Утро началось в обычном рабочем режиме. Отто вышел из каюты, маясь головной болью, от которой не спас контрастный душ.
Ночь была откровенно дурацкая, после всех разговоров с Леоном ему снились звереющие колонисты, норовящие кого-нибудь отсепаратиздить, и подлые правительства, норовящие накинуть долговое ярмо на всех окружающих. При этом, что особенно подло, и те и другие норовили использовать для этого мозг спящего Лемке. Только правительства считали, что это новое здание парламента, а колонисты — что вместо мозга у Отто вычислительная машина. Не помогло Лемке и принятие контрастного душа, отчего настроение стало совсем преотвратным. Решив, что в его случае работа — лучшее лекарство, Отто сразу направился в медблок.
Посреди помещения блока расположились криобоксы с выжившими, снятыми с эсминца. Все три бокса весело перемигивались огоньками и явно напрашивались на внимание медика. Лемке внимательно прочитал отчеты аппаратов и пришел к выводу, что завтра можно будет доложить о готовности к пробуждению. А там пускай Макс решает, будить их или нет.
Дверь медблока открылась, вошел Кай Арро. Мрачный, вместо его обычного жизнерадостного настроения, и явно чем-то недовольный. Да и синяк на его физиономии переливался шикарными красками, явно оттеняя тоскливое настроение марсианина.
— Мистер Лемке, у нас есть что-нибудь антиотечное?
— Есть. Даже нескольких разновидностей. Решили избавиться от привета из Китая?
— Совершенно верно. Простите, мистер Лемке, а можно задать вам нескромный вопрос?
— Задавай, в чем проблема? Чем старина Отто может тебе помочь, Кай?
— Понимаете… Мне очень неловко… Как вы считаете, мистер Лемке, у меня есть шансы?
— Шансы? Какие шансы, Кай? В чем?
— Ну… Я про мисс Реньи, если вы можете меня понять, мистер Лемке…
— Ах вот оно что… Ох, Кай, вот, если серьезно, ты не пробовал сам с ней поговорить?
— Нет, что вы. Я вчера планировал попробовать, но из-за мисс Ци…
— Кай, давай договоримся? Ты перестаешь добавлять к именам свои «мисс» и «мистер», а мне становится гораздо проще с тобой общаться. И, пожалуйста, перестань обращаться ко мне во множественном числе, хорошо?
— Я попробую, Отто. Так лучше?
— Да, так гораздо лучше. Итак, из-за Ци ты вчера не поговорил с Еленой, так? А после того, как командир тебя опередил, ты переживаешь и подсчитываешь собственные шансы?
— Ну, вообще-то… Да.
— Так вот, Кай. Шансов на благосклонность Елены у тебя ни больше ни меньше, чем вчера. То, что она решила сегодняшнюю ночь провести с Максом, для тебя ничего не меняет. Поскольку я сильно сомневаюсь, что она или командир собираются провести вместе всю оставшуюся жизнь. Как минимум, этому не способствует обстановка в группе, а как максимум — я сильно сомневаюсь, что в планы Заславского входит создание семьи в параллели с работой. Он отставной военный, для него экспедиционная работа проста и привычна. А семья — немного другое все-таки.
— Но при чем здесь семья, мистер Лем… Отто? Ведь, даже если они просто решат остаток экспедиционного времени не коротать в одиночку в постелях, у меня все равно не остается шансов!
— Кай, дружище, давай рассуждать логически, а?
— ???
— Смотри. Мы все работаем тут почти три месяца, так?
— Так.
— То есть почти три месяца несчастная женщина коротала ночи одна, а ты даже не удосужился попробовать с нею поговорить, так?
— Так…
— И когда ты наконец решился, выяснилось, что она тоже решилась. Только вот не в твою сторону, так?
— Так. И о каких шансах после этого речь?
— А кто тебе сказал, что она осталась довольна ночью с Максом?
— Но ведь мне с ним даже равняться смешно! — Марсианин всплеснул руками. Жест этот оказался настолько трагическим в его исполнении, что Отто остро захотелось напоить молодого человека до бесчувствия, наговорить утешаюших слов. Наконец, дать ему понять, что жизнь не заканчивается на том, что одна, вполне конкретная, женщина не обратила на тебя своего внимания.
