— Владимир Александрович! Вы?
Она была в сером платье, в котором ходила прежде на лекции. Теперь оно, наверно, было домашним.
— По-моему, мы на «ты», — напомнил Володя.
— На работе — нет. Ведь вы ко мне как начальник?
Надя училась на четыре курса младше, и, когда после распределения появилась в его лаборатории, они оба приняли вдруг официальный тон.
— Начальников я на порог бы не пускал, — ответил он теперь.
— Тогда входи. Я сейчас…
Пропустив его в комнату, она поспешно удалилась. Было слышно, как в ванной льется вода.
Володя не был здесь года три. Или больше?.. Диван стоял, как раньше — у окна. И мир крыш за окном, как раньше, влезал вовнутрь, раздвигал стены, звал к себе… Статья Откинса валялась раскрытая под подоконником.
«Итак, мы показали, что выводы Надежды Веселовой содержат ошибку, и открытие русских, касающееся дискретности времени, оказалось, к сожалению, всего лишь дешевой сенсацией. Впрочем, за автором остается возможность нам ответить…» — в сотый раз прочел Володя.
Последние четыре слова были подчеркнуты. И оттого, что она подчеркнула их неровной синей чертой, ему сделалось как-то легче.
«Ну кто, в конце концов, этот Откинс? — спросил он себя. — Видный американский ученый, математик? Да. Но ведь не господь же он бог, в самом деле!» Статья Откинса пришла только вчера, а Надина дискретность времени касалась совсем новых областей математики, так что даже крупные специалисты не могли пока судить, кто прав. Это знала пока только сама Надя.
«Вот сейчас она войдет и скажет, что все это чушь, что американец просто врет», — говорил себе Володя.
Но она не входила, а в ванной что-то булькало. И он со смутной неловкостью вспомнил, что ведь, кажется, неприлично врываться вот так после десяти… Однако Надина работа наделала в прошлом году столько шума… Он должен был узнать, прав ли Откинс. Ждать до утра он не мог. И потому стоял теперь в Надиной комнате в одиннадцатом часу вечера и слушал, как она, наконец, закрывает в ванной воду…
Пять минут назад она впустила его и сказала: «Входи…» Она сказала: «Входи», а ей бы надо было сказать просто: «Все в порядке!» или уж выложить сразу: «Ох, знаешь, американец прав!» Неужели он прав? Сейчас она войдет и скажет…
— Я долго? Извини! — сказала Надя.
Она вошла, держась рукой за косяк. Рука была влажная, с закатанным рукавом. И это почему-то вселило надежду. «В конце концов, с чего я взял, что Откинс непременно прав?» — удивился он. Кисть ее руки была розовая, а локоть белый и, наверное, теплый…
— Знаешь, — произнесла она, — я решила бросить математику.
Комната, свет лампы, Надя у дверного косяка — все это постепенно возвращалось откуда-то издали. «Что? — хотел переспросить Володя. — Что?» Но слова ее висели в воздухе, становились невыносимо реальными: «Я решила бросить математику». Так. Значит, Откинс все-таки прав…
Володя нагнулся. Поднял статью. Сунул ее в карман.
И ему казалось, он слышит, как Откинс там торжествует.
Значит, она согласилась с Откинсом. Или, может быть, нашла ошибку сама, еще до статьи. Вот почему она была в последнее время такая нервная…
— Это решено. Я собиралась сказать тебе раньше, — услышал он.
Значит, ошибку нашла она сама. Значит там действительно была ошибка…
Володя сделал в Надиной работе один раздел по теории вероятности — это была его специальность. Остальные расчеты она делала сама. И это была очень новая область… Он помнил все сорок конечных уравнений. Но, значит, там все-таки была ошибка, раз она так…
Сегодня утром он сидел в своем кабинете перед двумя молчащими телефонами, Сидел и представлял себе Надю со статьей Откинса: как она достает статью из конверта, проглядывает…
— Владимир Александрович, я хотела сказать вам… — услышал он.
Как жаль, что не принято закрываться в кабинете на ключ.
