Автору помещенного здесь коротенького рассказа не мешало бы представиться.
Надо сказать, что даже в издательской аннотации к последней моей книге («Обручение», 1978) обо мне написано, будто бы венгерские читатели узнали меня как писателя, изображающего жизнь рабочих, а также солдат второй мировой войны. Хотя эта книга была написана совсем о другом. Но просто принято раскладывать писателей по полкам.
Несомненно, моя разнообразная, бурная жизнь определила содержание моих книг. И так как я был рабочим, и мастером цеха, и солдатом на войне, я довольно много писал на темы, которые позволили «положить» меня именно на эту полочку. Ну, а мои родственные узы только подкрепили такую мою писательскую характеристику. Я много писал о революции 1917 года в России и 1919 года в Венгрии.
В 1963 году вышли в русском переводе «Воспоминания красноармейца-интернационалиста», в 1965 году — «Путь в горы».
Но поскольку я живу днем сегодняшним, в гуще современной жизни, меня все больше занимают актуальные вопросы современности. (Именно поэтому вот уже шестнадцать лет я работаю в редакции журнала «Элет еш иродалом».) И такого рода мои произведения выходили на русском языке.
Недавно, в 1977 году, была издана по-русски моя повесть «Уик-энд в деревне».
Но при этом я всегда тяготел и к прозаическим произведениям малой формы — новеллам, рассказам, очеркам.
А в последнее время у меня появилась настоятельная потребность написать о периоде освобождения страны; в те годы я был краевым партийным работником и уполномоченным по проведению земельной реформы в комитате. Однако больше всего я занят сейчас подготовкой объемного романа о жизни венгерского рабочего класса в период с 1919 года и до сегодняшних дней. Мне кажется, время у меня еще есть — ведь мне нет и шестидесяти.
Затравленные
Утром, когда молодые только вставали, старик уже копошился в соседнем саду.
Анти, еще в исподнем, шел в конец участка; скрипела дверца. Лишь одна тропка вела среди густых зарослей к скрытой зеленью уборной, и Анти знал, что старик через забор уж голову-то его наверняка видит.
Если старик попадался ему на глаза, Анти здоровался с ним, а если тот бродил в другом конце сада или за домом, то и здороваться, слава богу, не надо было.
Молодые ездили на работу автобусом номер пятнадцать, вставать приходилось чуть свет, но старик обычно еще раньше начинал возиться в, своем саду. И даже если его заслоняли от них заросли сорняка или еще что-нибудь, то слышать они всегда его слышали: скрипела мотыга, свистела коса, жужжал распылитель, что-нибудь да нарушало глубокую утреннюю тишину.
— Старый хрыч уже ковыряется там, — вернувшись на кухню, говорил Анти. — У меня при виде его прямо запор делается.
— Сдурел, что ли? — вопила Маргит. — Чего обращаешь на него внимание? Если он ополоумел, это его дело, но ты-то что — свихнуться хочешь?
Маргит, разумеется, тоже выходила из дому, но она просто-напросто не замечала старика и даже не здоровалась с ним, если только он ненароком не оказывался поблизости.
Когда Анти только появился на свет, забор, стоявший с незапамятных времен, был, вероятно, такой же, как теперь: несколько сломанных планок и куски ржавой проволоки. Да и что огораживать? От кого? У них даже со стороны улицы был набит только редкий штакетник, тогда как в центре села, извиваясь причудливой ломаной линией, давно уже красовались красные, желтые и синие железные ограды.
Маргит видела только согнутую стариковскую спину: он, верно, косил для цыплят свежую росистую траву.
Ну конечно же, старик держал цыплят. А Маргит привозила из города мороженых, — даже в поезде не успевали они оттаять, — и дома разрезала их. Переплачивала несколько форинтов, подумаешь, дело какое!
— По-моему, он вовсе спать не ложится, — говорила Маргит. — При луне небось посадки свои поливает. По кружке на каждый кустик помидора, по полторы — на кочанчик капусты.
Она нервно похохатывала.
Старик ведром таскал воду, из жестяной кружки поливал саженцы.
— Я даже спиной чувствую, что он где-то тут, поблизости. В будущем году, когда у нас проложат водопровод, мы сделаем отличную уборную, в ней будет спускаться вода, и не придется больше таскаться в этот нужник. Теперь уже недолго терпеть…
— Кому терпеть? Тебе? Да ведь ты целых три года собираешься перенести уборную. А теперь вот решил дождаться водопровода. При чем тут старик? И задняя стена дома прогнила…
Анти подумал: если б они каждое утро не грызлись из-за старика и уборной, им и поговорить было бы не о чем.
Вечером, вернувшись с работы, он пробрался через заросли в конец сада; там росло несколько фруктовых деревьев, их годами не опрыскивали, и они уже почти не плодоносили: червивые яблоки и груши, не успев созреть, падали на землю.
Так было испокон веков. Верней, с тех пор, как умерли старики и дом с садом перешел к молодым. Вместе со всеми заботами. Впрочем, от забот молодые вскоре отделались. Пока жива была мать Анти, Маргит все же выходила вечерком немного пополоть грядки. Тогда еще было что полоть. Но с тех пор, как Анти с Маргит остались одни, они ни разу не взяли лопату в руки. Домашнюю птицу съели за милую душу, чтобы больше с ней не возиться.
Нельзя же, в самом деле, и на заводе работать, и за садом ухаживать, да еще и всякую живность кормить…
Как-то раз они увидели: старый хрыч рвет щавель и складывает его, — ну прямо как баба, — в подол фартука.
