О, этот год можно назвать годом смерти двух примечательных персон. Или годом двух великих ссор. Или годом двух великих примирений. Выбирай, как лучше сказать, а я поведаю обо всем по порядку. Сначала вернемся к Франции, которую мы оставили, если помнишь, раздираемой на части. Генрих Наваррский принял католичество, предпочтя получить французскую корону, чем оставаться верным протестантом. Его принял Париж, но испанцы и католическая лига никак не успокаивались, продолжая вести против Наварры войну. Ее Величество искала в Генрихе союзника. А тот, кто против Филиппа, вполне сойдет за союзника Англии. Однако в первую очередь французский король желал своей измученной распрями стране мира.

Филипп испанский, погрязнув в долгах, сам предложил Генриху заключить мир. Он не имел возможности продолжать военные действия. А потому в начале года королева забеспокоилась: союз Франции с Испанией совершенно не был в ее интересах. Тем более Филипп отказывался признавать независимость Нидерландов и идти на уступки английской королеве. Написав несколько писем французскому королю и не добившись взаимопонимания, королева намеревалась отправить в Париж посольство с целью удержать «брата» Генриха от непродуманного и поспешного шага. Ехать во Францию вызвался Роберт. Он лично знал Наварру и даже, можно сказать, с ним дружил. С собой Роберт хотел взять графа Саутгемптона. Генри, обладавший более спокойным нравом, чем Роберт, умудрился в начале года поссориться с королевой. Она прогнала его со двора, велев более не появляться во дворце. Саутгемптон собирался переждать, пока королевский гнев утихнет, пребывая с посольством в Париже.

– Опять Сесил, – Роберт ворвался ко мне в дурном настроении.

– Что случилось? – я оторвалась от созерцания новорожденного сына и посмотрела на взъерошенного брата.

– В Париж едет Сесил! Она опять переменила свое мнение, и не в мою пользу. Старый дурак Берли настоял на своем. Если он сам не уйдет в могилу, его придется вызвать на дуэль, – Роберт распалился и схватился за эфес шпаги.

– Лорд Берли вовсе не дурак, – вступилась я за старика. – Он давно и преданно служит королеве. Что тебе сказала сама Елизавета?

– Ничего! Просто поставила перед фактом: посольство возглавляет Сесил, а я остаюсь здесь. Представь себе, я буду заменять его на посту Государственного секретаря. Буду писать бумажки!

– Как здорово, Роберт! Ты же хотел быть назначенным на эту должность. Ты имеешь возможность показать свои способности не только на поле боя, – наверное, я бы радовалась всему в тот момент, забавляясь с младенцем, но я и вправду считала назначение Роберта, пусть временное, хорошим знаком.

Сесил-младший отлично знал характер графа Эссекса. Он потратил перед отъездом массу времени, уговаривая заменить его на почетной должности секретаря. Я удивлялась терпению и выдержке Сесила. Он унаследовал у отца все черты, необходимые для продвижения и службы при дворе. Роберт не смог устоять. Он принял предложенный временный пост и никого на дуэль вызывать не стал. Правда, с королевой Роберт разговаривал все фривольнее.

«Долго ли она будет терпеть его характер?» – спрашивала я себя.

Податливость Роберта вскоре нашла объяснение. Саутгемптон выправил себе бумаги для выезда из Англии. Несмотря на замену Роберта на Сесила Генри по-прежнему собирался в Париж.

– Саутгемптон пошпионит для меня, – проговорился в начале февраля Роберт. – Сесилу не удастся проворачивать свои дела с Генрихом за моей спиной и без моего ведома.

Я лишь пожала плечами. Роберт возомнил себя чуть ли не королем Англии, пытаясь влиять на ход переговоров с французским королем. Роберта ничего не смущало. Он проводил день за днем в беседах с другом, давая наставления и планируя действия, направленные против Сесила.

– Чарльз, если граф сорвет переговоры с Генрихом, разве это правильно? – меня все же беспокоило неразумное поведение брата. – Должна выиграть Англия и английская королева, а не тот или другой ее фаворит.

– Верно. Роберт пытается очернить Сесила за счет Англии. Хотя, я думаю, Саутгемптону не удастся предпринять ничего важного. Да и голова его занята не политикой.

Тут я согласилась с Чарльзом. Граф бежал из Англии из-за ссоры с королевой. А вот причиной ссоры послужила непрекращающаяся любовь Генри к Элизабет Вернон, о которой я уже упоминала в своем рассказе. То есть, конечно, граф не стал честно признаваться в своих чувствах к фрейлине королевы самой королеве. Но он заметно нервничал, комплименты Ее Величеству у него иссякли. Он позволял себе резко ей отвечать, не думая о словах. Конечно, на него повлияло и поведение лучшего друга. Чувствуя себя под защитой Роберта, Саутгемптон решил, что снисходительность королевы распространяется на него тоже.

Шестого февраля посольство выехало из Англии. Роберт приступил к обязанностям Государственного секретаря. Страсти на время утихли.

Через месяц Роберт с гордостью поведал: графа Саутгемптона представили королю Франции.

– Думаешь, он сможет повлиять на Генриха? – я не понимала подобной гордости за друга. Ее можно было объяснить лишь данными графу поручениями.

– Ты недооцениваешь Саутгемптона! – вскрикнул Роберт и тут же подтвердил мои опасения: – Я уверен в его действиях. Он способен не только устраивать спектакли и сочинять стихи.

Посольство оставалось в Париже еще месяц. Генрих развлекал англичан, охотно принимал их у себя, согласно кивал, подтверждая неугасимое желание не разрывать братского союза с Англией. Территории на севере Франции оставались камнем преткновения в беседах с королем. Тем не менее все соглашались – оставлять их в руках испанцев нельзя.

От Саутгемптона приходили восторженные письма. Он наслаждался жизнью вдали от дома и пока возвращаться не собирался. А вот Сесил, насколько я понимала, скоро появится в Лондоне. Его миссия затянулась: Генрих отказывался давать твердое обещание воздержаться от подписания договора с Испанией. С другой стороны, он утверждал: это не нарушит отношений с Елизаветой. Время уходило, но ничего иного добиться от Наварры было невозможно.

Чарльз не считал миссию Сесила невыполненной, а роль графа так вообще не рассматривал как сколько-нибудь значимую:

– Добиться конкретных обещаний невозможно. Франция слишком устала от многолетней войны. Король прав. Он думает о своей стране, о своем народе. Уверен, Генрих будет стараться ни с кем не портить отношения. Я также уверен, Сесил сделал все, что смог. Посмотрим, как пойдут дела дальше. А граф развлекается, забыв про обещания, данные Роберту. Судя по его письмам, он останется во Франции. Сесил возвращается без него.

Так и случилось. В начале апреля Сесил вместе с посольством прибыл в Лондон. Граф Саутгемптон написал Роберту примерно следующее:

«Я подожду, пока гнев Ее Величества не уляжется окончательно. К тому же я попытаюсь довести данное Вами поручение до конца. Оставшись во Франции в одиночестве, без известной Вам персоны, я смогу повернуть дело в нужную сторону…»

Роберт доверял другу и не сомневался в его усердии. Странное впечатление порой производил на меня брат: открытый, смелый, резкий в своих порывах, часто грубый. Получив прекрасное образование, последнее время он походил на неотесанного крестьянина, а не на графа. С другой стороны, Роберт отличался странным отношением к друзьям: он верил им безоговорочно, защищая их и пытаясь добывать для них должности и титулы. Этим он скорее вредил и им, и себе. Королеве не нравилась прямолинейная манера Роберта настаивать на назначениях своих друзей. Чем более он настаивал, тем более Ее Величество упрямилась. В итоге должность и титул получал кто-нибудь другой.

Друзья, конечно, любили Роберта. Они следовали за ним повсюду, восторженно глядя на своего предводителя. Но они не имели ни власти, ни знакомств при дворе, необходимых для собственной защиты и поддержки друга.

