ИНТЕРВЬЮ

Я даже устал от всяких планов и раздумий. Но что ни придумаю, всё не то.

Неплохо бы, например, набрать грибов — на горе Шарок их тьма-тьмущая, бери сколько влезет, а потом на базаре продать. Выходит, сделаться частником-гриботорговцем? Да меня все ребята засмеют, будут пальцем на меня показывать: видали пионера-гриботорговца?

Можно, конечно, на рынке не торговать, а принести домой и продать маме — она ведь всё равно покупает. Но продавать добычу собственной маме? Нет, не годится.

А ещё можно наловить рыбы и тоже продать, то есть сделаться рыботорговцем. Но чем рыботорговец лучше гриботорговца? Что в лоб, что по лбу. Не годится.

В общем, я отказался от целых четырёх планов.

А дни проходили, и ничего не менялось, всё было как прежде, когда передо мной ещё не вставала такая трудная задача.

Моржи почти уже выздоровела. Аги откуда-то притащила котёнка и мучила его целыми днями. А я был рад, что она оставила в покое мою собаку. Папа уехал в командировку, вернулся…

И тут случилось такое, что лучше и не придумать, и я сразу сообразил, за что мне взяться!

В тот день, когда папа приехал, у нас зазвонил телефон.

В трубке голос папиного директора.

— Прости, Иштван, за беспокойство, — говорит директор папе. — Мы думали, ты заглянешь на завод. У нас здесь товарищ из газеты. Он всё осмотрел, со всеми побеседовал. Осталось получить кое-какую информацию у тебя. Но сегодня суббота, не хотелось бы задерживать его до понедельника. Может быть, ты ему разрешишь зайти к вам домой?

Так говорил папин директор, а я слышал каждое слово, потому что у нас в аппарате такая мощная мембрана, что лучше трубку держать на отлёте, а то и оглохнешь — не охнешь.

Я здорово обрадовался, что корреспондент придёт к нам домой. Люблю слушать, как папа о своей работе рассказывает. Авось, думаю, из комнаты меня не выгонят.

Минут через пятнадцать приходит корреспондент — молодой, долговязый и рыжий. Знакомится с папой, потом со мной — можете себе представить?! И я сидел в комнате и слышал весь разговор от начала до конца. Такой разговор у корреспондентов называется интервью.

Ух до чего интересно!

Я сто раз был на папином заводе и думал, что всё уже прекрасно знаю. Оказывается, я совсем ничего не знал.

Цех, где папа работает инженером, производит отличный клеевой материал. Называется он карбамидной смолой.

Шахматную королеву я тоже склеил карбамидной смолой.

Вы, конечно, не знаете, где применяется эта смола и какой она важный продукт в производстве.

У нас в районе очень много мебельных комбинатов, где из стружки прессуют мебельные листы. А листы из прессованной стружки очень дешёвый и выгодный материал. Их не надо строгать или как-нибудь по-другому отделывать, и, главное, они почти ничего не стоят. Потому что стружка получается даром, а к ней прибавляется чуточку клея.

Раньше клеили казеином. Это тоже неплохой клей. Но известно ли вам, из чего делают казеин? Если сказать, вы просто ахнете. Казеин получают из творога. А по-моему, творог лучше съесть, чем делать из него клей. Все, наверно, думают так же, поэтому папин цех расширили, и теперь он снабжает клеем все мебельные фабрики.

А мой папа усовершенствовал смолу, которую сейчас производит цех. Папина смола связывает быстрее, скрепляет лучше, и надо её меньше. И получается экономия.

Папа стал рассказывать о смоле, а я навострил уши… И вдруг — ура! — у меня идея… Так она меня захватила, что я не мог уже как следует слушать. А папа рассказывал об очень интересных вещах: как перестраивают завод, как будут пульверизировать смолу, чтобы она дольше сохранялась, как за шесть лет они удвоят производство… Но теперь уже всё это в одно моё ухо влетало, а в другое вылетало, потому что в голове у меня носилась идея.

Корреспондент узнал всё, что надо, записал в блокнот и собрался уходить. Он подошёл ко мне, попрощался за руку и сказал не «привет», а «до свидания». Ага, значит, я уже взрослый, сверкнуло у меня. Но я не смог хорошенько порадоваться — мешала идея.

 

НА ХИМИЧЕСКОМ ЗАВОДЕ

Когда корреспондент стал расспрашивать про смолу Ф-40, я кое-что начал припоминать.

Это было тогда, когда я был занят камнями. А стоит мне чем-нибудь увлечься, как я становлюсь сам не свой. Я был всё время как на иголках, каждую минуту тыкался носом в землю, отыскивал интересные экземпляры камней необыкновенного цвета и формы. Так что было мне не до новой смолы, о которой говорили родители. Но я отчётливо помню, что за письменным столом папа каждый вечер просиживал до поздней ночи, что-то считал, что-то писал. А один раз, помню, принёс конверт, весь набитый деньгами.

