7.1. Режим, управляемый идеологией, versus режим, пользующийся идеологией
Мафиозное государство не руководствуется определенной идеологией , а создает конструкции из различных идеологических блоков, следуя требованиям политической целесообразности. Эти конструкции неконсистентны с точки зрения профессиональной политики в различных областях жизни общества, но консистентны эмоционально, в этом их сила, так как они не поддаются рациональной критике. «Путеводная нить моей политики, – заявил Виктор Орбан в одном из интервью в 2006 г., – может быть определена так: действительность без идеологии . (…) Для “Фидес”, как и для всех широких союзов, характерно то, что ее членов объединяет не идеология, а общие цели. В “Фидес” и ради победы “Фидес” работают люди, отличающиеся друг от друга образом жизни и ценностными ориентациями, потому что их сплачивают общие цели. “Фидес” не похожа на организации, построенные на основании целостной системы аргументов, и идеологии, которые по достижении определенной границы уже не могут расширяться дальше. У “Фидес” нет такой границы, поэтому и рейтинг поддержки партии не имеет максимальной величины, которая может быть определена заранее».
Слабость рациональной критики идеологических конструкций мафиозного государства в том, что понятия, которые используются в его коммуникации, например: нация, венгры, производящий ценности труд, трудовое общество, спекулятивный капитал, банк и др., – интерпретируются дословно, а не в реальном социальном контексте, раскрывающем их общественное значение. В такой критике не учитывается тот факт, что на языке создателей и сторонников современного политического курса эти понятия имеют особый смысл: нация, венгры = мы, то есть члены приемной политической семьи, не чужие, не евреи; производящий ценности труд = труд, приносящий прибыль нам; спекулятивный капитал = то, что приносит прибыль не нам; банк = шкуродер; трудовое общество = кто не имеет работы, тот не ест, то есть отрицание социальной солидарности и т. д. Таким образом, вместо критики режима его оппоненты увязают в критике правительства , то есть выступают лишь с профессиональной критикой правительственной политики , исходя из предположения, что критикуемый режим и его критики одинаково стремятся к общественному благу, только разными путями. Эти две опоры вынужденно «политкорректной» критики – узкое, дословное, а не контекстуальное толкование языка мафиозного государства, а также предположение, что власть стремится к общественному благу, – заставляют либеральную интеллигенцию замкнуться в своего рода субкультуре «непризнанных» мучеников. Чувство интеллектуального превосходства, с которым критически настроенная интеллигенция пытается, основываясь на западнических общественных ценностях, указать на противоречивость и иррациональность месседжей и политики мафиозного государства, свидетельствует как раз о том, что она не понимает природы и механизма функционирования нового режима. В итоге с помощью своей вербальной критики она не способна нанести даже царапину мафиозному государству.
Слабость идеологической критики состоит в том, что она опирается на представление, согласно которому режим руководствуется определенной идеологией, целостной системой ценностей. При таком критическом подходе описательная модель, объясняющая режим одним стремлением к власти и обогащению, считается несерьезной, так как власть имущие придерживаются определенных идей и ценностей. Конечно, мы не утверждаем, что эта форма автократии предстает перед нами без всяких идеологических покровов, как чистое воплощение жажды власти и богатства. Но ясно и то, что мафиозное государство не может считаться реализацией общественного строя, опирающегося на когерентную, выбранную еще до прихода к власти систему ценностей, идеологию или одну из трактовок общественного блага. В таком случае что же придает этому режиму иногда столь обманчивую «идеологическую» целостность?
Ранее уже говорилось о том, что по характеру власти мафиозное государство является результатом нелегитимного распространения прав главы патриархальной семьи на всю нацию. Круг «домочадцев» главы патриархальной семьи охватывает его кровных и приемных родственников, зависимых людей разных сословий и рангов, a также лиц, оказывающих семье косвенные услуги. Глава патриархальной семьи распоряжается людьми, имуществом, статусами. История может пониматься как процесс эмансипации членов семьи и зависимых людей, их освобождения от власти главы патриархальной семьи. (Последней, но трудноосуществимой стадией этого процесса является, например, декларация прав детей или введение наказания за семейное насилие, которые уничтожают последние пережитки монополии главы патриархальной семьи на наказание домочадцев.) Мафиозное государство осуществляет в масштабах нации обратный процесс: ликвидирует автономный статус лиц, принадлежащих к различным группам общества, и старается подчинить их в соответствии с моделями традиционной патриархальной семьи. Таким образом, «идеологическую» целостность придают режиму культурные модели власти главы патриархальной семьи , а также основанные на них и гармонирующие с ними идеологические блоки, которые могут заимствоваться из других систем ценностей.
Естественно, не все идеологические блоки совместимы с этими культурными моделями. Например, им чужды идеологии, провозглашающие автономию и свободу личности (вплоть до границ свободы других личностей). Роли главы патриархальной семьи, управляющего своими «домочадцами», лучше всего соответствуют элементы коллективистских идеологий. Конечно, эту функцию могут выполнять не все коллективистские идеологи. Классовый и интернационалистский коллективизм, характерный для коммунистической идеологии, неприменим для идеологической легитимации моделей власти главы патриархальной семьи, поэтому приходится обращаться к идеологическому арсеналу правых, авторитарных режимов. Однако ценностные рефлексы, которые пытается активизировать в людях мафиозное государство, не обязательно связаны с современными диктатурами. «На фоне консервативной (политической) риторики на мышление человека воздействует хорошо всем знакомая ситуация, которую можно передать метафорой “государство – (строгий) отец”. Отец по заслугам наказывает и награждает своих “детей”, граждан страны, не одобряет плохого поведения, считает себя вправе вмешиваться в их личную жизнь и т. д. Эта модель семьи знакома даже и тем, кто, к счастью, вырос в других условиях, потому что они сталкивались с ней в книгах и фильмах, могли иметь таких родственников, учителей, а позже – начальников. Существует множество клише, которые активизируют эту модель, от “не смей так разговаривать с отцом” и “не перебивай меня, когда я говорю” до “пока ты одеваешься на мои деньги, я буду решать, как тебе одеваться”, – ведь правые партии любят авторитет, создаваемый позицией, а не достигнутыми результатами, любят учить граждан, как им следует жить, поступать и думать, причем в интересах нации, которая отождествляется с семьей, и граждан-детей».
