Роза была классически красива: бархатные почти черные лепестки, длинный стебель с крупными шипами, темно-зеленые листья с зубчатым краем. Она лежала на светлой полировке моего рабочего стола, и я замерла в дверях кабинета.
Сергей громко и сердито рявкнул из-за моего плеча:
— Ну, знаешь, это уж слишком!
Он развернулся и так бахнул дверью, что лабораторная посуда тоненько зазвенела в шкафу, а мы с Женькой вздрогнули и переглянулись.
Я аккуратно пристроила на стол свертки, которые были у меня в руках. Вообще-то мы с подругой купили пирожных и собирались спокойно выпить кофе, но в последний момент наткнулись на Демидова, пришлось звать его с собой, и вот что из этого вышло.
— Эк, твоего мужа разобрало! — насмешливо заметила подруга. — Прямо Отелло!
Разговор этот поддерживать мне решительно не хотелось.
Я вынула из шкафа высокую колбу, наполнила ее водой и пристроила цветок. Полюбовалась на него, молча погладила листочки.
Женька обеспокоилась:
— Надеюсь, ты не собираешься реветь из-за какого-то цветка?! Говорила ведь тебе, что надо просто послать Платонова подальше, а ты все дипломатничаешь! И зачем ты вчера поперлась на эту встречу? Вдруг тебя увидели бы, вмиг и Нине, и Сергею донесут, а уж если прознает твоя свекровь…. И чего ты добилась? По-моему, Платонов просто решил, что ты себе цену набиваешь.
Я полезла в сумку за платком.
В дверь заглянул наш начальник, Игорь Михайлов.
— Мне звонили заказчики, ваш проект прошел предварительную экспертизу, так что пляшите!
Он как-то разом увидел и наши с Женькой расстроенные физиономии, и розу в колбе, и платок у меня в руках.
— Что, опять? То-то Сергей пролетел мимо меня по коридору, и даже не поздоровался. — Михайлов присел на край моего стола и сказал, поморщившись: — Лиза, если ты разрешишь, я сам поговорю с Кириллом?
Я помотала головой.
— Не надо. Я справлюсь.
Он сердито заметил:
— Вижу я, как ты справляешься. — Михайлов всмотрелся в мое лицо.
Я скомкала и сунула платок в сумку.
— Мне не хотелось бы смешивать работу и личную жизнь, — решительно сказала я и переставила цветок на окно. — Все, инцидент исчерпан.
Оба грустно на меня посмотрели.
* * *
Наш проектный институт периодически сотрясали более или менее громкие романы и скандалы, в которых, как правило, были замешаны наши именитые профессора и юные лаборантки, я уж не говорю о постоянной любовной ауре, окружавшей младший научный состав.
Я никогда не любила выслушивать истории и сплетни о чужих отношениях, а уж делать свою личную жизнь предметом пересудов и вовсе не собиралась.
Вчера я относила документы в бухгалтерию, и заметила, как одна из девиц кивнула другой в мою сторону, после чего они многозначительно переглянулись. Поскольку Нина Платонова работала в группе экономистов, нет ничего удивительного в интересе, который вызвала моя особа у бухгалтеров — их отделы дружили довольно тесно.
Я твердо решила, что нужно прекратить все это, предприняв нечто радикальное.
История, предшествовавшая появлению розы на моем столе, началась месяца два назад. Ну, да, ровно два месяца прошло с дня юбилейных торжеств, а ведь именно тогда Платонов по-настоящему обратил на меня внимание.
Процентов семьдесят штатного состава нашего НИПИ в свое время, одни раньше, одни позже, отучились на разных факультетах одного института. В этом году состоялись грандиозные торжества по случаю юбилея Альма Матер — заранее были разосланы приглашения, на три дня снят огромный пансионат, форум институтского сайта оживился и забурлил…
Конечно, мы с Женькой, получив пригласительные, радостно заволновались.
— Увидим всех своих, наговоримся!..
Эдик идти отказался, у него, как обычно, были семейные неурядицы. Мы с Женькой его жалели, но помочь ничем не могли. Эдик приехал на учебу откуда-то из Барнаула, и своего жилья у него не было. Еще на пятом курсе у нашего тихони случился роман с лаборанткой Соней, закончившийся свадьбой. Молодые поселились у родителей невесты, и с тех пор бедный Эдик не имел никакого покоя. За что его невзлюбила теща, не знаю. Эдик — воплощение порядочности и доброты, жену свою обожает, и насколько я знаю Соню, чувства эти взаимны. Единственное, что их обоих страшно огорчало — это отсутствие детей, причем теща этим Эдика постоянно попрекала.
Мы с Женькой поначалу приставали к Эдику, чтобы он увез жену от сумасшедших родственников, но потом сама Соня рассказала нам по секрету, что Эдик больше половины своей зарплаты отправляет матери, в Барнаул. У него еще есть сестра с ребенком, и младший брат. Кроме Эдика, помочь им некому. Так что о том, чтобы снять даже комнату в коммуналке, и речи нет. Да и сама Соня ни за что не решится уйти на квартиру, как же, мама обидится.
Михайлов пытался добиться для Эдика комнаты в семейной общаге, но у него ничего не вышло: у супруги имелась жилплощадь, и комната им не полагалась.
Демидов к мероприятию отнесся скептически:
— Неужели тебе мало подруги Жени и вашего бессменного пажа?
При упоминании Эдика я разозлилась:
— Не смей говорить о нем в таком тоне. Он — мой друг, и я не позволю…
Демидов шутливо раскланялся:
— Друг? Извини, но со стороны кажется, что в вашем гареме ему отведена несколько иная роль…
В общем, мы в очередной раз поссорились, и на юбилей я отправилась вдвоем с Женькой.
В пику Демидову, я купила очень открытое вечернее платье, отливавшее мрачным золотом. К платью прилагалась крошечная расшитая сумочка.
Порывшись в шкатулках, я нашла широкий браслет и гривну, которые в прошлом году привезла из Египта.
Устроив из своих волос что-то, напоминающее вавилонскую башню, подчернив глаза, я еще колдовала над лицом, когда снизу из такси позвонила Женька.
В общем, когда я вышла из спальни в полной боевой раскраске, Демидов поперхнулся виски.
Проплыв к дверям, обдала его дорогим парфюмом:
— Надеюсь, ты один не заскучаешь…
В такси Женька опустила стекло и с неудовольствием сказала:
— А надушилась-то, батюшки!.. — Оглядев мое платье, удовлетворенно констатировала: — А вот это молодец, знай наших! Хорошо, что Демидов с нами не пошел, а то тебе опять пришлось бы ходить в балетных тапочках.
Надо сказать, что Демидов имеет вполне средний рост, это просто я такая каланча. Нет, я ниже его, конечно, но если надеть шпильки… Кстати, Марина Николаевна, моя свекровь, совершенно всерьез уверяет, что мне не идут туфли на высоком каблуке. Оно конечно, кто ж спорит…
Прием еще не начался, кажется, ждали министра, и все толпились в фойе. Мелькали знакомые лица, я кивала и улыбалась.
Женька заметила, что я верчу головой, и сердито спросила:
— Не иначе, своего любимого Михайлова ищешь!
Я только плечом дернула.
Через минуту на нас налетели ребята из нашей группы, потом еще из параллельной…
— Лиза, Женька, шикарно выглядите!
Мы хохотали, вспоминали всякие смешные случаи из студенческой жизни. По очереди, а временами и перебивая друг друга, все рассказывали, где живут, чем занимаются.
— А Вадик?
— Он в Штатах, женат, обещал приехать, да, видно, не срослось.
— А Юлька Маркина?
— О, Юлька бросила занятия теоретической наукой, у ее мужа ювелирный магазин в Питере, так что она теперь занимается бриллиантами. Он лет на сто ее старше, но зато она теперь в шоколаде!
Мы с Женькой практически хором доложились, что работаем у Михайлова, уже защитились.
— Наслышаны, — капризно протянула Эльмирка Татаева, — и ничуть не удивляемся: Михайлов всегда вас выделял. А ты, Лиза, всегда умела виртуозно использовать мужиков: Эдик протащил твою кандидатскую, Михайлов помог с защитой и красавчик Демидов всегда под рукой.
Женька хотела, было, ввязаться в спор, но я дернула ее за рукав, и она только ехидно ухмыльнулась:
— Эльмирка, ты ничуть не изменилась, все такая же белая и пушистая!
Широко распахнулись двери, и всех пригласили в зал.
Организаторы мероприятия знали свое дело, все шло по накатанной. Речи, ораторы, тосты, музыка. Женьку утащили танцевать. Все довольно прилично выпили, и общение за столами стало раскованным. Мой сосед по столу перешел к открытым военным действиям, и я уже подумывала, что вечер перестал быть томным. Ближе к полуночи в зале стало шумно, жарко, я воспользовалась тем, что сосед меня покинул ненадолго, и вышла на веранду.
Здесь тоже было довольно многолюдно: все ждали обещанного устроителями праздника фейерверка.
Около балюстрады стоял и курил мужчина. Он обернулся, и сердце мое дрогнуло: я узнала Михайлова. Не подойти было невежливо, и я подошла. Он как-то странно глянул на меня:
— Ты похожа на египетскую царевну. Нашла своих?
Я кивнула, спросила:
— Вы один… Неужто из вашего выпуска никто не явился?
— Почему? — удивился он. — Сейчас ребята подойдут. Мы договорились проехать за продолжением банкета. Я ведь живу здесь совсем неподалеку, минут десять езды. Знаешь что, забирай Женю, и после фейерверка поедем ко мне. Я вас потом и развезу по домам. — Он неодобрительно посмотрел на меня и сказал: — Здесь сейчас начнется, так сказать, неофициальная часть. Демидов — полный болван, что отпустил тебя одну.
Я дозвонилась подруге, и вскоре она появилась в дверях.
— Уф, наплясалась вволю. Славка — такой же слон, как был: оттоптал мне все ноги! — шумно пожаловалась она.
К предложению поехать на дачу к Михайлову, к моему изумлению, Женька отнеслась прохладно.
Напрямую отказаться она не решилась, но по Женькиной мордахе всегда и все видно, поэтому я недоуменно спросила ее:
— Ты чего?
Женька сердито ответила:
— Знаешь, мне Сергей никогда не нравился, но я — твоя подруга, и дам совет: если хочешь сохранить брак, поменьше отирайся около Михайлова. Ты же знаешь наши институтские языки…
Я испугалась:
— Что, очень заметно?
Женька пожала плечами:
— Не знаю. Только даже наш простодушный Эдик догадывается, что ты по-прежнему влюблена в Михайлова. Если честно, пора бы тебе это перерасти. И скажи прямо: вы с Демидовым собираетесь заводить ребенка, наконец?! Я же вижу, какими глазами ты провожаешь всех наших декретных мамаш с колясками!
Я пожала плечами:
— Знаешь, Сергей считает, что мне еще рано заводить ребенка. Карьера, и все такое!
Женька вспыхнула:
— Конечно, тогда ведь часть всеобщего внимания придется уделить младенцу, урвав его от драгоценной особы самого Демидова!
Я взмолилась:
— Жень, давай не сейчас!..
Она с сожалением посмотрела на меня и сказала:
— Лиза, ты — взрослая девочка и сама можешь решить, заводить тебе ребенка или нет. Может, не стоит спрашивать согласия мужа?
