Глава 1

Мама укачивает Мальчика. За окном — светлый вечер. Между ними сейчас — полная дружба.

— Спи, — говорит мама и наклоняется над Мальчиком. — Спи, сынок.

Дорасскажи про филинов, — просит он, — и я сразу засну!

Мама уходит, а Мальчик долго еще лежит с открытыми глазами.

Его спальня на втором этаже. Дом стоит в пригороде, и возле него много деревьев, кустов и травы.

Мальчик смотрит на большую сосну за окном. Толстые красноватые ветки ее не шелохнутся, а в просветах между темными шапками хвои, в переплетении сучков и игл, видны ходы и тайные воздушные дорожки, и, может, именно где-то там, на этой огромной сосне, живет Филюшка или еще кто-нибудь живет. И Мальчик все думает об этом и никак не может заснуть. Еще он немного думает о серых кроликах, которых отец привез из города.

— Это зайцы! — сразу сказала мама.

— Я очень рад, — огорчился отец.

Кроликов или, вернее, зайцев четверо: мама-зайчиха и трое зайчат. Их посадили в большую клетку, поверх решетчатой крыши положили толь, чтобы зайцев не мочил дождь. Клетку поставили на поляне за смородиновым кустом.

— Ты, Игорь, можешь их кормить, — сказал отец Мальчику.

— Давайте лучше их выпустим, — попросил Мальчик.

— Нет-нет, — ответил отец.

— Ну почему?

— Я их купил, — строго сказал отец. — Я заплатил за них деньги. Как же их выпустишь?

— А ты их купил для чего?

— Для чего держат кур, гусей? — вмешалась мама. Она обняла Мальчика за шею и повела к дому.

Мальчик знал: куры и гусыни несут яйца и выводят потом цыплят и гусят — таких маленьких, пушистых. Он даже слышал, как соседка говорила маме: «Пестрая курица у меня хорошая несушка».

И мама потом объяснила Мальчику, что «хорошая несушка» — значит, много несет яиц. А зайцы разве тоже несушки?

Теперь, лежа в кровати, Мальчик думает, что зайцам, наверное, будет страшно ночью и холодно. И что надо нарвать и насушить для них побольше травы, тогда они смогут прятаться в сене, и им будет теплей и храбрей.

Внизу на террасе зажгли свет, и он бледно подсветил большую сосну. С террасы слышен стук чашек, позванивание ложечек.

Мама и отец пьют чай. Они тихонько разговаривают, и к Мальчику сквозь открытое окно доносятся их медленные слова:

— Скоро Игорю в школу.

— Да. Вступает в новую жизнь.

Когда на другое утро Мальчик пришел к зайцам, одного из них, самого маленького, не оказалось в клетке.

— Мама! — закричал Мальчик. — Мама, зайчонок убежал.

— Не волнуйся, дурачок — улыбнулась мама и погладила Мальчика по голове. — Не волнуйся. Папа вчера отнес его Свету.

— Но почему? — ахнул Мальчик. — Он же зайчихин!

— Потому что Свет болен; у него, кажется, свинка. И потом, ты же знаешь, как папа его любит.

Мальчик знал, как папа любит этого своего задиру-племянника Света, и знал, что свинка — это вовсе не живая свинка, а такая болезнь. И все-таки ему было жаль зайчонка.

— А можно его навестить? — спросил Мальчик.

— Света? Ни в коем случае. Свинка очень заразная.

Мальчик не решился сказать, что он говорил вовсе не о своем двоюродном брате.

 

Глава 2

Отец — большой. У него красное от загара лицо и белые брови.

Он хватает Мальчика поперек живота:

— Опять ты возле кроликов!

И тащит к турнику:

— Повращайся!

Турник — это два столба, между ними на самом верху — железная палка.

— Хватайся за перекладину!

Мальчик хватается.

— Молодец!

И отец разжимает руки. Мальчик плюхается в песок. Потом быстро встает и, не оглядываясь, идет к дому.

— Разнюнился! — кричит отец. — Так и вырастешь слабаком.

— Ужинать! — зовет мама с террасы. — Игорек, мой руки!

Мальчик идет к умывальнику. С ладоней стекает черная вода. И елевой коленки — тоже черная. А с правой — розовая. Он залепляет ссадину листом подорожника, старается не хромать.

На террасе стол накрыт белой клеенкой, и мама раскладывает по тарелкам картошку, посыпает ее укропом. Ото всего этого идет душистый пар. У мамы круглые щеки, как немного сдутые шары. И мягкая шея. Туда можно спрятаться лицом, и тогда ничего не больно и не обидно.

Отец громко топает по ступеням. Мама отрывает от себя мальчика, сажает на стул и строго оборачивается.

Отец говорит бодро:

— Дай нам чего-нибудь для силы! — и сгибает в локте голую белую руку. Возле плеча, под кожей, вздувается что-то похожее на мяч.

— Видал? Мускулы!

Мальчик, чтобы не видеть, опускает голову. Мама молча кладет ему на колени свой носовой платок.

— Лас дох! — говорит она отцу по-немецки и сдвигает широкие брови. Так бывает всегда, когда мама хочет, чтобы Мальчик не понял. Сыну она просто говорит:

— Перестань!

А отцу:

— Лас дох!

Теперь получается, что Мальчик и мама вместе, а отец отдельно. И это приятно, потому что зачем он хватает и потом не держит. А еще отца немного жалко. И это тоже приятно.

После обеда отец идет к соседям играть в волейбол, а Мальчик садится на ступеньку террасы.