Эта культурная модель патриархальной семьи, к которой можно пристраивать идеологические блоки, эклектически подобранные, если смотреть на них с иной точки зрения, придает эмоциональную цельность властному режиму. В этой модели власть с добродушной естественностью не терпит возражений и по-семейному персонифицирована. Организуемые властью ритуальные, репрезентативные мероприятия характеризуются не военными парадами фашистских или коммунистических диктаторов с маршами безличных масс и протокольно безличной нацистской или коммунистической номенклатурой на трибунах. Напротив, Крестный отец в рубашке с засученными рукавами приятно проводит время в VIP-ложе своего стадиона вместе со своими «домочадцами», oлигархами, подставными лицами, управляющими, приказчиками и наемниками. Если он в чем-то последователен, то не в идеологии, а в поддержании и трансляции этой модели власти.
7.2. Целевые идеологические клише: Бог, Родина, семья, трудовое общество
Важнейшие идеологические блоки легитимации власти группируются вокруг понятий «Бог, родина, семья» , функция и способ употребления которых, однако, показывают, что режим управляется не идеологией, то есть не этими началами. Когда критики характеризуют идеологические пружины режима Орбана категориями национализма, религии или консервативного культа семьи, они пытаются интерпретировать режим, оставаясь в рамках традиционного понимания этих категорий. А между тем это традиционное понимание не имеет никакого отношения к настоящей природе мафиозного государства.
7.2.1. Национализм, антисемитизм, расизм
Национализм XIX в., породив политические нации, привел к установлению внутринационального равноправия, что послужило базой для борьбы с устремлениями других наций. Однако национализм мафиозного государства направлен не против других наций, а на исключение из своей нации всех тех, кто не принадлежит к приемной политической семье, не входит в систему вассалитета или относится к числу оппонентов режима. Те, кто не принадлежит к «домочадцам» Крестного отца, должны испытать на себе все последствия этого. В этом понимании нация – это не что иное, как приемная политическая семья и ее придатки, от Главы семьи вплоть до слуг, то есть до тех, кто занят на общественных работах. Венгерская приемная политическая семья создает для прикрытия своего эгоизма национальную коллективистскую идеологию под знаком лживого обещания установления справедливости.
Бенефициары центрального силового поля легко дешифруют этот язык: нация – это не что иное, как эвфемистическое название приемной политической семьи. В конце концов, не могут же они сказать, что просто «гребут под себя». В то же время они знают, что если Крестный отец ссылается на интересы нации, то он говорит о них, о приемной политической семье. Нация безгрешна потому, что она тождественна Семье, и тот, кто получил доступ в нее, одновременно получил прощение, отпущение грехов и защиту. При прошлом режиме он мог быть доносчиком, коммунистическим аппаратчиком или уголовником, но все это прощается, если он лоялен к приемной политической семье. Обеспечиваемая патроном защита укрепляет единство, а изгнание из семьи представляет собой угрозу. В случае критического выступления против режима не существует таких личных заслуг, которые могли бы защитить непокорного от уничтожающей, криминализующей или стигматизирующей силы органов или СМИ мафиозного государства.
A сторонникам, не получающим различных благ и привилегий, за неимением лучшего достается чувство принадлежности к национальной общности, возможность свободно придерживаться положительных или отрицательных пристрастий, исключительное право на «истинную любовь к родине» и презрение к врагам нации («не нашим», «изменникам родины», «банкирам», проще говоря – к «евреям») и паразитам нации (цыганам, бездомным, безработным). Они – восторженные простофили, которые вознаграждаются вполне легитимным и неприкрытым – чувством собственной избранности и презрения, а порой и ненависти к другим.
7.2.2. Идеологическая пирамида
Однако руководители «Фидес» не антисемиты, их мишень не «еврей», просто для них антисемиты тоже относятся к целевой политической аудитории, которую необходимо покорить . И в связи с банками беда тоже не в том, что они якобы принадлежат «евреям», а в том, что они не контролируются лидерами «Фидес». Точно так же руководители «Фидес» не расисты, однако расистские настроения наблюдаются в аудитории, которую необходимо привлечь в лагерь сторонников «Фидес» , привлечь сознательно, прагматично, без эмоций. Этой аудитории и делаются уступки, которые невозможно оправдать с моральной точки зрения. В закодированном антисемитском, но достаточно однозначном контексте могут быть интерпретированы: язык «Фидес» , с помощью которого осуществляется стигматизация политических противников как «не наших» людей, «губителей нации», «правительства банкиров»; преферируемые партией исторические и литературные деятели, как, например, правитель Венгрии между двумя мировыми войнами Миклош Хорти, писатели-антисемиты Альберт Вашш, Йожеф Нирё и Цециль Тормаи; а также символические жесты , как, например, включение произведений упомянутых писателей в Национальный основной учебный план, перезахоронение останков Йожефа Нирё в Трансильвании, переименование и наименование общественных мест, награждение государственными премиями лиц праворадикальных убеждений и их назначение на руководящие посты в культурных учреждениях. «Фидес» утилитарно и цинично относится к антисемитизму и расизму, так как нуждается в зараженной ими аудитории потенциальных сторонников.
Закономерным следствием идеологической пирамиды с целью привлечения праворадикальных избирателей является легитимация и расширенное воспроизводство антисемитских и расистских настроений и высказываний, расширение круга сторонников расизма и антисемитизма . (В этом политика настоящего режима отличается от принимаемой ныне за образец политики Иштвана Бетлена после Первой мировой войны, так как Бетлен лишь недостаточно решительно и эффективно выступал против массовых антисемитских настроений и движений, но не выводил их на политическую арену.) С институционализацией и усилением правового радикализма (достаточно вспомнить праворадикальную партию «Йоббик» и ее первую победу в одномандатном избирательном округе на промежуточных парламентских выборах весной 2015 г.) прежнее двухполюсное политическое пространство сменилось на трехполюсное, в котором партия, воплощающая в себе центральное силовое поле, как называет себя «Фидес» в своей политической коммуникации, танцует «танец павлина» между двумя «крайностями», левыми и правыми радикалами, возмущаясь при этом тем, что первые подвергают сомнению ее преданность демократии, а вторые – ее приверженность принципу национальности. В то же время «Фидес» с иронией наблюдает за бесплодной борьбой двух «радикальных» сил, фокусирующих свое внимание друг на друге. В свою очередь «танец павлина» – жанр, которым управляет не идеология: в нем есть танцевальные па, которые никогда не исполнит убежденный антисемит или расист, и есть па, которые никогда не исполнит убежденный демократ. Но суть этого танца именно в том, что он имеет не идеологическую, а чисто политическую, тактическую цель.
