайме беспомощно озирался по сторонам. Где? Хотел было даже закричать, позвать, но не решился. Вдруг дракон там… Услышит?

Ну, где же?

Вглядывался, аж до рези в глазах.

Вон там…

Распластанное тело меж камней, внизу! Сердце екнуло, в животе тревожно заныло.

— Зимородок! — сорвался и поскакал со всех ног, резво перемахивая на ходу через здоровенные камни.

Неужели? В предрассветных сумерках и не разобрать, но тогда Хайме показалось…

— Зимородок!

Добежал. Тяжело упал на колени рядом, сил уже не было. Нет, не он, хвала Господу! Не он… Это, наверно, охотник вчерашний. Надо бы подняться, но ноги не слушаются — столько пробежал! Сердце колотится в самом горле, заставляя дышать судорожно, глотая ртом воздух… Куда он так рванул? Дурак. Без него тут… Уйти надо… подняться… ноги не слушаются. Подгибаются. Все сидел, пытаясь отдышаться, тер ладонью лицо, закрыв глаза. Бессонная ночь еще… И тут!

— Кречет, беги!

Хайме разом подбросило, он завертел головой. Где?

Но нет, не Зимородока увидел. На него мощно пер огромный дракон, разверзнув во всю ширь клыкастую пасть. Сейчас как дыхнет пламенем! Сердце остановилось, ноги словно приросли к земле, Хайме понял, что не может и пошевелиться. Надо бежать… Бежать надо, бежать… Вслед за драконом, все приближаясь, неслись отборные ругательства Зимородка. Самого его пока видно не было.

— Беги!

Дракон! К нему!

Что-то метнулось, скользнуло у дракона по боку, у крыла. Копье? Задняя лапа дернулась, словно желая почесаться на ходу, но передумала. Дракону на копье было плевать. Шкуру — не пробить. Совсем рядом… Даже оружия никакого нет… Да что там оружие! И что б он сейчас делал с той рогатиной? — вспомнилось вдруг… Его бы в момент загрызли и рогатиной закусили.

Гневные вопли Зимородка уже, кажется, перекрывали драконий рев.

Еще одно легкое копье — в голову. Дракон неохотно обернулся, желая посмотреть — кто это его.

— Кречет! Черт тебя побери!

Щелкнуло. Хайме подскочил на месте и побежал! Словно стрела сорвалась.

Скорей! А то ведь обернется дракон и снова за ним. Не успеет, куда ему!

Но дракон, вроде, передумал его жрать, не гнался больше… Хайме даже не сразу понял.

И еще на бегу успел увидеть Зимородка, который уперев в стремя ногой, крутил арбалетный ворот. Дракон на него… А ведь рядом уже, не успеет… Хотелось закричать, но дыханье перехватило. Хотелось ударить, но чем? Голыми руками? Да тварь даже не почешется.

Не успеет!

Аж шерсть вставала дыбом!

Зимородок натянул, резко вздернул арбалет и замер.

Почему не стреляет? Почему?! Ну давай! А то будет поздно!

Заорать хотелось, но в горле совсем пересохло, язык не слушается.

Да чего он ждет!

Дракон все ближе, подходит… и, кажется, медленно, словно не взаправду все это, словно сон… Маленькая неподвижная фигурка Зимородка и дракон. Рядом! Сейчас ударит! Ну! Ну же! Давай!!!

Хайме орет что-то, но и сам не слышит слов, не понимает что.

Дракон встает на дыбы и на мгновенье замирает.

И тут же срывается тетива.

Болт. В глаз!

Дракон дико ревет, неистово мечется, Зимородок едва успевает отскочить, когтистая лапа проходит совсем рядом.

Не долго. Тварь с грохотом падает на землю. Сотрясается земля. Огромная туша еще едва дергается… и затихает…

Зимородок стоит, согнувшись, упершись в колени руками, и даже издалека видно, как тяжело дышит.

Но обошлось.

Все.

Мокрая рубашка липнет к спине и трясутся руки.

Кажется, кровь… у Зимородка… бурое пятно расплывается на боку… Задел-таки дракон. Но может ничего, вон — живой же, стоит… Обойдется.

На негнущихся деревянных ногах Хайме бредет к нему.

Несколько шагов.

Быстрая тень с клекотом срывается с небес. Дракон! Еще один! Только этот поменьше, но все равно! Летит! Чуть неуклюже дергая порванным крылом. Но летит.

Зимородок смотрит в небо, тяжело разгибается, ковыляет к арбалету, поднимает, пытается упереться ногой, но едва не роняет… еще раз… не успеет. Хайме со всей отчетливостью понимает это — второй раз взвести арбалет Зимородок не сможет, тень сейчас накроет его. Поздно.

— Беги! — орет Хайме, срывая голос.

Бросается вперед.

И голос срывается на бешеный рев. Пальцы стремительно вытягиваются, выкручивая руки, и ноги как-то подгибаются разом, обе, подбрасывая вверх. Вверх?! И он еще не понимает, что происходит, но тело двигается само, стремительно бросаясь вперед и вверх. Да! Именно так! В небо! Земля остается где-то под ногами и голова идет кругом от наступившей вдруг высоты. Одежда давно треснула по швам, а на спине, больно прорвав кожу, прорезался гребень… Короткое мгновение паники… несколько судорожных ударов о воздух кожистых крыльев…

Хайме уже ничего не понимал. Он видел только — впереди враг!

И с ревом бросился на врага.

Главное успеть!

* * *

На какое-то время Зимородок потерял сознание — боль в разорванном боку скрутила немилосердно. Упал…

Когда снова пришел в себя — второй дракон лежал рядом, меж камней, со свернутой шеей. А в облаках, раскинув крылья, парил виверн.

— Кречет! — улыбка сама выползла на лицо, — хорошо летаешь!

* * *

— Эй, птенчик, ну-ка поди сюда, — хрипло позвал Зимородок, пытаясь сесть, поманил пальцем.

Совершенно голый, Хайме мялся, топчась с ноги на ногу, соображая, как бы ему сейчас… Одежда вся в клочья, разбросало где-то… холодно и пятки босые все исколол…

— Ну-ка, поди.

Пришлось слушаться. Зимородок кое-как приподнялся, морщась и опираясь на локти. Выражение его лица не внушало доверия.

— Давай-давай! Ближе. Наклонись.

Ну, что ж еще делать? Помочь ведь надо… рану посмотреть там, перевязать… Подошел, послушно склонился над Зимородком. И тут же короткий резкий удар в челюсть отбросил назад. Губа в кровь, аж брызги.

— Все. Можешь быть свободен, — разрешил Зимородок.

Хайме едва удержался на ногах, обижено шмыгнул носом, принялся щупать языком зубы — вроде все на месте. Вытер губу и долго ошарашено разглядывал окровавленные пальцы. Больно-то как!

— А скажи-ка мне, Кречет, какого ж черта ты тут делаешь?

Зимородок состроил зверское лицо, он и правда был зол, но, кажется, не слишком. Крохотные насмешливые огоньки скакали в глазах.

— Я… там… эта… рычал ж… я думал…

— Угу! Как ты рычал я видел, — подтвердил Зимородок. — Сказал же — не высовываться!

Еще говорил — пристрелит. Как пить дать! Нехорошо вышло. Хайме топтался на месте, босыми ногами-то по камням! И стучал зубами… и коленки предательски подрагивали. Холодно и отчаянно стыдно за все, неприятно, страшно. Неправда все это, неправда! Сейчас он проснется… Хайме отчаянно пытался придумать какое-то объяснение. Что он здесь делал? Какого дьявола понесло?

— Я… ну это… ну…

Зубы стучали. Аж до слез.

— Плащ мой возьми, оденься хоть, — сжалился Зимородок, — а то околеешь еще.

— Ага.

Взял, осторожно косясь — вдруг опять в челюсть? Но обошлось. Натянул, завернулся. От сердца слегка отлегло.

Хоть и с трудом, но удалось собрать куски разорванной одежды, соорудить из них Зимородку повязку на рану, Хайме старался изо всех сил. А ничего, он боялся, что будет хуже — рана глубокая, но, кажется, ничего не задето, полоснуло так по ребрам, но кольчуга немного смягчила удар. Хорошая кольчуга.

— Это не от дракона защита, — фыркнул Зимородок, — если дракон надумает когтями рубануть, то ничего не спасет. Любой доспех прошибает, в нем весу-то… Видал! А еще лучше — схватит, поднимет в воздух, да об камни, вниз башкой… они, твари, это любят. Мне просто повезло. Кольчуга так, от охотников — скоро слетятся. В ближнем бою с драконом никто не дерется, шансов нет. Никакого честного рыцарского поединка, потому и отдают на откуп таким, как мы…

Не сражаются рыцари с драконами, ведь и правда — не припомнит такого Хайме. Раньше, говорят, пытались. Вот, орден драконоборцев учредили, а что толку? Завидев рыцаря на коне, дракон разве что со смеху помрет, иначе никак. Ну, или солнечный удар, вдруг, гадину хватит.