— Слушаю вас, Станислава Мстиславовна.
— Мне говорили, что в связи с делом Надежды Андреевны у лаборатории будут крупные неприятности.
— С делом? Что вы имеете в виду?
— Разумеется, это ее пресловутое открытие… Сенсационные выводы, поспешная публикация. И когда после этого доказано, что это всего лишь простая, чуть ни арифметическая ошибка…
— Это не доказано.
— Да?
— Уверяю вас.
— Владимир Александрович! Я так рада!.. А я не спала всю ночь, все думала: «Бедная Надюша! Понятно, почему она стала такая нервная…» Я просто больна была от огорчения. Вы меня вылечили, Владимир Александрович… И у дирекции не будет причин к недовольству… Я так рада… В самом деле…
— Извините, Станислава Мстиславовна, — сказал Володя. — Я спешу.
Спешить ему было некуда. Просто осточертела уже эта комната с легко открывающейся дверью и молчащими телефонами…
А ведь статья Откинса пришла только вчера. И в институте она имелась как будто только в двух экземплярах. Один он запер в стол, в самый нижний ящик. А другой послал Наде.
— Доброго здоровья, Владимир Александрович!
«Ну вот, опять не успел выскочить», — подумал Володя.
— Здравствуйте, Евгений Петрович.
— Извините, что задержу. Я хотел поинтересоваться насчет Надежды Андреевны.
— Да?
— Надежда Андреевна, как вы знаете, позволила себе всенародно объявить, что я вот уже двадцать лет жую одну и ту же жвачку… одну и ту же, видите ли, жвачку прописных истин… Ей, видите ли…
— Это очень неприятная история, — перебил Володя. — Но ведь это было так давно. Мы все принесли вам тогда свои извинения. Но я еще раз прошу вас извинить Надежду Андреевну, она сожалеет…
— Не стоит труда. Она сказала, видите ли, что не любит дураков…
— Она сказала это вам?
— Не мне. То есть не прямо мне. Но я…
— Вы хотите, чтоб я переговорил с ней?
— Уже не хочу. Я понял причину ее повышенной нервозности. Я только хотел получить от вас подтверждения. Это правда?
— Что именно?
— То, что она опубликовала неверные выводы и поставила всех нас в пренеприятнейшее положение. Видите ли, ложный результат — и все это ради минутной славы!.. Подумать только!
— Между прочим, Евгений Петрович, работу Веселовой подписал к публикации именно я, как начальник лаборатории, так что…
— Ради бога, дорогой Владимир Александрович!.. Вы так еще молоды. Вы были введены в заблуждение… Я далек от мысли…
— А перед этим работу одобрил Ученый совет, членом которого являетесь и вы, Евгений Петрович.
— Лично я на этом заседании не присутствовал. Сие отмечено в протоколе.
Теперь Володя мог наконец сбежать. Но он мало выиграл от бегства. Потому что ведь в кабинете на столе остались стоять два телефона. И по любому из них могла позвонить Надя… В общем-то это было удачно, что она как раз взяла свои отгулы. Статью Откинса она должна была получить сегодня с первой почтой. И теперь вотвот позвонит… Он прогуливался мимо своей двери… Коридор был пуст. Вдруг в нем возник сам собой Смирнов — заместитель начальника отдела кадров. Он приближался странными, неслышными шагами.
— Владим Санычу большой привет!
Он подошел вплотную. На правой стороне его лба белела шишка. Странная шишка. Он пришел в институт уже год назад, а Володя все никак не мог привыкнуть.
— Я слыхал, у вас в лаборатории нервная обстановочка? — поинтересовался Смирнов полушепотом.
Шишка на лбу шевелилась при каждом слове. Володя с трудом оторвал глаза.
— Да? — удивился он. — Интересно. А я что-то пока не слыхал.
— А вы зря обижаетесь, Владим Саныч. У вас в общем-то, здоровый коллектив, но…
— Но?..
— Мне говорили, ваша Веселова человек нервный, болезненный… Скажите, когда вы узнали, что у нее шизофрения? А?