«Это премия за смолу», — сказал он маме.

Конверт был здорово толстый — наверно, тех денег хватило бы на пять велосипедов.

Так в чём же дело? Зачем я ломаю себе голову? Надо изобрести новый клей, отдать его папе на испытание, потом передать папиному директору и получить премию. Правда, я не работаю на заводе, но мне, конечно, заплатят, потому что потом я же всё равно буду на нём работать.

Ура-а! Вот это здорово! Это не торговля грибами, а дело для блага человечества. К тому же деньги и слава. И будет у нас в классе свой изобретатель. Вот когда «бэшки» лопнут от зависти! Ну и пусть лопаются. А то носятся со своим Мадарасом, как с космонавтом.

Как же я раньше не додумался… Если бы не корреспондент, мне бы самому и в голову не пришло, что можно так легко заработать велосипед.

По-моему, дело верное.

Правда, я не знал, как за это взяться. Что же, придётся подумать.

Сперва, конечно, надо пойти на завод, присмотреться…

До понедельника я просто измучился. А в понедельник с утра всё придумывал, как подступиться к папе, чтобы попасть на завод, а то он не любит, когда я являюсь туда без дела. Опять удача: пришёл ветеринарный врач, снял с Моржи гипсовую повязку. А Моржи давай пританцовывать и кружиться от радости.

Врач засмеялся и говорит:

— Всё в порядке. Пёсик здоров.

Я был на седьмом небе от счастья. Теперь со спокойной душой можно идти на завод и сообщить папе радостную весть: Моржи выздоровела.

Подхожу к заводу, а в воротах вахтёр, но не дядя Миша, с которым я в дружбе — он пропускает меня без звука, — а другой: задиристый, белобрысый, которого я, по правде сказать, ненавижу.

— Пожалуйста, будьте добры, пропустите меня к папе, — говорю я таким сахарным голосочком.

— А что тебе от него надо? — спрашивает он грубо.

— Мне надо ему кое-что сказать, — говорю я.

— Это про что? — спрашивает он.

— Ну, знаете… у меня важное дело.

— Какое ещё важное дело?

— У нас в доме больной. Мне надо сообщить о его здоровье.

— Ладно, иди уж. Но смотри не задерживайся.

Папа стоял на крыше реактора и разговаривал с машинистом, а как увидел меня, удивился и сразу спустился вниз.

— Ты зачем пришёл, Пишта? Тебя мама прислала?

— Нет. Я пришёл сообщить счастливую весть…

— Счастливую весть?

— Да. С Моржи сняли гипс. Теперь она здорова.

— Только затем ты и пришёл, чтобы это сказать? — спросил папа очень сердито и мрачно сдвинул брови.

— Да.

— Когда ты наконец повзрослеешь? Видно, зря корреспондент с тобой за руку прощался, как со взрослым человеком…

— А он ещё сказал «до свиданья»!

— Значит, он ошибся… Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда ты по пустякам отрываешь меня от дела. Ну ладно, ступай домой!

— Я пойду, папа. А можно мне здесь посмотреть?

Папа хотел меня сразу прогнать, но дядя Букрич, машинист, заступился:

— Разрешите ему, товарищ инженер. Пусть парнишка побудет, если интересуется… В тот раз, когда паровой кожух меняли, сынка вашего оторвать нельзя было.

— Так и быть, оставайся. До обеденного перерыва.

А вышло, что зря я столько хитрил, потому что ничего нового не увидел. Всё было как всегда.

В реакторы — это такие здоровенные котлы величиной с дом — порциями загружали формалин и другие материалы, потом включали ток, и реактор начинал работать. Вертелась мешалка, а внутри варилась и клокотала смола. Прибором, похожим на часы, люди всё время что-то вымеряли, регулировали механизмы, а потом по нижней выводной трубе потекла готовая смола.

Да, всё как всегда, и смотреть нечего.

Дома я сделаю реактор поменьше, он будет из консервной банки.

Надо было только придумать, из чего варить клей, чтобы он был лучше, чем карбамидная смола Ф-40.

Но не льёт надо мной и не каплет, о клее я успею подумать, а теперь надо сделать реактор, оборудовать лабораторию, найти подходящего ассистента, — у папы, когда он работал над своей смолой, тоже был ассистент.

Главное, не торопиться и не смешивать всё в одну кучу.

 

МОРЖИ ПОЛУЧАЕТ ДОЛЖНОСТЬ

Наступил июль, и ребята собирались в пионерский лагерь.

Но перед отъездом мы устроили праздник в честь выздоровления Моржи. Шани Сас тоже пришёл. Ну и повеселил же он нас!