Рыцари сражаются с рыцарями, а монахи благословляют всех желающих на избиение драконов. Простым-то людям с драконами биться сподручнее, без коней и двуручных мечей.

— А как же тогда?

Зимородок ухмыльнулся.

— Колбасу видел? — поинтересовался он. — Отравленная. Та здоровая черная драконица сожрала и уже собиралась было издохнуть, даже не летала, по земле ковыляла, и то с трудом, подняться не могла. А тут ты.

Хайме насупился и уставился на свои босые ноги. А тут он. Ага, как раз во время.

— А второй, мелкий, ранен, и есть пока не стал. Я думал, его потом из арбалета. Он молодой еще, шкура не до конца отвердела, можно пробить, если знать куда. Взрослого-то только в глаз. Крыло еще у него порвано, летает плохо да и ослаб… так что можно было.

Вздохнул, цокнул языком.

Как ни крути, Хайме здорово попутал все планы. Без него бы легче обошлось.

И все же, Зимородок был доволен.

— Но зверюга из тебя, Кречет, вышла знатная! Никогда такого не видел.

Как холодной водой окатил. Оборотень. Теперь и к гадалке не ходи. Только сейчас по-настоящему осознал, раньше как-то не верилось, думалось — может, показалось? Не было ничего? Не было… Все чудеса всегда оставались вне пределов повседневной жизни, всегда где-то не здесь и не с ним…

Не было. Зимородок убил дракона. И второго тоже. Он же охотник, он умеет! Вон, дракон его лапой. Но Зимородок его убил, пристрелил из арбалета. Все остальное только показалось.

Об этом пока лучше не думать вовсе.

Хайме зажмурился, отвернулся, мотнул головой.

Не было ничего!

И без того дел хватает. Хвала Господу, есть чем заняться. Когда работы по горло — плохо выходит думать о вечном и о чудесах.

Сейчас нужно срубить драконам головы, чтоб отнести, показать святым отцам. Но так шкуру не один топор не возьмет, крепкая, зараза. Зимородок объяснил — нужно зубилом поддеть и сковырять чешуйки на шее, по кругу. Тогда можно. Хайме аж вспотел весь, пока справился.

Охотники только не давали покоя. Которые, на охотников. Простая и реальная опасность, и от того забыть о них, хоть ненадолго, не выходило. Как вспоминалось — сердце в пятки уходило. Думалось, вот стрелой сейчас! В горло. Насмерть.

— Сразу вряд ли сунутся, — задумчиво сказал Зимородок, — они тебя небе видели, опасаются.

В небе… Хайме аж передернуло.

Головы запихнули в припасенные мешки — тяжелые оказались, собаки! Хайме и не ожидал. Хорошо хоть Зимородок смог идти сам, хоть и хромая, опираясь на копье. А то все сразу бы не дотащить.

Но главное — ничего, обошлось! С трудом верилось, что все позади.

 

6

В зимородковых тюках таились удивительные припасы на все случаи жизни.

Рану ему промыли мерзкой дрянью, из темной прозрачной баночки, и чем-то сверху намазали. Хайме даже интересоваться не стал, а молитвы бормотать постеснялся. Колдовские зелья там? После всего, что случилось, было уже почти все равно. Раз говорит, что надо — значит надо. Намажем. Но вот рана не понравилась… Зимородок осмотрел внимательно, хмуря брови, а потом легкомысленно махнул рукой.

— Бывало и хуже.

Может, и бывало.

Позавтракали и отправились в путь, на запад, к перевалу. Зимородок сказал, что возвращаться главной дорогой сейчас слишком рискованно. На этот раз, он без разговоров, хоть и с явным усилием, залез на лошадь. Охнул сдавленно. Видать, плохи дела… Хайме шел рядом, но и он бы, пожалуй, не отказался поехать верхом. Все кости ломило, ныли мышцы.

— Как ты, Кречет?

Хайме вздохнул. Ему ли сейчас жаловаться? Плохо он, как же еще.

— Это ничего, — усмехнулся Зимородок, — первый раз всегда так. Потом тело привыкнет и легче будет.

— Я больше никогда!

Нет! Никогда! Хайме отчаянно запротестовал. Да разве можно снова такое! Как можно даже говорить об этом!

— Не понравилось? — поинтересовался с усмешкой.

Хайме хотел было воскликнуть в ужасе «нет!», но не смог. Перед глазами вдруг встало высокое безбрежное небо, такое близкое… и ветер — свистящий в ушах, играющий перепонкой крыльев, подхватывающий, поднимающий ввысь, к облакам…

Зажмурился, со всей силы, до рези в глазах, тряхнул головой.

— Нет! Я больше никогда не стану.

Очень понравилось! Но от этого только еще тяжелее.

Не думать об этом! Забыть! Ничего не было! Не было…

— Ладно.

Зимородок покладисто пожал плечами — раз не хочет, то и не надо.

Больше разговаривать не стали. Хайме шел молча, глядя прямо перед собой.

Вдруг накатило и накрыло ощущение непоправимости происходящего. Что теперь с ним будет? Оборотень? Виверн! Да его ж теперь на костер! Что делать? Не говорить никому, постараться чтоб никто не узнал? Но разве утаишь шило в мешке? Все равно вылезет, так или иначе. Хайме не находил себе места и не мог ни о чем думать. Вся жизнь его рушилась и ничего сделать не выходило. Да лучше бы он помер тогда! Со своей бы рогатиной. Спокойнее бы было. Просто и понятно.

Страшно.

Как же Элиза? Он же не может теперь… Или может? Как возвращаться домой? Бежать? Ну куда ему бежать? Дьявол он во плоти, оборотень, бесовское отродье, чтоб ему пусто было!

Хайме все пытался прислушаться к своим чувствам, и никак не мог понять — отчего же так? Отчего нет раскаянья? Ну, ни капельки. Нет, он чувствовал вину перед Зимородком — нужно было сидеть с лошадьми и не соваться, книжки умные читать, как тот велел. Больше пользы было бы! Нужно было. Оплошал. Подвел. Едва на тот свет не отправил! Стыдно, хоть сквозь землю проваливайся.

Но вот вины перед Господом, искреннего раскаянья — не было. Ну, что он Господу-то сделал такого? Он же не виноват, что родился таким. Младший сын младшего сына.

Ужасно! Страшный грех! — твердил рассудок. Но сердце оставалось спокойно.

В сердце плескалось безбрежное небо.

И это заставляло мучиться еще больше, заставляло рассудок раскаиваться вдвойне — за себя и за дурное, своевольное сердце.

Оборотень, как и его отец. Хендрик Разящий, Хендрик Волк… тамплиеры знали… да что же происходит такое в мире? Как это можно понять?

Ни о чем другом думать не выходило.

Что будет теперь с ним?

Ехали все больше по открытым местам, там, где сложно устроить засаду. Пока обходилось.

— Стрелять-то умеешь, охотник?

— Не очень… — Хайме задумался.

— Нет, не умею, — ответил честно.

— Тогда возьми арбалет. Один раз пугнуть хватит, а скорость тебе не нужна, все равно не попадешь.

— А ты думаешь, на нас скоро нападут?

— Не знаю, — Зимородок безразлично пожал плечами, — но если нападут, Кречет, запомни одно — надумаешь снова оборачиваться драконом, учти, что никто тогда не должен уйти живым. Иначе расскажут, и церковь объявит на тебя охоту. Если не хочешь или не можешь убивать, то лучше оставайся человеком. Понял.

— Я никогда…

— Я тебя предупредил. А то вдруг крылышки неожиданно снова прорежутся.

Хайме судорожно кивнул.

— Кречет, это очень серьезно.

Зимородок смотрел на него хмуро, внимательно, словно чего-то ожидая… лицо усталое, напряженное, белые пальцы вцепились в луку седла — похоже держится из последних сил. Серьезно, да…

Хотел снова кивнуть, сказать, что он все понял, что впредь будет сначала думать, а потом делать, чтоб не вышло снова… без глупостей… Хорошо еще так обошлось, все живы. Это сейчас ему кроме зуботычины ничего не досталось, а ведь могло бы. Ой, могло! И еще как! Мог бы ведь Зимородок и пристрелить сгоряча, как грозился. И был бы прав.

Хотел было пообещать… Зимородок ждал.

— А, Кречет?

— Меня Хайме зовут, — вместо этого сказал он.

Все же ухмылка скользнула, по-доброму так, без всякой иронии.

— А меня Ульрих. Можно Уль.

* * *

— Доброго вам дня, уважаемые!

Откуда взялся на дороге тот пегий остроносый всадник, Хайме так и не понял. Не иначе, как из-под земли.

— Их трое, — тихонько шепнул он, — я видел их раньше.

Зимородок кивнул, радушно улыбнулся.

— И тебе доброго дня, Йохан. Как поживаешь? Как здоровье твое?

— Хорошо, спасибо, не жалуюсь.

Он потоптался на месте, словно что-то прикидывая, приглядываясь.