— Кай, да пойми ты, речь не идет о профессиональных или личностных качествах! Мы же не о любви говорим и не о семье. А секс не является той сферой деятельности, где вся командирская бравость и весь его военный и профессиональный опыт хоть чего-либо стоят. Он такой же мужчина, как и ты.
— Но предпочла-то она его!
— На вчерашний вечер — да. Но я не считаю, что вчерашний вечер является основанием для таких далеко идущих выводов. Она свободная женщина, пойми это. И, насколько я могу судить, весьма изголодавшаяся по мужскому обществу.
— А ты?
— Что — я? — Отто отошел на шаг назад от Кая. — Кай, я по мужскому обществу не голодаю. Я не по этой части. Я сугубо гетеросексуален, знаешь ли!
— Черт, — Кай рассмеялся весело и заливисто, — Отто, я не в этом смысле! Я хотел спросить, не является ли Елена для тебя тоже объектом притяжения!
— Уфф. Кай, ты извини меня, я, наверное, отвык от таких разговоров по душам. Нет, для меня — не является. Я вообще на работе асексуален в принципе.
— То есть? Это как?
— Это, дружище, очень просто, — Лемке покровительственно похлопал Кая по плечу, — для меня экспедиция на Светлую является исключительно рабочей фазой. Все свои сексуальные симпатии и антипатии я оставляю до момента, когда работа будет закончена. Ибо личная заинтересованность вредит делу, на мой взгляд.
— А на его? Он же командир, он должен понимать такие вещи!
— Кай, я не Макс. И он — тоже не Отто, что характерно. Мы оба бывшие военные, но на этом наше сходство заканчивается. Может быть, Макс уверен в том, что его личная заинтересованность позволит ему оставаться беспристрастным, проще говоря — уверен, что будет объективен несмотря на секс с Еленой.
— Но ведь он не может быть объективен! Она же ему нравится!
— Ох, дружище, как же с тобой тяжко… Смотри. Она как специалист вызывает нарекания?
— Вроде бы нет.
— Как сотрудника при тебе Макс ее отчитывал?
— Только на общих сборах, когда проводились разборы ситуаций.
— Именно. Стало быть, несмотря на симпатию к ней, он вполне объективен, так? — Отто начинал чувствовать себя инструктором на полигоне. По крайней мере тогда ему приходилось тратить примерно столько же слов, как и в этот раз. Но тогда было немного проще — курсантов было сильно больше, и в количественном отношении на каждого слов приходилось меньше.
Кай дослушал Лемке, вздохнул и уселся на стул рядом со столиком, на котором покоились медицинские инструменты и препараты. Отто кивнул, вспомнив о просьбе Арро, с которой тот изначально пришел, порылся в аптечке, нашел гель, применяющийся для снятия травматических повреждений, и, ловко орудуя, нанес его на переливающийся всеми мыслимыми красками бланш молодого марсианина.
— Вот так, дружище. К вечеру сойдет, не беспокойся.
— Спасибо, Отто. Ну, я пойду?
— Ага. Шагай, Ромео…
— Еще раз спасибо. Знаешь, мне стало как-то спокойней после разговора с тобой. Легче, что ли, — Арро насколько мог крепко пожал руку Отто и вышел из медблока. Лемке проводил его доброй улыбкой и вернулся к криобоксам, запуская все новые и новые тесты.
Макс, даже не подозревая, что стал объектом обсуждений, сидел в ангаре техников, наблюдая за приготовлениями Лань и Леона. Техники наконец-то расшифровали код «черного ящика» с эсминца, и Макс с нетерпением ждал, когда закончатся подготовительные процедуры. А Леон священнодействовал, немного играя на публику, но при этом радостно занимаясь интересной, сложной и нетипичной задачей. Ци Лань при нем выполняла скорее функции операционной медсестры, отзывающейся на позывные «скальпель», «тампон», «раствор», «салфетку». На столе «хирургов» расположился пресловутый «черный ящик» с эсминца, бесстыдно являя собственные внутренности «докторам» и зрителю (в лице Макса). Периодически «пациент» оживлялся, подавая какие-либо признаки жизни, и командир группы предварительной колониальной подготовки аж подпрыгивал вместе со стулом, пытаясь понять, является ли такая активность следствием того, что Леон и Лань наконец-то готовы сдать запись. Но раз за разом это оказывалась просто активность «черного ящика».
