Антология новой грузинской поэзии

Бакурадзе Шалва

Барбакадзе Дато

Бекишвили Теона

Баучидзе Андро

Бундовани Гиорги

Гиоргадзе Нене

Гочиашвили Эла

Данелия Бату

Джавахишвили Като

Джавахишвили Темо

Джорджанели Ника

Иаташвили Шота

Каишаури Русудан

Канчашвили Дато

Кванталиани Софико

Кеванишвили Эка

Кубанеишвили Котэ

Лобжанидзе Гиорги

Нахуцришвили Гага

Ратиани Звиад

Робакидзе Давид

Ртвелиашвили Зураб

Самниашвили Лела

Саришвили Майя

Тварадзе Заза

Чихладзе Давид

Шамугия Паата

ТЕОНА БЕКИШВИЛИ

 

 

«В декабрьском, зимнем саду…»

Перевод А. Пленинг

В декабрьском, зимнем саду, где аиста остов белеет, на фоне земли одиноко поэты гнездятся на ветвях сосновых. Спускаются вниз, подносят под длинные ноги и посвящают ему свои белоснежные строки бесстыдно, нахально и смело… Кристалл его глаз — их судья, вот лучшее дело. И ветер швыряет на сосны их сроки, а ветви все ниже и ниже опускают тонкие руки…. И полон их взгляд печали, тоски и тревоги. Стоят вдалеке, на обочине старой дороги. И болью исходит с земли, из корней животворная сила и мощью своей устремляется в смерти горнило…

 

«Я и ты…»

Перевод А. Пленинг

Соломенные куклы (я и ты), смешны, растопырены руки, расставлены ноги, всклокочены космы; безвольно висят в старушкином детстве, бабушки нашей — ее схоронили два года назад. Не додали слез ей, не додали горя. И все же, время от времени, подует ветер холодный, подбросит соломинки к колючей могиле — Соломенных кукол, Меня и тебя.

 

БРАСЛЕТ

Перевод А. Пленинг

Прошла весна. а ты в своей ветхой одежде лето встречаешь. Манто, старое платье небрежно одето и в бабушкином приданом затерянный постаревший браслет.
Уходит весна. Взгляд твоих глаз на браслет устремляется вновь. Серебро обводит стекло, И свет отражает потухшую чью-то любовь…
Он старый, старушке носить его или ребенку, когда удалось примерить украдкой все мамины платья…
Взгляни на меня — любовь так стара — в ней я дитя.
Ты же морщины свои расправляешь, снова боишься давления, а вдруг рассыплется на миллионы лекарств стальное терпение?
Весна уже прошла. Настало время нафталином посыпать сомнение. Ты вынесешь к свету, на солнце, откроешь, забудешь и не найдешь там в себе изменение.
Напомнят то время лишь старые — платье, манто, украшения. И ветер пригонит внезапно, как боль, старую нашу любовь…

 

РАСПИСКА

Перевод А. Пленинг

Все равно напишу, я Тебе обещаю, напишу, как мне трудно, как трудно к Тебе возвращаться, как тяжело прощать Тебе мою давнюю измену.
Все равно напишу, как всегда, в любую минуту Ты был в моей жизни, и тогда, когда я покупала мыло и хлеб.
И тогда, когда я варила на зиму варенье, и тогда, когда я впервые увидела своих детей, я опиралась на Тебя, в тебе мягко ноги мои утопали, и я блаженно отравлялась всей этой мягкостью.
Я Тебе обещаю, что все равно напишу. Как почва, что никак не высвободится от сорняков, вырвет их — все равно всходят. Поэтому я напишу! Но Ты все равно больше любишь их, эти выброшенные сорные травы.
Признайся — Ты ведь их любишь?! С нежных лепестков роз давно был украден сладкий нектар Поэзии. Что же сорняк, может выпустил (если успел) хоть меленькие голубые цветочки… без запаха и без претензий.
Да и при чем здесь цветы, Ты и без них нас любишь хотя бы потому, что и на этой бахче, нет, не найти нам приюта.
Вот потому, я обещаю, что все равно напишу. напишу от имени всех, всех брошенных за забор…

 

ОСЕНЬ

Перевод М. Ламар

Сбежавший город. Улицы безлюдны; пусты дома, подъезды. все устали нести свои унылые грехи. резиновые шарики надули, все без разбора сели прямо в них, перевязали накрепко и взмыли печально, но довольные своим особым одиночеством. Сбежались отовсюду — из сел, из деревень, забросили хозяйство: сады в плодах и лозы в пышных гроздьях.
Одни лишь бабки в черном, там, в высокогорьях молитвы шепчут, рук не пряча дрожь, готовясь к осени, еще чего-то вяжут, от гнева божьего спасая человечество, движенье совершая — сверху вниз, и словно бабочки, касаются земли, обиженной на тягу к невесомости.