Через четыре дня, примерно в два пополудни, Ричард Уайлдер вернулся из телестудии и въехал на автостоянку у здания. Сбросив скорость, чтобы в полной мере насладиться моментом возвращения, он удобно устроился за рулем и уверенным взглядом окидывал фасад многоэтажки. Длинные ряды припаркованных автомобилей покрылись слоем грязи и цементной пыли, летящей через открытое пространство комплекса от строящейся развязки за медицинским центром. В эти дни мало машин уезжали со стоянки, так что свободных мест почти не было, но Уайлдер катался по подъездным дорожкам — доезжая до конца и сдавая назад к отправной точке.

Уайлдер погладил пальцем затянувшийся шрам на небритом подбородке — память о жестокой коридорной схватке накануне ночью. Он нарочно расковырял рану и с удовлетворением взглянул на окровавленный палец. По пути с работы Уайлдер гнал на полной скорости, словно пытался вырваться из злобного сна, гудел клаксоном и кричал на других водителей; теперь он был спокоен и расслаблен. Сам вид пяти высоток умиротворил его, как всегда, предоставив реальность, которой не хватало в студии.

Уверенный в том, что найдет свободное место, Уайлдер продолжал объезжать стоянку. Изначально он парковался, как и его соседи с нижних этажей, в рядах по периметру стоянки, но в предыдущие недели он постепенно придвигал машину к зданию. То, что начиналось как безобидная игра тщеславия — ирония по отношению к самому себе, — скоро превратилось в серьезный процесс, очевидный показатель успеха или поражения. После нескольких недель восхождения на высотку он почувствовал, что вправе парковаться в тех же рядах, что и его новоиспеченные соседи. В момент триумфа, когда он взберется на 40-й этаж, его машина встанет рядом с дорогущими развалюхами у самых стен.

Прошлой ночью Уайлдер несколько часов удерживался на 20-м этаже и даже за несколько минут неожиданной схватки достиг 25-го. К рассвету его вынудили отступить с занятых позиций к предыдущему базовому лагерю на 17-м этаже — в квартиру ассистента режиссера с телестудии, бывшего собутыльника по фамилии Хиллман, который с неохотой приютил кукушонка в своем гнезде. Захват этажа, по строгой квалификации Уайлдера, значил больше, чем случайный захват заброшенной квартиры. Свободных жилищ в высотке были уже десятки. Уайлдер выбрал для себя более сложную версию восхождения — новые соседи должны признать его за своего, за человека, получившего права на квартиру не просто грубой силой. Коротко говоря, он должен стать им нужным.

На 20-й этаж Уайлдер попал в результате одного из демографических капризов, которые сопровождали его восхождение. Во время местных стычек, заполнявших ночь, он помог заблокировать сломанную дверь квартиры на 20-м этаже. Там проживали две специалистки по фондовому рынку. Сначала чуть не выбив бутылкой шампанского мозги Уайлдеру, когда он сунул голову в дверной проем, они затем с радостью приняли его предложение помощи — он был восхитительно спокоен в минуты кризиса. Старшая из женщин, яркая блондинка лет тридцати, даже сделала Уайлдеру комплимент, назвав единственным здравомыслящим мужчиной в высотке. Уайлдер, со своей стороны, рад был играть роль хозяина дома, а не изображать вождя народа и Бонапарта на баррикадах в лифтовых холлах или объяснять необученной милиции из редакторов журналов и финансовых директоров, как атаковать защищенную лестницу или захватывать вражеский лифт. Помимо прочего, чем выше он забирался, тем в худшей физической форме находил местных, — долгие часы на велотренажере готовили их только к долгим часам на велотренажере.

Оказав помощь двум женщинам, Уайлдер коротал время до рассвета, попивая их вино и напрашиваясь на приглашение переехать в их квартиру. Как обычно, он размахивал кинокамерой и рассказывал про документальный фильм о высотке, приглашая женщин появиться на экране. Однако такое предложение их особо не впечатлило. Если на нижних этажах жильцы с радостью готовы были участвовать в программе и выплакать свои горести, жители верхних этажей уже все бывали на телевидении, многие и не по разу, в качестве экспертов в актуальных программах.