Но вдруг Леон с победной усмешкой на лице выпрямился, стянул с рук перчатки, очень похожие на хирургические, достал сигару из кармана и вдохновенно задымил.
— Готово, командир. Принимай красавца. Просто у нас во внутренней сети появился еще один терминал, заходишь на него и снимаешь всю интересующую тебя информацию. Помимо тебя допуск прописан у Отто, твои права преимущественны. Годится?
— Леон, Лань, огромное вам спасибо. Премии пропишу отдельно, из личного фонда. Позвольте, я у вас тут расположусь? — Как хороший командир, Заславский считал необходимым высказывать сотрудникам благодарность вслух, дабы не провоцировать кривотолков за спиной.
Ци Лань начала набирать воздух в грудную клетку, чтобы очередной раз выдать что-либо скандальное, но нарвалась на взгляд Аскерова и совершенно неожиданно замолчала. Леон довольно кивнул ей и повернулся к Максу:
— Никаких проблем, командир. Только есть один вопрос.
— Слушаю?
— Макс… Это, возможно, вне моей компетенции, но я очень хочу попробовать запустить ремонтные программы на эсминце. Вдруг оно еще летает?
— Честно говоря, Леон, я подумывал попросить тебя об этом. Но, так как это выходит за рамки деятельности экспедиции, мне было откровенно неудобно. Возьмешься?
— Возьмусь. Разрешите выполнять?
— Леон, мы не в армии и это не приказ. Мне бы хотелось, чтобы ты этим занялся. Ци, скажите, вы возьмете на себя функции Аскерова на базе? Естественно, все будет оплачено по двойной ставке, за все время вашей одиночной работы вы получите еще и его зарплату.
Китаянка явно не ожидала такого вопроса. Командир умудрился поставить ее в двойственную ситуацию. Феминистка, жившая в ее душе, требовала не просто взяться за предложенные функции, но еще и громогласно заявить, что она, как женщина, способна выполнять все то же, только лучше и быстрее. А коммунистка, соседка феминистки, требовала отказаться от предложения, ибо это как-то слишком напоминало прямую продажу собственной независимости, да и идти на поводу у капиталистических подхалимов откровенно не хотелось. Победил в этой войне абсолютно аполитичный, безыдейный и бесполый техник. Третьему, редко получающему слово соседу было абсолютно наплевать на все, но задача должна быть реализована.
— Да, Заславский. Я возьмусь поработать за обоих. И уверена, что справлюсь. Вы же можете заниматься своим эсминцем.
— Отлично. Спасибо, Ци. Леон, приступай.
Аскеров кивнул и начал собирать инструменты, которые могли бы ему пригодиться на эсминце. Ци Лань мгновенно потеряла интерес к «черному ящику», развернулась и вышла из технического ангара. Макс переставил стул поближе к столу, раскрыл терминал, вошел в сеть и принялся изучать информацию бортового регистратора. Леон был абсолютно прав — в сети просто появился еще один терминал с огромной пачкой файлов. Текстовых, в которых просто сохранялись записи и отчеты бортовых систем, видеофайлов с камер внутреннего наблюдения, аудиозаписей переговоров по связи и переговоров во всех коллективных помещениях эсминца. Также там была огромная гора личных дел экипажа, отдельная пачка приказов капитана и старшего помощника, немаленький блок занимали отчеты механиков и энергетиков. По непонятному наитию Макс решил начать с приказов капитана, причем с последних. Первые же (они же последние) строки привели его в шок. По-другому он не взялся бы охарактеризовать свое состояние от прочитанного.
«22 августа 24** года, 414-й день автономного полета, 12–17 корабельного времени.
Приказываю всем оставшимся в живых членам экипажа принять все меры к нейтрализации внутренней угрозы. Навигаторам — уничтожить все карты и атласы. Пилотам — произвести на энергии накопителей разгон корабля, открыть вход в смещенную пространственную метрику без определения точки выхода. Старшему механику и старшему энергетику — заглушить реакторы, отключить противометеоритную защиту. Старшему помощнику — проконтролировать выполнение приказа. После выполнения всем оставшимся в живых занять анабиозные криобоксы. Да поможет нам всем Бог. Капитан Валдис Агарис».
