Глава 1

Всю свою жизнь Престайн смутно сознавал, что вещи вокруг него исчезают безо всякой причины. Даже при крещении — как, дружески гогоча, рассказывали ему родственники — пропала из купели вода. «Пересохла на жаре, старина!» — такова была официальная версия; но все-таки происшествие оставалось странным.

В школе учителя Престайна, слившиеся теперь для него в безликую толпу, никак не могли понять, почему ему вечно не хватает учебников, карандашей, линеек и прочих скучных предметов, а также куда деваются учебные пособия из классов, где он учился. Но поскольку Престейн половину времени проводил в Англии, а другую — в Соединенных Штатах, его образование все равно оказалось скорее эмпирическим, нежели отличающимся строгой академической правильностью. Направляясь к ожидавшему его самолету в лондонском аэропорту, Престайн — ныне уже взрослый человек, имеющий взрослую работу — твердо знал, что исчезновения его никогда в жизни не беспокоили. Ему просто не было до них дела. С самого начала он знал, к чему стремится: он собирался летать, как его отец.

Конечно же, Престайна немилосердно высмеивали из-за его второго имени, означавшего «позор» — Роберт Инфэйм Престайн. Все, кому не лень, перемывали ему косточки на разные лады, благо придраться было к чему. Инициалы свои на дорожных чемоданах Престайну приходилось писать изнутри, поскольку они совпадали с аббревиатурой латинских слов «Requiset in pace» — «Да почиет с миром». Для авиатора одно это означало конец карьеры, но даже подобные инициалы не смущали их владельца. Мысли Престайна занимали лишь крылья, уносящие его в распахнутую синь, вместе с ним измеряющие эфирные дороги небес. Ничто иное никогда его в особенности не заботило. К примеру, он не интересовался девушками.

Поэтому когда Престайн увидел длинноногую темноволосую девушку в коротенькой юбке, поднимавшуюся в самолет среди других пассажиров — ее просто нельзя было не заметить — он, вероятно, единственный из присутствовавших мужчин больше внимания уделил «Трайденту», элегантному и стройному в своей мощи.

Привычно и не уделяя этому сознательного внимания, Престайн, садясь в кресло, проверил ручную кладь. Без удивления он обнаружил, что все при нем: приемник, портфель, магнитофон, журналы. Возможно, газеты-другой и недоставало, но это было не столь уж важно. Престайн с удовольствием предвкушал предстоящее посещение выставки в Риме. Италия всегда согревала его — физически, умственно и, хотя он признавал это с осторожностью, духовно тоже. Престайн стал журналистом, пишущим об авиации, найдя себе таким образом нишу в летном мире, путь в который ему иначе навеки бы преградили слабые глаза. Ему никогда не позабыть слепой ужас первого отказа. Королевским воздушным силам, было ему заявлено вежливо, но твердо, нужны молодые люди с безукоризненным зрением.

Все остальные испытания Престайн преодолел с легкостью. Между тем он поправил на носу очки без оправы и встряхнул газеты, отыскивая «Летное обозрение». Вскоре он пробежит его. Пока что же Престайн воспользовался журналом в качестве заслона, чтобы скрыть реакцию своего тела на дрожь оживающего под ним реактивного самолета.

Кто-то сел на соседнее сиденье и Престайн, не поднимая взгляда, автоматически подвинулся, хотя это было совершенно излишне в супер-роскошном салоне «Трайдента». В Риме будет чудесно. Еще не слишком жарко — хотя Престайн наслаждался жарой и носил пуловеры долгое время после того, как его лучше следящие за погодой друзья меняли их на легкую летнюю одежду, готовясь к удушающим волнам нью-йоркского зноя. Впрочем, он вообще-то не возражал и против холода, хотя жару предпочитал, и продолжал носить легкий плащ еще долго, когда его друзья из Британии надевали модные теплые пальто.

Но, конечно же, способность легко переносить любой климат нисколько не помогла Престайну и с ВВС США. Как и в Королевских воздушных силах Англии, там требовались люди, способные разглядеть, куда они летят.

Теперь Престайн уже преодолел горькое разочарование от этого двойного отказа. Он недурно писал о полетах и летал пассажиром так часто, как только мог. Но полетать по-настоящему ему не удавалось, если не считать нескольких кругов на учебно-развлекательном самолетике. Утверждалось, будто пилотирование старенького «Мотылька» приносит ощущение полета, какого не могут дать ни «Фантом», ни «Лайтнинг». Однако шансов сравнить их самому у Престайна не было. Один из журналов, грудой лежавших у него на коленях, упал на мягкое ковровое покрытие прохода. Нагнувшись, чтобы поднять его, Престайн приметил боковым зрением ногу в белом сетчатом чулке — его глаза скользнули по ней выше, еще выше и еще… внезапно он поднял взгляд и столкнулся с ответным взглядом темно-карих глаз на весело улыбавшемся ему милом круглом личике. Престайн ощутил острое смущение, чувствуя себя неуклюжим глупцом.

— Сплошные хлопоты с этими чертовыми юбками, — заметила девушка, без особого успеха одергивая перекрутившийся подол и роняя при этом сумочку таким образом, чтобы Престайн мог заодно подобрать и ее тоже. — О, спасибо. Не лучше ли вам распрямиться? Вы получите искривление позвоночника, если будете так гнуться.

Престайн выпрямился, будто поддернутая за ниточку марионетка. Свалился другой журнал. Престайн оставил его лежать. Ему не вынести следующей шпильки.

— Я… э… прошу прощения… — начал он, не совсем представляя себе, что сказать.

— Бросьте, элф, жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее, бормоча извинения.

«Трайдент» громко взвыл, перекрыв все звуки, сотрясся несколько раз подряд, а потом взмыл в воздух. Все находившиеся в роскошном салоне расслабленно откинулись на спинки кресел. Откинулся в кресле и Боб Престайн, осторожно разглядывая сидящую рядом с ним девушку. У него не было ни малейшего представления, кем она может быть; в голове его сумбурно мелькали туманные представления о фотомоделях, секретаршах, киноартистках и ассистентках фотографов. По-видимому, она летела одна. Это замечательно. Самолет уже почти не занимал мыслей Престайна. Если раньше он не давал себе труда ухаживать за девушками, это не значило, что он не знал, для чего девушки существуют; просто они занимали одну из нижних строчек в его списке жизненных ценностей. Рассматривая украдкой ту, что сидела в соседнем кресле, Престайн заключил, что настало время внести в означенный список кое-какие изменения. В конце концов, есть же свои преимущества у мужчины, родившегося в 1941 году. «Трайдент» горделиво и плавно пронесся уводящей из Лондона воздушной трассой, пересек Ла-Манш и направился вглубь Европы — первая остановка Рим.

Что же она имела в виду, называя его Элф? — спрашивал себя Престайн.

Он был частым гостем лондонских тусовок хиппи; он был знаком с жаргоном, включая самые новые словечки; он хорошо одевался, разве что лишь чуть более умеренно, чем некоторые из его друзей; да и вообще, он шел в ногу с модой, если и не стремился забегать вперед. Но это словечко ему еще не встречалось. Элф.

Стюардессы старались быть с Престайном пообходительнее, но ничего необычного в этом не было. Несмотря на его шесть футов сплошных мускулов, стюардессы часто смотрели на Престайна, как на какого-нибудь малыша. Они — Престайна бросало в дрожь от одной мысли об этом, хотя он и знал, что это справедливо — они попросту относились к нему по-матерински.

Если эта пташка, что сидит рядом, тоже вздумает обращаться с ним, как с ребенком, ему, вполне возможно, придется проявить твердость.

— Вы раньше бывали в Риме? — спросила его между тем соседка, поглядывая на Престайна из-под отлично сидящих фиолетовых накладных ресниц. Она использовала косметику с чрезвычайным вниманием к деталям и в полном соответствии с текущей модой: глаза сильно подчеркнуты, нос припудрен, губы накрашены блестящей помадой, что, по мнению Престайна, придавало ей сходство с трупом.

— Да, — ответил он, поспешно отводя глаза от ее лица.

Бедняга, подумал он с некоторым состраданием, так потрясающе выглядит и такое творит со своим личиком. — О да. Я в Риме уже бывал.

— А для меня это первое путешествие. Я полна ожиданий — о, вы и представить себе не можете, как я предвкушаю эту поездку.

— Неужели? — вежливо переспросил Престайн, позабавленный ее непосредственностью и лишенной эгоизма сосредоточенностью в себе. Голос у нее был тонкий и чистый, без грана фальши. Девушка была одета в короткое темно-бордовое кожаное пальто и сейчас она ерзала, выбираясь из него и открывая взгляду переливчатое платье, сочетающее в себе зеленые, серебристые и мерцающе-розовые цвета. Престайну платье понравилось.

Он помог девушке освободиться от пальто и подождал, пока она вновь угнездится, гадая, чего это ради она вздумала сесть рядом с ним. По ту сторону прохода он видел еще одну девушку, светловолосую и вполне миленькую, накрашенную в той же эксцентричной манере, что и его соседка. Еще дальше сидел смуглый мужчина в невыразительном сером костюме делового покроя, носивший массивные очки в роговой оправе на тонком заостренном носу. Престайн никогда не отягощал себя никакими символами современности, если они его не устраивали. Сама мысль о том, чтобы напялить на физиономию пару толстых стекол только из-за того, что бытует мнение, будто это придает человеку солидный и внушительный вид, присоединяя его к классу тех, кто отдает приказы, вызывала у Престайна смех своей инфантильной глупостью. Однообразная манера одеваться выдает однообразные умы. Сам Престайн носил свой темно-серый дорожный костюм потому, что ему так нравилось; костюм этот был удобен. Очкам этого мелкого подлипалы еще предстояло вдоволь помучить его в Риме.

Девушка возилась со своей сумочкой, выудив оттуда в конце концов пачку сигарет и маленькую зажигалку, украшенную драгоценными камнями. Она предложила сигарету Престайну.

— Нет, спасибо, — отверг тот предложение, несколько оскорбившись. — Я уже бросил.

— Вот как, это все объясняет, — промолвила девушка с колкой улыбкой.

— Что именно объясняет?

— Я думала, вы американец, а потом решила, что я ошиблась и вы англичанин. Ну, стало быть… Опять-таки позабавившись над тем, как быстро выплыла наружу его двойственность в разговоре с этой девушкой, Престайн ответил:

— Я и то, и другое.

— Вот как, — заметила девушка, щелкая зажигалкой. — Вы везунчик.

— Да, — вполне искренне согласился Престайн.

— Меня зовут Фрицци Апджон.

Она произнесла это, будто представлялась ему по всем правилам, никак не меньше.

— Роберт Престайн, — откликнулся он тем же тоном.

«Трайдент» мчался вперед, прокладывая с помощью своих мощных двигателей ровный курс на большой высоте. Ненавязчивый и роскошный уют салона выглядел чистой фантастикой по сравнению со старыми пропеллерными самолетами, в свое время столь гордо попиравшими небеса. Отец Престайна как-то раз говорил ему, показывая одновременно как управлять с помощью проволоки собранной ими вместе замечательной моделью: «Авиация развивается почти слишком быстро, чтобы это могло пойти ей на пользу, Боб. Счастье еще для всех нас, что нашлось несколько дальновидных и уравновешенных людей, с чьей помощью мы кое-как выбрались из лужи, в которой сидели. Но в будущем возможностей выбраться из лужи станет гораздо меньше. Одна ошибка — и фьюить! — нет больше третьей планеты Солнечной системы».

Уже тогда молодой Престайн знал, что он-то будет не из тех, кто боится посмотреть в глаза реальности, защищаясь фантазиями от неуверенности и страха. Он смело встретил лицом к лицу тот отказ в Королевских воздушных силах. Но вот теперь рядом с ним оказалась эта девушка, Фрицци Апджон, с ее длинными ногами и славным личиком, изуродованным косметикой — и она воплощала в себе область жизни, с которой Престайн пока еще непосредственно не сталкивался.

Путешествие длилось своим чередом и Престайн сам заговорил с Фрицци в своей обычной чопорной и педантичной манере. Она сообщила ему, что была моделью, и это было элф знает, что такое — сплошной улет и обалдение и всякое такое прочее. Совсем юная — ей явно не исполнилось еще и двадцати — она источала животную самоуверенность и пыталась изображать из себя опытную и чрезвычайно наблюдательную девицу. Престайн обнаружил, что в него откуда-то проникает странное чуть насмешливое восхищение — его мысли в присутствии Фрицци начинали курчавиться по краям.

Она мгновенно распознала, что занимает мысли Престайна; возможно, ей помогли в этом его журналы.

— Я всегда говорила, что три двигателя лучше, чем два, а четыре — безопасней, чем три. Но я ведь всего лишь пассажир, с которого деньги дерут, и мое мнение для технического мира — ничто.

Престайн улыбнулся.

— Я тоже всего лишь пассажир, который платит деньги. Или, точнее, я пассажир, проезд которого оплачен. Я и сам предпочел бы побольше, чем один-два двигателя; но если парни с техническим и научным образованием говорят нам, что два огромных двигателя — это то что надо, нам остается им только поверить.

— Меня от этого всю дрожью пробирает.

Фрицци действительно задрожала, явив чрезвычайно интересное и благодарное зрелище для Престайна.

— Только подумайте, — продолжала она, патетически помахивая вялой ручкой. — Четыре, а то и пять сотен людей, втиснутые в сиденья, точно на империале автобуса, и вдруг один из этих чертовых огромных двигателей останавливается или еще что-нибудь такое. Да ведь самолет… он же…

— Спикирует?

— Он р-расшибется! Элф, и это будет совсем не весело.

— Да уж, веселого тут будет мало. Но компания дает гарантию двигателям.

— Да, я не сомневаюсь. Не хочу больше говорить о самолетах. Давайте поговорим о вас или обо мне, или вовсе ни о чем.

Фрицци откинулась в кресле и смежила веки — следом с некоторым запозданием сомкнулись накладные ресницы. Она выглядела слишком юной и беззащитной, чтобы покидать родное гнездышко — хотя Престайн отлично сознавал, что ее коготки втянуты лишь на время.

Престайну почти всегда нравилось летать. Когда стюардессы начали разносить подносы с закуской, он приготовился как следует перекусить и обрадовался, когда Фрицци открыла глаза, села прямо и тоже взяла поднос. Он знал, что девушка засыпала на самом деле, но даже будь это и не так, он не стал бы разрушать ее игру ради того, чтобы навязать собственное нежеланное общество. Он поел, не заботясь о том, что ест, полностью посвятив внимание соседке, испытывающей легкое головокружение и уже измученной. Престайн ясно видел, что она ест с жадностью, ничуть не догадываясь о его мыслях. Да и с какой стати? Она летела беспосадочным перелетом в Рим, в роскошной обстановке, вкусно ела и пила, предвкушала ожидающие ее приключения; она была полностью сосредоточена на себе. На Престайна у нее пока еще не оставалось времени. Пока.

Может быть, после того, как она пройдет сквозь аэропорт Кьямпино-Запад и почувствует Рим, ей захочется иметь спутника, который бы разделил с ней эти новые удовольствия. Роберт Инфейм Престайн с сардонической улыбкой ясно видел, на какой путь он вступает, и однако ни на один шаг не был в силах замедлить своего продвижения по этому пути. Вскоре они опишут круг, вступая в сложный распорядок воздушного движения над Кьямпино-Западом и покатятся по одной из гладких, полностью оснащенных «защитой от дурака» посадочных дорожек для «Трайдентов». Как же ему поддержать знакомство с молодой девушкой, о существовании которой он даже не подозревал всего несколько часов тому назад? Недостаток жизненной практики этого рода сильно смущал Престайна. Ему надо изобрести что-то такое, что, подобно посадке «Трайдента», сработало бы с безупречным автоматизмом. Пока он напряженно размышлял, Фрицци покинула свое кресло и ушла пудрить нос. Хихикнув про себя над этим напудренным носом, Престайн стал ждать ее возвращения. Светловолосая девушка слегка наклонилась в проход и посмотрела назад. Затем она одарила Престайна полуулыбкой.

— Я не видела, как Фрицци вставала, — сказала она с легкой хрипотцой в голосе. — Я слышала, как вы разговаривали, — это должно было объяснить ее обращение, — но ведь скоро пора уже будет застегивать ремни, не так ли?

— Не беспокойся, Сибил, — кисло проворчал тип в толстых очках. — Ты же знаешь Фрицци, она взбалмошней мартовского зайца. Стюардесса за ней присмотрит.

— Да-да, надеюсь, присмотрит, — согласилась Сибил. Она вновь откинулась в кресле и вытянула пухлые ножки, показавшиеся Престайну — так как она тоже была в сетчатых чулках и короткой юбке — насмешливой пародией на длинные элегантные ноги Фрицци. Но эта Сибил, похоже, славная девочка, и она тоже заботится о Фрицци. Теория Престайна, будто Фрицци путешествует в одиночку и все его планы моментально превратились в дым.

Он наклонился вперед и поглядел через проход, мимо Сибил, на человека в следующем кресле. Тот выглядел весьма неприятной — да, вот именно, самое подходящее слово — неприятной личностью. Сколькой. С высоким лбом, светлыми волосами и несколько вдавленным большим носом, мягким, словно замазка, он выглядел чрезмерно большим, раздутым. Кожа его была покрыта крошечными черными дырочками, точно кожура апельсина. К тому же лицо его имело оранжевый оттенок. Не то, чтобы Престайна когда-либо заботило, какого цвета у человека кожа, но этот странный оттенок намекал на какие-то невоплощенные желания… Престайн затруднился бы точно определить причину своей инстинктивной неприязни к этому человеку.

Фрицци не возвращалась.

— Да когда же она появится? — беспокоилась Сибил.

Престайну это показалось странным. Уже в любую минуту самолет мог войти в слой облаков, тогда всем придется пристегнуть ремни. Фрицци показалась ему несколько сумасбродной девушкой — с ветром в голове, как говаривали, когда в последний раз были в моде ультракороткие юбки — от нее можно было ожидать чего угодно. Однако это может иметь серьезные последствия.

Проходившая мимо стюардесса бросила взгляд на пустое кресло, нахмурилась и вопросительно наклонила голову в сторону Сибил.

— Нет, — отреагировала на ее немой вопрос Сибил. — Не думаю.

— Я проверю, — деловым тоном сказала стюардесса и направилась дальше по проходу, распространяя вокруг себя волны спокойствия и уверенности.

Несколько секунд спустя она вернулась, качая головой.

— Там ее нет. Это чрезвычайно странно. Я всюду проверила — где же она может быть? — Стюардесса, молодая, уверенная, практичная, одетая со стерильной чистотой находила это осложнение более чем загадочным. — Я должна поговорить с капитаном. Он скажет, что делать.

Несмотря на близость самолета к римскому аэропорту, капитан сам пришел на корму. Средних лет, плотный, начинающий слегка полнеть, с круглым внимательным лицом, он вместе со стюардессой обшарил все приходящие в голову места. Люди в соседних креслах вертели головами. Разговор сводился к репликам типа «Эй, я кому говорю?» «Трайдент» безмятежно разрезал воздух и реплики капитана становились все короче и короче.

— Задвижка не открывалась. Двери задраены наглухо. В любом случае, мы бы знали — давление воздуха-то нормальное.

— Где-то же она должна быть…

Странная, глубинная дрожь напрошенной тревоги неприятно пробрала Престайна.

— Вы хотите сказать, — недовольно произнес он, — она должна быть где-то на борту.

— Да, — подтвердила стюардесса с таким выражением, будто общалась со слабоумным. — Да, конечно, сэр.

— Фрицци никогда бы не выпрыгнула из самолета! — заявила Фрицци таким тоном, словно сама эта мысль была оскорблением для ее смертной и бессмертной души. — Конечно же, нет…

— Да она и не могла. — Капитан не желал больше слышать про выпрыгивающих пассажиров — его пассажиров! — Она где-то на борту. И если она решила над нами подшутить, то когда я ее найду…

— Если, — не особенно громко поправил Престайн. — Если она еще на борту.

С этого момента и до секунды, когда «Трайдент» легко, как перышко, коснулся земли и плавно побежал по дорожке, его внутренние помещения обыскивались, обыскивались и снова обыскивались.

Фрицци не было.

Исчезла.

Пропала.

Сгинула из числа пассажиров.

— Но ведь не могла же, — с белым, как мел, лицом произнесла Сибил, — не могла же она попросту раствориться в воздухе!

— Не могла, — подтвердил Престайн. — И все же она исчезла!

 

Глава 2

Полицейские в конце концов закончили допросы.

Репортеры убрались в конце концов восвояси. Пассажирам в конце концов было неохотно сказано, что они свободны.

В конце концов — после долгого и тягостного промежутка времени — Престайн мог перехватить немного сна. Никто не знал, куда подевалась Фрицци Апджон. Все соглашались на том, что скорее всего, так никогда этого и не узнают. Поисковые группы продолжали прочесывать трассу полета, но эта возможность выглядела маловероятной: одно-единственное тело, легкое и хрупкое длинноногое тело, падающее с неба, оставляет не так уж много для опознания. Однако, может быть удастся найти хоть что-то. Поисковики продолжали свои беспорядочные поиски. А Роберт Инфейм Престайн отправлялся спать.