Жара на дворе, как на экваторе, а Шани в чёрном костюме, белой рубашке и галстуке и с букетом цветов. Выступил он вперёд и повёл нас к Моржиной будке, а Моржи спит. Шани её разбудил, отвесил поклон и произнёс речь. Он сказал, что Моржи совершила героический подвиг, рассказал подробно о её страданиях… Мы просто надрывались от смеха. А Шани говорит:

— Позвольте, глубокоуважаемая Моржи, преподнести вам этот букет в знак великого уважения и вечной благодарности от тайного союза ХВС.

И протягивает ей букет.

Что тут было! Только Шани протянул цветы, Моржи вскочила — и хвать букет! А я и не знал, что Моржи так любит цветы.

— Ой, сейчас она их в вазу поставит! — в изумлении закричал Геза Адам.

Ха-ха, в вазу!

Моржи наступила на букет двумя лапами и впилась в цветы зубами.

— Эй, да она пожирает цветы! — заорали ребята.

Ха-ха, цветы!

Георгины были только для маскировки, а в середине букета лежали цыплячьи косточки.

Ну и мастер Шани на всякие штуки!

Моржи пировала, а мы с ребятами стали играть: в шахматы, шашки, французские шахматы и в шахматную войну.

Я ни капельки не жалел свои шахматные фигуры — пускай ломаются. Через несколько дней у меня будет смола, и все они станут как новые. Потом пришла моя мама и сказала, что по телевизору показывают цирк, и мы всей компанией пошли смотреть.

Интересная была передача! Там были обезьяны, а когда одну обезьяну показали крупным планом, маленький Адам как закричит:

— Глядите, Сас! Шани Сас!

Провалиться мне на этом месте, не изобрести мне никогда новой смолы, если обезьянка шимпанзе с её ужимками и гримасами не была похожа на Шани Саса!

По-моему, любой старшеклассник смазал бы Гезу за такие слова, а Шани — нет. Он как услышал, и давай корчить рожи, дёргаться, ёжиться, как обезьяна. А потом ухватился рукой за вешалку и повис — точь-в-точь шимпанзе на вставленном в клетку шесте. Потом он втянул голову в плечи, свесил до пола руки и пошёл скакать по комнате. Ей-богу, Шани был больше похож на обезьяну, чем та, настоящая, что показывали по телевизору!

Потом выступали воздушные гимнасты, и у меня прямо дух захватило. А Шани сказал, что будет дрессировать мух и сделает из них воздушных гимнастов. И сразу взялся за дело: поймал на окне четырёх мух и стал с ними работать. Моя мама дала ему картонную коробку и кусок целлофана. Одну сторону коробки он вырезал, приклеил к отверстию целлофан и впустил мух. Мы таращились во все глаза, но он попросил нас уйти и не мешать.

Мы пошли на веранду и уселись за шахматы, а Шани возился с мухами. Никто не знает, что он там делал, но когда все уже собрались уходить, Шани вышел с коробкой и говорит:

— Внимание, мальчики!

Представление начинается!.. — А мухам скомандовал: — Раз, два, три… — и стал тихонько постукивать пальцами по коробке.

Честное слово, не вру: мухи по команде срывались с мест и летали и прыгали в такт его стуку, как настоящие гимнасты!

Вот это было здорово! Просто молодчина Шани! Какие штуки выделывает, и всё у него выходит.

Ух и весёлый был денёк! Но когда с шумом и смехом ребята захлопнули калитку, я почему-то скис. Ранним утром все друзья мои сядут в поезд и покатят в пионерский лагерь. А я останусь один открывать новый вид смолы. Не думайте, я не оттого приуныл, что не хотел работать, я просто почувствовал, что теперь, без ребят, все заботы о новой смоле ложатся на меня одного.

Но назавтра я встал очень бодрый и отправился в дровяной сарай.

В сарае было пусто, только в одном углу лежала небольшая кучка угля, оставшегося с прошлого года, и я мог там делать всё, что хочу.

Консервную банку для реактора я отыскал в одну минуту.

Теперь мне нужен был паровой кожух — между кожухом и реактором пропускается горячий пар, который расплавляет смесь. Его я тоже нашёл в два счёта. Это была консервная банка из-под сгущённого молока — не обыкновенная, маленькая, а большая, в два раза больше моего реактора. Здорово, что такая нашлась! Я вогнал одну банку в другую, и получилось… Сила!

Теперь хорошо бы их наглухо закрепить, но это уже потруднее. Ну ладно, и так обойдётся. Сперва налью воду в большую банку, то есть в паровой кожух, и поставлю его на огонь, а потом вставлю реактор. Тесто смолы будет плавить не пар, а горячая вода; но разницы тут никакой — ведь пар получается из кипящей воды. Так даже лучше, потому что не надо никаких регуляторов, кранов и прочего. А я, как увижу, что вода сильно кипит, возьму и разбавлю холодной — вот и регуляция.

Теперь надо сделать мешалку.

