Глава 2
Начался следующий, вернее — почти последний этап прокладки трубопровода, который должен был снабжать будущую колонию водой из залива. Работа эта славилась своей рутинностью, но ни Макс, ни остальные уже не готовы были поручиться, что не случится еще что-нибудь. От Светлой ждали уже любых сюрпризов. Однако двое суток жизнь форматировщиков протекала во вполне будничном режиме. Трубопровод был проложен и смонтирован без эксцессов, не считая необходимости и его тоже пускать некоторой дугой, примерно повторяя изгиб трассы. Причины были очевидны, но, несмотря на это, Заславский устал прикидывать то так, то этак, что именно писать в отчете. Ведь обнаружение эсминца на открытой планете по сути сводило к нулю понятие «открытая планета». ЕС, по «праву первого», имел все шансы отобрать планету у Эствей либо заставить корпорацию пересмотреть условия заключенного контракта. А это, скорее всего, означало, что премия от фирмы за подготовку к колонизации либо будет равна нулю, либо она будет равна нулю вместе с зарплатой за контракт. Не будет Эствей оплачивать работу, результатами которой станет пользоваться кто-то другой. И никто не стал бы, так что все логично. А на очередном сеансе связи, после долгих раздумий и терзаний, Заславский не выдержал и решил хотя бы предупредить начальство на Марсе о возникших затруднениях…
— Добрый вечер, господин Заславский. Как ваши дела? — Том Абрахамс, сотрудник отдела колонизации, по сути — прямое начальство форматировщиков, был вежлив и предупредителен. Он появился на экране связи в своем обычном виде — при галстуке, в строгом костюме, «застегнутый на все пуговицы». Для него такой внешний вид был вполне естественен, а для форматировщика — казался чем-то абсурдным, что ли.
— Смотря с какой стороны на это взглянуть, мистер Абрахамс, — Макс посмотрел прямо в глаза начальству, решив, что тянуть с докладом не стоит. Начальство на другом конце видеоканала аж поперхнулось, ибо обычный ответ Заславского, как правило, состоял из формулировки «все согласно графику».
— Что это значит?
— Что у нас возникли непредвиденные обстоятельства, мистер Абрахамс. На планете обнаружен корабль из флота Евросоюза, предположительно пролежавший здесь около пятидесяти лет. С борта снято три криобокса с предположительно еще живыми людьми. На данный момент криобоксы находятся у нас в медотсеке, а эсминец грудой железа валяется там, где мы его нашли. По периметру эсминца организована охрана силами приданных экспедиции охранных киберов, — отчеканил командир группы предварительной колониальной подготовки, впившись пронзительным карим взглядом в одутловатое лицо начальства на экране.
— Заславский… Вы трезвы? — Томас как будто на другой слой реальности попал. Его предположение прозвучало для Макса оскорбительно, но виду отставной майор решил не подавать, максимум — слегка съязвить в ответ:
— Трезвее стеклышка, господин Абрахамс. О чем нисколько не жалею. Итак, на планете находится заросший джунглями эсминец времен Первой Колониальной. На его борту обнаружены трое в гибернационном сне. Перевезены на базу группы подготовки. Готовятся к реанимации. На борту найденного эсминца обнаружен бортовой регистратор, ведется подготовка к дешифрации записей. Попыток ремонта эсминца и восстановления его бортовых систем не проводилось. Ввиду расположения находки на маршруте трассы «космопорт — море» и на маршруте прокладки трубопровода, внесены изменения в изначальную планировку трассы и трубопровода, приведшие к перерасходу энергии и материалов на сумму семь сотых процента изначального бюджета экспедиции. На данный момент экономия от изначального бюджета экспедиции составляет десять целых и тридцать семь сотых процента, — тон, выбранный Заславским, больше всего походил на уставной. Каковым, в общем-то, и являлся.
— Макс… Вы отдаете себе отчет в том, что вы мне сейчас наговорили? Вы можете себе представить, какие последствия автоматически сейчас вызвали? Заславский, вы в своем уме? — Начальство изволило гневаться, во всяком случае легкие гневные нотки в голосе появились.
— Господин Абрахамс, кажется, я не давал вам повода усомниться в моих психологических качествах. Равно как и в моей оценке ситуации, не так ли? По-моему, господин Абрахамс, за время нашего с вами сотрудничества еще никто не мог сказать, что я так или иначе неадекватно реагирую на внешние факторы, а равно как ни одна медицинская комиссия не приходила к выводу о том, что мое душевное здоровье не позволяет занимать должность начальника экспедиции. Или я не прав? — Ернический тон сменил уставной, Макс начинал злиться.
— Так, господин Заславский, давайте оба успокоимся. Приношу вам свои извинения, не хотел никоим образом вас задеть. Просто… это как-то неожиданно, что ли? Скажите, вы не анализировали саму возможность ремонта этого корабля? Насколько это реально для вас?
— Скорее всего — реально. Группа подготовки располагает необходимыми инструментами и материалами. Тут скорее встает вопрос в экономической целесообразности этого действия. Я не уверен, говоря простым языком, что есть смысл восстанавливать эти руины. На мой взгляд, проще связаться с военным командованием ЕС и отдать этот рыдван им в том состоянии, которое есть сейчас. Кстати, все описание я вам отправил отдельным пакетом, сможете ознакомиться.
— Это исключено, Макс. Начиная со слов «связаться с командованием». Представьте себе, сколько Эствей вложил в колонизацию Светлой. Представили? А теперь представьте себе, что будет, если ЕС получит возможность заявить «право первого» на Светлую. Размер убытков сопоставили? Никакие выплаты похоронных премий и никакие премии от страховых компаний за обнаружение эсминца не покроют ТАКИХ убытков. А наш Совет Директоров при одном только упоминании об упущенной выгоде от эксплуатации планеты хватит инфаркт. Всех сразу и поголовно.
— И что нам теперь со всем этим делать? — Вопрос не был праздным. Фактически командир форматировщиков ставил Томаса перед выбором. От того, что в ответ озвучит Абрахамс, зависела вся дальнейшая работа.