Вернее сказать, он пытался заснуть. Но был, наконец, вынужден оставить бесплодные попытки и заказать у сонного портье отеля чашку кофе. Именно в такие часы — быстротечные часы больших и запутанных проблем — он начинал сожалеть, что бросил курить.

Утром, то есть уже очень скоро, так как ночь подходила к концу, ему придется встать и поспешить на выставку, где он будет вынужден со знанием дела рассуждать о реактивных двигателях, уровнях эффективности и прочих профессиональных тонкостях. Престайн вяло лежал в кресле и без воодушевления рассматривал комфортабельный номер отеля. Он чувствовал себя подавленно. Фрицци ворвалась в его жизнь, принеся с собой свежий ветер новых ожиданий — и вот теперь ее не стало. Но куда же она исчезла?

Люди не могут исчезать с самолетов — по крайней мере, не могут исчезать бесследно.

Престайн не заметил, как она встала с кресла. Его спрашивали об этом снова и снова. Нет — он не замечал, чтобы она вставала. Пытаясь сосредоточить отуманенный рассудок на минувших событиях, он лишь припоминал, как она говорила нечто легкое и маловразумительное и свои равно небрежные ответы. Но потом оба они немного вздремнули с полузакрытыми глазами, почти отрешившись от внешнего мира. Престайн не заметил, когда она ушла.

Он чувствовал, что должен что-то предпринять. Ему казалось, что все случилось по его вине. Он чувствовал — ну, признайся же, наконец, сам себе — он чувствовал за собой вину. Огромную вину.

Зазвонил телефон.

Престайн бросил в трубку «Живо!» прежде, чем успел додуматься притвориться, будто он уже спит.

— Господин Престайн? — голос был твердым, но слабым, словно его владелец был когда-то профессиональным певцом, но в расцвете своего таланта потерял владение частью голосовых связок.

— Э… да-а… кто говорит?

— Вы меня не знаете, господин Престайн. Меня зовут Маклин. Дэвид Маклин. Я должен немедленно повидаться с вами.

— Извините, но это никоим образом…

— Речь идет об, э… исчезновении молодой леди.

— Пусть так, господин Маклин. Сегодня я уже вполне достаточно говорил на эту тему. Очень сожалею. Позвоните мне утром.

Он положил трубку. Почти тотчас же телефон зазвонил снова.

Кипя от гнева, Престайн схватил трубку и прокричал:

— Послушайте! Я устал, я пережил потрясение и пытаюсь заснуть. Оставьте меня в покое, идет?

Ему ответил очень глубокий, хрипловатый горловой голос, вызывающий мысли о шампанском и ручных леопардах:

— Вы это говорите мне?

— Э… — проговорил Престайн, прочищая горло. — Прошу прощения. Я думал…

— Неважно, что вы думали, Боб — я ведь могу называть вас Боб, не правда ли? — на сей раз я вас прощаю.

— Спасибо, — ответил Престайн, как идиот.

— Я знаю, как вы должны были страдать, бедный мальчик. Я решила, что нужно мне позвонить вам и сказать, что я сожалею тоже. Это наверняка было для вас так ужасно!

— Да, э… с кем я говорю?

В горловом голосе появился намек на улыбку.

— Я — графиня Фердитта Франческа Каммачия ди Монтеварчи. Вы, дорогой мальчуган, можете называть меня Фердиттой.

— Понятно. Вы знали мисс Апджон?

— Ну конечно! Я была ее близким другом — очень близким.

Все это меня так расстраивает, — Престайн услышал довольно-таки ханжески сработанный подавленный всхлип. — Я должна повидаться с вами, Боб! Я ведь могу прийти, не правда ли?

— Как, вы хотите сказать — прямо сейчас?

— Конечно. У вас сейчас был такой голос — прошу прощения — ну прямо как будто вы американец…

— Наполовину.

— Ах, ну, это все объясняет. Однако здесь, в Риме…

— Я знаю.

Престайн не ведал, смеяться ли ему, сердиться или положить трубку. Впрочем, он знал, что последнего не сделает. — Я уже бывал в Риме.

— Ах! — сожаление и соблазн слились в этом вздохе воедино. — Как жаль, что мы не встретились раньше! Графиня замечательно говорила по-английски; возникавший время от времени слабый намек на акцент лишь подчеркивал обаяние голоса; так, во всяком случае, Престайну казалось.

— Я оставлю дверь приоткрытой, — решился он. — Номер семьсот семьдесят семь.

Ответом ему был тот же мурлыкающий вздох, исполненный на этот раз удовлетворения:

— Ах! Примечательный номер, мой милый Боб. Я не заставлю вас ждать.

Телефон умолк прежде, чем Престайн успел что-либо ответить.

Ну, ладно.

Ситуацию, в которой он очутился, отлично можно было передать выражением «прямо как в романе». И все-таки, и все-таки…

Престайн направился в ванную и провел рукой по подбородку, тупо глядя в зеркало. Затем он принялся доставать бритву и крем для бриться — электробритвы его никогда не удовлетворяли. В чем-то, если не во всем, Престайн был пунктуален до мелочей.

Странная мысль пришла ему в голову. Фрицци говорила, что это ее первый визит в Рим — вернее, был бы первый визит, если бы она добралась до города — так что соблазнительная графиня ди Монтеварчи, должно быть, встречала ее где-то в другом месте. Интересно, однако же. У него-то сложилось впечатление, явно ошибочное, будто Фрицци — птенец, только что вышедший из гнезда, несмотря на ее род занятий и принятую ей позу. Он почти ожидал, что телефон вот-вот вновь зазвонит, пока он бреется.

Престайн испытывал определенное возбуждение. В конце концов, ему впервые в жизни представилась возможность принимать у себя настоящую живую графиню в столь ранний час. Конечно, он хорошо сознавал, что на самом деле его волнует только ее дружба с Фрицци; все утонченное очарование, исходящее от этой европейской дамы, при обычных обстоятельствах ничуть не затронуло бы его чувств. Не так уж он гонялся за утонченностью. Даже во время их короткого знакомства с Фрицци влечение к ней смешивалось у Престайна с жалостью из-за ее попыток изображать утонченность. Дверь бесшумно отворилась, когда Престайн надевал легкий серый пиджак. Он увидел, что дверь отошла внутрь, мельком увидел стену коридора, оклеенную обоями под мрамор, которую тотчас заслонила движущаяся фигура. Затем Престайн сердито шагнул вперед, взмахивая руками, как будто отгоняя овец, и возопил:

— Что вам нужно, почему вы врываетесь в мою комнату в такой час ночи! Убирайтесь, ступайте вон! Престайн сам был поражен собственной горячностью. Человек в дверях аккуратно переместил ладонь с наружной ручки двери на внутреннюю. Затем, перемещаясь с почтительностью хорошо вышколенного дворецкого старых дней, он закрыл дверь и щелкнул задвижкой.

Престайн стоял, как вкопанный, лишившись от гневного возмущения дара речи.

Вошедший снял бесформенную переливчато-черную шляпу и небрежно бросил ее на кресло. Он очаровательно улыбнулся Престайну. Поверх остальной одежды этот человек носил серый плащ с капюшоном. Под плащом на нем имелся облегающий костюм для гольфа цвета горчицы с перцем, броского и немодного покроя. Престайн заморгал. Пришелец держал толстую, солидного вида трость с серебряным набалдашником. Он вполне мог бы, сообразил Престайн, шагнуть сюда прямо из 1890-х годов.

— Прошу прощения, что вынужден был потревожить вас таким образом, господин Престайн, — проговорил посетитель. Престайн узнал его голос.

— Вы этот чертов наглец Маклин. Дэвид Маклин, не так ли? Это вы мне только что звонили?..

— И вы велели мне убираться к черту. Да, это так, — Маклин захохотал веселым булькающим смехом. Его густые волосы сияли под светом ламп пергаментной белизной — странное сравнение, подумал Престайн. Его лицо, худое, однако с пухлыми румяными щеками, лучилось здоровым юмором — живой портрет Санта-Клауса на диете. Очевидно, независимо от возраста, он в отличной спортивной форме. Некоторая лихость осанки, какие-то детали жестикуляции узких желтоватых рук, посадка головы или интонация речи подсказывали Престайну образ крепкого старикана, из которого порох не посыплется в любую погоду.

— Я жду гостя, — заявил Престайн, как он надеялся, с той уверенностью, которую в действительности катастрофически начинал терять. Этот человек по имени Маклин был окутан какой-то аурой. Она струилась из его глаз и гипнотизировала Престейна сознанием, что перед ним стоит не самый обычный человек. Одновременно это вызывало в нем чувство протеста.

— Гостя, Престайн, вот как, хм. И ставлю фунт против щепотки лунной пыли, что это Монтеварчи.

— Какого черта?..

— Да не злись ты так, парень. Утихни. Не возражаешь, если я дам роздых своим старым костям? Нет, конечно… — Маклин опустился в кресло точным, хорошо контролируемым движением и уставил в Престайна твердый взгляд. — Нет, парень. Если нам предстоит работать вместе, я не стану испытывать на тебе старые фальстафовы штучки. Ты заслуживаешь лучшего отношения.

— Вы мне делаете честь, — Престайн сцепил руки за спиной. — А теперь, если не возражаете, я бы хотел, чтобы вы ушли.

— Говорю же вам, Престайн, нам предстоит совместная работа. Я старик, но я еще сохранил силы, и все-таки, все-таки мне теперь нужен в помощь человек моложе и сильнее меня…

Престайн скроил нелюбезную гримасу.

— Вы, кажется, сказали, будто отбросите старые фальстафовы штучки. На меня они не производят впечатления. Я сейчас звоню управляющему и я бы очень советовал вам уйти. Престайн подошел к телефону и протянул руку.

Он не слышал, чтобы Маклин сделал хоть одно движение. Его рука заколебалась в нескольких дюймах от телефона, медленно продвигаясь вперед, чтобы, как он думал, дать Маклину время встать и с достоинством удалиться. Его рука уже почти коснулась телефона.

Черная трость с силой обрушилась на телефонный столик, слегка задев его пальцы. Телефон издал жалобное «дзиннь» и подпрыгнул в своем углублении. Престайн отдернул руку, словно от рукопожатия с хлопковым прессом.

— Поосторожнее, старый психопат! Эй… — он резко обернулся с туманным намерением выхватить палку. Маклин стоял у него за спиной, слегка раскачиваясь и разглядывал его с барской надменностью, полуприподняв трость.

— Я полагаю, — произнес Маклин, растягивая слова, — эта Монтеварчи сказала вам, будто она близкая подруга несчастной мисс Апджон? Да, — он кивнул сам себе. — Да, так она и заявила. Я с мисс Апджон никогда не встречался. Я даже ни разу не слышал о ней до тех пор, как она — хм — исчезла из «Трайдента», да и о вас самом не слыхал. И графиня тоже!

— Но она сказала…

— Да не строй из себя малолетку, парень! Думай! Воспользуйся же мозгами, сколько их там тебе бог дал!

— Ну…

— Да. Ты еще узнаешь, что в этом деле ничто нельзя принимать на веру. Даже меня, — старик сардонически захихикал. — В особенности меня.

— В каком еще деле? О чем вы говорите, коли на то пошло?

— Престайн испытывал неуютное ощущение, будто что-то — он не имел ни малейшего понятия, что именно — происходит и он увяз в самой середке событий, совершенно не зная броду.

— Если вы собираетесь угостить меня байкой про шпионов или тайных агентов, или там про наркотики или тому подобной чушью, то можете поберечь усилия. Я их сам могу вам нарассказать.

Маклин бросил на него резкий взгляд из-под кустистых бровей.

— Что вы имеете в виду — «можете нарассказать»?

— Ко мне прицепился один очень тупой шпион — авиация ими кишмя кишит — и потом этот идиот нарвался на пулю. В то время мне удалось остаться от всего этого в стороне. Если вы намерены как-то поднять эту старую историю, я пожалуюсь полковнику Блэку. Он обещал мне…

— Я, мой мальчик, не имею ничего общего с вашим предосудительным прошлым, за исключением одного-единственного момента.

— Какого же?

Маклин засмеялся и вернулся в кресло, положив трость поперек горчично-перечных колен.

— Вы берете быка за рога. Хорошо. Я узнал немало о вас в то время, когда вы были в Риме. Но мне хорошо известно, что графиня изучила вас тоже. Ее организация почти столь же эффективна, как и моя.

Престайн опять пожалел, что бросил курить. Неясность ситуации его раздражала. Полковник Блэк — впрочем, никаких имен — обещал ему. Шпиона застрелили, секреты остались в неприкосновенности, и Престайн тихонько умыл руки. А теперь на тебе. Неужто Фрицци — тоже шпионка? Не строй из себя малолетку, сынок…

— Каким образом сведения обо мне помогут нам найти Фрицци?

Маклин продолжал сверлить Престайна пристальным взглядом блестящих, как у воробья, глаз.

— Раз Монтеварчи должна была прийти к вам в гости, скоро она будет здесь. Мой друг в Лондоне знает вас достаточно хорошо; у него тоже много контактов в мире авиационной журналистики, так же, как и в других, куда менее причудливых мирах.

Престайн не вполне понял последнее замечание и, несмотря на снедавшее его нетерпение, вынужден был спросить:

— Что же такого причудливого в авиационной журналистике?

— Дело не в журналистике, мой мальчик. Но люди, тебе подобные, витают в облаках; вы, молодые авиаторы, понятия не имеете, что происходит в реальном мире. Любой неглупый молодой человек в воздушных силах любой страны живет в совершенно особой атмосфере, создаваемой его профессией. Атмосферу эту питает гордость, проворство и умение обращаться с оружием и летательными аппаратами — о боже мой! Вы, детвора, играете с игрушками, способными разнести весь мир!

— Вам не кажется, что те, о ком вы говорите, это сознают?

— Ну да, они сознают это — рассудком. Но чувствуют ли они, что именно готовы расколотить вдребезги? Что известно им о той жизни, которую ведут гражданские — те, кто сталкивается каждый день с безработицей, с опасностью разгневать работодателей или с болезнями, не будучи приписанными к удобному полковому госпиталю, со всеми мелкими досадными тяготами, грызущими гражданского, пока он не облысеет — а ваши замечательные украшенные медалями авиаторы так ничего о них и не знают!

Престайн встал и приблизился к Маклину. Он только что впервые прозрел хрупкость человеческого существования и приготовился оправдаться. Он заговорил было уже, стараясь смягчить голос:

— Полно вам, Дэвид Маклин. Вы сейчас взволнованы и…

Продолжить ему не дали.

— Взволнован! Еще бы мне не быть взволнованным! Как будто я не летал двадцать пять лет, чтобы в конце концов меня вышибли из авиации пинком! Взволнуешься тут!

— Мой отец летал еще дольше, и его тоже вышибли пинком — однако он бы не согласился с вашими сантиментами, Маклин.

— Слыхал я про вашего отца, молодой Престайн. Королевский воздушный флот. Чрезвычайно солидно и возвышенно. Он ушел в отставку, будучи маршалом авиации, не так ли? Ну разве не невезение?

— Никто из моих знакомых так не считает. Лучше вам уйти, Маклин. Я уже устал спорить и о себе самом, но если вы еще вздумаете оскорблять моего отца, мне останется только обломать об вас вашу же палку — об ту часть вашего организма, где это будет всего полезней.

Худое, румяное и щекастое лицо Маклина внезапно покрылось мириадами крошечных морщинок — он улыбался своей неотразимой улыбкой. Его темные глаза ярко блестели, отражая свет ламп.

— Да чего же ради мы спорим тут с вами, Боб! Мы же союзники, будь оно все неладно! Мы друзья! Мы на одной стороне, не так ли?

— Вашей самоуверенности позавидуешь. Я не нахожусь ни на чьей стороне, пока не узнаю, что происходит. Великий боже! Вы врываетесь в мою комнату посреди ночи, бормочете всякую ерунду, ничего мне не объясняете и к тому же не желаете слушать, когда я настаиваю, чтобы вы убрались! Валяйте, Маклин! Уходите!

Странности этой ночной беседы подействовали на Престайна не лучшим образом и он слишком хорошо сознавал, что создавшаяся атмосфера может толкнуть его на действия, о которых он впоследствии пожалеет. Дэвид Маклин пока не выглядел опасным, невзирая на ловкость в обращении с тростью. Что же нужно этому человеку? И если на то пошло, то теперь, когда заронено сомнение в ее искренности, пора задать вопрос — чего хочет графиня Монтеварчи? Что бы там ни было, а если это поможет вернуть Фрицци, Престайн желал узнать обо всем поподробнее.

Орать Маклину, чтобы он ушел — всего лишь детская реакция на непонятный раздражитель. Престайн переменил решение.

— Нет, Маклин. Не уходите. По крайней мере, пока.

Пожалуй что, я не прочь узнать, что вы затеяли — если это может помочь мисс Апджон.

— Так-то лучше, мой мальчик. Гораздо лучше. Я человек легковозбудимый, вспыхиваю, как порох — ну, вы еще привыкнете к этому, привыкнете.

— Возможно. Так что вам известно об исчезновении Фрицци?

— Может быть, очень многое, если только я прав. Если я ошибаюсь — ну, в таком случае, я знаю не больше, чем вы или полиция, или кто угодно еще. — Маклин встал и огладил плащ, собрав его аккуратными складками. — Но мы не можем здесь околачиваться, раз сюда должна прийти Монтеварчи. Она явится не одна, в этом я могу вас уверить.

— Не одна?..

— Вы же простая душа, не так ли? Графиня так же хорошо, как и я осведомлена о силах, которыми вы располагаете. Престайн приподнял руку, повертел ею в воздухе перед собой, меж тем, как губы его раздвинула недоверчивая полуулыбка.

— Силы, которыми я располагаю? Я? О чем вы сейчас-то говорите?

— Как? Я думал, вы знаете. Вы спрашиваете серьезно? Мой лондонский друг говорил мне, будто вашим знакомым известно, что вы всегда и всюду теряете вещи. Вы хотите сказать, что вы не знаете? Хотел бы я повстречаться с вами несколько лет назад…

Однако ужасный смысл, заключавшийся в словах старика, дошел наконец до Престайна. Он медленно, неровно, чувствуя тошноту в желудке опустился на край кресла. Облизал губы.

— Я… я! — он затряс головой. — Нет! Вы ошибаетесь! Это не я!

— А как еще вы можете это объяснить?

Престайн уставился на Маклина, мысленно взывая о спасении от этой внезапно обрушившейся на него вины.

— Я ни при чем! Фрицци не вещь, она не карандаш, не книжка, не скрепка! Она девушка…

— И ты заставил ее исчезнуть!

В это время послышался тихий стук в дверь и хрипловатый голос произнес:

— Боб? Это я, Фердитта. Откройте дверь.

 

Глава 3

— Нам надо немедленно уходить! — Маклин схватил Престайна за руку и потащил было к окну.

Престайн вырвался. Он был еще более озадачен ужасным предположением, которое обрушил на него Маклин, нежели явным страхом и неприязнью того к графине.

— Да почему? — вопросил Престайн. — С какой стати?

— Потому, что запертая дверь ее никак не удержит с ее тругами! Они будут здесь и заарканят вас, словно каплуна для жаркого. Идем, парень!

— Я не об этом! С какой стати исчезновение Фрицци должно было произойти по моей вине? Почему? Что я такого сделал?

— Да ты сам знаешь это, Престайн! Знаешь! А графиня воспользуется тобой ради своих черных целей! Идем, мальчик — у тебя против нее нет ни одного шанса!

Раскаяние, упрямство и внезапно проснувшаяся кровожадность боролись в душе Престайна. После всего, что он пережил, ему хотелось наносить удары, выместить на ком-то собственное чувство вины.

— Боб! — промурлыкал голос графини из-за закрытой двери. Ручка повернулась и дрогнула. — Боб! Вы же сказали, что дверь будет открыта! Отоприте же ее, будьте хорошим мальчиком. Все его называют сегодня мальчиком. Престайна это злило. Мелочь, но именно она переполнила чашу его терпения. Слишком ясно она показывала, как смотрят на него эти двое. Он просто пешка в их непонятных играх.

— Дверь останется на замке, — сообщил он Маклину. — А вы ступайте через окно — в одиночку. Я ложусь спать.

— Вы идиот, — Маклин приподнял свою трость. Он бросил взгляд на дверь, блеснув темными глазами. Дверь сотрясалась теперь куда сильней, чем могла бы от прикосновения хрупкой ручки обходительной молодой графини. С той стороны применяли силу.

— Только послушай! — бросил Маклин. — Если труги доберутся до тебя, ты…

— Труги! — воскликнул Престайн с ядовитым сарказмом. — И про них толковать вы тоже никак не перестанете!

— Могу и перестать. Но в любую минуту они могут оказаться здесь, чтобы самим тебе представиться. Дверь издала глухой стон — замок и петли сопротивлялись нажиму. Графиня больше не заговаривала. Конечно, теперь она уже знала, что он от нее заперся, и усилия, прилагаемые, чтобы открыть дверь говорили красноречивее, чем любые слова. Внезапно Престайн почувствовал страх.

Труги?