— А Кречет твой хорош! Одобряю! Я-то думал, зачем тебе его с собой тащить… а оно вон как вышло. Хорош Кречет!

Кречета Зимородок обсуждать не стал.

— Это ты Доброго Гудзака пристрелил?

— Я, — пегий, словно извиняясь, развел руками. — У нас с ним были давние счеты. Не обессудь.

— Голову хочешь?

— Хочу, — спокойно согласился тот. — Мне и одной хватит. Большой. А вторую себе оставь, пригодится еще, голова-то.

Ржанул, подмигнул со значением.

— Что предлагаешь? — поинтересовался Зимородок, спокойно, по-деловому.

— Молчание предлагаю. И покой. Самые ценные нынче вещи! Не находишь?

Зимородок прикинул задумчиво.

— А если я Кречета сейчас на тебя натравлю? А? Может оно вернее выйдет.

Пегий дернулся, но быстро взял себя в руки. Глянул на Хайме, и тот непроизвольно сжался, едва сдержавшись, чтоб не попятиться. Натравит? Прикажет убить этих, на дороге? Зубами им глотки, что ли, грызть? Не зверь же он… Или зверь? Хайме аж передернуло от таких мыслей.

Пегий размышлял.

— Мои люди успеют пристрелить тебя раньше, Зимородок, — сказал он. — Только зачем нам убивать друг друга? Мы с тобой давно друг друга знаем, и всегда решали дела полюбовно. С меня потом мессир венатор шкуру снимет за твое убийство, охотится запретит… хотя церковь, пожалуй, еще приплатит втрое… Сложное это дело… Давай, решим по-хорошему?

Зимородок сощурился. Кивнул.

— Отдай ему, Кречет.

Хайме хотел было возразить, но понял, что возражать тут нечего.

* * *

Зимородок покачнулся и едва удержался в седле. Осунувшийся, изжелта-бледный, в гроб краше кладут. Ему бы отлежаться сейчас. К ночи началась лихорадка, Зимородок метался в бреду, весь мокрый от пота. Хайме сидел рядом, не отходил, хоть и не знал, что надо делать, извелся весь. Может зелье какое? Но самому-то не разобрать.

Дико было видеть Зимородка вот так — беспомощного. Не верилось.

Что-то еще случилось.

Хайме и сам не мог понять — что.

Услышал шорох ночью, решил было, что пришли их грабить и убивать. Схватил зимородков топорик, маленький арбалет… полночи просидел вслушиваясь, сжимая в руках оружие. Если придут — нужно защищать не только себя. Во что бы то ни стало!

Надо. Натянутый арбалет в руках. Он попробует. Сначала он попробует по-человечески, но если не выйдет — как виверн. Если надо — он сможет! Глотки перегрызет! Страшно становилось, до слез. Только не так! Он не хочет быть зверем. Но если надо… если надо — он, конечно, сможет. Должен. Иначе никак. А потом сам, добровольно, пойдет каяться в Гельт, и пусть делают с ним что хотят. Потому, что он не сможет так жить. Сейчас, может быть, еще возможно спасти его душу? Один раз, тогда, случайно — это не в счет, это можно забыть. Может быть, даже Господь простит его. Один раз — может простить, ведь он не знал, не хотел… он убил дракона! Но если снова…

И все же, сейчас он будет драться! Защищать. А потом — будь что будет.

Но никто не пришел.

К утру Зимородку полегчало, отпустило. Задышал спокойно и ровно, уснул.

Хайме вдруг понял, что не может больше, что совсем не осталось сил. Как-то все разом навалилось на него. Арбалет со стуком вывалился из рук. Не придет никто. Сегодня не придет, не придет, не придет… ничего не будет… как заклинание! Да все равно…

Не нужно больше зверем…

Забился в угол, закрыл лицо руками и вдруг зарыдал. Горько, судорожно вздрагивая, почти беззвучно, только слезы ручьями катились по щекам, крупные. Потом отпустило.

Отдышался, пошел готовить завтрак.

К полудню проснулся Зимородок, сел, выпил едва ли не ведро воды. Даже пытался было залезть на лошадь и двинуться в путь, но Хайме, удивляясь сам себе, не позволил.

— Мы никуда не поедем сегодня. Тебе нужно прийти в себя. Успеем еще.

Зимородок хотел было поспорить, но глянул ему в глаза и только улыбнулся. И согласился. Хайме даже не сразу поверил.

* * *

До западной заставы добрались в полдень следующего дня.

Двое долговязых стражников азартно играли в кости, аж за версту слышно! Оба молодые, Зимородка видели впервые, как и он их, впрочем. Тем не менее, вежливо поздоровались.

Бумаги проверяли серьезно, с каменным лицом, хоть без особого рвения. К Хайме даже закралась шальная мысль, что читать они не умеют, просто так профессионально пялятся в печати. Потом, вдвоем, еще долго и недоверчиво разглядывали голову дракона, ковыряя поочередно пальцами чешуйки.

— Хорош, правда! — доверительно поинтересовался Зимородок. — Только маловат. Да и мясо жесткое, в зубах застревает.

Охранники странно покосились, пошевелили бровями.

— Так это ж, знаете? — неуверенно начал один. — Уже ж одного провезли. Утром. Это еще один что ль?

— Ага, — согласился Зимородок. — Тут за нами еще одного везут, вы приготовьтесь. У вас их рассадник просто, словно блохи. Глядите, чтоб больше не завелись, может они яйца где отложили? Вы б пошли, поискали, а?

Охранник без всякой уверенности почесал поясницу и махнул рукой — в конце концов, не его дело драконьи яйца искать. Да и головы считать тоже. Да и считать он… хотя считать наверно умеет, уж до двух — точно. Ладно, пусть везут сколько есть, не золото ж.

Вот и разрешение имеется, с печатью. Даже два!

* * *

Язона на условленном месте не оказалось.

— И что теперь?

— Пока здесь подождем, — сказал Зимородок, — дня два. Если не появится — пойдем в город.

Вечер выдался холодный, ветер с дождем пробирал до костей, мурашки по коже бегали стадами. Хайме сидел, завернувшись все в тот же плащ, царский, на лисьем меху. Зимородок уже более-менее пришел в себя и сейчас увлеченно мешал в котелке густое аппетитное варево. Эх, хорошо-то как! А то и забудешь, что есть нормальная еда, кроме засохших лепешек и вяленого мяса. Сам Хайме как ни старался, ничего путного приготовить не мог. То пересолено, то подгорело, то еще что.

Поесть сейчас, да спать. Дальше сегодняшнего вечера загадывать не хотелось. Что с ними будет? Что он будет делать потом? Идти в Гельт? Дракона-то они убили, даже одна голова у них есть — вон, в мешке лежит. Но только… Хайме понимал, что ни за что не решится идти в город за наградой. Тогда придется врать. Не умеет он врать, бесполезно. С его лицом надо говорить только чистую правду. Пусть Зимородок им сказки рассказывает, он наверняка умеет мастерски.

А ведь другую голову раньше их привезут.

Что могло задержать этого Язона.

— Уль, а чего они тебя ищут? — спросил, скорее лишь бы просто о чем-то спросить.

— Дзюдзельскому епископу в глаз дал.

— Как? — Хайме вздрогнул, не поверил, потрясенно уставился на него.

— А примерно как тебе в челюсть, только в глаз. Вот, держи.

Протянул ему дымящуюся миску. Хайме машинально взял, но есть что-то совсем расхотелось. Он все пытался представить — как же… Правда ли? Долго молчал, ковыряя в миске ложкой, так не разобрал что там было. Бобы с луком?

— Но почему? — несмело спросил, наконец.

— Да как-то случайно вышло. Чего он мне под руку полез?

Зимородок усмехнулся, но глянув на окончательно ошалевшего Хайме, все-таки сжалился.

— Это сложная история, Хайме, — сказал серьезно. — Дело даже не в епископе, это стало лишь последней каплей. Они давно мечтают отправить меня на тот свет, очень я им на нервы действую. А поймать никак не удается. А тут… они Якоба хотели сжечь на костре… И я не придумал ничего лучше, как отбить его прямо на площади, когда вели на казнь. Честно говоря, просто раньше не успел, далеко был, как узнал — сразу кинулся… Но пока добрался… Епископу действительно случайно досталось, оказался у меня на пути.

Хайме облизал губы, отчаянно пытаясь понять. Хотел спросить, но мысли все путались.

— А Якоб — чародей-целитель, очень талантливый, — тихо продолжал Зимородок. — Может едва ли не мертвого на ноги поднять, от чего хочешь вылечить, от любой хвори, хоть чуму, хоть проказу. Мне сколько раз раны лечил и кости сломанные… чего только не было. Лучший из всех, кого я видел. Церковники все хотели переманить его на свою сторону, обещали всего — и деньги, и землю, и сан духовный, едва ли не кардинальский. А он — нет. Вольный маг. Раньше странствовал по миру, многие его за святого принимали. Он никогда денег не брал, просил только поесть, да переночевать в тепле. Иные принимали за блаженного… он правда немного не от мира сего… Якоб Подорожник. Сейчас старый стал, много ходить тяжело. Нельзя таких людей на костер. Даже если бы силы у него никакой не было, не в этом дело. Сердце у него открытое, доброе, всегда всем пытался помочь, чем мог. Как бы самому не было тяжело, не смотря ни на что…

Зимородок вздохнул, долго сидел молча, глядя под ноги.