— Хочешь еще компоту? — спрашивает мама.

— Не-е!

— А морковку?

— Не хочу.

— Дать тебе мехового моржа…

— Не надо.

— …которого дядя Вася из Швеции привез?

— Не надо, мамочка.

— Ну пойди побегай.

— Не хочется.

В левом сандалике песок. Мальчик разувается и, не вытряхивая, ставит сандалии на ступеньку.

Мама ничего не говорит.

Мальчик нагибается, берет с земли палку, рисует ею домик: черточку сверху вниз, от нее — слева направо, а потом снизу вверх и справа налево. Вот и дом. И можно еще две косые черточки сверху: крыша. В доме оказываются песок, зеленоватый камешек и муравей. Он бежит по дому, а потом вдруг проходит через стену.

Мальчик той же палкой разравнивает землю. Нет никакого дома, раз так!

А мама за его спиной собирает тарелки, начинает их мыть. И — ни слова. Тогда он снимает рубашку. И кладет ее рядом с сандалиями.

— Тебе жарко? — спрашивает наконец мама.

Он не отвечает, только крутит головой: нет, мол.

— Ну что? Заело колесико? — говорит мама. Она обнимает сына за плечи, начинает его тихонько раскачивать.

Он сперва упирается, а потом — ничего. И тогда получается вроде бы так:

Мальчик закрывает глаза и улыбается.

— Пойдем-ка спать, — говорит мама.

— Мама, я же теперь ложусь в девять часов!

— Ах, да!

— Я пойду прогуляюсь.

— Ну иди.

И он уходит.

Возле зайчихиной клетки в траве — вмятина. Здесь Мальчик сидит, иногда лежит и смотрит на зайцев. Мама думает, что ему больше нравятся зайчата. Они, конечно, красивее. Но смотрит он на Зайчиху. Только на Зайчиху. Он даже сам не знает почему. Она ему очень знакомая. И серый носик с поперечной полоской, рассекающей губу, и жесткие лапки в шерстке с длинными пальцами, тоже в шерстке и с коготками. Но особенно глаза. Коричневые и лиловатые. Она посмотрит — будто спросит про что-то. А потом еще посмотрит и пошевелит раздвоенной губой.

И тогда Мальчику кажется, что зайчиха хочет что-то сказать. Ему давно это кажется, с самого первого дня. И от этого немного жутко.

Но сейчас зайчиха закрыла глаза; положила уши на затылок и немного даже на спину. Она дремлет.

Здесь, за смородиновыми кустами, как будто отдельная ото всего жизнь. Отсюда видна только труба дома. А если лечь в траву — вот так! — и трубы не видно. Поляна, кусты и верхушка ТОЙ большой сосны, где, может быть, живет Филюшка. И Капризный День укладывается под ту же самую сосну.

Мальчик смахивает с левой ноги муравья, закрывает глаза и, лежа на спине, думает, как там было дальше:

«Прямо как теперь, — думает Мальчик, — и не темень, и не свет…» Он еще немного лежит и ленится поглядеть, что делается там, снаружи, за закрытыми веками. Потом будто кто-то толкает его…

 

Глава 3

Мальчик открыл глаза, будто кто-то толкнул его. И сразу увидел ТУ большую сосну. Она стала теперь совсем черной, а из-за нижней ветки ее глядела желтая луна. Мальчик немного удивился, что так быстро пришел вечер и что никто не позвал его спать. Он поднялся с земли и подошел к клетке. Было еще не темно и уже не светло, воздух был серый. И зайцы — тоже серые, но светлее, чем воздух, — свернулись теперь в один клубок. Мальчик постучал по решетке и позвал:

— Эй, зайцы! Зайцы!

От серого клубка отделилась половина и прыгнула к Мальчику.

— Иди сюда! — позвал Мальчик и просунул палец в решетку.

Зайчиха прикоснулась к нему теплым носом, дернула верхней губой и поглядела прямо в глаза Мальчику своими круглыми коричнево-лиловыми глазами. Она вздохнула, будто перевела дыхание, чтобы что-то сказать. Она хотела что-то сказать. Опять хотела.

— Ну, говори! — попросил Мальчик. — Говори же!

Зайчиха села на задние лапы, а передними ухватилась за решетку. Она вытянулась и казалась очень большой. Живот у нее был совсем белый, пушистый и то поднимался, то опускался от дыхания.

Мальчик приставил ухо к ее мордочке.

— Ну что?

— Пайпуша! — сказала Зайчиха.

— Что? — вздрогнул Мальчик.

— Пайпуша, — повторила она. — Ты — Пайпуша.

Она говорила как-то не так, как люди, — одними губами, и слова произносила по-другому. Но Мальчик понимал. Только он видел, что она ошиблась, приняла его за кого-то другого.

— Меня зовут Игорь, — сказал он.

— Нет — Пайпуша. По-нашему — Пайпуша. Ведь ты — младший в семье.

— А тебя как зовут? — спросил тогда Мальчик.

Зайчиха наклонила голову, смущенно опустила уши:

— Мой дорогой, если можно, говори мне «вы». Ведь я совсем взрослая.

Мальчик покраснел:

— Простите… Я…

— Ну, пустяки! — и добавила: — А меня называй просто Зая. Может, мы погуляем немного?

Мальчик открыл дверцу, и все трое — Зая и зайчата — выпрыгнули на поляну и быстро поскакали к кустам желтой акации, что росла вдоль забора.

«Ой, убегут!» — подумал Мальчик и поспешил за ними. Но Зая остановилась, и зайчата, налетев на нее, — тоже.