— Что?.. Вы, извините, шутите?
Шишка на лбу раздулась и вдруг стала лиловой. Смирнов погладил ее толстым указательным пальцем.
— Шучу, шучу, Владим Саныч… Но тетка ее уж действительно того… Говорят, тетушка-то в больнице и это у них у всех семейное… А что это ваша Веселова напутала там в, как их, расчетах?..
— Кто вам говорил?
— Да вы не волнуйтесь. Вы…
— Я и не волнуюсь. Но хотелось бы узнать, Федор Викторович, кто сообщил вам все эти мерзости?
— Я бы на вашем месте, дорогой Владим Саныч, не выражался так уж неосторожно. Мне говорили честные люди. Те, что болеют за институт… Да! А то что-то многовато развелось у нас этих, как их, теоретиков…
— Спасибо за совет, — сказал Володя отходя.
Телефоны молчали. Он представил себе Надю, как она сидит со статьей Откинса на коленях. Ей пора бы позвонить. Вот сейчас.
Звонок!
— Пегин… Пегин слушает!
— Владимир Саныч! Я из машбюро.
— Кто?
Это была всего лишь Мартова. Голова у Володи как-то отяжелела.
— Слушаю вас, Тамара Сергеевна.
— Сдали в печать месяц назад… не будет готово… срывается срок… не хочет для нас печатать…
— Простите, я не расслышал. Кто не хочет печатать?
— Я же говорю, начальник машбюро Харитонов. Это же просто безобразие, Владимир Саныч! Он говорит, что от теоретиков вообще нет никакого толку. И что он получил команду печатать для нас в последнюю очередь.
— Команду? От кого?
— Не говорит от кого. И еще, Владимир Саныч, он говорит, что все равно мы все путаем.
— Спасибо, Тамара Сергеевна, — сказал Володя. — Я займусь этим сам.
Было без трех минут шесть. Потом — без одной, потом — шесть минут седьмого. Володя медленно надел плащ. Повернул ключ в замке, последний раз прислушиваясь из-за двери — не позвонит ли… Собственно идти ему было некуда, потому что там, дома, тоже ведь телефон, такой же зеленый и немой. А он не мог больше играть в эту телефонную молчанку.
Под дверью библиотеки желтела полоска света.
— Юля, можно?
Юля сидела, положив ногу на ногу, держа сигарету между пальцами. Каждый вечер, проводив читателей, она курила вот так на дорожку, одна в полутемном зале.
— Володя?.. Сигаретку?
— Ага. Спасибо.
— Курите-курите. Я оставлю форточку приоткрытой… Какая мерзкая погода на улице! Холод…
— Холод, — согласился Володя. — Юля, вы знаете Надежду Андреевну?
— Высокая шатенка, да? Мне говорили, что у нее неприятности с какой-то работой… Значительная женщина!.. Так, значит, Надежда Андреевна открыла, что мы можем посетить своих прабабушек? — удивлялась Юля.
— Теоретически возможность путешествий в прошлое доказана математикой еще в конце двадцатого века. Но речь идет не о практическом пикнике, а лишь о принципе…
— Все равно, Володя, это потрясающе! Я никогда не слышала… Но в чем же тогда открытие Надежды Андреевны?
— В правилах движения. Допустим, вы решили быть гостьей на свадьбе Наполеона и Жозефины…
— Наполеон мне несимпатичен, — грустно вздохнула Юля, — он, в общем-то, не был верен друзьям.
— Да? Но, предположим, вы все-таки побывали на его свадьбе. И забыли там свое кольцо. Вот это. Получить его обратно было бы трудно: Надежда Андреевна показала в своих уравнениях, что нельзя посетить одно и то же время дважды.
Юля вытянула палец с большим голубоватым камнем в тонких золотых лепестках, произнесла со вздохом:
— Жаль. А то мы могли бы всю жизнь возвращаться в дни, когда были счастливы.
— Это невозможно.
