Долго ли, коротко ли, а рекогносцировку мы провели. Вик остался доволен предполагаемым раскладом сил и событий, а я испытывал двойственные чувства. Почему? Да все очень просто — потому что привык ваш покорный рассчитывать только на свои силы, а тут — группа. Ну то есть когда-то я умел работать в команде. В прошлой жизни. Но, признаюсь вам откровенно, уже забыл, каково это. Да и не были ребята Виктора для меня «командой». Для него — были, для меня — нет. Я с ними ни в одном деле не побывал, манеры их работы знать не знаю, чего кто из них стоит — понятия не имею. Так яснее?

Вот именно поэтому, с одной стороны, мне крайне нравилось все то, что мы с их командиром придумали, сидя над трехмерной картой — проекцией и моим «кино», а с другой — грызло меня, знаете ли, неприятное такое сомнение. Не нравилось мне идти к черту в пасть с непроверенными людьми. И, подозреваю, Виктор думал так же. Только в отличие от меня, у него довесок в одного неизвестного. А у меня — во всю его бригаду.

Ну да ладно. Бог не выдаст — корпорат не съест. Будем готовиться к худшему и надеяться на лучшее. Ведь в сущности, мне от наемников надо не так много: пусть устроят хороший гвалт снаружи, взорвут что-нибудь для антуражу, расчистят мне дорогу внутрь производственного корпуса. А дальше — я уж как-нибудь сам, своими куцыми силенками, проберусь, найду суку-Штрауба, грохну его нахер и еще заряд на память оставлю.

Ну и прикрытие моего отхода я тоже, честно говоря, возложил на наемников. В конце концов тащить их за собой внутрь фабрики — нелепая идея. Одному мне там будет проще. А вот прикрыть снаружи меня стоило, поскольку если подойдет подкрепление к охране, то может получиться «пренеприятнейший пердимонокль». В упор не помню, откуда у меня это выражение, но, на мой взгляд, подходит под событийность.

Вик раскланялся, сославшись на распорядок дня, необходимость дозаказать оборудование, и отбыл. Анри-Жака было не видать, Джоан демонстративно уединилась наверху, и я в гостиной остался один. Ну, почти один — не считая терминала, пачки докторских сигарет на камине и начатой бутылки простенького виски на столе. Его принес с собой наемник, а я не стал отказываться, когда он предложил выпить. Поэтому на данный момент я прошлепал тапками к камину, налив себе еще на три пальца, то есть граммов сто, взял из пачки сигарету, закурил, глотнул пойла и принялся разводить в камине огонь. Не то чтобы в доме было холодно, нет. Просто, знаете ли, захотелось посидеть в кресле перед горящим камином с вискарем и злопухолью.

Не самое странное желание было осуществлено. Огонь разгорелся быстро, с веселым потрескиванием поедая аккуратные полешки. Я устроился в кресле, вытянув ноги, сделал еще глоток, потом затянулся горьким дымом. В голове приятно зашумело, алкоголь вместе с никотином делали свое черное дело. Плевать, даже если док ругаться будет. Черт его знает, выберусь ли я живым из этой распроклятой заварухи. Ну, то есть очень надеюсь, что выберусь, да… Но загадывать не стоит.

— Игорь? — раздался голос Джоан из-за спинки моего кресла.

— Да, мисс Сейли, именно я. — Черта ли я выпендриваюсь, называя ее по фамилии?

— Не злись, пожалуйста. — И приближающийся стук каблучков возвестил, что она спускается по лестнице и идет ко мне.

— Я не злюсь, техник, — фыркнул я в ответ. — Просто настроение странное.

— Что-то случилось, — она подошла, оценила происходящее и забралась с ногами в кресло напротив, скинув туфли на пол.

— Пока нет, — я отхлебнул виски и бросил окурок в весело трещащий огонь. — Завтра должно.

— Что? — она вскинула бровь.

— А ты не догадываешься? — усмехнулся я в ответ. — Завтра мы с Виком и его парнями отправляемся на Триангл.

— И во сколько мы отправляемся, — поинтересовалась Джоан.

— Не мы, а мы. Глупо звучит, правда? А означает, что ты останешься здесь, девочка.

— Хрен тебе, мэн, по всей роже, да так, чтоб нос перекосило, — злобно огрызнулась «девочка». — Если забыл, то я тебе напомню — у нас договор. Я лечу с тобой.

— Не забыл. Но ты никуда не полетишь. Как минимум потому, что шанс не вернуться куда больше полусотни процентов, — попробовал я ее убедить.