Те, кому режим не может дать никаких ощутимых выгод, по крайней мере получают возможность завидовать «еврею» и презирать «цыгана». Эти чувства связывают их с домочадцами Семьи, с ее нацией. Причем понятие «нация» получает разные значения на разных ступенях иерархии приемной семьи: в высших сферах политической семьи оно означaет идеологему, легитимирующую ее «национальное господство»; для служилых дворян и придворных поставщиков – адоптацию, «национальные полномочия» на деятельность; a для тех, кто не получает своей доли благ, – «национальный наркотик».
Любой критически настроенный интеллигент может превратиться в чуждого нации еврея, любой бедняк, безвинно оказавшийся в тяжелом положении, может превратиться в цыгана и стать предметом яростных нападок антисемитской и расистской толпы. Конкурентная борьба между «Фидес» и праворадикальными силами за антисемитски и расистски настроенных избирателей, круг которых, между прочим, ширится под влиянием этой борьбы, создает опасное положение, уничтожая преграды на пути пропаганды ненависти. Хотя мафиозное государство, конечно, не вводит расистских законов (вследствие чего параллели с фашизмом или нацизмом необоснованны), его политика, сознательно порождающая определенные ассоциации, лишь утверждает культуру самосуда как метода разряжения социальной напряженности. Нередко двусмысленное поведение полиции лишь усугубляет беззащитность стигматизированных групп населения перед лицом антисемитской, расистской агрессии.
Похожую функцию могут выполнять и беженцы, лишь немногие из которых выбирали до 2014 г. Венгрию в качестве конечной цели своих скитаний. Характерное для широких кругов населения настороженное отношение к беженцам нагнетается до уровня страха, больше того, ненависти массивной правительственной пропагандой, которая пытается отвлечь внимание от причин потери правительством популярности посредством стигматизирующих, разжигающих ненависть акций. Из руин разрушенных североафриканских и ближневосточных диктатур выросла не демократия, а главным образом хаос, нищета и насилие. А Европа пока еще не нашла политического и экономического решения проблемы растущего потока беженцев, хлынувшего весной 2015 г. в Венгрию как транзитную страну. Орбан почувствовал напряженность, создаваемую страхами граждан и бессилием официальных органов ЕС, и весной 2015 г. в рамках «национальной консультации» рaзослал на бюджетные средства всем взрослым венгерским гражданам список вопросов, служащих хрестоматийным примером правительственного подстрекательства и внушающих людям мысль, что существует «связь» между терроризмом, проблемой беженцев и безработицей. Драматургия этого внушения такова: правительство начинает список вопросов с запугивания терроризмом, затем связывает эту тему с беспомощной миграционной политикой ЕС, a в качестве следующего шага упоминает о том, что венгерскую границу пересекает все больше нелегальных иммигрантов, которые подвергают опасности «рабочие места и средства к существованию венгров», поэтому, по мнению правительства, нужно выступить против «уступчивой политики Брюсселя», а нелегальных иммигрантов «необходимо взять под стражу» и «повернуть обратно», но, пока «корыстные иммигранты находятся в Венгрии, они должны сами покрывать расходы на свое содержание». Наконец, последний вопрос должен с циничным популизмом указать на решение дилеммы, стоящей перед венграми: «Согласны ли вы с венгерским правительством в том, что вместо помощи иммигрантам нужно оказывать помощь венгерским семьям и рождающимся детям?» Средство ксенофобии используется здесь не по идеологическим причинам, а лишь по прагматическим политическим соображениям. Правительство в который раз обращается к методу изощренно навешиваемых ярлыков: как показал Миклош Харасти, употребленное в вопроснике выражение «корыстный иммигрант» означает не просто «экономического иммигранта», а скорее достойного презрения паразита, охотника за наживой. Это выражение используется для разжигания ненависти, как и похожие фразеологизмы: «корыстные родители», «корыстный преступник» или «корыстный политик», относящиеся к цыганским родителям, цыганским преступникам и сервильным политикам. После этого началась правительственная плакатная кампания, в рамках которой по всей стране были размещены огромные плакаты с надписями на венгерском языке, «тыкающими» «корыстных иммигрантов» и предупреждающими их: «Если ты приехал в Венгрию, ты не можешь лишить работы венгров». И, предположив, что этого предупреждения будет недостаточно, правительство намерено установить на сербско-венгерской и хорватско-венгерской границе ограду длиной 175 км и высотой 4 м, а также планирует и строительство других пограничных стен. Поначалу проникновение беженцев и мигрантов в страну было беспрепятственным. Их скопление на центральном вокзале Будапешта, а также возникновение невыносимых условий в результате хорошо продуманного бездействия правительственных органов (например, ведомства по борьбе с катастрофами) и столичного муниципалитета нужно было лишь для того, чтобы население поняло, что может произойти, если правительство не защитит его. Построив заграждение на границе и отведя поток беженцев от Венгрии, Орбан продемонстрировал способность эффективно действовать в сложной ситуации и защитить не только венгров, но и всю Европу.
Несмотря на популистскую кампанию правительства, согласно опросу института изучения общественного мнения TÁRKI, «показатель ксенофобии, зарегистрированный в июле 2015 г., снова находится на уровне 2014 г. (который был ниже уровня, зафиксированного перед началом кампании), то есть высок, но не вырос под влиянием национальной консультации, плакатной кампании и наплыва мигрантов со стороны Сербии, подробно освещавшегося в СМИ. Зато возросла доля респондентов, считающих, что вопрос о предоставлении убежища или отказе в нем должен быть продуман основательнее, и наполовину сократилась доля ксенофилов. По сравнению с предыдущими годами среди сторонников более продуманного решения сократилась доля лиц, выступающих против принятия потенциальных просителей об убежище, но все же три четверти (76 %) этой группы респондентов и сейчас выступает против принятия арабов. Степень ксенофобии превышает средний уровень (39 %) на тех территориях и у тех людей, где и для кого присутствие беженцев наиболее заметно/обременительно, а также у тех, кто считает беженцев подходящим объектом для выражения предубеждения против иностранцев. Сюда относятся жители Южного Альфёльда (53 %), симпатизанты партии «Йоббик» (54 %), лица, находящиеся в плохом материальном положении (43 %), перебивающиеся со дня на день (43 %) или с трудом живущие на получаемые доходы (40 %)».Террористические акты в Париже и Брюсселе привели к росту ксенофобии, так как с тех пор правительственная пропаганда сознательно отождествляет беженцев и иммигрантов с террористами. Правительство с помощью всего арсенала коммуникационных средств настойчиво держит на повестке дня вопрос миграции уже потому, что популярность мер, принимаемых им в этой области, далеко превосходит рейтинг «Фидес», в то время как в остальном систематически отстает от него. Весной 2016 г. под влиянием активной правительственной пропаганды отрицательное отношение населения к беженцам и иммигрантам достигло кульминации: уже 78 % респондентов «не желали, чтобы по соседству с ними жили мигранты». Возросшая ксенофобия «впитала в себя такие запасы ненависти, что по сравнению с прошлыми годами даже привела к некоторому сокращению неприязни к цыганам, евреям, румынам, швабам и китайцам».
