В сопровождении вооруженного охранника Майкл Фиске, слегка покачиваясь, шел по коридору, в конце которого его ждал офицер в форме, тот, что разговаривал с ним в самом начале. Майкл сразу заметил, что он держит в руке два листка бумаги.

— Мистер Фиске, я не представился во время нашего первого разговора. Я — полковник Фрэнк Рэйфилд, начальник тюрьмы.

Майкл облизнул губы. Имя Фрэнка Рэйфилда было одним из тех, что Руфус назвал в своем ходатайстве. Когда он увидел его в первый раз, оно ничего для Майкла не значило; теперь же, внутри тюрьмы, грозило смертью. Кто мог предположить, что двое людей, которых Руфус обвинил в том, что они стоят за убийством, окажутся здесь? Но сейчас он сообразил, что это идеальное место, где они могли наблюдать за Руфусом Хармсом.

Майкл снова посмотрел на Рэйфилда, и ему вдруг стало любопытно, куда они денут его тело. И, как в детстве, он вдруг понял, что хотел бы, чтобы его старший брат оказался рядом и помог. Он отрешенно посмотрел на Рэйфилда, который протянул ему два листка, и знаком показал охраннику, чтобы он их оставил. Когда Майкл сжал листки в руке, Рэйфилд сказал извиняющимся тоном:

— Боюсь, мои люди проявили необычайное рвение. Как правило, мы не делаем фотокопии документов в запечатанных конвертах.

На самом деле Рэйфилд распечатал конверт и сам сделал копии. Никто из его людей не видел документов.

Майкл взглянул на листки, которые держал в руке.

— Я не понимаю. Конверт остался запечатанным.

— Это самый обычный конверт; они просто положили бумаги в другой и запечатали его.

Майкл мысленно выругал себя за то, что не понял столь очевидной вещи.

Рэйфилд рассмеялся.

— Что тут смешного? — сердито спросил Майкл.

— Руфус Хармс в пятый раз назвал мое имя в связи с очередным дурацким делом, мистер Фиске. Что еще мне остается делать, если не смеяться?

— Прошу прощения?

— Однако раньше он никогда не обращался в столь высокую инстанцию, как Верховный суд… вы же оттуда?

— Я не должен отвечать на этот вопрос.

— Ладно. Но если я прав, в таком случае ваше присутствие здесь несколько необычно.

— Это мое дело.

— А мое дело — управлять тюрьмой строго в соответствии с военными правилами, — рявкнул Рэйфилд, но тут же заговорил мягче: — Впрочем, я вас не виню. Хармс хитер. Похоже, на сей раз он позвал на помощь своего бывшего военного адвоката. Однако Сэму Райдеру следовало быть умнее.

— Вы хотите сказать, что Руфус Хармс постоянно рассылает бессмысленные иски?

— А вы думаете, для заключенных это необычно? У них слишком много свободного времени. В прошлом году Хармс заявил, что президент Соединенных Штатов, министр обороны США и ваш покорный слуга вступили в заговор, направленный на то, чтобы подставить его и обвинить в совершенном им же убийстве, свидетелями которого были по меньшей мере с полдюжины человек.

— В самом деле? — скептически спросил Майкл.

— Да. Дело, в конце концов, закрыли, но это стоило нескольких тысяч баксов, которые пришлось заплатить государственному адвокату. Я знаю, что суды открыты для всех, мистер Фиске, но дурацкий иск — это дурацкий иск, и, если честно, я уже начал от них уставать.

— Но он говорит в своем ходатайстве…

— Да, я читал. Два года назад Хармс объявил, что во время спецоперации он подвергся воздействию токсичного химического вещества под названием «Эйджент орандж», которое стало причиной того, что он совершил убийство. А знаете что? Руфус Хармс не подвергался воздействию токсичных веществ, потому что никогда не участвовал в спецоперациях. Бо́льшую часть двух лет, которые прослужил в армии, он провел на гауптвахте за неподчинение, среди прочего. И это не секрет; можете сами проверить, если будет такое желание. То есть если вы еще не проверили. — Рэйфилд посмотрел на Майкла, который опустил глаза. — Так что забирайте свои бумажки, возвращайтесь в Вашингтон, и пусть они отправляются по инстанциям. Их ждет такая же судьба, что и все остальные. Некоторые невинные люди окажутся в очень неприятном положении, но мы с вами живем в Америке. Думаю, именно по этой причине я сражался за свою страну: чтобы она могла и дальше гордиться свободами, дарованными ее гражданам. Даже если иногда они нарушаются.

