Так прошло полтора месяца. Тиллирет наслаждался общением с новообретенной семьей и выдумыванием отговорок для приятеля. Бес купался в эйфории, все свое время проводя с Крадой. И одного только Пинмарина волновал тот факт, что время шло, а дело стояло на одном месте. Ну и к тому же он немного (хотя немного — это совсем не то слово) завидовал, что его спутники развлекаются, а на Весельчака никто не обращает ни малейшего внимания. Обещанная Амальтонеппой особая гостья где-то задерживалась, прислав короткое сообщение о неотложных делах, а местные не пылали восторгом от ухаживаний настойчивого мага. Более того, начали неодобрительно коситься не только на Пина, но и на Тилли с Бесом. И еще бы, ведь Тиллирет полностью завладел вниманием верховной друидки, проводя в ее компании дни и ночи. Зависть, злоба и раздражение завладевали сердцами ее верноподданных, постепенно превращая их в фанатичное стадо.

Тиллирет и сам понимал, что играет с огнем, но в его многомудрой голове до сих пор так и не созрело ни одного плана по спасению Амальтонеппы, а без нее покидать острова маг не собирался, даже если ценой этому станет его собственная жизнь. Вот только за судьбу Сиреннтеппы маг опасался все сильнее. С другой стороны, пока никто не знает, кто на самом деле ее отец, и о ее способностях ведьмы, она находилась в относительной безопасности. Но сколько еще они смогут обманывать остальных?

Время шло, обстановка с каждым днем накалялась все сильнее, а Тиллирет все тянул с решением. Пока не произошло некоторое событие, внесшее разнообразие в ситуацию.

Как-то утром, когда жительницы островного поселения едва проснулись, из леса показалась странная процессия. Впереди шли две рослые полуголые девицы, неся огромные копья, украшенные различными разноцветными перьями и лентами, и периодически громко вскрикивая. Следом за ними еще шестеро с натугой волокли сделанное из прутьев подобие кареты.

— О, а вот и особая гостья наконец прибыла, — воодушевилась Амальтонеппа, выходя из своего шалаша на шум.

Пинмарин, услышав это, подскочил, будто подброшенный пружиной.

— Неужто? Ну наконец-то!

Прибывшие гостьи добрались до поляны, на которой выстроились местные жительницы, и, громко пыхтя от напряжения, опустили плетеный возок на землю. Сбоку обнаружилось отверстие, прикрытое красиво расшитой занавеской. Вот она откинулась в сторону, и на свет шагнула…

— Ого! — судорожно сглотнул Пинмарин и предпринял безрезультатную попытку затеряться среди присутствующих.

Это была не просто женщина, это была очень большая женщина с очень большой буквой "Ж". Эдакая гром-баба с носом картошкой, пятью свисающими на грудь подбородками и необъятными телесами. Она жадно повела взглядом по поляне, пока тот не зацепился за прикидывающегося деревцем Пинмарина.

— Душа моя! — возопила женщина, с грациозностью слонопотама бросаясь к магу и безжалостно растаптывая на своем пути всех попавшихся под руку, или точнее будет сказать, под ногу. — Ты сдержал свое обещание и вернулся, чтобы жениться на мне!

— А? Что? — растерянно пробормотал Пин, озираясь в поисках укрытия. — Какое обещание? — Тут до него дошел смысл услышанного, и Весельчак заорал во все горло, не скрывая ужаса: — Жениться? На тебе?! Да ни за какие сокровища мира!!!

На следующий день я был разбужен на рассвете безжалостным пинком под едва покрывшиеся жирком ребра.

— Вставай, сколько можно дрыхнуть? — раздраженно прошипел сквозь зубы черноклокий и скрылся в глубинах шалаша, принадлежавшего самке белошерстого. Через несколько минут он снова появился снаружи, волоча за собой прихваченного за шиворот хозяина, растерянно озирающегося по сторонам.