Буду справедливой, в домах Роберта всегда толпились люди. Им восхищались ровно настолько же, насколько не любили. Завистников у него хватало. А королева больше все же прислушивалась к мнению лорда Берли и других проверенных годами подданных. Молодые, резкие в суждениях фавориты ценились за умение говорить комплименты. Когда они пытались перейти эту грань, их ставили на место.

– Это нормально, – рассуждала я вслух, оставаясь наедине со своим Чарльзом. – Королева не становится моложе, а фавориты взрослеют. Им нужно добиться большего, чем то, что они имели в юности. Тогда одно только присутствие возле королевы делало их значимыми в собственных глазах. Сейчас Роберт и его друзья жаждут подвигов и громких званий. Королева? Она остается преданной тем, кто был с ней с самого начала. С детства или юности. Возьми лорда Берли. Он служил ей с тех пор, как она юной принцессой росла в удалении от двора и когда мало кто мог предположить, что Елизавета станет королевой Англии. Кто такой для нее мой брат? Роберт всего-то около десяти лет при дворе. Наивный мальчик, представленный королеве графом Лейстером. Мне кажется, она многое ему прощает лишь в память о любимом Дадли.

С годами становишься мудрее и глупее одновременно. Я судила по себе: мудрость граничила с безумием. Я считала каждый день, проведенный вместе с Чарльзом, и в то же время совершенно не обращала внимания на завистливый шепот, раздававшийся за моей спиной.

– Сестра графа Эссекса, – шипели «змеи», – открыто живет вместе с любовником при живом муже. Сестре фаворита позволено все!

* * *

Франция и Испания подписали соглашение о мире в Вервене второго мая. В городке близ Фландрии Филипп согласился по договору о мире отдать Генриху Наваррскому Кале. Никакого союза против Англии заключено не было. Испанский король, страдающий от болезней, под гнетом долгов, в которые погрузилась его страна, пошел на некоторые уступки французскому королю. Оба считали невыгодным дальнейшее продолжение военных действий.

В то же время Роберт зачем-то вознамерился вернуть мать ко двору.

– К чему тебе заставлять королеву принимать маму? – задала я мучивший меня вопрос.

– Если королева принимает меня, значит, должна позволить и матери появляться при дворе. – Роберт напоминал мне в тот момент напыщенного индюка, но вслух я об этом говорить не стала.

– И что? Маме позволили приехать?

– Только вообрази себе, да! Позволили. Ты не представляешь, насколько я способен влиять на королеву. Вы все думаете, она еще в силах управлять своими фаворитами, как шахматными фигурами. Ошибаетесь! – Роберт поднял указательный палец и поводил им перед моим носом. – Она стара. Цепляется за молодость, которой давно нет.

– Ты жесток, Роберт, – я не ожидала от брата таких слов. – Разве не благодаря Ее Величеству ты достиг того, что имеешь? Разве не она помогала тебе?

– Я всего достиг сам, Пенелопа. Странно ты рассуждаешь. И без королевы я бы выделился среди прочих, – Роберт нахмурился.

И опять я сравнила его с ребенком, взбалмошным и невоспитанным. Ребенком, которого любят и балуют. А он хмурился и хмурился, теребя отросшую бороду.

– Пенелопа, прости, – неожиданно произнес он. – Мне обидно за маму.

– Твоя жена тоже отлучена от двора. Почему ты не пытаешься заставить королеву встретиться с Френсис?

На мой вопрос у Роберта ответа не было. Мы оба знали, Френсис более не живет в его сердце. Да и с мамой у Елизаветы свои счеты. Уговорить Ее Величество принять Летицию Нолис – графиню Лейстер? Весьма непростая задача. Оказалось, королева, несмотря на «старость», обыгрывала Роберта. Ну, или, по крайней мере, играла вничью…

В конце весны мама приехала в Лондон. Она поселилась у меня в доме, потому что у Роберта все же было слишком шумно. Ежедневно мы являлись с ней в Гринвич в застекленную галерею дворца, куда могла заходить только сама королева. Каждый день мы просиживали там по несколько часов, но в конце концов к нам подходили одна из фрейлин либо слуга, чтобы доложить:

– Ее Величество подойти не может. Дела государственной важности. Просит прийти завтра и приносит извинения.

Мы уходили ни с чем. Роберт возмущался и вновь приходил к королеве с просьбой увидеться с матерью.

– Мама, может, не стоит проявлять настойчивость? – сказала я ей под конец недели. – Зачем тебе это нужно? Ты сама не испытываешь к Елизавете большой симпатии.

– Боюсь, меня не похоронят возле графа, – призналась мама. – Я умру, и Елизавета из мести разлучит нас в нашем последнем пристанище.

– Но если она не помешала тебе похоронить Дадли возле дома, то почему она не позволит тебя хоронить возле графа? – я недоумевала.

– Она мне мстит. Никогда не простит, – в мамином голосе я не слышала ни единой нотки раскаяния или грусти. – Я привезла ей в подарок украшение, – мама достала небольшую шкатулку. – Роберт договорился о торжественном обеде. Завтра. Там соберется много людей. Скорее всего, королева придет. Хотя бы мне удастся подарить ей драгоценности.

К обеду собрался, действительно, весь двор. Роберт расхаживал по залу в расшитом камзоле, явно нервничая. Стол был готов. Для королевы поставили высокое кресло, и оно пока пустовало.

– Ее Величество просит начинать обед без нее! – объявил вошедший в комнату слуга.

Придворные зашептались, оглядываясь на Роберта. Он поспешно вышел из комнаты. Остальные принялись за еду…

Стало ясно – маме надо уезжать. Елизавета принимала Роберта, иногда вежливо разговаривала со мной, расспрашивая о здоровье детей. Однажды после торжественного обеда я осмелилась спросить про маму, которая пока оставалась в Лондоне:

– Летиция Нолис, моя мать, привезла вам подарок и испрашивает соизволения встретиться, чтобы поцеловать вашу руку и вручить его, – еле слышно прошептала я, страшно волнуясь.

В отличие от чувств, которые испытывал к Ее Величеству Роберт, мне королева внушала страх и уважение. Молчать в ее присутствии я могла спокойно. Говорить… О! Вот это уже мне давалось сложнее.

– Леди Рич, ваша мать может вместе с вами прийти завтра в южную галерею.

Я не поверила своим ушам.

– Мама, завтра идем во дворец. Думаю, королева пройдет через галерею. Ты все-таки с ней увидишься.

В самом деле, Ее Величество прошла, гордо выпрямив спину, мимо нас. Мы преклонили колени. На минуту Елизавета задержалась возле мамы. Летиция склонила голову и поцеловала протянутую руку. Затем вручила шкатулку. Королева, не сказав ни слова, пошла дальше. Вслед за ней, не оборачиваясь, прошелестели юбками фрейлины.

Все попытки Роберта добиться повторной встречи успехом не увенчались. Мама уехала. А меня охватывало все более сильное предчувствие: королева не желает играть по правилам брата. Приняв от мамы подарок, она унизила ее еще больше, показав, насколько презирает и не считает нужным общаться.

Роберт не замечал еле заметного охлаждения к собственной персоне. Я пыталась убедить себя, что это – мои фантазии, никакого охлаждения нет и королева относится к Роберту по-прежнему. Она прощает ему грубоватые шутки, скользкие замечания, частое отсутствие во дворце. Она всегда отправляла к Роберту слуг справиться о его здоровье, а то и приходила сама. Что заставляло меня осторожно догадываться: это лишь остатки чувств, которые королева внешне пока проявляет, а внутри уже готова расстаться со своим фаворитом?

Пожалуй, королеву выдавал взгляд. Умный взгляд мудрых глаз, все понимающий, но далеко не все прощающий. Двор раскололся надвое. Королева, видимо, не хотела открыто отдалять Роберта: слишком многие его не просто любили – обожали. Простые люди на улице часто приветствовали графа Эссекса, как героя. Кадис не забыли. Последние неудачи не испортили впечатления. Тем более внешне Роберт как нельзя лучше подходил на роль победителя сражений. После Кадиса он стал отличаться от остальных придворных, следуя моде только в одежде.