Однако если «чужаки» являются платежеспособными бизнесменами или криминальными авторитетами, то политическая семья, нарушая государственную монополию на предоставление гражданства, создает для своих подставных лиц частный бизнес, давая им возможность получать обильные прибыли от торговли паспортами, действительными на территории ЕС. По 29 тыс. из суммы 250 тыс. евро, в которую обходится одна «облигация на поселение», дающая право на венгерское гражданство и паспорт, переходят к этим подставным фирмам в качестве комиссионных, что к февралю 2015 г. принесло им доход размером 65 млн евро. В январе 2015 г. минимальный размер взноса был повышен до 300 тыс. евро, сверх чего необходимо выплачивать фирмам-посредницам 40–60 тыс. евро за «администрацию». «Закон, принятый в 2013 г., предписывает, что эти облигации могут быть зарегистрированы в Центре по управлению государственным долгом только посредническими фирмами, выбранными парламентской комиссией по экономике, которую сейчас возглавляет Антал Роган (“Фидес”), а иностранные инвесторы получат ценные бумаги, выпущенные этими фирмами». Шесть из семи выбранных парламентской комиссией фирм оказплась офшорными. Следует подчеркнуть, что в данном случае правительство (подобно криминальной организации) уступает частным офшорным фирмам огромный доход, причитающийся государству. «Инвесторы, прибывающие из-за пределов Евросоюза и приобретающие выпущенные специально для этой цели государственные ценные бумаги с пятилетним сроком погашения номинальной стоимостью не менее 300 тыс. евро, в течение полугода получают вид на жительство. Однако посреднические фирмы переводят государству лишь по 271 тыс. из 300 тыс., уплачиваемых иностранцами, а остаток удерживают у себя. Через пять лет иностранец получит обратно 300 тысяч евро, примерно 29 тысяч из них доплачиваются из денег налогоплательщиков. К тому же посреднические фирмы получают плату за администрацию в размере 40–60 тыс. евро. По нашим подсчетам, с 2013 г., когда была введена эта программа, посреднические фирмы, зарегистрированные на Каймановых островах, на Мальте, Кипре, в Лихтенштейне и Сингапуре, положили в карман минимум 74, а с учетом более высокой цены за услуги – 95 миллиардов форинтов». Позиция правительства, согласно которой «Венгрии не нужны экономические иммигранты», представляется особенно ханжеской в свете того, что в 2014 г. в западных странах находилось по крайней мере 300 тыс. венгров, выехавших туда в поисках работы. «Согласно национальным счетам ЦСУ, в прошлом году их трудовые доходы, полученные за границей, достигли 920 миллиардов форинтов, что на 43 миллиарда превышает уровень 2013 г. и на 236 миллиарда – уровень 2012 г.».
Нагнетание страха под предлогом «террористической угрозы» со стороны «мигрантов» не только служит сплочению «нации», то есть бенефициаров и жертв правительственной политики, но и дает повод к ограничению гражданских прав: введению особого правопорядка , принятию чрезвычайных мер. Парижский теракт создал эмоциональную атмосферу, позволившую правительству, сославшись на «террористическую угрозу», попытаться ограничить гражданские права и свободы законом о предоставлении правительству чрезвычайных полномочий. По мнению одной из самых значительных венгерских правозащитных организаций ТASZ, «согласно этому законопроекту, правительство, с одной стороны, получит полномочия по использованию армии внутри страны в мирное время для выполнения задач по обеспечению внутреннего порядка и национальной безопасности. С другой стороны, оно будет наделено особой властью, которая позволит ему не только давать указания правительственным органам, но и ограничивать гражданские права и свободы. Посредством указов оно сможет ограничивать свободу торговли, накладывать арест на предприятия физических и юридических лиц и ограничивать собственнические права этих лиц, контролировать интернет-коммуникацию и почтовое движение писем и посылок, приостанавливать почтовые и электронно-информационные услуги, ограничивать и контролировать пользование телекоммуникационными и компьютерными сетями и оборудованием, конфисковать помещения, студии, трансляционные передатчики, оборудование и здания, принадлежащие радио, телевидению и другим органам массовой информации, запрещать демонстрации, вводить комендантский час и обязательную явку в официальные органы, ограничивать или запрещать поездки и пребывание в определенных местах, а также дорожное, железнодорожное, водное и воздушное движение, запрещать въезд иностранцев, а также сношения и контакты с иностранными лицами, организациями и учреждениями, выселять население. Под ограничение попадают не только некоторые права и свободы, зафиксированные в Основном законе Венгрии, но и свобода перемещения лиц, товаров, услуг и капиталов в ЕС, являющаяся основополагающим принципом этой организации». В 2016 г. правящие пратии, потерявшие конституционное большинство, уже не имели возможности самостоятельно изменить конституцию и были вынуждены вступить в переговоры с оппозиционными партиями. (Результаты этих переговоров пока неизвестны.)
В качестве последнего хода в идеологической пирамиде Орбан возвел в ранг правительственной политики одно из давних требований правых радикалов, которое в прошлом году поддержал и глава кабинета премьер-министра Янош Лазар, заявив, что «в Венгрии необходимо держать на повестке дня вопрос о введении смертной казни , а также нужно дать понять, что мы не остановимся ни перед чем». При этом Орбан, конечно, знает, что по сравнению с десятилетиями, предшествовавшими запрещению смертной казни в 1990 г., количество убийств в настоящее время значительно сократилось.Как знает и то, что требование восстановления смертной казни противоречит нашим международным обязательствам и уже поэтому едва ли осуществимо. Но это его и не интересует, он просто пытается эксплуатировать распространенные инстинктивно-эмоциональные реакции, и даже если это ему не удастся, то все равно принесет идеологические барыши в кампании против ЕС.
7.2.3. Религия
Не менее прагматична и приверженность вере, религиозность приемной политической семьи. Ее функция, во-первых, в том, чтобы перенести легитимацию власти с демократического фундамента, когда у власти можно потребовать отчета за ее действия, в сферу абсолютного авторитета и представить деятельность Крестного отца результатом Божественного промысла. Во-вторых, возникает возможность ритуализировать все общественные проблемы с помощью языка, который не может быть вовлечен в пространство дискуссии. В-третьих, с помощью религии власть «Фидес» укореняется в труднодостижимых для политики регионах и социальных группах. Наконец, в-четвертых, религия служит средством идеологической индоктринации в сфере образования. Связь между церковью и властью носит светский, деловой характер.