Наш разговор, к моей радости, прервало появление на площадке джипа Михайлова. Я была этому рада, потому что даже Женьке не решалась признаться, что не в ребенке дело. Что-то не то происходило в наших семейных отношениях в последнее время. Нет, пылкий секс по-прежнему имел место, просто в последнее время он стал единственным мостиком между нами…
Когда-то я уже была в доме у Михайлова, и даже познакомилась с его мамой, милой интеллигентной Бэлой Михайловной. Это было два года назад, на его сорокалетие. Мы выпрашивали у нее старые семейные фотографии для шуточной стенгазеты к юбилею шефа.
Помню, среди фотографий случайно встретился снимок большеглазой девушки в каком-то странном наряде, кажется, карнавальном, Бэла Михайловна его молча убрала в самый конец альбома. Я выспрашивать не стала, а Женька каким-то образом все-таки разузнала, что была у Михайлова в молодости какая-то необыкновенная любовная история. Впрочем, подробностей нам узнать так и не удалось: тайны своей личной жизни Михайлов охранял за семью замками. Нет, конечно, периодически и у него случались какие-то женщины, даже звонили ему на работу. Но, по словам нашей бессменной Анны Петровны, они у него не задерживались подолгу.
— Потому что все, как одна, вертихвостки и охотницы за богатыми мужиками, — назидательно говорила она.
Начальнику своему была предана беззаветно, посему тайны его охраняла так же свято. Демидова она не жаловала, в глаза и за глаза называла дезертиром и перебежчиком. Ко мне же относилась замечательно, наверно, тоже догадывалась о том, что в институте я была так неравнодушна к ее любимчику… В общем, та фотография так и осталась для меня тайной.
В доме мало что изменилось за прошедшее время.
Нам навстречу выскочил рыже-белый ретривер Михайлова. В отличие от прочих собак, он, помимо очень сложного многословного имени, из которого я на слух уловила что-то типа "Анри", имел еще и фамилию Собакин. Мне показалось, что он узнал меня. Во всяком случае, завилял хвостом и доброжелательно обнюхал меня холодным носом. Я поздоровалась с Собакиным, и мы с Женькой поднялись в дом.
Следом за джипом Михайлова к решетке ворот подъехали еще три машины.
Впрочем, народа собралось немного, всего человек восемь, не считая нас с Женькой и Михайлова.
Из всей команды я запомнила семейную пару из Израиля, Иосифа и Машу Шафировых, их привез Платонов Кирилл Сергеевич. Он работал в нашем институте, и я пару раз встречалась с ним в коридорах. Даже была знакома с его женой, она работала в планово-экономическом отделе. Кажется, ее звали Ниной. На встрече выпускников она по какой-то причине отсутствовала.
Огромная представительская машина, кажется, "Майбах", привезла невысокого крепыша в очень дорогом костюме. Как я поняла, он приехал из Баку, и у себя в республике занимал довольно высокий пост, что-то вроде нашего министра. Во всяком случае, на его машине был укреплен дипломатический флажок.
Видимо, он начинал лысеть, потому что голову брил наголо. Впрочем, это ему шло, и улыбка у него была замечательная. Наверно, стоматолог постарался, почему-то подумала я.
Все собрались в гостиной, а мы с Женькой взялись помочь Михайлову с закуской и бутербродами.
Михайлов забрал лед и виски и позвал нас:
— Пойдемте, я вас представлю гостям. Народ к разврату готов!
Мы с Женькой переглянулись, быстро хлопнули друг друга по рукам и завопили:
— "Калина красная!"
Это у нас в отделе игра такая была. Если кто-то говорил цитату из фильма или книги, нужно было обязательно назвать источник. Проигравшие покупали пирожные. Если честно, мы с Женькой составляли серьезный противовес Михайлову, хотя нам это тяжело доставалось. Он нас, конечно, побивал на своей территории, на фильмах 60–70 годов, зато и на нашей ориентировался так же свободно, как мы.
При нашем появлении мужчины поднялись, Платонов сощурил глаза и спросил Михайлова:
— Вот скажи, как тебе так удается устроиться, что рядом с тобой всегда оказывается самая красивая девушка? Я весь вечер думал, как к ней подъехать, а ты и тут, оказывается, поспел!
Михайлов улыбнулся:
— Кирилл, это не то, что ты думаешь!
Мне показалось, что Платонов нарочито помедлил, забирая бокал с моего подноса. Впрочем, я выдержала, и взгляд не отвела.
Потом долго и шумно усаживались, фотографировались на фоне пышной тропической растительности зимнего сада.
Кому-то взбрела в голову мысль затеять танцы. Конечно, по закону подлости Платонов оказался в непосредственной близости от меня, и отказаться не было никакой возможности. Если учесть, что спинка моего платья представляла собой просто довольно затейливое переплетение тоненьких бретелек, рука его легла на открытую полоску кожи, и дважды я сбилась с ритма, ощущая прикосновение его ладони. Я старалась к тому же удержать дистанцию между нами, и, в общем, решительно никакого удовольствия от танца не получила.
Когда музыка стала смолкать, я попыталась высвободиться, но не тут-то было! Мне не хотелось привлекать лишнего внимания к своей особе, но это было уж слишком!
Помощь пришла со стороны. Около меня появился Мунир, обладатель бритой головы и дипломатических флажков.
— Хорошего понемножку, — насмешливо сказал он.
Кирилл с неудовольствием выпустил мою руку, и я почувствовала к своему новому партнеру подлинную благодарность. Надо сказать, его рука на моей спине волнения не вызывала.
Мунир в танце довольно ловко переместился по комнате таким образом, что мы оказались рядом с возвратившимся с веранды Михайловым. Он передал меня ему, подмигнул и подхватил Женьку. Они довольно забавно исполнили страстное танго, и все захлопали.
Зазвучали первые такты старой песни Элвиса Пресли, и Михайлов повернулся ко мне, вопросительно глянул.
Я медленно плыла в его руках, не решаясь заговорить, и понимая, что нельзя вот так молчать. Никогда раньше я не стояла так близко к нему. Даже с моими шпильками он был намного выше, и для того, чтобы посмотреть ему в глаза, мне пришлось задрать голову. Мы так и не произнесли ни слова. В какой-то момент я увидела мелькнувшее в стороне лицо Женьки. Она покрутила пальцем у виска, и я пришла в себя, виновато улыбнулась.
Михайлов сжал мой локоть, участливо спросил:
— Устала?
Я кивнула. Музыка кончилась, все вышли на веранду, а вскоре решили разъезжаться.
Краем глаза я заметила, что Платонов пошептался с Иосифом и тот, снисходительно улыбаясь, покивал ему, направившись к другой машине.
Я твердо решила, что с Платоновым не поеду ни за что, и вцепилась в Женькин локоть.
Платонов обернулся, разыскивая меня в темноте, и я утянула Женьку в тень.
Неожиданно рядом возник Михайлов:
— Девочки, усаживайтесь!
Платонов, наконец, обнаружил нас и возмутился:
— Игорь, что ты распоряжаешься? Я с удовольствием довезу девушек, тем более, что нам по пути.
Мунир стоял у автомобиля, прислушиваясь к беседе. Он молчал, но чувствовалось, что свой интерес в беседе имеет.
Спор решил Михайлов.
Он решительно распахнул дверцы джипа, усадил нас с Женькой и примирительно сказал:
— Как-нибудь в следующий раз. Договорились? Я девушек привез, я их и отвезу. Все, давайте прощаться.
Мы с Женькой переглянулись, но промолчали. Возражать Михайлову никто не решился, даже бритоголовый министр.
Впрочем, когда мы подъехали к въезду во двор, где жила подруга, мне показалось, что в стороне, под липами, стоял уж очень приметный автомобиль. Мысленно я хмыкнула, но вслух не произнесла ни звука.
Михайлов высадил меня у парадного, я поблагодарила его и хотела уже выйти. При этом неловко зацепилась цепочкой сумочки за подлокотник, она порвалась, и содержимое сумочки разлетелось по коврику.
Михайлов засмеялся, и мы еще несколько минут шарили по полу, собирая мои ключи, пудреницу и рассыпавшуюся косметику. Пару раз наши руки нечаянно соприкоснулись, и у меня от этого краска бросилась в лицо. Наконец, я все беспорядочно запихала в сумочку и вышла.
Михайлов завел машину и тронулся.
Небо уже серело, и я подняла голову. На нашем балконе стоял Демидов и курил. Видимо, он наблюдал за моим возвращением и подумал, что мы с Михайловым… Я так устала этой ночью, что меня это ничуть не озаботило.
Я помахала ему, но он не ответил.
Поднявшись в квартиру, я пристроила злополучную сумочку на полку, с наслаждением сбросила туфельки и босиком прошла в кухню. Налила минералки, понимая, что объяснения не избежать.
В дверях появился Демидов. Он мрачно посмотрел на меня и спросил:
— Обязательно было целоваться с любовником под нашими окнами?
Я подняла на него глаза и устало сказала:
— Если я скажу тебе правду, ты ведь мне не поверишь? У меня порвалась цепочка на сумке, и рассыпалась косметика. Михайлов мне просто помог собрать ее. Вот и все.
Демидов в бешенстве сощурил глаза:
— Ты права, я тебе совершенно не верю! Как будто я не знаю, что ты боготворишь своего Михайлова!
Я поднялась и спокойно сказала:
— Да. Боготворю. Но это не значит, что я с ним целовалась в машине, и тем более не значит, что он — мой любовник. И давай уже пойдем спать, устала ужасно.
Я осторожно обошла его, на ходу сняла браслет и гривну, вынула из ушей тяжелые серьги. Постояла под душем. Потом вытянулась на прохладных простынях, закрыла глаза. Передо мной мелькали лица и впечатления дня.
Демидов в спальню не пришел, улегся на диване в гостиной, и я подумала, что это в первый раз со времени моего замужества мы спим врозь. С этой мыслью я и уснула.
По воскресеньям мы всегда себе позволяем поспать подольше. Я подмерзла под утро, и по привычке хотела согреться около горячего, как печка, Демидова. К моему изумлению, рядом его не оказалось.
Я вспомнила о ночных событиях и загрустила. Перспектива объяснений с Демидовым меня серьезно пугала. Вообще по натуре я не люблю никакие объяснения, а тут я все-таки чувствовала какую-то свою вину.
Я вздохнула и вышла из спальни.
Демидов сидел в холле и держал в руках мою сумочку с оборванной цепочкой.
Он поднял ко мне лицо:
— Это и в самом деле правда? Ну, то, что ты вчера рассказала?
Мне неожиданно стало жалко его, и я присела рядом.
— Конечно, правда. А зачем мне тебе врать?
— Ну, я не знаю…
— И я не знаю. И что нам теперь с этим делать?
Демидов отнес меня в спальню, и наша ссора закончилась так же, как и все прочие до нее.
Утром в понедельник выяснилось, что заказчики прислали разделительную ведомость по оборудованию, которая шла в разрез со всеми нашими предварительными договоренностями.
Женька, которая вместе с двумя сметчиками последние две недели не разгибаясь, увязывала оборудование и комплектующие, злобно и громко выругалась.
— Две недели — коту под хвост! — завопила она.