Иногда за спиной королевы Роберт и вовсе позволял себе откровенные оскорбления, касавшиеся ее возраста и внешности.

– Пойми, Роберт, – пыталась я вразумить брата, – рядом с тобой есть люди, которые при первом же удобном случае предадут тебя и доложат королеве о твоих выходках. Да и зачем оскорблять женщину, которая является королевой Англии? Твоей королевой. Она – Тюдор, не забывай. В ней течет кровь Генриха – человека, скорого на расправу.

– Пусть пудрится поменьше! – Роберт расхохотался. – Старая женщина, забывшая про возраст, флиртующая с молодыми мужчинами. Она смешна! Пытается мне указывать что делать. Я сам знаю. И я сумею убедить ее и Тайный Совет, в котором заседают такие же выжившие из ума старики: надо собираться в поход против Филиппа. И прекратить твердить об Ирландии.

– Ты же раньше вроде не замечал ни пудры, ни париков. Намного ли Ее Величество была моложе, когда вы познакомились? Она выглядела не девочкой, какой ее помнил Дадли.

Мне стало обидно за Елизавету. Издалека она и сейчас выглядела молодой: стройная с прямой спиной, в рыжем парике, в котором, естественно, не проглядывался ни единый седой волос. Вблизи, конечно, возраст выдавало лицо. Но я искренне восхищалась выносливостью королевы. Она, как и раньше, способна была весь день ехать на лошади во время охоты или ходить пешком по аллеям парка, утомляя до крайности своих более молодых приближенных, которые плелись за ней вслед. Несмотря на столы, ломившиеся от еды, Ее Величество никогда много не ела.

Во многих домах по моде вставали поздно, к полудню. После сразу сытно обедали, а вечером ужинали. Королева вставала рано, гуляла и в семь утра завтракала. Завтрак для нее часто становился самым плотным приемом пищи. Королевскую привычку мне перенять никак не удавалось. И когда я должна была являться во дворец к завтраку королевы, сильнее пытки нельзя было придумать…

– Пенелопа, люди меняются, – Роберт нахмурился и перестал улыбаться. – Я стал другим. После Кадиса мне сложно оставаться прежним.

– Ах, Кадис! Роберт, тебе надо уже перестать вспоминать так часто о Кадисе. Он – в прошлом. Твои главные победы впереди.

– Не смей так говорить! – глаза брата сверкнули из-под нахмуренных бровей. – Память о Кадисе никогда не умрет в моем сердце!

* * *

Наступило жаркое лето. Я старалась бывать в душном Лондоне пореже. Королевский двор расположился в Гринвиче и его окрестностях. В столице вспыхивали болезни. Не прекращающийся голод заставлял людей стекаться в Лондон. И в бедных частях города, где в воздухе вечно стоял ужасающий запах, который источали немытые тела горожан и канавы с отбросами, болели и умирали куда чаще, чем в богатых домах. Трупы не успевали вывозить и хоронить. В Лондоне опять заговорили о чуме. Страшное слово гнало прочь лишь тех, у кого были силы и возможности передвигаться.

Чарльз говорил:

– В Лондоне всегда, даже в самые худшие годы, оставались люди. Я слышал разные истории. Некоторые заколачивали двери и окна, надеясь, что чума в таком случае не залезет внутрь. Так жили месяц и больше, не выходя на улицу, в темном доме. Иногда умирали, а соседи, вернувшись, взламывали двери и обнаруживали разлагающиеся трупы. Другие не сидели в доме, потому что дома у них не было. Они ходили по городу, грабили чужие жилища, пили и ели из запасов, сделанных бросившими дом хозяевами.

У меня мурашки бежали по коже от подобных рассказов. И ночью иногда снились блуждающие по городу люди с сумасшедшим огнем во взгляде и с всклокоченными бородами. Отчего-то они походили внешне на рассерженного Роберта. Я просыпалась с бьющимся сильнее, чем обычно, сердцем и плохими предчувствиями.

В июле разразился скандал. Роберт перестал сдерживаться и повел себя совсем неподобающим образом в присутствии королевы, адмирала Говарда, Сесила и лорда Берли. Обсуждение касалось Ирландии…

Я помню, как отец ездил в Ойстер наводить порядок. Север Ирландии всегда оставался местом, где выступали против Англии. Вешали, убивали, сажали в тюрьмы одних, на их место мгновенно становились другие. За последние годы лучше не стало. О’Нейл, возглавлявший сопротивление, получил от Елизаветы титул графа Тирона. Он не отказался от предложенной чести. Но шпионы докладывали, О’Нейл продолжает переписываться с Филиппом, уговаривая его совместно выступить против Англии. Провалившаяся прошлогодняя попытка высадиться в Ирландии не охладила их пыла.

Английские войска в мятежной варварской стране возглавлял сэр Джон Норрис. Он предложил О’Нейлу прекратить сопротивление. Взамен обещал вывести английских солдат с севера. О’Нейл согласился. Как только солдаты ушли, он, по своему обыкновению, вновь поднял оружие.

Королева назначила своего нового представителя, лорда Бороу. Сэр Джон Норрис оказался у него в подчинении и вскоре после назначения Бороу скончался. Двор шептался: сэр Джон умер от расстройства. Он посчитал, что более ему королева не доверяет и не считает его достойным представителем Англии.

Лорд Бороу начал управление с жестокой атаки на бунтовщиков. Не без потерь ему удалось взять форт Блэкуотер, самое укрепленное место ирландцев. Развить успех лорд не успел и умер от полученных ранений. Власть перешла к графу Ормонду. О’Нейл, никем не преследуемый, в свою очередь осадил форт. Отправленное Ормондом войско потерпело поражение, какого, как утверждал Чарльз, не знали еще англичане в Ирландии. Погибло более полутора тысяч человек, а форт мгновенно сдался О’Нейлу. Победитель злорадствуя, заявил о неподчинении королеве Англии. Ни на каких условиях он не собирался заключать с нами союз, продолжая держать оружие наготове в ожидании помощи от короля Испании…

Так вот, разговоры о положении дел в Ирландии в последнее время оставались главным предметом обсуждения в Совете. Шансы Роберта отвлечь внимание королевы от этой насущной проблемы были невелики. Лорд Берли, несмотря на день ото дня ухудшающееся самочувствие, очередную идею Роберта, касавшуюся нападения на Испанию, отвергал. Королева так же считала: дешевле сломить сопротивление в Ирландии, чем опять собирать флот. Тем более вести из Испании приходили обнадеживающие: страна обанкротилась окончательно, у Филиппа отсутствовали средства на строительство и ремонт кораблей. К тому же бывшие его союзники, понаблюдав за провалом предыдущих кампаний, отказывались принимать участие в снаряжении новых испанских Армад.

Поняв, что не находит у присутствующих поддержки, Роберт принялся спорить о назначении нового командующего английскими войсками в Ирландии. Казалось бы, на эту должность прочили нашего родственника, дядю сэра Уильяма Нолиса. В свое время дядя воевал в Голландии с графом Лейстером. Мама приходилась родной сестрой сэру Уильяму. Но королева умела не обращать внимания на подобные мелочи: при дворе кто только не состоял друг с другом в родстве. Ее Величество никогда не забывала тех, кто дружил с графом Лейстером и кого он выделял.

Невзирая на родство с сэром Уильямом, Роберт настаивал на назначении сэра Джорджа Кэроу. Сэр Джордж долгое время служил в Ирландии. Королева признавала его заслуги и даровала ему рыцарское звание. Он даже отказался от поста посла во Франции, желая остаться в Ирландии. Но в девяносто втором году сэр Джордж вернулся в Англию, получив от королевы новое назначение. Как он познакомился с Робертом? В Кадисе! Вот только дружбой их отношения никак нельзя было назвать.