Он посмотрел на Маклина, стоявшего теперь, опершись на палку и разглядывавшего Престайна из-под нахмуренных бровей.

— Ну, Боб? Я-то не собираюсь здесь долго околачиваться, чтобы мило приветствовать чудовищ, которых Монтеварчи держит за любимых питомцев! Если ты со мной не идешь, мне придется принять меры, чтобы тобой не воспользовалась противная сторона.

Престайн издал дребезжащий смешок — смешок изумления.

— Вы хотите сказать, что вы убьете меня? Ну, валяйте, Маклин.

— Я не хочу убивать вас, Боб. Вы слишком большая ценность. Я просто заморожу часть вашего мозга, разрушив ваш мыслительный аппарат. Это славный трюк…

— Обождите минутку! — Престайн поднял руку защитным жестом. — Все происходит так быстро! Вы мне говорите то, намекаете на другое. Я хочу найти Фрицци, а вы делаете ужасное предположение, будто она исчезла по моей вине. Вы заявляете, будто у меня есть какая-то сила и что вы с графиней боретесь за обладание ею — то есть мною. С какой же стати вы ожидаете, чтобы я все это переварил за каких-то несколько секунд?

— С моей точки зрения, все здесь очень просто и ясно.

Если вы хотите остаться в живых и приносить какую-то пользу этому миру, Боб, то вы должны думать быстро. Конечно, вы обладаете силой, заставляющей вещи исчезать: вы занимаетесь этим всю вашу жизнь.

Дверь затряслась и ручка с надсадным скрипом вывернулась вверх под углом.

— Они будут здесь через минуту. Эти труги дюжие ребята — и злющие!

— Так значит, эта сила?..

— О да. Вы поняли. Мой друг рассказал мне достаточно, чтобы я тотчас признал в вас Открывающего врата, или Привратника. Куда, как по-вашему, вы отсылали свои скрепки, резинки и прочую мелочь, которую вечно теряли?

— То есть как это — куда? Я их просто терял, вот и все.

— О нет, Боб. Они ведь куда-то девались. И вот, поскольку вы, должно быть, пересекли в нужное время узловую точку, вы Провели во врата мисс Апджон. Вы ее отослали, Боб. Я хочу помочь вам ее вернуть, но только не в том случае, если вы намерены околачиваться здесь и лизать руки Монтеварчи с ее тругами. Ну нет! Скорее я вас сотру!

К Престайн на миг вернулось первоначальное впечатление от Дэвида Маклина — человека, излучающего добрый юмор и гипнотическое обаяние. Приняв однажды в процессе действий решение, Маклин выполнял его с удовольствием. Одно это говорило само за себя, так как Маклин, казалось, не мог бы получать удовольствие от действий, наносящих кому-либо вред. По крайней мере, в этом пытался убедить себя Престайн, колеблющийся, напуганный и до смерти уставший.

— Ну что ж… — пробормотал он, силясь найти в голове хоть одну связную мысль.

От двери донесся треск ломающегося дерева. Оба собеседника резко обернулись на звук. Из дверной панели им мерзко ухмылялось блестящее лезвие топора. У них на глазах лезвие исчезло и появилось вновь с тем же громким хрустом, распарывая и ломая древесину. Топор поерзал в разломе и исчез, извлеченный для очередного удара.

— Разве обычно графини ходят в гости посреди ночи, — мягко проговорил Дэвид Маклин, — взламывая двери топором?

— Может быть, вы и правы, — усталость навалилась на Престайна, придавив его неуверенностью и страхом. — Так и быть. Я иду с вами. Но я хочу…

— Конечно, парень, конечно. Ты хочешь узнать, как обстоят дела, и я тебе все расскажу. Но сейчас мы улепетываем. Маклин поднял на окне штору и распахнул раму. С ловкостью воробья он вспрыгнул на подоконник, затем с улыбкой обернулся к Престайну.

— Лестница на месте. Пошли.

До этого момента Престайн не задумывался, как Маклин собирается уходить через окно. Выглянув наружу, между тем как дверь сотрясалась под новыми ударами топора, он увидел длинную лестницу, установленную на балконе тремя этажами ниже. У подножия лестницы стояла темная фигура и Престайн различил белый треугольник запрокинутого лица. Маклин начал спускаться по лестнице; его плащ и шляпа трепетали на ночном ветру.

— Давайте, Боб! Труги скоро прорвутся!

Престайн поставил ногу на верхнюю ступеньку и обернулся, чтобы посмотреть в комнату. Ближайшая к ручке дверная панель уже целиком вылетела, изрубленная в щепы. На глазах у Престайна в проломе появилась рука — рука, блестящая желто-зеленой чешуей, обладающая двумя длинными пальцами и коротким большим, увенчанными кроваво-красными когтями.

Престайн замер, уставившись на эту руку и открыв рот. Ужасная рука шарила по двери в поисках задвижки. Когда она шевелилась, желто-зеленые чешуи переливались на свету, странно отсвечивая по краям фиолетовым, словно каждая чешуйка была окаймлена излучением. Длинные пальцы защелкали о большой, когда рука потянулась к задвижке. Престайн почувствовал тошноту. Рука Маклина схватила его за локоть.

— Идемте, Боб! Торопитесь! Они сбросят нас с лестницы!

Престайн закрыл рот и с трудом сглотнул. Ему хотелось посмотреть, что же за тварь войдет в эту дверь, но Маклин, несомненно, был прав. Медленно, испытывая тошнотворное головокружение, угрожавшее опасностью не только ему, но и Маклину, Престайн начал спускаться по лестнице. Ветер хлестал его. Каждая ступенька спуска давалась с усилием.

Наконец кто-то схватил его за ногу и помог нащупать последнюю пару ступенек. Престайн ступил на камень балкона. Он поднял взгляд, тяжело дыша и ожидая увидеть — что?

— Не разевай рот, парень! Внутрь, быстро!

Маклин и еще один человек, которого Престайн еще толком не разглядел, протолкнули его в окно. Уже шагнув одной ногой и поднимая вторую, Престайн почувствовал, как чья-то рука властно потащила его вперед и он перевалился через подоконник. Падая, он услышал громкий надсадный треск. Звук был такой, будто ветку переломили на морозе или огрели кого-то кнутом по голой спине.

— Слава богу, как раз успели, — произнес Маклин.

Другой человек ответил твердым, сдержанным голосом:

— Я уж думал, ты совсем не появишься, Дэйв.

Маклин расправил плечи и улыбнулся, помогая Престайну подняться на ноги. Они находились в другом номере того же отеля. Единственной вещью, задержавшей на себе взгляд Престайна, был лежащий на кровати обрез.

Он посмотрел на незнакомца.

— Да уж, можешь смеяться, — заметил тот. — Но ты не знаешь, через что мы прошли.

— Это Алек, — представил его Маклин. — Более близкое знакомство потом. Сейчас нам пора сворачиваться. В этот момент они уже лезут в лифт, ехать к нашему этажу.

— Я видел руку с когтями, — сказал Престайн.

Двое других кивнули.

— Ну что ж. Теперь у тебя есть о них какое-то представление. Идем.

Они быстро вышли из номера. Алек прихватил обрез, затолкав его под обычный пиджак, в который был одет. Открытый воротник его рубашки обтягивал крепкую бронзовую шею, а судя по лицу, он вполне мог повидать не одну крутую переделку в горячих точках мира. Явно это был боевик Маклина. Огонек лифта показывал, что кабина движется вниз.

— Это они, злокозненная нечисть, — проворчал Алек.

— Мы можем сесть в другой лифт. Тогда мы окажемся перед входными дверями на пятнадцать секунд раньше них… Если повезет.

Маклин задвинул дверь лифта и нажал кнопку. Кабина начала опускаться. Престайн сглотнул. Странная графиня, человек, ведущий дикие речи о невозможных вещах, спуск по лестнице из одного окна отеля в другое — все это было бы сплошным безумием, если бы не один-единственный беглый взгляд, брошенный им на эту гротескную руку, покрытую желто-зеленой чешуей, с тремя пальцами и кроваво-красными когтями.

Лифт остановился, двери и решетка отошли в сторону. Алек, несмотря на свою массивность, легко переметнулся в фойе.

— Все чисто, — произнес он в своей ворчливой манере.

Затем прищурился на огонек соседнего лифта. — Они уже здесь.

— Бежим! — выпалил Маклин и кинулся к вращающейся двери, что твой спринтер.

Алек припустил следом, а Престайн, размышляя о том, что его все время оставляют последним — за ним. Несмотря на все, с ним случившееся — а скорее всего, благодаря этому — Престайну все время приходилось делать усилия, чтобы принимать происходящее всерьез. Ему непрерывно хотелось разразиться хохотом. Даже эта чешуйчатая лапа вполне могла быть пластмассовым макетом из магазина для розыгрышей, а он-то со своим возвышенным складом ума, ослабленного вдобавок возбуждением и усталостью, дал себя провести, как последний дурак.

Престайн резко остановился посреди тротуара. Вокруг него дышал Рим, было свежо, но не холодно, а ветерок лишь чуть-чуть колебал воздух у самой земли. Престайн схватил Маклина за локоть, вынудив старика остановиться.

— Послушайте-ка меня, Маклин. Я…

Продолжить он не успел.

Позади из дверей отеля появилась темная фигура. Престайн не мог различить ее как следует, так как она была закутана в просторный дождевик, длинный, совершенно не по моде, и носила шляпу с опущенными полями, которая вполне могла быть близнецом бесформенной шляпы Маклина. Алек оглянулся и закричал, громко и пронзительно:

— С дороги, Дэйв! Это труг!

Алек распахнул пиджак и выхватил обрез. Прежде, чем Престайн успел сдвинуться с места или хотя бы изменить позу, Алек вскинул обрез, прицелился и нажал один из спусковых крючков.

Грянул взрыв, будто целый дом разваливался на части. Выстрел из обреза перешиб темную фигуру пополам. В ужасе Престайн увидел, как из упавшего тела струится зеленая жижа, увидел широко раскинутые желто-зеленые когтистые руки, увидел глубокий и хищный кроваво-красный блеск из того места, где должны были находиться глаза. Морду этой твари он не рассмотрел. Тело грянулось о тротуар.

Потом Престайн побежал — припустил изо всех сил, молотя ногами о тротуар, закинув голову и судорожно ловя ртом воздух. Он слышал, как Маклин бежит следом за ним, а за тем — Алек, и звук их бегущих ног откликается на его собственный. Они все мчались и мчались. Один-два запоздавших прохожих обалдело уставились на них, но Престайн даже не обратил внимания. Ему хотелось только убегать подальше и спрятаться. Перейдя некоторое время спустя на обычный шаг и поддерживаемый с обеих сторон своими спутниками, он успокоился достаточно, чтобы сказать:

— Это было убийство!

— Еще бы, — пробурчал Алек. — И если бы я не выстрелил первым, жертвами оказались бы мы.

— Что… — Престайн с трудом сглотнул, — что скажут люди, когда найдут эту тварь там, на тротуаре, всю залитую зеленой кровью?

— Его не найдут. Монтеварчи об этом позаботится.

— Понимаешь, Боб, — вставил Маклин, лишь самую малость запыхавшийся после недавнего бега. — Ни один из нас не хочет, чтобы сведения об Ируниуме просочились наружу.

— Это выглядит довольно… — начал было Престайн. И тотчас перебил сам себя. — Ируниум?

— Ируниум. Так называется одно место. Туда-то, вероятно, и попала Фрицци.

Они дошли уже до угла Виа Дю Мацелли и Виа дель Тритоне, вокруг было очень тихо и мирно после суматошного, набитого событиями дня. Вскоре шум и суета начнутся сызнова, откроются магазины…

Престайн покачал головой, чувствуя, как усталость высасывает из него энергию, словно промокашка.

— Ируниум. Ну, и?..

— Я намерен рассказать вам все, что вы захотите узнать, все; что вы должны знать. Но не здесь. Вам сейчас нельзя возвращаться в отель…

— Но я должен туда вернуться! Там все мои вещи…

— Я устрою так, что их заберут оттуда. Монтеварчи как раз очень любит, чтобы такие маленькие мальчики, как вы, сами забредали в ее сети.

— Вот как. Ну, ладно, — Престайн вспомнил о тругах и не ощутил горячего желания приближаться к ним снова. — Куда же мы отсюда пойдем?

— Алек?

Медведеподобный великан заулыбался, на его широком лице читалось удовольствие от возможности оказать Маклину услугу.

— Прочь из Рима. Это точно. У Марджи есть машина и мы можем двинуть по южной дороге, Автострада дель Соль. В Фоджа мы можем перебраться попозже, когда прорвемся. «Фоджа» у Алека выходило, как «Фожа», и это напомнило Престайну давнишние разговоры с отцом.

— Обождите минуту, — перебил он, быстро шагая между двумя спутниками по пустынным тротуарам. — Завтра у меня выставка — вернее сказать, сегодня. Я не могу ее пропустить.

— Почему не можете?

— То есть как это, почему? Черт подери, да ведь это же мой хлеб!

— Если вы туда пойдете, это будет ваша смерть.

Алек громыхнул медным смешком.

— Так что валяй, парень, если ты в состоянии.

— Будь у меня соломенная шляпа и тросточка, уж я бы вам спел-сплясал! — сердито буркнул Престайн. Он чувствовал себя беспомощным, словно лист на ветру. — Если все это так уж важно и смертельно серьезно, чему тогда вы двое радуетесь? Что здесь смешного?

— Ты.

Престайн стоял, чувствуя себя как дурак, раздраженный и еле держащийся на ногах.

— Спасибо. Все было расчудесно…

— Утихните, Боб. Я все объясню. А сейчас вы нуждаетесь в большой чашке черного кофе, и мы с Алеком тоже.

— Предложение принято единогласно, — заявил Алек.

— Вы самая настоящая парочка клоунов. Но я действительно выпил бы кофе, если только не найдется чаю, и посидел бы. У меня ноги начинают подгибаться.

Маклин тотчас подхватил его под руку.

— Держитесь, Боб. Мы почти на месте.

Дом, в который наконец-то привел его Маклин, с виду не отличался от любого другого высокого, узкого, золотисто-красного кирпичного здания на той же улице. Дверь отворилась при прикосновении и они прошли в нее, чтобы оказаться в полумраке под желтоватой лампой, перед аркой, ведущей во внутренний дворик. Там шелестело листьями дерево и слышалось серебряное журчание фонтана. Слабейшие фиолетовые, розовые и зеленые оттенки в небе намекали на приближающуюся зарю. Усталость в мышцах навалилась на Престайна. Наконец пришаркала старуха в рваных ковровых шлепанцах, завернутая в бесформенную шаль; перед ней мелькало овальное желтое пятно света от карманного фонарика. Старуха, не говоря ни слова, провела их маленькую комнатку поодаль от входа, издавая при этом тихий мокрый кашель, шаркая, время от времени слабо чихая — «апчхи», потом снова: «апчхи». Они ждали.

По плитам дворика простучали легкие, быстрые шаги, затем дверь распахнулась и ворвалась девушка, закутанная в длинный изумрудный плащ. У Прстайна возникло яркое впечатление нетерпения, смеха, блестящих глаз и подвижного полногубого рта. Девушка держала блестящую серебристую сумочку, набитую до отказа. Все ее движения искрились живой радостью.

— Годится, Дэйв? Привет, Алек, — а, вот это и есть Привратник.

— Да, это Боб Престайн. Боб, это Марджи Липтон.

— Очень приятно… — начал Престайн.

— Как насчет чашечки яванского, Марджи? — перебил Алек.

— Можно. Но если вы хотите до рассвета удрать из города, придется поторопиться. Маклин посмотрел на часы.

— Не пойдет, Марджи. Жаль мне отрывать тебя от вечеринки, но время работает против нас. Если не возражаешь, мы отбываем немедленно. Можем остановиться перекусить по дороге, а Боб поспит в машине.

Без единого слова протеста девушка повернулась к двери и все следом за ней вышли из дома. У обочины ждал «Дженсен-Интерсептор» марки ФФ. Престайн при виде этой машины с присвистом втянул в себя воздух.

Марджи улыбнулась ему через плечо, пока они шли к автомобилю.

— Да, — подтвердила она своим легким, уверенным голосом.

— Других машин нет.

Они разместились в автомобиле, таком уютном, что Престайну захотелось сразу же смежить веки. Он с трудом заставил себя бодрствовать, пока они под тихое мурлыканье двигателя кружили по узким улочкам, плавно сворачивая то туда, то сюда, тихо шурша по мостовой шинами с суперсцеплением.

Алек сидел сзади, рядом с ним, тогда как Маклин, уставший, должно быть, не меньше других, сел впереди, рядом с Марджи.

— Почему ты не взяла белый автомобиль, Марджи? — с чувством осведомился Алек. — Белые машины — последний крик моды.

Та в ответ засмеялась с ласковым укором.

— Был когда-то последний, Алек, ты хочешь сказать. Мне нравится этот шафрановый цвет, вот я и перекрасила машину в него из белой, элф. В смысле моды этот цвет то же самое, что четверка лошадей.

Фамильярное словечко «элф» тотчас отозвалось в памяти Престайна мучительной горечью. Мысли его разбрелись; он тоже знал мнение аристократии о повозке, запряженной четырьмя лошадьми. Эта девушка, эта Марджи Липтон, должна быть той еще штучкой.

— Мне это нравится, — произнес он.

Автомобиль, поплутав, миновал пригороды Рима, пользуясь пока как ведущей одной парой колес. Наконец они повернули на юг.

Перед ними, словно обещание солнца, развертывалась белая автострада, ведущая в ароматные земли юга. Когда солнце вспыхнуло над холмами слева от них и пролило вниз свое чистое золотое сияние, заставлявшее вспомнить эпоху Возрождения, Марджи откинула верх автомобиля и они стали покрывать милю за милей.

Разговор в машине поначалу вертелся вокруг пустяков и Престайн, сам того не желая, клонил голову все ниже и ниже. Боль в основании шеи вынудила его, вздрогнув, проснуться, несколько выведенного из равновесия, но преисполненного решимости не засыпать, пока эти загадочные люди не ответят на несколько вопросов.

Солнечный свет лился сверху, яркий и почти осязаемый. Автомобиль тихо мурлыкал, а вокруг раскинулась равнина южной Италии. По встречным полосам пролетали другие машины, но ни одна не обогнала их, следуя в южном направлении. Марджи, как заметил Престайн, заглядывая ей через плечо, ровно поддерживала скорость на семидесяти. Смышленая девушка. Затем Престайн взглянул на часы, оценил положение солнца и почувствовал пустоту внутри.

Одиннадцать часов.

Быть не может.

Однако Маклин, с улыбкой оборачиваясь к нему, осведомился:

— Неплохо вздремнули, Боб? Молодец.

Затекшая спина вынудила Престайна потянуться.

— Поосторожней, приятель, — буркнул Алек, ворочаясь, точно медведь в углу клетки, в которого ткнули палкой.

— Извини.

Престайн сохранил уважительное отношение к способности этого детины творить внезапные разрушения; конечно, не то, чтобы он мог перешибить Престайна пополам выстрелом из ружья, но любой человек, способный это сделать, да еще так небрежно, заслуживает осторожного обращения.

— Вскорости сделаем остановку, — в улыбке Маклина появился оттенок скрытой иронии, озадачивший на миг Престайна. — Следовало бы остановиться пораньше, да мы не хотели вас будить, Боб.

— Премного благодарен, — Престайн вспомнил о Фрицци. — Вы налетели на меня, как ураган, и теперь, я полагаю, должны ответить на кое-какие вопросы. Вы упоминали, будто можете помочь мне найти Фрицци в Ирун… как бишь там его?

— Ируниум. Да, можем. Но нет особого проку наскакивать на нас, как бык на ворота. Сядьте поудобнее, постарайтесь расслабиться, наслаждайтесь пейзажем. Вы ведь мчитесь по автостраде в роскошнейшем, мощнейшем, дорогостоящем шафрановом автомобиле, направляясь навстречу вину и солнцу. Дайте себе немножечко вкусить жизни.

Только присутствие Марджи Липтон, с небрежной уверенностью ведущей автомобиль, вынудило Престайна сдержать рвущиеся с языка ругательства и разжать кулаки. Он сглотнул.

— Клянусь богом, Маклин! Лучше вам хорошенько все объяснить, иначе я вам все зубы загоню в глотку!

— Так-то лучше, Боб, — Маклин ни в малейшей степени не был выведен из равновесия. — Подкачай в кровь немного адреналина. Он тебе понадобится.

— Приехали, — сказала Марджи.

Весь кипя от гнева, сдерживая резкие, язвительные слова, Престайн посмотрел на обочину и увидел аккуратный бело-зеленый придорожный ресторанчик, заведение в современном вкусе, предназначенное для обслуживания туристов, направляющихся вкусить южного солнца.