Не спешите, мои дорогие. Пайпуша не успевает.

— Пайпуша! Пайпуша! — пропищали оба малыша, оглядываясь.

Лужайка была мокрой от росы, луна висела высоко справа, и тень от кустов была черной и мохнатой. Зая уже впрыгнула под эту тень, зайчата — следом, и Мальчик нагнулся оттого, что акация провела по его щеке своим дряблым многопалым листом.

— Вот здесь! — сказала Зая. — Вот здесь!

Все уселись в неостывшей еще пыли под кустом и притихли, будто ждали чего-то. Вдруг на ближайшей березе зашуршала белая пленочка коры. Не было сомнения, ее царапали коготки.

Зайцы слушали, поставив уши.

— Это ОН, — сказала Зая.

— Кто? — спросил Мальчик.

— Тихо. Не оглядывайся. ОН, когда прыгает с дерева, не любит чтобы смотрели.

Зайцы теперь повернули головы в противоположную от березы сторону, и Мальчик — тоже.

И тогда в их укрытие под кустами впрыгнул красивый зверь с темной, золотисто блестевшей шкуркой, острыми ушками и хвостом, похожим на ветку акации. Зверь был почти того же роста, что Зая, даже немного меньше, но он был как-то крепче, четче. Мальчик сразу это заметил. И глаза у зверя были острее и быстрее. Он стал глядеть на Мальчика.

— Это Пайпуша, — сказала Зая.

— Я знаю, — ответил зверь. И вдруг резко протянул лапу. — А я — Старый Белк.

Мальчик пожал холодную жесткую лапу с когтями и, сам не замечая, нагнул голову, как это сделали зайцы, когда приветствовали Старого Белка.

— Этот зверь говорил не так, как Зая, — он не шептал, а прищелкивал, присвистывал, но Мальчик понимал его так же хорошо.

— Старый Белк живет здесь уже восемь лет, — почтительно заметила Зая.

— Да, я отлично помню, — кивнул он, — те времена, когда ты, Пайпуша, еще не умел ходить и спал в коляске во-он под той большой сосной.

Мальчик этого не помнил и немного нахмурился. Старый Белк тронул лапой его колено.

— Пойдемте, друзья, — сказал он.

Они пошли под ветками акации вдоль забора в ту сторону участка, где было много деревьев и задичавшего малинника.

— Осторожно, — говорила иногда Зая, которая была впереди.

Это значило, что здесь валяется осколок бутылки — Мальчик еще в начале лета разбил ее о дерево, — или железный кузов игрушечного грузовика, или густо наросла крапива. Потом они пересекли поляну, где весной цвели ландыши, а сейчас было полно их гладких, прохладных листьев, и вышли к ТОЙ большой сосне.

— Погляди туда, — сказал Старый Белк и резко вытянул лапу.

Мальчик глянул. Среди кустов стояло два — нет, три прозрачных домика, точно таких, какие он умел рисовать: черточка сверху вниз и — слева направо, а потом — снизу вверх и справа налево. И наверху две косых черточки — крыша. Только когда рисуешь на земле, в домике оказываются лишь камни да песок, иногда — муравьи. А здесь просвечивали листья черемухи, кусок соснового ствола, ветка малины — прямо вместе с толстыми ягодами, насаженными на белую сердцевинку.

— Входите, — сказала Зая и открыла прозрачную — из одних черточек — дверь.

 

Глава 4

Внутри дома были те же ветки, листья, ягоды. А еще был пенек, спрятанный в папоротнике.

— Садитесь, — сказал Старый Белк.

Все уселись вокруг пня. Здесь было хорошо — в этом домике, который Мальчик мог бы нарисовать и сам. Он прежде и не знал, как свежо пахнет земля и ночная трава, не замечал, какие крепкие и ловкие ветки живут вокруг него и как много всего: этой травы, и листьев над головой, и колючих веток хвои там, в вышине, и белых, кое-где рыжеватых от луны, облаков… Как всего много!

Младший зайчонок прижался теплым боком к ноге Мальчика, и бочок этот вздрагивал: зайчонок дышал. Мальчик погладил его по голове, провел пальцами по ушам, похожим на два теплых серых листа.

И тут, под самой крышей, на нижней ветке сосны, он увидел Птицу.

Домик он легко мог бы нарисовать и сам. Но такой птицы он не нарисовал бы никогда!

У нее были очень черные глаза, будто сделанные из двух очень черных стеклышек. А перья — темные и гладкие: одно перышко мягко прикрывало другое, так что выглядывал только закругленный кончик; другое перо прикрывало третье, и так получалось крыло, и так же — спинка, и хвост, и голова. Вся она была будто связана из этих перышек! Только на голове перья были меньше, и узор получался тоньше, нежней. Мальчику казалось, что он уже видел эту птицу. И она кивнула ему как знакомому:

— Здравствуй, Пайпуша!

Потом подняла голову, запрокинула ее, будто полоскала горло. А вода была серебристой и звонкой, и получился такой ручеек или, может, лесная речка с камешками на дне, черным овальным листом и узкими, как иголки, рыбами.

Мальчик глядел на Птицу и слушал ее. Он мог бы протянуть руку и снять ее с ветки, как игрушку с новогодней елки — так она была близко.

И зверьки были рядом и тоже слушали и глядели. Они все вместе сидели среди влажной травы и веток под ТОЙ сосной и были давно знакомы и дружны.

Потом Птица раскрылила черные крылья и стала похожа на ветку сосны. Эта черная ветка плавно слетела в траву.

— Полетим, Пайпуша! — сказала Птица.