— Придется поработать вечерами, — грустно заметила я. Последние три месяца мы и так пропадали на работе, отчего у Эдика были перманентные скандалы в семье: теща орала, что Соня — дура, что муж ей изменяет, а она ему позволяет ноги о себя вытирать… Нам с Женькой было легче, хотя Демидову тоже мало нравилось все это.
Неожиданно Женька заявила:
— Я оставаться не могу. Может у меня быть своя личная жизнь?
Мы с Эдиком переглянулись, и я вспомнила, что вчера весь вечер телефон подруги был отключен… Тревожный знак!
Воспользовавшись паузой, я подобралась поближе и тихо спросила:
— Женька! Это — то, что я думаю, или ты все-таки имеешь в голове хоть каплю мозгов?
Женька упрямо наклонила голову и сказала:
— Да, это — оно самое, и даже гораздо больше. Я люблю его.
Я всплеснула руками и сердито прошипела:
— Чокнутая! У него жена и четверо детей, он хвастался, что осенью ждет внука!
Женька пожала плечами:
— Ну и что? И не ори на меня, пожалуйста! Сама хороша! У меня, между прочим, мужа нет, не то, что у некоторых.
Я обиделась. Поднялась и отошла к своему столу.
В молчании мы проработали часа два, как вдруг влетела наша сметчица Оля и возбужденно сказала:
— К нашему Михайлову такой мужик пришел! Конфетка!
Поскольку мне ни до каких мужиков дела не было, я промолчала.
Женька неожиданно насторожилась и спросила:
— Высокий, темноволосый, похож на певца, черт, забыла, как его? Ну, ямочка у него на подбородке…
— На Серова, точно! Вот, вот, а я все думаю, где видела его раньше!
Женька уселась на место и сказала:
— Он с Михайловым учился вместе, я его на юбилее встречала.
Ольга заныла:
— Женечка, расскажи! Женат он, или нет?
Женька ей посочувствовала:
— Конечно, женат! Да ты знаешь ее, она у экономистов работает, вредная — ужас! Он, кстати, тоже у нас работает, только в другом корпусе.
Ольга помечтала молча, а потом спросила:
— Интересно, чего он именно сегодня пришел? Вот никогда не приходил, а сегодня пришел?
Мы с Женькой переглянулись, и пожали плечами.
В этот момент дверь открылась, и на пороге возникли наш Михайлов и Кирилл Сергеевич.
Оба улыбались.
Михайлов протянул нам пачку фотографий:
— Вот, Кирилл просил передать, но я решил, пусть сам вручит.
Пока народ рассматривал снимки, пришлось включать кофеварку, угощать гостей.
Воспользовавшись тем, что Михайлов объяснял любопытной Ольге, кто изображен на снимках, Платонов наклонился ко мне и тихо спросил:
— Какие планы на вечер?
Впервые я обрадовалась, что у меня много работы и объяснила, что у нас полный цейтнот, и вечера мы проводим на работе.
— Ну, будем надеяться, что так будет не всегда…
Он поднялся, кивнул всем, сдержано поблагодарил за кофе и ушел.
Ольга и Михайлов посмотрели на меня и проводили его взглядом.
Я уткнулась в бумаги.
Поздно вечером я сидела в нашей кухне. Есть не хотелось, и я налила кефир в высокий стакан.
Демидов оторвался от телевизора и пришел ко мне.
— Знаешь, у нас говорят, что в лондонский филиал ищут руководителя. Михайлов вам ничего не рассказывал?
Я пожала плечами:
— Нет. — Отхлебнула кефир, спросила: — А кандидатуры уже есть?
— Да в том-то и дело, что нет! Говорят, что наш главный инвестор, Колин Грей, сам приедет выбирать. Интересно, кто им нужен?
— Почему тебя это интересует? Хочешь предложить свою кандидатуру на конкурс?
Он посмотрел на меня и сказал:
— Какая ты все-таки наивная! Неужели ты думаешь, что будут объявлять конкурс на такое место?! Конечно, возьмут своих.
Я недоверчиво посмотрела на него:
— Наш Киршнер свою собственную дочку после заграничного института посадил в лабораторию. А ведь мог бы пристроить Лору и получше.
Он вздохнул:
— Вот и я о том же! Лора с сегодняшнего дня уже работает у нас в отделе. Видно, мамочка настояла!
— Слушай, вот чудно-то как: при живом муже и жена носит девичью фамилию, и дочь, кажется, тоже Крылова?
Он кивнул, нехотя ответил:
— Там старая семейная история. Елена Иосифовна — вторая жена нашего директора. Первая долго болела, и он не мог ее оставить. Так что Лору ему потом пришлось усыновлять, или удочерять, не знаю, как правильно. Кажется, у них с отцом неважные отношения. Нет, старик ее любит, а вот она…
Я вздохнула:
— Ну, надо же, а я и не знала. Если честно, всегда считала Лорку Крылову выскочкой и воображалой. Она ведь сначала училась в России, у нас в институте, на год или на два старше меня, и я ее хорошо помню. Вечно нос задирала!
Сергей вяло возразил:
— Да нет, обычная девица. Конечно, звезд с неба не хватает… Впрочем, поживем, увидим. Она у нас всего-то полдня проработала.
Неожиданно я услышала звонок своего телефона. Пробравшись в холл, вынула его и удивилась: номер был незнакомый.
Бархатный баритон с интимными интонациями спросил:
— Уже освободилась?
Вот, черт, это же Платонов! От неожиданности я выпалила:
— Откуда вы узнали мой номер?!
Он засмеялся.
— Ты забыла, что у нас есть общие знакомые.
— Ни за что не поверю, что Михайлов вам его сообщил!
— Он и не давал, — хмыкнул Платонов. — Я попросил нашего секретаря узнать у милейшей Марины Николаевны номер телефона ее невестки, и она ему не отказала…
Я перевела дыхание и попыталась сосредоточиться.
— Значит, вы знали о том, что я замужем?!
Он удивился:
— И что из того? Я, например, тоже женат. Мне это совершенно не мешает. А тебе?
Дурацкий вопрос! Попробуйте на него ответить, и вы меня поймете!
Впрочем, ответа он не ждал, рассмеялся и сказал:
— Извини, если напугал тебя. Мне просто страшно захотелось, чтобы в твоем телефоне остался мой номер. Это ведь не преступление, правда? Спокойной ночи, — насмешливо пропел он и отключился.
Я вернулась в кухню. К счастью, Демидова там уже не было, он в гостиной смотрел какую-то спортивную передачу. Мне не пришлось объясняться с ним из-за неурочного звонка.
Женька чувствовала себя виноватой из-за того, что вчера наговорила мне, а потом вечером бросила нас с Эдиком в одиночестве. К тому же настроение у нее было прекрасное. Она влетела в кабинет и бросилась ко мне с поцелуями.
Я посмотрела на ее сияющие глаза, которые она безуспешно пыталась спрятать за пушистыми ресницами, и укоризненно сказала:
— У-у-у, бесстыжая!
Она покивала и сказала гордо:
— Да, я — такая!
Пришел Эдик с распечатками, и мы занялись работой.
Часов в десять все и началось.
Нам позвонили с проходной и предупредили, что к нам посыльный.
Мы с любопытством уставились на дверь. Молодой человек в форме принес огромную корзину цветов. О том, от кого и кому цветы, он просто не знал. Женька расписалась в квитанции, где значился адрес института и номер нашего кабинета, и мы его выпроводили.
Через час появился еще один посыльный, потом еще один. Нам с Женькой стало не смешно.
Сообща мы решили, что это ее министр от скуки развлекается.
Подруга ему позвонила, но через минуту опустила руку в растерянности:
— Слушай, это не он.
Я предположила:
— Может, хочет, чтоб для тебя это было сюрпризом? Он у тебя как, шутить любит?
Женька помотала головой:
— Даже не думай. Он рассердился, сказал, потом с этим разберется. И вообще сидит на каком-то совещании.
Мы позвонили на проходную, чтобы к нам никого с цветами не пропускали, объяснили, что это — ошибка.
Не тут-то было! У нас на проходной работают представители какой-то военизированной организации. Попробовали бы вы объяснить им что-нибудь так, чтобы они вас поняли…
Через час появился еще один посыльный. Разъяренная Женька позвонила в очередной раз на проходную и спросила, какого черта они опять пропустили к нам цветы?! На что получила достойный ответ:
— Не, никакой ошибки. Я сам все проверил, и адрес, и номер кабинета. Так что нюхайте свои цветы и наслаждайтесь.
Женька положила трубку и беспомощно сказала:
— По-моему, он над нами издевается.
После появления очередного посыльного с букетом Женька сказала, приподняв палец:
— Придумала!
Она набрала проходную и скорбно известила дежурного, якобы опасается того, что в цветах легко можно спрятать запрещенные вещи, а время-то сейчас неспокойное, ох, неспокойное!..
Следующий посыльный вошел в кабинет, и мы с Эдиком рухнули от хохота: букет больше походил на сноп. Женька скривилась, но в очередной квитанции расписалась, ворчливо заметив, что букетик так себе, не слишком свежий.
Посыльный пробурчал:
— Этот ваш охранник на входе всю корзину переворошил на предмет наркотиков и взрывчатки. Совсем ополоумели, гиббонов на дверь посадили.
Тут уже не выдержала и Женька.
В разгар веселья появился Михайлов. Он недоуменно посмотрел вокруг и спросил:
— Что это у вас тут происходит? Юбилей у кого-то?
Давясь от хохота, мы объяснили ему все происходящее. Михайлов недоверчиво посмотрел на цветы, но в этот момент вошел очередной посыльный.
Мы уже не хохотали, а повизгивали.
К нашему изумлению, Михайлову смешно не было. Он позвонил в службу охраны и строго-настрого запретил пропускать посторонних в здание, потом вызвал ребят из хозяйственной службы, и они перенесли все цветы в актовый зал.
Повернувшись к нам, он сухо сказал:
— Работайте.
Только я попыталась сосредоточиться, как вдруг меня осенило. Я повернулась к Женьке и прошептала:
— Слушай, а вдруг это Платонов?
Она с сомнением посмотрела на меня:
— Он, что, совсем рехнулся?
Я пожала плечами. Потом рассказала ей о вчерашнем звонке, и Женька задышала мне в ухо:
— Вот гад! Конечно, это он. Интересно, чего конкретно ему нужно?
Я дернула плечом:
— А мне вот ни капельки не интересно!
Женька задумалась и сказала опасливо:
— Слушай, а ведь он парень с фантазией, я смотрю… Неизвестно, что он в следующий раз придумает?..
Долго ждать не пришлось.
Накануне вечером я отключила телефон, как только пришла с работы, и не знаю, звонил ли Кирилл Сергеевич, чтобы пожелать мне спокойной ночи.
На другой день с утра программисты сбились с ног: на всех институтских компьютерах бегущей строкой периодически появлялась надпись: "Лиза Демидова — лучшая девушка нашей современности!"
Допрашивали и меня, и Михайлова. Демидов хранил молчание и на мои звонки не отвечал.
Вечером мы поссорились.
— Ты что, считаешь, что мне это приятно?! — орал он.
— Да мне-то, мне это приятно еще меньше, чем тебе!
В суматохе я забыла отключить трубку, и телефон зазвонил в самый неподходящий момент.