Престайн обмяк на сиденье. Весь его гнев был вызван лишь чувством собственной вины. Если он действительно мог заставлять вещи исчезать, а не просто клал их не туда, куда нужно, как полагал всю жизнь, то это действительно объясняло исчезновение Фрицци, не так ли? Безумие, повторял он себе, безумие. Невозможно так вот просто взять и заставить человека исчезнуть…

Но Фрицци ведь куда-то пропала, и Маклин утверждает, что она теперь находится в месте под названием Ируниум. Машина вдруг резко рванулась вперед, вдавив его еще глубже в обшивку сиденья. Престайн с трудом выпрямился. Марджи гнала автомобиль по дороге, а Алек рядом с ним тянулся к длинной коробке у себя под ногами и доставал оттуда автоматическую винтовку.

— Что такое? — вопросил Престайн.

Маклин обернулся к нему и перегнулся через спинку сиденья с серьезным выражением лица.

— У нас пуленепробиваемое заднее стекло и сиденья с бронированными спинками, но ведь всегда могут попасть в шины, даже при опущенных заслонках.

— Заслонки опущены, — бросила Марджи, потянув одновременно за рычаг на приборной доске.

— Да в чем дело? — воскликнул Престайн. Он обернулся и поглядел в заднее окно.

Все, что он увидел на длинной, прямой, белой дороге был еще один автомобиль, кроваво-красная «Ланция», несущаяся ярдах в пятистах или около того позади.

— Видишь эту «Ланцию»? Это графиня ди Монтеварчи, и при ней ее труги. Они гонятся за нами.

 

Глава 4

Двигатель «Крайслер V-8» завывал под крышкой капота, словно целая корзина голодных котят. Если открыть крышку, эти котята превратились бы в тигров. Престайн заметил, что у Марджи была установлена вместо автоматической системы трансмиссий четырехскоростная коробка передач — решение, с которым он был полностью согласен.

— Я вожусь с этим двигателем и перестраиваю его без конца, — весело заметила девушка. — Ребята с «Крайслера» его бы не признали.

— Ты только обставь эту «Ланцию», девочка моя, — отозвался Маклин. Голос у него не был встревоженным. Престайн потел.

Алек принялся собирать автоматическую винтовку, методично и уверенно соединяя отливающие синевой смазанные стальные детали, явно наслаждаясь тем, что н делает, между тем как угроза преследует по пятам.

Престайн сглотнул и утер лоб носовым платком. Он снова обернулся к заднему окну, чтобы проследить взгляд Маклина. «Лансия» держалась у них на хвосте — может, чуть-чуть отстала, может, чуть-чуть приблизилась.

— У Фердитты теперь ведь «Лансия Флавия», так, что ли? — спросила Марджи, не обращаясь ни к кому в особенности. — Довольно специфические вкусы для женщины, которая столько шумит о своей культуре и положении в обществе. Престайн узнал знакомые симптомы — то, что графиня была названа по имени и сравнение автомобилей — и вежливо заметил:

— Кажется, у старушки «Флавии» стоит система топливных инжекторов «Кугельфишер», повышающая на выходе количество лошадиных сил? Я не так уж хорошо разбираюсь в автомобилях, моя специализация — самолеты.

— Да, — коротко отозвалась Марджи. — Но она делала всякие штучки со своей «Лансией», так же, как и я со своим «Дженсеном». Уж эта мне кошка! — закончила она и в ней самой мелькнуло на секунду что-то кошачье.

Маклин сухо хихикнул:

— Ты справишься, Марджи.

— Кто-нибудь посмотрел на карту? — веско обронил Алек. — Мы должны все провернуть как следует. Графиня никогда не попадется на глупую старую удочку с разлитым по дороге маслом. Атмосфера заговора сгустилась в машине еще сильней. Маклин пошарил в отделении для перчаток и вытащил карту, развернув ее на изображении запутанной системы дорог, ведущих в южном направлении.

— Хм-м, — задумчиво пробормотал он, упирая палец в какое-то место на карте. Престайн наклонился вперед и чуть в сторону, заглядывая ему через плечо. — Вот здесь мы находимся. Есть идеи?

— В следующий раз, Дэйв, — коротко отозвалась Марджи. В первый раз Престайн разглядел как следует ее лицо: оно было юным, загорелым и привлекательным во всех отношениях. Девушка носила длинные волосы, каштаново-золотистого оттенка, отблескивающие на солнце чистой здоровой искринкой. Под изумрудно-зеленым плащом на ней было надето белое шерстяное вечернее платье, скромное и какое-то притягательно незапятнанное. На ее запястье, повыше короткого раструба шоферской перчатки, переливался браслет с алмазами. Глядя на нее, Престайн со внезапной отчетливостью припомнил Фрицци; быть может, Фрицци когда-нибудь достигнет такой же светлой богоподобной зрелости, что и Марджи.

— Они нас догоняют, — сказал Алек. Он наклонился вперед, поставив винтовку между колен. — Неужели ты не можешь выжать из этого драндулета еще несколько миль в час, Марджи?

— Ты же, небось, хочешь целым прибыть на место, горилла этакая? — Марджи вела автомобиль очень ровно и скорость можно было заметить лишь по мелькающим обочине дороги строениям, деревьям и машинам, пролетающим в противоположном направлении. — Я сохраняю небольшой резерв на случай поворота.

— Славная девочка, — Маклин потыкал пальцем в дорожную карту. — Вот здесь. Мили через четыре, Марджи. — Он хихикнул.

— Отличный крутой поворот.

— Проверим.

Алек откинулся на спинку сиденья, но Престайн продолжал разглядывать карту. Она была испещрена множеством красных крестиков, отстоящих друг от друга на солидные интервалы.

— Что вот это такое? — осведомился он.

— Крестики? Это все узловые точки, которые нам пока что известны. Вот это — та, через которую прошла Фрицци… Маклин указал на красный крестик северо-западнее Рима.

— Я полагаю, вы были в этот момент на высоте тысяч десять?

— Ничего подобного. Мы уже снижались. Не знаю точно. Можно выяснить. Но… но вы хотите сказать — во всех этих местах с крестиками исчезали люди?

Маклин кисло засмеялся.

— Нет, конечно же, нет. Некоторые даже и не настолько велики. Но любой Привратник может переместить в этих пунктах все, что угодно, лишь бы узел это вместил. Вы, например, можете. Вы способны переместить чертову уйму всякой всячины; вы можете, как я полагаю, заставить узловую точку принять гораздо больше вещей, нежели кто-либо другой. Неприятная мысль дрожью отозвалась в позвоночнике Престайна.

— Предположим, — начал было он, но был вынужден остановиться, чтобы сглотнуть, — предположим, мы окажемся в узловой точке прямо сейчас?

Марджи коротко рассмеялась.

Алек буркнул:

— Я крепко держу свою пушку, парень!

— Если это произойдет, Боб, то любой, по твоему выбору, может переместиться в Ируниум, — объяснил Маклин.

— О нет!

Что-то резко и сильно ударило в заднюю часть автомобиля, отозвавшись в ней пронзительным звоном. Алек хрюкнул и приподнял винтовку.

— Обожди, Алек, — Маклин всматривался вперед сквозь ветровое стекло. — Если они стреляют обычными пулями, то не смогут причинить нам вреда на таком расстоянии — если, конечно, случайная пуля не залетит под заслонку, повредив шину.

— Впереди поворот, — холодно и спокойно сообщила Марджи.

— Ну, теперь валяй, Марджи…

Мысли Престайна переметнулись с проблемы красных крестиков, отмечающих узловые точки — он как раз размышлял, каким образом Маклин получил эту информацию — на развернувшиеся у него перед носом события. «Дженсен» плавно увеличил скорость и на полном газу нырнул в приближающийся поворот.

— Эй, это чересчур быстро… — начал было запаниковавший Престайн.

— Тихо, парень!

— Держись, соратнички, — с наигранной лихостью бросила Марджи. Престайн крепко вцепился в дверную ручку. Уголком глаза он видел, что Алек повернулся и скорчился на полу, поднимая винтовку. Здоровяк нажал рычажок под подлокотником и между сиденьем и стенкой автомобиля появилось отверстие. Алек просунул в него винтовку и внимательно всмотрелся в телескопический прицел.

— Порядок, Марджи, — пробормотал он уголком рта.

Марджи ударила по тормозам. Дальнейшее слилось для Престайна в хаотическую смесь впечатлений, из которой он быстро выхватывал отдельные: его швыряет вперед, выворачивая руку; он видит Маклина, повисшего на ремнях безопасности, Марджи, растопырившуюся над рулевым колесом, точно автогонщик в состязаниях за Гран-при, Алека, раз за разом нажимающего на спусковой крючок и что-то шипящего сквозь зубы в такт негромкому кашлю винтовочных выстрелов.

Когда «Дженсен» юзом выносило за поворот, Престайн бросил беглый взгляд в заднее окно. За секунду до того, как бортик дороги встал между ними, закрыв всю сцену, он успел разглядеть, как заносит кроваво-красную «Ланцию», пытающуюся среагировать на бешеное торможение Марджи. Он видел, как медленно задирается борт автомобиля, как выхлестывает ему боковые стекла, видел след от расплавившихся шин на дороге; видел, как «Ланцию» швыряет из стороны в сторону. Машину соперников выбросило за осевую линию, на полосы, ведущие в северном направлении; из ее двигателя повалил густой дым.

— Это задаст ей перцу! — произнес Алек с глубоким удовлетворением.

— Она опять выйдет целой и невредимой; у этой кошки девять раз по девять жизней, — возразила Марджи тоном опытного человека, говорящего с другим опытным человеком. Престайн воспринимал сейчас все с истерической ясностью.

— Это по меньшей мере задержит ее на час или около того.

Мимо на север пронеслась небольшая группа автомобилей.

— Если эти машины… — начал Престайн.

— Они вовремя заметят ее, если она все еще на дороге, — хихикнул Маклин. — Скорее всего, она угодила в кювет с той стороны.

— Эге, парнишка! — воскликнул Алек тоном человека, обсуждающего футбольный матч. — Видал, как ее вертело! Да и дыму тоже поднавалило. Если хоть сколько-то повезет, «Ланцию» можно вовсе списать со счетов.

— В следующий раз она забронирует борта нового автомобиля! — коротко рассмеялась Марджи — отрывистый сардонический смех в заново разгоняющемся автомобиле.

— Ну, старый трюк с поворотом сработал и в этот раз, — Алек принялся было разбирать свою винтовку, с любовным тщанием прочищая каждый каналец. Его сильное лицо прорезали глубокие линии, складывающиеся в гримасу удовольствия. Вот человек, понял Престайн, способный сосредоточиться за один раз только на одной вещи; такого полезно иметь под рукой. Марджи подняла заслонки над задними шинами. Она откинулась на спинку сиденья, предоставив автомобилю спокойно катиться прямо.

— Я все еще не прочь выпить и поклевать чего-нибудь.

— Да, Марджи. Но лучше нам пока что продолжать ехать. Мы все сможем расслабиться чуть попозже, — Маклин отлично умел командовать небрежно, как бы между прочим. — Не думаю, что пройдет больше часа, прежде чем графиня снова погонится за нами. Должно быть, они следили за всеми дорогами, выводящими из Рима…

— Я не заметила никаких признаков этого, — возразила Марджи.

— Я тоже. Или они могли перехватить посланный тебе мной радиосигнал. Да, вполне возможно. Вечеринка была удачной?

— В общем и целом, — Марджи пожала плечами и изумрудно-зеленый плащ немного соскользнул. — Там был Фабрицци. Такая скучища.

— Эй, подождите минутку! — с горячностью воскликнул Престайн. Он все еще чувствовал себя взвинченным — а попробуй тут, не будь взвинченным, подумал он, для этого надо иметь на плечах не голову, а тыкву — но ему случалось попадать в опасные ситуации и раньше, и всегда он чувствовал себя спокойным, собранным и способным планировать свои следующие шаги. Эта же ситуация обрушилась на него, как удар грома, и швыряла Престайна туда-сюда, независимо от его воли, словно щепку в бушующих волнах, так что ему все время приходилось стараться ухватить крошку чувства реальности здесь, щепотку нормальности там. Если узловые точки существуют повсюду, как он может знать, когда что-нибудь — или кто-нибудь — вдруг внезапно исчезнет? Никак не может. Престайн продолжил:

— Я тогда подумал, у поворота, что мы приближаемся к узловой точке. Я думал, это вы и замышляете.

— Нет, парень. Мы еще не настолько отчаялись.

— А я — настолько! Вы тут сидите себе спокойно и судачите о вечеринках, а я между тем…

Марджи рассмеялась:

— Он что, Дэйв, совсем ничего не знает?

— Почти, — Маклин тоже рассмеялся, весело и дружелюбно.

— История очень простая, Боб. Но Монтеварчи ее очень сильно портит.

— Кошка! — вставила Марджи Липтон таким тоном, будто все объяснила.

— Нам с ней нужно одно и то же…

— О да, — перебил Престайн с некоторым презрением. — Это я уже понял. Вам обоим нужен я.

Алек щелкнул какой-то металлической деталью винтовки и хихикнул.

— Точно в десятку, сынок.

— Вот как? — переспросил Престайн, удивляясь, почему он не чувствует праведного возмущения из-за того, как с ним обращаются. В конце концов, он же ведь не какой-нибудь там кусок говядины? — А предположим, я не хочу, чтобы мной кто-то владел?

— Вспомни про тругов, только это я и скажу, — и Алек вернулся к полировке и чистке своего оружия. Автомобиль, негромко бормоча двигателем, катил по дороге. Сияло солнце. Кондиционеры освежили воздух в машине и рассеяли последние остатки пороховых газов. Маклин нашел сверток с мятными лепешками и предлагал всем по очереди. Все брали их и с торжественным видом сосали. Наконец Престайн не мог уже больше сдерживаться.

— Если вы не собираетесь мне рассказать…

— Да не особенно-то много придется рассказывать. Есть такое место под названием Ируниум, — с лица Маклина внезапно сбежали смеховые морщинки, оно сделалось серьезным и чуть отстраненным. — Я там никогда не был. Это удивительная страна — удивительная и ужасная. В ней заключено огромное богатство — такое сказочное, что старый добрый горшок с золотом, зарытый под концом радуги, уместился бы в нем миллионократно.

— Сказки.

— И труги, сынок.

— Вы, должно быть, знакомы с теорией измерений? Что параллельно нашему измерению имеется бесконечное множество других — других вселенных, которые существуют одновременно с нашей и могут быть восприняты при наличии соответствующего ключа? Сейчас это уже старая теория, и она волновала умы многих людей, с тех пор, как возможность перемещения между измерениями стала допустимой…

— Допустимой!

— Все это держалось в строгом секрете, как и следовало ожидать. Мы здесь, на Земле, находимся посреди сплетения иных миров, которые и близко к нам не стоят по идеологии, культуре, научным или техническим достижениям или же многим каждодневным мелочам, которые мы считаем само собой разумеющимися.

— Что все это должно значить? — переспросил Престайн.

Он, конечно, слышал про теорию измерений — как любой интеллигентный человек, читающий литературу. Несколько лет назад в газетах мусолили случай с группой людей, одетых для сафари, арестованной на остановке подземки в Лондоне. Однако случай кончился ничем. Вначале эти люди утверждали, будто посетили иное измерение, а потом достали бутылки. Их арестовали за пьянство и создание беспорядка в публичном месте и велели пойти проветриться. Однако Престайн запомнил эту историю. Он тогда еще думал — как это все, наверно, было забавно…

Маклин меж тем продолжил.

— А вот что: если только эти другие, лежащие рядом с нами измерения не населены высокоразвитыми или очень высокоразвитыми существами, которые по каким-то своим причинам не хотят позволять нам вступить с ними в контакт, то мы можем пройти в иные миры через узловые точки. Ируниум — на данный момент к нам ближайший.

— На данный момент?

— Они все смещаются, парень, они смещаются. Мы слыхали истории о других расах и других народах, пытавшихся пересечь барьер, а иногда, собственно, даже пересекавших. Мы пытались вступить в контакт с другими измерениями. Графине же нужны деньги и драгоценности, а они в Ируниуме должны иметься в изобилии. Следовательно, ей нужно, чтобы на нее работал Привратник…

— Так она хотела сделать меня своим рабом, что ли?

— Рабом? Ну, пожалуй что, можно назвать и так. Вам это бы не пришлось по душе, могу гарантировать.

— Она — кошка, — заявила Марги, — и ее отец с матерью были едва знакомы.

— Можно притормозить у ближайшего кафе, — разрешил Маклин. — Кофе нам всем пошел бы на пользу. Престайн силился сохранить спокойный рассудок под такой массированной атакой. Не исчезни Фрицци и не повидай он собственными глазами труга — уж это-то он наверняка не выдумал? — и он не поверил бы ни словечку всего этого трепа об измерениях и сокровищах, которые ему якобы подвластны. Однако они все воспринимают это так обыденно — никаких таких страшных драм, ни героики, ни истерик. Просто три человека спокойно делают свою работу и принимают ее как должное. Эта мысль заставила его задать вопрос:

— А вы как оказались замешаны во все это?

— Мы поначалу думали, что Монтеварчи — обыкновенный человек, как другие. Но не тут-то было. Какое-то время ей удавалось нас дурачить, но потом мы узнали, кто она такая и чем заниматься, — Маклин умолк и сидел некоторое время с лицом тусклым и отрешенным, будто гранитный блок, вырубленный в каменоломне и оставленный подо льдом излучать тяжелую каменную ненависть.

— Что же?.. — начал было Престайн.

— Обожди минутку, Боб, — перебила его Марджи, быстро и резко, но беззлобно, скорее с состраданием.

— Я в полном порядке, Марджи, старая хлопотунья, — произнес Маклин немного спустя. — Молодой Майк… я всегда про него вспоминаю… черт побери, девочка, вы с ним… это…

— Мы найдем его, — поспешно заверила Марджи. — А вот и кафе или ресторан, или что там такое виднеется впереди. Уж тебе-то самому точно нужно выпить кофе, Дэйв.

— Слушай, Боб, — Маклин полуобернулся, опершись на спинку сиденья, и положил руку на локоть Престайна. — Майк — это мой сын. Вся история, очень вкратце, состоит в том, что он был самым славным, правильным, наилучшим парнем — однако угодил в руки Монтеварчи. Он и все остальные находятся в Ируниуме, в рабстве — да, именно в рабстве у нее. Вот откуда берется ее богатство. По эту сторону барьера она сорит деньгами. А Майк и все остальные работают, добывая для нее все новые…

— Кофе, — громко и весело произнесла Марджи, поворотом руля уводя машину с дороги. «Дженсен», подпрыгнув, въехал на бетонную аппарель и покатил к стоянке. Престайн не смотрел по сторонам с того момента, как Маклин заговорил про своего сына Майка.

— Скажите мне, — попросил он, когда Марджи вырубила двигатель. — Зачем мы направляемся в Фоджа? То есть, я понимаю, что мы спасаемся от последствий того, что случилось в Риме, но почему именно в Фоджа?

— Там живет один мой знакомый по фамилии Герстейн, ему известно об измерениях все, что можно о них знать, не побывав там самому. Он тоже потерял сына — на войне, Пятнадцатый воздушный батальон — и мы с ним сотрудничаем. Когда он узнает, что ты отослал Фрицци, он…

— Это нечестно! Вы же не знаете наверняка, что это я… я ее отослал!

— А куда же она в таком случае подевалась? — возразил Маклин, открывая дверцу автомобиля. Он обернулся, поглядев на сердито уставившегося ему вслед Престайна. — Мы слыхали разные слухи, байки, истории про других людей, находивших ключи к измерениям. Есть некто по имени Крейн, англичанин — так у него имеется карта, но он не желает говорить на эту тему.

— Вы мне сказали, — настаивал Престайн, передвигаясь по сиденью следом за Алеком и выходя с той же стороны. — Вы утверждали, что все это достоверные факты. Это означает, что должен быть какой-то другой способ…

— Конечно. Но в тот момент эти средства не находились в действии. Парень по имени Алан Уоткинс придумал формулу для пересечения измерений. К несчастью, оказалось, что приходится для каждого измерения формулу разрабатывать более или менее заново. Это мне рассказал другой парень, по имени Фил Брэндон. Утверждал, что у него есть и другая информация, но он ее не волен разглашать. Нет уж, Боб. Мы предоставлены самим себе.

Они двинулись к ресторану — четыре человека, трагикомически повисшие между двумя мирами, во что один из них едва мог поверить, хотя и вынужден был принимать свидетельства собственных чувств. Престайн сказал:

— Все эти красные крестики. Вы же как-то смогли узнать, что все это узловые точки. Должна быть какая-то другая система кроме меня и других, как вы утверждаете, мне подобных. Просто должна!

— Возможно, — Маклин придержал дверь, пропуская их внутрь. — Одна из вещей, которые рассказал этот Брэндон, меня сильно зацепила. «Берегитесь порвонов» — сказал он. Порвоны. Знаешь, то, как он это сказал — таким испуганным полушепотом… Порвоны. Они гораздо хуже тругов. После этого все четверо молча прошли в зал, нашли столик и сели. Алек, облизав губы, сказал:

— Я предпочитаю все, что есть в меню, со всеми гарнирами. Я тоже — как вы там выражаетесь — непрочь поклевать.

Престайн заново осознал, насколько он голоден. Марджи осведомилась у толстого улыбчивого хозяина, есть ли у него рисотто с грибами и шафраном и дала ему требуемые пятнадцать минут на то, чтобы добавить грибы и шафран — щепотку за щепоткой. Престайн последовал ее примеру. Алек остановился на каком-то разноцветном печеном блюде со специями, а Маклин проявил воздержанность, ограничившись порцией сига с цветной капустой под генуэзским рыбным соусом.