— Телевизор нужен, чтобы его смотреть, Уайлдер, — строго сказала одна из женщин. — А не чтобы в него лезть.

Вскоре после рассвета появились члены женского диверсионного отряда. Их мужья и спутники кто переехал к друзьям на другой этаж, кто совсем исчез. Вождица, пожилая детская писательница, в ответ на предложение стать звездой документального фильма только сердито зыркнула на Уайлдера. Поняв намек, он раскланялся и вернулся на промежуточную базу, в квартиру Хиллманов на 17-м этаже.

В тридцати футах от машины Уайлдера, который вознамерился найти достойное своего нового положения место, бутылка рухнула на крышу чьего-то автомобиля, разлетевшись облаком блестящих осколков. Бутылка прилетела с далеких высот, чуть ли не с 40-го этажа. Уайлдер притормозил машину, почти остановив ее, подставляясь, как мишень. Он даже готов был увидеть фигуру Энтони Ройяла в белой куртке у перил пентхауса — в позе мессии — и белую овчарку у его ног.

За последние дни Уайлдеру довелось несколько раз мельком увидеть архитектора — тот исчезал в экспроприированном лифте, уносясь в цитадель верхних этажей. Вне всяких сомнений, он нарочно выставлялся перед Уайлдером, маня вверх. Иногда казалось, будто Ройял непостижимым образом знает про затаившуюся в чердаке мозга Уайлдера мутную фигуру биологического отца, мелькающего в высоких окнах детской. Сознательно ли Ройял играет эту роль, надеясь, что сложные чувства Уайлдера по отношению к отцу поколеблют его решимость к восхождению?.. Уайлдер ударил тяжелыми кулаками по рулевому колесу. Каждую ночь он становится ближе к Ройялу, делает несколько шагов к последней схватке.

Под шинами захрустели осколки стекла. Прямо перед глазами Уайлдера, в первом ряду, предназначенном для жителей верхнего этажа, оказалось свободное место — раньше там стояла машина погибшего ювелира. Без колебаний Уайлдер повернул руль и встал на свободное место.

— Давно пора…

Свободное место — хорошее предзнаменование. Он не спеша выбрался из машины и прошагал ко входу с видом состоятельного землевладельца, только что прикупившего гору.

Днем Уайлдер проводил несколько часов с Хелен и сыновьями на 2-м этаже, стараясь подбодрить жену, от которой все больше отдалялся. Рано или поздно он уйдет навсегда. По вечерам, когда он возобновлял восхождение, Хелен немного оживлялась и даже говорила с ним о его работе в телестудии — о программах, над которыми он работал несколько лет назад. Прошлым вечером, когда Уайлдер собрался идти, успокаивая сыновей и проверяя запоры на двери, Хелен вдруг обняла его, словно хотела остановить. Мышцы на ее худом лице нервно задрожали, как будто внутри пытались встать на место детали замка с секретом.

К удивлению Уайлдера, войдя в квартиру и пробравшись по коридору между баррикадой и мусорными мешками, он обнаружил жену в состоянии радостного возбуждения. Хелен с группой домохозяек отмечала небольшую победу. Две молодые женщины с 7-го этажа, бывшие учительницы в начальной школе, решили возобновить занятия. По тому, какими мрачными взглядами они смотрели на группу добровольцев из трех пап, заслонявших женщин от дверей, Уайлдер понял, что им пришлось пережить жестокое похищение.

Пока Уайлдер готовил ужин из последних консервов, Хелен сидела у кухонного стола; ее белые руки метались, как испуганные птицы в клетке.

— Просто не верится — я на какое-то время освобожусь от мальчиков.

— А где будут занятия?

— Здесь, у нас — завтра и послезавтра.

— Но тогда ты вовсе не будешь свободна от мальчиков… Впрочем, хоть что-то.

Уайлдер спрашивал себя, сможет ли Хелен бросить детей. Она только об этом и думала. Играя с сыновьями, Уайлдер всерьез раздумывал, не взять ли их с собой наверх. Он смотрел, как Хелен пытается прибраться в квартире — гостиная была разграблена во время налета. Пока Хелен с сыновьями укрывалась у соседей, налетчики переломали мебель, практически полностью уничтожили кухню. Хелен принесла поломанные стулья из столовой и выставила в ряд перед страдающим переломом столешницы столом Уайлдера. Перекошенные стулья опирались друг на друга, представляя дикую пародию на школьный класс.