— Господин Заславский, вы хотите слышать мое мнение или официальное мнение руководства отдела колонизации? Кстати, задумайтесь над тем, что, скорее всего, в руководстве отдела найдется человек, который захочет подставить корпорацию под разборки с Евросоюзом. В такой мутной воде всегда можно половить рыбку повышений и кадровых перестановок. Так что я не удивлюсь, если с момента моего доклада руководству отдела до момента прибытия на Светлую консульской миссии ЕС пройдет менее двух суток. Именно столько быстроходные корветы ВКС Евросоюза будут преодолевать расстояние до вашего — да-да, вашего, Макс, — окончания карьеры в Эствей. Моего, впрочем, тоже. Но я сомневаюсь, что вас и вашу группу это утешит, не так ли? — Начальству очень не хотелось конфронтации, особенно в данный момент.
— Так. И все-таки, что мне делать? — Макс не собирался оставлять шефа в покое, не получив прямого указания к действиям.
Том Абрахамс подался вперед всем телом, как будто стремясь вползти в экран дальней связи. Голос его стал напоминать змеиный свист:
— Макс, дружище, поймите меня правильно… Лучше бы вам и вашим людям и не находить было этот эсминец, этих выживших, этот бортовой регистратор. Понимаете? Но, раз уж вы это все нашли, то подумайте, как это все потерять обратно, ну или хотя бы проведите расследование, которое сможет убедительно доказать, что Евросоюз не имеет права первооткрывания этой планеты. Вы меня хорошо поняли? Макс, задумайтесь над моими словами. И задумайтесь еще вот над чем. Через четыре с небольшим часа с орбиты Марса начнет разгон для гиперперехода транспорт с колонистами. Его маршрут ведет точно к вам. Ему предстоят сорок восемь часов разгона, около двух часов в гипере и сорок восемь часов торможения. Итого, через сто два часа у вас на космодроме сядут колонисты. И приемочная комиссия корпорации, что характерно, тоже. И если через сто два часа проблема с эсминцем еще не будет решена, то поверьте, господин Заславский, нам с вами, а заодно и вашим людям не позавидует даже бомж, обитающий в доках космопорта Сырт!
Абрахамс откинулся назад в своем кресле и нацепил на лицо выражение «аудиенция окончена, унесите». Макс пожал плечами и впился в лицо начальства вопросительным взглядом.
— Что? Что-то еще непонятно, господин Заславский? Работайте, всего хорошего, до скорой встречи! — Том выключил терминал связи, на экране Макса появилась бегущая строка «соединение прервано удаленным абонентом».
Если кто-либо и имел возможность испортить настроение форматировщику больше, то этот мистический кто-то явно не спешил показываться. Во всяком случае, Макса давно настолько виртуозно не макали в грязь лицом. Ни на секунду не сомневаясь, что разговор с Абрахамсом пишется, Заславский сознательно строил свои фразы так, чтобы в случае разбирательства даже не ставился вопрос о преступном сговоре либо соучастии. Более того, пытаясь мысленно поставить себя на место Тома, Макс прекрасно понимал, что скорее всего Абрахамс говорит не от своего имени, а также — что зацепить Тома никакой возможности не будет.
Ничего напрямую криминального он форматировщику не сказал, а намеки, они и есть намеки, и толковать их можно по-разному. Фактов — три. Корпорация не в восторге от находки Макса — это раз. Но оно и так было понятно. Решать проблему корпорация предпочитает руками форматировщиков — это два. Было ожидаемо, но все равно неприятно. И есть только сто часов, чтобы решить эту проблему каким-либо образом — это три. Абзац, точка, конец цитаты, тапочки подайте…
Кляня Абрахамса, эсминец, выживших с него, Эствей, Евросоюз и всех причастных, Макс закурил и задумался. Потом прикинул баланс счета на установке Дальней Связи, решил, что если уж на то пошло, то нырять в говно в одиночку как-то неинтересно, и начал вызывать еще одного абонента.
После довольно долгого ожидания экран ожил, на вызов ответили. На мониторе появилось изображение крепкого, седого, уже в годах мужчины. Причем изначально на лице его было довольно хмурое выражение, вплоть до того момента, как он разглядел вызывавшего.
— Святоша… Макс… Сколько лет, сколько зим! Я даже не буду тебе рассказывать, что у меня сейчас четвертый час утра, просто расскажи мне, с чего ты решил вспомнить мой номер, майор? — Голос собеседника нельзя было назвать доброжелательным, однако какие-то теплые тона в нем периодически скользили.
— Геннадий Владимирович, здравствуйте. Мне бы посоветоваться, если честно, — Макс уже клял себя за то, что не сообразил сопоставить время.
— Рассказывай. Стой. Ну-ка, повернись? — Заславский послушно повернулся. — Это что на тебе надето, Макс? Ты никак подался в дальние края?
Надет на Заславском был комбинезон. Вполне типичный, рабочий. Более того, именно в таких комбинезонах обычно щеголяли практически все сотрудники колониальных строительств. Имелись в нем некоторые особенности, специфические накладные карманы, возможность герметизации, возможность крепления шлема. Именно поэтому собеседник, разбуженный Максом, Геннадий Владимирович Горин, понял, что бывшего подчиненного судьба занесла далеко.
— Я теперь на Эствей работаю, в форматировке, Геннадий Владимирович, — Заславский пожал плечами, удивляясь, что до полковника слухи еще не дошли.
— В форматировке, значит. Ну, тоже дело, да. Ничем не хуже и не лучше любой штатской специальности. А что в пилоты не пошел? Ты ж вроде летал на всем, что летать умеет?
— Ну, так сложились обстоятельства. Вакансия сначала только эта была, а потом мне понравилось и я втянулся, — Макс улыбнулся.
— Однако ж как бывает. Ладно, Максим. Рассказывай, что случилось, раз ты меня посреди ночи поднял? — Горин усмехнулся, глядя на Макса добрым взглядом старого, мудрого дедушки.
— Дела странные, непонятные. Система Неккар-Мерез, созвездие Волопаса. Планета Светлая, открыта Дальней Разведкой год назад. Право на строительство колонии выиграла корпорация Эствей, штаб-квартира в Сырте на Марсе, Еврозона. Мы здесь строим, собственно, эту колонию. И тут начинается все самое интересное — на планете находится эсминец. Европейский, номер его 2ХХАВ17. Мой коллега здешний расшифровал его, как…
— Я знаю, как расшифровываются личные номера европейских БК, Макс. Подожди немного, — и Горин, отвлекшись от разговора с Заславским, открыл наручный терминал и начал что-то на нем отстукивать. Через полминуты он повернулся обратно к монитору: — Макс, это «Ревель». Он пропал пятьдесят три года назад во время патрулирования. На борту живые есть?