Сэр Джордж скорее являлся другом лорда Берли и поддерживал его сына Сесила. Совместные с Робертом походы в Кадис, а затем к Азорским островам не сделали их ближе. Роберт постоянно подозревал Кэроу в шпионаже и отстаивании интересов Сесила. Зачем же Роберту понадобилось настаивать на назначении сэра Джорджа в Ирландию?

– Я хочу убрать с дороги этого хвастливого выскочку! – объяснял брат. – Одним другом Сесила меньше!

А незадолго до описываемого мною события Кэроу оскорбил Роберта, и дело почти дошло до дуэли. Вмешались все: королева, Сесил, Берли. Драться соперники не стали. Однако упрямый, злой Роберт просто так сдаваться не стал. Он не думал, что королева будет настаивать на своем выборе. Ведь сэр Джордж на самом деле прекрасно знал Ирландию и отличался безжалостным, жестоким нравом…

Королеву убедить не удавалось. Порой она тоже бывала упряма под стать Роберту.

– Решение принято, граф Эссекс, – объявила Елизавета, поджав губы. – Сэр Джордж достаточно послужил в Ирландии. Он мне нужен здесь, в Лондоне. А ваш дядя вполне способен справиться с задачей. Граф Лейстер был о нем высокого мнения.

И тут Роберт, крайне раздраженный и неспособный более аргументировать свое мнение, повернулся к Ее Величеству спиной и презрительно рассмеялся. Королева вскочила с кресла, стремительно подошла к Роберту и надрала ему уши. Да, да! Именно так! Порой, когда мои сыновья начинают особенно шалить, я делаю так же. Им это ужасно не нравится. Роберту тоже не понравилось. Еще бы, при врагах, которые и так постоянно искали повод унизить Роберта или указать ему на ошибку, получить такую выволочку!

– Пойдите вон и повесьтесь сами! – крикнула королева.

Роберт возмутился, кровь вскипела в его жилах и он схватился за шпагу. Говард шагнул между ним и королевой, не давая Роберту приблизиться к ней.

– Если бы на вашем месте стоял Генрих Восьмой, даже ему я не простил бы подобного унижения! – прокричал Роберт из-за спины адмирала и побежал прочь из дворца.

Слухи быстро распространяются среди придворных. О неслыханной дерзости графа Эссекса тут же стало всем известно. Простит ли королева Роберта? Меня лично волновал именно этот вопрос. Брат явно не понимал, что делает. Рисковать не расположением Ее Величества, а жизнью – не слишком ли велика плата за расстановку сил при дворе? Если раз королева крикнула «повесьтесь», то не велит ли она своим слугам в следующий раз выполнить приказ?

Случившееся, напротив, убедило Роберта в безнаказанности. Как ни странно, он не раскаивался в содеянном ни секунды.

– Извиниться? – вопрошал он. – За что? Я прав! – безумный огонь его глаз убеждал без всяких слов: он не лукавил, он искренне верил в собственную неуязвимость.

Могла ли Елизавета прощать бесконечно? Могла ли она постоянно идти навстречу пожеланиям фаворита? Уверенности мне не хватало.

– Роберт, ты не король и никогда им не будешь, – слова сами вырывались наружу. – Если и доказать родство матери с Генрихом, отцом Елизаветы, тебе никогда не занять этот трон. А доказать родство нам, так или иначе, не удастся.

– Ты глупа, Пенелопа. С годами я вижу это все яснее. Твоя логика сходна с размышлениями матери и Френсис. Дороти, по крайней мере, не претендует на суждения, не дает советов.

Ох, как ошибался брат! Дороти претендовала на суждения. Ее мягкий характер позволял высказывать свое мнение мне и не пытаться навязывать его брату. На деле оно несильно отличалось от моего, маминого и в меньшей степени Френсис. Именно жена, как ни странно, не перечила мужу. Видимо, просто оттого, что не виделась с ним месяцами. Она жила своей жизнью, не участвуя в делах Роберта. Изредка Френсис появлялась у мамы, привозя в гости сына. Сейчас оба ребенка Роберта учились в Кембридже. Они сдружились. Роль родителей и мамы для них становилась все менее значимой.

– Тебя простят, Робин, в последний раз, – отчего я произнесла эту фразу, сама не знаю. Холод сковал душу и сердце. Надвигалась трагедия, которой, увы, никто не способен был противостоять.

Жаркое лето душило. Несмотря на постоянное пребывание за городом в компании Чарльза и детей, я не чувствовала себя в безопасности. Над Робертом сгущались тучи. Ночами он снился мне маленьким мальчиком, сидевшим в ногах у матери возле камина. Она взъерошивала его кудри и рассказывала истории из своего прошлого. Слов я не слышала. Сон медленно рассеивался, оставляя горький осадок в душе.

– Повесьтесь сами! – эхом отдавались слова королевы. – Повесьтесь сами!

Ужас сковывал меня по рукам и ногам. Казалось, пыткам не будет конца. В какой-то момент я поняла, что боюсь за себя.

– Чарльз, – разбудила я любимого, – если Роберт окажется в немилости у королевы, в немилости окажусь и я. Мы не сможем открыто жить вместе. А что станется с нашими детьми? – к тому моменту у нас родились сын и дочь.

– Не беспокойся, – Чарльз провел рукой по моим волосам. – Твой муж даст развод. Если не даст, то мы все равно будем вместе. Детей я признал. Незаконнорожденными они не будут. Найдем им титул, звание и место при дворе.

Мне передавалась уверенность Чарльза, и я спокойно засыпала снова. Наше совместное будущее виделось чем-то неизменным, неподвластным переменам. Его присутствие делало меня спокойнее. Я реже задумывалась о судьбе брата, надеясь на лучшее. Сам Роберт спокойствию не способствовал. Его поведение казалось мне странным, необдуманным, самоуверенным. Чарльз не пытался его оправдывать. А с другой стороны, он, к сожалению, не видел для него будущего.

– Жизнь ломает людей, – размышлял он, – но для Роберта все складывалось хорошо. Несмотря на отношение королевы к твоей матери, его она всегда любила.

– Искренне любила, – добавляла я с горечью.

– У Роберта остался шанс сохранить благосклонность королевы. Ее что-то удерживает от последнего шага. Других уж давно б отлучила от двора.

– Чарльз, ты читаешь мои мысли! – воскликнула я. – Вот задумываюсь, отчего Ее Величество постоянно прощает Робина! Мы не знаем какого-то секрета?

– Возможно, – Чарльз кивнул. – Твоей матери виднее. Секрет существует. Разгадка на поверхности. Просто так терпеть подобные выходки Ее Величество не станет.

– Любовь? – наивно предположила я.

– Любовь здесь, конечно, играет определенную роль. Даже не исключено, одну из главных. Но не так играет, как мы видим со стороны. В любом случае Роберту стоит быть поосторожнее. Печально, но мой совет бесполезен. Твой брат словно выясняет, до каких пор его будут терпеть, что он может себе позволить. Когда он это выяснит, станет слишком поздно.

Слова Чарльза звучали как зловещее предсказание. И хотелось бы не верить, да не получалось. Тучи собирались на небосклоне, заслоняя яркое солнце, пытавшееся изо всех сил освещать грешную землю. Я молилась, понимая: Роберт испрашивать прощения не станет ни у королевы, ни у Господа Бога.

– Иди и повесься сам, – резкие слова колокольным звоном отдавались в ушах.