— Вы просто вот так меня отпустите?

— Вы не наш заключенный. А у меня и без вас хватает забот и настоящих преступников, включая того, кто несколько минут назад отметелил троих охранников. Но вам придется ответить на пару вопросов, которые вам задаст один из моих людей в самое ближайшее время. Они будут касаться того, что произошло в комнате для посетителей. Нам это необходимо для рапорта о случившемся.

— Значит, то, что здесь произошло, попадет в официальный отчет, включая мое присутствие здесь и все остальное?

— Совершенно верно, так и будет. Вы сами приняли решение приехать сюда, я тут совершенно ни при чем. И вам придется жить дальше с последствиями вашего поступка.

— Знаю, но я не рассчитывал, что события примут такой оборот.

— Жизнь полна сюрпризов.

— Послушайте, а вам действительно необходимо отправлять отчет по инстанциям?

— Ваше присутствие здесь в любом случае отмечено в официальных бумагах, мистер Фиске, вне зависимости от того, что произошло в комнате для посетителей. Ваше имя значится в книге, и там же стоит номер пропуска.

— Похоже, я плохо подумал…

— Пожалуй. Насколько я понимаю, вы не слишком сведущи в делах армии? — Майкл стоял с несчастным видом, и Рэйфилд задумался. — Послушайте, мы должны составить рапорт, но при прочих равных я могу не отправлять его по официальным каналам. Возможно, из него получится исключить ваше присутствие здесь, в тюрьме.

Майкл с облегчением выдохнул.

— Вы можете это сделать?

— Возможно. Вы же юрист. Как насчет quid pro quo?

— В каком смысле?

— Я выброшу рапорт, а вы — ходатайство. — Он помолчал, глядя на молодого адвоката. — Это позволит правительству сэкономить на очередном гонораре для адвоката. Хочу сказать, благослови, Боже, права каждого обращаться в суд, но это уже начинает надоедать.

— Мне нужно подумать, — сказал Майкл, отвернувшись. — В любом случае в ходатайстве имеются определенные технические недостатки. Возможно, вы и правы.

— Я прав. Не хочу портить вам карьеру. Мы просто все забудем. И, надеюсь, я не прочитаю про это дело в газетах. В противном случае ваше посещение тоже перестанет быть тайной. А теперь прошу меня простить. — Рэйфилд развернулся на каблуках и зашагал прочь, оставив за спиной расстроенного Майкла.

* * *

Рэйфилд направился прямо в свой кабинет. Подозрения Руфуса были совершенно обоснованными; на внутренней стороне стола в комнате для посетителей имелось подслушивающее устройство, которое практически сливалось с деревом. Рэйфилд еще раз прокрутил разговор между Майклом и Руфусом. Кое-что ему помешал разобрать стук ручки по столу, а радиоприемник полностью заглушил все, о чем говорили Руфус и Райдер. Хармс не был дураком, однако Рэйфилду удалось узнать достаточно, чтобы понять, что у них потенциально очень серьезная проблема. И беседа с Майклом не решила его дилеммы — по крайней мере, окончательно. Он взял телефонную трубку, набрал номер и короткими четкими предложениями изложил события тому, кто находился на другом конце провода.

— Дерьмо господне, поверить не могу…

— Я знаю.

— И все это произошло сегодня?

— Ну, я же докладывал вам, что чуть раньше приезжал Райдер; и да, это произошло сегодня.

— Проклятье, почему вы разрешили ему встретиться с Хармсом?

— А вам не кажется, что, если б мы ему запретили, это укрепило бы его подозрения? Разве у меня был выбор после того, как он прочитал письмо Хармса в Верховный суд?

— Тебе следовало позаботиться о сукином сыне раньше. У тебя было двадцать пять лет, Фрэнк.

— Двадцать пять лет назад мы собирались его прикончить, — резко возразил Рэйфилд. — И посмотрите, что произошло: мы с Тремейном полжизни провели, наблюдая за ним.