— Трое в криобоксах.
— Состояние какое? Усилиями криобоксов они проснутся?
— Мои медики говорят, что нет. Что надо пробуждать по полной реанимационной программе. Все-таки полвека в заморозке.
— Так. Значит, криобоксы ты с корабля вывез? — Горин усмехнулся своим мыслям.
— Так точно, господин полковник! — Макс ответил по уставу, но не для демонстрации служебного рвения, а шутки для. В конце концов, Геннадий Горин больше не являлся его командиром.
— Неправильно, Заславский. Не полковник. Генерал-майор. Но козырять мне не стоит, мы не на плацу, Макс.
— Да я, собственно…
— Конечно, не знал. Вот и не козыряй, не надо. Ты уже давно штатский, а я не на службе. Итак, Макс, я тебя могу поздравить. Так как прошло более пятидесяти лет и одного дня — то корабль теперь ваша собственность. Это прямо прописано в Международном Космическом Кодексе, в статье «Призовое имущество». Так как ты вывез людей из него в неживом состоянии — то они не могут претендовать на долю корабельного имущества. Короче, Заславский, вы миллионеры. Такая посудина на текущий момент стоит очень и очень приличных денег. Что тебя еще беспокоит? — Горин улыбался широко и открыто, в его взгляде танцевали радостные чертики.
— Да я, собственно, только что с начальством нынешним разговаривал. Голосят они, начальники, что надо этот корабль обратно потерять. Поскольку иначе государственное образование Евросоюз может лапу наложить на данную планету. Карами мне грозили небесными, вот я и решил, по старой памяти, с вами посоветоваться, Геннадий Владимирович, — Макс слега сощурил взгляд, но смотрел прямо в глаза.
— Корабль совершил штатную посадку? В журнале отражено нахождение планеты?
— Аварийную посадку он совершил. Похоже, просто свалился сюда на последнем дыхании. Журнал я еще не смотрел.
— Ясно. Так, Заславский, когда расшифруешь записи журнала — свяжешься со мной еще раз. А пока — ты извини, Святоша, я спать пошел, ночь на дворе.
— До свидания, Геннадий Владимирович! Спасибо вам.
— Не за что, Макс. Не за что пока, — и Горин отключился. Экран погас. Заславский смотрел в него еще некоторое время, обдумывая состоявшийся разговор с бывшим командиром. В свое время именно к Горину, тогда только капитану, попал служить молодой лейтенант Заславский. И все время, что Максим Викторович Заславский, по прозвищу Святоша, носил форму войск Российской Империи, он служил под началом Горина. Наверное, можно было сказать, что у Заславского не было друга ближе, чем бывший командир, — поскольку они и жизнями друг другу уже успели побывать обязаны, и прошли вместе немало. Но в то же время, с момента увольнения из рядов Вооруженных Сил майора Заславского, они успели потеряться несколько. Обменивались поздравлениями на дни рождения и праздники, но так и не виделись. Ровно с того момента, когда Горин подписал Заславскому заявление с прошением уволить в запас с действительной службы. А если быть предельно точным — то с тех самых пор, как командование решило списать майора Заславского за систематическое пьянство, а полковник дал подчиненному шанс уволиться самому.
А Геннадий Владимирович Горин слукавил, сказав бывшему подчиненному, что пошел спать. После таких сведений генерал-майору было уже не до сна. Он встал из кресла, перед которым устроился терминал связи, прошелся по комнате, служившей ему кабинетом, потом вернулся в кресло. Посидел некоторое время, поставив локти на стол, положив голову на ладони, потом набрал номер на панели вызова. Горин не верил в совпадения, но вот надо же было такому случиться — именно совпадение и распорядилось сейчас ситуацией. Планета Светлая, вернее, колония на ней сутки назад была выкуплена на фьючерсной бирже. Покупателем выступал Комитет по колонизации, в составе Министерства Социальной Политики при Правительстве Российской Империи. Фактически, Заславский опять работал на свою страну, только не знал этого пока. И не далее как полсуток назад Горин Геннадий Владимирович присутствовал на совещании рабочей группы в составе ГРУ ГШ РИ, где высокое начальство имело удовольствие обозначить задачу. А в задаче говорилось, что надо поставить на контроль все действия продавца колонии — корпорации Эствей. Отдельно было сообщено, что сама корпорация не сообщает пока своим сотрудникам о сделке. Почему — начальство не объяснило. И после этого появляется Заславский и рассказывает, что на этой самой планете именно он нашел какой-то эсминец. Вернее, вполне конкретный эсминец, но чужой, чужого государства.
Лежит он там уже полсотни с гаком лет. Как он туда попал — гораздо интересней. Ведь совпадений не бывает, считал генерал Горин. Тем временем на его вызов ответили:
— Геннадий Владимирович? Доброй ночи.
— Здравствуйте, уважаемый. Можете говорить? — Горин опять улыбался.
— Вполне, эта линия защищена, ваше превосходительство.
— Хорошо. Я по поводу вашей миссии, мой друг. Простите уж за звонок в неурочное время.
— Ничего страшного, ваше превосходительство. Я вас внимательно слушаю, что вас заинтересовало?
— Вы в курсе, что на планете Светлая работает группа предварительной колониальной подготовки от Эствей?
— Конечно, в курсе. Я писал об этом в отчетах на имя его превосходительства генерала Туманова. Крайний раз — не далее как шесть часов назад. И собирался писать еще раз, поскольку есть новая информация.
— О найденном корабле, я надеюсь? Информация-то новая? — Геннадий Горин любил иногда предвосхищать мысли подчиненных.
— Так точно, ваше превосходительство. Разрешите уточнить?
— Право слово, перестаньте. Вы прекрасно знаете, что вам редко задают вопрос о ваших источниках, но и свои вам тоже мало кто сообщает. Итак. На планете Светлая в системе Неккар-Мерез форматировщики нашли европейский эсминец (или, по европейской терминологии — фрегат) «Ревель». Он принадлежал к Прибалтийскому дивизиону. Но пропал пятьдесят три года назад. Стало быть, он собственность нашедшего, так как по законам Space Unity прошло более полувека. И живых на борту не было, только в криогенной заморозке, и тех пришлось везти на базу. Пока моя и ваша информация совпадают?