Когда они поели, Престайн, во всяком случае, чувствовал себя переполненным.

— Я сяду за руль, если хочешь, Марджи, — предложил Алек, отодвигая от себя пустую рюмку и улыбаясь в ответ на предложение Маклина вновь наполнить ее превосходным местным вином «Везувиана».

— Я трезва, как окружной судья по понедельникам, — возразила Марджи, ничуть не обидевшись. — И не устала. Я предпочитаю сама вести свою машину. И я не…

— Я тебя уже понял, — перебил ее сдавшийся Алек.

Толстая улыбчивая жена толстого улыбчивого хозяина принесла хорошего кофе — не «экспресса» — в густо-коричневой глубине которого по спирали, словно маленькие галактики, расходились сливки. Престайн почти мог вообразить, будто ничего катастрофического вовсе не произошло за последние двадцать четыре часа. Эта короткая передышка в маленьком белом ресторане, полном горшков с цветами, с проникающими в раскрытое окно негромкими мирными звуками, с хорошей пищей, вином и кофе — все это, как размышлял Престайн, развалившись в кресле, как раз соответствует должному порядку жизни. В окно вдруг проникло какое-то жужжание. В голубом небе не виднелось ни облачка; южная половина Италии обещала целое лето сплошной жары. За едой они беседовали урывками об измерениях, однако хозяин немного говорил на той разновидности английского, которую называют «чикагским», и им приходилось быть осторожным в выборе слов. Жужжание стало громче.

— Еще кофе?

— Нет, спасибо, Марджи, — Алек обратил свое каменное лицо к окну.

— Ну, лучше нам начинать двигаться. Монтеварчи, наверное, уже нашла новый автомобиль, — Маклин поднялся на ноги.

Жужжание превратилось в равномерный пульсирующий гул.

Алек встал и прислушался.

— Вертолет, — сказал он, придерживая для Марджи стул.

Когда Маклин расплатился, остановив машинально потянувшегося к бумажнику Престайна, четверка вышла наружу. Солнце сияло во всей своей красе, от голубизны неба болели глаза — впрочем, после обеда оно заметно поблекло — а дорога блестела от жара. Вертолет сделал круг и возвращался обратно.

— Это наверное?.. — произнесла Марджи, нерешительно поднося руку к губам.

— Возможно, — Алек прищурился, опуская руку в карман пиджака. Престайн подумал, что карман несколько чересчур топорщится для какого-нибудь случайного содержимого. Он поднял взгляд, заслонив глаза ладонью. Роторы вертолета разбрасывали вокруг себя осколки солнечного сияния. Выпуклый колпак кабины и боковые окошки полыхали, словно огненные.

— Это «Агуста-105». Вероятно, вариант Б — четырехместка. Славная вертушка.

Маклин чрезвычайно вежливо проговорил:

— Все вы, несомненно, правы. А посему — БЕЖИМ!

Он кинулся к «Дженсену» так, будто штаны у него сзади огнем горели. Остальные следом. Престайн почувствовал резкий укол страха, кислый вкус во рту, брожение в животе — ощущения, с которыми был слишком хорошо знаком и не имел ни малейшего желания возобновлять это знакомство. Он мчался во все лопатки.

Вертолет приближался. Равномерное тарахтенье винтов переросло в пронзительный вой и вдруг было прорезано более частым стуком, более грубым и жестоким «та-та-та-та». Пули, выпущенные из автоматической винтовки, запрыгали по бетонной парковочной площадке.

Алек вскинул руку и расстрелял полную обойму из своего «Люгера».

Конечно, как хорошо видел Престайн, все пули ушли в никуда.

Вертолет разворачивался для нового захода. Марджи возилась со своей сумочкой, доставая ключи от автомобиля. Алек закричал:

— Скорей, Марджи! Он нас возьмет тепленькими!

Глядя вверх, против режущего белого сияния солнца, Престайн видел, как хищная черная тень наползает на ресторан. Хозяин и его жена бросились внутрь и захлопнули дверь; других посетителей не было. Вертолет с пыхтением приближался. Престайн отчетливо видел ствол автоматической винтовки, торчащий из раскрытого оконца позади пилотского сиденья.

— Это графиня? — спросил он с таким ощущением, будто его рот был полон конских каштанов.

— Один из ее наемников — не труг, а землянин, — Маклин стоял рядом с автомобилем, между тем как Марджи наконец распахнула дверь и Алек нырнул внутрь. Скорость, с которой он собирал свою винтовку, поразила Престайна. Маклин оттащил его на другую сторону автомобиля.

— Марджи заплатила больше пяти тысяч фунтов за пуленепробиваемый щит для нас, — заметил он таким тоном, будто отмочил неплохую шутку.

Пригнувшись рядом с Маклином, в то время, как Марджи выбиралась из ближайшей дверцы, чтобы присоединиться к ним, а Алек выставлял свою винтовку навстречу грозно надвигавшемуся вертолету, Престайн гадал, в чем же состоит шутка. Сквозь шум лопастей прорвался треск автоматической винтовки и Алек огрызнулся шестью короткими очередями. Вертолет над ними резко развернуло. Престайн не заметил в нем никаких повреждений. Он слышал громкий и сердитый звон пуль, ударяющихся об автомобиль. Вертолет, задрав нос, начал опускаться; Алек выстрелил снова и на этот раз Престайн увидел, как лобовой колпак вертолета разлетелся острыми осколками. Пилот, сложившись пополам, осел набок. Вертолет на миг замер в воздухе.

Престайн услышал крик Марджи:

— Он падает прямо на нас!

— Все в стороны! — гаркнул Маклин.

Сам не зная как, Престайн оказался на ногах и почувствовал, что его пальцы стискивают локоть Марджи, помогая ей встать. Ему показалось, будто лоб его стискивает металлическая лента, воображаемая полоска стали, грозящая сокрушить череп и расплескать мозги. Престайн бросился бежать, волоча за собой Марджи. Перед ним, как в безумном бреду, мелькали ботинки Маклина с подметками, пыльными от бетона, лицо Алека, рычащего и продолжающего стрелять, хотя огромная черная тень неуклонно рушилась на них с воздуха. Престайн бежал.

Он все бежал и бежал без остановки.

Бетон под ногами у него вдруг исчез и обнаружилось, что он прокладывает себе путь по желтому песку, среди узловатых листьев какой-то темно-зеленой раздутой растительности. Ногам стало больно. Песок отдавал тепло пропорционально жару летнего итальянского солнца, даже сквозь подметки престайновых ботинок, сработанных вручную из хорошей английской кожи. Не было слышно ни шума вертолетных двигателей, ни стрельбы Алека, ни призывов Маклина к бегству; не было слышно визга Марджи, как не было и руки ее под пальцами, стиснувшими вдруг пустой воздух. И тут Престайн понял.

 

Глава 5

Значит, это все-таки не сказки.

Вот он и здесь — в Ируниуме.

Здорово.

Как же ему теперь вернуться?

Все внимание Престайна было сосредоточено на том, чтобы убраться подальше от падающей «Агусты» и оттащить в безопасное место Марджи. Должно быть, предположил он, смутно припомнив с отдавшейся в голове тупой болью ту воображаемую стальную ленту вокруг своего черепа, я катапультировал себя в это место просто в сильном припадке трусости. Солнце по-прежнему сияло. песок хрустел под ногами. Небо стало еще голубей, чем было, а трава, растущая в нескольких сотнях футов, там, где кончался песок — еще зеленее. Из песка росла группа оранжевых деревьев, напоминавших по форме кегли и, оглядевшись по сторонам, Престайн заметил множество других изолированных куп этих же растений, испещряющих местность. Некоторые из куп имели охристый оттенок. Ему показалось, будто он видел птицу, пролетавшую на одном уровне с размытыми облаками, но в точности он не был уверен. Оценив по солнцу свое местонахождение, Престайн решил, что темная полоса, протянувшаяся вдоль горизонта, находится от него прямо на севере; впрочем, опять-таки с уверенностью он не мог этого сказать, так как сосредоточить взгляд на пылающем светиле не было никакой возможности.

Насколько он мог видеть, пейзаж состоял из чередующихся странным, непредсказуемым образом участков голого грубого красного песка, пятен мелкого золотистого песка и участков сине-зеленой травы, растущей на этих местах в роскошном изобилии и оттеняемой бутонами мириадов красных как мак цветов. Престайн обратил внимание на то, что ветра как будто не было; по крайней мере, он ветра не чувствовал и трава не колыхалась — и однако ему казалось, непонятно почему, будто ветер непременно дуть должен.

«Вот я и здесь, — сказал он себе. — Здесь. Стало быть, нужно вернуться обратно. Но как?»

Надо полагать, где-то здесь должна находиться узловая точка, через которую он, вместо того, чтобы пропихнуть кого-то другого, волей-неволей проскочил сам. Если он сумеет еще раз отыскать то же самое место — а он прошел не больше шага-другого с тех пор, как перестал бежать — то тогда можно будет… Можно будет — что?

Как же ему вернуть себя в знакомый мир?

Какой механизм он должен использовать? Какую абракадабру набормотать? Какие психологические приемы для усиления ментальной активности применить?

Престайн признался себе, что не имеет ни малейшего представления о том, как попасть обратно — разве что просто усиленно думать и надеяться.

К тому же ему чертовски хотелось пить.

Жар от песка стал в конце концов совершенно невыносимым и Престайн направился к участку травы. Ему казалось, будто он ее каким-то образом оскверняет, однако ноги терпеть больше не могли.

Исследовательский дух завладел им до такой степени, что отчасти вытеснил страх — а напуган Престайн был сильно и смутно догадывался, что может еще сильней напугаться в будущем. Если он хочет попасть обратно в Италию, ему придется поработать над этой проблемой. Стоять на месте и переживать было совершенно бессмысленно, тогда как несколько экспериментов могут ответить на многие вопросы. Сухость в горле усиливала жажду и, как подумал Престайн со вспышкой гнева, страх тоже.

Что же делать? Он вновь принялся осматриваться. Ничего нового не появилось — только безликий чужой ландшафт, странные бутылковидные деревья, высокая трава, песок, запустение и чуть заметная дразнящая темная полоска по всему северному горизонту.

Ну так как? Что-нибудь ведь из себя представляет эта полоса тени, пусть даже всего-навсего обычный горный хребет. Итак? Да. Он не может найти отсюда выхода, это совершенно очевидно, и жить здесь он тоже не может, не имея ни пищи, ни воды, ни убежища. По крайней мере, у подножия гор должны отыскаться вода и пища, и там он сможет выкопать себе какое-нибудь укрытие. А что еще остается делать? Сойти с ума спустя недолгое время?

Престайн отправился в путь.

Долго ли он шел, прежде чем увидел впереди метавшуюся по земле черную точку, он не мог бы сказать. Престайн остановился, отер со лба пот и протер глаза. Затем он снял запотевшие очки и тоже протер. К тому времени, как он водрузил их обратно, точка превратилась в живое существо. По крайней мере, как подумал Престайн, поглядев вторично, уже встряхнувшись от отупения, вызванного монотонной ходьбой — по всей видимости, живое существо. Тело этой твари круглилось бесформенной тушкой фута два в диаметре, темного металлически-синего оттенка. По-над телом раскачивалась желтая трехфутовая шея, несущая небольшую, похожую на кошачью голову, обладавшую, несмотря на усы и покрывавшую ее шерсть, странно разумным и даже мудрым видом. Но что поразило Престайна больше всего, заставило его замереть на месте, боясь пошевелиться — это ноги твари. Она бежала на двух длинных, суставчатых стрекозиных ходулях, выставив две других под прямым углом назад и держа их стиснутыми, а еще двумя угрожающе размахивая перед собой, словно подобиями рук, каждое из которых оканчивалось широкой когтистой лапой. Ошеломленный, Престайн машинально сосчитал когти и с некоторым облегчением обнаружил, что их четыре, а не три, как у тругов.

Быстро приближающаяся тварь провизжала ему невнятную серию оскорблений.

Чувство опасности неожиданно вывело Престайна из оцепенелого состояния. Но прежде, нежели он успел броситься бежать, коготь нанес тяжелый удар и Престайн распростерся по песку; другой коготь описал дугу и стиснул тыльную сторону его шеи. Он ощутил твердое царапающее прикосновение кости. Престайн слышал, как дыхание твари с присвистом вырывается из ее плоского кошачьего носа, и чуял густой неприятный запах перьев и кожи.

В отчаянии он сунул руку в карман, нашаривая небольшой нож, который там обычно носил. Ему удалось найти и извлечь оружие. Лицо Престайна было плотно прижато к песку обхватившим его за шею когтем. Он тупо сознавал, что его просто держат, больше тварь ничего не предпринимала. Она поймала его. А теперь сторожит. Для чего? Престайн конвульсивно раскрыл нож и вслепую ударил им снизу вверх. Коготь немного сдвинулся, так что Престайн смог наконец вскочить. Он развернулся к твари лицом. Голова ее покачивалась как бы в размышлении; растянутый рот шипел и плевался. Коготь ударил, и Престайн отскочил в сторону. Пятно зеленоватой крови возникло на темно-синем туловище там, куда пришелся удар ножа.

Тварь дышала угрозой, словно заброшенное жилье — спертым воздухом. Поначалу она хотела лишь захватить его в плен, но он сопротивлялся и нанес ответный удар. Теперь это существо явно собиралось убить его.

Когти хлестнули снова. На этот раз, отскакивая, Престайн ударил ножом вниз и в сторону. Клинок резанул по когтю и наполовину отсек его, а тварь издала высокий пронзительный визг, плюясь капельками слюны.

— Ага, это тебе не по нраву? — осведомился Престайн, потный, тяжело дышащий и смертельно напуганный. Он не мог бежать, поскольку тварь перемещалась явно намного быстрее; но даже если бы мог, то, как он смутно чувствовал сквозь страх, предпочел бы встретить ее лицом к лицу. Хватит уже, набегался на всю жизнь. Престайн снова взмахнул ножом, сделав выпад вперед, и тварь, присвистнув, отскочила.

Длинная змееобразная шея вдруг метнулась вперед, словно рычаг катапульты, и кошачья голова очутилась у его горла. Широко раздвинутые клыки, белые и острые, как иголки, обнажали внутреннюю сторону темно-зеленых губ и горло — желто-зеленое, цвета желчи. Престайн отскочил в сторону, пошатнулся, взмахнул рукой и ощутил, как иглообразные клыки пронзают его сухожилие и плоть.

Он снова ударил ножом и промахнулся. Голова отдернулась, а затем ударила снова. Престайн с криком, задыхаясь, перекатился по земле и почувствовал на сей раз клыки спиной и плечом. Он вскочил на одно колено, и голова еще раз злобно кинулась на него. Престайн схватил тварь за шею рядом с головой и стиснул, как человек, укрощающий брыкающегося мустанга. Голова безумно заметалась.

Она дергалась, визжала, крутилась и плевалась. Престайн держал. Он уронил нож и стискивал шею твари обеими руками. Когтистые лапы терзали его, а он в ответ пинался, бешено молотя темно-синее тело тяжелыми ботинками. Затем он услышал — или ему показалось, что услышал — короткий хруст.

Шея бессильно обмякла. Голова повисла. Престайн увидел и ощутил, как теплая зеленая влага вытекает из пасти твари и струится по его кулакам. С восклицанием отвращения он отбросил от себя зверя.

Тварь упала, и Престайн увидел торчащее из нее древко. Тяжелый, клинообразный наконечник дротика наполовину ушел в синюю плоть. Престайн вскочил на ноги и быстро обернулся. Там стоял и смеялся над ним человек с бронзовым лицом, обросшим темной бородой, с голубыми глазами и спутанными волосами. Человек помахал ему рукой.

— Molto buono! Ecco — Andate!

Его итальянский язык был испорченным и невнятным, но все же вполне разборчивым. На том же самом наречии Престайн ответил:

— Что… э, кто вы?

— Это пока неважно. Принеси ассагай. Он мне нужен. Да поторапливайся!

С некоторым отвращением Престайн высвободил дротик. Он почувствовал, что его трясет, но тут же подавил дрожь; сейчас было не время для расслабляющих реакций. Однако опасность прошла очень близко…

Престайн побежал к темнобородому чужаку. Этот человек был одет в достаточно аккуратные зеленые облегающие штаны и короткую зеленую куртку. На плече у него висел колчан, полный дротиков, а у левого бока — короткий меч. Шляпы он не носил и Престайн почувствовал себя обманутым: такой тип определенно должен был носить шляпу с перышком и с закрученными кверху полями.

— Ты сам-то кто? — спросил этот человек ворчливо, хотя и без неприязни.

— Престайн. А ты?

— Престайн — и все. Кое-кто из вас, иномирян, совсем не понимает приличий насчет имен. Я, — тут он заговорил с осознанной мрачной гордостью и его невнятная речь сделалась разборчивей, — я — Далрей из Даргая, Тодор Далрей из поместья и земель Даргайских, благородного рождения, ныне же беглец! — закончил он с явной горечью, хотя и стоически.

— Ну что ж, — успокоительно заметил Престайн, — теперь нас двое.

— Как так?

Этот человек, Далрей, явно не уступал Престайну в смысле скачков чувств и настроения. Его темно-голубые глаза выказывали явную решимость одолеть стоящие перед ним проблемы, и того же самого твердо решил добиться Престайн, разве что лишь с меньшей помпой.

— Ну… видишь ли! Эта… эта тварь намеревалась убить меня.

— Улоа? Да не думаю. Они охотятся для вальчинов.

— Вальчины?

— Тебе предстоит многому научится, если ты намерен остаться в живых. И первое — это скорость. Вальчины вскорости прибудут за этим улоа, или же вместе с ним могут охотиться еще несколько из его злобного рода. Нам следует покуда оставить это место. Будучи беглецом, я к такому привычен, — снова в его словах прозвучала душевная усталость и вокруг рта проявились унылые складки.

Далрей направился к ближайшей группе кеглеобразных деревьев и Престайн последовал за ним.

У подножия одного из желто-зеленых растений Далрей наклонился и сильно потянул за пучок жесткой травы. Вместо того, чтобы вырвать траву с корнем, он поднял вместе с ней целый квадратный участок почвы, словно люк, под которым в земле открылись ведущие в темноту ступени.

— Я пойду первым, Престайн. Только ради Амры не свались на меня! До дна довольно далеко.

На верхней ступеньке лежала массивная сумка из коричневого брезента, которую Далрей поднял и забросил на плечо с помощью кожаной лямки. Престайн внимательно рассматривал материалы, из которых были сделаны вещи — одежда Далрея, дротики, сумка — понимая, что они дают ему ясные указания на уровень технологии и культуры этого мира. Ведя левой рукой по сырой, осыпающейся земляной стене и осторожно переставляя ноги по ступенькам в полной темноте, Престайн спускался вслед за Далреем.

Он делал это без малейших колебаний. Не стал останавливаться и спорить. Он прямо-таки чувствовал, что под землей скрыто мирное пристанище, какового наверняка не существует на поверхности этого страшного мира. Престайн попытался считать ступени. Ему казалось, что это приличествовало бы человеку, гордившемуся некогда научным складом ума. После 365-й он сбился, не упустив, впрочем, из виду значимости этого числа. Вскоре после этого Далрей ненадолго задержался, протянув руку назад и остановив Престайна со словами:

— Мы почти пришли. Теперь выслушай вот что. Ты — иномирянин и, следовательно, тебя легко убить. Поэтому делай в точности то, что тебе будет сказано и не спрашивай слишком много у других, — Далрей издал тихий звук, напоминавший смешок. — Что касается меня, я Далрей из Даргая, и я-то знаю, — с этими словами он вновь двинулся вниз. — Пошли. Сбитый с толку, но доверяющий отчего-то этому смуглому человеку, полному сардонической горечи — примерно те же чувства он испытывал к Дэвиду Маклину — Престайн продолжал спуск.

— С этого времени веди себя тихо, — теперь рука Далрея была видна на фоне розоватого слабого свечения откуда-то снизу. Борода его сердито топорщилась.

Престайн не ответил, но его молчание было уступкой приказу Далрея.

Они двигались в полной тишине, лишь звучали шаги по изрезанной земле, беззвучно шаря руками по сырой каменной стене. Теперь Престайн видел мириады крошечных блестящих фасеток — драгоценностей, усыпавших стену. Розоватое зарево разгоралось, и вскоре им уже не нужно было держаться за стену, чтобы сохранить равновесие, а число драгоценностей возросло. Когда они, наконец, ступили на каменный пол, все стену вокруг них мерцали волшебным светом.

Престайну захотелось закричать от удивления, но Далрей стиснул его руку и нахмурился. Они быстро пошли по туннелю, прорезанному в сердце живых кристаллов.