— Вы оба делаете это не совсем бесплатно. Сколько сейчас стоит твое маленькое гнездышко? Миллион? У тебя будет очень комфортная жизнь после отставки. Чего нельзя сказать о нас, если все выйдет наружу.

— Дело не в том, что я не хотел прикончить Хармса. Проклятье, Тремейн как раз сегодня попытался сделать это в изоляторе, но такое впечатление, что у Хармса имеется шестое чувство. Он становится опасным, как змея, когда его загоняют в угол. У парней из охраны ограниченные возможности, к тому же мы на виду, к нам проявляют особый интерес; случаются неожиданные инспекции и проверяющие из АСГС… Ублюдок просто не желает умирать. Давайте вы приедете к нам и попробуете с ним разобраться.

— Ладно, ладно, спорить нет смысла… Ты уверен, что все мы названы в его письме? Как такое возможно? Он ведь даже не знал, кто я такой.

Рэйфилд не колебался ни мгновения. Имя человека, с которым он разговаривал, не было названо в письме, но Рэйфилд не собирался ему об этом говорить. Они все были на крючке.

— Откуда я знаю? У него было двадцать пять лет на размышления.

— И как ему удалось отправить письмо на свободу?

— Я каждый день ломаю над этим голову. Охранник видел проклятое письмо. Там была его последняя воля, и всё.

— Однако он сумел.

— Я уверен, что тут не обошлось без Сэма Райдера. Он принес с собой радиоприемник, тот заглушил «жучок», который мы установили, и я не слышал, о чем они говорили. Уже это должно было вызвать мои подозрения.

— Я никогда не доверял Райдеру. Если б он не добился признания Хармса невменяемым, тот уже давно был бы мертв.

— Второе письмо, которое мы нашли в портфеле Фиске, было машинописным. Без подписи в конце, знаете, будто его напечатала личная секретарша или сам Райдер. Кстати, оба документа оригинальные.

— Проклятье, почему сейчас? Ведь прошло столько времени…

— Хармс получил письмо из армии, он упомянул о нем в своем ходатайстве. Возможно, оно пробудило его память. Могу заверить вас, что до сих пор он либо не помнил, что тогда произошло, либо держал это при себе все двадцать пять лет.

— Почему он так поступил? И почему, черт побери, армия после стольких лет решила отправить ему письмо?

— Я не знаю, — ответил Рэйфилд, который очень нервничал.

На самом деле он знал. Причина была написана в ходатайстве Руфуса к суду. Но Рэйфилд решил пока придержать эту карту.

— И, естественно, у тебя нет того таинственного письма из армии?

— Нет, пока нет.

— Оно должно находиться в его камере, хотя я не могу представить, как оно могло к нему попасть.

— Иногда мне кажется, что Хармс — волшебник, — сказал Рэйфилд.

— А еще какие-то посетители у него были?

— Только брат Джош Хармс. Он приезжает примерно раз в месяц.

— Что с Руфусом?

— Похоже, его дела плохи. Удар или сердечный приступ. Даже если ему удастся выкарабкаться, он уже не будет прежним.

— Где он сейчас?

— Его везут в госпиталь в Роаноке.

— Какого черта ты его выпустил?

— Док велел. В его обязанности входит спасать жизни, и не важно чьи — заключенного или нет. Вам не кажется, что, если б я отменил его приказ, это выглядело бы подозрительно?

— Значит, так: держи руку на пульсе и моли Бога, чтобы его сердце разорвалось. А если он справится, помоги ему.

— Да ладно вам, кто ему поверит?

— Я бы на твоем месте не был так в этом уверен. Майкл Фиске… Он единственный в курсе, кроме Райдера?

— Да. По крайней мере, я так думаю. Он приехал, чтобы проверить историю Хармса. Никого не поставил в известность о своих планах… во всяком случае, так он сказал Хармсу. Тут нам повезло, — продолжал Рэйфилд. — Я напел ему про то, что Хармс постоянно пишет обвинительные письма, что у него такая болезнь. Мне кажется, Фиске мне поверил. Кроме того, мы имеем рычаги воздействия — у него могут быть очень серьезные неприятности из-за того, что он сюда заявился. Я не думаю, что он даст ходатайству ход.

Голос на другом конце провода зазвучал на несколько децибел выше.

— Ты спятил? У Фиске в данном вопросе нет выбора.