— Так точно, ваше превосхо…
— Хватит, не о том. Скажите, вы уже предприняли что-либо для установления причин появления там этого корабля?
Собеседник генерал-майора Горина хмыкнул. Это было напрочь не по уставу, но в данном разговоре почти точно сошло бы ему с рук, и он это знал. Человек в Эствей не имел возможности что-либо предпринять, и генералу это было прекрасно известно. Однако не менее прекрасно известны были генералу и правила игры — в которой все они участвовали. Резидент не сам вышел на связь. Его вызвали. Стало быть, информация пришла другим путем. Стало быть, не успел доложить. Значит — виноват. Не сильно, вполне на грани допустимого, но — виноват. Значит, господин генерал сейчас будет малость издеваться. Что ж, правила известны…
— Как я понимаю, ваше превосходительство, в открытую мы не можем заявить о том, что на планете что-либо не так. Ни Империя, ни Эствей в этом не заинтересованы. Стало быть, и вам, и мне предстоит действовать осторожно и не привлекая внимания. В рамках этой концепции я предпринял определенные действия. В частности, запросил из штаба досье на того майора, который сейчас руководит колониальной подготовкой. Вы же знаете, ваше превосходительство, что трудится там отставной наш офицер? — Собеседник Горина питал явно некоторую страсть к изящным формулировкам.
— Он не отставной, а офицер запаса. Его зовут Максим Викторович Заславский. Он, до отправки в запас, служил в «Серебряной Чайке». Вам это о чем-либо говорит? — Горин сощурился.
— Так точно, ваше превосходительство. Это говорит мне о том, что человек он опытный, умный и адекватный. А также о том, что скорее всего ваше превосходительство знакомы с ним лично. Я прав?
— Совершенно верно, — Горин опять улыбался, обрадованный сообразительностью собеседника, — мы с Заславским знакомы. Более того, он служил именно под моим командованием вплоть до увольнения. Он действительно умный, адекватный и крайне способный офицер. Был. Пока не уволился. Кто он сейчас — я не знаю, но не стал бы предполагать, что Заславский поглупел и разленился. Поэтому, полковник, я попрошу вас об одном. Вы же непоследнее место в Эствей Инкорпорейтед занимаете? Если я ничего не путаю — вы в СБ корпорации трудитесь?
— Так точно, ваше…
— Хватит. Друг мой, пожалуйста, если Заславский станет сигнализировать, что на планете все пошло не так, — не стесняйтесь связаться со мной. И не стесняйтесь использовать ваших личных оперативников и ваши личные ресурсы. Отчет — лично мне. Со вчерашнего дня я отвечаю от ГШ за безопасность этого проекта. Письменное распоряжение будет в вашей личной почте через час. Полковник, мы с вами сработаемся? — Генерал-майор посмотрел точно в глаза своему собеседнику, через монитор терминала и многие километры пространства словно пытаясь найти ответ.
— Так точно, ваше превосходительство. Я все понял. Разрешите уточнить?
— Слушаю, — кивнул Горин.
— Пока Эствей не решит что-либо предпринять, у меня связаны руки. Однако, как только транспорт с колонистами стартует в сторону Светлой — я тут же отправлю туда своих людей. Чтобы майор Заславский не чувствовал себя одиноко. И… Ваше превосходительство, я прошу разрешения на привлечение майора в запасе Максима Викторовича Заславского к моей работе на нелегальной основе. Мне нужны люди, господин генерал. Очень нужны, — уточнение получилось слегка просительным. Впрочем, никто и не предполагал, что будет по-другому.
— Хорошо, — Горин кивнул, — работайте. Если что — меня в известность ставить моментально. Надеюсь на вас. До свидания.
— До свидания, ваше превосходительство.
Связь прервалась. Каждый из двух офицеров остался думать о своем. Генерал-майор — о совпадениях, а полковник разведки, внедренный в руководство Эствей, — о причудах информационных потоков. Впрочем, положа руку на сердце — думали они об одном и том же, по большому-то счету.
А Макс еще несколько раз прокрутил в голове разговор с Абрахамсом, разговор с Гориным и пришел к выводу, что лучше пока сделать ничего не может. Потом встал и вышел из рубки связи, направив стопы в столовую. Там должны были к этому моменту собраться все остальные. Прошагав по коридорам базы до нужной ему двери, он замер и прислушался. Из-за двери доносились крики и вопли, причем минимум на трех языках и минимум четырьмя голосами…
Басовитый, крывший бесконечными «donnerwetter», явно принадлежал герру Отто Лемке. Тонкий, чуть писклявый и ломающийся временами, прибегавший к эпитетам вроде «ползуны бессмысленные», — это скорее всего Арро, марсианин. Ядовитый тенор, взывающий временами к Иблису, — почти на двести процентов Леон, иногда вспоминающий свое мусульманское вероисповедание. А зычный, хорошо поставленный альт — вот с места не сходя можно поклясться, что это мадемуазель Ци. Макс не ошибся — Ци Лань доводила до белого каления мужской состав экспедиции, закатив лекцию о мужском шовинизме и капиталистических замашках, а Леон цитировал Коран, Тору и Библию по очереди, доказывая китаянке, что место женщины снизу и молча. Отто пытался их разогнать по углам и заткнуть им рты, а Кай Арро, украшенный немаленьким синяком на пол-лица, орал как потерпевший и требовал немедленно распять «коммунистку и лесбиянку» как подрывного элемента, не проявляющего элементарного уважения к чужой культуре. В углу столовой Елена Реньи (по определению Макса — Елень Офигенная) тихо приканчивала свой кофе, с явно демонстрируемым наслаждением наблюдая за скандалом.
Макс не стал встревать по непонятному наитию. Он вместо этого подошел к кофейному автомату, сварганил себе американо со сливками, вместе с чашкой кофе подошел к Реньи и уселся рядом на свободный стул.
— Елена, вы меня не просветите, что здесь произошло?
