Я задумалась о товаре, который сегодня представляли последним. Я сидела, ничего не видя, с усталыми глазами и тяжелым желудком, пока Жан-Пьер и Мари-Клод, двое наших поставщиков, старались убедить меня, насколько полезен карманный вибромассажер, прямоугольный, совсем не фаллической формы, как они уточнили, который по желанию может превращаться в электрическую зубную щетку или в минивзбивалку для яиц. Они прекратили рекламировать свой товар после того, как Мари-Клод попыталась продемонстрировать достоинства зубной щетки и едва не лишилась из-за ее вибрации зуба.

Сонливость побеждала меня. Пока на площадке монтировали выдвижной осветитель, я заснула. Ирэн разбудила меня бесцеремонным толчком локтя на самой середине сна, в котором полностью обнаженный Патрик вел меня пробовать клубнику на парковке.

Он мне перезвонил через два дня. Точнее, я получила его сообщение на свой телефон. Он задумал одну вещь, не знал, понравится ли мне она, это немного необычно, но может оказаться забавным.

Лица, в большинстве своем молодые, повернуты ко мне. Я нахожусь на возвышении небольшого амфитеатра. Зал в полумраке. Я сижу на приподнятой платформе, передо мной — металлический поручень, как в суде. Мужчина в белой рубашке ходит из стороны в сторону по возвышению, объясняя как можно четче то, что сейчас произойдет. Я различаю лицо Патрика среди зрителей. Он мне улыбается. Я показываю жестом, что мне страшно. В зале смеются.

— Ничего не бойтесь, это абсолютно безопасно, — говорит белая рубашка с легким славянским акцентом. — Положите руки на поручень перед вами.

Я подчиняюсь. Я снова чувствую дрожь у основания шеи, затем — мурашки на коже головы. Дети в зале смеются. Краем глаза я вижу, как волосы медленно поднимаются у меня на голове. Публика удивленно шепчется. Я не вижу себя, но знаю, что мои волосы сейчас образуют идеальный ореол и что зрелище должно быть поразительным. Я в клетке Фарадея, и семьдесят пять тысяч вольт пронзают мое тело.

Затем мы оказываемся под звездным небом планетария, грандиозным небом, как в Голливуде, немного отклоняемся назад. Я поворачиваюсь к Патрику. Смотря на небо, он улыбается звездам. Он шепчет мне:

— Вам нравится?

— Когда я была девочкой, я мечтала, чтобы парень обнимал меня под звездами… Мне не везло: небо всегда было затянуто тучами.

— Где прошло ваше детство?

— На севере.

Наши лица совсем близко.

— Хорошо, что небо совсем чистое.

Он касается моего лица руками и целует меня.

У нас не было времени осмотреть все, что мог предложить нам Музей открытий. Патрик был взволнован, как школьник.

— Двенадцать лет я сюда не возвращался… Я был настоящим мальчишкой, и я все помню. Вы бы увидели крысу в лабиринте, это занятно, смешно, мне всегда хотелось вернуться, и потом…

— Мне и так понравилось, вы познакомили меня с этим местом.

Я узнала массу вещей и наэлектризована до предела.

— Скажите, у меня не слишком много волос выбилось из прически?

Я обращаюсь к нему на «вы», мне это нравится.

Мы окружены детьми, подростками, они пришли группами, с преподавателями или родителями, и сейчас спускаются по широкой лестнице Наполеона III. Патрик внимательно меня рассматривает.

— Нет, совсем чуть-чуть, но так хорошо…

Он останавливается, чтобы поправить мне прядь волос. Я хочу заняться любовью. Маленький мальчик, который поднимается, перепрыгивая через несколько ступенек, спотыкается, и я успеваю подхватить его, пока он не упал. Ему, пожалуй, шесть лет, и он поднимает на меня ясные, испуганные глаза. Я слышу голос мужчины, стоящего ниже на лестнице:

— Аккуратно, Джереми. Ты чуть не уронил эту даму.

Я узнаю этот голос, прежде чем вижу его хозяина. На четверть секунды время останавливается. Я знаю, что бледнею. Ощущение — как от встречи с привидением.

Это привидение немного состарилось, но сохранило шик. Вот что позволило ему преуспеть. Он немедленно внушает доверие, мог бы стать мошенником мирового уровня. Но он удовольствовался тем, что стал талантливым карьеристом. Скромный отоларинголог превратился в пластического хирурга, чей адрес передают друг другу светские дамы. К тому же он, как и положено, носит галстук. Сколько времени прошло с того дня, когда я встречалась с ним последний раз, у адвоката? Восемь лет… Я успокаиваюсь, широко ему улыбаюсь:

— Надо же, Лукас! Какой сюрприз!

Если он удивлен, то хорошо это скрывает. Я надеюсь, что я так же удачно скрываю эмоции. Он говорит так, как будто мы расстались накануне:

— Сегодня же день детей. Добрый день, Джудит! Добрый день, молодой человек.

Патрик кивает и сдержанно здоровается.

— Это Патрик… Мой парикмахер.

Патрик бросает на меня удивленный взгляд. Лукас оборачивается к очень красивой беременной молодой женщине, которая присоединяется к нему на ступеньках.

— Ты знаешь мою жену, Элоди?

— Добрый день, мадам. Рада знакомству.

Элоди приветствует меня с вежливым безразличием и идет следом за своим сыном, который убегает по галерее. Неловкий момент, прежде чем Лукас спрашивает, как идет «Телепокупка».

— Прекрасно развивается.

Слава богу, жена окликает его сверху:

— Идем, Лукас, иначе пропустим сеанс!

Он извиняется, прощается с нами и присоединяется к своей жене.

— Почему вы ему сказали, что я ваш парикмахер? — спрашивает Патрик.

Он немного раздражен.

— Во-первых, если бы вы были настоящим профессионалом, вы не задавали бы этот вопрос, и во-вторых, вы трогали мои волосы в тот момент, вот и все. — Я добавляю: — И этот мерзавец понимает все с полунамека.

— Какой мерзавец?

— Этот мужчина — мой бывший муж, и я не хочу, чтобы он отправился разносить сплетни по всему Парижу. Вы меня понимаете?.. Извините, если я вас задела.

Он бормочет:

— Нет, вовсе нет… я только удивился… Нет, нет, я понимаю… Я не задет… И потом, нет ничего плохого в том, чтобы быть парикмахером!

Сказав это, он смеется. Затем он смотрит на меня, как вор, пойманный с поличным. Когда мы выходим, я протягиваю ему конверт. Чтобы дать ему время меня поблагодарить, я спрашиваю, когда мы увидимся.

— Потому что у меня есть идея… Настоящий речной трамвай с ужином при свечах! Памятники с подсветкой, комментарии на нескольких языках. Как вам?

Он не отвечает, смутившись.

— Ах да, я забыла, это же вечер.

Он смущенно улыбается:

— Сожалею… Это шикарная идея… Я хотел бы, но…

Я глажу его по щеке:

— Ничего. Мы придумаем что-нибудь другое.