— Вот значит ты и проконтролируешь, чтобы этот шанс был поменьше, — фыркнула мой техник. — У нас договор, мужик. Знать ничего не знаю. Ты слово дал.

— Помнится, — прищурился я, — наш договор касался кораблика по имени «Скат». Что ты полетишь на нем техником. Но в эту прогулку он не оторвется от полосы, я пойду на другой посудине.

— Да вот хрен тебе еще один! — воскликнула Джоан. — Наш договор касался твоего корабля, а какого именно — мы не упоминали. Нефиг мне по ушам ездить! Решил от слова своего отказаться, не осилил — так и скажи, а вилять тут вдоль оси, как шлюха перед клиентом — нефиг!

Ого, какая экспрессия! А девочка-то, похоже, всерьез собралась сунуться к черту в пасть.

— Джоан, — решил я предпринять последнюю попытку, — там, видишь ли, будут стрелять. Много. Гораздо больше, чем при разборках мотоклубов. И шанс повредить твою прелестную шкурку там тоже сильно больше. А я, знаешь ли, буду весьма занят своими задачами, чтобы следить еще и за тобой.

— Идиот! — крикнула она, но тут же успокоилась, взяв себя в руки. — Игорь, ну неужели до тебя еще не дошло? Я тебя люблю. И если ты собрался соваться в пекло без меня — то ни-че-го у тебя не выйдет, усек?

С этими словами она обулась, встала, подошла ко мне, очень нежно поцеловала в висок и молча ушла. Обратно, наверх. Видимо, в комнату, которую док нам с ней выделил.

М-да. Ничего себе поворот событий! «Люблю»… Вот только этого мне не хватало. Девочка, что ж ты творишь-то, а? Стало быть, если не взять ее с собой, так сказать, «легально», то есть серьезный риск обнаружить ее в трюме. Или еще где. Второй вариант — оставить на доктора этот «подарок судьбы» в ожидании нашего возвращения. Отпадает, Андрюшка мне ничего плохого не сделал, чтобы так ему подкузьмить. Ох, Птиц, ну что ж тебе так везет на всякую дурь в жизни, а? Чем же ты так небеса прогневал, Игорь?

И у дока ее не оставишь, и на борту зайцем находить не хочется. Стало быть, придется еще и о ней печься там, на Триангле. И это совершенно не то. Ну да ладно. Могло бы быть и хуже, а так… Черта с два я ее из корабля там выпущу. Будет сидеть за пультом и держать руки на борде. Чтоб если что — хоть ревун включила. Точно, решено, взять в рейс, оставить на борту, придумать что-нибудь поубедительней, в смысле причину ее оставления.

А чтой-то тебя, Игорь Иванович, так мучает мысль о возможном повреждении шкурки Джоан Сейли? Запасть никак изволил, Птиц? Тьфу ты… Вот совершенно оно не ко времени. Да и какая сейчас разница — изволил, не изволил. Сначала дело сделаем, а потом будем по лирике всяческой убиваться. И никак иначе.

Я почти убедил свой внутренний голос, но тут он подкинул мне очередную подляну. В смысле, вкрадчиво так поинтересовался, где я сегодня собираюсь спать, после ее признаний. Ну то есть логично было бы сейчас подняться наверх, к теплой женщине под бок. Но… Как-то цинично, что ли? Вернее, как-то слишком цинично. Сначала никак не отреагировать на ее признание, а потом как ни в чем не бывало прийти в спальню. Типа тру мачо со стальными яйцами, и никак иначе. Не, не вариант. Самого аж тошнит от этой идеи.

Стало быть, Птиц, ночевать тебе внизу, в гостиной, сказал я сам себе. И, успокоившись этой мыслью, встал и прошлепал к бутылке, дабы налить еще. В стакан плеснулось еще граммов сто, бутылка была уже близка к завершению, и тут мое одиночное пьянство прервал ехидный голос Анри-Жака:

— Тааак, это что это у нас такое происходит? Никак, греху винопития в одиночестве предаться норовим?

— Ну, вроде того, док, — рассмеялся я. — А что еще делать в ночь перед стартом?

— Странный ты, — фыркнул Марат. — У тебя там женщина наверху скучает, а ты здесь синьку хлещешь, — он подошел поближе и, сощурившись, посмотрел на бутылку. — Да еще и такую дрянь. Вик, что ли, притащил?

— Угу, — согласился я, отхлебывая.