— Уль… — Хайме покачал головой, — и ты думаешь, что если ты принесешь им дракона, тебя простят?

Зимородок поднял глаза и вдруг широко улыбнулся, скаля зубы, словно Хайме рассказал веселую шутку.

— Конечно нет. Все слишком серьезно. Неужели, я похож на дурака, который этого не понимает?

— Но тогда зачем все это? Зачем? Тебе нужно бежать, пока не поздно! Далеко…

— Мне нужно было выгадать время, — сказал Зимородок. — Чтобы Якоб поправился, пришел в себя. Мне нужно, чтоб епископ был уверен, что я сам вернусь к нему в руки. Если бы я просто сбежал, он бы, не найдя удовлетворения в мести мне, легко отыгрался бы на том же Язоне… или Марте. Из-за моей глупости…

Что-то такое мелькнуло в лице, он снова отвернулся. Не легкий выходил разговор.

— Они убьют тебя.

Покачал головой. И снова ухмыльнулся, но ухмылка на этот раз вышла слегка натужной, не очень-то верилось.

— Сначала мы поедем к Якобу, он поколдует надо мной. Он мастер. Потом в Гельт. Меня, конечно, схватят и потащат казнить. Судить будут светским судом, за разбойничье нападение или назовут это как-то еще, поэтому либо виселица, либо колесование. Главное, чтоб голову не рубили, ее уже на место потом не приставишь. Но голову не должны, я ведь не благородных кровей.

Хайме слушал, и волосы на голове вставали дыбом. Голос у Зимородка ровный, спокойный, и звучит легко, как обычно. Только глаз не видно.

— Все будет выглядеть очень натурально, все будут думать, что я умер… очень похоже. Якоб уже как-то проделывал такие вещи, правда не со мной… Но на самом деле я, конечно, не умру и даже ничего не почувствую. Потом меня похоронят. Потом достанут, и Якоб сможет оживить опять. Говорит, главное, чтоб не больше недели прошло, иначе потом сложнее будет. Но это, как раз не проблема.

— Боже мой… — Хайме всхлипнул, перекрестился.

Зимородок фыркнул, пожал плечами и принялся за остывшую похлебку.

Язон появился на третий день, ранним утром. Они уже сами решили двинуться на встречу.

Что-то было в нем не так, даже Хайме заметил. Он несся по дороге, пришпорив коня, только пыль летела столбом. Но оказавшись в нескольких шагах, вдруг притормозил, подъехал медленно, словно неохотно, словно надеясь задержаться еще чуть-чуть, спрыгнул, и выдавил не очень убедительную улыбку.

— Как дела, Уль, — и спросил так громко, помахал рукой.

Зимородку это тоже не понравилось.

— Что у тебя? Рассказывай.

Болезненно дернувшись, скрипнув зубами, Язон набрал воздуху в грудь и на одном дыхании выдал:

— Якоб умер. Марту схватили, как ведьму.

Поджал губы. Такие вещи лучше говорить сразу, особенно друзьям.

Зимородок долго-долго молчал. В лице его, кажется, ничего не изменилось, только чуть затвердело, застыло… едва различимо… Хайме все смотрел на него, пытаясь осознать — что же теперь будет. Без Якоба, наверно, теперь возвращаться нельзя? Затея сорвалась? Уезжать? Прятаться? Думать, как спасти его Марту? Что будет делать Зимородок?

— Еще что? — спросил тот, голос даже не узнать, вроде бы спокойный, ровный, как обычно, но аж до костей пробирает.

Язон напрягся, вытянулся весь, беззвучно шевельнул губами. Потом отвернулся.

— Ладно, поехали, — тихо сказал Зимородок, принялся собирать вещи.

* * *

— Слушай! Ты бы видел, какая из нашего Кречета знатная птичка вышла? Крылья футов сорок в размахе, не меньше!

Язон угрюмо молчал, но Зимородок не сдавался.

— Ты бы видел! Как выскочит, ящер крылатый! Я даже сообразить не успел, а там уже клочья в разные стороны летят…

— Угу…

Всю дорогу он пытался развлечь Язона рассказами о драконе, но выходило плохо. Развлекаться Язон никак не хотел.

Ехали все вместе, даже Хайме дали мула, сгрузили все тяжелые вещи кроме драконьей головы и припрятали между камней. Хотелось ехать быстрее, но быстрее не выходило — только лошадей загонять. Да и Зимородок еще не вполне поправился, хоть и не подавал вида, держась молодцом. И все равно, стоило немного проскакать рысью, как у него на пот выступал на лбу. Тяжело еще… Хайме попытался было предложить передохнуть, но Зимородок вдруг неожиданно зло огрызнулся:

— Скоро наотдыхаюсь.

Со всей силы пнул лошадь пятками в бока.

Еле догнали. Больше на эту тему Хайме заикаться не решился. Ком к горлу подступал. Марта у него там… Пока он тут — она там. И Зимородку страшно не хотелось, чтоб она там задерживалась.

Впрочем, Язон изо всех сил заверял, что Иеф особенно-то в обиду Марту не даст, ну посадят ее под замок… ну посидит… все косился на Зимородка… куда он торопиться? Торопиться Язону совсем не хотелось, оно и понятно. Но и не отговаривал, не пытался убедить в Гельт не ехать.

Хайме пытался было отговорить, неумело — ведь поймают, убьют же! Нельзя! Язон с Зимородком промолчали, переглянулись, снова промолчали.

О том, что будет теперь — вслух никто не говорил.

Ехали до глубокой ночи, пока Язон, наконец, не взвыл, что он сейчас упадет и уснет прямо тут! Да и лошади устали! И какого черта Зимородку не терпится?! Зимородок поворчал что-то, но согласился.

Развели костер, но готовить еду никто не стал, достали — что можно так пожевать. У Хайме и кусок в горло не лез. Зимородок жевал спокойно и обстоятельно, словно ничего в мире его не касалось. Глядя на него — ни за что не подумаешь… эх… да что… Язон нервно вертел в руках кусок вяленого мяса, кусал рассеянно, то с одной стороны, то с другой, так и не доел, бросил обратно в сумку.

Ночью, кажется, никто не спал. Хайме слышал, как Язон с Зимородком о чем-то тихо говорили, слов не разобрать. А ведь за весь день Язон почти ни слова ни сказал, но тут — словно прорвало, рассказывал что-то, долго…

Задремал Хайме только под утро, и почти сразу разбудили.

— Просыпайся. Мы уезжаем.

Хайме вскочил.

— Тебе лучше не ехать с нами, — сказал Зимородок.

Легко так сказал, даже улыбался по обыкновению, словно это ничего не значило. Но лицо серое, слегка опухшее, мешки под глазами — рана, нервы и бессонная ночь. Не мальчик, поди… Как-то неуместно это казалось. Язон выглядел не лучше.

— Ты возьми свою голову, Хайме, подожди немного, и езжай лучше в город сам, без нас. И там поаккуратней, смотри не ляпни, что ты виверном обернулся. Скажи — убил, а как убил — рассказывать не обязан. У всех свои секреты, у охотников тем более. Про меня — ни слова. Один ходил, один убил. Денег должны дать, ты прямо к Иефу иди. Мула пока оставь себе, потом в городе Язону вернешь. Понял?

Хайме покивал — понял, все понял, со всем согласен. Потом забрался в седло и поехал за ними, след в след, не отставая.

Уже недалеко от города встретили старичка с телегой. Телега — большая, добротная, новая, груженая доверху всяческой снедью. Старичок маленький, сухонький, прихрамывающий на одну ногу. У телеги слетело колесо, и в одиночку никак не выходило поставить.

Остановились, помогли.

Пока Хайме с Язоном возились с телегой, Зимородок развлекал старичка историями про драконов. Показал голову, сколупал даже пару чешуек на память.

— Это внучку моему, внучку! — радовался старик. — То-то ему будет гостинчик! Спасибо, мил-человек! Век не забуду!

И то правда, где еще деревенскому мальчишке настоящие драконьи чешуйки достать? Просто сокровище! Гордиться потом будет, другим с важным видом показывать, хранить в тайном месте. Может и истории Зимородковы пересказывать начнет, со слов деда.

Истории у Зимородка были одна другой чудесней, рассказывал он весело, легко, с вдохновением, уж в чем, в чем, а в драконах он разбирался как никто другой. А тут такой благодарный слушатель. Даже Хайме заслушался, забыв обо всем. Если б Язон не пихнул под ребра, так бы и стоял, раскрыв рот. Потом Зимородок показал следы от драконьих когтей на боку — совсем свежие, едва затянувшиеся. Старичок был в восторге, хоть и запричитал, хватаясь за голову. Ай-ай-ай, мил-человек, как же это тебя… Но только ведь где еще такое увидишь? Счастливый день у него сегодня, таких удивительных людей повстречал!