Теперь Тодор Далрей, которого Престайн видел на фоне светящихся стен, мог служить архетипом охотника, пограничника, неустрашимого народного героя. По крайней мере, казался таким. Но для Престайна он был окружен атмосферой обреченного смирения, горькой муки, с которой разговаривал наверху этот сильный человек, являясь беженцем, несущим подтекст трагедии и отчаяния. Далрей с легкостью балансировал дротиком, держа его в правой руке, а левой крепко сжимал ремень сумки, перекинутой через плечо. Престайн следовал за ним, ступая осторожно.

Туннель все расширялся, пока не превратился в широкий и высокий проход, похожий на итальянскую базилику из другого измерения. В полу была прорезана пара желобов, в которых Престайн узнал колеи для телег, выносивших драгоценные камни на поверхность.

Далрей снова велел Престайну молчать. Сам он прижимался ближе к стене прохода, мягко изогнутой наружу, дальний конец которой скрывал обзор. Он замедлил скорость и осторожно шагал вдоль выпуклой стены бриллиантов. От ослепительного блеска у Престайна заболели глаза. Он вытер набежавшие слезы, и резь в глазах подсказала ему, что блеск вреден для зрения. Он прижал обе руки к стене и крепко зажмурился, шагая вслепую за Тодором Далреем.

Престайн ткнулся в грубую зеленую одежду охотника. Он раскрыл глаза. Далрей надавил на него твердым локтем и плечом, и Престайн почти упал в нишу в стене. На камне виднелись метины от долота, упавшие на пол драгоценности были разбиты вдребезги. Внезапно на них со всех сторон обрушились звуки: резкие шаги, лязг металла, высокомерные голоса, смеющиеся, беззаботные, властные.

Далрей прижал свое бородатое лицо к Престайну.

— Покинувшие пост шалуны из стражи хонши! О благословенная Амра, сделай так, чтобы их было не больше двоих! Держи! Он сунул в руки Престайна дротик.

Престайн вовсе не хотел его. Теперь было ясно, что он допустил серьезную ошибку, вообще отправившись сюда. Шаги приближались, громкие уверенные голоса и бряцанье металла резко контрастировали с недавней тишиной. Если их было больше, чем три… Ну… Престайн сглотнул. Это означало, что он замолчит навсегда.

Далей снял с плеча брезентовую сумку и затолкал ее поглубже в нишу. Тело его напряглось в полной сосредоточенности. Эти охранники Хонши — если это они — примут смерть от Далрея. Престайн снова сглотнул и попытался забыть, что он цивилизованный американец двадцатого века. Вместо этого он попытался представить, что он смертельно опасный, кровожадный дикарь из палеолита, правда, вооруженный острым стальным ассегаем.

Из-за угла вывернули три стражника. Далрей прошипел на одном дыхании ругательство:

— Пардушкалоз!

Оно прозвучало вполне ясно. Стражники хонши выглядели как раз непристойно. Их лица больше напоминали лягушачьи морды, широкие и ухмыляющиеся, с большими рассеянными глазами, плоскими щетинистыми желто-серыми щеками. Высотой они были футов пяти-шести, с короткими кривыми ногами. Они были грубые, безобразные и отвратительные. Они носили броню из красноватого металла, похожего, по мнению Престайна, скорее на медь, чем на бронзу, и высокие конические шлемы с красными и черными лентами. На верхушке каждого шлема висел пучок волос со сморщенной кожей. Пучки эти выглядели слишком маленькими, чтобы быть скальпами.

— Эгей! — крикнул Далрей и рванулся вперед. Его дротик легко вошел в грудь первого стражника. Смерть поставила свою подпись струей зеленой крови, омывшей руку убийцы. Хонши носили простые мечи, которые теперь рванулись к Далрею: короткие лезвия в форме узкого листа, как у кельтов или греков. Ими было удобно вращать и наносить удары, но они были явно предназначены для того, чтобы рубить незащищенные шеи, и были не хороши в открытой атаке против человека в доспехах. Шире классического кельтского меча, они были также и более неуклюжи. Престайн бросился на второго Хонши, держа дротик, как винтовку со штыком. Его мысли неслись по таким дебрям, о существовании которых он забыл. Хонши издал горловое рычание и взмахнул мечом. Престайн ударил дротиком в его грудь, почувствовал, как он проткнул металл, начал проникать внутрь и затем изогнулся. Инерция пронесла Престайна вперед и он столкнулся с отбивающимся хонши. Пытаясь схватить руку стражника с мечом, он краешком глаза увидел, как взлетел вверх меч Далрея, и лицо третьего стражника превратилось в кровавую массу.

Будет хуже всего, если второй стражник сбежит. Престайн завел ногу ему за лодыжку и резко толкнул в нагрудную пластину. Они упали вместе, причем Престайн оказался сверху. Наконец-то ему удалось схватить руку стражника, и он свирепо ударил ее об пол. Хонши сопротивлялся, сильный, как стальная пружина. Они катались по полу, и все это время существо хрипло дышало, наполняя легкие и выдыхая вонючий воздух, от которого Престайна тошнило.

Он услышал донесшийся словно издалека голос Далрея:

— Подержи-ка его секунду, Престайн… Ахх!

Престайн был внизу, когда послышался чмокающий звук, и существо рухнуло на него, как мешок с сеном. Престайн забился, стараясь избежать хлынувшей зеленой крови.

— Я бы справился с ним сам, Тодор! — с негодованием сказал он, поднимаясь на ноги.

— Конечно, — улыбнулся Далрей. На его расслабившемся лице было написано удовлетворение. Он пнул труп. — Конечно, ты бы справился с ним, Престайн. Я только немного помог. Престайн снял пиджак и попытался хоть немного очистить его от грязи. Далрей начал сниматься доспехи с трех мертвых Хонши. Престайн поглядел на них, наклонился и поднял откатившийся шлем. Он осмотрел пучок волос.

— Скальп?

— Скальп? — недоуменно повторил Далрей. — Я изучал язык другого мира, итальянский, но не знаю этого слова… Престайн объяснил.

Далрей издал смешок, словно услышал хорошую шутку.

— Хорошая идея, — сказал он. — Но это не волосы с головы.

Это волосы публика. У хонши нет такого чувства юмора, как у твоих краснокожих.

Престайну все это не показалось забавным. Он осмотрел шлем с волосами, затем отбросил его в сторону. Далрей коротко выругался.

— В Ируниуме мужчина должен быть мужчиной, дружище Далрей. Здесь нет помощи государства.

Он надел перевязь с оружием на Престайна, затем вытащил из ниши свою холщовую сумку. Он крепко вбил ее в угол между полом и стеной, затем набросал на нее трупы. Казалось, ему нравилась эта работа.

— Мы не можем идти дальше. Эти туннели не должны разрабатываться — я приложу к этому руку, — но кажется, они хорошо патрулируются. Мы сделаем это здесь.

— Что именно?

Но не успев закончить, Престайн все понял. Далрей достал из мешочка на поясе бикфордов шнур и коробок обычных земных спичек. Конец шнура он вставил в сумку и попятился, разматывая его. Престайн поспешил за ним. Когда Далрей поджег шнур, Престайн напоминал человека, погруженного в молитву.

Затем они понеслись по проходу мимо инкрустированных сияющими драгоценностями стен. Мечи на поясе стучали друг о друга, но Далрей понемногу убегал вперед, и Престайн не обращал внимания на этот звук, несясь как сумасшедший, чтобы не отстать от него. Они уже почти достигли подножия ведущей вверх лестницы, когда раздался оглушительный взрыв. Престайна швырнуло к стене.

Далрей, успев поставить одну ногу на ступеньку, взглянул вверх и закричал.

Сверху, с гулом, усиливавшимся каждое мгновение, падал поток камней, стремясь похоронить их заживо.

 

Глава 6

Далрей яростно оттащил Престайна от засыпающихся ступеней. Они скорчились в узкой нише, выдолбленной в скале, ничего не слыша в грохоте падающих драгоценных камней, ослепшие от поднявшихся облаков пыли. Любой осколок мог бы ослепить их навсегда, если бы попал в глаза. Престайн скорчился, закрыл руками лицо, чувствуя, как в душе нарастает страх.

— Я не ожидал этого! — прохрипел рядом Далрей.

— Сколько пороха вы использовали? — спросил Престайн, стараясь побороть страх. — Вы имеете об этом хоть какое-нибудь представление?

— Разумеется, я не знаю. — Далрей отплевывался от пыли.

Она вилась вокруг них, оседая и снова вздымаясь, когда пол вздрагивал от падающих участков потолка. Блестящая серая масса камней и щебенки лилась вниз по лестнице, погребая ее под собой. Вокруг грохотало, как в аду.

Престайн сильнее вжался в расщелину.

— Если бы Ноджер был здесь, я бы втолкнул его в этот камнепад! — проревел Далрей. — Он сказал мне, что все пройдет хорошо… Нанесем еще один удар ради нашей свободы, сказал он. Ну… Я ему…

— Кто такой Ноджер?

— Кто он такой? Он самый безмозглый, самый бесполезный, самый вонючий кусок дерьма по эту сторону Капустного Поля! — Далрей перестал кричать и вытер дрожащей рукой пыль и пот со лба. Его борода, как и волосы с бровями у обоих, была покрыта пылью, что делала его похожим на мельника.

— Вроде бы стихает, — заметил Престайн.

— О, Амра, только бы не рухнула вся крыша. Тогда нас похоронит живьем.

— Я думаю… — Престайн сглотнул слюну и почувствовал вкус пыли. — Я думаю, это уже произошло.

— Может, и так. Но мы еще этого не знаем. Это приведет сюда хонши, тругов, чернь, может быть, даже нескольких самих валкини. — Он замолчал и стал сердито отрясать от пыли свою зеленую одежду. — Мы должны найти способ убраться отсюда, прежде чем нас схватят.

Единственный взгляд вверх по лестнице показал Престайну, что по ней нельзя подняться или спуститься до тех пор, пока люди с лопатами не проработают над ней миллион часов. Он почувствовал жажду.

Он покорно последовал за Далреем по заваленному камнями коридору. Глаза болели, ноги болели, рот был такой же сухой, как скрипящая на зубах пыль.

— Тодор, у вас случайно нет ничего попить?

— Нет. А кто дал тебе разрешение называть меня по имени?

— По имени?.. А! Я думал, это такое же обращение, как у нас мистер… — Престайн облизнул губы — безуспешно, и поглядел на меч Далрея. Зеленая одежда Далрея отличалась от одежд хонши, но меч напоминал о событиях, которые Престайн долго еще будет помнить. Так же, как и запах изо рта Хонши.

— Тодор мое собственное имя, И я не знаю твоего.

— Роберт. Роберт Инфэйм Престайн.

— Итак, Роберто…

— Боб.

— Итак, Боб, у нас нет воды. Мы будем идти, пока не найдем выход отсюда. Если понадобится убивать стражников, хонши или тругов, мы будем делать это. Сейчас мы не можем позволить себе слабости плоти. Si?

— Si, — сказал Престайн и потащился за своим предводителем.

Они добрались до места, где произвели взрыв, обрушивший потолок и заваливший лестницу. Интересно, подумал Престайн, что собирается делать Далрей? Было ясно, что они не могут пойти дальше. Пыль все еще висела в воздухе, через нее жутким заревом сверкали драгоценности, так что у Престайна опять заболели глаза.

— Туда. — Далрей грубо толкнул его к стене.

Там была расщелина, трещина не более восемнадцати дюймов шириной. Далрей уже скользнул в нее. Престайн с большим трудом последовал за ним. Долго они молча пробирались вперед по трещине, и не сразу Престайн услышал мерное позвякивание, которое издавали мечи и дротики, цепляясь за стены. Одно хорошо — трещина светилась собственным светом.

Пот ел глаза, он тосковал по свежему воздуху, руки и ноги болели, но он упорно лез вслед за Далреем, боясь отстать от него, если остановится перевести дыхание. Он не знал, сколько времени продирался через щель, но не глядел на часы, так как чувствовал, что вряд ли они станут регистрировать время в этой безумной вселенной. Далрей внезапно остановился и шикнул на Престайна, чтобы тот соблюдал тишину.

Они напряженно всматривались вперед в темноту, где трещина, расширяясь, по сравнению со светом позади, словно погружалась в чернила.

Из темноты доносились звуки — странные приглушенные голоса, смех, обрывок песни, аккорды гитары.

— Стражники со своими бабами, — со злостью сказал Далрей. — Мы должны обойти главное сосредоточение рабочих и пройти параллельно центральному проходу. Здесь все пронизано туннелями, стоками и трещинами. Таково обычное явление в шахтах драгоценных камней.

— Не знаю, — многозначительно вставил Престайн.

— Ну, мы все равно должны идти. Дороги назад нет.

Они прошли в темноте, где кончилось сияние драгоценностей, и обнаружили, что дорога перекрыта деревянной дверью, обитой бронзой.

— У стражников наверняка должна быть задняя дверь, — задумчиво сказал Престайн, поглаживая окрашенное дерево. — Как-то они выбираются отсюда.

— И это значит, что проход должен привести их в безопасное место, — хмыкнул Далрей. — Теперь он послужит нам.

Путь в темноте был более трудным, но им помогала надежда, что они выберутся из этой крысиной западни. Вскоре впереди показалось низкое, слабо светящееся отверстие. Далрей сунул туда голову, что-то удовлетворенно проворчал и начал протискиваться сам.

— Все чисто, — сказал он. — Иди, Боб.

Они очутились в огромной пещере — должно быть, она показалась Престайну больше, чем была в действительности, после узкого туннеля. Слабый свет лился через явно искусственную амбразуру в крестообразном своде. В пещере стоял неприятный запах тухлой рыбы.

— Это пещеры Ланкарно, — весело сказал Далрей. — Все это время существовала задняя дверь в шахты Валкини, а мы и не знали!

— Ну, теперь вы знаете, — кисло отозвался Престайн, мучимый непереносимой жаждой.

Они осторожно пошли по замусоренному полу. В полутьме Престайн угадывал гротескные скальные образования, поднимающиеся с обеих сторон. Однако, облегчение нестерпимой боли в глазах давало ему комфорт. Услышав тихий стук воды по камням, он рванулся вперед, и, набирая полные пригоршни воды, стал жадно пить, швыркая и захлебываясь, чувствуя, как чистая вода смывает пыль из пересохшей глотки.

Далрей присоединился к нему, но пил более деликатно. Когда Престайн, наконец, сел, вытирая тыльной стороной руки мокрые губы, он вспомнил историю из Библии о выборе между воином и простолюдином. Но это его не волновало. Напившись, они прошли места, усыпанные гравием, с трудом преодолели гребни обнажений, забравших свою пошлину у обуви Престайна — Далрей носил обувь ручной работы, на взгляд более крепкую, нежели красивую — и достигли низкой арки, за которой увидели небо, облака и парящую медленными кругами большую птицу.

— Соблюдай осторожность, Боб. Здесь могут быть уллоа.

Престайн кивнул и взвесил на руке свой меч. Теперь, утолив жажду, он почувствовал голод. Рисотто давно уже стало воспоминанием.

Миновав выход из пещеры, Престайн увидел холмистую местность. Гребень горы, который обычно был бы непримечательным, резко обрывался голой скалой, в которой и была пещера. Хорошо. Место здесь запоминающееся. Далрей, защищая рукой глаза от яркого солнца, осматривался, его лицо стало напряженным, сосредоточенным.

Престайн не мешал ему. Наконец, Далрей заговорил.

— Они здесь, ждут. Но мы должны поспешить, поскольку придется сильно отклониться от прямого маршрута. А мои люди бывают нетерпеливыми, когда возбуждены.

С рисовкой и важностью, который Престайн нашел весьма привлекательными, Далрей пошел по покрытой высокой травой с красными маками пустоши.

Настала ночь, прежде чем они достигли конца пути. С приходом ночи, как и можно было ожидать в континентальном климате, резко упала температура. Когда солнце заходило за западный горизонт — по крайней мере, здесь было обычное солнце, — Далрей хрипло сказал:

— Остался один переход, прежде чем мы встретимся с моими людьми, Боб. Отдыхать здесь без надежного убежища смертельно опасно. Тебе придется идти дальше и не отставать от меня! Я не стану тебя ждать. Если я оставлю тебя — то оставлю.

Если ты думаешь, что увидишь меня снова — это лишь призрак.

— Понятно, — сказал Престайн. — Это будет лишь эхо.

Не затрудняясь выслушать то, что бормочет обитатель другого мира, Далрей пошел дальше длинным, упругим шагом. Престайн удивился, что он способен на это после всего случившегося, но сам поспешил за ним. Пути назад не было. Спустя три часа Престайн услышал странное шарканье, шлепанье, биение. Он с трудом поднял взгляд. Далрей спешил вперед. При свете звезд Престайн увидел высокие, объемистые фигуры, покачивающиеся, как ожившие мешки с сеном. Он закричал и попытался бежать за Далреем. Ноги отказали, все тело было непослушным, и он упал. Он лежал на земле, прижавшись лицом к пучку грубой травы, чувствуя щекой ее ледяной холод, и знал, что не сможет идти дальше.

Грубые руки схватили его и поставили на ноги. Желтый свет упал на его лицо. Он услышал, как Далрей что-то сказал.

Ему ответил хриплый, грубый голос:

— Убей его сейчас же.

— Нет! — твердо ответил Далрей. — Он ничего не знает.

Он прошел через барьер, как барахтающаяся рыба. Он может быть полезен. Он слаб, но шел со мной…

— Отлично. — Хриплый голос был прерывистым от тяжелого дыхания. — Оставь его. Но если он причинит какое-нибудь беспокойство… Тогда ты, Тодор Далрей, ответишь за это., Если понадобится, то своей жизнью.

— Я, Тодор Далрей из Даргая, буду отвечать за него!

— Вы дурак, — прошептал Престайн. — Вы глупец, Тодор.

Только слепая гордость может заставить вас так поручиться за незнакомца…

Он не успел найти верные слова, как потерял сознание. Он уже не чувствовал, как его завернули в одеяло и кинули на постель.

Его сны концентрировались вокруг его старого дара находить потерянные вещи, теряющихся в суматохе будней. Ему снилось, что Марджи потеряла свой браслет с алмазами. Ему снилось, что Фрицци потеряла свои очки, косметику и мини-юбку. Ему снилось, что он улыбнулся Алеку, и тот внезапно лишился своей автоматической винтовки. Он имел эту власть всю свою жизнь и не знал о ней. Каковы же другие силы, которыми владеют обычные люди и не знают об этом?

А теперь о людях, к которым он попал. Этот человек, Тодор Далрей, и его готовность принять то, что в цивилизованном обществе считается нелепым, опрометчивым обязательством. Но здесь мир Ируниум. Это реальный мир со своей экологией, своими законами, и он не выглядит добрым к человеку из другого мира. Но, пошевелившись во сне и поняв, что он больше не спит, Роберт Инфэйм Престайн поймал себя на мысли, что он должен выжить и должен вернуться в свой мир… Он должен…

Он открыл глаза. Медленное, размеренное покачивание, которое он воспринимал всю ночь сквозь сон, продолжалось, и теперь он увидел, что его одеяло и постель из мха подвязаны к боку огромного животного. Он также увидел караван таких животных, методично бредущих по песку и траве, огромных и грузных, похожих на полурастворившихся слонов, вроде слоников из детского мыла, что дарят на рождество, у которых глаза. уши и хоботы уже почти исчезли.

Рядом с животными шли люди, вооруженные мечами и копьями. Женщины и дети ехали на животных или шли рядом со своими мужчинами. Цветные шарфы и яркие платья весело развевались под утренним солнцем, но атмосфера поражения и отчаяния висела над караваном.

Далрей уже шел пешком. Подняв взгляд, он увидел, что Престайн открыл глаза, улыбнулся и помахал ему. Неужели этому человеку вообще не требуется сон? Или он полностью подчинил себе мышцы и сухожилия?

— Buon' giorno, Боб! Как ты себя чувствуешь? — донес ветер его слова.

— Прекрасно, спасибо тебе. А вы?

— Я уже могу идти пешком. В Ируниуме вечно приходится куда-то идти, Боб. Ты сможешь идти пешком, если я помогу тебе спуститься? Завтрак, или что-то вроде этого, будет готов через полчаса. Женщины уже стряпают его.

Престайн поморгал.

— Но ведь караван еще движется!

— Конечно. — Далрей легко подпрыгнул, ухватился за свободные концы веревки, которой была подвязана постель Престайна. — Естественно. Они стряпают на спинах скакунов, так как мы должны двигаться… У них есть сланцевые плитки, так что скакуны не чувствуют огня… — Он прервал себя. — Почему ты улыбаешься?

— Скакуны, — сказал, давясь, Престайн. — Не могу поверить…

— Такое им дали имя, — небрежно ответил Далрей. — Я никогда не спрашивал, почему. Они пришли с севера, миновали Капустное Поле королевства Клинтон, — он сделал какой-то знак пальцами при этом названии. — Это было несколько добрых лет назад. Теперь они жизненно важны для нашей экономики. Их тела большей частью состоят из воды. Престайн собрал веревки и освободился из одеяла. Его хлестнул ветер.

— Только не роняй мох, Боб. Это любимая еда скакунов, а мы не хотим оставлять следы.

— Проверьте, — отозвался Престайн, бережно свернул одеяло и увидел вышитое машиной слово: «Witney». — Это английское одеяло.