— А? Что? Что случилось? — сонно забормотал тот, оказавшись на влажной от утренней росы траве и ежась от сырости после тепла шалаша.

— Мы отправляемся за изумрудом. Немедленно! — отрезал черноклокий, вручая Тилли уже собранный гигантский походный мешок и вскидывая себе на плечо такой же, только в пять раз меньше.

— Почему так срочно? — возмутился хозяин, с некоторым трудом выбираясь из-под наваленного на него добра. — Что, нельзя было подождать хотя бы до обеда?

— Нет, нельзя, — рявкнул в ответ черноклокий. — Это… Это… Я ни на минуту больше не останусь наедине с этой жертвой чревоугодия. Мне стало плохо только от одного вида того, как она ест! Сколько она ест!!! А когда она полезла ко мне обниматься… Я думал, что испущу дух прямо у нее на руках! Бесценное друидское вино оказалось переведенным напрасно, после того, как его из меня выдавили эти гигантские ручищи! Но самым страшным испытанием стало принятие этим существом — потому что я не могу называть ЭТО женщиной! — сексуальной, как она думала, позы! Такого издевательства мои нервы не выдержали, и я усыпил ее заклинанием. Так что мы немедленно, вы слышите — НЕМЕДЛЕННО!!! — уходим отсюда, пока оно не проснулось.

Мы с хозяином медленно переглянулись, явно подумав об одном и том же.

— Ну и чего вы сидите? — снова напустился на нас черноклокий. — Я же сказал, мы уходим.

— Я вот думаю, — задумчиво проговорил белошерстый, — может, стоит пойти проверить, не получилось ли у тебя вместо спящего мертвое тело. А то как-то терзают меня нехорошие предчувствия…

— Да я… Да вы… Да за кого вы меня принимаете? — оскорбленно запыхтел Пин.

— За самого бестолкового мага среди живущих на свете, — в один голос ответили мы с хозяином.

К огромному облегчению Тиллирета, невеста Пинмарина оказалась живой и невредимой, и на самом деле негромко похрапывала, периодически сладко причмокивая и сжимая в руке остатки оленьей ноги [15]. Успокоенный маг поспешил присоединиться к ожидающим его товарищам.

— Наконец-то! — ворчливо поприветствовал приятеля Весельчак и тут же заторопился: — Скорее, скорее, отправляемся.

Выбора не было. Бросив тоскливый взгляд в сторону жилища Амальтонеппы и горько вздохнув, Тиллирет поплелся следом за другом и таким же недовольным чупакаброй. Зверь тоже все время оглядывался через плечо и тяжело вздыхал. Ноги их передвигались все реже и реже.

В конце концов Пинмарин, вынужденный несколько раз вернуться назад, чтобы поторопить компаньонов, окончательно потерял терпение.

— Если вы немедленно не прибавите шаг, — в бешенстве прорычал он, — я начну подгонять вас при помощи огненных шаров.

С воображением все было в порядке и у Тиллирета, и у Беса, посему, словно воотчию увидев свои обугленные дымящиеся тушки, они пошли быстрее. Пинмарин на всякий случай переместился в конец процессии, оглашая окружающие их заросли зубовным скрежетом. При таком "стимуле" троица добралась до приготовленной Пинмарином лодки всего за час.

— И когда ты только успел все приготовить? И мешки, и лодку…, - недовольно пробурчал безжалостно вырванный из семейного счастья Тиллирет.

— Пока вы дрыхли без задних ног, — злобно ответил Пин.

Чупакабра явно озадачился, с сомнением переводя взгляд со своих лап на худощавые ноги Бродяги.

— Ну ладно я, — недоумевающе пробормотал зверь, — но ведь у белошерстого нет задних ног?..

Тиллирет не выдержал и прыснул со смеху. Даже Пин соизволил выдать кривую улыбку, поспешно отвязывая лодку.

— Я что-то не то сказал? — еще больше удивился Бес.