В конце концов починили колесо, поехали дальше.

На развилке все так же висели покойники.

Другие, конечно, не те что раньше, столько времени прошло… а покойники совсем новенькие… воронья вокруг полно.

Хайме перекрестился. А Зимородок только выпрямился в седле… словно на параде.

* * *

У ворот ждали.

Первым их заметил Зимородок, еще издалека, сделал знак остановиться. И, как ни в чем не бывало, помахал рукой страже у ворот. Там засуетились, но бежать на встречу пока не стали. Призадумались.

— Ну все, дальше я один.

Спрыгнул с лошади. Снял с пояса сумку и кошель, отдал Язону.

— На. Все равно пропадет.

Тот дернулся было, но взял, кивнул… руки у него заметно дрожали.

Зимородок хлопнул его по плечу.

— Ну, давай, — легко так сказал, словно на денек-другой отлучиться по делам собирался. — На Золотых Полях встретимся. Надеюсь, не скоро… Береги себя.

Они постояли молча, обнялись… почти одного роста, одного возраста, только Язон, пожалуй, раза в полтора шире… оба в дорожной пыли.

— Слушай, внучку-то как назвать собираетесь?

— Ванесса хотят, а если мальчик, то Кристоф, — на мгновенье по лицу Язона скользнула улыбка, но быстро исчезла. Он отвернулся.

— Хорошее имя… ладно… Хайме, удачи тебе.

— И тебе…

Зимородок фыркнул насмешливо, повернулся и зашагал к воротам.

Стражники ждали его. Еще немного помялись, соображая, но на полдороги спохватились, побежали выполнять свой долг. Налетели разом, скрутили руки за спиной, Зимородок даже и не думал сопротивляться. Повалили на землю, принялись бить ногами… с чувством так…

Язон смотрел. Неподвижно. Закаменев, вытянувшись, словно пес, учуявший зверя. Нечеловеческое у него было лицо, нехорошее, страшно смотреть. Кажется, даже дышать перестал. Когда Зимородка подняли-таки и уволокли за ворота, Язон резко выдохнул, ударил вдруг со всей силы кулаком по бедру, крутанулся, едва не пнул ногой лошадь… Долго, громко и очень выразительно ругался такими словами, что Хайме аж покраснел до самых ушей.

Потом устал, сел на землю, закрыв руками лицо.

Хайме стало как-то неловко. Что он тут… что может сделать? Помочь нечем. Только мешать.

— Ну, я это… я пойду? — спросил несмело.

Язон посмотрел на него, тяжело сглотнул, в глазах сверкнули слезы.

— Иди, Кречет.

 

7

Уйти? Совсем? И попробовать забыть?

Пойти, отнести голову в Гельт и потребовать награду?

Хайме шел, взвалив на спину мешок, сам не зная куда.

Забыть он не сможет. Все, что случилось с ним в последние несколько дней — отрезало путь назад. Жить, как раньше — не выйдет. Пойти в Гельт он не решиться тоже, хотя бы потому, что для этого придется врать. Он не умеет врать.

Не умеет. С тоской все смотрел в небо — высокое, синее, птицы летают… раскинув крылья… Смотрел, и пугался самого себя — нельзя. Нечего ему на небо теперь смотреть. Искушение велико, нельзя подаваться, иначе душу уже не спасти. До дрожи, до липкого пота на спине… нельзя!

Как ему теперь?

Сорваться, все бросить! взмахнуть крыльями и…

Упрямо смотрел под ноги, в дорожную грязь.

Ужасно хотелось поговорить, хоть с кем-нибудь, рассказать, поделиться, спросить совета. Но только с кем? Кто у него есть? Тетка Каталина? Да как ей скажешь? Она тут же взвоет, потащит его в церковь каяться… Хорошо представлялось лицо старичка Франциска, перепуганное насмерть. Хорошо виделось, как тот отшатнется, попятится, беспрестанно осеняя бесовскую тварь крестным знамением, словно надеясь, что та сгинет вот-вот, словно морок. Или тетка не потащит? Кто знает? Нет, наверно в церковь не потащит, велит прятаться. В подвал. И сидеть там всю жизнь, опасаясь, что придут святые браться и отправят на костер. Мисочки с кашей ему приносить будет. Может и так. Но вот взвоет — это точно.

А друзей у него толком нет, всегда был нелюдим. Брат в поход уехал. Кому расскажешь?

Элиза? Милая, славная Элиза. До ее дома отсюда два дня пути. Она конечно поймет… выслушает и пожалеет…

Все шел…

Яблони у дороги — все в цвету. Беленькие.

* * *

Шаги в коридоре, скрип ключа в замке, глухой лязг.

— Эй! К тебе пришли!

Кое-как Зимородку удалось сесть, все тело болело и звенела голова. Солома под ним хрустнула — хорошая, сухая, свежая солома, не пожалели…

В дверях стояли двое.

— Марта! — Зимородок тихо, сквозь зубы, застонал. — Что ты здесь делаешь?!

Хотел было вскочить, но не вышло, нога подвернулась, едва не упал… гулко лязгнули кандалы. Темные круги поплыли перед глазами. Сел, раздумав вскакивать. Вместо Марты ответил Иеф.

— Мы просто зашли к тебе, Уль. Марту отпустили домой. Все нормально.

Голос неприятно дребезжал. Марта стояла, вцепившись в локоть королевского венатора, на ее бледном, строгом и ужасно собранном лице, нелепо выделяется распухший красный нос… глаза сухие, губы сжаты плотно. Держится, изо всех сил.

— Уль… — слов почти не слышно, но легко догадаться и так.

— Ничего, Марта, все будет хорошо.

Он попытался улыбнуться, правда вышло не очень, даже страшновато пожалуй… Язык ворочался с трудом, челюсть болела и губа разбита — это еще стража у ворот постаралась. Шикарная, должно быть, у него улыбка.

А у Иефа здоровенная, подсохшая уже, ссадина на скуле, и чуть-чуть на лбу.

— Кто это тебя так приложил?

— С лестницы упал, — буркнул тот, — ступенька подломилась. Сколько я им говорил, что починить надо.

Почти правдоподобно вышло, только чуть-чуть фальшиво. Конечно ступенька, что ж еще. Марта вздрогнула, рассеянно глянула на Иефа.

— Мессир венатор храбро дрался, — зачем-то сказала она. — Но их было слишком много.

Иеф раздраженно скривился, ему было неудобно, неловко за свою беспомощность. Не по чину. Такие, как он, должны не кулаками махать, а решать дела иначе. Иначе не вышло. Иеф, конечно, сделал все что мог.

— Прости, Уль…

Зимородок кивнул — он все прекрасно понимает. Он сам, по собственному желанию, влез в это дело, не рассчитывая, что все сразу кинутся ему помогать.

— Уль, неужели это того стоило, а? — в голосе королевского венатора отчетливо шуршала тоска. — Ведь и Якоба ты не спас.

— А что я должен был сделать? Отойти в сторону и смотреть?

— Да лучше было бы отойти! Куда разумней!

Зимородок усмехнулся, поступать разумно — не его сильная сторона. Иеф и сам все прекрасно знает. Разумно не выходило.

С трудом, хватаясь за стены, удалось встать.

— Марта…

Венатор хмуро глянул на него.

— Если хочешь, я вас оставлю ненадолго. Поговорите.

Тихо вышел в коридор.

Марта подошла, медленно, осторожно, словно боясь расплескать накопившие внутри слезы. Дотронулась до руки, тихонько, кончиками пальцев… белые губы… дрожали… Густо замазанный грязью и засохшей кровью, Зимородок выглядел сейчас так, что трогать его было страшно, того и гляди развалится, живого места нет… Марта легонько погладила по плечу… несмело… словно хотелось обнять, но не решалась. Шептала что-то, почти беззвучно.

Он взял ее за плечи, притянул к себе, прижал. Крепко прижал, со всей силы. Она дернулась было, но поддалась. Все тело напряжено, неподвижно, словно каменное, только спина мелко-мелко вздрагивает.

В боку резануло острой болью. Ничего. Все равно. Сейчас это уже не имеет значения. Другое имеет…

Холодный лоб ткнулся в его подбородок.

— Ну что ты, милая…

Целовать ее получилось плохо — губы разбиты, не слушаются, не шевелятся.

— Все будет хорошо… ну что ты…

Зачем говорить ей это? Кто бы знал? Но иначе не выходило. Самому хотелось выть и скулить от страха.

— Все будет хорошо, Марта… Я люблю тебя… очень… Марта…

Она вздрогнула и на вздохе замерла, вдруг громко всхлипнув. Хлынули слезы, прорвавшись наружу. И тело обмякло, став, наконец, настоящим, живым… она обняла, судорожно, прижалась, уткнувшись носом в его шею. Рыдая взахлеб.