— Я знаю. — Далрей похлопал по подвесной постели. — Лучший сорт, что мы получили. Они приходят по торговым каналам.

— Ясно, — сказал Престайн, спрыгивая вниз и идя рядом с Далреем, ему пришлось замедлить обычный нетерпеливый шаг, приноравливаясь к катящемся скакуну. — А что вы имели в виду, говоря о следах? Этот огромный скакун должен оставлять след, какой не пропустит и новичок.

— Вовсе не так, Боб. Ветер на этой земле стирает обычные следы. Уллоа любят полагаться на нюх, и они наша самая большая слабость. Но даже так они не слишком хорошо ходят по обычным следам. Не то что Дарган из Даргая, — добавил он с внезапной вспышкой гордости.

Дарган из Даргая. Очевидно, родовое имя. Престайн отлично понимал, что может провести здесь всю жизнь, изучая здешние обычаи. Достаточно много людей изучает прошлое Земли, живя всю жизнь среди дикарей. Но у него не было на это времени. Одно утверждение, высказанное Далреем, особенно заинтересовало его.

— Вы сказали, что скакуны были приведены мимо Капустного Поля королевства Клинтон совсем недавно. — Он улыбнулся Далрею, чувствуя, что дружеское отношение этого человека согревает его. — Наверняка, Тодор Далрей, вы знаете дюжину предположений, которые я хотел бы узнать.

— Конечно. Но ты должно быть понял, что я не обычный кочевник. Дарган из Даргая по праву должен жить в Даргае, но мы были изгнаны… Я допускаю, ты понял это по моей зеленой одежде. Почему зеленый должен быть камуфляжным цветом в коричнево-золотистой пустыне, в высоких иссушенных травах с красными цветами калчулик? Зеленый — знак чести!

— Я понял это. Но, Тодор… Капустное Поле?..

— Ну, естественно, король Клинтон обходит его, даже несмотря на то, что скакуны сильные, как… он сказал однажды, скольким вашим лошадям они эквивалентны, но я забыл. Но даже они не могут пройти через Рост. Престайн сдержал свое нетерпение.

— Попробую по-другому. Кто такой король Клинтон?

— О, он еще один иномирянин… но совершенно особый.

О, да, — Далрей улыбался, пока говорил это, делая маленький тайный знак, — совершенно особая личность.

— Вы сказали, несколько лет назад, несколько добрых лет назад. Я понял, что это произошло недавно, что ваша культура не использовала скакунов. Но… когда это было? Он подумал о Майке Маклине.

— О… По нашим годам, которые примерно равны вашим, я бы сказал, около десяти лет назад. Может быть, меньше. Вряд ли больше.

— А король Клинтон сейчас мертв? Я надеюсь…

— Мертв? Король? Я искренне надеюсь, что нет! Но он ушел…

Некоторыми вещами ни человек, ни король не могут управлять. Судьба — суровая хозяйка… — Слова Далрея звучали мистически, но Престайн не прерывал его, поскольку мистический король Клинтон не подходил для уютной болтовни. Здесь было много других вещей, которые он хотел бы знать, и в первую очередь — найдет ли он путь назад, на Землю, которую называет домом. Совершенно очевидно, эти люди занимались торговлей в других измерениях. Странности этой концепции ничего не значили для Престайна, не считая радостного принятия его Далреем.

— Клинтон, — сказал, наконец, Престайн. — Это не итальянское имя.

— С чего бы ему быть им? — Далрей продолжал оглядывать плоский горизонт, чье однообразие нарушали лишь отдельные группы кеглеобразных деревьев. — Он не итальянец…

— Послушайте, — внезапно сказал по-английски Престайн, — вы говорите по-английски?

Еще не закончив, он уже знал ответ, вспыхнувший в его памяти. Он вспомнил странный разговор прошлой ночью, когда Тодор Далрей пообещал взять на свою ответственность новичка иномирянина Престайна. Человек с хриплым, властным голосом говорил по-английски. Но Престайн был тогда слишком слаб, чтобы отреагировать.

— Конечно! — вежливо рассмеялся Далрей. — Не хочешь же ты сказать, что мы все время общаемся друг с другом на итальянском! — Его английский был великолепен, без всякого акцента и запинок, которыми был подвержен его итальянский. — Будь славен великий Иегова!

— Аминь, — отозвался Престайн. Он задал несколько вопросов, словно они являлись частью чего-то предыдущего, но более чем кто-либо, он знал важность того, о чем спрашивал. Несмотря на то, что ему нравился Далрей, хотя он представлял, что может выдержать и даже наслаждаться этой жизнью, он должен вернуться. — Скажите мне, Тодор, куда мы сейчас идем? Смогу ли я когда-либо вернуться в мое родное измерение?

— Что касается второго вопроса, — сказал Далрей, вглядываясь из-под руки в линию горизонта, — я не могу сказать. Только Валкини имеют доступ к Графине, проклятые ее черной душой…

— Монтиверчи!

Далрей остановился, повернулся гибким движением пантеры и так стиснул запястья Престайна, что у того затрещали кости. Он приблизил свое лицо вплотную к Престайну, верхняя губа его скалилась, пока он говорил, глаза пылали ненавистью.

— Ты знаешь эту женщину-кошку, это дьявольское отродье!

Ну-ка, быстро говори, иномирянин Престайн, иначе ты умрешь… медленно!

— Эй… что… — Но тут Престайн понял, что у него нет времени для долгих речей. — Я не знаю ее! — выкрикнул он. — Я слышал о ней, как о дьяволице, но никогда не встречал ее! Она пыталась убить меня. Я бежал от нее, когда попал в этот мир!

Далрей пристально всматривался Престайну в лицо. То, что он увидел, несколько успокоило его. Он отпустил запястья землянина, и Престайн стал растирать их, печально осознавая силу охотника.

— Послушайте Тодор, — спокойно сказал он, — за моими друзьями на той стороне гнались Труги Монтиверчи. Нас обстреляли… — Говоря, он пытался понять выражение лица Далрея. — У нас были большие неприятности. Вертолет… машина, которая летает… падал на нас, когда я случайно перешел сюда. Я думаю, может быть, все мои друзья убиты.

Во взгляде Далрея появилась с трудом вычисленная решимость.

— Выходит, ты не просто попал, к своему несчастью, через узловую точку в наш мир. Я вижу, ты имеешь знания. И ты говоришь, что вы дрались с Графиней?

— Да. Я мало знаю обо всем этом. — Он сглотнул. — Вы знаете человека по имени Маклин?

— Маклин? Нет. Это имя ничего не говорит мне.

— Очень плохо. Однако, вы не сказали мне, куда мы идем.

Я пытался идти на север, когда вы встретили меня.

— На север. Да, к Большой Зелени. Ты бы пожалел, когда добрался туда. — И он рассмеялся коротким, лающим смехом. — Пойдем, дружище Боб. Завтрак готов. Я хочу есть. Будет разумно, счел Престайн, если я позволю ему лгать. Естественно, Далрей станет подозревать каждого, кто знает его врагов здесь, где любой иномирянин станет беспомощно тыкаться… как Фрицци.

Пока они шли к скакуну с кухней, Престайн нервничал, затем резко сказал:

— Послушайте, Тодор, вы слышали о девушке по имени Фрицци Апджон?

Он не знал, хочет ли услышать утвердительный ответ. Последующие подробности могут так больно ударить его, что на какое-то время он обезумеет.

— Нет. — Далрей пристально взглянул на Престайна. — Она… важна для тебя?

— Нет! — немедленно прозвучал ответ Престайна. — Нет!

Конечно же, нет! — Затем он сказал более медленно. — Могла бы быть. Могла бы быть, Тодор, поскольку я чувствую к ней расположение.

— Хорошо, идем поедим. После еды жизнь покажется тебе гораздо приятнее.

Он хлопнул Престайна по спине и стал подниматься к затянутому кожаными ремнями парню, который качался на задней части скакуна. С вершины его тянуло аппетитными запахами. Престайн тоже полез на него. Он ничего не сможет сделать для Фрицци, пока не доберется приблизительно до того места на севере Рима, где она была перенесена. И он пойдет на север, невзирая на любые смутные предупреждения. На широкой, плоской спине скакуна сидели кружком закутанные в шали старухи и множество вездесущих полуголых детишек, кричащих и дерущихся, а также несколько мужчин, одетых, как и Далрей, в зеленое. Одноглазый мужчина с седыми волосами и бородой, пристально глядел на Далрея, его объемистое брюхо подпрыгивало в такт движению скакуна. Он носил темно-коричневую с желтым одежду, а редкие седые волосы были полуприкрыты свисающим с одной стороны шлемом.

— Эй, Тодор! Я слышал, ты проделал большую работу, — сказал он на хорошем английском, но с легким акцентом. — Тебя можно поздравить!

Женщина, присматривающая за котлом над огнем, горящем на ложе из сланцевых плиток, стала раскладывать дымящееся мясо по обычным земным тарелкам. Престайн с благодарностью принял тарелку вместе с куском коричневого хлеба, отломленного от длинной булки. Рядом стояла тыква с водой. Далрей что-то сказал пузатому человеку на непонятном Престайну языке, от чего толстяк приподнялся, что-то быстро и невнятно говоря, в то время как женщины болтали между собой, а еще один мужчина завтракал, впиваясь в мясо крепкими белыми зубами.

— Я дал тебе достаточно, чтобы сделать дело! — воскликнул, шлепая губами, толстяк. — Если ты плохо сделал его…

— Нет, Ноджер, я его сделал не плохо! Ты дал мне столько пороха, что его бы хватило, чтобы обрушить половину гор Данеберг!

— Я мастер огня этого каравана! Я отмерил пороха…

— В следующий раз, Ноджер, не пей столько, когда будешь отмерять порох, или я лично откажусь от бартера на вино, когда мы пойдем на юг!

— Ты же не сделаешь этого, Тодор, со стариком, у которого лишь вино и порох заменяют комфорт и семью? Благодари, Тодор, своего бедного отца за то, что он сказал…

— Хватит! — Далрей выбросил обгрызенную кость и немигающим взглядом уставился на старого Ноджера. — Мой родители мертвы, убиты стражниками хонши, прислужниками Валкини. И больше ни слова о них, Ноджер, если ценишь свою шкуру! Старик вернулся к мясу и хлебу, запивая их большими глотками вина. Думая о том, что сказал Дэвид Маклин, когда впервые встретил его, Престайн улыбнулся. Выходит, каждое измерение имеет своего Фальстафа? И это тоже было хорошо.

— Слава Амре! — сказал один из мужчин с набитым ртом. — Я слышал, проклятые шахты драгоценностей взлетели к небу!

— Я, — отозвался Далрей, — не стану с этим спорить.

Ноджер сплюнул и выпил еще вина, его единственный глаз уставился на Далрея ледяным взглядом.

Престайна разгорячила эта немая сцена. Было ясно, что эти Дарганы из Даргая были людьми, которые не падают ниц перед Валкини — агентами Графини. Они только что взорвали одну из шахт драгоценных камней. Несомненно, здесь разгорается кровавая война. Но больше, чем он хотел узнать о Дарганах, Престайн желал найти Фрицци. Его бокал опустел и он вежливо попросил у Далрея воды, отказавшись от вина.

— Эй, чертенок! — крикнул Далрей, бросая бокал в голову полуголого юнца. Тот по-волчьи оскалился и поймал бокал. Престайн глядел, как тот идет к деревянной трубе, торчащей в задней части скакуна, и поворачивает втулку на ее вершине. Оттуда брызнула серебристая, кристально чистая вода.

— Но это же?..

— Конечно, — довольно рассмеялся Далрей. — Скакуны имеют огромный третий желудок, полный воды, которой они охлаждают свое гигантское тело. Они устроены гораздо лучше, чем верблюды на твоей Земле, и несут очень много благословенной Амрой воды.

— И вы погрузили туда трубу и регулярно достаете ее?

— Дарганы из Даргая — охотники. Мы знаем животных.

— Значит, вы изучили скакунов. А чем вам нравится Даргай?

— Ах!.. — пронесся удивленный ропот, и все присутствующие вскочили на ноги и уставились на Престайна, издавая удивленные возгласы. — Чем Даргай…

— Клянусь Амрой, этот вопрос требует поэтического ответа! — воскликнул Далрей, опуская свой бокал. Глаза его свергали, лицо пылало, борода встопорщилась.

— Теплом, вином и женщинами! Там просто чудесно! — сказал Ноджер и поднеся к губам кубок, одним глотком опустошил его. Пока взрослые беседовали, дети ели, пили и болтали между собой. Для них Даргай был только именем, символом, о котором шептались их родители. Они никогда не знали отчаяния лишенных родины, поскольку родились скитальцами.

Пока караван скакунов упорно двигался вперед, Дарганы продолжали завтракать. Маленькие скакуны путались в ногах у своих родителей, с легкостью не отставая от процессии, двигающейся медленнее обычного человеческого шага. Огромные плоские копыта вздымали пыль. Несколько мужчин шли впереди, и Престайн чувствовал, что они готовы скорее применить любую тактику, чем попытаться избежать атаки уллоа. Эти птицы с кошачьими мордами, бескрылыми телами и драконьими ногами могли бежать в десять раз быстрее скакунов.

Оглядывая открывающуюся сверху картину, с навевающим дремоту покачиванием, Престайн проникся безвременным расслабленным темпом жизни кочевников из Даргая. Такая жизнь предназначена для особого сорта людей, людей, совершенно отличающихся от человека, которым являлся Далрей.

Мимо прошла девушка, стройные бронзовые ноги легко несли ее по скакуну. На ней была желтая шаль и платье, открывавшее ветру значительную часть ее тела. Ее темные волосы струились по мантии. Покачивание бедер, когда она шла мимо, ясно указывало, что она знает, что Далрей наблюдает за ней. Очень целеустремленная молодая леди, решил Престайн и улыбнулся. Далрей отвернулся, пытаясь поскорее прожевать кусок мяса, глаза его блестели, руки нервно суетились. Затем он встал на ноги и спрыгнул следом за ней на землю.

Она отскочила назад и отбросила одну руку, дразня его. Их слова затерялись в мягких шлепках широких копыт скакуна, но Престайн услышал, как Далрей назвал девушку Дарной. Он почувствовал укол острой боли, когда увидел их темноволосые головы вместе, когда они пошли вдоль каравана, прижавшись друг к другу.

Тонкий трубный звук прорезал золотом эту сцену, как визг тормозов на обледеневшей дороге.

Престайн подпрыгнул. Все спешили вокруг него с какой-то деловой активностью. Дети сгрудились в центре спин скакунов. Женщины тушили костры и разбирали таганы. Затем они начали складывать вещи в тюки и сооружать из них брустверы на спинах животных, создавая себе защиту. Им помогали старшие дети, работая быстро, молча и без всякого принуждения. Мужчины образовали группы вокруг ног скакунов и растянулись в одну сторону, каждый нес оружие, металл блестел на солнце.

— Что это? — спросил Престайн Ноджера, когда трубы зазвенели снова.

Лицо и брюхо Ноджера тряслись, он бросил толстую кипу шкур в свое укрытие.

— Это предупреждение, иномирянин! Кто-то напал на нас!

Ради Амры, пусть это будет лишь несколько жалких, трусливых уллоа… О, Амра!

Он нырнул в свое укрытие и зарылся в шкуры. Трубы пропели опять. Престайн стоял, балансируя на медленно покачивающейся спине, и оглядывал горизонт. Оттуда неслись к ним черные точки. Они, казалось, двигались параллельно каравану, но, как увидел Престайн после пристального рассмотрения, постепенно сходились с ним. Какая-то зловещая угроза дыхнула на него от этих далеких фигур.

Едва он осознал эту угрозу, как наблюдатель на крутящейся деревянной башенке, установленной на спине одного из передовых животных, закричал снова, чтобы караван двигался быстрее. Точки передвигались гораздо быстрее, чем уллоа, быстрее, чем любые нормальные животные. «Валкини!» — закричал наблюдатель. И потом еще раз прозвучал беспомощный вой, заглушаемый ветром: «Валкини!»

Далрей поймал кожаные ремни скакуна, взглянул наверх и закричал:

— Боб! Мечи, которые мы взяли у стражников… Они все еще в твоей постели. Вооружайся! Валкини атакуют, и нам придется драться!

Сглотнув, Престайн пробрался к свисающей на веревках постели, подтянул их и развернул одеяло. Он коснулся теплого металла мечей, осторожно вытащил их, стараясь не порезаться об острые лезвия. Теперь у него было два меча. Какого дьявола он собирается делать с ними? Заорать «Банзай!» и броситься в атаку?

— Спускайся сюда! — повелительно крикнул Далрей.

Престайн спрыгнул на песок возле него и машинально пошел рядом с караваном, держа в каждой руке по мечу. Он помахал ими ради опыта.

— Женщины будут метать дротики, — натянуто сказал Далрей. Выглядел он встревоженным. — Мы будем сражаться, как мужчины и охотники Даргая!

Престайн понял, что Далрей и его соплеменники — смертельно опасные бойцы с этими мечами. Он понял, что большая часть их вооружения была когда-то отнята у стражников хонши. Плавить железо и варить сталь было бы трудно при их кочевой жизни. Значит, как и большинство культур в подобных обстоятельствах, им нравился грабеж и они оправдывали его.

Далрей взглянул вдоль каравана на группу мужчин, готовых броситься в то место, где будет больше всего угроза. Престайн шел, взвинченный, но не слишком страшный, по сравнению с явно воинственными мужчинами вокруг него, шел на уллоа.

Он снова взглянул на несущиеся точки. Это явно были не уллоа. Он облизнул губы. Точки резко прекратили движение вперед. Престайн даже подпрыгнул от внезапности этого7 Потом заморгал, когда каждая точка, казалось, раздулась и выросла в размерах, словно их накачивали воздухом. Затем он понял, что они просто сменили направление и понеслись в лобовую атаку. Из груди Далрея вырвался оглушительный крик. Престайн взглянул туда, увидел то же, что и Далрей, и понял, с чем он столкнулся.

— Валкини атакуют! Бронированные машины! Автоматические винтовки! Скорострельные пушки! Быстрей к моим людям! Это наша гибель!

 

Глава 7

Престайн невольно потер рукой небритый подбородок. Он увидел собственными глазами, что Далрей прокричал правду. Люди, хорошо сведущие в путешествиях по иным измерениям, должны знать о земном вооружении. Престайн почувствовал, как его лицо перекосилось от отвращения.

Если бы здесь сейчас был Алек…

Он подумал в этот стремительный миг, когда надвигались бронированные машины, под прицелом их пушек, в суматошном страхе, что может быть, он уйдет из этого мира и вернется в свой собственный.

Но он не сделал этого до сих пор и сомневался, что это получится сейчас. Монтиверчи берет драгоценности из этого мира (и без сомнения, другие сокровища), а взамен она переправляет сюда своим задирам Валкини оружие, а когорты их хонши получают рабов для работы на нее. На бумаге эта система выглядит просто чудесно.

На передовой машине сверкнула вспышка. Четырехногий скакун зашатался, переваливаясь с боку на бок, как шхуна во время циклона. От него полетели огромные куски красного мяса. Потоком хлынула красная кровь. Скакун издал ужасающий вой, точно сирена «Королевы Елизаветы». Снова грянула пушка — девяностомиллиметровая, подумал Престайн — и снова попала в скакуна. Кричали женщины. Плакали дети. Пушка продолжала стрелять, посылая снаряды вдоль линии скакунов. Далрей с ужасным лицом побежал к бронированным машинам.

Остальные мужчины последовали за ним.

Престайн обнаружил себя бегущим вместе с Далреем, каждую секунду ожидая, что очередная пуля прикончит его. Ушей достиг обычный городской шум. Его очки запотели, но он продолжал бежать, глупо размахивая двумя мечами. В его голове царил кровавый бедлам. Он видел уже вблизи бронированные машины, видел, как песок вылетает у них из-под колес, видел дьявольское моргание ведущих огонь пушек, установленных на турелях. Престайн мельком подумал, что они производства «Испано-Сюиза», но не был в этом уверен. Сплошная линия пуль ударила по бегущим людям. Мечи и дротики выпадали из расслабившихся пальцев убитых. Престайн почувствовал, как что-то очень твердое ударило ему в грудь. Закричав от боли, он выронил оба меча, и вздыбившаяся земля ударила ему в лицо. Прежде чем потерять сознание, он почувствовал, как из центра боли в груди распространяется ледяной холод.

Потом… потом не было ничего.

Когда он открыл глаза, первое, что он почувствовал, было онемение в груди. Было такое чувство, словно его пропустили через химчистку. Он не ощущал ни рук, ни ног. Он не думал, что его стошнит, но во рту стоял гадкий привкус. Престайн застонал.

И кто-то, тяжело дыша рядом с ним, простонал в ответ.

— Где это мы? — свирепым, раздраженным голосом спросил Далрей.

— Наверное, нас застрелили, — прохрипел Престайн. — Мы умерли, похоронены и попали в ад.

— Нет… — Далрей шевельнулся и тут же обмяк, ткнувшись спиной в Престайна. — Я только проверил. Хонши не pubicked меня. Значит, и тебя тоже, я полагаю.