— Конечно, Максим, иначе вы не сможете оценить красоту спектакля. Видите ли, наш господин Арро оказался слегка романтиком. В смысле он нарвал снаружи букет цветов и принес их в столовую. А оказавшаяся здесь Ци Лань, завидя его с букетом, во всеуслышание заявила, что он думает тем, что у него промеж ног, раз счел возможным принести в обеденный зал набор половых органов растений. Справедливости ради стоит заметить, что госпожа Ци не была столь же, как я, щепетильна в выборе выражений. Наоборот, подобрала самые грубые из известных ей аналогий, — Елена высказывала это все очень спокойно, мягким, как будто журчащим голосом, полуприкрыв глаза.
— И что? Кай оскорбился?
— Вы себе даже представить не можете, насколько. Он утратил все свое воспитание и природный такт и в лицо мадемуазель Ци заявил, что однополо-зависимая, лишенная разума и не способная летать обезьяна с дефектным разрезом глаз не способна понять прекрасного, поэтому лучше бы использовала свой рот для того, к чему он, собственно, и предназначен в ее однополой любви.
— Тоже, как я понимаю, не стесняясь в выражениях?
— Командир, вы невозможно проницательны, — Елена улыбнулась краешками губ, а Макс, завидев эту улыбку, возрадовался, что сидит, а не стоит. Ткань рабочего комбинезона не была настолько плотна, чтобы переполнившее его состояние не было заметно снаружи. Все подробности разговора с Абрахамсом, неприятности, которыми тот грозил, непонятный эсминец, генерал-майор Горин — из головы Заславского все это вылетело вмиг. Два месяца работы на Светлой он смотрел на эту женщину, как кот на сметану, но старался не проявлять своего интереса — не до того было. Но, как бы там ни было дальше, — а сейчас командиру группы предварительной колониальной подготовки совершенно не хотелось думать о работе.
— Стараюсь, Елена, стараюсь. И что было дальше?
— Ну, Лань бросилась в драку и, до того как сюда вошли Леон и Отто, успела украсить Кая этим цветастым синяком. После этого Отто их разнял, получив от Лань несколько ударов, а Леон принялся увещевать ее. Но, как вы можете слышать, несколько перестарался на данном поприще, совершенно явственно. Подозреваю, что теперь ее не заткнуть будет как минимум до ужина. А может быть, и позже тоже не получится. Она совершенно явственно намерена если не уничтожить месье Аскерова, то как минимум довести его до нервного срыва. Ей, скорее всего, это не удастся, но не попробовать она не может и, скорее всего, потратит на это все свои силы, — Елена встряхнула темно-каштановой прической, и Максу стало слишком горячо где-то внизу…
— Хм… Вы как будто этим не особо огорчены? Что-то не так с Леоном?
— Командир, вы прелесть, вы знаете об этом? Что у меня может быть «так» или «не так» с человеком, с которым мы просто вместе работаем и, кроме как за обедами и ужинами, практически не встречаемся? Скорее «не так» с мадемуазель Ци, ее повышенное ко мне внимание меня изрядно утомило. Эта бутч то ли считает себя неотразимой, то ли просто не понимает, что нормальную женщину не может заинтересовать мужеподобное нечто… Которое, к тому же, при любом удобном случае пытается блистать интеллектом, не найдя ничего лучше, кроме цитирования Мао, Маркса и Ленина.
— Все настолько запущено?
— Дорогой мой командир, — Елена откинулась на стуле, выставив вперед обтянутую рабочим комбинезоном грудь таким образом, что наличие одежды лишь подчеркивало ее формы, — если бы вы, или Отто, или тот же Леон собирались мне понравиться, что бы вы предприняли?
Макс сглотнул, смерил Реньи взглядом, сделал вид, что задумался, потом не спеша начал перечислять, решив, что либо пан, либо пропал…
— Могу ответить только за себя, Елена. Ну, скорее всего, я бы раздобыл бутылку шампанского для начала. Примерно похожую на ту «Асти Мондоро», которая припрятана у меня с последней пересадочной станции. Потом, конечно же, повторил действия Арро, то есть нарвал бы цветов. Букет собирал бы скорее всего за водопадом, к югу от базы. Там совершенно восхитительные цветы, похожи на привычные нам орхидеи. Следующим этапом выбрал бы момент полиричнее, например, когда вы курите вечером во время дождя у окна столовой. Вы забираетесь на стул с ногами, ставите на подоконник рядом чашку кофе и пепельницу, приваливаетесь плечом к стене и подолгу смотрите сквозь стену дождя куда-то вдаль. На мой взгляд, это самый подходящий момент, чтобы подойти к вам с букетом в одной руке, бутылкой шампанского и бокалами в другой, сесть рядом и сказать что-нибудь наподобие «этот вечер и дождь прекрасны, как ваши глаза, Елена. Боюсь, что этого скромного букета не хватит, чтобы передать вам, как я очарован ими. Поэтому я решил прихватить шампанское, чтобы его вкус оттенял лирику этого вечера». Понимаете ли, милейшая Елена, я не поэт. Всего моего романтизма хватает не на очень многое.
— Командир… вам никто не говорил, что вы негодяй?
Заславский дернулся назад и оторопело уставился на Реньи. Его взгляд мог бы заменить бегущую строку «ЧТО, БЛИН?».
— Макс, — Елена рассмеялась, — вы истинный негодяй. Вот так вот походя соблазнить женщину и после этого делать вид, что вы ни при чем и вообще «не поэт». На это, кроме истинного негодяя, никто не способен, на мой взгляд.
На лице форматировщика застыло сложное выражение. По большому счету, он примерно такого результата и собирался добиться своей речью, но вот внешние эффекты, которые сопровождали данный результат, его изрядно удивили.
— Макс… Что же вы? Где там ваше шампанское, Макс? Берите его вместе с бокалами, я буду ждать вас в своей каюте, — Елена Реньи улыбнулась, поставила на столик чашку с остатками кофе, провела ладонью по щеке Заславского, встала и вышла из столовой. Ее провожал оторопелый взгляд Макса, который так и не понял, кто кого соблазнил, и четыре взгляда остальных присутствовавших в столовой форматировщиков, которые забыли о своей ссоре, как только услышали, что командира назвали вслух «негодяем». Про свару, царившую в столовой десять минут назад, все участники уже забыли.
Когда за Еленой закрылась дверь, четыре пары глаз уставились на командира. Макс обвел взглядом в момент замолчавшую группу подготовки, слегка покраснел, встал и быстрым шагом вышел. Дверь столовой с тихим шелестом закрылась еще раз.