В следующую секунду Весельчак схватил его за хвост и одним рывком затащил в лодку. Тиллирет оказался там же почти одновременно с чупакаброй, за неимением хвоста втянутый за шиворот. А еще через секунду лодка уже неслась по бурному течению местной речушки.

Никогда. Никогда больше не соглашусь путешествовать подобным образом. Все вокруг вертелось прытким волчком, в морду периодически плескала вода из-за борта, а я все никак не мог уцепиться когтями за гладко выструганные доски лодки и громко выл от страха. В конце концов, устав мотаться от борта к борту, я принял самое оптимальное решение — растянулся на ширину лодки, уперевшись лапами в края. Мотать стало гораздо меньше. Мутить — тоже.

Однако я быстро пожалел о принятом положении, когда на меня с руганью свалился черноклокий. А следом присоединился белошерстый, за которого в последний момент ухватился Пин. Два не слишком тщедушных старичка грохнулись на меня с высоты сидений, размазав по дну лодки, словно кусок масла по хлебу.

Я только жалобно икнул.

Хозяин кое-как выпутался из цепких рук черноклокого, поднялся сам и, стащив с меня своего друга, с тревогой склонился над моими останками.

— Бес, ты жив?

— Вряд ли, — жалобно проскулил я, пытаясь понять, сколько у меня осталось целых лап. Кажется, ни одной. И вообще, ощущения такие, словно я порвался посередине подобно тряпичной игрушке.

Хозяин ловким движением соскреб меня с досок и усадил на носу. Лодки, разумеется, не на собственный же нос он меня посадит. Не скажу, что там было удобней, пару раз я хорошо приложился мордой, но, по крайней мере, здесь на меня точно никто и ничто не грозило свалиться. Да и тошнить стало как-то меньше.

А, я понял, это потому, что белошерстый наконец-то занялся делом — чего-то нашептал, и теперь мы плывем ровнехонько посередине реки и даже почти не качаемся. А кстати, куда мы, собственно, плывем?

— Хороший вопрос, — крякнул белошерстый. — Пин, ты случайно не запомнил, нужный нам остров находился к востоку или к западу от селения Амальтонеппы?

— К востоку, — легкомысленно предположил тот. — А может, и к западу. И вообще, я в это время мирно спал и ничего не слышал, так что вспоминай сам, чего там тебе наобъясняли.

Я почувствовал острое желание загрызть черноклокого. Если не насмерть, то хотя бы до состояния очень тяжелого увечья.

Как ни странно, но нужный остров они нашли с первого раза. Хотя Пинмарин и пытался увести всю компанию в противоположную сторону, взгромоздившись на нос лодки, скрестив руки на груди и время от времени с умным видом повторяя: "Да, да, теперь я вижу, куда надо плыть", но Тиллирет бдительно осматривал проносящиеся мимо берега и первым заметил остроконечную верхушку храма.

Остров был давно и безнадежно заброшен. Некогда широкие тропки густо поросли острой, как бритва, травой и редкостно колючим кустарником, словно остров не желал, чтоб на него еще хоть когда-нибудь ступала нога человека. Пришлось потратить немало магических сил только на то, чтобы суметь высадиться на берег. Хотя Пинмарин предложил более радикальное, по его мнению, решение этой проблемы — выкинуть чупакабру и Тиллирета прямиком в заросли, а самому переместиться с помощью заклинания Полета. Получив в ответ два угрюмых взгляда, сулящих неприятности в особо крупных размерах, Весельчак обиженно пожал плечами и отвернулся.

— Совсем меня не ценят, не любят и не уважают, — оскорблено бубнил он всю дорогу, но никто не обращал на это внимания.

В местном лесу царила тишина. Что казалось само по себе нездоровым, так как звери и птицы здесь должны были просто кишеть без вмешательства в их жизнь человеческого рода. Однако за то время, что понадобилось двум магам и одному чупакабре, чтобы добраться до места назначения, в округе не защебетала ни одна птица, а Бес, как ни старался, так и не смог учуять запах других животных. Словно все вымерли или, что более вероятно, покинули остров.