— Я не умею, — ответил Мальчик.

— Просто взмахни руками.

Мальчик взмахнул и чуть-чуть отлетел от земли. А потом опять стукнулся об нее ногами.

— Если не устал, взмахни еще.

И Мальчик стал подлетывать — невысоко — над травой, над кустом и потом вдруг — над террасой.

— Ну вот ты и дома, — сказала Птица. — Залетай в окно.

— Можно, я еще полетаю? — попросил Мальчик.

— Нет-нет, завтра. Летать очень утомительно с непривычки. Спокойной ночи, Пайпуша.

Мальчик хотел ей ответить, но не ответил, потому что глаза сами закрылись.

— «А как же зайцы? — подумал он, забираясь под одеяло. — Они убегут».

Но встать уже не смог. Потому что когда любому мальчику очень хочется спать, он засыпает тотчас же, будто идет, идет по полю и вдруг — уух! — в овраг. И уж ничего не помнит.

Проснулся Мальчик в своей кроватке, которая была ему коротка: ноги просовывались между металлическими прутьями, и пальцы касались теплых бревен и пакли между бревнами.

Окно было открыто, и в него текла смолистая теплота. Острые лучики солнца прокалывали хвою сосны, книзу они расширялись, начинали светиться лиловым, синим и золотым.

— Мама! — крикнул Мальчик. — Мама! — И когда она вошла, потянулся к ней: — Я ночью летал! Только немножечко.

— Значит, растешь, — улыбнулась мама и поцеловала его в макушку. — Кто во сне летает, тот растет. Вставай, Игорек.

— Нет, я по правде летал! — крикнул он.

— Ну и молодец! — засмеялась мама. — Лети скорее завтракать.

Она не поверила. И Мальчик знал, что не сможет, никогда не сможет ей как следует растолковать.

 

Глава 5

После завтрака мама положила перед Мальчиком книгу и сказала:

— Давай почитаем. До школы — считанные дни.

— У-у-у, — ответил Мальчик.

— Давай-давай.

— Попозже, — попросил он.

— Позже мне некогда.

— У меня от чтения делается жирно во рту, — затянул Мальчик.

— Это я уже слышала. — И мама открыла книгу.

— «По го-ро-ду бе-гут…» — прочитал Мальчик и остановился. — Я не понимаю, что это значит — «по городу бегут». Кто бежит?

— Ты читай дальше, — сказала мама, — здесь ведь нет точки.

— Как же читать дальше, если я ЭТОГО не понимаю.

— Ты не там остановился. Ну читай же!

Мальчик стал читать вразвалку:

— «…ашины… рамваи…»

— Где же все первые буквы?

Мама начинала сердиться и сейчас, наверное, захлопнет книгу.

— О чем ты прочитал? — строго спросила она. — Расскажи.

— Я не понял, — ответил Мальчик. — Я ни одного слова не понял.

И тут возле террасы появился отец. Он весь — от подмышек до колен — был обвешан свертками.

— Держите, держите скорее, сейчас уроню! — закричал он.

Они стали распаковывать свертки с конфетами, мясом, какими-то консервами. Один большой куль отец отложил:

— Это потом…

— Ну, пап!

— Нет-нет. — И достал из коробки «Конструктор»: металлические колесики, палочки, винтики. — Ты все же парень, должен разуметь в технике.

— Почему должен? — спросил Мальчик.

— Потому что здесь надо работать головой. А ты только глазами работаешь. На зайцев глядишь. А тут — посмотри-ка, сынок, — можно сложить дом, трактор…

— А пароход?

— И пароход.

— Пусть он сложит «ашины», «рамваи», например, — все еще сердясь, сказала мама.

Мальчик поглядел на отца, отец — на Мальчика, и оба незаметно улыбнулись: вот, мол, мама говорит что-то непонятное и сердится притом. А чего сердиться? День хороший, суббота.

Теперь получалось, что Мальчик и отец вместе, а мама отдельно. И за обедом было так. Отец глазами показывал Мальчику, что он, дескать, скорее съест свой суп. Мальчик торопился, и тогда мама, которая, кажется, и не смотрела на них, чужим голосом говорила:

— Прекратить!

Как только кончился обед, Мальчик хотел сразу побежать к зайцам. Но мама удержала его за руку:

— Мы не дозанимались. Ты забыл?

— Нет, я не забыл, но…

— Тогда прошу.

Мальчик сидел на жестком-прежестком стуле, тер глаза, в которые точно песок насыпали, и читал:

— «По городу бегут…» — читал он.

— Ну дальше, дальше.

— «…машины. Трамваи, автобусы весело…»

— Что — весело?

— Вот и я не понимаю, что весело.

— Ты снова не там остановился.

— Почему не там?

— Потому что нет точки. Понял?

— Понял. Нет точки.

— Ну, читай до точки.

— Так ее же нет.

— Есть она. Вот где.

— У-у-у, как далеко! А ты говорила — две фразы…

— Ты еще и одной не прочитал.

— Ну да, уже вон сколько…

— Не торгуйся! Читай…

— «…домов смеются прохожие…» Как это «домов смеются»?

И так до самого вечера.

А вечером…

Мальчика уложили, когда было еще светло. Летом его всегда так укладывали. А сами ушли на террасу, там зажгли свет, и светло-желтый квадрат от этого света лежал на стволе ТОЙ сосны.

Мальчик долго глядел на ветки сосны — они казались черными, потому что все-таки было не очень светло, и они сплетались, перепутывались, и опять Мальчик видел в них черные ямы и светлые ходы и выходы, как в тот вечер, когда мама рассказывала ему про Филюшку.