— Что ж. Этого и следовало ожидать… Но свое кольцо я бы все-таки вернула. Я очень люблю его: его подарил друг… В первый раз я побывала у них в день свадьбы, да? А за кольцом я явилась бы к следующему воскресенью. И с вашей математикой все было бы в порядке.
— Нет. Надежда Андреевна показала, что нельзя появиться даже близко к тому времени, которое уже посетил. Это названо дискретностью времени…
— Дис-крет-ность? Знакомое слово. Означает, как будто, прерывистость. Да? Но если нельзя через неделю, то через сколько же можно?
— Вычислить абсолютно точно пока не удалось. Но приблизительно вы могли бы потребовать у Жозефины свое кольцо спустя двадцать пять лет с того времени, как вы его потеряли.
— Вы не помните, сколько прожила Жозефина? — задумалась Юля. — Но за двадцать пять лет она все равно бы меня забыла. И потом, у нее было за это время столько горя, что я сочла бы просто бестактным… Ну нет, кольцо надо забрать сразу! Ведь если это нельзя мне, я могла бы попросить кого-то другого? Например вас, Володя?..
— Если я не сопровождал вас на свадьбу. Тогда ваш запрет ко мне не относится. И я буду счастлив выполнить ваше поручение.
— Я вам очень признательна! — серьезно кивнула Юля, стряхивая пепел длинным розовым ногтем. — Все это очень любопытно, Володя. Но как это связано с неприятностями… Надежды Андреевны?
— Статья, которую я вчера у вас взял… Американцы пишут нам, что выводы Нади о дискретности неверны. Что допущена ошибка в расчете.
В зале было полутемно и тихо.
— Давайте еще по сигаретке, — предложила Юля.
…Холодно на улице не было. Шел мелкий ноябрьский дождь. И можно было шагать, ступая в черноту, спрятаться за летящие капли.
— Володя! — окликнули его сзади.
Меньше всего ему хотелось кого-нибудь встретить.
— Володя!
Он ускорил шаги.
— Володька же!
Он свернул за угол.
— Володька! Черт! Стой!
— Ну стою, — сказал он..
Это был Пашка Носик. Он учился с Володей на одном курсе. И он был чемпионом курса по бегу на короткие дистанции.
— Помни, что я твой чемпион! — сказал он теперь. — Ну? Что у вас там с Надеждой? Выкладывай!
— Интимные подробности не касаются даже чемпионов, Паша.
— Интимные? Ах ты скотина!
— А ты пошляк. Узкий пошляк — кандидат Носик. Я же все-таки ее начлаб. А это уж интим от математики. Понял?
— Ни черта.
— Математик Носик, как вам удалось получить ваш диплом?
— Сам удивляюсь, — признался Пашка. — А как вы с Надеждой добились внимания американской прессы?
— За личные заслуги.
— Вы сможете дать опровержение?
— Пока неясно.
— Начальство уже выразило вам свое восхищение?
Володя пожал плечами.
— Ничего, за этим дело не станет, — успокоил Пашка. — Так вот, если вам нужен подручный кандидат… Или вам вдруг понадобится машинное время для вычислений…
— Что ты, Паша? У нас в институте свой вычислительный и…
— Еще бы! — сказал Пашка. — Еще бы! Но вы просто запомните, сэр, что если вдруг как-то понадобится…
Теперь был одиннадцатый час ночи, Володя стоял рядом с Надей и знал уже, что опровержения они дать не смогут, что в работе есть ошибка…
«Но почему она так легко сдалась? — возмутился Володя. — Она не смеет так все бросить. Пашка прав, сделаем новый расчет, будем бороться. Даже если дирекция будет против…»
— Наверное, я не вернусь к математике, — сказала Надя.
«Размазня! — думал Володя. — Нужно доказать. Нужно драться… Впрочем, с кем драться? С кем, раз это действительно ошибка?.. А это ошибка, раз она так все бросает».
Надя стояла, глядя в окно, опершись плечом о стену. «Многие ученые допускали ошибки, — думал Володя, — но никто не знает, как они об этом забывали… И забывали ли об этом их ближние?»