Макс откинулся на стуле, снял с пояса флягу, хлебнул преизряднейше, достал сигареты и закурил. Перечитал еще раз. Подошел к иллюминатору, открыл его, плеснул наружу виски из фляги и перекрестился. Потом вернулся к столу, уселся поудобнее и стал читать дальше, забывая стряхнуть пепел с сигареты и регулярно прикладываясь к фляге. Через час чтения он связался с Отто Лемке и попросил его зайти в технический ангар. Потом связался с ним еще раз и командным тоном потребовал принести с собой бутылку виски из буфета экспедиции. Когда Лемке вошел в ангар, Макс молча кивнул ему на стул рядом. На столе, рядом с терминалом, стояла пепельница, в которой дымилась одна сигарета, а вторая была зажата у Заславского в пальцах. Третью он держал в зубах, и она уже истлела наполовину. Макс пребывал в сильном стрессе, а Лемке пришел в легкий ступор, увидев командира в настолько нетипичном состоянии. Подойдя к Максу вплотную, он тронул его за плечо, а когда Заславский обернулся — Лемке без слов поставил перед ним на стол бутылку виски, вытащил сигарету у командира из зубов, затушил ее в пепельнице, то же самое проделал и с сигаретой в этой самой пепельнице уже лежавшей. Третью, которую Макс держал в руке, Отто трогать не стал, просто кивком показал на нее командиру. Все так же молча и уверенно немец достал из своей аптечки диагност, засучил рукав максовского комбинезона и приладил машинку к запястью товарища. Портативный сканер биологической активности подмигнул экраном и быстро уколол Макса по очереди тремя иголками, взяв анализы. После этого немного погудел, перерабатывая полученное в микроцентрифуге, и зажег экран, на который вывел диагноз. Отто прочитал доклад прибора, снял его с командира и засунул обратно в аптечку. А из аптечки на свет появились несколько таблеток и инъектор.
— Макс, шею сюда.
— Зачем? — Казалось, что Заславский еще не до конца вернулся в реальность.
— За здоровьем, — Отто не собирался с ним церемониться, просто без лишних разговоров расстегнул ворот комбеза, отвернул его на нужном участке и вкатил Максу прямо в шею пять кубиков предписанного диагностом транквилизатора. После чего взял из рук Макса флягу, отвинтил колпачок, превратив его в своеобразную рюмку, ссыпал туда таблетки и залил их сверху виски. — Пей. Залпом. Все и сразу.
Макс дернулся, но выпил. Помотал головой, как будто отгоняя какое-то наваждение, после чего взгляд его стал гораздо более осмысленным. Он удивленно потер место укола на шее, перевел взгляд на невозмутимого немца, потом на экран терминала, потом опять на немца.
— Отто, техники вскрыли записи регистратора. Это pizdets, Отто. Это polnyi pizdets.
— Макс, я, конечно, знаю русский. Но не настолько хорошо. Объясни? — Привычка командира сбиваться с интерлингва на родной язык временами сильно мешала взаимопониманию.
— Да, пожалуй… Ладно. Эсминец свалился на планету в аварийном режиме. Даже не аварийная посадка, а просто слабо контролируемое падение. В системе Неккара они появились в результате слепого гиперпрыжка. Приказ на слепой отдал капитан, находясь в твердом уме и здравой памяти. Он же приказал заглушить реактор, отключить противометеоритную защиту, обесточить корабль почти целиком. Кроме аварийных систем, и те работали на накопителях. А еще он приказал стереть все навигационные карты и схемы.
— Не понимаю, зачем? — Отто удивился. Вернее, слово «удивление», наверное, просто являлось преуменьшением всех тех эмоций, которые отразились на лице тевтона. — Если он хотел угробить себя и корабль, то можно было просто включить механизм самоликвидации, без нервотрепки для экипажа!
— Не хотел. Он надеялся, видимо, что когда-нибудь его найдут. А сделал он это по очень непростой причине. На борту его корабля обнаружилось нечто, что стремилось захватить корабль. И завладеть до кучи навигационными картами и схемами. При этом оное нечто просто вырезало экипаж, методично и нагло.