Она тогда еще любила Мальчика и гладила по волосам, и им обоим очень нравился этот Филюшка. Маленький совсем, лупоглазый и лопоухий, крылышки слабые и — остался один.

Мальчику жалко Филюшку. И себя. И того вечера, когда мама его так баюкала, а вот теперь сердится и даже не поцеловала перед сном. И он не замечает, как пододеяльник, которым он укрылся до самого носа, делается мокрым и холодит лицо, а в горле начинает что-то перекатываться и хлюпать. И тогда он ревет, не раскрывая рта:

— М-м-м!

И прислушивается: не идут ли по лестнице.

Не идут.

Он ревет еще громче. Теперь на «а»:

— А-а-а!

Потом слышит шорох и замолкает, затаивается.

 

Глава 6

Мальчик услышал шорох и замолчал. Стало совсем тихо.

Он поглядел и увидел: на подоконнике сидела Птица. Сквозь ее черные перышки просвечивал черно-серый воздух, и опять казалось, что это слетела большая ветка сосны. Но это была не ветка.

— Здравствуй, Птица! — шепотом сказал Мальчик. — Я не знал, что ты прилетишь.

— Почему? — спросила Птица. — Ты не надеялся?

— Да, не надеялся.

— Но ведь я обещала.

И Птица раскрылила свои темные крылья.

— Летим.

Мальчик сразу вскочил с кровати, залез на подоконник и взмахнул руками. И полетел. Сразу же! С первого взмаха! Плавно стал набирать высоту. Внизу осталась дача и верхушка ТОЙ сосны, а воздух был легкий и плотный и прекрасно держал тело. Мальчик поднялся высоко и увидел весь их пригород, огоньки в домах, черные кусты и деревья садов, заборы…

Люди сидели в своих домах, и никто не знал, что он вот так летит!

«Может, — подумал Мальчик, — залететь к папиному племяннику Свету — он ведь живет не так далеко, ближе к центру города. Залететь и стукнуть в окно их третьего этажа: „Давай назад зайчонка!“»

А потом подумал: они уже, наверное, привыкли друг к другу.

И повернул назад, вылетел за город, в поле. Оно было черным и шло вниз к реке. Домов там не было, и все кругом было черно. Мальчик снизился немного и услышал, как пахнут ночные картофельные гряды, и даже разглядел во тьме редкие теперь, осенью, маленькие бледно-фиолетовые цветы картофеля, похожие на фонарики с желтой лампочкой посередке.

А дальше — Мальчик это знал, как знали все мальчики и девочки пригорода, — начинался фруктовый сад. Там были и яблоки, и сливы, и груши. Там было полно крыжовника и красной смородины. Но никто никогда не бывал в этом саду, потому что он был обнесен забором, а за забором был еще сторож с ружьем.

Мальчик сам не заметил, как пролетел над забором, и вот ноги его коснулись шероховатых яблоневых листов. Он сорвал яблоко и хотел съесть его, но, когда поднес руку ко рту и перестал махать ею, сразу начал падать.

— А-а-ай! — шепотом закричал Мальчик и плюхнулся на землю. Но он почти не ушибся, потому что там, внизу, были, оказывается, клубничные гряды. Теперь вся клубника была обобрана, и стояли одни жесткие листья. Мальчик уселся на грядку и откусил яблоко. Оно сладко хрустнуло на зубах и рассыпалось во рту чуть вяжущей прохладой. Яблоко хрупало. Оно брызгало соком. Мальчик впивался в его душистую мякоть, захлебывался ею. Никогда, никогда не ел он таких удивительных яблок!

Вдруг широкие крылья прошелестели над ним. Мальчик испугался, пригнул голову. Но это была Птица.

— Пайпуша! — сказала Птица. — Поспешим отсюда!

— А что?

— Мне показалось, что где-то близко, совсем близко — сторож.

— Я только сорву еще одно яблоко, ладно?

— Оно помешает тебе лететь, дорогой мой.

Но Мальчик, встав с грядки, потянул к себе ветку яблони.

— Стой! Кто здесь? — услышал он.

Грубый голос был близко. Мальчик побежал. Он от страха совсем забыл, что умеет летать.

— Стой! — летело ему вслед. — Стой! Стой!

— Взмахни руками! — услышал Мальчик слова Птицы. Она летела рядом, не поднимаясь над деревьями.

Мальчик раскинул руки, быстро замахал ими и… и только чуть приподнялся над землей. А за спиной, совсем близко, топал и проламывался сквозь кусты сторож.

— Не спеши! — крикнула Птица и снизилась почти до земли. — Не спеши, Пайпуша. Ты же хорошо умеешь летать!

Мальчик снова взмахнул руками, и еще, и еще раз. И вот ноги его, оттолкнувшись от земли, почувствовали знакомую густоту воздуха, и Мальчик увидел, как остаются внизу кусты, верхушки яблонь, а потом и весь сад с его забором и сторожем.

Они летели рядом — Мальчик и Птица, и теплый воздух от остывающих камней города плыл им навстречу.

Мальчик и не заметил, как долетел до своего дома. Свет на террасе не горел. В доме все спали. Птица полетела к ТОЙ сосне. Мальчик — за ней. Он распластался по воздуху, чуть шевелил ногами: вверх — вниз, вверх — вниз, и отводил воздух то правой, то левой рукой — так он рулил при полете.