— Все хорошо, милая, все хорошо…

Он шептал ей, целовал ее, обнимая, гладя по спине, по волосам…

— Все хорошо…

* * *

— Это еще что?

Иеф смотрел на стоящего пред ним парня с мешком в руках. Парень подловил его прямо на улице и упорно чего-то хотел, суя мешок под нос.

— Тут голова дракона.

— Какого еще дракона? Мне уже одну принесли.

Меньше всего сейчас хотелось с этим разбираться. Иеф едва сдерживался, чтоб не послать парня куда подальше, и без него хватало забот.

— Он убил дракона.

— Приходи в ратушу, там все запишут и оформят.

Иеф повернулся спиной. На улице было многолюдно, на них оборачивались. Все это ужасно злило. Кто убил? Впрочем, какая разница, пусть идет, тащит… там разберутся.

— Подождите! — парень не отставал. — Как Зимородок? Я могу чем-то помочь?

Иеф крутанулся на месте, уставился на парня… Причем тут Зимородок? Парень выглядел скорее испуганным… Может, показалось?

— Что?

— Это Зимородок убил дракона! Вот! — парень настойчиво пихал венатору мешок. — Ему полагается отпущение грехов и все такое…

Иеф выругался про себя. Этого еще не хватало.

— У меня высочайшее предписание, — зашипел он сквозь зубы, — вешать без суда любого, кто пожелает оказать Зимородку помощь. На первом же суку. Ты что-то хотел?

Высочайшее предписание, с печатью Ватикана, лежало у Иефа на столе — колесовать. А всех, кто попытается помешать приведению приговора в исполнение, — карать безжалостно. Как врагов Святой Церкви, действующих по наущению дьявола. Вручая документ, епископ ликовал, весьма недвусмысленно намекая, что если Иеф скажет хоть слово против — его покарают тоже. Здесь четко написано. Но мессир королевский венатор не будет мешать правосудию, даже наоборот, всячески будет оказывать содействие? Ведь так? Иефу страшно хотелось плюнуть епископу в глаз, тот самый, уже пострадавший. Но он сдержался. Толку не будет.

— Вот! Посмотрите!

— Да что ты мне суешь! — нервы все-таки начали сдавать. — Какая, к чертям, разница! Кто там кого убил. После смерти ему простят. А ты — пошел отсюда!

— Но…

— Пошел!

Последнее Иеф гаркнул так громко, что люди вокруг шарахнулись в стороны. Впечатляюще вышло. Вот таким голосом он когда-то орал приказы в бою, перекрывая грохот и лязг. Парень дрогнул, но устоял.

— Но как же…

Иеф плюнул, повернулся и пошел прочь. Парень, кажется, за ним, не уверенно, отставая на несколько шагов.

Ладно, сейчас домой.

— Хозяин не может сейчас принять. Пожалуйста, уходите.

— Мне очень нужно поговорить с мессиром венатором.

— Сейчас это невозможно. Приходите завтра.

Доблестно и крайне вежливо, как всегда, старичок Бертран прикрывал собой дверь.

Что интересно, парень долго топтался на улице, бродил туда-сюда, не решаясь постучать. Решился. И вот теперь отступать не собирался.

— Мне нужно поговорить с мессиром венатором! — настаивал он.

Иеф, наконец, не выдержал.

— Бертран, пусти его! Пусть войдет.

Гостя проводили наверх, в кабинет. Ступенька жалобно скрипнула.

Парень замер в дверях, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, чуть оттопыренные уши его возбужденно горели.

— Ну, проходи, садись. Рассказывай, что там у тебя?

— Вот!

Парень рывком достал из мешка здоровенную голову, положил ее на стол. Иеф брезгливо поморщился — голова была не первой свежести и изрядно воняла.

— Рассказывай.

Он начал рассказывать — как на него напали бандиты, и как Зимородок его спас, как поехали потом вместе в горы… а драконов оказалось два… обоих Зимородок убил.

— И как убил?

— Я не видел, я ждал с лошадьми, как он мне велел.

— Хорошо, — Иеф устало вздохнул. — Но только это уже не важно. Зимородку это не поможет. Ты можешь пойти, сдать голову и получить деньги. Ты ведь записывался как охотник.

Парень, сердито сопя, стоял перед ним, соображая как ему быть. Уйти? Ведь не уйдет же просто так! Голова лежала на столе…

— Подожди…

Иеф случайно заметил и так и ахнул.

На шее, за скулой, у драконьей головы сорвано несколько чешуек, у соседних такой вид, словно их пытались разгрызть. Точно! Следы зубов. Сбоку, так сразу и не заметно… мало ли, что за следы на мертвой головы, всем же ясно, что был бой, может быть копьем или мечем. И все же он был уверен…

— Что это?

Парень непонимающе уставился на голову. Как же там его? Кречет? Хайме? Хайме ван Мэйген, сын Хендрика? Вот же! Черт бы его побрал!

— Вот, — Иеф ткнул пальцем. — Ты его загрыз?

Парень ошалело дернулся, сглотнул, замотал головой.

— Та-ак. Хайме, да? Ну-ка, садись!

Побледнел весь, подобрался, но спорить не стал. Сел. В глазах горел неподдельный ужас.

— Рассказывай.

Сначала было замотал головой, но куда уж теперь? Не отвертишься. Снова начал рассказывать — нервно, сбивчиво, прыгая с одного на другое и запинаясь.

— Я… оборотень, — собрался, наконец, с духом. — Оборотень. Понимаете? Виверн. Я не хотел… Я раньше не знал, и только…

Иеф был готов застонать и схватиться за голову. Еще и это ему!

А парень, кажется, еще чуть-чуть и разрыдается. Наверно, правда первый раз, не знал, а тут свалилось такое… Вполне можно понять.

— Кто-нибудь еще видел, как ты оборачиваешься?

Парень отчаянно замотал головой.

— Только Зимородок… и еще Язон знает… и еще… — он вдруг вытянулся, мучительно напрягся, — еще, наверно, какой-то Йохан, охотник, остроносый такой.

Иеф тяжело вздохнул. Вот только этого еще не хватало — оборотней прикрывать. Мало, что ль, ему Зимородка? Ладно, Йохана этого он знает, найдет управу, заставит пока молчать, это вполне в его силах. Но если узнает кто-то еще…

— Так, Хайме, знаешь что, сиди тут. Из дома ни ногой. Понял? Никому больше не рассказывай. Дай мне подумать.

Иеф поднялся на ноги и принялся бродить туда-сюда по комнате. Что тут придумаешь… Парня бы никуда из дома не выпускать… Вон, стоит, ждет высочайшего решения. Как ни крути, мессир венатор, но ловить таких вот птичек, твоя прямая обязанность. Вот он — дракон, перед тобой.

— Теперь меня отправят на костер? — в голосе обреченность и покорность судьбе. Кажется, прикажи на костер — пойдет. Сам. Покорно.

Иеф вздохнул.

— Иди пока на кухню, там тебя накормят.

* * *

Ночью Иефа разбудили голоса и стук в дверь, а ведь только-только задремал.

Шаркающие шаги Бертрана.

— Кто там? — донеслось снизу.

— Это Язон Бергес, Бертран. Мне нужно войти. Мне срочно нужен Иеф.

— Сейчас ночь, господин спит…

Иеф принялся шарить в темноте, надо бы одеться…

Там что-то еще говорили, и слуга, наконец, сдался, дверь открылась. Послышался топот, кажется, Бергес пришел не один. Что за черт!

— Что случилось?

Бергес привел всю свою семью. Жена, двое взрослых сыновей и дочери, даже Мари с огромным круглым животом, испуганно держится за мужа… И их сюда? Бергес что-то задумал и боится теперь. Только неужели он всерьез думает, что Иеф может их защитить? Да с какой стати он должен рисковать всем, и своей жизнью? Ему уже недвусмысленно намекали, что времена нынче не спокойные, бандитов на улицах полно, могут невзначай пырнуть под ребра… или дом от свечи загорится. Ищи потом виноватых. Не лезь в это дело, сэр Иеф, мессир королевский венатор, целее будешь. Кто тебе этот Зимородок? Бродяга и оборванец. За едва ли не тридцать лет, что ты его знаешь — одни неприятности.

И Бергеса прогнать.

Бергес уже бежит по лестнице. Лицо напряжено, серьезно.

— Слушай, Иеф, я оставлю их у тебя? Ненадолго. Мне тут нужно отлучиться по делам, а одних их оставлять не хочу… Ну, ты понимаешь…

Иеф тяжело вздохнул.

— Ладно, оставляй, присмотрю. Ты хоть куда?

Замотал головой. Ничего не сейчас не скажет.

— Удачи.

Тот кивнул.

* * *

На утро назначена казнь.

Иефу полагалось присутствовать, как главе городского совета. Обязанности у него, служебный долг. Уже приготовили удобные места. Смотреть на это не хотелось, но выбора нет.

Уснуть так и не удалось. В доме бегали, суетились, устраивались, таскали какие-то вещи, что-то обсуждали… Гертруда, жена Бергеса, сидела на кухне и тихо плакала, на все вопросы только качала головой. Ладно… это потом.