— Он работает в Верховном суде; я слышал, как он сам сказал об этом Хармсу.

— Да знаю я, черт тебя задери… А теперь слушай, что ты сделаешь. Ты должен позаботиться о Фиске и Райдере, причем немедленно.

Рэйфилд побледнел.

— Вы хотите, чтобы я убил клерка Верховного суда и местного адвоката? Послушайте, у них же нет доказательств. Они не смогут ничего нам сделать.

— А вот этого ты знать не можешь. Тебе неизвестно, что говорилось в письме из армии. А также что могли накопать Фиске и Райдер после того, как бумаги попали к ним в руки. К тому же Райдер практикует право тридцать лет. Он не стал бы давать ход иску, который считал «пустышкой», тем более отправлять его в Верховный суд. И, возможно, тебе это неизвестно, но люди, работающие в Верховном суде, совсем не идиоты. Фиске не поехал бы в такую даль, если б считал, что Хармс сумасшедший. Судя по тому, что ты мне рассказал, содержание писем очень точно описывает то, что произошло тогда на гауптвахте.

— Да, — признал Рэйфилд.

— Вот так-то. Но это не самая большая дыра в деле. Ты не забыл, что на самом деле Хармс никогда не писал никаких жалоб или ходатайств? Если Фиске захочет проверить твои слова, он обнаружит, что ты соврал. И когда он это сделает — а я уверен, что непременно сделает, — все полетит в тартарары.

— У меня было не так много времени, чтобы придумать нормальный план, — сердито заявил Рэйфилд.

— А я ничего и не говорю. Но, соврав ему, ты сделал его очень опасным. Кроме того, у нас есть еще одна проблема.

— Какая?

— Ты не забыл, что все, о чем Хармс написал в своем письме, на самом деле правда? Правда — забавная штука. Стоит начать поиски, как стена лжи рушится. Догадайся с трех раз, куда она упадет. Ты действительно хочешь рискнуть? Потому что, когда стена развалится, единственным местом, где ты проведешь остаток своих дней после отставки, будет Форт-Джексон. И на сей раз по другую сторону двери в камеру. Тебе такая перспектива кажется привлекательной, Фрэнк?

Рэйфилд устало вздохнул и посмотрел на часы.

— Проклятье, я бы с радостью променял то, что происходит сейчас, на Вьетнам.

— Полагаю, мы все слишком расслабились. Пора отработать деньги, которые ты получаешь, Фрэнк. Вы с Тремейном должны навести порядок. Мы либо переживем все это вместе, либо так же вместе пойдем на дно.

* * *

Через полчаса после разговора с помощником Рэйфилда Майкл покинул здание тюрьмы и направился под легким дождем к своей машине, размышляя, как он себя вел. Ему очень хотелось порвать ходатайство и письмо, но он не мог. Возможно, он вернет их туда, откуда забрал, и они отправятся по инстанциям. Как бы там ни было, Фиске жалел Руфуса Хармса, на котором тяжело сказались годы, проведенные в тюрьме. Когда Майкл выехал с парковки, он не мог знать, что бо́льшая часть охлаждающей жидкости была собрана в ведро и вылита в ближайшем лесу.

Пять минут спустя он с отвращением посмотрел на пар, поднимавшийся над капотом машины. Вылез, осторожно поднял его — и тут же отскочил назад, когда его мгновенно окутало облако пара. Сердито выругавшись, огляделся по сторонам, но не увидел ни машин, ни людей. Он подумал, что мог бы вернуться в тюрьму и по телефону вызвать эвакуатор. И тут, будто по команде, дождь пошел сильнее.

Майкл посмотрел вперед, на дорогу, и немного повеселел, увидев, что со стороны тюрьмы к нему приближается фургон. Он тут же принялся дико размахивать руками, чтобы остановить его, и одновременно бросил взгляд на свою машину. Странное дело, он ведь заезжал на станцию техобслуживания перед тем, как отправиться в дальнюю поездку…

Майкл снова посмотрел на фургон, и сердце отчаянно забилось у него в груди. Он еще раз огляделся по сторонам и помчался прочь от фургона. Тот увеличил скорость и быстро нагнал его, отрезав путь к отступлению. Фиске уже собрался броситься в лес, когда стекло опустилось и он увидел наставленный на него пистолет.

— Садись, — приказал Виктор Тремейн.