Роберт выполняет приказ – готовит веревку, готовит эшафот. Его голова в его руках, но он снимает ее с плеч и спокойно отдает на растерзание толпы. Оставалось надеяться на одно: на перстень, что подарила ему королева. В последний час он передаст кольцо, и она вновь помилует своего непутевого фаворита…

Не только мы с Чарльзом волновались за судьбу Роберта. Один из друзей писал ему, уговаривая не терять времени и просить прощения у обиженной им королевы. Роберт ответил с присущей ему прямотой. Но письмо было вежливым и полностью соответствовало этикету. Видимо, брат остыл и не стал на бумаге выражать свои мысли так, как мог бы выразить их вслух. Прежде чем отправить адресату, письмо Роберт мне зачитал при встрече:

«Вы пишете, я должен сдаться. Я не могу признаться в вине, которую не чувствую, я должен быть справедливым. Я слишком много должен правде и не могу признать неискренность правдой или правдой вранье. Явился ли я причиной ссоры, спрашиваете вы, причиной скандала, который учинил? Я не явился причиной, по крайней мере, в той степени, в которой гнев обрушился на мою голову. Я терпеливо сношу все и тонко чувствую все, что получил в результате скандала. Не более. Когда несправедливость вершится надо мной, требует ли Господь, чтобы я просил прощения? Почему я не могу не делать этого? Разве земная власть является безусловным законом? Разве к подданным не относятся порой несправедливо? Разве всегда правы короли? Простите меня, простите, но я никогда не смогу принять эти принципы. Пусть те, кто хочет получить выгоду от королей и королев, показывают, что у них отсутствуют чувства и они не обижаются на оскорбления. Пусть они признают абсолютную власть на земле. Это не значит, что существует абсолютная власть на небесах. Что касается меня, ко мне отнеслись несправедливо и я ощущаю это. Причины моего поведения – исключительно благонамеренные. Я уверен! И что бы ни случилось, власть имущие на земле никогда не смогут показать бо́льшую силу, чем я показываю в страданиях, которые могу перенести».

Другие друзья, я и Чарльз, даже мой муж и мама, которая и сама находилась не в самом лучшем положении, умоляли Роберта вновь появиться во дворце и просить у королевы прощения. Ее Величество понимала, как обидела Роберта, и замечала его отсутствие. В итоге она отправила к брату его друзей, велев передать, что сэр Джордж отправляется в Ирландию, а наш дядя, сэр Нолис, вовсе не желает этого назначения и остается к услугам племянника.

Как бывало ранее, Роберт внял мольбам и просьбам. Он явился во дворец. Я видела, более королева не относится к нему как к любимому фавориту. Скорее она смотрит на него с опасением, как на угрозу трону. Былое взаимопонимание восстановить не удалось…

* * *

Смерть лорда Берли не застала нас врасплох. Старейший советник королевы болел, но никогда не показывал, насколько плохо себя чувствует. Незадолго до кончины он продолжал споры с Робертом. В основном они касались Испании. Роберт настаивал на военных действиях против Филиппа. Лорд Берли, напротив, считал, что власть Филиппа сама по себе идет к концу и можно заключить честный мир благородно и не подвергаясь опасности. Лорда Берли утомляли долгие и бесплодные споры с Робертом, который жаждал военной славы.

Последним достижением лорда Берли не стало заключение выгодного мира с Испанией, против которого выступали слишком многие, кто поддерживал стремление графа Эссекса продолжать войну. Нет, лорд Берли сумел сделать другое: он договорился с Голландией о выплате тех сумм, которые королева одалживала гёзам. Также королева более не выплачивала им ежегодную сумму на оборону.

Устав от государственных дел, в семьдесят восемь лет лорд Берли скончался. Он служил королеве около сорока лет. Его всегда отличало здравомыслие и спокойный характер. Лорд Берли не менял своих взглядов, веры и мнения. Когда умерла жена лорда, он заметно погрустнел. И уверена, ее смерть ускорила его кончину. Несмотря на разногласия, он всегда старался поддержать Роберта, не предавая сына своего умершего друга, стараясь помочь ему в трудных ситуациях, возникавших при дворе.

Так же предан он был и Елизавете. При жизни графа Лейстера Берли делил с ним влияние и власть. Враждебность, порой возникавшая между ними, не мешала Берли вести дела. Поговаривали, лорд Берли всегда пользовался своим положением и брал деньги из казны, чтобы положить их в собственный карман. Прекрасный дворец, выстроенный им возле Лондона, привлекал внимание завистников. Тем не менее никто не сумел уличить лорда Берли в краже. Он скрупулезно записывал свои расходы и доходы, будучи всегда готов предъявить любому необходимые бумаги. Свою репутацию он берег как зеницу ока, приучив так же относиться к этому вопросу и сына.

Когда лорд Берли умер, многие искренне горевали, называя его лучшим советником королевы. Что уж говорить о настоящем горе Ее Величества! Пожалуй, после смерти Дадли этот удар стал вторым в жизни королевы. Умер не просто ее подданный и советчик, умер друг, поддерживающий Елизавету и всегда стоявший на ее стороне. Как и после смерти графа Лейстера, она много плакала, что совсем не было на нее похоже. Королева удалилась в свои покои и не показывалась несколько дней. Некому было взломать дверь в ее комнату, как когда-то сделал это лорд Берли. Она сама вышла из спальни. Но никогда до конца своей жизни не могла произносить имя Берли без слез…

Я вспоминаю, что он был единственным человеком, которого королева в последние годы заставляла сидеть в ее присутствии.

– Мы пользуемся вашей головой, но не должны пользоваться вашими больными ногами, – объясняла она свою настойчивость.

В грустном настроении лорд Берли часто просил позволить ему уйти с государственной службы. Королева писала ему веселые, добрые письма и возвращала во дворец. Она категорически отказывалась принимать его отставку, даже после того как в последние два-три года Берли одолели болезни. Если уж лорд Берли вынужден был оставаться в постели, королева постоянно навещала его. В отличие от Роберта, лорд Берли не появлялся при дворе, лишь когда в самом деле тяжело болел.

Четвертого августа лорда Берли не стало, и обычное летнее радостное настроение придворных сменилось печалью и скорбью. Некоторые в душе ощущали облегчение от того, что столь влиятельный советник королевы более воздействовать на нее не сможет. Правда, его сын, Сесил, успел завоевать расположение Ее Величества. Однако влияние его не могло сравниться с могуществом отца.

Роберт желал тут же продолжить переговоры по поводу войны с Испанией. Останавливала брата лишь скорбь королевы. Она на время удалилась от дел, отдавшись печали.

– Мир изменится, – вздыхал Чарльз. – Если кто и был способен удерживать весы в равновесии, так то был лорд Берли. Без него две враждующие стороны вообще не будут приходить к согласию.

– Почему ты думаешь, они не договорятся? – не понимала я до конца мысли любимого.

– Королева никому не доверяет. Берли был последним из ее доверенных лиц. Возле нее почти не осталось старых друзей. Среди молодых она выделяет Сесила и Роберта. А они борются не за интересы Англии и короны. Они отстаивают свою позицию в собственных интересах. Друзья их, не задумываясь, бросаются на выручку. Также не размышляя о чем-то ином, кроме личной выгоды.

– Ужасно, Чарльз, ужасно! – слезы навернулись мне на глаза. – Неужели к былому нет возврата?

– Нет. Грядут иные времена. Изменений не избежать. Умер последний. Точнее, предпоследний.

– Кто будет последним? – спросила я и тут же догадалась сама: – Елизавета?

Чарльз оставил вопрос без ответа. Говорить о таких вещах, даже будучи уверенным, что никто тебя не подслушивает, опасно. Мы замолчали. Каждого мучили свои мысли. Наше будущее зависело не только от нас самих. Мы вспомнили о своем грешном, незаконном положении, о рожденных детях. Пока мой муж не обращал на нас внимания. Помня его характер, я понимала: это лишь до тех пор, пока Роберт пользуется благосклонностью королевы. Или пока жива сама королева. Все-таки она ко мне относилась с симпатией.

Я подумала и о маме. Какая разная у нас всех получилась жизнь… Помнишь, мы говорили, с чего все началось. Началось все со смерти. Умер отец, и наша семья никогда уже не была прежней. Много позже откроется правда. Мы ведь никогда не знаем, с чего все начинается на самом деле…

* * *

Затишье, вызванное смертью лорда Берли, длилось недолго. Точнее, около двух недель двор молчал, осторожно проходя по коридорам Гринвича. Никаких праздников, фейерверков вечерами над Темзой. Никаких спектаклей, восторженных стихотворений, балов. Затихли все, включая Роберта. Тишину должен был кто-то нарушить, и этим кем-то стал вернувшийся из Франции граф Саутгемптон.