— Не нравится мне все это! — пробормотал Тиллирет себе под нос. — Что-то здесь не так.

Заросли неожиданно закончились, и грязные, усталые и ободранные путешественники вывалились на широкую полосу голой земли, кольцом окружавшую храм. Вблизи это огромное и некогда величественное здание производило удручающее впечатление. Когда-то украшенные красивыми яркими фресками стены нынче облупились и были перемазаны грязью, кое-где в них зияли дыры от вывалившихся камней, а крыша частично просела и грозила ежеминутно свалиться вниз, погребя под собой большую часть верхних залов. К тому же из широко распахнутых дверей омерзительно воняло.

— Такое ощущение, что здесь сдохла сотня кошек одновременно, — заткнув пальцами нос и стараясь дышать ртом, прогундосил Пинмарин. — Аж глаза слезятся!

Тиллирет в сомнении разглядывал темнеющий провал входа. Между тем со всех сторон начали подкрадываться сумерки, затрудняя и без того непростое дело исследования обстановки. Маг посмотрел на небо, на дверь, снова на небо…

— Нет, сегодня внутрь не полезем, — наконец принял он решение. — Мало ли на что там можно нарваться ночью. Устроим привал, а утром, при свете солнышка попробуем найти изумруд.

— Как? — вырвалось у Пина. — Ты еще и ночевать здесь собрался?

— Торопишься вернуться к невесте? — съехидничал молчавший до этого и настороженно принюхивающийся Бес

— Нет, нет, — слабым голосом отозвался Пин и поспешно улегся прямо на землю. — Все, я уже сплю!

И Весельчак принялся демонстративно похрапывать.

Тиллирет и чупакабра переглянулись. Бродяга последовал примеру приятеля, а

Бес остался на страже.

Ох, как же мне здесь не нравится! Просто шерсть дыбом! Вокруг тихо и пустынно, ни одного живого существа не чую, за исключением моих двух старичков. Вон как они сопят-то мирно, даже немного завидно. Лично у меня сна ни в одном глазу. Да еще эта вонь! Что, скажите мне, пожалуйста, может ТАК вонять? Как будто одновременно кого-то стошнило и прослабило. И вдобавок… Да, несомненно, это слабый запах крови и смерти.

Пока я предавался размышлениям, внутри ароматной постройки что-то глухо ухнуло. Потом еще раз. Потом до моих настороженных ушей долетел тихий шорох — шу-ух, шух, шух — и быстро удалился в противоположную от нас сторону. Птица? Может, сова? А что, похоже, сова — ночная птица, ухает и крыльями шуршит…

Белошерстый приподнял голову и тихо, стараясь не разбудить черноклокого, спросил у меня:

— Ты слышал?

— Сову-то? — стараясь скрыть предательскую дрожь в голосе, преувеличенно бодро уточнил я.

— Дай то Боги, чтобы это была лишь сова, — изрек мрачный вердикт мой хозяин и снова лег спать. Я обнял исходящий нервной дрожью хвост. Вот уж умеет же Тилли успокоить!

Остаток ночи прошел тихо и спокойно. К утру я, наконец, успокоился настолько, что перестал трястись, как листик на ветру. А там и белошерстый с черноклоким проснулись.

— Ну-с, — с недовольным видом разглядывая заброшенный храм, произнес Тиллирет, — пойдемте, что ли?

— А завтрак? — тут же взбунтовался Пинмарин. — Я не могу работать на пустой желудок! А вдруг из-за этого мне придется оставить там какую-нибудь ценную вещицу?

— Вообще-то мы здесь по делу, — с тщательно сдерживаемым раздражением напомнил Бродяга, — а не для того, чтобы ценные вещицы собирать.

— Одно другому нисколечко не мешает, — жадно жуя припасенные фрукты, парировал Пин. — Впрочем, если тебе ничего не надо — дело твое, мне больше достанется. Ладно, я подкрепился, можем выдвигаться.