Леон сунул руки в карманы комбинезона и замер в позе «ну и что вам от меня такого замечательного надо?».
Отто, закурив, подошел к автомату с напитками, получил от него свою чашку черного чая, усевшись поближе к пепельнице, и с задумчивым видом начал помешивать в чашке сахар. Отсутствующий, поскольку забыл его у автомата затребовать.
Удивил всех Кай Арро. Марсианин, до сей поры достаточно спокойный, выхватил из поясного тула нож, с размаху метнул его в стену. Пластиковая стена легко приняла в себя титаново-кремниевое лезвие с алмазной заточкой, заставив нож издать легкое гудение в момент остановки. А Кай, ни с того ни с сего испортивший стену, заорал что-то невнятное и бросился бежать из места сбора команды. На глазах его успели заметить слезы.
Ци Лань, еще три минуты назад взиравшая на всех с победным видом и преисполнявшаяся пафоса, проводила Арро недоумевающим взором, потом перевела взгляд на Леона и Отто:
— И что бы все это значило? Кто-нибудь может мне объяснить?
— Нет, Лань. Ибо с позиций диалектического материализма, той единственной философии, которую вы тут пропагандировали, объяснения быть не может. А мелкобуржуазные объяснения философии гедонизма и христианства я, пожалуй, не буду вам озвучивать, все равно не поймете, — Леон пришел в себя.
— Дерьмо ты, Аскеров. — Ци Лань сплюнула себе под ноги, развернулась на каблуках и вышла. Отто и Леон остались в столовой вдвоем.
— Леон, ты ей это спустишь?
— Не вижу смысла изображать из себя десять кредов.
— В каком, прости, смысле?
— Ох… Отто, большой уже, а поговорок не знаешь. Звучит это так: «Я не купюра в десять кредов, чтобы всем нравиться», — а означает в нашей ситуевине только то, что, если Лань хочет считать меня дерьмом — это ее право. В моих глазах она не сильно лучше, и прекрасно об этом осведомлена. Попробует сделать мне бяку по работе — сильно пожалеет, а в нерабочее время может выпендриваться как ее розово-красной душе угодно.
— Почему розово-красной? — Отто как будто решил доказать Леону, что истинный ариец шуток не понимает.
— О, Аллах, зачем ты все чувство юмора отдал мне? Почему же, Всевышний, ты не оставил немного этому неверному? Отто. Дорогой мой дружище. Лесбиянок уже лет триста как называют «розовыми», откуда оно пошло — не знаю. А коммунистов называют «красными», за цвета их флагов. Хотя изначально за цвет госфлага РСФСР, помните из истории такое государство?
— Это когда у русских пришел к власти Путин? — поинтересовался Отто самым простецким тоном.
— Нет, Ленин. Путин был почти на сто лет позже и ничем радикальным не отличался, кроме второго культа личности, который при нем расцвел. А некто Ленин Владимир Ильич захватил путем вооруженного переворота власть в начале двадцатого века, превратив Российскую Империю в пачку мелких княжеств и картонных республик. Так вот, самая крупная из них называлась РСФСР, и госфлаг у нее был красным. А госидеология — коммунизм. С тех пор всех комми зовут красными. Так понятно?
— Хм, — Лемке нахмурился.
— Отто!
— Да все мне понятно, — немец вдруг рассмеялся, — я просто хотел послушать твои исторические экскурсы. Что характерно, ты не знаешь, почему лесбиянки розовые, но точно знаешь, почему коммунисты красные. То ли это говорит нам о пласте твоих жизненных интересов, то ли об однобокости образования в Халифате…
— Герр Лемке, будь ты благословен перед лицом Всевышнего, Азербайджанская Республика не является частью Халифата. Мое вероисповедание — это дань культурной традиции моих предков, а не государственная обязаловка!
— Да? А я уж было решил, что…
— Неправильно решил. И вообще, с какой радости я должен знать историю лесбиянок? Они, вообще, мне кто такие? С чего бы их история должна была меня интересовать?
— Ну как же, как же! Они же внесли такой весомый вклад в развитие культуры и искусства! Как же можно допускать такой нетолерантый взгляд на мир, Леон? — По лицу тевтона опять было не сказать, шутит он или издевается.
— Понимаете ли, герр Лемке… Как бы это выразить покультурней, чтобы не оскорбить вашу европейскую душу… Толерантность — это медицинский термин, вам ли не знать, и означает он полную потерю сопротивляемости организма внешним вторжениям. Абсолютно толерантный человек в этом ракурсе — это человек, чей организм поражен синдромом приобретенного иммунного дефицита, СПИДом. Знаете такую болячку? Знаете? Вот и славно. Тогда вы, наверное, вспомните, что очень долгое время все гомосексуальные сообщества ассоциировались в том числе и с этим мерзким заболеванием. Вспомнили, друг мой? Ну и скажите мне, неужели вам, образованному человеку, не претит призывать меня к «толерантности»? Чего я плохого вам сделал?
Отто, которого до глубины немецкой пунктуально-рациональной души проняло от экспрессивного монолога Леона, сидел потрясенный. Он то ли действительно не задумывался над медицинским толкованием слова «толерантность», то ли считал, что Леон вряд ли сможет настолько подкованно и обоснованно разъяснить свою позицию. По лицу товарища, конечно, было заметно, что как минимум половина экспрессии наигранна и, по большому счету, просто декорация… Но и оставшегося хватало, чтобы Лемке сильно изумился.
— Леон, ты в самом деле считаешь, что толерантность в медицинском смысле имеет хоть что-либо общее с терпимостью к непохожим?
— Нет, дорогой мой! Я просто не считаю необходимым доводить терпимость к непохожим до толерантности. Вернее, считаю это преступным, и в этом уже ни грамма юмора, Отто. Это и правда преступно, — Леон посерьезнел, с лица его исчезла улыбка.
— Преступно? Но по какому закону?
— По закону наследования мироздания, мой дорогой. Это преступление перед последующими поколениями, перед своими собственными детьми и перед собственными родителями, позволять терпимости к непохожим становиться толерантностью.
— Но что плохого в равных правах для всех? — Отто изумился.
— Отто, ты не путай, пожалуйста, равные права для всех, и то — не все, и доминацию ущербных, основанную на том, что якобы их много веков притесняли. Понимаешь?