— Хм. А почему капитан эсминца пришел к выводу, что корабль пытаются именно захватить? — В Отто проснулся скептик.
— Три попытки в течение часа вскрыть доступ к бортовому компьютеру. Каждая — успешней предыдущей. Параллельно — смерти членов экипажа, каждая — насильственная. Параллельно — механическим путем пытались вскрыть каюту капитана.
— Кто?
— А вот это, Отто, самый интересный вопрос. Валдис Агарис не нашел на него ответа или решил не оставлять ответ тем, кто найдет Валдиса Агариса. Вот проснутся твои подопечные с эсминца «Ревель», принадлежавшего Прибалтийскому дивизиону патрульно-разведывательного корпуса ВКС Евросоюза, тогда и попробуем у них спросить. Если они смогут нам ответить, конечно.
— Да уж. Кстати, — спохватился Отто, — Макс, их можно будить. Все готово, тесты — в норме. По показаниям диагностов и реанимационных установок все в норме, можно подавать импульс на пробуждение.
— Наверное, можно. Подожди, дай я с записями попробую разобраться, хорошо?
— Можно вопрос, Макс?
— Конечно.
— А откуда у них на борту взялось это нечто, которого они так испугались, что даже в слепой прыжок дернули? — Лемке не унимался. Его рациональный ум отказывался верить в чертовщину, подобную той, которую он слышал сейчас от своего командира.
— О, тут самое интересное только начинается. За пять часов до приказа Агариса они обнаружили в секторе пространства судно, проходящее по реестрам как доказанный пират. Капитан «Ревеля» отдал приказ об абордаже, что и было сделано. Но на борту пиратского корабля был только один живой человек, и тот сидел в карцере! Они взяли его на борт эсминца, и, как только закрылись шлюзы кессонных камер, спасенный исчез. А через полчаса была первая попытка взлома бортовой компьютерной системы. И первый труп из членов экипажа.
— То есть весь этот бардак, прости господи, устроил один человек?! — Всегда невозмутимый Лемке был потрясен услышанным настолько, что готов был взорваться.
— Да, Отто. Во всяком случае, иной информации у нас нет.
— Не могу поверить, командир… Просто не могу поверить, — немец покачал головой, — или капитан Агарис чего-то не понял, или у пирата были сообщники на борту эсминца. Ну ведь чудес-то не бывает, Макс!
— Не уверен я, дорогой мой Отто, что здесь уместен разговор о чудесах. Скорее уж о чертовщине какой-то, право слово. Но — я не я буду, если мы не попытаемся в этом разобраться. Кстати, я отправил Леона попытаться реанимировать несчастный «Ревель». Вдруг он еще летать способен? Вдруг еще даже и полетит?
— А нам-то с того что? — Лемке слегка приподнял бровь.
— Да все очень просто. Так как на основании записей бортового регистратора мы имеем полное право сделать вывод, что с момента прекращения функций эсминца и его падения прошло более пятидесяти лет, то наша группа имеет полное право объявить его своей собственностью.
— О как! А выжившие?
— А выжившие относятся к рангу «чудесно спасенных». Не более и не менее. И если бы не обнаружение нашей группой их корабля — так бы и лежали себе.
Отто вытянулся по стойке «смирно», как перед генералом на строевом смотре. Лицо его, и без того не шибко доброе, стало холодным и злым. Весь внешний вид Отто Лемке на данный момент ни разу не напоминал экспедиционного врача, перед Максом стоял капитан Экспедиционного Корпуса ЕС, машина для убийства.
— Герр Заславский, я хочу сделать официальное заявление. Я отказываюсь от своей доли кладового приза в пользу выживших с эсминца «Ревель». А еще я отказываюсь в дальнейшем выполнять функции вашего заместителя в этой экспедиции. Рапорт об этом я готов подать прямо сейчас, в устной форме. В корпорацию сообщать или нет — исключительно ваше право, герр Заславский.
— Отто, ты с головой поссорился? Что случилось?
— Герр Заславский, я, как экспедиционный врач, готов пройти любые тесты, в том числе и на психологическую устойчивость. Для вашей уверенности в результатах эти тесты может провести герр Арро, ему хватит на это квалификации.