— На него похоже. Пьет всякую муть, а потом болеет. Ну с ним давно все понятно, а ты-то куда? В баре полным-полно нормальной выпивки, можно ж грешить со вкусом, с толком, с расстановкой, — с этими словами Анри-Жак подошел к своему хранилищу алкоголя, открыл дверцу и извлек бутылку односолодового дорогущего скотча. — Вот, например. Пить так пить! Вылей свою гадость в камин и возьми себе чистый стакан, раз уж ты решил бросить свою подружку ради бутылки на этот вечер!

— Уговорил, — я выплеснул остатки пойла в огонь, к вящему удовольствию последнего, отреагировавшего бурной вспышкой пламени.

Когда и вторая часть была выполнена, в смысле взят чистый стакан и туда налито на два пальца, я повернулся к Марату.

— За что выпьем, эскулап?

— Ну, за твое здоровье пить бесполезно, такими темпами от него ни черта не останется. За удачу в вашем предприятии, насколько я знаю, пить не принято. Давай за любовь дернем, Игорь. Ее так не хватает в этом дурацком мире! — с этими словами доктор налил себе и чокнулся с моим стаканом.

— Тьфу ты, — выдал я вслух. — Вы сговорились, что ли? Ну ладно, давай за любовь. Черт с тобой, док.

— Не понял, — удивился Анри-Жак. — В чем, собственно, дело? И кто сговорился?

— Да неважно, давай уже пей, — я понял, что сказанул лишнего, и опрокинул в себя напиток. Мда, в выпивке Гиппократ наш разбирался превосходно. Хорошо пошел вискарик.

— Вот так номер, — произнес док, приложившись к своему стакану. — Кажется, я начинаю понимать, почему мисс Сейли одна в спальне, а наш суровый рыцарь стакана и матрицы, в смысле плаща и кинжала, сидит тут внизу и хлещет чуть не из горла. Поругались?

— Ну, не то чтобы поругались, — начал я, и он не дал мне закончить, перебив:

— А раз не то чтобы поругались, стало быть, она тебе в любви признавалась?

— Откуда? — только и смог я из себя выдавить.

— Не бином Ньютона, — отмахнулся Марат. — Ты бы видел, как она тут изводилась, пока тебя неизвестно где носило весь день. Ты бы слышал, чего она мне тут наговорить успела, пока психовала в ожидании вестей. А уж если б ты наблюдал за вспышкой радости и позитива, когда она выяснила, что ты жив и здоров! И более того, скоро вернешься! Уууу!

— Мда… — протянул я задумчиво. — Похоже, что все в этой реальности всё, что касается меня, узнают гораздо раньше, чем, собственно, я. И что-то меня это так раздражает, что аж надраться хочется.

С этими словами я налил себе еще на два пальца, выпил залпом и без тоста, после чего обновил.

— Во как, — развел руками доктор. — Вот это номер, спешите видеть, наш суровый жандарм пребывает в расстроенных чувствах!

— Не язви, — попросил его я. — Во-первых, тебе не идет, а во-вторых, и без того тошно.

— Я разберусь как-нибудь, что мне идет, а что не очень. А с чего тебе тошно-то, Игорек? — ехидно осведомился Марат.

— А что, не видно, нет? — огрызнулся я. — Самое, блин, время лирику-то разводить, ага!

— Да, самое время, — кивнул он. — Поскольку другого у вас и не предвидится, в курсе? Вы завтра летите. Вернетесь вы, не вернетесь — одним богам известно. Да и то, как я полагаю, не всем. Она мается, Игорь. Она очень, очень сильно мается. Ты первый из мужиков на этом белом свете отнесся к ней по-человечески, понимаешь? Что она в жизни видела? Концы в жилетках да гайки с болтами? А тут является прекрасный принц на блестящем звездолете, героически побеждает всех плохих парней, освобождает ее из плена и увозит с собой, навстречу приключениям и долгой жизни в любви и согласии. И смерти в один день.

— Да пропади ты! — рявкнул я на Марата. — Нашел, черт лысый, когда безносую поминать!

— Ладно, ладно, — пошел на попятный эскулап. — Но всего остального это не меняет, понимаешь ли. Она в тебя влюблена, Птиц.

— И когда только успела, — пробормотал я, успокаиваясь.

— Дурное дело нехитрое, — фыркнул док. — Как говорится, был бы человек хороший.

— Так одно дело хороший, — вздохнул я. — А другое дело пиратская рожа без роду и племени.