— Нет. Не понимаю. Что значит «равные права, но не все»? Альтернатива «равных прав для всех» попахивает фашизмом, Леон. Фашизмом самого крепкого и дурного пошиба! — Лемке вскочил и начал мерить шагами столовую, что служило у него верным признаком душевного волнения.
— Лемке, прекратите трансляцию вашего национального комплекса в наш разговор. Немедленно прекратите. Фашизм, а в твоем случае ты скорее про национал-социализм гитлеровского толка, никакого отношения к нашему разговору не имеет. Поскольку за последние триста с небольшим лет стало очень модно вешать ярлык «фашиста» на любого, кто осмеливается отрицать права ущербных или альтернативно одаренных. Поверьте, Отто, оно почти всегда является натягиванием презерватива на глобус.
— В каком, простите, смысле? — Немец откровенно не понял.
— Неважно, это цитата из анекдота. Речь не об этом. Вот посмотри на конкретику — мы с Ци Лань работаем вместе в техблоке. Ты можешь сказать, что я ущемляю ее права на равную работу со мной? Или на равную со мной зарплату? Или на профессиональную самореализацию? — Леон хитро прищурился.
— Скорее наоборот, Леон. Насколько я заметил, она обычно стремится обвинить тебя и Макса в шовинизме, дабы вынудить вас отказаться от чего-либо и урвать себе кусок поинтересней, — вынужден был признать Отто.
— А вот это и есть разница между толерантностью и терпимостью. Как человек терпимый, я не стал заявлять в Эствей протест против лесбиянки в группе, но как человек ни разу не толерантный, при попытках Лань давить своей сексуальной ориентацией на профессиональные моменты, она сугубо как профессионал посылается в лес. А при ее попытке давить ориентацией на межличностное — она вполне может нарваться на того Леона, который живет в глубине моей души, — и узнать о том, что должна, во-первых, лежать, во-вторых — молча, а в третьих — рот ей дан не для того, чтобы болтать, а для того, чтобы белок принимать, — Леон взмахнул рукой, как будто отрезая воздух, явно прибавляя экспрессии своим словам. Его крайне тяготило использование интерлингва, универсального «языка человечества», потому жесты шли в ход моментально.
— Да, я сегодня заметил, — Отто слегка усмехнулся, вспомнив, как Аскеров «строил» Ци Лань.
— Вот о чем и речь. Я вполне терпим, пока мне не начинают навязывать чуждые мне ценности и чуждый мне образ мысли, прикрываясь словом, которое для меня не значит ничего хорошего.
— Хм… Возможно, ты и прав. Я и сам подозревал что-то подобное, но вот настолько четко сформулировать не мог. Кстати, как ты считаешь, у командира такая же мотивация?
— Не знаю, но похоже. Российская Империя так и осталась неприступной крепостью для «толерантофилов», несмотря на многие попытки. Да, нравы у них там посвободнее, чем в том же Халифате, но не намного. Для Макса Ци Лань скорее всего просто несчастный человек, вынужденный приспосабливаться к окружающему миру, как умеет. Кстати, Отто, ты не задумывался, почему Лань спокойно дожила до своих лет в красном Китае?
— А почему она должна была не дожить, поставим вопрос так? В чем проблема?
— Как сказать, как сказать. Есть такое понятие — моральный кодекс строителя коммунизма, в нем не предусмотрен гомосексуализм. — Леон опять хитро прищурился, явно предлагая Отто очередную логическую ловушку, которые так обожал в разговорах.
— Тогда продолжай. — Тевтон решил выслушать.
— Несмотря на программу колонизации, которая уже принесла НРК с два десятка планет, у них до сих пор ограничение рождаемости. А люди наподобие Ци получают от государства некую амнистию, ибо не стремятся размножиться. Поэтому ей и позволено жить так, как она считает нужным, несмотря на моральный кодекс, ибо налоги платит исправно, с довольно немаленьких доходов, а проблем не создает.
— М-да. Не уверен я в истинности твоих оценок, дружище, но спорить не буду, поскольку своего мнения на этот счет не имею. Знаешь, мне это напоминает то, что в программу колонизации Астарты набрали всякий сброд. Дескать, вымрут — не страшно, а не вымрут и приспособятся — будут поставлять ресурсы и платить налоги. Их же туда «ковчегами» завозили! — Лемке вдруг вспомнил, как его подразделению пару раз приходилось наводить порядок.
Леон кивнул, вспоминая, что «ковчег» — это транспорт на один рейс. Гигантская туша, в которой колонисты летели чуть не на головах друг у друга, абсолютно не приспособленная для взлета с планет. Да он вообще для полетов не был особо приспособлен, поскольку жилой блок был обшит минимальной противометеоритной броней, не имел никаких автономных двигательных и маневровых систем, а приводился в движение бустерным тягачом, который пристегивался к транспорту. По сути, «ковчег» являлся грузопассажирской баржой, а заодно и набором строительных материалов для переселенцев. После посадки на планету единственный путь баржи был — стать донором для будущего поселения. Ни взлететь с планеты, ни быть с нее поднятой, ни даже переместиться в атмосфере «ковчег» уже не мог. Где упал — там лежи, пока не разберут.
Отто достал сигарету, размял ее в пальцах, закурил. Задумчиво выпустил клуб дыма в потолок, помолчал. Леон наблюдал за товарищем спокойно, явно ожидая продолжения разговора.
— А ведь ничего нового правительства, использующие «ковчеги», не изобрели. Вспоминая, откуда взялось белое население в США, Австралии и Новой Зеландии, — аналогия просто напрашивается.
— Ага. Именно. И Первая и Вторая Колониальные войны тоже не нонсенс, достаточно вспомнить войну за независимость Штатов и Англо-бурскую. Любое народонаселение, которое правительство стремится сбагрить подальше, рано или поздно начинает задумываться, а не погашен ли уже «транспортный кредит» за счет поступлений материалов, продуктов и прочего из колоний. А учитывая, что каждое правительство, отправляющее неугодных граждан подальше, стремится навязать им мысль «вы нам должны», то немудрено, что люди воспринимают власть метрополии исключительно как кредиторов. И ничего хорошего к ним не чувствуют.
— Вот-вот, а потом вырастает поколение, которому «кредиторы» вообще ничего не предлагали и для которых родиной становится освоенная колония. А в третьем-четвертом поколении вполне логично начинаются сепаратистские настроения.