— Ну, как? Надеюсь, мне удалось развеселить тебя.
Я покосилась на Демидова, но в другую комнату выходить не решилась.
Скучным голосом я пробормотала:
— Да, спасибо.
Кирилл Сергеевич с насмешкой спросил:
— Судя по отсутствию тепла в голосе, ты, конечно, не одна?
Я подтвердила:
— Вы все правильно поняли. До завтра.
— Вот видишь, какая ты умница! Со второго раза — и все поняла. До завтра!
Демидов спросил:
— Кто это тебе звонит по ночам?
Я тряхнула головой:
— Это Одинцов, он уточнял у меня задание по реактору.
Сергей недоверчиво покосился на меня, но промолчал.
Я не удержалась и протянула ему трубку:
— Если хочешь, перезвони.
Демидов оскорблено выпрямился:
— Лиза, не считаешь же ты, что я докатился до того, чтобы проверять твои звонки и СМС-ки!
Я пожала плечами и уселась у телевизора.
Утром Женька сразу увидела мое перекошенное лицо, и при первой возможности мы уселись за мой стол, придвинули головы поближе, и я шепотом рассказала ей о вчерашней сцене.
Женька поежилась.
— Даже не знаю, что тебе посоветовать… — Поскольку подруга на все случаи жизни имела подходящие советы, которыми щедро делилась со всеми, вне зависимости от их желания, я примолкла от изумления. — Впрочем, не так все и плохо. Для начала надо встретиться с ним где-нибудь на нейтральной территории и выяснить, чего этот гад хочет. Вполне возможно, что его устроит просто одноразовый секс.
Я отодвинулась:
— Ты чокнулась, что ли?! И кто ему этот секс обеспечит?! Надеюсь, ты не думаешь…
Женька недовольно тряхнула рыжей копной:
— Да погоди ты! Я ни о чем таком и не думала. Просто в этом случае его будет легче сбить с этой мысли. Ну, там, найти тебе замену, например. Трудностей с этим особых не предвижу, Платонов — мужик видный, вон Ольга на него сразу глаз положила. Девка она молодая, и из себя вполне ничего, глядишь, он о тебе и думать забудет.
Она помолчала и жарко зашептала мне в ухо:
— А то еще рассказ такой есть, из средних веков, можно свет потушить, чтоб он думал, что это ты рядом с ним, а это вовсе не ты…
Я с жалостью посмотрела на нее, и решительно отказалась:
— Нет уж, пусть свои любовные делишки сам устраивает. А вот встретиться надо. Еще одного ночного звонка я, боюсь, не переживу. И перед Демидовым неудобно…
Женька оживилась:
— А кстати, чего ты мужу не хочешь пожаловаться? В самый раз будет. Серега — парень крепкий…
Я прервала ее:
— Ни за что. Моя мама всегда говорила, что, если с женщиной ведут себя недостойно, значит, она это позволяет. Понимаешь, значит, я сразу не смогла показать Платонову, что ничего между нами не может быть.
— Тогда, может, Михайлову скажешь? Все-таки они старые друзья…
— С ума ты сошла? — возмутилась я. — И что он обо мне подумает?
Женька прошипела:
— Лизка, ты всегда была букварем и занудой, но сегодня превзошла себя. Я дело предлагаю, а ты…
Мы разошлись по своим местам, Женькины слова мне не давали покоя, мешая сосредоточиться на расчете.
Я с завистью смотрела, как пальчики подруги порхают по клавиатуре.
Наконец, она откинулась в кресле:
— Чья очередь варить кофе?
Я поднялась. Всыпала волшебный порошок, нажала кнопочку и через несколько минут сделала первый глоток. Неожиданно в голове прояснилось, и я сказала твердо:
— Вот, что, Женька. Никакой нейтральной территории, встречаться будем здесь. Сегодня отправим Эдика домой пораньше, ты тоже можешь отправляться на свидание, а я с ним поговорю сама.
Женька с сомнением на меня посмотрела и сказала:
— Давай, я останусь? Постою на шухере, пока вы будете разговаривать. Вдруг, он — маньяк, и бросится тебя душить?
Эта мысль мне в голову не приходила, и я согласилась.
В обед мы вышли в сквер возле института, и я достала телефон.
— Кирилл Сергеевич? Здравствуйте. Я хотела бы с вами встретиться. Если это возможно, приходите сегодня вечером в лабораторию, мы сможем поговорить.
Его голос прозвучал как-то подозрительно участливо:
— Лиза, может, нам можно обсудить это по телефону?
Я удивилась:
— Вы боитесь встретиться со мной? Я думала, нам обоим будет легче понять друг друга при личной встрече.
Он сухо возразил:
— Я не думаю, что это — хорошая идея. До свидания, Лиза. Постарайтесь быть благоразумнее.
Я пожала плечами и повернулась к Женьке:
— Он, по-моему, сошел с ума. И вообще, разговаривал со мной так, будто это я ему навязываюсь!
Я покусала губу и повернулась к Женьке:
— Слушай, может, мы перемудрили и Платонов тут вовсе не при чем? Ну, цветы эти, и сообщения…
Она кивнула:
— Ага. А телефонные звонки тебе приснились просто?! Нет, подруга, он что-то задумал.
Все выяснилось в ближайшее время.
Мы вернулись в отдел, и Эдик сообщил, что мне звонила свекровь, просила обязательно перезвонить ей.
Особой теплоты в наших отношениях не было, мы редко перезванивались и никогда — без важного повода, и я поторопилась набрать ее номер.
Марина Николаевна замороженным голосом сказала:
— Лиза, я все знаю. Кирилл Сергеевич приходил сегодня, и мы имели долгую беседу. Я считаю, что он проявил душевное благородство и такт, решившись довериться мне. Страшно подумать, до чего довели бы тебя твоя неразборчивость и неопытность, если бы на месте Кирилла Сергеевича оказался другой человек. Я не хотела бы еще раз возвращаться к этой теме, поэтому прошу тебя прекратить всякие попытки связаться с ним. Ты должна понимать, что позоришь не только себя, но и Сережу, и вовлекаешь в неприятности Кирилла Сергеевича, а ведь он — человек семейный, у него жена и взрослый сын.
Я попыталась вклиниться в холодную размеренную речь Марины Николаевны:
— Не знаю, что он наговорил вам!..
Она с достоинством прервала меня:
— Ты забываешь, что я сама слышала ваш разговор по телефону. Если мы с тобой договоримся, что ты прекратишь преследовать Кирилла Сергеевича, перестанешь звонить ему по ночам и назначать свидания, я обещаю, что ни о чем не расскажу Сергею. Поверь, мне крайне неприятен этот разговор, и давай на этом остановимся. Ты меня очень разочаровала, очень. Иметь такого мужа, как Сережа…. Не понимаю.
В трубке зазвучали гудки.
Женька увидела мое лицо и подскочила, присела рядом:
— Лиза, Лиза, что случилось? Несчастье, да? Ну, что, да не молчи ты!
Я положила трубку и тихо сказала ей:
— Платонов был у моей свекрови и сказал ей, что я его преследую ночными звонками и назначаю ему свидания.
Женька рухнула на стул.
— И что?
Я мрачно улыбнулась:
— Она верит ему и совсем не верит мне. Правда, обещала скрыть все от Сергея, если я пообещаю впредь вести себя достойно. О, как!
Телефон в моей сумке залился трелями, я машинально вынула его и ответила.
Насмешливый голос в трубке спросил:
— Пообщалась с родственницей?
Я рявкнула в трубку:
— Послушайте, чего вы хотите?
— Тебе как, программа-минимум или программа- максимум?
— Давайте максимум. Хотелось бы знать, как далеко вы предполагаете зайти.
Он хмыкнул:
— Ты мне нравишься.
Я дерзко ответила:
— Это я уже поняла. Непонятно только, почему вы это выражаете таким странным способом.
Он даже хохотнул:
— Почему же странным? Вот если бы мне просто хотелось развлечься с тобой — я поступал бы стандартно: цветы, конфеты, рестораны, дорогие подарки. А ты заслуживаешь гораздо большего, чем встречи на квартирах и поездка в Испанию на пару недель. Я думаю, что у нас с тобой большое и светлое будущее. Я женюсь на тебе, ты родишь мне сына. Я сделаю тебя счастливой. Это и есть моя программа-максимум.
Очень некстати я вспомнила детскую книжку про тетю Дяди Федора, которая уверяла, что всех сделает счастливыми. На резонные возражения окружающих, что они и так счастливы, она отвечала, что счастливы они неправильно, а она сделает их правильно счастливыми.
Я подавила смешок и ровным голосом сказала:
— Вы — просто сумасшедший. Я сегодня же расскажу обо всем мужу.
Он хмыкнул.
— Во-первых, ты ничего не сможешь доказать, а во-вторых, ты до сих пор ему ничего не рассказала. Я думаю, что у тебя для этого есть причина, и подозреваю, что это и будет самым серьезным препятствием в реализации моей программы. Обычно детская влюбленность в преподавателей с возрастом проходит, а ты, кажется, счастливое исключение.
Я гневно сказала:
— А вот это не ваше дело.
Он участливо спросил:
— Михайлов-то, небось, и не подозревает о таком счастье!
Сжав зубы, я твердо сказала:
— Если ты посмеешь ему об этом сказать…
Платонов засмеялся и перебил меня:
— Вот мы уже и на ты! Поверь, наше сближение неизбежно. Это — как закон физики, нарушить его нельзя. Твое сопротивление только доставит мне чуть больше волнений. Но волнения эти так приятны…
Я холодно сказала:
— Правильно говорит моя подруга — вы просто маньяк.
Я отключила трубку и беспомощно посмотрела на Женьку.
На протяжении следующих двух недель я дергалась от каждого звонка, вздрагивала от звука открывающейся двери… Платонов молчал. Такое впечатление, что мне все это приснилось: его рука на моей спине, звонки, цветы… Реальностью остались пара фотографий в ящике моего рабочего стола и натянутые отношения со свекровью.
Выручала работа. Если бы не проект, я, наверное, сошла бы с ума. А так… В течение дня все мои мысли были заняты расчетами, телефонными переговорами и поездками на объект.
Эдик и Женька только поглядывали на меня, но молчали.
Женькин министр укатил домой, и теперь она могла гораздо больше внимания уделять мне, что не осталось незамеченным: мой муж даже спросил, чем вызван такой бурный ренессанс нашей дружбы? Я нехотя отмахнулась.
Вот только всеми этими событиями и могу объяснить тот факт, что не заметила изменений в поведении Демидова.
Началось все так не сразу, постепенно…
Он тоже частенько задерживался на работе, но в последнее время эти задержки приобрели систематический характер. А я радовалась, что не надо объясняться и нервничать по поводу не поданного своевременно ужина. Сам Сергей неожиданно перестал требовать к себе повышенного внимания, и я, грешным делом, подумала, что он меня жалеет. На время это даже вызвало бурный всплеск моих чувств к мужу: поздно ночью мы просыпались, и обоих неудержимо тянуло друг к другу. Может быть, эти новые страстные отношения давали мне какую-то иллюзию защищенности, не знаю…
Впрочем, разговаривали мы мало и больше о работе, о том, что происходит в институте.
Как-то я спросила:
— Ну, что, конкурс-то объявили или нет?
