Бедняга стажер умотался, созывая это совещание. Но в конце-концов на мозаике черно-белых экранов АС-связи возникли все участники: Костин, восседающий за столом в своем кабинете; координатор Транспортного Совета Дубах и его правая рука, генеральный диспетчер Свердлуф, которых удалось поймать в Исследовательском центре; член Совета Миров Нильс Брюн, председатель Совета Ксении; Жоа Перейра, ксенобиолог; последним был некто из Совета Геогигиены, присутствовавший незримо, потому что нашли его где-то, где не было экрана, и он включился через экстренный канал. Звали геогигиениста Вацлавом, он был из новеньких, и Болл его не знал.

Костин насколько мог бегло обрисовал положение, после чего слово взял Дубах. Поскольку данное совещание прямо интересов Транспортного Совета не затрагивает, а посильное участие в организации встречи «Велоса» Совет уже принял, выделив свой космоскаф, участие членов Совета в данном, и без того представительном, совещании кажется ему, Дубаху, нецелесообразным. Если же выяснится, что Транспортный Совет может оказать в исполнении решения данного совещания какую-то помощь, его, Дубаха, в течение всего сегодняшнего дня можно будет застать в Исследовательском, а в крайнем случае найти по экстренному каналу. С чем он и отключился, а вместе с ним исчезла с экрана и виноватая физиономия Свердлуфа.

Брюн предложил было посадить «Велос» где-нибудь в северной оконечности Пасифиды, откуда до ближайшего поселения больше пятнадцати тысяч километров, но после исчерпывающих пояснений Костина об опасности заражения тут же сыграл отбой.

– В таком случае мне представляется единственно правильным оставить корабль на достаточно высокой орбите, с тем чтобы впоследствии исследовать его силами специальной комиссии, которую, несомненно, организует Совет Астрогации.

– На ксеноцентрической орбите оставлять «Велос» нельзя, – вмешался Вацлав. – Слишком близко к планете и слишком оживленная зона. Вообще же вопрос об опасности, которую может представлять собой «Велос», находится в компетенции Института Ксенобиологии. Может быть, доктор Перейра скажет по этому поводу что-нибудь определенное?

– Доктор Перейра, увы, ничего определенного сказать не может. И прежде всего потому, что неизвестно, относится ли вообще проблема Карантина к области ксенобиологии или же к какой-то другой области. Но поскольку исключать возможность биологической опасности, если «Велос» действительно побывал на Карантине, нельзя, лучше всего законсервировать его на достаточно нейтральной орбите.

– Слушайте, шеф-пилот, а люди? – тихонько сказал Шорак. – Если там люди?

Болл отключил микрофон.

– Нет там людей, Карел, – как мог, мягко улыбнулся он, глядя на побледневшее лицо стажера. – Нет и быть не может. Они в космосе уже без малого триста лет. В экипаже были одни мужчины. И анабиованн у них не было.

– Итак, – резюмировал Костин, – можно считать единодушным следующее решение. Космоскаф шеф-пилота Болла силами автоматических буксиров «мирмека М-213», «мирмека М-217» и «мирмека М-222» отбуксирует «Велос» на орбиту, параметры которой определит расчетный центр нашей Базы и которую согласует Транспортный Совет. Все согласны?

Брюн согласен.

Доктор Перейра полностью поддерживает такое решение, и к нему присоединяется Вацлав-геогигиенист.

– Заводить буксиры, шеф? – спросил Гуллакян.

Болл кивнул. Это надо сделать в любом случае.

– А если они не были на Карантине? – спохватился Гуллакян. – Ведь романовская астрогация – дело ненадежное, да и непонятно, как они очутились здесь, если садились не Карантине…

– В отличие от двух последующих. экспедиций они могли перед посадкой на Карантине включить старт-автоматику, – возразил Костин.

– И главное, – сказал Болл, – главное – вдруг они все же там были?

– Но ведь на корабле, – вмешался в общий разговор Шорак, – может быть ценнейшая информация! И ради нее стоит рискнуть! Пусть кто-то один отправится туда. В крайнем случае мы рискуем только одним человеком. Добровольцем. – Он замялся. – Мной.