Уайлдер даже не пытался помочь. Иногда ему казалось, что жена нарочно изнуряет себя и что синяки на запястьях и коленях были частью сложной системы намеренного самоистязания, попыткой отвоевать мужа; каждый день, возвращаясь домой, он был почти уверен, что найдет ее в инвалидном кресле со сломанными ногами и повязкой на бритой голове, решившейся на последний отчаянный шаг — лоботомию.

Почему он возвращался? Единственной его целью было бросить Хелен; избавиться от тяги возвращаться каждый вечер в квартиру и от любых обветшалых связей с собственным детством. Расставшись с Хелен, он отключится от всей системы подростковых запретов, от которой пытался освободиться с юности. Даже его агрессивное распутство было частью той же попытки отринуть прошлое, хотя Хелен своим безразличием сводила эту попытку на нет. Впрочем, в конце концов именно его романы подготовили почву для восхождения на высотку, создали опоры, которые помогут ему взобраться на крышу по телам былых любовниц.

Уайлдеру претило всерьез заниматься состоянием жены или жизнью ее соседей-неудачников. Нижние этажи обречены. Сама настойчивая идея учить детей — последний рефлекс любой угнетаемой группы, готовой сдаться, — говорила о том, что сопротивление на исходе. Хелен теперь даже соглашалась на помощь группы женщин с 29-го этажа. Во время дневного затишья детская писательница и ее прислужницы обходили дом, предлагая помощь брошенным и одиноким женщинам.

Уайлдер зашел в спальню к сыновьям. Они стреляли по пустым мискам из пластиковых пистолетов и обрадовались, увидев отца. Мальчики были одеты в детские камуфляжные костюмы парашютистов и жестяные каски. Уайлдер машинально отметил, что форма неправильная; в свете надвигающихся событий правильная военная униформа в высотке — деловой костюм брокера, портфель и шляпа.

Мальчики хотели есть. Позвав Хелен, Уайлдер вернулся на кухню. Жена стояла на коленях у электроплиты. Дверца духовки была открыта, и Уайлдеру вдруг показалось, что Хелен пытается спрятать свое маленькое тело в духовке — а может, саму себя приготовить, как прощальный дар семье.

— Хелен… — Он нагнулся к жене, поразившись крохотности ее тела — горстке косточек под бледной кожей. — Господи, даты просто…

— Все в порядке, я потом поем. — Хелен отстранилась и начала бездумно скрести пригоревший жир на дне духовки.

Глядя на скрюченную у его ног жену, Уайлдер сообразил, что у нее бывают голодные обмороки. Он позволил ей облокотиться на плиту и обвел взглядом пустые полки.

— Подожди тут, я схожу в супермаркет, куплю что-нибудь поесть. Почему ты не сказала, что голодаешь?

— Ричард, я тысячу раз говорила.

Она с пола наблюдала, как он ищет у нее в сумке деньги — свои в последнее время были Уайлдеру ни к чему. Он даже не обналичил последний зарплатный чек.

Заперев за собой дверь, Уайлдер отправился на поиски пищи и воды. Во время дневного перемирия жильцам нижней секции дома еще был доступен путь до супермаркета на 10-м этаже. Почти все лестницы перегораживали прочные баррикады — гостиные гарнитуры, обеденные столы и стиральные машины громоздились от ступеней до потолка. Больше дюжины лифтов из двадцати не работали. Остальные работали с перебоями, по прихоти любого властного клана.

В холле Уайлдер осторожно заглянул в пустые шахты. Куски металлических перил и водопроводных труб, перегораживающих шахты, как стопоры, чтобы не дать лифтам проехать, сами образовывали своего рода лестницу.

Стены были исписаны лозунгами и непристойностями, списки жильцов превратились в безумные каталоги. У дверей холла четкий указатель в военном стиле обозначал единственную безопасную лестницу, которой можно пользоваться ранним утром и в комендантский час — на протяжении трех часов.