Сергей недоуменно поднял брови:
— Какой конкурс? А, ты про лондонский филиал? Нет, не слышал.
У меня мелькнула какая-то мысль, но тут позвонила Женька и я отвлеклась.
Вечером я вспомнила, почему поинтересовалась конкурсом: вчера я никак не могла выйти в почту с домашнего компьютера, и открыла ноутбук Сергея. На рабочем столе у него висел ярлык с названием фирмы-инвестора, мне это название было хорошо знакомо, потому что последний проект мы выполняли именно для них. Никаких дел у Демидова с ними не было, иначе он обязательно сказал бы мне об этом. И я подумала, что он все-таки надумал принять участие в этом дурацком конкурсе, но не хочет в этом признаваться мне. Его мамочка всегда так активно лезла в дела сына, что он привык молчать о том, что было действительно важно для него.
Я вздохнула и дала себе слово, что после сдачи проекта возьму отпуск и постараюсь увезти Сергея куда-нибудь в романтическое местечко. И права, права моя подруга, мне давно следовало уговорить Демидова завести ребенка!
Платонов молчал, и я расслабилась.
В конце концов, может, ему просто наскучила наша игра в кошки-мышки?
Рабочий день был в самом разгаре. Как говорит один из моих любимых литературных героев, время было такое, когда завтрак давно кончился, а обед и не думал начинаться, то есть часов одиннадцать. Позвонил Михайлов, попросил зайти к нему.
Женька озаботилась:
— Не иначе, заказчики получили наш ответ Чемберлену, и наябедничали шефу…
Я пожала плечами.
В приемной сидела Анна Петровна. Она принимала факс, поэтому одну трубку держала в руках, а вторую прижала плечом, одновременно пытаясь вытащить листок из узкой щели.
Я поздоровалась, и она неопределенно кивнула в сторону массивной двери.
Когда я вошла, в кабинете был один Платонов.
Он молча смотрел на меня, и я замерла в дверях.
— Проходи, — печально и строго произнес Платонов. — Или ты боишься, что я брошусь на тебя прямо здесь?
Я дернула плечом.
— Ничего я не боюсь. Меня вызвал Игорь Степанович…
Он кивнул.
— Это по моей просьбе. Я рассказал ему все… — У меня, наверное, изменилось лицо, потому что он усмехнулся: — Ну, почти все, так что можешь не дергаться. Твоих тайн я ему не открывал.
— Что вы ему наговорили?! — сердито спросила я.
— В общем, истинную правду. Сказал, что влюблен в тебя, что пытался забыть, не звонил и не напоминал о себе эти две недели, пожаловался, что едва вынес это… — Платонов сощурился и сказал:- По-моему, он меня вполне понял. Во всяком случае, когда я попросил его о встрече и разговоре с тобой, он и позвонил тебе.
Я вздохнула:
— Кирилл Сергеевич, вы — взрослый серьезный человек. Зачем вам эти игры?
Он посерьезнел:
— Я ведь говорил тебе. Если честно, считаю, что ты сбережешь нервы себе и окружающим, если не будешь тянуть эту волынку.
Я терпеливо спросила:
— Хорошо. Чего, конкретно, вы хотите?
Платонов наклонил голову и оценивающе посмотрел на меня:
— Хотелось бы, чтобы твое желание пойти навстречу моим желаниям было более, м-м-м, активным. А то получается, что я просто вынудил тебя сдаться. Мне бы хотелось, прежде всего, чтобы между нами установились более теплые и близкие отношения, а для этого мы должны проводить больше времени вместе.
Он потер левую сторону груди и поморщился.
— Если честно, эти две недели мне и в самом деле дорого дались.
Он пошарил в нагрудном кармане пиджака и вынул блестящую упаковку, выдавил на ладонь таблетку и попросил:
— Налей, пожалуйста, воды.
Вот только не хватало, чтобы его хватил инфаркт в кабинете Михайлова!
Я подскочила к столику, налила воды в заботливо припасенный Анной Петровной стакан и протянула его Платонову.
Он вынул стакан из моих рук, притянул меня к себе и попытался поцеловать. Я отчаянно вертела головой и выворачивалась…
Вдруг я почувствовала, что он отпустил меня, шагнула назад и наткнулась на тяжелый офисный стул, с грохотом отлетевший в сторону.
— Извините, если помешали, — холодный голос Михайлова заставил меня обернуться. Он стоял в дверях, а из-за его плеча выглядывала потрясенная Анна Петровна.
Платонов насмешливо отозвался:
— Да мы уже почти договорились, правда, Лиза?
Мне на глаза попался злополучный стакан. Все еще тяжело дыша, я выплеснула всю воду в лицо Платонову.
Проходя мимо посторонившихся Михайлова и Анны Петровны, пробормотала:
— Извините, пожалуйста!
Последнее, что я услышала, был искренний смех Платонова:
— Ну, надо же, какая страсть!
— Что, так и плеснула в лицо?! Лизка, ты — молодец!
Я горестно вздохнула:
— Он сейчас наврет Михайлову, что это я исключительно от страстной любви к нему позволяю себе такие выходки! Понимаешь, Платонов просто виртуозно оборачивает все себе на пользу.
Женька вздохнула.
— Все-таки, думаю, тебе нужно обо всем рассказать Михайлову. Неужели ты не понимаешь?
— Ага, а Платонов тогда расскажет, что я влюблена в него!
Подруга пожала плечами:
— Ну и что? Не съест же тебя Михайлов за это признание. Ему это будет даже лестно.
Мы не успели обсудить этот вопрос.
Раздавшийся в кабинете звонок заставил вздрогнуть не только меня, но и Женьку. Эдик изумленно глянул на нас, снял трубку, протянул мне.
Уверенный, довольно низкий женский голос возник в трубке:
— Здравствуйте. Нам необходимо поговорить. Если бы вы могли выделить мне полчаса вашего драгоценного времени…
Уже догадываясь и про себя холодея от этой догадки, я спросила:
— Нина Васильевна?
— Разумеется, это я. Не пугайтесь, я не буду устраивать скандал на людях. Я так же мало в этом заинтересована, как вы. Мне просто хотелось бы обсудить с вами некоторые вопросы.
— Хорошо, — решилась я. — Давайте через полчаса встретимся в бизнес-центре. На втором этаже есть кофейня, думаю, там нам никто не помешает.
Женька сказала твердо:
— Ты как хочешь, но я буду неподалеку. Если что — зови!
Я закрыла за собой дверь, и тяжелые бархатные портьеры кофейни отгородили меня от фонтанов, тропической зелени, суеты и зеркального блеска бизнес-центра. Здесь было тихо, негромко и хрипловато пел Крис Ри, восхитительно пахло только что смолотым кофе.
Нина Платонова пришла раньше. Она сидела лицом к дверям, и, конечно, стразу же увидела меня. Она с очевидным усилием улыбнулась и показала мне на стул напротив себя.
— Я позволила себе сделать заказ.
Хозяйка заведения подала нам на подносе две чашечки кофе.
— Я заказывала два капуччино, — мимолетно удивилась моя соседка.
Хозяйка улыбнулась мне и пояснила:
— Лиза — наша постоянная посетительница. Она всегда пьет натуральный черный кофе без сахара. Что-нибудь еще? У нас сегодня замечательный вишневый штрудель.
Я поддержала разговор, вежливо заметив:
— Это заведение славится своей выпечкой. А вишневый штрудель — их фирменное блюдо.
Платонова любезно улыбнулась, но от предложения отказалась:
— Обязательно воспользуюсь вашей рекомендацией, но как-нибудь в другой раз.
Мы остались одни, и я вопросительно подняла на нее глаза:
— Думаю, что все светские условности нами были соблюдены. О чем вы хотели поговорить?
Нина Платонова повертела в руках ложечку и аккуратно пристроила ее на блюдце. Она подняла на меня глаза, и медленно сказала:
— Лиза, у нас с Кириллом Сергеевичем очень доверительные отношения. Он рассказал мне все. На тот момент он не был уверен в своих чувствах, и просил меня дать ему две недели на раздумья. Я полагаю, сегодня вы с ним встречались…
Я перебила ее.
— Нина Васильевна! Вне зависимости от того, что вам сказал муж, существую еще я и мои желания. Верю, что вы очень любите мужа, но сказать, что разделяю ваши чувства, не могу. Кирилл Сергеевич — сложный человек, и я уже имела случай убедиться, что он не любит отказываться от своих заблуждений. Так вот, вам я скажу истинную правду: я не люблю вашего мужа.
Она кивнула:
— Кирилл говорил, что с вашей стороны это было только увлечением, но он надеется…
— Простите, но у меня складывается странное впечатление, что вы уговариваете меня…
Моя собеседница полезла в лакированную плоскую сумку и достала сигареты, нервно закурила. Вообще, я присмотрелась к ней, и подивилась поступкам Платонова еще раз. Несомненно, она была красива, лет сорока, пожалуй, но все еще очень красива, ухоженное лицо, дорогая одежда, подобранная с большим вкусом, изящные, ухоженные руки с неброским маникюром, великолепные волосы. Я почувствовала к ней жалость.
Она стряхнула пепел и, видимо, решилась.
— Я Кириллу очень обязана. Была в моей жизни по молодости одна история, Кирилл тогда показал себя настоящим моим другом. У меня был роман с человеком намного старше меня и по возрасту, и по общественному положению, ни о какой женитьбе и речи идти не могло. Тогда все было очень серьезно, и я могла лишиться и работы, и карьеры. Кирилл женился на мне. Все эти годы он воспитывал ребенка, рожденного мной от другого человека. А теперь, когда он встретил и полюбил вас, он надеется, что вы родите ему собственного сына. Я, как видите, даже этого не смогла, — после небольшой паузы с горечью добавила она.
— Какой ребенок? Вы с ума сошли? Я, между прочим, замужем.
Платонова исподлобья глянула на меня:
— Можете ли вы сейчас, сию минуту, поклясться чем-то очень дорогим вам, в том, что любите мужа? По-настоящему любите?
Я разозлилась:
— Вас это совершенно не касается. И я не очень поняла, зачем вы добивались нашей встречи?
Она погасила сигарету и внимательно посмотрела на меня:
— Я разве не сказала? Это Кирилл просил меня встретиться с вами. Нет, нет, он не просил меня уговаривать вас, он хочет, чтобы решение, которое вы примете, было осознанным. Он попросил меня рассказать вам о том, что он может быть не только мужем, но и другом. И, если поверите на слово, он — великолепный любовник, вы в этом сможете и сами убедиться.
Я поднялась.
— Нет, вы точно все сошли с ума! Во-первых, он, потому что просил вас прийти, а во-вторых — вы, потому что согласились! Я-то пришла сюда только, чтобы убедить вас в том, что между мной и вашим мужем ничего нет, что все это — плод его воображения. Простите, но мой перерыв заканчивается, мне нужно уходить. — Я оглянулась, и добавила: — Мне очень жаль вас. Он обманывает вас, поверьте, он играет вашими чувствами, и он — совсем не тот человек, за которого себя выдает.
Она спокойно посмотрела на меня и пожала плечами:
— Зачем бы ему это было нужно?
— Вот и я хотела бы знать, зачем?