Так Орбан из молодого атеиста превратился в верующего реформата, которому уже не трудно, если нужно, принять участие в католическом крестном ходе. Как не затруднился он в надежде на выгодный бизнес сделать реверанс в сторону азербайджанского лидера-автократа и отпустить на свободу мусульманина, убившего армянина-христианина. Об идеологически немотивированной политике свидетельствует и то, что Орбан, невзирая на судебное решение и постановление Конституционного суда, лишил прежнего статуса церковь, крестившую двух его первенцев, поскольку ее глава критикует его политику. Случай, напоминающий историю Томаса Бекета. Наличие ценностного приоритета очевидно, только он носит властный, а не христианский характер.
7.3. Инструментальные идеологические клише: «Система национального сотрудничества» и «национально-освободительная борьба»
Моральные обязанности и ответственность приемной политической семьи – как и в случае ее исторического прообраза, патриархальной семьи, – распространяются лишь на членов семьи и «домочадцев». В отношениях «мы – они» «мы» означает уже не совокупность граждан нации, a «они» – не представителей других наций. Напротив, значение понятия «нация» сузилось до приемной политической семьи, a «они» – это все остальные, включая тех, кто ранее естественным образом относился к нации в традиционном понимании. Однако с недавнего времени они превратились в чужих, за которых приемная политическая семья не несет ни моральной, ни материальной ответственности.
7.3.1. Система национального сотрудничества (СНС)
В парламентском заявлении, принятом после выборов в Государственное собрание 2010 г., говорится: «Весной 2010 г. венгерская нация вновь собрались с силами и совершила революцию в избирательных кабинах. Государственное собрание заявляет, что признает и уважает эту революцию, осуществленную в конституционных рамках. Государственное собрание заявляет, что на апрельских выборах родился новый общественный договор, по которому венгры приняли решение о создании новой системы, Системы национального сотрудничества. Этим своим историческим деянием венгерская нация обязала новое Государственное собрание и новое правительство решительно, бескомпромиссно и неустанно руководить работой, которая позволит Венгрии построить Систему национального сотрудничества».
7.3.1.1. Сущностное, ценностное оправдание СНС – «новый принцип справедливости»
В действительности Система национального сотрудничества – это не что иное, как отказ от характерных для либеральной демократии правил игры со ссылкой на «революцию в избирательных кабинах» и провозглашение политики, нацеленной на создание орбановской нелиберальной демократии. Как пишет Дюла Теллер, идеолог, оказавший, быть может, наибольшее влияние на Виктора Орбана, в демократии западного типа, сложившейся после смены режима, «даже по прошествии двадцати пяти лет в основном наблюдалось и наблюдается противостояние интернационалистических групп (элит, партий, электората), наследников социализма, старающихся сохранить или вернуть прежние властные позиции, и буржуазных, национальных сил, стремящихся к смене режима. (…) Идущая между ними борьба, которая должна была разрешиться уже в момент смены режима, – это и должно было стать сменой режима – на самом деле является борьбой не на жизнь, а на смерть, исход которой до последнего времени был неясен. Обе стороны располагают приблизительно одинаковыми силами, но выражают принципиально разные, исключающие друг друга жизненные интересы и концепции развития общества». Ниже он продолжает так: «Принципиальная основа новой системы крайне проста. Это – принцип общности (…) в противовес (нeo)либеральной доктрине. (…) Нация есть органическое образование с общей исторической памятью, служащее определению общих интересов и осуществлению вытекающих отсюда общих задач, обеспечивающее решение этих задач с помощью общей культуры, общих институтов и общего языка. Нация требует от своих членов мотивированности и поведения, необходимых для существования и жизнедеятельности общности, то есть участия в решении общих задач, предоставляя в их распоряжение необходимые для этого средства». «Первым необходимым элементом национальной системы является распределение в соответствии с “новой правдой”, (особое) вознаграждение (особых) усилий и достижений, служащих благу нации, массовый запуск цикла “вознаграждение – результат – вознаграждение” и высвобождение мобилизующей силы, скрывающейся в этом цикле (…) Вторым необходимым элементом национальной системы является новый принцип справедливости , а также взаимная помощь и взаимная защита участников основанного на этом принципе процесса распределения и правительства, обеспечивающего функционирование системы. Правительственная власть должна от цикла к циклу поддерживать тех, кто добивается результатов, а те должны от цикла к циклу обновлять полномочия поддерживающего их правительства, что обеспечит запуск и функционирование спирали “результат – власть – результат”». «Для правительства, строящего национальную систему, структура клиентарного типа является лишь дополнительным элементом, своего рода “материнским чревом”, в котором зарождается и растет новый, приносящий результаты сегмент общества».
«Решающим является вопрос о том, как мы оцениваем перераспределение собственности после смены режима. Непосредственно перед сменой режима был период спонтанной приватизации, когда люди, близкие к коммунистической власти, могли легко, в обход закона получить долю государственной собственности. Этот период быстро закончился, однако законная приватизация породила множество конструкций, посредством которых многие “товарищи” смогли добыть себе состояние. (…) Здесь можно говорить об Америке, (…) однако венгерский государственный строй формируется не по американскому образцу. Не надо внушать нам, что происходящее ныне – это “грабеж” или “коррупция”. Нет, идет политическая революция с экономическими последствиями», – пишет другой идеолог СНС, Андраш Ланци. Суть в том, что «[нужно] во что бы то ни стало создать национальную буржуазию. (…) Конечно, из Америки это кажется капитализмом для корешей. Рассчитанные на определенных лиц конкурсы, “подмазывание” ради получения субсидий, подтасованные тендеры. Только по-другому не получается. Если делать по-другому, то Венгрия никогда не станет экономически сильной страной», – доказывает Габор Бенчик, директор праворадикального еженедельника Demokrata.
Достаточно простая формула, если под нацией и национальными интересами, которыми оперирует эта коллективистская идеология, понимать приемную политическую семью и ее интересы, а связь между поддерживающими друг друга сторонами заменить на патронажно-клиентарные отношения. Хотя категории, встречающиеся в этих легитимирующих режим идеологиях, ошеломляюще похожи, а иногда и тождественны категориям, используемым в нашем описании. Это, в свою очередь, подводит нас к проблематике оправдания мафиозного государства с точки зрения технологии власти.