За несколько месяцев о нем немного подзабыли. В чем, в общем-то, и заключалась цель его отъезда. Роберт переписывался с другом, сообщал ему новости, но до определенного момента в срочном возвращении в Англию надобности не существовало.

Посольство Сесила давно находилось дома. Союз Франции с Испанией перестал сильно волновать королеву. Заключенный между ними мир пока на отношения с Генрихом не повлиял: он заверял Ее Величество в искренней дружбе, а мир с Испанией называл вынужденной мерой. Граф во Франции лишь развлекался. Поручений ему не давали, понимая, что политик из него выходит никудышный. Лучше всего у Саутгемптона получалось дружить с поэтами и ухаживать за женщинами. Последнее его и подвело.

– Генри приезжает в Лондон, – сообщил мне в конце августа Роберт.

– Королева забыла про их ссору? Ну да, ей сейчас не до графа.

– Боюсь, скоро она о нем вспомнит, – пробурчал Роберт. – Тут возникло одно непредвиденное обстоятельство.

– Какое? – я в непонимании хлопала глазами.

– Вернон беременна. Генри собирается на ней жениться.

«Обстоятельство» сложно было назвать «непредвиденным». Одна из причин бегства Саутгемптона со двора как раз и заключалась в его увлечении фрейлиной королевы. Ничего нового – почти все фрейлины так или иначе выходили замуж либо заводили романы с фаворитами королевы. Общаясь почти каждый день, они не могли не влюбляться друг в друга, несмотря на последующий гнев Ее Величества. Влюбленных для острастки сажали в Тауэр, держали там некоторое время в не самых плохих условиях и отпускали. Женщин лишали права бывать при дворе, мужчин великодушно прощали.

Порой фрейлины выходили замуж с благословения королевы. В этих случаях она сама подыскивала им мужей. А фаворитам желательно было оставаться при королеве неженатыми. Их единственной возлюбленной навсегда становилась королева Англии. На словах они не давали ей в этом усомниться. На деле – влюблялись, ухаживали за дамами сердца и в итоге тайно женились. Тайное рано или поздно становилось явным. Ни один фаворит не избегал участи завести врагов и завистников. Кто-то пробалтывался…

– Случится скандал! – предупредила я брата, хотя он и сам догадывался, что последует за женитьбой. – Между прочим, от Генри я не ожидала подобного благородства.

– Он любит Элизабет. Потому и женится. Представь, он способен на сильные чувства. Пока он пребывал во Франции, они писали друг другу пылкие письма, и граф знал о беременности Вернон.

– Почему он только сейчас решил вернуться? – не поняла я.

– Сейчас королеве не до них. Саутгемптон надеется, его женитьба пройдет незамеченной.

– О, сомневаюсь. Королеве доложат обязательно. А она ничего не забывает. Элизабет продолжает находиться при дворе. После свадьбы и рождения ребенка ее удалят точно.

Роберт покачал головой. Действительно, что тут скажешь? Он сам женился втайне от королевы. Его простили, Френсис – нет. И с мамой случилась та же история, только хуже. Ведь ее мужем стал сам граф Лейстер. Мне повезло: ни Рич, ни Блант не являлись фаворитами королевы. Они верно служили Елизавете, но их личная жизнь ее не интересовала.

На следующий день я специально приехала в Гринвич. Меня раздирало любопытство. К обеду оно было вознаграждено: Вернон вместе с другими фрейлинами сопровождала королеву во время прогулки в парке. Элизабет отличалась не свойственной ей бледностью. Живот под платьем округлился. Но, видимо, стянутый шнуровкой не бросался в глаза. Это я, узнавшая накануне пикантную подробность, смотрела во все глаза и заметила чуть располневшую фигуру. Я искренне пожалела фрейлину: продолжать выполнять свои обязанности при королеве, будучи беременной, непросто. Хотя многие дамы прислуживали Ее Величеству, ожидая ребенка. Тут мою жалость подпитывала мысль о грядущем тайном замужестве Вернон. Она волнуется и ждет Саутгемптона.

Мало кто из придворных способен хранить свои секреты. Вскоре слухи о беременности фрейлины начали растекаться по дворцу, как вода растекается по полям после зимы из рек.

– Пенелопа, представь, Элизабет Вернон ждет ребенка! – Дороти подошла ко мне в парке, улыбаясь от того, что может рассказать мне интересную новость. Обычно новостями делилась я.

– Знаю. Роберт поделился со мной этой пикантной подробностью. Саутгемптон возвращается из Франции. Жениться, – я помахала веером перед носом у Дороти. – Недолго будет Элизабет сопровождать королеву в прогулках!

– Ага, – закивала сестра, – то есть, ты думаешь, ребенок от графа?

Я замолчала, открыв рот от изумления. Правильно поняв мое молчание, Дороти продолжила:

– У Вернон был роман с актером!

– С актером? – тут я смогла лишь повторить вслед за Дороти одно слово.

– Представь, она бегала на свидания к господину Шекспиру.

– Тот, который пишет пьесы? И сонеты посвящал Саутгемптону, кстати.

– Он пишет пьесы и играет в своем театре. Вообще-то, он актер, – Дороти сморщила презрительно лоб. – Их познакомил граф. Он дружил с Шекспиром.

– Почему ты уверена, что ребенок от Шескпира?

– Я не уверена, но поразмысли сама. Пока граф развлекался во Франции и до его отъезда туда, Элизабет постоянно ездила на свидания к актеру. Тут некоторые знают об этом наверняка. Теперь смотри. Граф уехал, а Шекспир остался. От кого ребенок? Скорее всего, от того, кто остался.

– И Генри собирается тем не менее на ней жениться? Если всему свету известно о связи Элизабет с актером, то ему тоже известно, – недоумевала я.

Дороти задумалась.

– Наверное, граф сильно ее любит. Она же не станет ему говорить правды. Он захотел ей поверить – и поверил.

– Странно. Как это не похоже на Саутгемптона! – я покачала головой. – Так влюбиться!

– С каждым может случиться, – мудро заключила Дороти. – Когда он приезжает?

– Думаю, в конце августа. Роберт сказал, граф выехал из Парижа.

Новостью я не могла не поделиться с Чарльзом. Ему, правда, сплетничать не нравилось, но обычно он терпеливо меня выслушивал и даже высказывал свое мнение.

– У Элизабет нет выхода, кроме одного: сообщить Саутгемптону, что ребенок его. Как ты себе представляешь ее замужество с актером?

– Никак, – я честно помотала головой. – Просто слухи дойдут и до Генри, если не дошли. Он узнает.

– Она скажет, это неправда. Пенелопа, ты меня удивляешь. Разве женщины всегда говорят правду о том, от кого родились дети.

Я вздохнула:

– Нет, не всегда. Скорее всего, Элизабет и сама не знает, от кого ребенок.

– Главное, Пенелопа, не делись этим сплетнями с Робертом. Он точно передаст Саутгемптону, и неизвестно, чем все закончится.

– Не буду. Не так уж я глупа. Зная характер Роберта, не удивлюсь, если он начнет отговаривать графа от женитьбы или сделает еще что-нибудь в своем духе. Хотела поговорить с Элизабет – она ведь наша родственница.

– Зачем? Нет никакого смысла. Любопытство твое понять могу, но лучше не пытаться выведывать чужие секреты.

* * *

Граф Саутгемптон прибыл тридцатого августа. Тайная свадебная церемония прошла в присутствии Роберта, меня с Чарльзом и Дороти, а также нескольких близких друзей графа и родственников Элизабет. Невеста была бледна и заметно волновалась. Граф, обычно улыбчивый и жизнерадостный, кусал губы и явно нервничал.

– Не праздничное настроение у собравшихся, – ехидничала Дороти. – Пригласили бы друга, актера. Он бы повеселил гостей.