— Так, Лемке, отставить. Никакой рапорт я от вас до окончания экспедиции не приму. Хватит и того, что невозможность кадровых перестановок прописана в контракте, если вы соблаговолили, конечно, его прочитать перед подписанием. Если вам так хочется — то Арро проведет на вас серию тестов, для уточнения вашего психологического состояния. Если вам от этого будет легче — я отстраняю вас от работ по экспедиционным задачам. Можете дальше предаваться уставному рвению у себя в каюте. Но перед этим — соблаговолите объяснить причину вашего поведения. Я приказываю, черт возьми!
— Приказываете? Да засуньте себе свой приказ в Arsch! Schweinhunde, donnerwetter! Приказывать имеет право офицер, а не торгаш!
— Да я…
— И «я» свое тоже себе можете засунуть в Arsch и провернуть столько раз, сколько сочтете возможным! Этот корабль подвергся атаке неизвестной силы, капитан Агарис сознательно увел его из обитаемого на тот момент пространства, чтобы не подвергать угрозе Space Unity, эти ребята в криобоксах пожертвовали даже памятью о себе, чтобы не подставить под удар человеческие планеты, этот экипаж повел себя как подобало настоящим воинам…
— Отто, ты…
— Тридцать семь лет я Отто! Я дрался в Экспедиционном Корпусе, мы гоняли пиратов и работорговцев точно так же, как и экипаж капитана Агариса! И превращать в объект наживы их корабль я вам, Arsch mit Ohren, помешать не могу, donnerwetter, но вот участвовать в этом акте вандализма и надругательства над памятью боевых офицеров и рядового состава ЭК ЕС я не собираюсь! И помогать вам, герр Заславский, в ваших торгашеских целях я тоже не буду! Фрау Ци, похоже, была абсолютно права, когда говорила, что вам жажда наживы, как и любому корпорату, может заменить и честь, и совесть!
— Все сказал? С чего вдруг тебя понесло? Какая, blyad, нажива? Какой, yobany ро golove, акт вандализма, huy тебя разбери?! Отто, если его не починить — он сгниет здесь. Эствей совершенно однозначно выразились, что лучше его потерять. Никто его ЕС не отдаст. А теперь — думай сам. Или мы его объявляем своей собственностью, чиним и все такое — или он превращается здесь в атомарную пыль. Выбирай, Отто!
— Макс, Lecken Sie mir Arsch und seid gesund, в следующий раз выражай точнее свои мысли, а? Будь так любезен. Я ж тебе чуть в голову не ударил, командир. — Отто насупился.
— Да ты мне даже слова вставить не дал, зараза. Завелся с полоборота, как породистый двигатель внутреннего сгорания.
— Извини, командир. Так что с «Ревелем»?
Макс пожал широкими плечами, почти прижимая их к голове:
— Да понятия не имею. Леон туда полтора часа назад где-то уехал, смотреть что да как. Он на связь еще не выходил, а мне не до того было. Я тут вообще-то записи «черного ящика» смотрел. Потом ты пришел. А остальное ты и сам знаешь, не до Леона было. Так. Стоп. Ты говорил про ребят с эсминца? Что с ними?
— Можно, говорю, размораживать, готовы. Приступаем?
— Да, пожалуй. Пошли, — и Заславский первым двинул к выходу из царства техников. Отто усмехнулся каким-то своим мыслям и пошел следом за командиром.
Выйдя из ангара техслужбы в длинный коридор, соединявший между собой девять основных помещений первичной планетарной базы, они направились в западный сектор, где находился медблок. По пути Отто вдруг отметил для себя, что никогда не задумывался над тем, сколько же в его душе «кнопочек», нажав на которые его так легко вывести из себя. Лемке было немного стыдно за вспышку беспричинного гнева, он понимал, что Заславский меньше всего хотел оскорбить своего подчиненного, да и скорее всего Макс ни на секунду не забывал о том, что в прошлом у этого подчиненного примерно такая же служба, как и у случайно найденных космонавтов с эсминца. Ровно по этим причинам Лемке и было немного стыдно. Но немного, поскольку если бы кто-то попробовал Отто разубедить в причинах вспышки, то с огромной вероятностью это было бы последнее деяние абстрактного «кого-то». Но легче от осознания немцу почему-то все равно не становилось.