Я взял из своего набора специальные ножницы, отыскал кусок жести и вырезал ленту. Потом взял пробойник, который выменял когда-то у Вантуша на марку Ганы, пробил в середине ленты дырку и сверху с двух сторон приклепал к консервной банке. Потом вставил в дырку кусок толстой проволоки. Потом расковал ещё кусок проволоки, смастерил приспособление для размешивания наподобие вентилятора и приделал снизу к ленте. Потом сверху на проволоку надел рукоятку из бузины, чтобы не обжечь руки, — этот процесс я механизирую позже, если опыты окажутся положительными, а пока что буду вращать мешалку руками.

Потом я сделал кольцо из проволоки потоньше и надел на вешалку, чтоб она не сползала глубже, чем надо. Ещё мне нужна была выводная труба, но тут уже я спасовал.

Трубу бы я, конечно, нашёл, но прикрепить её наглухо к днищу, чтобы клей не тёк мимо, не выйдет. Ну ладно, обойдусь без трубы. Когда сварится клей, ухвачу реактор щипцами и просто выплесну готовую продукцию.

Оставалось раздобыть источник тепла. В сарае у нас была розетка, её поставил папа, когда у него ещё был мотоцикл. Он всегда заправлял его и ремонтировал в сарае, а в розетку включал электросверло или паяльник. Теперь эта розетка пригодится мне, потому что моя лаборатория или цех по производству смолы — можно назвать так и этак — тоже будет здесь.

Я порылся на чердаке и нашёл среди хлама две старые электрические плитки. А для технически грамотного человека из двух сломанных плиток соорудить одну — дело плёвое. Спираль, изоляция, провод — всё под руками. И вот мой цех карбамидной смолы вступил в строй.

Специально для вас я сделал чертёж поперечного сечения реактора, чтобы легче было понять принцип действия.

Теперь остались сущие пустяки: сделать на двери сарая надпись — «Цех карбамидной смолы». Но я подумал и решил пока не делать. Вдруг ничего не выйдет, а все про это узнают и будут потом смеяться, как в истории с тарогато!

И последнее — ассистент.

Где бы найти такого, чтобы был надежный помощник и чтоб потом не смеялся, если опыт провалится?

Такого, наверно, не найти…

Не связываться же с девчонками — Аги или Петером! Они же меня засмеют до смерти. Вот Кати… Кати — дело другое. На неё положиться можно. Она и помощником может быть хорошим, и смеяться не станет, если первая проба получится чуточку хуже, чем Ф-40. Но что делать, если мы с ней не разговариваем… Эх, были бы здесь мои друзья из ХВС!..

Остаётся Моржи. От Моржи, конечно, не много толку, но нельзя же работать без помощника. Значит, решено: беру в ассистенты Моржи. Пока я оборудовал лабораторию, Моржи прохлаждалась в тени под забором. Когда я закончил, то направился к ней и объявил, что теперь она лаборант.

Моржи страшно обрадовалась и от радости сцапала глупого воробья, который неосторожно подпрыгивал рядом с ней.

 

ПОЧЕМУ В ЧЕТВЁРТОМ КЛАССЕ НЕ УЧАТ ХИМИИ!

Я приступил к испытанию реактора. Сначала налил воду в кожух, потом в реактор и вставил вилку в розетку.

Ух и здорово работал реактор! Вода клокотала как бешеная.

Теперь надо найти сырьё для смолы.

Тут уж придётся поломать голову. Но если я справился с реактором, то с сырьём тем более справлюсь.

Я начал с того, что попросил папу рассказать как можно подробнее о карбамидной смоле.

Папа сперва удивился, а потом стал рассказывать.

Я уже знал, что для производства смолы нужны карбамид и формалин. Но я не знал, откуда они берутся: то ли их из чего-нибудь делают, то ли где-нибудь добывают, — это надо было узнать.

— Не зная химии, ты ничего не сможешь понять, — сказал папа.

Но я не отставал.

— Папа, пожалуйста, расскажи. Может, я что-нибудь пойму, — уговаривал я.

Тогда папа покачал головой и написал:

H2N — СО — NH2.

— Вот, смотри. Это химическая формула карбамида. Из этих элементов состоит карбамид. Понимаешь?

Я, конечно, не понял, но не такой уж я болван, чтоб не сообразить, что каждая буква сокращённо означает какой-нибудь элемент, а все элементы вместе, то есть соединение элементов, — это карбамид.

— Объясни, пожалуйста, каждую букву, — говорю я.

— Изволь, — говорит папа. — H — это водород; N — азот; C — углерод; O — кислород. N и H в конце формулы тоже азот и водород. Но прежде чем эти элементы образуют карбамид или другое химическое вещество, они вступают в различные реакции, и это очень длительный и сложный процесс, которого ты сейчас не поймёшь.

Я вздохнул и стал расспрашивать о формалине.

— Формалин — это сорокапроцентный водный раствор формальдегида, — сказал папа.