— И очередная колониальная война. Что тоже, в свою очередь, логично. Ладно, Отто, давай завязывать с политэкономией и политсоциологией. А то мы так черт знает до чего договоримся.
— Факт. Слушай, у меня к тебе по делу вопрос. Что с расшифровкой «черного ящика»? Удалось? — Немец решил сменить тему. Его не напрягал разговор на политические темы, более того, они с Леоном регулярно так упражнялись в риторике, но сейчас Лемке больше интересовало другое.
— Если бы удалось, уже сообщил бы. И командиру, и тебе как заму. А пока увы и ах — компьютер бьется как рыба об лед, но декодер для записей так и не подобран. Кстати, скажи-ка, а тебе не доводилось сталкиваться с армейскими кодами в ЕС? Ты же вроде немало отслужил в их войсках?
— Отслужил. Только к связи имел самое потребительское отношение, да и подозреваю, что коды тактических коммуникаторов сильно разнятся с кодами, используемыми в космической технике. К тому же настолько специфической. Так что рад бы помочь, но нечем.
— А жаль. Слушай, а с выжившими там что? Двое суток уже у нас торчат, пока непонятно?
— Отчего же, с ними как раз все понятно. Безрадостно только напрочь, но понятно. Ты не задумывался, что полвека — это слишком много для пребывания в криобоксе?
— А какая разница? Два дня или полвека? Нет, ну ладно, два дня — я хватил, но пять и пятьдесят лет чем-либо отличаются?
— Конечно, отличаются. Это же не техника, на консервацию не поставишь. Этим ребятам пришлось почти полностью остановить центральную нервную деятельность в своих организмах. Но почти — не значит совсем. Их мозги продолжали функционировать, как во сне. Представляешь себе сон на полвека?
— Если честно, то боюсь себе такое представить. Там мозг-то еще в рабочем состоянии?
— По отчетам диагноста — там все в рабочем состоянии, только заторможено, к чертовой бабушке. Поэтому и размораживаем мы их крайне осторожно, совсем по чуть-чуть, чтобы не свести к нулю весь полезный эффект резкой нагрузкой на отвыкшие напрочь организмы.
— Да, действительно безрадостно. До прилета транспорта успеете?
— Успеем. Я так понимаю, что еще сутки где-то ребят будем в порядок приводить, а потом только Господь знает, как быстро они придут в себя уже в размороженном состоянии.
Отто затушил сигарету, встал, взял свою чашку с остывшим уже напрочь чаем, улыбнулся:
— Пойду я к себе, Леон. Надо посмотреть, как там наши выжившие, на какой стадии процесс реанимации, да и спать потом. Устал я что-то за день, если честно.
— Давай, старик. До завтра!
Отто кивнул и вышел. Леон, оставшись один в столовой, подошел к торчащему из стены ножу марсианина, не без усилий вынул его. Вернулся на облюбованное место около автомата с напитками, достал из своего набора пару брусочков, кусок плотной ткани и принялся священнодействовать над ножом, выправляя наступившие для заточки последствия от вонзания в стену. Занятие это его почти поглотило, поскольку было привычным и приятным: еще в прошлой своей жизни, до межпланетного скитальства, Леон коллекционировал холодное оружие и мог возиться с ним часами. Собственно, он никогда и не планировал становиться форматировщиком, но так распорядилась судьба. Когда очередной раз его сограждане решили сменить президента насильно, у многих жизнь осложнилась. Так называемая «бескровная революция» абсолютно безжалостно прошлась по тем, кто имел неосторожность сотрудничать с прежней властью. Народонаселение Азербайджана разделилось на два лагеря, но полноценной гражданской войны не случилось. Однако, несмотря на это, многие, как и Леон, предпочли уехать подальше. Кто-то уезжал на другой конец Земли, а Аскеров решил не мелочиться. При свергнутом президенте он успел сделать достаточно головокружительную карьеру в полиции, но об этом предпочитал не распространяться. Да и, если честно, его втянула в себя жизнь форматировщика. К середине его первой экспедиции сомнений уже не осталось. Возможность возиться с железками для него всегда была в радость, но оставалась хобби очень долгое время. А разностороннее образование, которое он в юности получил под напором отца, сделало все остальное. Леон оказался на своем месте в группе предварительной колониальной подготовки. И вот сейчас, на неизученной планете, шлифуя нож, Аскеров был почти счастлив. Выведя нож в удовлетворительное состояние, он положил его на стол, на виду, и вышел из столовой, отправившись в свою комнату. Там его ждал справочник по силовым установкам звездолетов столетней давности.
Елене и Максу было не до разговоров о политике колониальных правительств. Бутылка шампанского пришлась к месту, ее вполне хватило для преодоления неловкости командира. Женщина сначала откровенно потешалась над Максом, но, когда с командира форматировщиков спала его скованность, вечер вполне перетек в лиричное русло. Если бы постороннему наблюдателю повезло увидеть картинку из каюты Елены Реньи, то скорее всего он бы позавидовал этим двоим. Разгоряченные и запыхавшиеся, когда они смогли оторваться друг от друга, то все равно еще достаточно долгое время не решались разомкнуть объятия, наслаждаясь касаниями, тел, запахом кожи, дробным стуком сердец, ощущением уже свершившегося и еще предстоящего…
— Макс… Когда тебе последний раз говорили, что ты именно тот, кто нужен?
— Веришь — нет, на собеседовании в Эствей. Это была именно та фраза, которую выдало мое нынешнее начальство после разговора со мной.
— Юморист. Ты же прекрасно понял, о чем я тебя спрашиваю. Когда у тебя последний раз была женщина?
— Ну, так сразу и не ответишь, я ж на часы не смотрел. Но, видимо, минут пять назад, вряд ли прошло больше.
— Ах ты, негодяй! Издеваешься над несчастной девушкой! А я тебе отомщу! Немедленно!
— Прошу прощения за занудство, как именно ты мне мстить собралась?
— Вот так! — И Елена, вскинувшись, оседлала любовника. — И вот так!
— А… О… О-о-о… Лен, я же… О, боже…
Им стало опять не до разговоров. Происходящее в каюте не касалось никого больше, и они с радостью восприняли изоляцию от остального мира, стремясь видеть, слышать и чувствовать только того, кто рядом…