Макс же шагал по коридору ровно и размеренно, и в голове его крутились совершенно другие мысли. О чуть было не случившейся ссоре с заместителем он уже забыл, вполне резонно считая инцидент исчерпанным. Долгая армейская жизнь майора в запасе Заславского М. В. никогда не тешила его возможностью подолгу переживать и раздумывать. Он привык действовать в рамках своей компетенции, выполнять поставленную задачу. А непонимание — такая штука, сегодня оно есть, завтра его нет. В конце концов не кисейные барышни, ага. Ровно поэтому мысли Макса уже галопом мчались по непаханому полю предстоящих задач, а именно разговора (или допроса) с размороженными, да и беседы с представителями Эствей, которые прилетят принимать колонию. Впрочем, с последними все казалось Заславскому ясным — вот колония, вот отчет по затраченным средствам и ресурсам, вот результаты, вот общая экономия выделенных средств и ресурсов. Пожалуйте, гости дорогие, а, пардон, уважаемые хозяева, принимайте работу. Все вопросы, если возникнут, можете изложить в письменном виде, а мы полетели потихоньку. Пора, тксзть, и честь знать. А вот с размороженными… Макс совершенно себе не представлял, что им говорить, а что нет…
Поднявшись на второй этаж медблока, где стояли криобоксы, Макс и Отто застали там Кая и Елену. Медик и биолог что-то обсуждали, склонившись над одной из анабиозных камер.
— Ну-с, что там у нас? — Макс с видом заправского доктора подошел к ближайшему криобоксу. Кай, при виде командира чуть ли не отпрыгнувший от Елены, тут же поспешил ответить:
— Здесь, мистер Заславский, все готово к пробуждению наших спящих. Пульс в норме, давление у всех в норме, отклонений не замечено. Состав крови приведен в норму, использована ультразвуковая центрифуга и ступенчатая гелевая фильтрация для выведения из крови замороженных различных продуктов распада.
— Стоп! Кай, подробности в письменном виде!
— Хорошо, мистер Заславский.
— Отто… Герр Лемке, приступайте к процедуре пробуждения.
— Есть, командир, — и Отто деловито подошел к пульту медлаборатории, устроился в огромном кресле оператора и начал спокойно и последовательно вводить команды для многочисленных систем реанимации. Кай Арро и Елена Реньи забегали под его руководством по лаборатории, снуя между криобоксами и вспомогательными системами, то подключая, то отключая различные приборы диагностики и контроля, ловко управляясь с самыми невозможными, на взгляд Макса, системами.
Заславский несколько минут наблюдал за медиками и биологом, но потом просто узнал у Лемке, что процедура пробуждения занимает от четырех до шести (а в запущенных случаях — и более) часов, и, буркнув, что будет в своем кабинете, вышел. Спустившись на первый этаж, он действительно сначала прошел несколько метров в направлении «директорской», как он окрестил свой рабочий кабинет, положенный ему по статусу командира группы и начальника экспедиции, но вдруг резко развернулся на каблуках и быстрым шагом отправился к техническому ангару. Почти пробежав через полкомплекса, он встретил Ци, которая задумчиво тыкала пальцем в кнопки терминала, подключенного к одному из технических люков в стене станции.
— Ци, скажите, пожалуйста, Леон с вами не связывался?
— Нет, Максим Викторович. Да вроде как и повода не было, с чего ему со мной связываться?
— Ну мало ли. Вы не знаете, он на чем к эсминцу уехал?
— Вроде как на квадрике. Во всяком случае, планетарный вездеход стоит ровно там, где его вчера поставили вы, господин Заславский.
— Спасибо, Ци. Что-то не так на станции?
— Да, честно говоря, пока сама не понимаю. Почему-то вдруг начали сбоить беспроводные терминалы. То один, то другой выдают в общую сеть полную чушь, а при попытке удаленной настройки — выключаются.
— Полную чушь… Полную чушь… Вот что, Ци, будьте так добры, обесточьте беспроводные терминалы через… Через три часа тридцать минут. Полностью. Чтобы работа осуществлялась только в условиях жесткого подключения, хорошо?