— Это ты для коллег своих бывших пиратская рожа. А для нее — свет в оконце, если еще не понял. Ты сейчас можешь хоть напалмом детский садик сжечь, для нее ничего не изменится. Она еще и оправдание для тебя придумает какое-нибудь. Так что все свои терзания по поводу «я ж не славный парень, чтоб в меня влюбиться» можешь написать на бумажке, свернуть ее в трубочку и засунуть… в унитаз, например.

— Да не в этом дело, — отмахнулся я. — Просто оно все не вовремя как-то, если понимаешь.

— Сфигали? — ехидно прищурился жрец Гиппократа. — Я тебе уже сказал, самое то время. Другого у вас обоих может и не быть, Игорь. Нету завтра, понимаешь? И послезавтра — тоже нету! Есть только «здесь» и «сейчас», потому что никогда не наступит «более подходящий день». Есть ты, дурак межзвездный. Есть она, бывшая собственность мотоклуба, увидевшая нормального человека. И есть, — тут он обвел руками что-то необъятное, — есть весь этот мир. В котором, если ты пока еще не понял, для вас обоих еще нет места. Вы его не создали. Ты — мчишься по следу своего врага. Ты дышишь желанием вцепиться ему в глотку. Ты не человек, Птиц, ты функция на данный исторический момент. А она… А она видит — человека. Искреннего, доброго, сильного, честного, отзывчивого. И тебя удивляет, что она влюбилась?

— Ни фига ты мне дифирамбов напел, — цинично протянул я, — «искреннего, бла-бла-бла». Док, а ты, да и она заодно, меня ни с кем не путаете?

— Идиот, как и было сказано, — махнул рукой Анри-Жак, залпом выпил свой виски и закурил.

— Че я сразу идиот-то?

— А кто ты еще? Маску свою, отпетого циника, можешь сжечь в камине. Разрешаю. Даже разрешаю после такого дымоход не чистить. Тоже мне, понимаешь ли, «бритый шилом — гретый дымом». Игорь, заканчивай. Был бы ты циником — стал бы мразью. При твоем образе жизни и бывшем месте службы это неизбежно. А ты не мразь даже близко, ты славный парень, и это видно из того, что я смог вытащить из твоей памяти — раз, и из истории появления рядом с тобой этой девочки — два.

— А что история? Кстати, я не всех «плохих парней» убил, и ее я не освобождал. Она сама добила последнего, чем спасла мою шкуру, да я и не знал, что она там есть, пока этот коленкор не случился! — я словно оправдывался.

— Ага, конечно. Ей это расскажи.

— Да она вообще-то в курсе, я ж говорю! Она сама добила того гада, который меня за глотку ножиком щупал. Это правда, док!

— Ничего не меняющая правда, — отрезал Анри-Жак и налил еще себе и мне. — Пей. Хочешь — кури. Но после этого хорош тратить время на старого маразматика Марата, поднимайся наверх и сделай так, чтобы она эту ночь запомнила, как самую добрую и самую чистую во всей вашей истории! Нету у вас никакого «потом», Игорь. Не дашь ей чего-то сейчас, побоишься или еще что — никогда не сможешь. Все, пей и вали отсюда, дур-рак беспамятный! Чего встал, как лом в бетоне? Давай, за вас, идиотов.

Мы выпили. Курить я не стал, не хотелось, как ни странно. Я покачал головой и неторопливо побрел к лестнице на второй этаж. А когда уже взялся за перила и поставил ногу на первую ступеньку — обернулся к эскулапу. Он стоял все там же, у камина, со стаканом в руке, и наблюдал за мной.

— Знаешь, Андрей, может, ты и прав, и завтра никакого нет. Но… Я очень хочу надеяться, что мы с тобой на эту тему еще когда-нибудь поспорим.

— Пшел вон, — фыркнул док. — Мне надоело с тобой спорить. До рассвета осталось три часа, а значит, времени на любовь у тебя все меньше. Не доводи до того, что станет поздно. Иди, иди.

— Иду, — кивнул я и пошел наверх.

Ночь… Знаете, идите к черту. Не буду ничего рассказывать. Не ваше это ни хрена дело. Давайте обойдемся тем, что когда в десять утра мы спустились вниз выпить кофе, то чуть не грохнулись с лестницы — тяжело спускаться в обнимку, да еще и постоянно целуясь. А в гостиной уже сидел доктор, рядом с ним дымилась сигарета в пепельнице, на столике, в вазе, горкой ждали своего часа круассаны, а кофейник парил рядом. Сложилось впечатление, что Марат нас караулил. Он даже рот открыл было, чтобы отпустить еще какую-нибудь шутку, но нарвался на мой взгляд и предпочел промолчать. Просто улыбнулся и жестом пригласил присоединяться к завтраку.