— А какая формула у формальдегида?

— Да что тебе дались эти формулы, Пишта? Ты всё равно ничего не поймёшь — ведь это относится к органической химии, а органическая химия — самый трудный, самый сложный раздел всей химии.

— Ну и пусть сложный! Мне интересно.

— Тогда смотри. Вот формула формальдегида, или метанала: HCHO.

— Красота! И я знаю, что означает каждая буква.

— Теперь удовлетворён?

— Удовлетворён. А теперь расскажи, пожалуйста, о карбамидной смоле.

Здорово папа рассказывал!

Вы, наверно, думаете, что карбамидная смола нужна только для склейки стружки, когда делают мебельные листы. Вовсе нет! Оказывается, карбамидная смола — самый лучший и выгодный вид пластмассы. Вы ведь видели блестящие, разноцветные кувшины, которые продаются во многих магазинах? Попробуйте изо всех сил бросить об пол такой кувшин. Вы его бросите, а он не разобьётся. Дома вы называете его просто «пластмассовый кувшин» и не знаете, что сделан он из карбамидной смолы. Многие врачебные приборы, разные детали машин, всякие безделушки и краски тоже делают из карбамидной смолы. Всё это рассказал мне папа.

— Знаешь ли, Пишта, — спросил папа, — какое вещество входит в твои немнущиеся брюки, которые мы с мамой подарили тебе в день рождения? Знаешь ли ты, отчего они не мнутся?

— Может, от карбамидной смолы?

— Совершенно верно.

Вот дела! Просто дух захватывает!

Я страшно обрадовался и даже чуть-чуть загордился. А по-моему, каждый бы немного гордился, если бы смог изобрести новый вид такой прекрасной смолы. И тут я понял, что это совсем нелёгкое дело, и, честно говоря, стал почёсывать голову.

Но как бы там ни было, а работать надо. И я вызвал из конуры лаборанта, пошли мы с ним в нашу лабораторию и стали думать.

— Слушай внимательно, Моржи. Для производства карбамидной смолы нам нужны карбамид и формалин. Ты скажи, где их взять? Вот если бы нужна была глина — дело другое. Мы бы её накопали на Красном холме. А карбамида и формалина нам с тобой не достать.

Моржи страшно расстроилась, когда про это узнала, и жалобно заскулила. Потом она помахала, а не повиляла хвостом, и это, наверно, означало, что она ничем помочь не может.

— Не отчаивайся, Моржи, — сказал тогда я, — давай посмотрим на формулы. Видишь, что здесь написано? Водород, азот, углерод, кислород… Водорода и азота у нас с тобой нет. Но, сказать по правде, я вообще не знаю, что это такое… Зато у нас есть углерод, вернее, уголь. В прошлом году мы купили его три тонны и за зиму не сожгли — вон та куча. Я думаю, нам её хватит. Теперь кислород. А его полным-полно в воздухе, это я знаю точно. Как по-твоему, сможем мы из углерода и кислорода получить карбамид? Наверно, сможем, только более низкого сорта. Но как смешать уголь с воздухом?

Этого Моржи не знала.

Процесс, конечно, сложный, и мне его понять трудно. Папа ведь предупреждал.

Ах как жалко, что химию не учат хотя бы с четвёртого класса!

О формалине мы даже думать не стали. Раз уж мы с карбамидом не справились, за формалин и вовсе не стоило браться.

Сидел я, сидел на чурбане, на котором дрова колят, — в моей лаборатории это был и стол и стул, — наверно, полчаса просидел и совсем расстроился. Лаборант мой тоже.

Только Моржи унывала недолго — не такой она человек, чтобы всякие мелочи принимать близко к сердцу. Скучала, скучала, а потом как выскочит из сарая и галопом в конец двора. Разогнала воробьёв, подбежала к калитке, поскребла её снизу и просительно заскулила. Дело ясное — захотела гулять.

Ладно, Моржи, иди гуляй. Крыс погоняй. Ты, я вижу, серьёзными делами не интересуешься…

Открыл я калитку, она выскочила на улицу — и сразу назад. Стоит у калитки и на меня смотрит. Потом опять убежала и опять вернулась; опять стоит, с меня глаз не спускает.

Я уже знаю — это она меня куда-то зовёт.

— Ну что же, пойдём погуляем. Всё равно ведь ничего не придумаем. Видно, не будет у меня в этом году велосипеда.

Поплёлся я за собакой — пусть ведёт, куда хочет.

Но какая умница Моржи! Не зря я сделал её лаборантом. Она же знает, что, когда гуляешь, думается намного лучше. И знает, где я люблю гулять. И она повела меня на ту самую гору, где мы с ней когда-то гнались за вором.

Что же вы думаете! Только я сделал несколько шагов, как в голове у меня блеснула идея. Я хлоп себя по лбу. Какой же я дурак! Да что мне дались карбамид и формалин? Разве из карбамида и формалина получится новая смола? Какая же она новая! Новую надо делать из других материалов. К тому же из таких, какие можно достать…

Давай, Моржи, думать, из чего делают клей?

