УЗОРНОЕ ОКНО

На бледно-лазурном стекле

    Расписаны ярко узоры.

Цветы наклонились к земле,

Скала убегает к скале,

И видно, как дремлют во мгле

    Далекие снежные горы.

Но что за высоким окном

Горит нерассказанным сном,

    И краски сливает в узоры?

Не дышит ли там Красота

    В мерцании мира и лени?

Всхожу, и бледнеет мечта,

К печали ведет высота,

За ярким окном пустота,—

    Меня обманули ступени

Все дремлет в немой полумгле,

И только на мертвом стекле

Играют бездушные тени.

 

ПРОЙДУТ ВЕКА ВЕКОВ

Пройдут века веков, толпы тысячелетий,

Как туча саранчи, с собой несущей смерть,

И в быстром ропоте испуганных столетий

До горького конца пребудет та же твердь,—

Немая, мертвая, отвергнутая Богом,

Живущим далеко в беззвездных небесах,

В дыханьи Вечности, за гранью, за порогом

Всего понятного, горящего в словах.

Всегда холодная, пустыня звезд над нами

Останется чужой до горького конца,

Когда она падет кометными огнями,

Как брызги слез немых с печального лица.

 

ВЕЩИЙ СОН 

СОНЕТ

Как вещий сон волшебника-Халдея,

В моей душе стоит одна мечта.

Пустыня Мира дремлет, холодея,

В Пустыне Мира дремлет Красота.

От снежных гор с высокого хребта

Гигантская восходит орхидея,

Над ней отравой дышит пустота,

И гаснут звезды, в сумраке редея.

Лазурный свод безбрежен и глубок,

Но в глубь его зловеще-тусклым взглядом

Глядит — глядит чудовищный цветок,

Взлелеянный желаньем, полный ядом,

И далеко — теснит немой простор

Оплоты Мира, глыбы мертвых гор.

 

«БОГ НЕ ПОМНИТ ИХ…»

В тусклом беззвучном Шеоле

Дремлют без снов рефаимы,

Тени умерших на воле,

Мертвой неволей хранимы.

Память склонилась у входа,

К темной стене припадая.

Нет им ни часа, ни года,

Нет им призывов Шаддая.

В черной подземной пустыне

Мертвые спят караваны,

Спят вековые твердыни,

Богом забытые страны.

 

СФИНКС

Среди песков пустыни вековой,

Безмолвный Сфинкс царит на фоне ночи,

В лучах Луны гигантской головой

Встает, растет,— глядят, не видя, очи.

С отчаяньем живого мертвеца,

Воскресшего в безвременной могиле,

Здесь бился раб, томился без конца,—

Рабы кошмар в граните воплотили.

И замысел чудовищной мечты,

Средь Вечности, всегда однообразной,

Восстал как враг обычной красоты,

Как сон, слепой, немой, и безобразный.

 

В ЧАС ВЕЧЕРНИЙ

Зачем в названьи звезд отравленные звуки,—

Змея, и Скорпион, и Гидра, и Весы?

— О, друг мой, в царстве звезд все та же боль

                                          разлуки,

Там так же тягостны мгновенья и часы.

О, друг мой, плачущий со мною в час вечерний,

И там, как здесь, царит Судьбы неправый суд,

Змеей мерцает ложь, и гидра жгучих терний —

Отплата мрачная за радости минут.

И потому теперь в туманности Эфира

Рассыпались огни безвременной росы,

И дышат в темноте, дрожат над болью Мира —

Змея, и Скорпион, и Гидра, и Весы.

 

РАВНИНА

Как угрюмый кошмар исполина,

Поглотивши луга и леса,

Без конца протянулась равнина,

И краями ушла в Небеса.

И краями пронзила пространство,

И до звезд прикоснулась вдали,

Затенив мировое убранство

Монотонной печалью Земли.

И далекие звезды застыли

В беспредельности мертвых Небес,

Как огни бриллиантовой пыли

На лазури предвечных завес.

И в просторе пустыни бесплодной,

Где недвижен кошмар мировой,

Только носится ветер холодный,

Шевеля пожелтевшей травой.