— Я хочу уйти из лаборатории, — сообщила Надя.
«Так, — решил Володя. — С самого начала было ясно, что год для такой работы подозрительно мало. А у нее не было даже года. Было фактически месяцев семь: я сам отрывал ее на срочные заказы. Я отрывал… Но все равно, если работа не закончена, ученый не должен публиковать результат. Особенно такой результат. Она обязана была сама отказаться…»
— Я уйду, — обещала Надя.
«Ее работа — это была сенсация, можно сказать, почти слава. И вот теперь… Как она могла решиться на публикацию? И как я мог подписать? И ведь знал, что год на такую работу мало…»
— Я подам заявление об уходе.
«Правильно. Она уйдет из лаборатории, из института. И все со временем забудется: Она должна уйти из института, потому что ведь действительно есть ошибка…»
— Мне опротивела математика…
«…Там все-таки есть ошибка. А это значит, что дискретности времени не существует… Мы вычисляли эту дискретность — двадцать пять лет. Мы говорили: никто не может посетить одно и то же время дважды. Мы уверяли: двигаясь из нашего 2023 года в прошлое, вы попадете сразу не ближе 1998-го, из него перепрыгнете в 1973-й, оттуда в 48-й, потом в 23-й… А захотите двигаться в будущее, так попадете в 2048-й. Интервалы эти можно увеличить, а уменьшить нельзя — дискретность! Но, выходит, дискретности нет. Это ошибка…»
— Мне опротивела математика, — еще раз сказала Надя. — Я уйду…
— И что будешь делать? Выйдешь замуж за марсианина?
В общем-то это было неблагородно, так шутить. Володя понял это прежде, чем успел закрыть рот. Но он не мог себе представить ничего такого, из-за чего потерял бы к математике острый интерес.
Надя смотрела в окно на крыши.
«А ты, оказывается, подонок, — обратился к себе Володя. — Извинись, подонок!»
— Он не марсианин, — задумчиво сказала Надя. — Он историк. И потом, знаешь, он не может на мне жениться.
— Что???
Она занималась своей дискретностью и сидела в институте до ночи. Во всяком случае, он думал, что сидела. И она еще брала работу домой… Он не был у нее дома около трех лет, он представлял себе, как она сидит здесь за столом, заваленным графиками.
У нее было очень белое ухо. И прикушенный угол губы.
— Это еще кто такой? — выдавил Володя неожиданно хрипло.
Ресницы ее шевельнулись.
Когда она была на втором курсе, он рассчитал ей контрольную по сопромату. Он считал, а она сидела рядом, и ресница ее упала на стеклышко логарифмической линейки…
Теперь она смотрела в окна на крыши. Задумчивый мир крыш, плоскогорья, разорванные пропастью двора, замкнутые горными хребтами труб.
— Он приходил к тебе сюда?
— Я ходила к нему сама. И вообще — я все сама… — ответила Надя.
Она водила по стеклу пальцем.
— Он тебя бросил?
— Он уехал.
— Надолго?
— Навсегда.
Она водила по стеклу пальцем с коротким ногтем. Это было вместо слез. Это были ее слезы. Володя знал это точно. Он спросил глупо:
— Ты скучаешь?
— Нет. Просто не вижу ни в чем смысла… Понимаешь, он сидел за письменным столом, а я приходила и садилась сзади. Перед ним лежали его часы, трубка, карта, и я смотрела на его вещи, на его затылок, на плечо и могла со своего места протянуть руку и их потрогать… А спина у него была согнутая, он писал и было видно, что он не встанет вот сейчас и не уйдет туда, где не будет меня, где я не смогу его видеть… И тогда я думала, что просидела бы вот так вечность, две вечности. И ничего больше не захотела бы, ни о чем не вспомнила. Потому что все, чего я могла желать, было тут, со мной, а все остальное, весь остальной мир мне просто совсем не нужен…
— А ему?
— Он историк. Он изучает нашу эпоху.