В шесть часов вечера Женьке на сотовый позвонил ее министр, и она умчалась. Эдик тоже сегодня торопился, так что я в лаборатории осталась одна.
Ужасно хотелось посмотреть, ушел ли Михайлов, но, после утренней сцены с моим участием вряд ли это было благоразумно.
Я сварила кофе, пару раз безуспешно набрала номер Демидова, выслушав сообщение механического голоса, и с чистой совестью уселась за расчеты.
Неожиданно дверь открылась, и заглянула Анна Петровна. Она обычно старалась не задерживаться, поэтому я удивилась.
— Лиза, я хотела бы поговорить с тобой.
Я покраснела:
— Анна Петровна, понимаю, что должна извиниться за то, что вы с Игорем Степановичем стали свидетелями этой нелепой сцены.
— Нет, Лиза, я не по этому поводу. Я сегодня поняла, что ты еще очень молода, и, если я могу удержать тебя от ошибки, я должна это сделать. Ты знаешь, что мне не очень нравится твой муж, и, поверь, это не только потому, что он сбежал от нас. Но Платонов Кирилл Сергеевич — это не тот человек, ради которого стоит ломать свою жизнь.
Она присела напротив меня, и тихо продолжила:
— Давай так, я расскажу тебе то, о чем должна, а ты уж сама все обдумай и прими решение. Только у меня одно условие: ни одному человеку ты не расскажешь то, что услышала от меня. Понимаешь, многие участники событий, о которых я тебе расскажу — достойные люди, многих уже и нет с нами, царство им небесное… И я никогда не решилась бы… Я давно работаю в институте, много лет знаю их всех: Игоря Михайлова, Кирилла Платонова, Мунира Торшхоева — замечательный был выпуск, все они учились у Анатолия Карловича, и всех он привел в институт. Здесь же все и защищались. И Нину хорошо помню, такая красавица была. Она к нам тоже после института пришла. Сама она откуда-то из Перми, ни родных, ни близких у нее нет.
— Ну, насколько я знаю, у нее есть сын.
— Ты что, виделась с ней?
— Она сегодня предложила мне встретиться в кафе в обеденный перерыв.
— И о чем же вы говорили?
Я замялась.
Анна Петровна подняла на меня глаза и задумчиво сказала:
— Впрочем, попробую угадать. Она уговаривала тебя сойтись с Платоновым и родить ему ребенка. Так?
Я потрясенно посмотрела на нее.
— Я ведь уже говорила тебе, что много лет работаю здесь. Когда-то, до Анатолия Карловича, у нас директорствовал профессор Турчинский Глеб Алексеевич. Он был немолод, давно и прочно женат, но Нина была так победно хороша, что профессор не устоял. Впрочем, это не был банальный адюльтер, он действительно полюбил ее. Там еще была своя семейная драма: старшая дочь Глеба Алексеевича — инвалид детства, жена ухаживала за ней. В общем, оставить семью ради Нины профессор не мог. Нина забеременела, и Платонов сделал ей предложение.
— Она примерно это мне и рассказала, — вздохнув, призналась я. — Мне кажется, она чувствует свою вину в том, что собственных детей у Платонова нет. И пытается таким вот образом отблагодарить его.
Анна Петровна искоса глянула на меня:
— Никакого особого благородства от него, положим, не требовалось. Нина всегда была красавицей, и Платонов, женившись на ней, ничуть не прогадал. Вдобавок ко всему он понимал, что Нина всегда будет чувствовать свою вину перед ним, и он сможет и в браке сохранить практически полную свободу. Она ведь никогда не посмеет упрекнуть его за какую-то интрижку на стороне! Насколько я знаю, он всегда широко пользовался своей свободой. Правда, никогда не затевал таких активных военных действий против дамы сердца. Это ведь он скупил цветочный магазин на днях?
Я виновато кивнула.
— Вот, вот. Это-то и показалось мне странным. Не слишком похоже на его обычные похождения. И я подумала, что ты можешь не выдержать такую осаду, поэтому и решилась поговорить с тобой. Я ведь когда-то работала секретарем у Турчинского. Как-то я задержалась позже обычного, и слышала их с Платоновым разговор очень хорошо. Кирилл обязался жениться на Нине, дать ее ребенку свое имя и воспитать его, а Турчинский обещал ему вакантное на тот момент место заместителя по науке, обещал даже содействие в поисках работы за границей, в приличной стране. Он сдержал слово: Платоновы больше десяти лет прожили за границей. Нина всю жизнь любила его, потому что, когда Турчинский умер, она прямо на гроб бросалась, даже потеряла сознание. И все это на глазах у вдовы! Турчинский умер скоропостижно, так что Нине и сыну ничего не досталось. Вдова с дочерью уехала в Израиль, а Платоновы года через два вернулись в Россию.
— Скорее всего, Нина ничего не знала об их договоренностях. Она вполне искренне говорила о душевном благородстве Платонова.
Анна Петровна кивнула:
— Понимаешь, эта дурочка всерьез считала, что Платонов ее облагодетельствовал. Она, я думаю, и не подозревала, каким образом ее мужу достаются быстрое повышение по службе, загранкомандировки и все остальное. А потом для них наступили трудные времена: там, за границей, Платонов никому не нужен, потому что специалист он очень посредственный, а здесь, в России, он работать и вовсе разучился. Конечно, пока какие-то остатки заграничных заработков еще есть, но уже совсем не то, что раньше. А тут еще и все приятели в гору пошли: Мунир стал министром, Шафиров процветает в Израиле, Михайлов с Киршнером открыли проектное бюро, а Платонова даже не пригласили. Вот он и задергался.
Она помолчала, потом посмотрела на меня и вздохнула:
— Уж и не знаю, где он тебя увидел, а только ты для него — символ победы над Михайловым. Говорят, у них и по молодости случилось соперничество из-за девушки, но это уж я точно не знаю, а врать и придумывать не хочется.
— А при чем тут Михайлов?! — возмутилась я.
— Да вот и я так думаю…
Утром мне позвонила Маша Лежнева, она работает у нас в отделе информации.
Без всяких экивоков спросила:
— Лизка, ты почту смотрела сегодня?
Я удивилась:
— Еще нет.
— Ну, так посмотри.
В моем ящике ничего не было, и Машка пояснила:
— Мне уже человек пять звонили. Кто-то разослал им письма, про твоего Демидова и Лорку Крылову. Я уже тут кое-что подчистила, но, ты ж понимаешь… А звоню, чтоб без неожиданностей. А то тебе и так досталось от нашего системщика.
Я искренне поблагодарила ее.
В обед мне показалось, что две девицы за соседним столиком хихикают на мой счет и вздохнула: нервное поведение Демидова в последнее время я склонна была оправдать. В отличие от Женьки, которая кипела негодованием.
Я вздохнула:
— Жень, давай, я у него все спрошу, а потом будем обсуждать это? — с неохотой предложила я. Разбираться мне ни в чем не хотелось.
Вечером я вернулась с работы раньше, чем Демидов, и решила удивить его кулинарными изысками. Сунула мясо с грибами в духовку, порезала салат, свернула рулетики из нежных розовых ломтиков семги.
Я уже почти закончила с приготовлением ужина, когда услышала, как поворачивается в дверях ключ.
Появившись в кухне, Сергей хмыкнул, глянув на стол, накрытый к ужину, и с ходу начал приставать ко мне, шепча какие-то нежные глупости.
— Ты сошел с ума! Мой руки, будем ужинать.
Он вытянул из моих рук полотенце, развернул к себе и начал целовать. Потом отстранился, и умоляющим голосом сказал:
— Слушай, давай поужинаем потом?
Уступая его натиску, я оказалась в спальне.
Сергей улегся в ногах постели, и тихо поглаживал и целовал мои щиколотки. Было слегка щекотно, но я терпела. Сил на то, чтобы вырваться из его рук, у меня просто уже не осталось.
Потом я вдруг вспомнила про утренние письма, перевернулась на спину и вытянула у Демидова свою ногу. Он недовольно спросил:
— Ты куда?
Я уселась, поправила волосы.
— Слушай, мне сегодня звонила подруга, она сказала, что получила письмо о том, что ты встречаешься с дочерью Киршнера.
Демидов засмеялся, отобрал у меня подушку, подсунул себе под спину.
— Чепуха полная! Лора вовсе не в моем вкусе, ты же знаешь! Просто я как-то помог ей с машиной…
Я вспомнила, что на первом курсе у Лоры были широкие щиколотки, придававшие ей сходство с толстым веселым щенком. Нет, конечно, сейчас она изменилась, повзрослела. Вообще, внешне она очень даже ничего. Ну, может, немного лишнего веса — но ей идет, придает сходство с картинами французских импрессионистов. Белая кожа, синие глаза, шея с обилием небольших родинок. Лора всегда, еще с института, отращивала очень длинные ногти. Правда, у нее всегда был безупречный маникюр. Но длинные, загнутые ногти придавали ее руке сходство с птичьей лапой.
Демидов особо не оправдывался, и я с облегчением вздохнула: действительно, чепуха. Не иначе Платонов на мой счет развлекается.
Я направилась в кухню, чтобы вынуть мясо из шкафа, а Демидов двинулся в душ, захватив с собой трубку.
— Зачем? — удивилась я.
— Ну, мне могут позвонить, — пояснил он.
Ничего особенно странного в этом не было, но я почему-то обратила на это внимание.
Всю следующую неделю я сталкивалась с Платоновым везде, где это, в принципе, было возможно.
После работы он дожидался меня на улице, перед главным входом, картинно облокотившись на капот автомобиля. Платонов караулил меня на лестницах и в переходах. Я не знаю, как он это устраивал, но дважды мы с ним одновременно подходили к лифту. К изумлению двух наших сотрудников, в лифт я входить отказалась. Платонов печально улыбнулся и уступил мне место, оставшись внизу. Я поднималась в кабине лифта с ребятами в полном молчании, так же, молча, они вышли на своем этаже. Конечно, они решили, что я рехнулась, ну, да мне до этого уже не было дела! Находиться с ним в одной кабинке я физически не могла!
Самое главное, что Платонов не пытался заговорить со мной. Он просто насмешливо смотрел мне вслед, и снисходительно улыбался.
Женька бурчала:
— Ну и пусть пялится. Тебя убудет от этого, что ли?
Я нервничала, и у меня все валилось из рук.
Больше всего меня злило поведение Михайлова. Вернее, его молчание. После той дикой сцены в его кабинете мы не сказали друг другу и пары слов.
А в пятницу начались звонки.
Телефон звонил с разной периодичностью, но достаточно часто, чтобы работать я не могла вовсе. Общим для всех звонков было то, что звонивший молчал.
Эдик, с его неистребимой вежливостью, снимал трубку, внимательно вслушивался и вежливо говорил:
— Перезвоните, вас не слышно.
Примерно после десятого звонка я не выдержала и сняла трубку, положив ее рядом с аппаратом. Эдик сочувственно посмотрел на мою, покрасневшую от гнева, физиономию, но промолчал.
Целый час нам удалось поработать, не отвлекаясь. Зато потом в дверь заглянула Анна Петровна:
— Не понимаю, что у вас с телефоном?! Никто не может к вам дозвониться…
Она увидела трубку и осеклась.
Следом за ней в комнату вошел Михайлов, с каким-то чертежом в руках. Он тоже увидел трубку, покосился на меня и ничего не сказал.