– А если там нет этой ценнейшей информации? – спросил Костин.

– И существует ли вообще информация, за которую нужно было бы отдавать жизнь? – холодно поинтересовался Болл.

– Но ведь вам самому случалось рисковать, шеф-пилот!

– Однако я до сих пор жив. Что вряд ли оказалось бы возможным, рискуй я так.

– Совещание окончено, – объявил Костин. – Спасибо. Расчетная орбита «Велоса» будет сообщена вам через…

– Нет, – жестко прервал его Болл. – Расчетная орбита нам не нужна. – Напряженное ожидание последних часов превратилось в холодное, злое упорство. Если все уклоняются от решения, кому-то надо брать ответственность на себя.

Костин воззрился с экрана, как будто ему показали инопланетянина.

– То есть?

– Я не собираюсь отводить «Велос» на стационарную орбиту, Миша.

– Почему?!

– Потому что это не дает гарантии. Потому что всегда найдутся энтузиасты, вроде нашего стажера, которые полезут за гипотетической информацией…

– На столь же, между прочим, гипотетическую гибель… – вставил Гуллакян. – Я согласен со стажером, Боря.

– Бунт на корабле… – Болл улыбнулся, но улыбка была чисто механической. – Теперь ты понимаешь, Миша, что его надо…

– Уничтожить? Последний из романовских кораблей? Пойми, его нужно сохранить – как музейную ценность наконец! Ведь опасность в самом деле гипотетична, а ценность несомненна. Да и с опасностью сумеем же мы справиться когда-нибудь! А пока выставим надежную охрану, со временем поставим барраж.

Когда-нибудь… Болл знал цену этому «когда-нибудь». Потому что была еще и четвертая высадка на Карантин. Высадка, о которой знал только Болл. Патрульный космоскаф пошел на посадку, и остановить его Боллу было нечем. Вагин, второй пилот «Синдбада», проработавший в патруле всего месяц, направленным лучом передал на космоскаф Болла: «Хочу попытаться. Иначе не могу. Кто-то ведь должен…» Официально Болл доложил, что космоскаф Вагина потерпел аварию в результате столкновения с метеоритным телом. Потому что сказать правду значило слишком многим доставить горе большее, чем от известия о такой вот случайной гибели. Но с тех ор Болл не верил в «когда-нибудь».

– Миша, меня зовут Борис Болл, и мой карт-бланш XXVI-А-029.

– Ты хочешь?

– Да. И отчитываться я буду только перед Советом Астрогации.

Пилотам Пионеров и Дальней Разведки часто приходилось принимать решения, выходящие за пределы компетенции обычных командиров кораблей. Поэтому наиболее опытные из них получали карт-бланш, предоставлявший им автократию на исследованных планетах и даже в нейтральных пространствах освоенных уже систем – вне стамиллионокилометровой территориальной зоны, в пределах которой по космическому праву любой корабль подчинялся местным Советам.

Космоскаф находился в ста двадцати семи миллионах километров от Ксении, и Болл решил использовать свой карт-бланш.

Костин понял это.

– Боря, – сказал он, – эх, Боря… – И отключился.

– Шорак! – Слова Болла были отрывисты и сухи. – Пристыкуйте «мирмеки» к «Велосу».

– Шеф-пилот…

– «Походный устав», параграф 17.3!

– Есть, шеф-пилот! – мертвым голосом сказал Шорак и забубнил: – КСГ борт 73 к М-213, М-217, М-222…

– Гуллакян, дайте траекторию на НИС-641.

Гуллакян молча отвернулся к вычислителю. По экрану траектографа поползли разноцветные кривые. Их движение все убыстрялось. Постепенно их становилось меньше, они сливались и вдруг замерли одной четкой зеленой чертой, тут же возникшей и на курсографе.

Болл положил руки на клавиатуру ходового пульта.

Гуллакян, рывком развернув свое кресло, ударил его каменно холодным и тяжелым взглядом.

– Это трусость, – очень тихо и очень зло сказал он. – Вы просто трус, шеф-пилот. И ответите за это.

– Отвечу, – кивнул он.