— Слишком современные интересы, — зло заметил Володя. — Историков интересуют обычно древности.
— А мы и есть древность, Володя. То есть, конечно, для Него. Он, — Надя произносила «Он» будто с большой буквы, как имя, — Он историк из будущего…
— Что???
— Ты же знаешь, возможность путешествий во времени давным-давно теоретически доказана. Так вот, Он пришел к нам из будущего изучать нас. Он первый времяплаватель, запущенный их физиками… Как были когда-то первые космонавты…
Ноги у Володи стали будто ватные. Хотелось сесть на пол. А Надя говорила монотонно:
— Он двигается из будущего в прошлое. Наш год — просто одна из остановок. Теперь Он передвинулся дальше.
«Черт знает что, — думал Володя. — Бред!.. Хотя почему бред? Ведь это на самом деле возможно…»
— Какой он, Надя?
— Он хороший… Но Он мог бы родиться и в нашем времени. Ты ни за что не догадался бы, что он не наш.
— Ты же догадалась?
— Сама — нет. Но, вообще, дело не в этом. Просто с ним хорошо, а без него плохо. Без него просто ничего нет…
Она чертила что-то на стекле. Глаза были сухие.
— Ты сказала ему?
— Что?
— Что ты без него не можешь?
— Зачем? Мы ни о чем не говорили. Я просто приходила к нему и все. Так было четыре месяца.
— А потом он… уехал?
— Я всегда ведь знала, что Он уедет. И каждый раз, когда шла к нему, боялась, что его уже нет.
Она шла к нему… У нее было мохнатое пальто на одной большой пуговице. Володя представил себе, как она идет к нему под дождем, со светлыми каплями в ворсинках…
— Это было больше чем счастье, — сказала она. — Это было больше счастья, когда я поняла, что ему тоже грустно прощаться… Он сказал, что расстанемся ненадолго и что Он возвратится, когда закончатся эксперименты.
Она все еще зачем-то чертила по стеклу. Может быть, высматривала этого своего типа, когда он там появится…
— Ну и что ж ты канючишь? — грубо сказал Володя. — Не зажми только свадьбу, когда вернется…
— Он не вернется.
— Здрасьте! Это еще почему!
Она обернулась, глянула изумленными глазами:
— Но возвращение же невозможно, Володя! Неужели ты не понимаешь? Нельзя посетить одно и то же время дважды, а дискретность — двадцать пять лет…
Дискретность?.. Статья Откинса шуршала в Володином кармане.
— Пойми, Володя! В лучшем случае Он появится через двадцать пять лет… Я уже буду старая…
А статья шуршала в кармане…
— Но ведь Откинс… — пробормотал Володя.
— Что Откинс?
— Он опроверг…
— И ты принял это всерьез?.. Он просто не понял, этот твой балбес, что мы учли кривизну пространства…
Она опять чертила пальцем по стеклу. Чертила сосредоточенно, как будто делала что-то важное, от чего нельзя ни на миг оторваться… У Володи сжалось горло.
— Послушай, Надь, — вдруг сказал он. — Ведь дискретность — это всего лишь гипотеза. Пусть Откинс балбес, но, может быть… может быть, дискретность все же не подтвердится? Ведь могут там быть другие ошибки? Постой! — догадался он. — Сами мы балбесы! Дискретность была бы уже известна в будущем, если бы на самом деле была… Но раз твой пришелец обещал к тебе возвратиться…
— Ох, Володя, я смотрела заданный ему маршрут. После нашего 2023 года он должен попасть в 1988-й, затем в 1973-й, после в 48-й. А на пути обратно он остановится в 2048-м. Как видишь, тем, кто отправлял его в путь, закон дискретности известен вполне. А сам он, возможно, позабыл, что-то спутал… Знаешь, он очень хотел вернуться…
— И ты ему не разъяснила! — вскрикнул Володя. — Как ты могла?..
— Я боялась. Боялась, что он уйдет все равно… Или что останется, а когда-нибудь потом пожалеет… Знаешь, я ненавижу математику!