— А с чего вдруг?
— Просто сделайте это, пожалуйста. Я потом попробую вам все объяснить. Договорились?
— Ладно, отключу. Но запись в журнале будет о том, что это сделано по вашему приказу, Макс.
— Конечно, о чем разговор? — Макс не возражал. Его грызли предчувствия, а им он привык верить. Оставив китаянку дальше укрощать технику, Заславский очень быстрым и размашистым шагом двинул к выходу наружу.
Снаружи было хорошо. Дожди кончились, похоже, и яркое светило по имени Неккар вознамерилось щедро напитать Светлую своим теплом чуть ли не впрок. Макс прищурился, выйдя наружу из коридоров базы, где освещение отличалось изрядной сбалансированностью.
Дурень гордо сверкал бронированными боками, напоминая огромного, лоснящегося быка. Или лося. Или оленя. В любом случае, с разведенными в разные стороны прожекторными фермами в головной части, явно напоминал какой-то крупный рогатый скот. Макс фыркнул, поймав себя на этой ассоциации, подошел к транспортеру и залез внутрь. Оказавшись в кессоне, он закрыл за собой люк и запустил систему выравнивания давления. Цифры на дисплее перед глазами показали нулевую процентовку разницы, и довольный Дурень открыл внутренний люк, позволяя Максу войти. Интересная, блин, система — подумалось командиру форматировщиков. Вот через верхний люк можно скакать туда-сюда без всяких кессонов и прочих приблуд герметичности. А вот через боковой — будьте любезны, уравняйте давление, пройдите фильтрацию. Видимо, подразумевается, что верхний люк — аварийный, и скакать через него будут только в крайнем случае. Но почему же тогда ни в одной инструкции (а к Дурню их прилагалось три, на пяти языках каждая) об этом ни слова не сказано?
Зайдя внутрь, Заславский, вместо того чтобы просто сесть в кресло водителя и поехать, вдруг уселся прямо в проходе из грузопассажирского отсека в операторский и задумался. Внутри сознания внутренний голос матерился, уповая на нехорошее предчувствие, но Макс никак не мог понять, что ж ему не нравится. Но, если верить внутреннему голосу, что-то определенно шло не так, и Заславский не мог понять, что именно. Какая-то неправильность, какая-то опасность, какая-то малозаметная, но очень важная деталь все ускользала и ускользала.
Макс встряхнул головой, выругался витиевато, пользуясь тем, что нет никого вокруг и никто этого не слышит, встал и направился в грузопассажирский отсек. Там он подошел к оружейному шкафу, открыл его и некоторое время рассматривал ассортимент ручного оружия в этом самом шкафу представленный. Плазмобой, например, висел ближе всего, но эта тяжелая и неудобная конструкция Макса не прельщала. Лазерное ружье, неизвестно кем, когда и зачем придуманное, — точность отличная, толку никакого, годится только по небронированным целям и то не по всем. Тоже неинтересно. Импульсная винтовка Северова, калибр 5.45, — все бы хорошо, но… А что, собственно, «но»? Магазин на 60 выстрелов, убойная сила вполне приличная, вес и размер вполне адекватны. Макс взял ИВС, порылся немного в контейнере с боеприпасами, снарядил три магазина — один бронебойными пополам с трассирующими, один экспансивными пополам с трассерами и еще один мрачными патронами с маркировкой «А» — патроны с обедненным радиоактивным материалом, адская штука. И когда ИВС оказалась заряжена, подготовлена к бою и в руках — Макса вдруг «отпустило». Гадкое дурное предчувствие отошло на второй план, как будто затаилось. Заславский закрыл оружейный шкаф и прошел в операторский отсек. Усевшись в кресло водителя-механика, он поставил винтовку на пол, прислонив к своему креслу. Потом подумал и положил ее в соседнее кресло, довернув его вокруг оси таким образом, чтобы оружие моментально оказалось в руке, если что. И только после этого запустил ходовой реактор Дурня, давая транспортеру прогреть системы перед движением. Выждав несколько минут, Макс дождался, когда все индикаторы всех ходовых систем загорятся одобряющим зеленым светом, и резво тронулся, набирая скорость.