7.3.1.2. Оправдание СНС с точки зрения технологии власти – «искусство дружбы»
Взгляды на политику как на «искусство дружбы», которых придерживается ученый-гуманитарий, бывший генеральный секретарь ЮНЕСКО Tило Шаберт, ближе подводят нас к пониманию логики властного механизма партии «Фидес». Как пишет журналист информационного сайта Index Гергей Тот, «для политологов не секрет, что эта книга (Boston Politcs – The Creativity of Power) послужила основой для создания СНС. В Венгрии есть по крайней мере два больших поклонника трудов Шаберта: Андраш Ланци и Габор Г. Фодор, входящие в состоящий из трех членов кураторий Фонда Századvég. Того самого Фонда Századvég, который с 2011 г. с бешеной скоростью превратился в важнейший “мозговой трест” правительства, причем немалую роль в этом превращении сыграло то, что руководителем фонда стал Арпад Хабонь». «Шаберт лучше и глубже других описывает отношение Виктора Орбана к управлению страной», – заявил в непреднамеренно разоблачительном интервью Габор Г. Фодор. Познакомимся с сутью теории власти Шаберта, которую кратко обобщил в пяти пунктах Гергей Тот.
● Легче управлять человеком, чем учреждением
По мнению Шаберта, крупнейшим противоречием современной политики является то, что публичное право тщательно ограничивает и расчленяет власть с помощью различных институтов, но в то же время правительству для достижения своих целей всегда необходима концентрация власти. Поэтому для обеспечения своей деятельности правительство стремится обходить институты , сопротивляющиеся властной логике, и проводить свою политику посредством лиц , которые могут быть поставлены в зависимость, связаны признательностью и которыми можно манипулировать. Парадоксальным образом ориентированность управления страной на личности приводит к чрезмерному разрастанию институтов, но это только видимость: по мнению Шаберта, правительственные институты практически не имеют отношения к реальной власти.
● Необходимо расшатывать властные структуры
По мнению Шаберта, реальная структура правительства не может быть описана институционально, поэтому он предпочитает термин Двор , заимствованный из эпохи Ренессанса. При Дворе Автократ – единственная неподвижная звезда, вокруг которой вращается «второе правительство», состоящее не из институтов, а из лиц, образующих властную сеть. Границы Двора размыты, формальные и неформальные позиции часто смешиваются друг с другом и находятся в постоянном движении, но есть и архетипичные фигуры. По железным законам Двора Автократа должен немедленно расшатывать все складывающиеся вне его влияния властные структуры.
● Друзья, повсюду друзья
Двор и управляемые им организации, институты, сети функционируют в качестве невидимых бюро трудоустройства. Но Шаберт провокационно утверждает, что это не коррупция или непотизм, поскольку для политической власти нужны друзья в античном смысле этого слова, нужны люди, готовые на личные и материальные инвестиции во власть. Больше того, чем больше у Автократа таких друзей, тем лучше: тем меньше он обязан какой-либо одной стороне. Подчеркивая значение личных и доверительных отношений, Шаберт неоднократно заявляет, что современные политические теории слишком высоко оценивают публичность, а между тем реальная политика, означающая чистую власть, всегда должна прятаться.
● Конфликт вместо порядка
Настоящий лидер работает не над установлением порядка, а старается поддерживать лишь ему понятный хаос, непрерывно порождающий новые проблемы и конфликты.
● Власть творит новое и хорошее
Власть Автократа не деспотия или мафиозное управление, а, как ее называет Шаберт, креативное управление. Это самая интересная мысль его теории, поскольку, вопреки всем устоявшимся представлениям граждан, она внушает, что политизирующее все вокруг управление и есть то самое пресловутое добросовестное управление . Согласно этой теории, напряженность, порождаемая противоречиями и конфликтами, дает эффект ускорения атомов, «подогревая» деятельность правительства креативной энергией. Это состояние возбужденности должно стать мотором продвижения общественных услуг, в противном случае все замыслы, направленные на улучшение жизни, останутся пустыми мечтами.
Правительственный «мозговой трест» Századvég опубликовал на венгерском языке сборник, в который наряду с другими входит работа Шаберта о 16-летнем правлении мэра Бостона Кевина Уайта, его партии и властной технологии.
Эти тексты могут восприниматься как описание складывания и функционирования системы власти Орбана, как история «естественного развития» «партии друзей», то есть «личной партии», «становления политической партии на базе общих интересов, складывания масштабных общественных связей на основе семейных», «превращения политических устремлений нескольких друзей в эффективную политическую организацию, а затем в правительство». «В центре этой структуры стояла “политическая семья”. Численность этой семьи не превышала трех дюжин человек, ее “cемейный” характер объясняется тем, что подавляющее большинство этих людей находилось друг с другом в родственных отношениях. (…) Они образовывали в полной мере “политическую” семью; все они занимали какой-либо пост (или несколько постов) в правительственной структуре, созданной главой семьи, Кевином Уайтом; некоторые исполняли в партии “неофициальную”, но несомненно политическую функцию. Политическая семья калькировала мир интересов Уайта, и эти интересы были и интересами партии. Наряду с членами его семьи и старыми друзьями политическая семья включала представителей двора, исследователей общественного мнения и политических советников, девелоперов и других активно развивающих город предпринимателей, журналистов, одного сборщика пожертвований и одного универсального политика».
В то же время Шаберт выражает недовольство тем, что критики Кевина Уайта и журналисты «показывали все то, что служило необходимым средством управления, в качестве чистой, то есть “грязной” формы политического механизма. Все, что приводилось в действие искусством дружбы, они преподносили в качестве язвы коррупции. Все, что делалось в поисках стабильных основ города с неопределенными контурами, истолковывалось в качестве крайних примеров политического боссизма». А между тем такая модель управления существовала еще в республиканском Риме, где «жизнь общины в значительной мере обуславливалась личными партиями патрицианских семей», в которых «глава одной из патрицианских семей становился патроном, то есть защищал клиентов, пользуясь политическим весом партии. Чем больше клиентов обращалось к данной партии, тем больше у нее накапливалось влияния, то есть последователей и друзей». «В конце концов партия – это не что иное, как сообщество друзей, удлиненное хвостом», – актуализирует эту мысль Андраш Ланци. А Габор Г. Фодор как будто продолжает ее: «Эти друзья укрепляют свою власть, концентрируя силы на одном-единственном друге, который обязан усвоить старое правило политики: с союзниками нужно хорошо обращаться, чтобы они активно работали на общее дело».