Например, из муки. Из муки получается клейстер. Но клейстер уже изобрели. Значит, нам не подходит. Думай, Моржи, думай.

Я думал, и Моржи думала, но в голову лезла одна мука.

Мы уже были высоко и брели по чаще леса. Потом я остановился, прислонился к выступу скалы и не переставая думал.

Вот чертовщина! Кроме этого дурацкого клейстера, ничего не придумывается. Всё в голове перемешалось, и мысли стали прыгать и разбегаться. А в нескольких шагах от меня была муравьиная куча. Смотрю я на муравейник, наблюдаю за муравьями. А это были большие красные муравьи. Ну и силища у них! Ведь они перетаскивают тяжести во много раз больше самих себя. Потом я стал разглядывать сосны, которые росли на склоне горы. Когда смотришь на них сверху, кажется, что они балансируют. О клее я уже совсем не думал и уставился на сосну, на которой из небольшого пореза капля по капле вытекала смола. Я долго смотрел, как медленно, через определенные промежутки времени, просачивается блестящая капелька и падает на куст малины, который растёт под сосной; капля за каплей толстым слоем оседает на малиновом листе.

Смотрел, смотрел на эти капли, потом… Какой же я осёл! Ведь это смола. И из карбамида тоже смола. Смола! Ура-а-а! Может, папина смола как раз из этой смолы, а для важности и научности её называют карбамидом и формалином.

Я сорвал листок со смолой и прижал к стволу. Он прилепился, да так, что не оторвёшь.

Лёд тронулся!

И мысли, мысли зароились у меня в голове, как муравьи.

Говорят, что в конских каштанах есть отличное клейкое вещество. Правда, каштанов пока ещё нет, потому что сейчас середина лета. Но каштаны-то легче достать, чем этот проклятый карбамид. Значит, так: два элемента есть, а третьим будет мука, то есть клейстер. Ну и красотища!

Смола + каштан + мука, и получается отличное клеевое сырьё. Вот из чего я буду варить смолу. А формула такая:

См — Кшт — М (Смола — Каштан — Мука)!

Или:

См — Кшт — Кл (Смола — Каштан — Клейстер).

Спасибо, Моржи, за помощь, — ведь это ты привела меня сюда!

 

ЦЕХ СМОЛЫ ВСТУПАЕТ В СТРОЙ

А теперь приглашаю всех ко мне. Посмотрим мою лабораторию.

Спираль на плитке раскалена докрасна, она горит, искрится, пылает!

В паровом кожухе кипит, бурлит и клокочет вода.

В реакторе тоже всё бурлит и клокочет… Что же клокочет в реакторе? Новый вид клея, имеющий важное промышленное значение, смола Х-1, за которую на папином заводе мне дадут премию, а на эту премию я куплю себе новенький серебристый велосипед. Ура!

Теперь я уже в точности знаю формулу. Вот:

См3 Кшт2 Кл.

Когда я нашёл главные элементы, то стал раздумывать о составе смеси. Раз должна получиться смола, то в смеси её должно быть больше всего. И я определил, что её будет три доли (См3). Потом добавил тесто каштана. Я хорошенько высушил каштаны, ободрал, изрубил их топориком на мелкие кусочки, потом обухом измельчил в тонкую-претонкую кашицу. И положил в реактор две доли (Кшт2). По-моему, должно хватить. А клейстер — он всем давно известен, и поэтому я решил, что клейстера хватит одной доли (Кл).

Но вы ещё не знаете, как я эти элементы добыл. Пусть варится смола Х-1, а я пока буду рассказывать.

Так вот. Смолу я собрал в лесу, но работа была просто адова.

Ох, если бы мне не позарез было надо, ни за что бы не стал собирать смолу! Сочится она по капле, а из некоторых сосен и вовсе не каплет. Влезал я на дерево, садился на ветку, перочинным ножиком делал надрез и по капельке собирал. Еле-еле набрал на три варки. Один раз подо мной подломилась ветка, и я загремел. А высота трёхметровая. Лечу и вдруг зацепился штаниной за нижнюю ветку. И повис. Вниз головой.

Вишу, болтаюсь между землёй и небом и шевельнуться боюсь до ужаса, потому что если хлопнусь не на дорогу, а чуть в сторонку, то запросто сорвусь в ущелье. Ух и страшно мне было! А что делать, не знаю. Вот и вишу…

А Моржи решила, что я с ней играю — стоит, улыбается, смотрит наверх и виляет хвостом.

Я ей кричу:

— Отойди, Моржи! Беги! Я сейчас загремлю и раздавлю тебя насмерть! Или искалечу. И мы оба будем калеки…

А она не отходит, хоть тресни!