Он подошел к Эдику, оба они склонились над схемой.
Я положила трубку на рычаг, и в тот же миг раздался звонок.
Платонов насмешливо спросил:
— Соскучилась? Я тоже.
Я сглотнула и гневно спросила:
— Вам не приходит в голову, что вы мешаете не только мне?
Михайлов и Эдик изумленно глянули на меня.
Все это время я чувствовала непонятную вину перед Демидовым, старалась задобрить его кулинарными шедеврами и удивить, в общем-то, не очень свойственной мне сексуальной прытью.
Кончилось дело тем, что он спросил как-то:
— Лиза, ты в последнее время очень изменилась. Почему-то мне кажется, что у тебя завелись какие-то тайны. Или это Женя втягивает тебя в какие-то авантюры, на которые она мастерица! Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Я помотала головой.
Демидов вздохнул:
— Если бы я не знал тебя достаточно хорошо, решил бы, что ты завела любовника.
Я только пожала плечами и пообещала:
— Сдам проект, и давай закатимся с тобой куда-нибудь! Поедем к моим родителям, они рады будут ужасно!
Сергей сказал:
— Ты же знаешь, что я не люблю ездить в Крым.
Я легко согласилась:
— Хорошо, поедем, куда захочешь!
Обрадованный моей покладистостью, Демидов не спорил, и вечер прошел вполне мирно.
И в тот момент, когда я этого совсем не ожидала, обнаружилась роза на моем столе!
Только к вечеру мне кое-как удалось восстановить мир в семье. Точнее, к ночи. Надо сказать, что в постели нам с Сергеем всегда удавалось достичь настоящей гармонии. Если бы можно было никогда ее не покидать — наша семья могла бы считаться идеальной. Но, увы…
Сегодняшнее утро прошло относительно мирно.
Женька недовольно косилась в мою сторону, но молчала.
Около одиннадцати позвонил Демидов.
— Извини, пообедать с тобой не смогу. У начальницы сломалась машина, нужно отогнать ее на сервис.
Я пожала плечами, чего он, конечно, видеть не мог.
Неожиданно в его голосе я уловила незнакомые нотки:
— Не сердись, я постараюсь пораньше…
Я потрясенно посмотрела в Женькину сторону. Подруга покрутила пальцем у виска и пожала плечами. Моего мужа она терпеть не могла, впрочем, у них это было взаимно.
Женька считала его маменькиным сынком и лентяем, а Демидов Женьку недолюбливал за острый язык, бесцеремонность и за то, что мы с ней были так близки. Наверно, он ревновал меня к ней, просто не слишком хотел в этом признаваться.
Наша с Женькой дружба началась еще в школе. Это ее отец привел нас в институт писать заявление, мы обе успешно сдали экзамены и стали студентками. Сказать, что мы много времени проводили вместе — это ничего не сказать. Иногда мы не разлучались и на ночь, оставаясь то у нее, то у меня.
Естественно, с появлением в моей жизни Демидова, прежний порядок существовать не мог.
Михайлов, мой нынешний начальник, читал у нас лекции по "Процессам и аппаратам", а лабораторные работы и практические занятия вел, в связи с большой занятостью профессора, аспирант кафедры, Сергей Демидов.
В Михайлова мы все тогда были отчаянно влюблены, что положительно сказывалось на результатах экзаменов по предмету. Он был элегантен, дорого и со вкусом одевался, имел здоровущий джип, лекции читал интересно — где же было бедной девушке устоять против всего этого великолепия?! Надо сказать, девчачьей влюбленностью он никогда не пользовался и в романах со студентками замечен не был. Мы с Женькой подрабатывали у него по НИСу и имели возможность ближе с ним познакомиться.
Мне кажется, Демидову он тоже нравился, во всяком случае, у него всегда были точно такие, как у научного руководителя, часы и телефоны, и он подражал ему даже в манере носить часы на правой руке.
На первом же практическом занятии мы с Женькой болтали о чем-то на последней парте, и, желая воззвать к нашей совести, а может, просто намереваясь вернуть внимание к теме занятия, аспирант спросил громко:
— Ведь что такое растворы?.. Вот вы, девушка на последней парте, что думаете по этому поводу?
Я поднялась в полный рост, громко и четко произнесла определение, недавно встреченное мной в курсе физхимии:
— Растворы — это микрогетерогенная система с молекулярной степенью дисперсности.
Эдик Векслер покраснел и начал строить мне какие-то рожи, но я ничего не поняла и отмахнулась. Позже выяснилось, что перед этим минут пятнадцать аспирант распинался про растворы, особо напирая на их гомогенность.
Аспирант растерялся:
— Вы в самом деле так думаете? Понимаете, в практических целях… Э….
Взгляд его спустился вниз и некоторое время он довольно бессмысленно созерцал рисунок на моих колготках, что совершенно не способствовало улучшению его мыслительных способностей.
Женька поддержала меня:
— А вы хотели бы оспорить это определение? Понимаете, в нем ведь заложен еще и глубокий философский смысл…
Тему ей развить не удалось, потому что в дверях лаборантской появился Михайлов. Едва сдерживая смех, он сказал:
— Лиза и Женя! Вам должно быть стыдно так смущать молодого человека. — Он посмотрел на Сергея и посоветовал ему: — Философский смысл понятия "растворы" советую обсудить вечером, за чашкой кофе. А сейчас, девушки, будьте любезны вернуться на грешную землю.
Я уселась на место, а Женька прошипела:
— Куда тебя понесло?!
Занятие благополучно подошло к концу, пара была последняя, и я спустилась с крыльца. Женька уехала с попутчиками. Накрапывал дождь, и я с неудовольствием вспомнила, что забыла зонт.
— Вас подвезти?
Около машины стоял Демидов.
Отказаться было неудобно, особенно после представления, которое я устроила на занятии, и я уселась. Потом пришлось приглашать его на чашечку кофе, нельзя же выглядеть неблагодарной свиньей.
На другой день он ждал меня в машине у институтского крыльца, а потом у него совершенно случайно оказались билеты в театр, и не откажешься ведь. Да и зачем? А в субботу он заехал за мной и привез на стадион, поболеть за их команду. Там я неожиданно увидела Михайлова — в спортивной майке, с мокрым лицом, с голыми мускулистыми ногами… Он узнал меня и приветственно помахал, сверкнув белозубой улыбкой. Мне показалось, он удивился, когда увидел рядом со мной Демидова. Сергей по-хозяйски обнял меня за плечи, а я подумала, что это просто от возбуждения игрой, и не стала отстраняться. Во всяком случае, Михайлов к нам не подошел.
В общем, однажды утром я проснулась рядом с Демидовым и подумала: значит, так тому и бывать…
Когда через полгода он сделал мне предложение, я согласилась. Боюсь, что большую роль в этом сыграло некоторое сходство в манерах с моим сегодняшним начальником, которое мой муж старательно вырабатывал, Что уж теперь, дело прошлое. Только для семейного счастья одних манер оказалось мало.
Демидова воспитывали бабушка и мама, довольно строгая пуританского воспитания женщина. Ко мне обе относились ровно, но без особой теплоты, потому что весь запас любви уже израсходовали на Сергея, и для других его просто не осталось.
Любящие мама с бабушкой установили для Сергея распорядок дня, в котором все было направлено на то, чтобы обеспечить ему максимум удобства и комфорта, чтобы он мог уделять больше внимания учебе, а потом и работе, и стал впоследствии ученым, возможно, с мировым именем. Возвращаясь домой, он тщательно мыл руки и усаживался в кресло. Следовало, прежде всего, подать ему стакан чая с лимоном. Примерно через полчаса надлежало осведомиться, не пора ли подавать ужин. К ужину стол обязательно сервировался в гостиной, Марина Николаевна присаживалась рядом, а БабДуся сновала между кухней и столом, прислушиваясь к разговору.
Марина Николаевна заведовала лабораторией в нашей же конторе, так что всегда была в курсе всех дел сына. По ее настоянию, Сергей перешел работать в группу к жене нашего директора, Крыловой Елене Иосифовне, и занимался теоретическими разработками. На мой взгляд, сделал он это зря: ничем особым они там не занимались, а у нас и платили больше, я уж не говорю про наши замечательные премии, предмет зависти всего проектного института, и работа была гораздо живее и интереснее.
И вместе с тем, Сергей вовсе не был маменькиным сынком: вид имел мужественный, занимался спортом, по субботам играл в волейбол, причем капитаном институтской команды у них был Михайлов. Заботу мамы и БабДуси он принимал с нежной и насмешливой снисходительностью. Просто ему даже в голову не приходило, что существуют еще и домашние дела. И он благополучно доверил их мне, как раньше доверял маме и бабушке. Я всегда занималась переговорами с сантехниками, ремонтом холодильника, приглашала специалистов по настройке антенн или ремонту компьютера.
Моя мама последние годы была занята здоровьем отца, так что мне всегда доставалось, и меня не удивили домашние обязанности, добавившиеся с приходом Демидова в нашу квартиру. Родители к тому времени уже два года, как переехали в Крым, в домик, доставшийся папе по наследству от какой-то дальней тетки, так что некому было обращать внимание на устройство нашей семейной жизни.
К слову сказать, Демидов никогда особо не настаивал на ежевечерней подаче чая и сервировке ужина по всем правилам искусства, разве что когда в нашем доме появлялась его мамочка. Тогда все ритуалы соблюдались неукоснительно!
Моего чувства юмора хватало на то, чтобы видеть все это, но, то ли молода была, то ли не особо все это меня задевало, но только я не обращала на это внимания.
Дипломную работу я, Женька и Эдик Векслер писали у Михайлова, он ведь, помимо преподавательской деятельности, был еще заместителем директора в проектном институте, потом остались у него в аспирантуре, а год назад я, к изумлению Марины Николаевны, защитилась.
На банкете, посвященном нашей защите, присутствовал директор нашего института, Киршнер Анатолий Карлович.
Он произнес официальную речь и поздравил нашу троицу. Потом нам предоставили ответное слово, и мы с Женькой, не сговариваясь, вытащили вперед Михайлова, объяснились ему в любви и бросились на шею с поцелуями и слезами.
Михайлов был потрясен.
Чтобы как-то разрядить обстановку, Анатолий Карлович пробасил:
— А меня не желаете поблагодарить?
Мы со смехом бросились и на него, правда, с поцелуями не усердствовали.
Пришедший в себя Михайлов поправил съехавший набок галстук и произнес в микрофон:
— Хочу признаться: у меня никогда не было таких талантливых учеников.
Позже, во время очередного визита вежливости, свекровь заметила, поджав губы:
— Вполне достаточно было просто сказать несколько теплых слов руководству института, ну и научному руководителю… А разводить эти поцелуи и слезы на сцене…
Я промолчала. Почему-то в ее присутствии мне никогда не хотелось спорить.
А Михайлову мы и действительно были благодарны. После ухода Демидова он взял нас, всех троих, к себе, а через пару месяцев наш отдел вообще выделили в проектное бюро "Контур А". Учредителями его стали сам Киршнер и его любимый ученик, Игорь Степанович Михайлов.