– Зря ты смеешься. Не стоит. Когда королеве донесут о свадьбе, будет совсем не смешно. Сразу забудешь про Шекспира – такой спектакль нам покажут!

– В Тауэр отправит? – Дороти в ужасе расширила глаза.

– Уверена, Саутгемптону исключения не сделают. Он уехал во Францию после ссоры. Его простили. А он не успел вернуться, так сразу тайно женится. Я не помню случая, когда Ее Величество прощала подобные промахи фаворитов и фрейлин.

Церемония прошла быстро. Мы отправились по приглашению Роберта в Уонстед-хаус. Столы для гостей накрыли в саду в тени старых раскидистых деревьев. Лето закончилось, но погода продолжала нас баловать солнечными днями. Генри и Элизабет стояли чуть поодаль от остальных гостей.

– Он смотрит на нее влюбленными глазами, – прошептала я на ухо Дороти. – Нет, все-таки от Саутгемптона я такого не ожидала…

Не прошло и месяца, как королева услышала новости. Изменять себе она не стала и мгновенно посадила пару в Тауэр. Роберт просил за друга, но ему навстречу не пошли. Он понимал, тут бороться бесполезно, да и не стоит. Мы надеялись на одно: просидят они там недолго.

– Элизабет скоро рожать. Неужели ее не выпустят до родов? – вопрошала Дороти.

Естественно, королева о подобном нюансе не задумывалась. К тому же ее отвлекали дела, далекие от альковных: из Испании пришли новости, которые имели для Англии огромное значение. О заключенных в зловещую темницу забыл на время даже двор. Шептаться перестали и обсуждали вопросы куда более насущные. Мы вернемся к графу и к его жене. Но сейчас придется нам тоже оставить их на время.

* * *

Тринадцатого сентября во дворце Эскориал умер испанский король. Бывший король Англии, бывший жених Ее Величества, бывший главный враг всех англичан… Мне казалось, он бессмертен. Как, впрочем, и наша королева. Сначала бессмертный и вечный Бог, потом бессмертные и вечные короли и королевы. Я родилась, когда королева уже давно правила страной. Для меня не существовало никого до нее, никого после. Испанский король правил все это время и тоже являлся чем-то незыблемым, кем-то бессмертным.

Отчего-то его смерть вызвала грусть. Вроде умер тот, кто представлял собой вечную угрозу моей стране. А радости это не вызывало.

Королева, услышав новости, тоже не стала счастливее. Скорее наоборот. После смерти верного лорда Берли смерть Филиппа оказалась очередным напоминанием о ее собственном возрасте и конечности бытия.

– Господи, пусть королева поживет подольше, – шептала я тихонько пожелание Богу.

Стало необыкновенно страшно представить себе Англию без Елизаветы. Словно сироту на паперти, оборванное, обездоленное дитя…

– Угроза нападения миновала? – спросила я Чарльза. – Пока Испания точно не начнет собирать Армаду против нас.

– Скорее всего, они бы и при Филиппе не смогли бы вновь отстроить флот, – ответил Чарльз. – Но после смерти короля будет хуже. Его отец, Карл, был примечательным королем! Вот уж полный расцвет Испании. При Филиппе стало более скверно. А при его сыне вообще неизвестно, чем дело закончится. Филипп Третий – непримечательная личность. Испания – банкрот. Если Филипп Второй не смог вытащить страну из сложного экономического положения, то его сын тем более не сможет.

Двор наполнялся слухами и досужими разговорами, но все они походили на наши с Чарльзом. Вздохи облегчения слышались то тут, то там – нового короля не принимали в расчет и почему-то считали смерть Филиппа особенным достижением англичан. Хоть он умер в преклонном возрасте совершенно естественным образом, не отравленный, не убитый на поле боя. Однако приближенные королевы, уверовавшие в такое счастливое стечение обстоятельств, чуть ли не поздравляли ее с победой.

А Роберт вновь завел старые разговоры:

– Напасть на Испанию сейчас – значит воспользоваться благоприятным моментом, – вещал он. – Конечно, Сесил, как и его отец, стоит за укрепление наших позиций в Ирландии. Но посудите сами, – собравшиеся в его доме друзья затихли, внимая каждому слову, – умер Филипп. У Испании нет ни средств, ни достойного короля для защиты страны. Мы имеем возможность разгромить их окончательно. Подготовить к весне флот и выйти в море. Реальный план, который навсегда лишит Испанию желания выступать против Англии.

По комнате пролетел шепоток: друзья поддерживали порывы Роберта.

– Поговори с королевой, – предложил кто-то. – Ты же недаром ее фаворит. Она тебя послушает.

– Ее Величество слушает и кое-кого другого. Я постараюсь доказать ей свою правоту. Но в свое время лорд Берли, а сейчас и Сесил убедили ее в необходимости заниматься делами Ирландии. Странно. Ведь очевиднее нет факта – без Испании сопротивление в Ирландии погаснет само собой! Они рассчитывают на данные Филиппом обещания их поддержать. Уничтожим испанский флот – уничтожим и огонь ирландского сопротивления.

За окном комнаты шуршали ветви деревьев. Наступила настоящая английская осень, дождливая, промозглая и печальная. Я вспомнила об Элизабет, которая коротала дни в холодном Тауэре и вот-вот должна была родить. В очередной раз я посочувствовала ей и пожелала в душе скорейшего освобождения. Мысли о Саутгемптоне приходили в мою голову реже. Уверена, мужчины переносят тяготы бытия легче, чем женщины. Они созданы Господом специально для участия в войнах, защиты женщин и детей, добывания пропитания для своей семьи.

Я смотрела на Роберта и убеждалась в своей правоте: высокий, сильный, уверенный в себе мужчина. Ему ничего не страшно. Граф Саутгемптон производил немного иное впечатление, но жалости по отношению к себе не пробуждал…

Несмотря на шум, стоявший в комнате, я заметила, как один из гостей уснул. Он сидел в углу на небольшом диване и, облокотившись о спинку, спал. Легонько толкнув Чарльза, я показала на спящего мужчину.

– Молодец, – похвалил его Чарльз и улыбнулся. – Правильный взгляд на жизнь. Вокруг ничего не изменится оттого, бодрствуешь ты или спишь. Течение жизни нам не исправить. Люди наивно борются с обстоятельствами вместо того, чтобы просто расслабиться и заснуть.

– Ты правда так думаешь? Не следует бороться? Зачем тогда ведутся войны?

– О, я не знаю, Пенелопа! Это самая большая глупость, на которую способен человек. С другой стороны, если на тебя напал враг, надо обороняться. Тут уж ничего не поделаешь. Мы должны защищать нашу страну и наши семьи.

Нас прервали. Слуга Роберта принес свежие закуски и вино. Гости оживились, забыв на несколько минут об Испании и Филиппе. Чарльз наполнил мой бокал и вернулся, присев рядом. Кроме меня, других женщин в доме брата не было. Мужчины предпочитали собираться у Роберта без своих возлюбленных. Я являлась исключением. Во-первых, как сестра имела право приходить к Роберту в любое время. Дороти подобные встречи не любила, а мне нравилось послушать Роберта и его друзей, хоть я с ними часто мысленно не соглашалась. Во-вторых, со мной приходил Чарльз. Он, в отличие от других мужчин, любил приходить не один.

Взяв бокал, я подошла к темному окну. Там в парке виднелись мостики через узкую речушку. По ним так приятно было прогуляться в хорошую погоду! Приветливо журчала вода, пели птицы… Я вспоминала летние дни и совсем перестала слушать речи Роберта.

– Скучаешь? – неслышно ко мне подошел Чарльз. – Поедем домой, если ты устала.

– Пожалуй, – кивнула я. – Тебе тоже неинтересно?

– Ничего нового не скажут. Сегодня день Испании и Ирландии. Иногда эти темы становятся ужасно скучны. Не сомневаюсь, королева откажется давать согласие на новую испанскую кампанию.

– Роберт не уговорит? Лорд Берли умер, а именно он обладал основным влиянием на королеву. У Сесила и Роберта сила убеждения примерно равная.