Уайлдер поднял камеру и поглядел на знак через видоискатель. Отличный получится начальный кадр. Уайлдер по-прежнему был убежден, что необходимо оставить визуальное свидетельство всего, что происходит в высотке, хотя решимость его таяла. Развал высотки напоминал ему один фильм — городок в Андах сползал по склону горы к гибели, а жители неторопливо снимали с веревок белье в разваливающихся садах, продолжали готовить в кухнях, пока вокруг рушились стены…

Уже двадцать этажей оставались без света по ночам; больше сотни квартир были брошены жильцами. Клановая система, которая давала жителям чувство безопасности, теперь почти развалилась, жильцами овладевали апатия или паранойя. Повсеместно люди прятались в квартире, а то и в одной комнате, заваливая вход баррикадой.

На площадке 5-го этажа Уайлдер остановился, удивляясь, что вокруг нет ни души. Он подождал у двери в холл, ловя любой подозрительный звук. Из тени возник высокий пожилой социолог с мешком отбросов в руке и двинулся, как привидение, по замусоренному коридору.

Несмотря на развал дома — воды почти не было, вентиляционную систему засорили объедками и экскрементами, — при свете дня большинство жильцов вели себя сдержанно. На площадке 7-го этажа Уайлдер остановился еще раз, чтобы облегчиться прямо на ступеньки. Почему-то его удивил вид мочи, текущей между ног. Но это ерунда. Уайлдер находил особое удовольствие в том, что во время ночных стычек и налетов может мочиться, где захочет, и какать в заброшенных квартирах. Прошлой ночью он радостно гонял перепуганную женщину, которая умоляла его не облегчаться на полу ее ванной.

Так или иначе, Уайлдер любил и понимал ночь — только в темноте освобождались подавленные инстинкты. Он радовался проявлению новых извращенных черт характера. К счастью, вести себя как выродок становилось тем легче, чем выше он поднимался, — словно под воздействием тайной логики высотки.

Вестибюль 10-го этажа пустовал. Уайлдер прикрыл дверь на лестницу и двинулся к торговому центру. Банк был закрыт, как и парикмахерская, и винный магазин. Последняя кассирша супермаркета — жена оператора с 3-го этажа — стоически сидела за кассой, властвуя, как обреченная Британия, над морями мусора. Уайлдер прошелся мимо пустых полок. На дне морозильных прилавков в жирных лужах плавали гниющие продукты. В центре торгового зала рассыпалась пирамида упаковок собачьих бисквитов.

Уайлдер положил в корзинку три пачки бисквитов и шесть банок кошачьего питания. С этим Хелен и мальчики протянут, пока Уайлдеру не удастся вломиться в чужую квартиру и вскрыть тайник с едой.

— Остался только корм для животных, — пожаловался он кассирше. — Ничего не заказываете?

— Спроса нет, — ответила женщина, машинально поглаживая рану на лбу. — Все, наверное, затоварились несколько месяцев назад.

Врет, подумал Уайлдер, шагая к лифтовому холлу. Уж он-то знал — взломав не одну квартиру, — что мало кто хранил хоть какие-то запасы еды. Люди просто перестали задумываться над тем, что будет завтра.

Цифры над дверью лифта двигались — последний доступный на сегодня лифт поднимался вверх. Где-нибудь между 25-м и 30-м этажами его остановит часовой, — и это будет конец дневного перемирия и начало еще одной ночи.

Уайлдер машинально прибавил ходу. Он оказался у дверей лифта, когда кабина притормозила на 9-м, выпуская пассажира. Едва она начала движение, Уайлдер успел нажать кнопку.

В те секунды, что оставались до открытия дверей, он понял, что окончательно решил бросить Хелен и сыновей. У него теперь только один путь — вверх. Как альпинист, отдыхающий в ста футах от вершины, он не имел выбора.

Двери лифта открылись. Человек пятнадцать смотрели на Уайлдера, неподвижные, как пластмассовые манекены. Только ноги чуть шаркнули, освобождая место.

Он помедлил, подавив желание развернуться и броситься вниз по лестнице к своей квартире. Глаза пассажиров были устремлены на Уайлдера — всех утомила его нерешительность, и все боялись какой-то уловки.

Двери начали закрываться, и Уайлдер шагнул в кабину, выставив перед собой кинокамеру. Он снова начал восхождение на высотку.