Тут я изловчился, сзади кое-как дотянулся руками и ухватился за ветку, на которой висел. Еле-еле вскарабкался, сел. Ух, отлегло!.. А соскользнуть по стволу на землю для меня раз плюнуть. А Моржи как стояла, так и стоит, хвостом помахивает, как будто не понимает, что была на волосок от смерти.

Я остался целёхонек, только штаны разодрал. Но, как сказал папа, наука требует жертв. Он тогда работал над смолой Ф-40 и целыми днями не выходил из дома. А мама ему говорит: «Мы живём, как отшельники». Вот тогда-то он и сказал: «Наука требует жертв». И убедил маму. А вот чем мне её убедить, когда она увидит мои изодранные штаны?..

Лечу и вдруг зацепился штаниной за нижнюю ветку.

Пошёл я домой и думаю: теперь мои штаны относятся к просвечивающим предметам. Как-то раз на уроке тётя Пирошка вызывает Шани Саса и спрашивает, какие он знает просвечивающие предметы. А Шани и говорит: лестница, печная труба, дырявые штаны.

Дома я спрятал свой «просвечивающий предмет» подальше. Пока мама до него доберётся, я, может быть, стану известным человеком, и тогда меня не будут ругать…

Вот с каким трудом добыл я смолу.

Зато с мукой никакой муки не было — я её просто взял у мамы.

Сказал, что буду варить клейстер, и, в общем-то, не соврал, потому что сначала я на самом деле сварил клейстер, а потом уже смешал со смолой. А клейстер я делал и раньше и тоже у мамы просил муку.

Оставались одни каштаны. Летом их, правда, не бывает, но я уже знал, где их взять.

Есть у меня приятель, зовут его Кáрчи. Он наш сосед. В сентябре он пойдёт в первый класс, но он такой смышлёный и шустрый парнишка, что одно удовольствие с ним дружить. А Карчи гордится, что я с ним вожусь, и страшно меня любит, потому что я всегда чиню ему игрушки. Вот у этого малыша я каштанами и разжился. Осенью он их столько собрал, что спроси я хоть целую корзину, у него останется больше.

— Послушай, старик, — говорю я Карчи, — отвали корзинку каштанов. Мне они до зарезу нужны.

Карчи, душевный малый, рад был мне удружить.

— Бери сколько хочешь, Пишта, — сказал он.

И я взял.

Он помог мне отнести их домой, а я подарил ему своё самое лучшее цветное стекло — в него как посмотришь, всё кругом кажется светлым и солнечным даже в самый ненастный, пасмурный день. Карчи тут же один глаз сощурил, ко второму прижал стекло и уставился на дорогу. Потом, страшно довольный, ушёл. А я тоже был рад: наконец-то есть у меня всё необходимое для работы сырьё.

 

УДАЧА ИЛИ НЕУДАЧА!

Ну вот, смола в реакторе загустела, как говорят на заводе, достигла нужной консистенции. Наступает великий момент…

Я выключаю плитку, берусь за ручку и снимаю с плитки реактор. Мой лаборант Моржи следит за каждым моим движением — её, наверно, очень интересует опыт. Я выливаю загустевшую массу в противень, чтобы она остыла. В ту же минуту Моржи вырастает у противня — здорово она интересуется! — похаживает вокруг, виляет хвостом. И вдруг — цап! — лизнула… Лизнула с краю, где масса уже чуть-чуть остыла.

Ой, как невкусно!.. Моржи скроила такую гримасу, что даже мне стало кисло. Эх, Моржи, Моржи! Какой же из тебя лаборант! Так вот почему ты вертишься под ногами. Ты только притворялась, что интересуешься опытом, а на самом деле думала, что я варю тебе ужин! Значит, ты просто чревоугодница… Тебе бы только брюхо набить, а на науку наплевать… Ай-ай! Но больше этой массы не ешь.

И я поставил противень повыше, на балку.

Минут через пятнадцать смола уже не бурлила и не дымилась. Наступил самый интересный момент.

Снял я противень, смотрю — масса густая-густая, но сосновая смола почему-то не растворилась и держится маленькими крупинками. Ну и пусть. Наверно, так и надо.

Я взял щепку и набрал немножко клея. Потом мазнул по листу бумаги и прижал листок к стене. Он не упал. Приклеился!

Ладно. Но я ведь изобретал не бумажный, а древесный клей. Ну-ка, попробуем. Взял две щепки, намазал массой и склеил.

Держатся!..

Ура! Удача!

Считайте, что велосипед у меня в кармане. Правда, придётся чуть-чуть обождать, потому что на папином заводе премии выдают в конце месяца.

Но теперь уже можно смело рассказать про изобретение.

Я еле дождался, пока придёт папа.

Наконец он пришёл. Уселся на веранде с газетой, а я придвинул к нему противень со смолой и говорю:

— Как ты думаешь, папа, это что?