– Ее Величество ненавидит тратить деньги. Ирландия обходится казне куда дешевле. Вот решающий довод во всех делах.

Я почувствовала на себе чей-то взгляд. Рич! Мой муж решил навестить Роберта и теперь смотрел во все глаза на нас с Чарльзом. Он делает вид, что ему все равно. Он прощает мне измену, не пытаясь изменить нашу жизнь. А развод не дает. Хотя, если бы я сильно настаивала, кто знает, как бы муж реагировал. У меня же не было сильного желания лишний раз с ним разговаривать.

– Тебе следует потребовать развод, – Чарльз будто прочитал мои мысли. – У нас уже двое детей. Я хотел бы на тебе жениться, Пенелопа, – он посмотрел мне прямо в глаза. – Наше положение не совсем правильно.

– Согласна. Однако хочу начать с беседы с королевой, – слова неожиданно вырвались сами. Я и не думала осмелиться заговорить с Ее Величеством на такую тему. – Если она не выскажется против, Рич вынужден будет тут же согласиться и предоставить мне свободу.

– Тогда сделай это попозже. Сейчас королеве не до нас.

– Конечно. Странно, но, по-моему, она переживает из-за смерти Филиппа.

– Неудивительно. Когда-то после смерти ее сестры испанский король сватался к Елизавете. Она его отвергла, как и остальных женихов. Однако поговаривают, юная королева была в него одно время влюблена.

– Почему же отказала?

– Она и Дадли отказывала. Он не раз делал ей предложение. Любовь для королевы не является главным. Главное – ее страна, трон. Не каждой женщине удается править одной столько лет. Думаю, секрет именно в том, что у нее нет семьи. Единственной семьей для нее всегда останется Англия.

– Не хотела бы быть королевой, – пробурчала я недовольно. Усталость начала сказываться на моем настроении. – Поехали домой, Чарльз. Я вправду утомилась. Сегодня пришлось встать рано. Я ездила во дворец присутствовать на завтраке королевы.

– Я забыл, прости, – Чарльз взял меня под руку и повел к выходу.

Роберт вышел к нам попрощаться. Я с нежностью посмотрела на брата. Он вырос, но порой я все равно воспринимала его маленьким мальчиком, которого помнила с детства. Я провела рукой по его щеке:

– Береги себя, Робин.

– Не беспокойся, дорогая сестра, – он поцеловал мою ладонь и ласково посмотрел сверху вниз.

– Какой ты у меня огромный, – я заулыбалась. – Великан!

* * *

Разговор с королевой у Роберта никак не складывался. После смерти лорда Берли, пожалуй, стало даже сложнее уговорить Ее Величество на какие-то решения. Она, видимо, понимала: рядом не осталось никого, кто бы мог помочь советом, руководствуясь лишь здравым смыслом и интересами, более глобальными, чем свои собственные.

Роберта подобная позиция раздражала. В отличие от Сесила или Рели, он был резок и слишком прямолинеен. Ему всегда недоставало гибкости, а в последнее время – тем более. Он мгновенно выходил из себя, начиная едва ни кричать в присутствии королевы. А она привыкла к его поведению, слушая терпеливо сбивчивые, но красноречивые речи графа Эссекса. Время пройдет, и я пойму причины бесконечного терпения Елизаветы. Впрочем, было ли терпение бесконечным? Как у всего земного, у терпения королевы был предел. Просто пока мы его не видели и не ощущали. Главное, его не чувствовал Роберт.

Смерть Филиппа, одновременно расстроившая и успокоившая королеву, вообще сделала все разговоры о новом походе против Испании бесполезными. Нет угрозы – незачем тратить деньги. Извечный лозунг английской королевы не менялся с годами. Правильным ли он был? Я часто думала: как мы можем считать какие-то вещи верными или неверными? Есть ли у нас право судить тех, кто находится на троне и действует в интересах целой огромной страны? Я бы не смогла, разрываясь меж двух огней, решить, кто более прав. Роберт по какой-то непонятной причине постоянно отвергал Ирландию как возможное направление своих действий.

– Наверное, опыт отца так сказался на его мнении, – делилась я с Дороти, соображавшей в похожих делах еще менее моего. – Помнишь, отец уезжал в Ирландию, и ничего хорошего из этого не выходило? В итоге умер там. Воспоминания не из приятных. Роберта туда не тянет. А вот в Кадисе у него случился опыт победы над врагом. Он хочет его повторить во что бы то ни стало, любой ценой.

– Неважно, – отмахивалась Дороти. – Главное, он постоянно идет против воли королевы. Второго сэра Френсиса нет. Она понимает, Роберт не привезет ей трюмы, полные золота и драгоценностей. Брат жаждет военной славы. На деньги он обращает внимание в последнюю очередь. А зря! Разве кому-то они мешали? Но брат не думает ни о своей семье, ни о долгах матери, с которыми она так и не расплатилась до конца, ни о казне, про которую печется королева.

Стоило признать правоту Дороти. Впрочем, объяснить Роберту что-либо становилось не невозможно, а порой просто опасно. Он начинал ругаться и заканчивал разговор словами:

– Ты меня тоже не понимаешь, Пенелопа. Но тебе это простительно, потому что ты – женщина. И не лезь в мужские дела.

– Елизавета – не мужчина, Роберт. Не поразмыслить ли тебе об этом?

– Я об этом помню всегда. К сожалению, Ее Величество – женщина и рассуждает похоже. Точнее, за нее рассуждают ее подданные. Кто, как павлин, красивее распустит хвост, того и считают правым. Я не пытаюсь выделиться таким образом.

– Но Сесил уж явно не ее фаворит. Он рассуждает, а не красуется при дворе.

– Вокруг него те, кто красуются. Королева все равно смотрит не на него одного. Иначе бы он не обыгрывал меня.

– У тебя тоже много друзей и они тебя поддерживают, – возразила я. – Наверное, дело не только в красивых хвостах.

Роберт хмурился и заканчивал разговор…

* * *

К концу года из Тауэра выпустили графа Саутгемптона. Элизабет продолжала оставаться в башне. Она родила сына прямо в темнице. Граф не имел возможности увидеть младенца. Он оказался на свободе один, без жены. Ему велели явиться во дворец. Так граф снова стал числиться среди фаворитов королевы. Ничего не менялось: фаворита возвращали ко двору, судьба его жены оставалась неопределенной.

– Представь, Генри страдает, – поделился со мной Роберт. – Он не знает, когда Элизабет выпустят на волю. Она в Тауэре с новорожденным младенцем мучается. А он вынужден развлекать королеву, улыбаясь и делая вид, что все в порядке.

– В Тауэре не для всех условия одинаковые. Может, не все так плохо у Элизабет?

– Надеюсь, – Роберт вздохнул. – Но узнать о том, куда ее поместили, пока не удалось. Им не разрешали встречаться. Просить о милости Ее Величество не следует. Будет лишь хуже. Генри затаился и веселит королеву изо всех сил, надеясь, что она забудет свой гнев и выпустит Элизабет с ребенком. Обычно так и бывало.

– Не волнуйся. Мама вышла замуж за Дадли. Хуже проступка нет. И ничего. Живет вдали от Лондона, но главное, не в Тауэре.

* * *

Вот такой прошел странный год. Вечные враги, лорд Берли и испанский король Филипп, умерли. Роберт и граф Саутгемптон умудрились поссориться и помириться с королевой. Я искала повода поговорить с Ее Величеством о разводе. Наши дети росли и пока не доставляли хлопот. Мама, забыв про неудачную попытку примириться с королевой, занималась домом. Волнение по поводу судьбы Роберта немного улеглось. К новому году двор затих. Новых сплетен не обнаруживалось, старые немного поднадоели. Одни и те же люди раскланивались в коридорах королевского дворца. И все же мне не хватало лорда Берли. Я замечала его отсутствие, потому что он вносил в жизнь двора спокойствие, всем своим видом подчеркивая незыблемость традиций.