Один из наших очередных проектов и был темой моей кандидатской, поэтому и сам проект поручили нам. Сказать честно, переживали мы ужасно. Были и споры, и ссоры, и сидение в лаборатории до трех часов утра. Однажды нас даже разогнал сам Михайлов. Ему сторожа пожаловались на шум, и он приехал среди ночи в лабораторию.
Эдик, и так тощий и длинный, похудел так, что заострился нос. Женька забросила всех своих поклонников и перестала шутить. Мне, пожалуй, за эти пять месяцев досталось больше всех, но я держалась. Только по ночам мне снились какие-то необыкновенные таблицы и расчеты.
И вот сегодня, когда Михайлов сказал, что проект прошел предварительную экспертизу, когда можно было, наконец, вздохнуть полной грудью, я поняла, что теперь можно и расслабиться.
Роза оказалась последней каплей…
Я села за свой стол и зашмыгала носом.
Через секунду около меня появилась Женька. Она прижала мою голову к животу и сказала:
— Не реви. Я что-нибудь придумаю.
И действительно придумала. Да такое! Даже для Женьки это было чересчур!
Я об этом ей так и сказала:
— Ты ненормальная! Может мне еще к колдунам Вуду обратиться?!
Но подруга настаивала на своем:
— Понимаешь, вчера к моей маме приходила ее подруга, звала вместе сходить… Ты же знаешь мою мамочку, у нее идея фикс — выдать меня замуж. Вот тетя Катя и предложила. Она говорит, что к ней многие ходят и у всех сбывается. А на работе у них случай был, у одной сотрудницы муж загулял, так она только раз и пошла к ней — муж сразу же и вернулся. Говорят, эта Евфимия где-то в скиту живет, и только раз в три года приезжает сюда, с родней повидаться. Покаяние у нее такое…
Я засмеялась:
— Жень, ну ты совсем уже! Ты же современная девушка, нельзя верить во всякую муру! Вот раньше в парткомы писали, а теперь к ворожеям и гадалкам ходят.
Женька убежденно сказала:
— Ты как хочешь, но что-то в этом есть! — Она заныла: — Ну, давай сходим просто из любопытства!
Измором Женька возьмет, кого хочешь. К вечеру мы созвонились с подругой ее матери, Женька выпытала у нее адрес гадалки.
Мы с утра отправились к ней, благо, была суббота, и Демидов уехал играть в волейбол.
По этому случаю Женька выпросила у отца машину, и мы довольно быстро добрались до поселка с романтическим названием Иванушкино.
Не пришлось долго искать и нужный нам дом. Первая же встреченная нами бабуля указала нам дорогу, с любопытством посмотрев на нас.
— К Евфимии едете? Тогда поторопитесь, она по субботам принимает только до полудня.
Высокий деревянный забор, выкрашенный в зеленый цвет, скрывал за собой окна первого этажа. И только открыв калитку, я увидела, что дом одноэтажный, но имеет очень высокий фундамент. Двор был чисто выметен, клумбы ухожены, бордюры аккуратно выбелены.
В цокольном этаже находилось нечто вроде приемной. Пожилая, опрятно одетая женщина записала мою фамилию и имя, взяла деньги, две тысячи рублей, и выписала квитанцию. Обыкновенную квитанцию, как в химчистке. Будничность происходящего показалась мне забавной, и я покосилась на Женьку.
Она храбро спросила:
— Бабушка, а гарантии здесь какие-нибудь дают? Ну, вдруг загаданное не сбудется, или передумает человек…
Женщина хмуро посмотрела на подругу:
— К Евфимии за последним утешением приходят, а вы еще раздумывать собираетесь…
— Нет, нет! — вступила я. — Мы не собираемся раздумывать. А можно у вашей Евфимии совет спросить?
Она степенно кивнула:
— Это можно. Отчего нет? Евфимия многим в нужде помогает, и советом тоже.
Она вышла ненадолго и вернулась:
— Пойдемте.
Мы прошли довольно длинным коридором. По дороге я спросила:
— Как к ней обращаются?
— Это кто как. Мы зовем сестрой, а вы — девушка молодая, можете звать ее матушкой Евфимией.
Комната, в которую мы вошли, была практически пуста. Простой деревянный стол и стулья составляли всю меблировку. Я обратила внимание на странный запах, а потом вспомнила — так пахнет в сауне. Конечно, это запах сушеных трав! Какое же колдовство без этого!
Против всех моих ожиданий, Евфимия оказалась нестарой женщиной, довольно высокого роста, худощавой, с невыразительным скуластым лицом. Самым примечательным в ее внешности были руки, с большими, пораженными артритом суставами.
Она спокойно уселась за стол и внимательно посмотрела на меня.
— Ну, с чем пришла?
Я тихо попросила:
— За помощью я пришла, или за советом… Понимаете, один человек думает, что любит меня, и доставляет этим и мне, и себе, и окружающим нас людям много ненужных волнений.
Евфимия удивленно посмотрела на меня:
— И чего же ты хочешь? Полюбить его?
Я покачала головой:
— Это невозможно. Я давно люблю другого.
Она внимательно всмотрелась в мое лицо и сказала:
— Вижу. Только немного же счастья тебе принесла твоя любовь. Хочешь, я освобожу тебя от нее?
— Нет, нет. Я хотела попросить о другом. Понимаете, он, тот человек, женат, у него есть сын. До встречи со мной у него была своя жизнь. Я хочу, чтобы он просто забыл обо мне.
Евфимия помолчала, потом подняла на меня взгляд:
— Чудное дело. Очень редко ко мне за этим приходят. Учти, если в его сердце и в самом деле настоящая любовь, то после ее ухода он будет сильно болеть. Это — плохое дело, могут серьезно пострадать и близкие ему люди. Не жалко тебе его?
— Жалко. Но я думаю, что в его чувстве ко мне гораздо больше оскорбленного мужского самолюбия, чем любви.
— Тогда зачем было ехать ко мне? Попробуй сама с ним поговорить. Если же решишься — приноси его фотографию, желательно не слишком давнюю. — Она поднялась. — Погоди-ка!
Женщина прикоснулась к моему лбу теплой сухой ладонью, постояла несколько минут молча и строго сказала:
— Вот ты родителей давно не видела, это плохо.
Я виновато пояснила:
— Они живут далеко. Я работаю и не могу к ним ездить так часто, как хочу.
Она сурово посмотрела на меня:
— Ты ведь за советом пришла? Ну, так и получай его: тебе обязательно нужно увидеться с ними, и чем скорее, тем лучше.
Папина астма! Я дрогнула и просительно посмотрела ей в глаза:
— Вы почувствовали, что с ними может случиться что-то плохое?
— Нет. Я вижу, что это, в первую очередь, нужно тебе самой.
Женька, дожидавшаяся меня в машине, набросилась с расспросами:
— Ну что?
Я вздохнула.
— Да ничего. Не решилась я. Понимаешь, я в это все не слишком верю, но Евфимия на полном серьезе уверяла меня, что Платонов будет болеть. Я ему зла не желаю, а тем более его жене или сыну. Они-то тут при чем?
Я не решилась признаться Женьке, что попросту боюсь обращаться к гадалке. Православная церковь вообще не одобряет подобные штуки, а я все-таки человек верующий, хотя и не религиозный. Есть вещи, которые я делать не могу, потому что чувствую, что это нехорошо.
О методах, которыми действуют современные знахари и колдуньи, я имела очень слабое представление, подумалось почему-то, что Евфимия будет протыкать фотографию иголками, и я передернулась.
— Нет, как это ни заманчиво, придется от этой затеи отказаться…
Я и сама не догадывалась о том, что принятое мной решение так скоро придется отменить.
Уже в понедельник утром стало ясно, что ни о каком мирном решении проблемы не может быть и речи.
По всем электронным адресам института кто-то отправил письмо с приложением красочно оформленного "Диплома рогоносца", выписанного на этот раз на имя Демидова. Сам диплом вид имел довольно официальный, а в тексте письма еще выражалось одобрение тому обстоятельству, что теперь, с рогами, он, наконец, станет выше своей красавицы жены. Вот так, не больше и не меньше.
На этот раз Маша Лежнева вмешаться не успела…
Впрочем, Платонов на этот момент оказался в командировке, так что его имя с этой историей мне связать бы не удалось.
Я попыталась дозвониться Демидову, но он отключил телефон.
Не знаю, как мне удалось дожить до обеденного перерыва.
Мы с Женькой вышли к институтскому входу как раз в тот момент, как Демидов усаживал в свою машину Лорку Крылову. Я даже не пыталась остановить или окликнуть его, и они благополучно уехали.
Сзади нас окликнул Михайлов.
Он хмуро сказал:
— Лиза, Женя! Я просмотрел замечания по проекту, часть из них придется доказывать. Короче, идите в бухгалтерию, командировочные я уже подписал. И сегодня же выезжайте на объект. Ясно?
Женька просияла:
— Игорь Степанович! Вы — человек!..
Михайлов строго велел:
— Жду вас не позже, чем через неделю, и чтоб все замечания были проверены. Ясно?
Женька дурашливо вытянулась и гаркнула:
— Ясно!
Она подхватила меня под руку и утащила к отцовской машине, которую "по забывчивости" так и не вернула ему после нашего субботнего вояжа.
Я тихо попросила ее:
— Вечером свозишь меня в Иванушкино?
Подруга участливо посмотрела на меня и сказала:
— Куда ж ты без меня?
Мы вырезали лицо Платонова с одной фотографии, той, где мы вчетвером сидели у камина на Михайловской даче. Я завязала фрагмент снимка в носовой платок. Женька во время моих манипуляций молчала, но вздыхала сочувственно.
Встретила нас та же женщина, что и прошлый раз. Моему появлению не удивилась, молча взяла узелок и вышла с ним из комнаты.
Вернувшись вскоре, велела:
— Зарой в землю, да место выбери тихое, где люди не ходят.
Женька нетерпеливо спросила:
— А результата когда ждать можно?
Служительница неодобрительно посмотрела на Женьку и сказала:
— Евфимия велела передать, что снимок должен сгнить в земле, тогда все загаданное сойдется.
Мы попрощались.
В машине сверток жег мне руки.
Неподалеку от моего дома был сквер, и Женька остановилась на обочине.
Я вышла, и под большим розовым кустом с помощью пилочки для ногтей прикопала глянцевый кусочек в рыхлой сухой земле. К моему облегчению, никаких проколов иголкой на нем не имелось.
Мы с Женькой поднялись ко мне.
В прихожей лежала лаконичная записка: "Я поживу у мамы. Нам обоим нужно время, чтобы все обдумать."
Женька обнаружила записку первой и хмыкнула:
— Суров, но справедлив. По случаю полной твоей свободы, я останусь у тебя с ночевкой. Надеюсь, ты не возражаешь.
Мы с подругой выпили чайник чаю, съели запасливо купленные по дороге домой пирожные и решили улечься спать.
Ночью мне снились кошмары: то Платонов, бледный и похудевший, звал меня куда-то, то почему-то снилась свекровь. В моих кошмарах она грозила мне длинным ухоженным пальцем…
Под утро я поднялась, натянула джинсы и майку, набросила сверху ветровку и тихо, стараясь не разбудить Женьку, помчалась в сквер.
Около знакомого розового куста я присела, разгребла землю.
Сердце у меня забилось и рухнуло куда-то: почерневшие и истлевшие остатки фотоснимка рассыпались у меня в руках…