У сосны, наверху, были толстые, пахнущие смолой ветки. На одной из них, прижавшись спиной к стволу, сидел Старый Белк. Мальчик так и знал, что там кто-нибудь бывает — не зря же эти ходы и выходы в ветках, среди хвои!

Мальчик ступил на толстый сук, перестал махать руками и пошатнулся. Нога в сандалике скользнула по стволу. Но он сразу ухватился за верхнюю ветку. Ему стало жарко.

— Добрый вечер, мой дорогой! — сказал Старый Белк. — Входи в мой дом.

Дом Старого Белка был точно такой, как у зайцев. Такой, какой Мальчик мог бы нарисовать сам: черточка сверху вниз и слева направо, и потом снизу вверх, и справа налево…

Сквозь него просвечивали сосновые иглы и высота. Мальчик вошел в дом. Теперь он уже не боялся упасть.

— Я летал, — сказал Мальчик Старому Белку.

— Я видел, — ответил тот. — Садись.

Они сели на сук, проходивший сквозь стену дома.

— Я рад, что ты пришел ко мне в гости. — Он глядел знакомо, и даже лапы у него были знакомые, до каждой шерстиночки, до каждого цепкого коготка. Ну, будто это были его, Мальчика, лапы.

Мальчик оглянулся, ища Птицу. Она сидела на тонком конце ветки и запрокинула голову, будто хотела прополоскать горло той светлой ручьевой водой. Мальчик передвинулся поближе к Старому Белку, зашептал:

— Скажите мне, а у Птицы есть свой дом?

— Конечно, — ответил Старый Белк.

— И там у нее снесены яйца?

— Сейчас уже яиц нет. Из них давно вылупились птенцы.

— Но были яйца?

— Да.

— Значит, она несушка?

— Что, мой дорогой? Я не совсем понял, — склонил голову Старый Белк.

— Птица несет яйца. Она, значит, несушка?

— А, вот ты о чем. Не обижай, Пайпуша, нашу прекрасную Птицу. Птица и эти бедные куры — они не схожи ни в чем.

— А почему? — спросил Мальчик. — Разве нельзя приручить Птицу.

— Нет, нельзя.

— Почему? — снова спросил Мальчик.

— Это тайна, — ответил Старый Белк. — Это тайна, которую не разгадал еще никто. — И вдруг спросил сам: — Вот почему ты — Пайпуша?

— Потому что я младший в семье, — сразу же вспомнил Мальчик слова Заи.

— Не только, — задумчиво покачал головой Старый Белк. — Думаю, что когда вырастешь, тоже останешься Пайпушей. Уж такой ты…

Старый Белк положил свою твердую холодную лапу на руку Мальчика.

— Мой дорогой, тебе не хочется проведать Заю и малышей?

— Очень хочется! — ответил Мальчик. — Я вообще волнуюсь.

— О чем же?

— Ведь зайцев тоже нельзя приручить, правда?

— Конечно.

— Почему же тогда мама говорит, что они несушки?

— Ты чего-то не понял, — ласково сказал Старый Белк.

В это время Птица завозилась среди хвои и вспорхнула, устремляясь вниз.

Тогда и Мальчик взмахнул руками и легко слетел с сосны. Его сначала занесло к террасе, но он стал рулить, рулить руками и ногами, и вот его тело послушно повернуло, поплыло…

Когда Мальчик ступил на землю, левую ногу обожгло холодной росой. Он и не заметил, как во время полета потерял сандалик.

 

Глава 7

— Почему ты пришел пить чай босиком? — Это первое, что сказала мама, увидев утром Мальчика.

— Доброе утро, — ответил он. — Я потерял сандалик.

— Где же ты, горе мое, его потерял?

— Даже сам не помню.

— Но вечером к себе наверх ты ведь шел в обеих сандалиях.

— Да.

— Ничего не понимаю. Растяпа какой-то!

— Вот и пусть идет в школу в одном сандалике, — сказал отец.

После чая Мальчик учился складывать.

— Два плюс два — сколько будет? — спрашивала мама.

— Мама, почему ты говоришь «плюс»? Я не понимаю.

— Ну, скажу иначе — два и два.

— Получается «едва-едва»!

— Ничего смешного! — рассердилась мама. — Как ты будешь учиться? Два дня осталось до школы!

Мальчик видел, что мама опять нисколечко его не любит. И папа тоже. Теперь получалось так, что они вдвоем, а он, Мальчик, — один. И это было грустно, тем более что собирался дождь. Вот по небу пошла рябь, как по реке. Ветер холодно растрепал березу, согнул ветки ТОЙ сосны. Потом стало темнеть. И вдруг:

— Кап! Кап! Кап!

— Мне везет, — сказал отец. — Как выходной — так дождик.

Мальчик сидел над книжкой, шевелил губами, бубнил тихонечко:

— «Весь день вы-ход-ной… вы-ход-ной…» — и опять ничего не понимал.

А капли по стеклу террасы все кап, да кап, да кап! Всему на свете было скучно — и дому, и березам, и ТОЙ сосне… И особенно Мальчику.

Мальчик прочитал и удивился: откуда они там, в книжке, знают, что сегодня выходной и что идет дождик?

Мальчику стало смешно — оказывается, дождик не просто идет, а идет к себе домой. Что, интересно, там у него дома? И стал читать дальше:

Мальчик подумал, что и он часто говорил о Дожде: «Скучный», и еще: «Наделал много луж». А косой Дождик — это когда с ветром, так говорила мама. И этого невезучего Дождика было немного жалко.

— Вместе с Сол-ныш-ком! — совсем уже громко сказал Мальчик. — Мам! Солнышко!