Папа долго смотрел на массу, потом понюхал, проткнул спичкой и таким неуверенным голосом говорит:

— Не знаю, право. Может быть, мармелад из айвы?

Я давай хохотать. Я так смеялся, что дом задрожал.

— Папа, папочка! Вот здорово! Мармелад… Ха-ха-ха! Это же новый вид карбамидной смолы Х-1.

— Какой новый вид? Какая Х-1?

— Очень просто. Хиди-один. Я изобрёл новую смолу.

— Что?

— Не веришь? Сейчас напишу формулу!

— Это любопытно. Ну-ка!

На столе лежал коробок со спичками, я схватил его и давай писать чёткими прописными буквами:

См3 Кшт2 Кл.

Папа прочёл и покачал головой:

— Такой формулы я не знаю.

— Конечно, не знаешь. Потому что до этого дня такой смолы ещё не было.

— Вполне возможно. А ты объясни свои обозначения.

— Проще простого. См3 — это три доли смолы.

— Какой смолы?

— Какой? Самой обыкновенной. Которая из сосен капает.

— Так. А дальше?

— Кшт2 — две доли толчёного конского каштана. А Кл — одна доля клейстера.

Я кончил. Сейчас папа должен вскочить и засыпать меня вопросами. Я жду, а он и не думает вскакивать. Я удивляюсь, а он сидит и хмурится. А потом говорит:

— Я предупреждал тебя, Пишта, что ты ничего не поймёшь. О чём я тогда говорил? Хм, с чего бы начать… Слушай. См3Кшт2Кл — это не формула.

— Не формула? А почему?

— По многим причинам. Во-первых, маленькая цифра внизу обозначает не количество долей какого-либо вещества в соединении, а количество атомов элемента в одной молекуле вещества. Но ты ведь не знаешь, что такое молекула и атом.

— Атом знаю. Есть атомная бомба.

— Атомная бомба, к сожалению, есть. Но всё это не так просто, как тебе кажется. Атом — это одна из самых малых частиц вещества, при взрыве которой высвобождается чрезвычайно мощная энергия. Вот эта энергия и придаёт атомной бомбе разрушительное свойство. Молекула же — такая частица вещества, которая состоит из нескольких атомов. Когда нужно обозначить, сколько атомов какого-либо элемента входит в состав молекулы определённого вещества, внизу пишется маленькая цифра.

— Ладно, папа. Тогда можно без цифр. См Кшт Кл. Законная формула.

— Совсем не законная. Потому что смола, каштан и в особенности клейстер — вовсе не элементы. Они не могут быть составными частями химического соединения, и поэтому их нельзя обозначать буквами.

— А что такое элемент?

— Вот видишь, ты даже этого не знаешь, а между тем берёшься за составление формул. Элемент — не соединение разных веществ. Элемент — это такое вещество, которое в чистом виде существует в природе. Например, уголь, сера, медь, железо. Эти элементы, существующие в природе, обозначаются одной или двумя латинскими буквами: С, S, Cu, Fe. Когда атомы таких элементов образуют новое вещество, получается соединение, которое обозначают буквами входящих в него элементов. То, что сделал ты, — не химическое соединение, а механическая смесь. В твоём составе произошло не соединение атомов элементов, а лишь смешение молекул. Сосновая смола — это не элемент, она сама состоит из нескольких элементов. Ты понимаешь?

— Понимаю. Формула не получилась, а смола всё равно получилась.

— Смола получилась. И ты сможешь ею прекрасно наклеивать марки. Потому что в каштанах, а тем более в клейстере, достаточно клейкого вещества. А вот для прессовки мебельных листов твоя смола не годится. Она недостаточно прочна, чувствительна к влаге и медленно сохнет. Ну, а что касается клейстера, то он, как и казеин, отнимает у пищевой промышленности ценный продукт питания.

— Значит, от моей смолы нет никакой пользы?

Тут папа улыбнулся и погладил меня по голове:

— Польза есть, сынок. Раз уж ты сейчас взялся за эксперименты, возможно, в будущем наступит день, когда твои открытия принесут пользу.

— А премия будет?

— Безусловно.

Это не утешение, подумал я, потому что велосипед мне нужен сейчас, а не через десять лет…

Приуныл я тогда ужасно.

А ночью увидел сон. Будто бы идёт тот тип, через плечо у него перекинут ремень, а на ремне транзистор. Он садится на серебристый велосипед, потом увидел меня и как дунет. Но у меня тоже велосипед, я вскочил на него и полетел. Вот-вот догоню. Вдруг вижу: подо мной не велосипед, а консервная банка с клеем Х-1. Еду я, удивляюсь, разглядываю клей. Пока я разглядывал, вор скрылся, а я стал приклеивать банку с клеем к мушиной коробке Шани Саса.

Для другого моя смола не годилась.

Эх, почему мы не учим химию хотя бы с четвёртого класса?