— Добрый вечер, дядя Карой, неужто так поздно собрались ужин готовить?
— У меня, сынок, с обеда немного вареного мяса осталось; я сметанки купил, хочу сделать щавелевый соус.
— Что ни говорите, дядя Карой, но вы в шахтерах по-барски жить научились.
— Чему ни научишься в жизни, от всего прок.
Вот, завел свою песню… Старик считает, верно, что все так и жаждут мудрых его наставлений.
Говорить, впрочем, ему удавалось не часто. С Анти особенно.
— Надо бы деревьями заняться, — разошелся старикашка. — При твоем дедушке прекрасные фрукты созревали в вашем саду.
— Мой дед, дядя Карой, на заводе не работал.
«Неужто он совсем не спит?» — подумал Анти.
— Давай-ка поставим высокий забор.
— Вот заработаю на этот забор…
— Дед твой пахал, сеял, боронил, жал, возил урожай с поля, однако и на сад у него хватало времени. Ты пойми, я ведь обижать тебя не хочу, — поспешно прибавил он.
— У нас теперь жизнь не такая, нет необходимости вкалывать до потери сознания, — уверенно и важно заявил Анти. — Сильно б я нажился, если бы вырастил что-нибудь в своем саду? Вы вот здорово наживаетесь?
— Нет, Анти, голубчик, вовсе не наживаюсь. Плоды снимать будут внуки, правнуки. А для меня в этом радость. Когда я под землей работал, то не видел, как растут помидоры, перец. И когда в землю лягу, опять-таки ничего этого не увижу.
Ему, бывшему шахтеру, теперь в удовольствие копошиться на солнышке, — Анти, разумеется, его понимал. Да к тому же старик, как видно, надумал помирать. Радуется возможности хоть немного побыть на солнышке.
— Чтоб так сад запустить… — продолжал старик.
— Да я не запускаю…
— Вот хотя бы и сорняк… Я и сам могу его скосить. Чтобы семена не созревали. А то ветер переносит сорные семена, да и разных там жучков, тлю. И выходит, что я понапрасну окапываю у себя, опрыскиваю…
— Ну, если за этим дело стало…
Старик, видно, хотел что-то еще сказать, но передумал и, присев на корточки, снова принялся рвать щавель.
Потом, придерживая подол ветхого, оставшегося после жены синего фартука, собрался идти домой.
— Что ж, вот выберу время, скошу траву, — сказал Анти.
Старик хотел было махнуть рукой или пожать плечами, но воздержался.
Анти постоял с минуту. И зачем он сюда притащился да ввязался в этот разговор?
Маргит уже искала его.
— Где ты, черт побори, шатаешься?
— А что, кино показывают? Пойдем, может?
— Для того и залез в сорняк, чтоб такое выдумать?
— А ну, поскорей наряжайся!
В воскресенье утром Анти решил перенести уборную. Может, Маргит сменит гнев на милость, если он скосит хоть немного этого сорняка.
До чего твердой, неподатливой оказалась земля! И ломом ее не возьмешь.
— Олух, недотепа! — поносила его Маргит. — Когда еще не так трудно было яму рыть, ты говорил, что незачем, мол, вот в будущем году проложат у нас водопровод, тогда и сделаем отличную уборную, и вода в ней спускаться будет. А теперь, в этакую сушь, взялся яму копать…
— А если мне только теперь пришла охота…
Сказал он это совсем неохотно, поверить ему было трудно. Да и лом оттягивал руки…
Маргит, сердитая, повернулась к нему спиной и пошла варить обед.
В полдень Анти явился домой, пообедал и тут же снова ушел копать яму. Маргит долго к нему не наведывалась. Вечером подошла к низкой изгороди, видит, трава вокруг скошена и сложена в стожок.
— Ну, как ты тут?
— Да вот только место расчистил, чтобы переставить уборную. Сделаю отличную…
— Отличную?
— Коли уж делать, так делать.
Но и через две недели дело ничуть не пододвинулось. Анти только сжег траву на середине участка. Однажды Маргит встретила старика в лавке.
— Твой муженек, Маргит, хороший парень. Сорняк скосил и сжег его.
— Может, это вы ему сказали, дядя Карой?
— Я? — испуганно протянул старик. — Да как же я решусь сказать ему такое?
Придя домой, Маргит напустилась на Анти.
— Ну, что там с нашей уборной? Долго еще нам шляться в конец участка на виду у старика? Когда она будет готова? Или ты бросил работу?
— Сам не знаю. Ты же советовала мне подождать, пока проложат водопровод.
— Какого же черта ты ломом землю долбил в жарищу? И бросил, так ничего и не сделав?
— Ладно уж, выкопаю яму.
— Коли охота явится.
— Само собой.
— А если сорняк снова вырастет?
— Если, если!.. И так целую неделю вкалываю.
— Хорошо, я потерплю. У меня терпения больше, чем у тебя.
Разумеется, она оказалась права.
Утром Анти, еще в исподнем, появляется на пороге и снова заводит свое:
— Ох, старый хрыч! Опять возится там со своими проклятыми помидорами. Как меня до сих пор не хватил кондрашка!
— Кондрашка тебя не хватит, а вот запор наживешь.
— Не переношу психов, не переношу! Что он, вовсе спать не ложится?
— Давай поставим высокий забор.
— Вот заработаю на этот забор…
— Тогда не ешь меня поедом каждое утро. Ступай копай яму для уборной в другом конце сада.
— Да ведь теперь и оттуда старика видать, сорняки-то я скосил…
— Они быстро растут, не горюй!
— Только бы проложили этот чертов водопровод…
Перевод Н. Подземской.