На улице было прохладно и ветрено, хорошо хоть чулки шерстяные надел — ноги нужно держать в тепле… Господи! О чем он думает только.

Народ уже собрался на площади, ждали лишь его.

Зимородка тоже привели. Он стоял на помосте спокойно, прямо, расправив плечи, без всякого выражения глядя куда-то в толпу. Чего хочет там усмотреть? Марта не придет. Вчера Зимородок взял с нее слово, что останется дома. Останется, конечно, послушается. Зимородку так будет проще, а ей… кто знает.

Подумалось, что было бы куда уместнее выбрать более быстрый и надежный способ казни, учитывая все обстоятельства… впрочем, если там знают о смерти Якоба, то, пожалуй, не беспокоятся. Не сорвется. Хотят теперь отыграться всласть.

Ноги сегодня особенно ныли, к непогоде, что ли? И поясница. Не разгибалась почти. С трудом забрался на помост. Ступеньки жалобно скрипнули под его весом, с надрывом — как же надоел это звук! Вытер вспотевший лоб. Отдышался…

…и сердце неприятно покалывало.

Епископ ухмылялся, разве что руки от радости не потирал, и в полголоса живенько обсуждал что-то с приором. Де ла Гарди помахал Иефу рукой, предлагая подойти, но он сделал вид, что не заметил — нет уж, мы люди старые, больные, ножки у нас не ходят… пусть сам тащится, если приспичило. А ведь это один из людей приора недавно съездил венатору табуреткой по лицу. До сих пор болит.

На Зимородка Иеф старался не смотреть.

Откашлялся, взял бумагу, поставленным звучным голосом зачитал приговор, дал отмашку палачу. Толпа загудела в предвкушении.

Иеф отошел в сторону, тяжело опустился на приготовленный стул, на минуту закрыл глаза.

Больше всего боялся слушать, как Зимородок станет кричать. Крики пытуемых никогда не получалось слушать равнодушно, Иеф считал это своей слабостью, но поделать ничего не мог. А уж сейчас… Зимородок не кричал. Совсем. Ни единого звука. Даже толпа затаила дыхание, прислушиваясь. Отчетливо слышно было лишь глухой, чавкающий звук удара, сухой хруст ломающейся кости и тяжелое сопение палача. От удара, привязанное к доскам тело слабо дергалось. Сначала ломали руки в нескольких местах, потом ноги, потом ребра и хребет. Подумалось, Зимородок потерял сознание. Нет, не потерял. Вон, челюсти сведены до предела, закаменели, только ноздри заметно вздрагивают и иногда дергается кадык. Лоб блестит, мокрый от пота. Удивительно ясный взгляд, поверх головы палача, куда-то на крыши домов.

Боже милосердный…

Когда подошел епископ, склонился над Зимородком, желая что-то сказать, тот плюнул ему в рожу. Смачно. Кровью. Иеф не удержался от злорадного нервного смешка.

Потом изломанное тело подняли, подвесили к колесу лицом вверх. Пусть так и встретит смерть, смотря в небо.

Дождик начинал накрапывать.

Почему-то подумалось, что если бы затея с Якобом удалась, то Зимородок сейчас бы не молчал, а вопил благим матом, старательно изображая страдания. И не чувствовал бы, конечно, ничего. Потом через пару дней бы умыкнули его, под видом похоронной процессии, и на следующий день — хоть опять за драконами по полям бегай… Якоб — он может. И все равно, только ненормальный мог на такое решиться.

Сейчас все взаправду.

Капли дождя стекали по шее и лезли за шиворот, заставляя ежится.

Все.

На сегодня закончено. Иеф поднялся с трудом, ноги затекли, не слушались и кружилась голова. Можно идти.

* * *

Дома шумно и непривычно многолюдно. Как не кстати сейчас…

Хотелось побыть одному и в тишине. Буркнув что-то неразборчивое, Иеф ушел наверх, в кабинет, от завтрака отказался, только попросил горячего вина.

 

8

Следующим вечером в дом буквально вломился Бергес. Едва не снес старичка Бертрана на пути, поскакал через три ступеньки наверх. Взмокший весь, запыхавшийся.

— Иеф! — орал он еще с лестницы.

От такого начала королевского венатора слегка передернуло — даже страшно представить, что у него там.

— Да? — он вышел было на встречу, но Бергес схватил его за локоть и втащил в кабинет. Поговорить наедине.

— Слушай, как Зимородок? Он еще жив?

Черт! Иеф мысленно выругался — ну, и вопросы!

— Не знаю. Судя по тому, что тело еще не сняли — наверное, да. Там охраны — толпа, не подойдешь. Строго блюдут, собаки. Боятся очередного подвоха. Хотя уж чего бы проще, на самом-то деле… заколоть и сжечь тело… ан нет… Мертвого — ни один колдун не воскресит.

Говорить все это было неприятно.

Бергес слушал в пол-уха, схватившись за стенку, стараясь отдышаться. Набегался? С непривычки-то. Вытер лоб тыльной стороной ладони, глянул на венатора.

— Якоб жив, — вдруг выдал хрипло.

— Что?!

Иефа аж подбросило на месте, а Бергес в ответ скрипнул зубами.

— Якоб жив… — повторил он. — Плох, правда, старик, и очень слаб… но вроде пошел на поправку. Что-то да сможет… Не в полную силу конечно… Но…

— Да какого ж черта тогда?! — Иефу показалось, что он кричит, но вышло почти шепотом, тихо. Змеей зашипел.

— Я раньше не мог, — лицо Бергеса совсем багровое от напряжения. — Поверь, Иеф, я не мог ничего сделать. Мне велели привести Зимородка в Гельт, и чтоб… ну, ты же понимаешь… чтоб никаких магических штучек… ну, как я иначе… у меня семья…

Оправдываться он не умел, да и разве оправданиями теперь поможешь?

Иеф бродил по кабинету, от стены к стене. Бергес сидел на краешке табуретки, словно готовясь сорваться в любую минуту, снова побежать.

— Я Зимородку все рассказал, — тихо сказал он. — И про Якоба, и вообще…

Иеф зло глянул на него.

— И как, полегчало? Совесть теперь чиста?

Бергес шумно сглотнул, уставился в пол.

— Зимородок дурак, — сказал Иеф. — Нельзя было…

Что бы он на его месте? Иеф и сам не знал. Что теперь? Не знал тоже.

— Слушай, Язон, нужно как-то вытащить у них Зимородка… Может еще можно…

— Там охраны, небось…

— Я могу!

В дверях стоял Хайме.

— Кречет? Что ты здесь…?

— Признаваться пришел, — буркнул Иеф, — голову притащил. Хочу, говорит, помочь.

И вдруг ухмыльнулся — вышло нервно и зло.

— Вот пусть помогает!

Из дома венатора он вышел с черного хода. Осторожно, стараясь не привлекать внимания, пошел, потом все быстрее…

Тогда еще, на пороге, Иеф остановил его.

— Вытащишь его, Хайме, я тебе коня, доспехи и все снаряжение дам! Рекомендательные письма напишу! Возьмут тебя оруженосцем. Понял.

Хайме отчаянно замотал головой.

— Мне не нужно ничего!

До коня ли сейчас? Он уже бежал, продираясь сквозь толпу, почти не замечая ничего на своем пути. Быстрее! Вот уже почти! Господи, только бы успеть, только бы все получилось, Господи! Пожалуйста, помоги! Пожалуйста, Господи!

И все равно было, что Господа нельзя просить о таких вещах. Он всего лишь хотел спасти, а что потом будет с ним — не важно!

Обернуться виверном и спасти Зимородка. Во что бы то ни стало! Сердце колотилось словно бешенное, так же как там, в горах, той ночью… Он сможет! Если будет нужно, обернется виверном и перегрызет глотки им всем! Сожрет живьем и не подавится. Что угодно сделает. Плевать ему, что будет потом. Потом можно и на костер… да сколько угодно!

Да! Если сейчас потребуется — перегрызет глотки им всем! Зубами. Он уже зверь, как и его отец — Хендрик Волк, герой, храбрый рыцарь, погибший на Святой земле.

Он сделает это.

Волчья шерсть дыбом вставала на загривке. Виверн, сын Волка. Черный Кречет.

Пусть его душе вечно гореть в аду. Пусть! Если он отступится сейчас — душе гореть втройне! И пусть святые отцы с поднебесных витражей взирают с презрением и гневом на него.

Не важно!

Не страшно! Это его сила, его дар, его судьба! Бессмысленно прятаться от этого — от самого себя не уйти. Нет, не страшно вновь становиться виверном, страшно — не успеть. Страшно — что он не сможет вдруг, не получится. Что опоздает!

Он бежал, задыхаясь, не чувствуя под собой ног. За город, за пределы стен.

Иеф строго наказал — никто не должен видеть, как он оборачивается. Пусть думают, что дракон прилетел со стороны гор.

Скорее!