Ни Джоан, ни меня не надо было приглашать дважды. Я налил в две кружки кофе, поудобней устроился на диване, а мой «техник» устроилась у меня на коленях. Док смерил нас взглядом, усмехнулся и закурил.

— Хорошо смотритесь, негодяи.

— Почему сразу негодяи, доктор? — поинтересовалась Джоан. Я предпочел промолчать.

— Не знаю, к слову пришлось, — прищурился Марат. — Посидите-ка так, я вас на память сниму.

С этими словами он встал со своего места, прошелся до комода, достал из него голограф-рекордер, сделал несколько снимков и включил проекцию. Над пространством камина появилась уменьшенная копия «скульптурной группы Птиц и Джоан», кстати, действительно хорошо выглядящая со стороны.

Я снова промолчал. Чего ему говорить? И так все понятно. Глумится, морда докторская. Пусть его, наверное, он так нервничает. Я сам, откровенно говоря, как на иголках. Ну не хочется мне девчонку с собой тащить, а надо. По всем раскладам — надо. Мне же самому так спокойней будет. А то переживай еще во время рейда, как она тут, не явились ли в гости к доктору какие-нибудь очередные отморозки корпорации.

В дверь постучали. На терминале доктора отобразилось лицо Вика, и Марат щелкнул кнопкой, разблокирующей дверной замок. Наемник ввалился в дом, жизнерадостный и веселый. На сей раз он был одет в штурмовой комбинезон, а на плече у него висела на лямках огромная «походная» сумка. Вечный «Вдоводел», как обычно, висел на поясе, но на этот раз, для разнообразия, не в кобуре, а просто на подвесе.

— А что, — осведомился «дикий гусь». — Я единственный, кто в этом доме уже готов отправляться? Странно, странно. Ну ладно. Тогда я пока кофейку с вами выпью, док, а Ромео и Джульетта сходят и соберутся, да?

— Хамло наемничье, — прокомментировал Марат. — Пей свой кофе и не смущай мне молодежь. Хоть бы порадовался за них, смотри, какие счастливые.

Вот если кто и «смутил молодежь», то это был не Вик. Джоан вспыхнула краской на лице и умчалась наверх за своим рюкзаком. А я… А что я? Я одет, барахло мое на корабле, я с собой брал только пару смен одноразового белья, ну так на то оно и одноразовое.

— Да, парни, — протянул я, переводя взгляд с врача на наемника и обратно. — Вам явно чувство такта ктой-тось ампутировал нафиг. Зачем — не знаю, но результат получился прикольный.

— Иди в дупу, — отозвался док, абсолютно серьезным тоном. — Лучше колись, пока ее нет, все нормально?

— Все нормально, — кивнул я.

— Красава, — подвел итог Марат. — Все правильно, молодец.

Когда мисс Сейли спустилась уже «во всеоружии», мы как-то очень быстро и скомканно попрощались с Анри-Жаком и вышли из дома. У обочины стоял уже знакомый мне фургон, боковая дверь его была сдвинута, и лица парней, которые оттуда выглядывали, тоже вызывали ощущение уже знакомых. Мы погрузились втроем внутрь, водитель резво тронулся, и через менее чем полчаса мы уже припарковались в космопорту, на полосе, рядом с моей стоянкой. Вернее, с моим мини-флотом. А что? Три судна — уже флотилия, кстати!

Погрузка на борт бывшего МДК заняла у нас около пятнадцати минут. Более того, фургон мы тоже погрузили, в трюм. Мало ли, придется ведь на Триангле поколесить, нутром чую. Все расселились по каютам, груз закрепили, я провел все предстартовые проверки, связался с диспетчерской, получил коридор для взлета и запустил по корабельной трансляции отсчет. Пилотское (оно же капитанское) место в рубке этой «туристической яхты» было куда удобнее моего ложемента на «Скауте». А вот функционал был, наоборот, изрядно урезан. Такого пилотажа, как я крутил на своей позапрошлой посудине, в принципе тут предусмотрено не было, да еще и компенсаторы все были неотключаемы. Ну да, конечно. Турист же.

Таймер отсчета пропикал предстартовый мотив, я предупредил пассажиров и дал тягу на шифты. Бывший МДК, а ныне туристическая яхта «Мираж» натужно загудела всем корпусом и оторвалась от полосы. Я мельком взглянул на Джоан, устроившуюся в кресле мастер-техника, и вдруг понял, что она банально спит. Ну да и слава всем богам.