Здесь мы подходим к важному пункту, ведь проблема легитимности отличает уже и руководимые патронами партии Римской республики от политического искусства дружбы, связываемого с именем Кевина Уайта. Возглавлявшиеся патрициями партии Римской республики легитимно строились на базе патронажно-клиентарных отношений. Они функционировали, не нарушая правил несовместимости и распределения государственных заказов. Что же касается бостонского мэра ХХ в., то он действительно многократно переизбирался, однако это не давало ему полномочий на ведение политики в собственных интересах посредством «личной партии», да к тому же в такой широкой политической среде, которая отрицает систематическое применение этой модели управления. Но режим Орбана качественно совершенствует эту модель, поскольку при этом режиме речь идет уже не просто о манипулировании демократическими институтами при формальном соблюдении правил игры, а о сознательном применении нелегитимного государственного насилия для реализации собственных интересов. Это уже относится к категории преступного государства , одним из типов которого является мафиозное государство. (Об уголовных последствиях будет сказано ниже.)
Когда идеологи Фонда Századvég, следуя Шаберту, описывают режим Орбана, они понимают под легитимацией режима нечто совсем иное, нежели его критики, требующие соблюдения норм западной либеральной демократии. Главным образом это и разделяет соответствующие друг другу категории СНС и мафиозного государства для оправдательного, апологетического и отрицательного, критического описания режима. Наиболее важные из этих категорий собраны в приведенной ниже таблице соответствий (в апологетическом описании режима приведены термины, которые используются политиками и идеологами «Фидес», а также Шабертом):
Если до смены режима полная занятость означала, что все граждане имели определенное, зарегистрированное место в обществе, то идея трудового общества в настоящее время означает, что членом нации, одним из домочадцев политической семьи считается лишь тот, у кого есть работа, даже если он занят на общественных работах. Те, кто не имеет работы: безработные, больные, бомжи, цыгане и т. д. – не принадлежат к нации, приемной политической семье, к домочадцам Крестного отца, они исключены из Системы национального сотрудничества. Если они не могут быть включены в семью хотя бы на роли прислуги, то их бросают на обочине дороги, на границе нации и чужого мира. Руководители СНС не чувствуют и не берут на себя никакой моральной или материальной ответственности за этих людей. «По крайней мере треть венгерского общества уже окончательно потеряна и никакими средствами не может быть вырвана из окончательной нищеты. Эти люди могут быть практически списаны со счетов общества. Они не хотят работать, да и не востребованы на рынке рабочей силы. И нельзя открыто сказать, что их придется бросить на обочине, потому что если не сделать этого, то остальные никогда не доберутся до цели», – заявил один из экономистов-идеологов, поддерживающих режим. Социальная политика СНС не «консервативная», не антибедняцкая и не мотивирована расистской идеологией. Она просто не замечает тех, кто не принадлежит к числу домочадцев. Эти люди находятся вне Семьи, они чужие, по отношению к ним у СНС нет никаких обязанностей. Потому что, как сказал министр, руководящий кабинетом премьер-министра, «у кого ничего нет, тому такая и цена», а у них действительно ничего нет. Другой вопрос, что в борьбе за голоса избирателей сознательно открывается путь расистским настроениям по принципу неоднозначной народной мудрости «Кто не работает, тот не ест».
В ходе этой идеологической пирамиды необходимо постоянно увеличивать ставку. По своей идеологии политический актор не расист, но в той социальной среде , в которой он действует, он пробуждает и легитимирует массивные расистские настроения, в то время как уменьшаются шансы сдержать эти настроения. Тем более что, по данным правозащитной организации «Общество в защиту прав и свобод», «по своим партийным симпатиям антицыгански настроенные лицa не слишком далеки друг от друга. Однозначными расистами являются 46 % сторонников партии “Йоббик”, 33 % сторонников “ВСП” и 31 % фидесистов, но и среди приверженцев партии “Политика может быть другой” их доля составляет 22 %». Аналогична и ситуация с антисемитизмом. «Понятно», что среди сторонников партии «Йоббик» особенно велика доля крайних (51 %) и умеренных (19 %) антисемитов, но их доля значительна и среди симпатизантов «Фидес» (соответственно 20 и 19 %), «ВСП» (13 и 25 %), партии «Вместе – диалог за Венгрию» (16 и 13 %) и «Демократической коалиции» (8 и 24 %).
Исторический союз «нового национального среднего класса», политической семьи и отстающих, но стремящихся вернуться обратно , провозглашенный Виктором Орбаном в 2009 г. в поселке Кётче, означает, что те, кому не досталось материальных благ и привилегий, могут чувствовать себя частью эмоциональной общности, проникнутой чувством уродливой национальной гордости, участниками национально-освободительной борьбы и имеют возможность ненавидеть за свое злосчастье Евросоюз, иностранные капиталы, банки, евреев, цыган, геев, «коммуняк», «либерастов». Как общность интересов членов приемной политической семьи, так и коренящаяся в вере в нацию эмоциональная общность неудачников являются мощной объединяющей силой. Так же как у первых рационализм личных интересов побеждает ценности республиканской идеи, так и у последних общий эмоциональный настрой создает преграду на пути рациональных суждений и делает неэффективным любое убеждение, опирающееся на аргументы. Тем самым у них парализуется способность к здравым рассуждениям и пониманию людей, находящихся в ином положении.
А тем, у кого уже нечего взять, предполагается дать еще меньше. В то время как «наверху» делаются попытки вытеснения «чуждой нации» интеллектуальной и экономической элиты, «внизу» подвергаются наказанию «не входящие в титульную нацию» бедняки . Да и к чему заниматься бедными и обездоленными, если они уже не ходят голосовать, не могут защитить свои интересы и если на них можно обрушить лавину фрустрации и раздражения тех, кто стоит на социальной лестнице чуть выше, но так же обманут и разочарован? Пусть теперь варятся в собственном соку…
7.4. Национально-освободительная борьба
Мы и они, семья и прочие, чужие, другие. Как мы видели, часть оказавшихся вне приемной политической семьи – обездоленные и беспомощные, но другие представляют настоящую опасность, потому что, например, как утверждал Виктор Орбан, «когда левые иногда получали возможность, они всегда набрасывались на собственную нацию». Эти стоящие вне семьи чужаки – политические соперники, aвтономные гражданские организации, конкурентоспособные, не зависящие от государства предприниматели, независимая пресса. С ними нужно вести непрерывную борьбу. В центре секулярной религии мафиозного государства стоит нация, защите которой служит национально-освободительная борьба . С помощью этой идеологии, а также посредством разжигания неприязни или зависти к другим социальным группам власть имущие не без успеха пытаются превратить в «верующих» непривилегированные слои населения.