Может и не было необходимости так бежать, но иначе он не мог.

Только бы получилось, Господи! Прости… или не прощай… все равно… это его выбор!

За ворота, в поле. Оставшись, наконец, один, оглянувшись, Хайме отчаянно подпрыгнул в воздух. Не очень еще понимая, как это происходит, и что нужно делать… Вдруг воздух перехватило в груди — а если выйдет, не получится? В тот раз вышло случайно, помимо воли. Само. Как сделать это самому? Сможет! Должен! Один раз вышло! Вот сейчас…

Но тело само знало, как надо. Крылья резко и широко расправились, делая взмах. И небо само рванулось к нему на встречу безбрежной синевой. Дикий рев вырвался из глотки. Небо! Высокое небо! Хайме кричал, дурея от счастья. Он летит! Господи! Он летит! Ветер свистит, трепля кожистую перепонку крыльев, подхватывая, унося ввысь.

Полетать бы так, вволю!

Облака — можно потрогать рукой…

Полетает еще. Больше не страшно. Сейчас — главное успеть!

Когда под ним показалась колокольня собора Святого Петра — начал снижаться. Люди бежали под ним, кричали, суетились, разбегались кто куда, захлопывали окна. Только на улице уже появилась вооруженная арбалетами городская стража. Убьют…

Стрела свистнула совсем рядом, еще одна! Третья пробила крыло. Хайме взвыл от страха и боли, крыло задергалось… но пока ничего, слушается…

Потом. Сейчас главное успеть! Главное, чтоб получилось.

Вон там Зимородок.

* * *

— Унес!

Снова запыхавшийся Бергес появился на пороге.

— Унес. Куда лететь — я ему объяснил.

Иеф шумно, с облегчением, вздохнул.

— Хорошо. Язон, слушай, я сейчас уйду, дракон в городе, паника, нужно его ловить, наводить порядок. Сейчас созовут городской совет, я должен быть там. Так что… Оружие у тебя есть?

— Есть, — он коротко кивнул, — мы принесли.

— Хорошо. Если понадобится еще, спроси у Бертрана, он покажет. Думаю, к вам сегодня придут. Заприте все двери, окна, и смотрите в оба, боюсь, как бы дом не подожгли. Если что — уходите, не вздумайте из дома что-то выносить-спасать, главное сами. Парни твои как?

— Парни крепкие, едва ли не с младенчества со мной в море ходили, и бури и пираты, чего только не насмотрелись. Да и зять тоже. На них положиться можно.

— Хорошо. Я еще вам солдат пришлю. Много не смогу, сейчас в городе, сам понимаешь, что творится. Но троих-четверых, вам не помешает, — венатор задумался, потер подбородок, — Отто Носатого пришлю, ты его знаешь, и троих с ним. Никому больше двери не открывать. Понял?

— Да понял, не маленький.

С улицы доносился шум, суета, где-то рядом колотили в двери, что-то орали. Пока не к ним.

На лестнице бледная, как полотно, Гертруда. Замерла, увидев Иефа.

— Вы уходите, мессир?

— Да. Мне надо идти. Я пришлю вам солдат в охрану.

Гертруда бледнеет еще больше, хотя, кажется, это уже не возможно.

— У Мари начались схватки, мессир…

Очень вовремя, ничего не скажешь! Теперь не уйдешь отсюда, что бы ни случилось.

Чертов Зимородок! Провалиться б ему в ад!

Ничего, отобьются. Должны, как же иначе.

Выдохнул, утер ладонью лицо. Ничего… Обойдется. Как-нибудь…

В том, что придется драться, Иеф не сомневался. Вот так, это не сойдет с рук. Епископу, конечно, не в чем его обвинить официально — дракон унес. Но пропажу Зимородка он не простит, найдет виновных. Вряд ли уж сильно-то сомневается. И воспользовавшись беспорядками, подошлет своих головорезов.

Гертруда молча заламывает руки.

— Идите к дочери, не волнуйтесь. Если что надо — спросите Бертрана, он подскажет где взять.

Пусть. У нее сейчас свои заботы.

Бегрес вытаскивает из чехла арбалет. Готов драться. Сыновья стоят рядом.

Справятся. Язону, конечно, до Зимородка далеко (и слава Богу!), но ведь и он когда-то… было дело! Наемник, брабантский арбалетчик, побывавший на Святой земле, и ни разу рука не дрогнула. Да и у купца жизнь не спокойная, отправляться с товаром в далекие земли — каких только опасностей не встретишь на пути. Впрочем, Язон уже лет пять как из Гельта никуда сам не ездит, переложив на верных людей. Но сноровку не потерял. И глаз зоркий, и рука твердая.

— Ладно, Язон, будьте тут поосторожней. Удачи.

Хлопнул на прощанье по плечу.

— И вам удачи, мессир, — тот ухмыльнулся.

Жаль, что не выйдет остаться тут, с ними. Было бы спокойнее.

Тяжелая сегодня будет ночь.

А когда под утро Иеф вернется домой, уставший и злой, дверь будет распахнула, и из дома будет доноситься стук. Носатый Отто, с перевязанной рукой, будет устало сидеть на пороге.

Тяжело дыша, Иеф проведет ладонью по лбу…

И сердце будет прыгать и замирать, и ныть спина… Но подойдет, на негнущихся ногах, едва справляясь с собой.

Старичок Бертран выскочит на встречу.

— Господин! Господин! Эти изверги лестницу поломали! — завопит он.

Иеф отшатнется испуганно, сразу не поняв, хватаясь за сердце… и потемнеет в глазах. Потом отойдет.

— Кто? Когда? Сами-то как?

— Да сами нормально, только не спали почти… бандиты, ночью… чтоб им пусто было! Изверги проклятые! Ох, господин, горе-то какое. Но мы уже плотника позвали, сейчас починят!

И тогда, Иеф без сил прислонится к стене и начнет хохотать. Смеяться, от души, до слез! Люди выбегут из дома, будут толпиться, смотреть на него, как на сумасшедшего, удивлялись. Пусть смотрят! Главное обошлось. Мессир королевский венатор будет сидеть на земле у порога и самозабвенно хохотать. Вот ведь! Дракон должен был на город напасть, чтобы, наконец, починили эту проклятую ступеньку! Теперь скрипеть не будет! Да что ж такое-то!

Сейчас бы настойки выпить, от нервов, да пойти спать.

Отто слегка поцарапали, да старшего Язонова парня, тот ходит теперь довольный, гордится боевыми шрамами.

Ничего…

А у Язона внучка родилась.

Зимородка, конечно, так и не нашли.

 

Эпилог

Марта несла с рынка большую корзину яблок — золотистых, румяных. Тяжелую такую корзину.

— Красавица, не подскажешь, где тут можно купить хорошие сапоги?

Она вздрогнула, замерла, затаив дыхание, боясь обернуться. Да нет, показалось… Боже милосердный, да ей едва ли не каждый день мерещится — то окликнет кто, то в дверь стучат. Вот уже третий месяц сама не своя… Нет, только кажется.

Обернулась. Невысокий, бородатый мужчина, почти седой.

Корзина выпала из рук, яблоки рассыпались, покатились…

— Что с тобой, красавица? — он подхватил корзину, бросился собирать.

Она так и стояла, закусив губу, не в силах пошевелиться, глядя, как он складывает обратно рассыпавшиеся яблоки. Два укатились далеко, запрыгав по мостовой, он догнал, поймал, ловко выхватив почти из-под чьих-то ног.

— Ничего, помоешь потом. Вроде, все собрал. Ну что, проводить тебя до дома? Помочь донести? А то ведь опять рассыплешь, — веселые искорки плясали в глазах. — Или что-то еще нужно купить?

Она замотала головой, слезы подступали к горлу, мешая ответить.

— Ну тогда пойдем? Как звать-то тебя?

— Марта.

— А я Густав из Люйдека. Вот, на ярмарку к вам приехал.

Он улыбался, смотрел ей в глаза, говорил еще что-то. Но разве имеют значение эти слова? Всю дорогу он что-то рассказывал, а она молчала, слушала, боясь, наконец, поверить. Вдруг снова лишь кажется, и она просто сошла с ума? Присматривалась осторожно, почему-то не решаясь смотреть ему прямо в лицо. А около дома вдруг свернула на соседнюю улицу.

— Марта, ты куда? — он удивлено остановился с корзиной в руках. — Нам же прямо.

Она заплакала.

* * *

Десять лет спустя к маленькому домику у реки подъедет рыцарь в белом плаще тамплиеров.

— Эй, хозяин! — крикнет он густым басом.

Хозяин выйдет на встречу, весь в свежей стружке — резчик он, славный на всю округу. Руки, говорят, золотые! Давно тут живет, из Люйдека, кажется, приехал на ярмарку, да так и остался. Дом построил, женился, детишек завел, сад вокруг дома…

— Кречет! — обрадуется он гостю. — Ну, и здоров же ты стал!

Рыцарь степенно ухмыльнется в усы, спрыгнет с коня.

— Ну, как ты тут, Уль?