А мама ничего не говорила и глядела на Мальчика, и ему даже показалось, что немного плакала.

Потом встала, обняла сзади теплой рукой за шею и поцеловала в макушку:

— Ты мое солнышко. — И крикнула вдруг: — Отец! Отец! Да он выучился читать!

* * *

— Вот теперь получай, — сказал отец и вынес из комнаты тот сверток, что не хотел показать вчера.

А это был школьный костюм. У Мальчика вообще еще никогда не было костюма, только короткие штаны и рубашки, да зимой рейтузы… А тут…

…был костюм — длинные серые брюки и теплая серая курточка, и еще белая рубашка. И новенькие желтые ботинки на целый номер больше, чем нужно. Мальчик надел все это, пошел в мамину комнату, открыл дверцу шкафа, глянул в зеркало. Вот это Мальчик! Только уши немного торчат. И брюки, кажется, длинны. А может, и нет. Может, так и надо.

Мальчик подошел к книжной полке, которую папа сбил специально для него. Он открывал то одну книгу, то другую, и читал, и все понимал, и было ему так интересно, и так хотелось пойти скорее в школу, чтобы там тоже читать вслух! Он стал считать, сколько осталось до школы: остался всего один день. Завтрашний.

Весь этот день Мальчик просидел на ступеньке террасы. Он читал прекрасную книгу: «Тема и Жучка» — про одного мальчика, который жил в давние времена. Как он там нечаянно сломал цветок на клумбе, а это был любимый цветок отца. И как пропала собака Жучка, и он потом нашел ее в колодце, где уже не было воды, а только всякая грязь, и как доставал ее оттуда. И потом, потом… Потом отец побил его, этого Тему, который ни в чем не был виноват!

Мальчик отложил книгу и долго сидел на ступенях и не знал, как же теперь, если бывает так несправедливо.

— Пора спать, сынок, — сказала мама.

Мальчик вздрогнул.

— Пора. Завтра рано вставать. — И зашептала ему на ушко:

 

Глава 8

Мальчик поцеловал маму, послушал, как она спустилась со второго этажа, и крепко закрыл глаза. Он хотел поскорее заснуть — ведь завтра в школу. Но почему-то не засыпалось. Все казалось, будто он что-то забыл положить в портфель и что вдруг взрослые забудут его разбудить или сами проспят…

Тогда он открыл глаза и стал глядеть на облака и на черные ветки сосны.

Это была ТА сосна. Но он совсем не чувствовал сегодня, что на ней живет Старый Белк и что там есть тайные ходы среди сучков. Сосна была пустоватая. Дерево как дерево.

Как же так?

Мальчик забеспокоился. Он пробежал босиком в одной пижаме к окну, открыл его и стал смотреть. Ему показалось, что и Заиных домиков там, в кустах, нет.

И Птица почему-то не прилетала.

На соседнем дворе, который был хорошо виден отсюда, бродили толстые белые куры.

Было все обыкновенно. Будто Птица и курица — одно и то же. Будто нет никакой тайны. И зайцев держат затем же, зачем и этих кур.

Мальчик отыскал свои новые школьные ботинки, кое-как зашнуровал их и тихонько, на носках, спустился с лесенки, незаметно выбежал во двор, прямиком бросился к заячьей клетке. Зайцы спали, свернувшись в один пушистый комок.

— Зая! — позвал Мальчик и открыл дверцу. Потом погромче: — Зая! — и постучал ладонью по решетке.

От серого клубка отделилась половина. Вовремя прыжка у нее наставились ушки. Зайчиха, не выпрыгивая из клетки, грустными лиловыми глазами глядела на него из темноты.

— Зая, это я, Пайпуша!

Она ничего не ответила. Тогда Мальчик взял ее на руки. Он никогда не делал этого с тех пор, как они подружились. Зайчиха дернулась в его руках и обернулась к зайчатам.

— Я возьму и их, — сказал Мальчик.

Свободной рукой он поймал зайчонка. Но другой отскочил.

— Чего ты боишься, глупый? Это ведь я!

Но зайчонок забился в угол.

Тогда Мальчик посадил зайцев в траву, а сам обеими руками стал шарить по клетке. Наконец он поймал малыша.

— Зая, беги, беги!

И выпустил из рук зайчонка. Зайцы, все трое, сидели в траве, прижав ушки, и глядели туда, где кусты акации и за ними — пустырь. Они будто забыли про свои домики под большой сосной, про Старого Белка, Птицу и про него, Пайпушу.

Зайчиха молча оглянулась на Мальчика, тревожно стукнула задней лапой, и все трое поскакали по траве все дальше, дальше, дальше…

Мальчик крепко закрыл дверцу клетки, чтобы они не вернулись, пробежал через двор, все так же никем не замеченный, поднялся к себе в комнату. Там было холодно от окна.

Мальчик закрыл его, лег в кровать и заснул.

 

Глава 9

Он спал, будто жил под глубокой водой на дне. И видел сквозь водяную толщу желто-голубые круги. А потом его стали вытаскивать на поверхность:

— Вставай!

— Вставай!

Он тряс головой:

— Нет! Нет-нет!

Но мамины прохладные руки вытащили его на берег. Он вздохнул и открыл глаза.

И сразу: серый школьный костюм, солнышко, мамино торжественное лицо, папин нос из-за двери:

— Давай, академик, проспишь!

Мальчик вскочил, засмеялся, побежал вниз по лесенке — умываться.

Когда они все трое вышли, солнышко еще было холодное, трава белая от росы.