Но что же означают три элемента этого мобилизующего определения? Как уже неоднократно говорилось, эпитет национальный служит для обозначения группы с общими интересами, «нас», приемной политической семьи, отождествление которой с нацией позволяет целенаправленно прикрыть частные интересы мнимыми интересами общества. Ведь это та «национальная, общностная демократия», при которой так называемые национальные цели «нелиберального государства» берут верх над «эгоистическими, частными интересами», представляемыми либеральной демократией, базирующейся на уважении прав человека. Свобода означает освобождение приемной политической семьи от институциональных ограничений либеральной демократии, то есть институционализацию произвола. А средством этого является «решительная, бескомпромиссная и неустанная» борьба , которая дает возможность различным образом, в различной степени и на разное время нелегитимно приостанавливать действие прав политических противников, а участники этих акций могут переступать через все моральные соображения, ссылаясь на интересы нации. «В некоторых вопросах Карл Шмитт, по всей видимости, прав, – пишет Габор Г. Фодор, один из идеологов политической стратегии «Фидес». – По его мнению, политические действия и мотивы могут быть выведены из специфического разделения людей на друзей и врагов . Это – конечный и наиболее важный критерий, поскольку он показывает максимальную интенсивность соединения или разделения, ассоциации или диссоциации. Он наиболее важен и потому, что способен превратить в политический конфликт все другие конфликты, а в конечном счете и деполитизирующие устремления либерализма». Так политика, как и право, может быть освобождена от морального балласта, и все политические действия могут стать правомерными. В другом месте Г. Фодор пишет о легитимирующем влиянии политической коммуникации, построенной на дихотомии друзья – враги, следующим образом: «Я оцениваю проблему доверия в другой плоскости. Людям неинтересно, кто что думает о либерализме и кто что думал о нем 12 лет назад», – заявляет он, имея в виду слова Орбана. И продолжает: «Им интересно одно: защитит их правительство, если они столкнутся с трудностями, или нет. Противники и враги обыкновенных людей меняются. Если эти люди видят, что правительство последовательно выступает на их стороне в этих конфликтах, то они будут доверять ему».
А теперь приведем пространную цитату из книги Клары Шандор «Határtalan nyelv» («Безграничный язык»): «Изначально мы представляем себе управление страной исходя из понятия управления каким-либо средством передвижения (в первую очередь кораблем). На это указывают слова руководство, управление, правление, правительство, глава правительства и выражения надеюсь, мы избежим водоворотов, не сядем на мель, а достигнем гавани, выдержим политические бури, наша экономика не потерпит крушения, не получит пробоины. Но если строить понятие управления страной не по аналогии с мореплаванием, а по аналогии с войной, то это сделает естественными, бесспорными, приемлемыми иные действия, представит само собой разумеющимся то, что мы считаем несовместимым с нормальным функционированием демократических государств в мирное время. Если страна находится на военном положении, то естественным кажется не только то, что постоянно идет борьба, что схватки, сражения, походы непрерывно сменяют друг друга. На войне у нас есть враги, с которыми не нужно вести переговоры, а которых нужно победить или, не дай бог, уничтожить, и было бы просто смешно учитывать их мнение или стремиться к компромиссу с ними. На войне нет возможности для тщательных размышлений и долгих дискуссий, как этого требуют правила законодательства в мирное время. На войне штаб не согласует, не торгуется с солдатами, а принимает решения без них. Нет места неподчинению, иное мнение – предательство, a недовольные могут стать дезертирами. Известно, что на войне есть человеческие и материальные жертвы, что многие живут в стесненных условиях, что нужно отказаться от благоденствия, что могут быть применены методы реквизиции и принудительной разверстки, конечно, под другим названием, скажем, посредством повышения налогов или основательного сокращения доходов причисленных к врагам учреждений и организаций, например банков, телефонных компаний, СМИ, предприятий коммунального обслуживания и т. д. Все же сама по себе метафора войны является не слишком удачным выбором, так как порождает неприятные ассоциации, поэтому важно как-то улучшить ценностное содержание этого понятия, например внушая, что государство выступает не в роли агрессора, а защищает наши общие ценности от всяких подстерегающих нас подлых внутренних и внешних врагов. В силу того, что враг может быть и внутренним, все диктатуры охотно применяют метафору войны. В свое время многие иронизировали над тем, что в годы социализма и коммунистической диктатуры говорили не только о классовой борьбе и внутренних врагах, но и о лагере сторонников мира и борьбе за мир».
Не случайно автократические, диктаторские режимы часто прибегают к военной риторике как к своего рода универсальному средству для стигматизации конкурентов, дальнейшего временного и частичного замораживания их и без того ограниченных прав, присвоения их собственности и ликвидации остатков автономии их статуса. Если эти устремления государственной власти фокусируются во времени, пространстве или в отношении определенных социальных групп, то они принимают форму различных кампаний, направляемых из центра . Эти кампании базируются одна на другой, у них есть своя динамика и идеологизированный, пропагандистски преподносимый нарратив. Только если при классических коммунистических режимах серия кампаний, принимавшая форму перманентной революции , была нацелена на насильственное подавление парциальных общественных интересов, то кампании, проводящиеся в рамках перманентной национально-освободительной борьбы мафиозного государства, направлены именно на насильственную реализацию парциальных интересов приемной политической семьи.
Эти кампании, в которых, конечно, много общего, несмотря на различия между автократическими режимами, лучше всего можно определить как акции или серию акций властного центра, в ходе которой бюрократия используется в качестве управляемого сверху движения. На время кампаний приостанавливается рутинная, правомерная деятельность властной, административной иерархии. В таких случаях аппарат переступает собственные институциональные, правовые и “моральные” границы и даже вопреки собственным, провозглашенным нормам применяет насилие против выбранных учреждений, социальных групп и лиц. Тем не менее это насилие не является простым, единичным правонарушением, это не случайные ошибки или преступления отдельных представителей или уровней бюрократии. Нет, это – инициированные из центра, обязательные правонарушения различных масштабов и различной направленности, характерные для определенных сегментов аппарата или для всего аппарата в целом.
До сих пор мы писали о роли национально-освободительной борьбы в подавлении «внутреннего врага». Однако она имеет свою роль и в противодействии «внешним врагам». Но, как писал Дэвид О. Фридрикс, в настоящее время претензии автократических режимов «на суверенитет в их традиционной форме являются иллюзиями. Они скорее служат оправданию различных форм правонарушений, организованных государством».