Маги подошли к высоким, в два человеческих роста, створкам. Вблизи запах был еще омерзительнее. Люди немедленно заткнули носы, а чупакабра оглушительно расчихался и отбежал в сторону.

— Я де могу дак работать, — прогундел зверь, уткнувшись носом в толстый хвост. — Мой чувствительный нос этого де выдерживаед!

Тиллирет опрометчиво отнял руку от собственного носа, чтобы потеребить бороду, но тут же был вынужден вернуть ее на место.

— Могу заколдовать наши носы, чтоб они ничего не чуяли, — через силу выдавил из себя Пинмарин.

— И мы все останемся вообще без носов, — съязвил Бес. — К тому же вдруг я из-за этого не смогу учуять что-нибудь важное?

— А сейчас сможешь? — оскорблено-ядовито осведомился Пин.

— Не смогу, — был вынужден признать зверь. — Наверное. Тилли, а нельзя как-нибудь убрать этот запах?

— Только вместе с храмом и изумрудом, — отрезал Тиллирет. — Ладно, выбора большого нет: или мы задыхаемся от вони, или я лишаю нас всех обоняния на весь день. Решайте.

— Я за второй вариант, — немедленно задрал вверх руку Весельчак.

Бес некоторое время колебался, переводя взгляд с храма на Тиллирета, потом с тяжелым вздохом сказал:

— Ладно, я согласен. Надеюсь, мне не придется пожалеть об этом.

Несколько пассов руками, десяток слов, которые в приличном обществе вполне могли бы принять за оскорбление [16], и наши путешественники наконец-то вошли в храм.

Честно говоря, лишившись возможности обонять, я почувствовал себя ущербным. Словно бы мир вокруг стал не таким ярким. Теперь я мог рассчитывать только на свои острое зрение и исключительный слух.

Правда, сразу выяснилось, что от зрения толку будет мало. Внутри царила такая непроницаемая тьма, что даже ручное солнышко белошерстого [17] не смогло ее разогнать. А гулкое эхо так искажало наши же шаги, что, казалось, нас преследует целая толпа. Шипы на моей спине невольно встопорщились — мне стало страшно.

Судя по виду человеков, они тоже чувствовали себя неуютно. Черноклокий старался прятаться за спиной Тилли, а сам белошерстый двигался неуверенно и замедленно, словно не мог решить, стоит ли вообще куда-то идти. Я втайне даже понадеялся, что сейчас он решит вернуться обратно, на остров, где обитает его самка, а меня ждет моя дорогая, горячо любимая Крада. Однако хозяин, к моему позору, оказался храбрее меня и вскоре пошел вперед широким быстрым шагом. Я, стыдясь самого себя и припадая животом к полу, побрел на полусогнутых лапах следом.

Мы прошли через несколько комнат, в которых царил капитальный беспорядок. С некоторых стен свисали вниз обрывки тканей, повсюду толстым слоем лежала пыль, и валялись какие-то обломки. Кажется, когда-то давно здесь буйствовал некто очень сильный и в очень дурном настроении. Кое-где я заметил на полу и на стенах старые следы от мощных когтей, отчего мне стало совсем нехорошо. Не хотел бы я встретиться на узкой тропинке с их обладателем! Вооруженная такими лезвиями лапка убьет с одного удара, и пикнуть не успеешь.

Похоже, что белошерстому все увиденное нравилось не больше моего. Морда у него становилась все более недовольной и настороженной, а шаг ускорился. Через следующие две комнаты мы почти пробежали, я даже не успел оглядеться по сторонам.

А затем Тилли остановился так резко, что мы с черноклоким врезались в него на полной скорости. К счастью, никто не пострадал, разве что Пин не удержал равновесия и свалился на пол, причем, к моему удивлению, молча. Я осторожно просунул голову между ног белошерстого. Впереди возвышалась груда барахла. Пришли.