За воротами сразу же с ним столкнулись соседские ребята: тети Нинина Тамара, пятиклассница, и ближе к трамвайной остановке — папин любимый племянник Свет — зеленоглазый, большеротый, волосы после болезни ершиком. Он хмуро глянул и прошел мимо.

— Свет! — крикнул Мальчик. А потом понял, в чем дело. За Светом шла его мама и несла большой букет золотых шаров.

— Ой, Игорек, а мы-то про цветы забыли! — испугалась мама.

— Я все равно бы их выбросил, — тихо, чтобы не слышал несчастный Свет, сказал Мальчик.

Когда вышли из переулка, показалось еще несколько букетов, но они были девчачьи. Потом серых костюмов и коричневых платьев стало так много, что начало казаться, будто, кроме школьников, в городе никто не живет.

Добрались до трамвая. Остановка была конечная.

— Я вам подброшу Света, — попросила Светина мама, — а то я опоздаю на работу.

— Конечно, конечно.

Мама и отец втолкнули в трамвай Мальчика:

— Давай, Игорек! — Потом Света: — Скорей, Свет, держись!

Потом еще несколько мальчиков и девочек и, наконец, влезли сами. Трамвай тронулся.

Вдруг за окном замельтешило что-то желтое.

— Светик, букет! Игорь!

Но трамвай набирал скорость, и Свет наконец широко и свободно улыбнулся.

— Давай попросимся в один класс, — сказал он Игорю. — Тебя в какой записали?

— В первый «Б».

— А меня — в первый «А». Вон, гляди, школа!

А школа была совсем недалеко. Она была ничего себе — каменная, в три этажа. И много-много окон. А дверь одна. Около этой двери всех построили.

— Первый класс «А»… Первый «А»! — кричала молодая учительница и хлопала над головой в ладоши. От каждого хлопка ее темно-рыжие волосы, собранные на макушке хвостом, прыгали. — Первый «А» класс! Ко мне!

— Это наша! — басом сказал Свет, кивнул Мальчику и пошел. Мальчик двинулся было за ним, чтобы тоже быть в первом «А».

— Первый «Б» класс! — вдруг тихо, хрипловато произнесла толстая женщина, стоявшая возле Мальчика.

Он и вообще не думал, что это учительница. А это была ЕГО учительница. Он остановился.

К ним стали подходить другие ребята, особенно девочки — так и лезли вперед со своими георгинами и золотыми шарами:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте!

А Мальчик забыл поздороваться. Он глядел в ту сторону, куда ушел Свет.

Когда все собрались возле своих учителей, толстая женщина сказала, что ее зовут Вера Сергеевна. Мальчику легче всех было запомнить, потому что ее звали, как маму. Но она не была похожа на маму. И говорила очень тихо.

Мальчик все смотрел на первый «А». Свет стоял возле своей учительницы, а она положила руку ему на плечо и тряхнула рыжим хвостом.

— Вставайте в пары, — сказала она. — Сейчас посмотрите, какой у нас с вами хороший класс!

Возле Мальчика тоже строились в пары. Он построился с толстым парнем, который все время будто дремал. Когда пошли, парень не двинулся, пока Мальчик не подтолкнул его.

Вдруг сзади послышался невероятный шум. Мальчик оглянулся: на поляне, недалеко от них, стояли мама и папа, и еще много пап, и особенно мам, и даже бабушек. Мамы махали руками, кричали. Бабушки тоже кричали. А папы — ничего. Папы вели себя довольно прилично.

После этого крика и жары в школе показалось тихо, прохладно и бело. Ребят посадили за парты. Мальчику и толстому его соседу досталась парта возле окна.

А за окном был сад. Там стояли яблони с белыми стволами. На ветках кое-где проглядывали зелено-красные, в белом пуху яблоки. Прыгали воробьи и еще какие-то коричневые птицы. И Мальчику захотелось домой.

Захотелось, чтобы прилетела ЕГО птица и все было, как до той ночи… Он знал, что больше не встретит Заю и ее малышей и что не прилетит больше Птица… и Старый Белк не заговорит с ним. Почему — он не знал. Но это было так.

И от этого всего он не мог слушать учительницу и сидел, отвернувшись к окошку, чтобы никто не видел, какие у него красные глаза.

— Петров Игорь! — тихо и хрипло прозвучало над самым ухом.

Мальчик оглянулся. В классе ребят не было.

— Сейчас перемена. Можешь погулять. Ты разве не слышал звонка?.

Мальчик вышел в коридор, стал возле окна, напротив двери. Во дворе бегали, толкались, играли в салки большие ребята и чинно ходили первоклассники. Он не хотел бегать и играть. Он не хотел быть в белом классе и в белом коридоре и даже в белом яблоневом саду. Ему было жарко в костюме и ботинках. Он просто не знал, как теперь быть?!

На плечо ему легла взрослая легкая рука. Мальчик знал, кто это, и затаился.

— Ну что? — спросила молодая учительница и повернула его к себе. Движения у нее были крепкие и четкие. Мальчик поглядел в ее темное веснушчатое лицо. В ней было все знакомо — острая, быстрая мордочка, и этот рыжий хвост и коготки.

— Не нравится здесь? — спросила она.

— Нет, — ответил Мальчик.

— Как в клетке. Да?

Мальчик кивнул головой. Учительница вдруг засмеялась, открыв белые мелкие зубы, растрепала Мальчику аккуратно приглаженные волосы, шепнула на ухо:

— Ничего. Это с непривычки. — И еще тише: — Мы будем дружить с тобой, Пайпуша, — и быстро отошла, как отпрыгнула.