— …? — Затем Престайн вспомнил и в панике забился, осматривая себя. Потом с облегчением расслабился. — Меня нет… слава Амре.

— Слава Амре, — сказал Далрей. — Может быть, Амра будет благосклонна.

Теперь Престайн увидел белую комнату, в которой они лежали на полу. Там было два высоко расположенных зарешеченных окна. Пол был, судя по вони, из компоста, небрежно прикрытого кусками брезента. В двери из слоистого дерева, обитого бронзой, был смотровой глазок, прикрытый бронзовой пластинкой.

— Бронза, — сказал Далрей. — Хонши.

— Но…

— Они используют железное оружие, но бронзу и медь для брони. Валкини хранят в тайне свою технологию. Это должно быть разумно.

— Да, — согласился Престайн, прекрасно понимая, что за всем этим стоит разум Графини. — О, да.

Бронзовая пластинка поднялась, и в глазке возник глаз хонши, пустой и ужасно бесстрастный.

— Сгинь, — проворчал Далрей.

Стражник зашипел. Престайн не знал, понимают ли эти твари английский и могут ли вообще говорить. Далрей приподнялся на руках. Его одежда была порвана на груди, как и у Престайна. Престайн быстро взглянул на себя. Липкий пластырь покрывал то место, где все еще было онемение, и внезапно Престайн понял, что произошло.

— В нас попали иглами со снотворным, тодор! Они не убивали… только взяли нас в плен, как мы поступаем с дикими животными!

Далрей неприятно рассмеялся.

— Мы и являемся таковыми… для них!

Престайн почувствовал стыд, лишившись статуса человека. Эти Валкини имели гордость, мрачную, одинокую гордость, которая могла устоять против нетерпеливой чести Далрея, как дым против пламени.

Затем Престайна охватил страх встречи с Валкини, угрожающей лишить его мужества на глазах товарища. Со скрипом открылась дверь и с мечами наготове вошли стражники хонши. С их шлемов свешивались пучки волос с кожей. Двигались они осторожно.

Далрей угрожающе рассмеялся, и хонши застыли. Мечи задрожали, они отступили назад. Престайн вздрогнул и получил глубокое наслаждение от влияния силы Далрея.

— Мы особые пленники, дружище Боб, — быстро, нетерпеливо сказал Далрей. — Нас только двое в камере. О, да, Валкини намереваются позабавиться с нами, прежде чем мы умрем.

— Я думаю, — отозвался Престайн, внезапно испугавшись еще больше, — я думаю, они хотят сделать из нас рабов.

— Графиня время от времени дает Валкини рабов для игры.

Так мы слышали в Даргае.

Стражники хонши двинулись вперед и направили острия мечей на Престайна и Далрея. Те с трудом поднялись на ноги, не совсем еще отойдя от наркоза, и, шатаясь, вышли в коридор.

Подгоняя их уколами мечей, хонши каждый раз говорили:

«Хошоо! Хошоо!» Угрожающее эхо разносилось по коридору. Сонные и спотыкающиеся, они брели по коридору мимо бесчисленных дверей камер. Стражники совершенно намеренно старались их запугать.

— Не позволяй стражникам запугать себя, Боб, — тяжело дыша, сказал Далрей. — Они могут пугать, но у вас на Земле есть крысы… король Клинтон использовал этот аналог… — Он был измучен, но когда говорил о короле Клинтоне, то сделал маленький тайный знак. — Он говорил, что хонши всегда дерутся, как загнанные в угол крысы. Они смертельно опасны.

— А что… что насчет тругов?

— Молись, чтобы тебе никогда не пришлось встретиться с ними в бою. Даже я не уверен в результате. Престайн первым увидел окно, когда они свернули за угол и камеры закончились. Зеленый свет лился через него. Хонши подтолкнули их мечами — их концы стали уже красными — и крикнули: «Хошоо!» Царапины, полученные от уллоа, все еще время от времени мучили Престайна, но они не были глубокими или серьезными. Теперь же он почувствовал бешеную ненависть к этим безмозглым хонши с их колющими мечами.

— Не пытайся выхватить их! — предупредил Далрей.

Престайн внял этому мудрому совету. Выносливость много значила в этом мире Ируниуме. В мире Престайна, где мужчины и женщины ездят в автомобилях и в их распоряжении находятся многочисленные механизмы, выносливость не значила почти ничего. Ируниум безжалостно находил трещины в самоуважении иномирян. Приходилось собирать все моральные и физические силы, чтобы выжить в Ируниуме. Ируниум требовал больше, чем родной мир, больше, чем просто физическую подготовку, и Престайну нужно с поднятой головой встретить очередное тяжелое испытание. Он должен проявить выносливость.

Все, что Престайн успел увидеть, проходя мимо окна, была зеленая стена, тянущаяся, насколько хватало глаз. Далрей, тоже увидевший ее, сильно побледнел.

— Что это, Тодор?

— Они ведут нас к Большому Росту… Мы находимся в Капустном Поле!

— Значит, — сказал Престайн, думая о том, что это значит для него, — мы попали на север!

— Это хорошо, что ты упитанный. Только ты не знаешь, что такое Большая Зелень!

— Хошоо! Хошоо! — закричали стражники, и они поковыляли дальше. Хонши нетерпеливыми рывками открыли большие двойные двери, выходящие в большой амфитеатр, окруженный ярусами сидений. На этих удобных сидениях расположились люди — обычные на вид мужчины и женщины. Они были в ярких, свободных одеждах золотистых, малиновых, изумрудных и голубых цветов, сверкающими от драгоценных камней. Золотые украшения в пышных прическах, нагие белые плечи женщин, смеющиеся лица, насмешливо глядящие вниз на двух оборванных, окровавленных людей, с трудом ковыляющих в центр маленького ринга. Наступила тишина.

— Пусть принесут лозу, — раздался командующий голос из кабинки, установленной в нескольких футах над уровнем земли. Престайн поднял взгляд. Там сидели, презрительно улыбаясь, мужчина и женщина, откусывали шоколад белыми зубами, сверкая берилловыми кольцами на пальцах. Мужчине на вид было около шестидесяти. Обвисшие мешки под глазами и складки под подбородком отнюдь не красили его. Он походил на змею, отвратительный и очень опасный. Девушку можно было квалифицировать таким же образом.

— Мелнон и его проститутка! — сказал Далрей. — Они управляют Валкини для Графини. Мерзость!

Зрители возобновили разговоры и смех, курили и сплетничали.

Они ждали лозу.

— Что это за лоза, Тодор? — прошептал Престайн.

— Скоро увидишь. Я боюсь ее… Но если мы должны умереть, то умрем храбро, лицом к лицу с врагами. Я умру, как Дарган из Даргая!

Престайн взглянул вверх. Крыша изгибалась над головой, как раковина из плексигласа или другого прозрачного строительного материала. По ней шевелились тени, словно снаружи ее окружали кроны деревьев.

Под ногами был бетон, а не песок, как он себе представлял.

Арена без песка будет залита кровью, что не совсем правильно. Престайн обиженно подумал, что если он должен умереть здесь и сейчас, то по крайней мере, заслуживает надлежащих похорон. Страх ушел. Как человек, падающий с высокого здания, он достиг понимания, что такова его судьба и никуда тут не денешься. Он может кричать, когда придет время, но это будет от боли, а не от страха.

Постепенно опять наступила тишина ожидания. Появилась маленькая электротележка, которой управлял испуганный человек в цветной робе.

— Удачи вам, друзья, — сказал он на разговорном итальянском. — Не вините меня. Я всего лишь работаю здесь. На тележке стоял большой пластиковый колпак, накрывающий цветочный горшок. В горшке рос ярко зеленый побег футов трех высотой. Далрей зачарованно уставился на него.

— Часть Большой Зелени, — прошептал он, сглотнув.

Человек в робе снял горшок с тележки, обращаясь с ним так, словно в нем был нитроглицерин. Он поставил его на бетон, вытер лоб, высморкался, вскочил на тележку и уехал. Престайн понял, что оказался в положении человека, который сохраняет спокойствие, потому что не понимает, что происходит вокруг. Он также понял, что Далрей стоит так безвольно и обреченно, потому что встретился с призраком, о котором слышал и которого боялся всю жизнь, но никогда до конца не верил в его существование. Теперь же Далрей встретился с твердым фактом, что его кошмары, его детские фантазии, его тайные страхи сейчас у всех на виду. Он, Тодор Далрей из Даргая, встретился один на один с Большой Зеленью, Капустным Полем.

— Вы сказали, это лишь часть, Тодор. Ну…

— Ты не понимаешь.

Стражники хонши образовали овал из бронзовых щитов. Другие подняли дротики. Двое угрюмых стражников протянули пленникам мечи рукоятками вперед. Престайн взял меч, и предложивший его хонши тут же отскочил, прошипев: «Хошоо!», как клокочущий пар в котле.

Далрей взял свой меч, но не повращал им, чтобы проверить баланс. Он безвольно стоял, держа его, с позеленевшим лицом.

Престайн, со свистом разрезав лезвием воздух, взглянул на Далрея и почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Если так выглядит такой храбрый человек, как Далрей… Над их головами пронесся крюк на конце стрелы подъемного крана, управляемый из специальной клети, походил из стороны в сторону, пока на зацепился за кольцо на верхушке пластикового колокола. Стражники хонши торопливо покинули арену и выстроились у входа в туннель, еле видимые за тяжелыми пластиковыми щитами. Престайн и Далрей остались на арене одни. Из пазов перед первым рядом сидений поднялись большие пластиковые пластины, образовывая круговой барьер.

Цветочный горшок стоял точно посредине арены.

— Назад, — быстро сказал Далрей, затем расправил плечи. — Нет. — Он ухватился левой рукой за свое правое запястье, чтобы унять дрожь. — Нет, дружище Боб, я нападу в самый первый момент. Это единственный шанс. Ты же должен делать все, что сможешь.

— Отлично. — Престайн ничего не понимал, но был со всем согласен, чувствуя, что Далрей не хочет рассказывать о том, что вот-вот произойдет — не хочет даже думать об этом.

— Поднимай крышку, Тони! — громко прокричал Мелнон, грубо хохоча и лаская свою женщину. Его смех напоминал звук лопающихся плодов. — Глядите вниз! Сейчас будет забавно! Дрожь возбуждения прошла по рядам зрителей. Сердце Престайна бешено забилось. Пришло время для охотника и его спутника — он уже привык к этой жизни считать себя спутником Далрея. Он почувствовал головокружение и помотал головой. Крюк поднял пластиковый колокол вверх. Мужчины и женщины завопили. Далрей, подняв меч, прыгнул вперед. Растение зашевелилось.

Оно извивалось, как щупальце. Оно прянуло назад и уклонилось от удара Далрея. Он тяжело дышал от страха и напряжения. Растение рванулось вперед и хлестнуло тело Далрея, точно плеткой-девятихвосткой — за этот короткий момент его конец вырос и разветвился. Пока Престайн в ужасе глядел на это, конец растения все рос и рос, разветвлялся и разветвлялся. Лоза снова метнулась к Далрею. Он поднял меч и нанес несколько сильных ударов, но все мимо. Всхлипнув от усилий, он упал на колено, когда лоза захлестнула его. Престайн, потрясенный до отвращения, заставил себя прыгнуть вперед. Он взмахнул мечом, как топором, перерубил три петли, опутавшие Далрея, и дернул его за руку. Далрей молниеносно взмахнул мечом и рубанул по лозе, успевшей ухватиться за шею Престайна. Меч просвистел менее чем в дюйме возле его уха.

— Спасибо, Боб! — выдохнул Далрей. — А теперь назад!

Они вместе на четвереньках отползли в сторону, скользя по бетону. Они панически молотили позади себя мечами, разбрасывая по земле отрубленные зеленые шевелящиеся усики.

— Проклятая тварь слишком подвижна! — крикнул Престайн, весь мокрый от пота, со свистом втягивая воздух.

— Нет, Боб, не подвижная. Она всего лишь быстро растет. Это маленькая лиана Ломбока, младший братишка тех, что живут в Большой Зелени.

Они отступили к противоположному краю арены, глядя, как лиана выплескивается из горшка и волнами растекается по бетону, слепо ища их.

— Маленькая! Но поглядите, как она растет! С такими темпами она скоро заполнит всю арену. — Престайн тяжело вздохнул. — Но как она может… в горшке не может быть достаточно материала для строительства клеток, чтобы она росла бесконечно…

— Валкини знают все о Капустном Поле, Боб. Они могут сжимать питательные вещества. Если она проявит хоть малейший признак слабости от недостатка веществ, они тут же подбросят их. Они вовсе не глупы.

— Но что мы можем сделать?

— Я упустил наш лучший шанс. Пока лиана маленькая, ее еще можно отрезать, но она будет расти снова. Я хотел выдернуть ее из горшка…

— Не можем ли мы попробовать еще раз? — Престайн следил за длинным щупальцем, которое извивалось на бетоне в поисках людей, мечась, как сверхскоростной вьюнок. — Не можем же мы стоять и позволить ей задушить нас.

— Вы чувствуете силу стеблей… мечи могут отсечь маленькие усики, но большие… — Далрей покачал головой, затем медленно продолжал:

— Я знаю историю короля Клинтона, как он убил лиану Нарвал — она в пять раз сильней и свирепей Ломбока. Мы учили эту историю во время занятий английским. Она всегда популярна, дети с удовольствием читают ее и одновременно повышают свои знания английского языка… но… но… Мы не король Клинтон, — подавленно закончил он.

Горшок уже потерялся среди извивающихся лиан, которые все росли, расползаясь по всем направлениям. Лиана — убийца, понял Престайн. Он уже видел зародышевый рот, прижавшийся к земле на уровне горшка. Если этот рот станет расти с такой же скоростью, что и остальное растение, скоро он будет способен проглотить целиком человека.

— Король Клинтон рассказывал он паразитической системе лиан на своей земле, — слова торопливо вылетали у Далрея. Престайн понял: он говорит для того, чтобы занять свой мозг и не завопить от страха. — Наша лиана не совсем то же самое, что Раффесия, которая считается достаточно редкой. Она больше похожа на обычную Непентис, которая растет на бедной почве. Но по-настоящему страшны в Ломбоке шипы во рту и мускульная сила побегов…

— Если мы подойдем достаточно близко и рот закроется…

— Верно.

Престайн поднял меч. Ближайший усик полз по бетону уже в трех футах от них. Зрители, наблюдавшие их краткую стычку с лианой, свистели, стучали ногами, кричали:

— Рубите ее мечами, трусы!

— Я понял, что можно сделать. — Престайн медленно двинулся вокруг арены. — Вы можете рискнуть поставить все на кон, Далрей? — рассмеялся он. — У нас ведь действительно нет другого выбора.

— Я готов использовать любой шанс.

— Мы должны наброситься на эту толстую жабу Мелнона. Если он захочет остаться в живых, то пойдет на переговоры.

— Но барьер, Боб!

— Я встану на твою спину. Потом подтяну тебя на своем ремне, и мы вместе будем держать этого слизняка на кончике меча. Остальным это может не понравится, но если он тут босс…

— Вверх полезу я, Боб. Я охотник.

Престайн предпочел не отвечать. Они шли по кругу, отрубая подбиравшиеся слишком близко усики лианы, с отвращением наблюдая, как растет эта тварь.

Оказавшись напротив Мелнона, они услышали его хриплый смех, его насмешливые советы.

— Бесполезно бежать, мои маленькие друзья! — Его итальянский был еще хуже, чем у Далрея, он явно не был урожденным итальянцем. — Почему вы не хотите остановиться и принять бой, как мужчины? — И он залился смехом, наслаждаясь своей шуткой.

Престайн нагнулся. Далрей зажал меч белыми зубами, вскочил Престайну на спину, а оттуда — на верх пластикового ограждения. Престайн поймал спущенный ремень и, уже подтягиваясь на нем, услышал, как арена взорвалась ревом, превратившись в бедлам. Далрей уже спрыгнул на сидения, расшвырял двух Валкини, пинком отбросил с дороги визжащую женщину и захватом левой руки стиснул толстое горло Мелнона — все это было проделано одним скользящим движением. С драматическим эффектом он приставил острие меча к глазу Мелнона.

Спеша к нему, Престайн пнул в живот одного человека и уклонился от бешено ринувшегося к нему другого. На бегу он размахивал мечом, не сознавая этого, пока не увидел ярко-красную кровь, капающую с его кончика. Раньше он не думал, что почувствует, когда впервые убьет человека. А теперь ему было не до переживаний.

— Он схватил шефа! — пронзительно закричала женщина. — Он собирается убить Мелнона! На помощь! На помощь! Рев вокруг становился все громче. Престайн встал рядом с Далреем и почувствовал вонючий запах вспотевшего от страха Мелнона. Он сморщил нос.

— Это зашло слишком далеко, Боб. — Далрей придвинул кончик меча еще ближе к глазу Мелнона. — Успокой их.

— Если вы нападете на нас, — изо всех сил прокричал Престайн на итальянском, — Мелнон умрет!

Один усик лианы пополз на щит. Стоявший рядом стражник хонши поспешно отрубил ее мечом, но даже отрубленная, она упорно ползла на пластиковый щит. Престайн рассмеялся.

— Ловите! — крикнул он и полоснул ее мечом. Усик отпрянул, а его отрубленный конец упал на мечущихся между сидениями людей. Стражник убежал.

— Дураки! — взвыл Мелнон. — Не позволяйте ей заползти сюда!

Выбросьте ее назад на бетон. Ради Амры, выбросьте ее на бетон!

Далрей нагнулся и провел лезвием меча возле лица Мелнона.

Толстяк застонал.

— Ради Амры?! Не произноси это имя своим грязным языком, иначе, клянусь Амрой, я выпущу тебе кишки! Происходила явная религиозная стычка, но Престайн тут же забыл об этом, когда увидел, как второй побег лианы пополз между сидениями.

— Лиана Ломбок на свободе! — закричал кто-то рядом.

Панику усилилась, мужчины и женщины вопили, продираясь к выходу. Лиана поднялась, и Престайн сразу увидел разницу в ее размерах и свирепости. Ломбок на арене контролировался размерами своего горшка. Эта же, растущая с невероятной скоростью из нескольких побегов, не имела ограничений. Питаясь навозом и разрушая бетонные щиты, покрывавшие землю, она росла и распространялась вокруг. Один стражник хонши, убегавший слишком медленно, был схвачен и утащен за шею к основанию растения где-то под сидениями. Он кричал до тех пор, пока крик не оборвался громким предсмертным воплем.

— Нужно… убегать… — прохрипел Мелнон из-за сдавливающей его шею руки.

— Нам лучше уходить, Тодор! — подтвердил Престайн. — Ведите Мелнона! Он наш заложник.

Они побежали по рядам, таща за собой Мелнона. Лиана, извиваясь, ползла за ними. Первая лиана уже в дюжине мест перевалила барьер и пускала новые отростки. Вскоре арена до самого прозрачного потолка была заполнена массой лиан. Престайн понятия не имел, куда бежать. Он направился к арочному выходу, через который старалась пробиться обезумевшая масса Валкини. Другого выхода он не видел. Никто не обратил на них ни малейшего внимания, когда они пробрались через арку. Лиана стремилась за ними по пятам. Никто не остановился, чтобы захлопнуть двери.

— Теперь ты увидел Валкини во всей красе, Боб, — сказал на ходу Далрей. — Они не попытались спасти своего шефа, даже не подумали закрыть двери! — Далрей захлопнул ее пинком. Престайн ударил Мелнона, когда тот попытался улизнуть. Они свирепо уставились на коридоры.

— Во всяком случае, я полагаю, что если мы будем держать этого жирного слизняка, мы сможем поторговаться, когда они придут в себя.

— Да.

Они прошли десять ярдов по первому коридору, когда Мелнон громко, хрипло расхохотался. Из-за угла прямо перед ними появились шесть человек. Они были вооружены, причем пятеро — современными автоматами, а шестой, явно предводитель, автоматическим маузером девятого калибра. Он помахивал им притворно небрежно, лицо его носило признаки всех пороков. У него были черные волосы, тонкие усики и тонкие, презрительно поджатые губы. Весь его вид вызвал у Престайна отвращение. Мелнон внезапно метнулся назад, прямо в объятия Далрея.

— Пожалуйста, — умоляюще закричал он, — давайте поговорим. — Он беспомощно забился в сильных руках Далрея. — Пожалуйста, Кино, и давай все обсудим.

— Вы Роберт Инфэйм Престайн? — спросил у Престайна Кино.

Изумленный неожиданным поворотом дел, Престайн молча кивнул.

— Мне кажется, вам больше не нужен заложник. Вы важный человек, Престайн, в своих собственных правах. Кино поднял маузер. Мелнон завизжал. Далрей отскочил в сторону.

Кино выстрелил в Мелнону прямо в голову, забрызгав Далрея мозгами и кровью.

— Пойдемте со мной, Престайн. И возьмите с собой вашего друга. — Кино махнул маузером так повелительно, что Престайн не решился спорить.

 

Глава 8

Окруженные Кино и его парнями, Далрей и Престайн быстро прошли по коридору и вошли в маленькую цилиндрическую кабинку. Двери бесшумно затворились. Пол дрогнул и кабинка пошла вверх. Далрей ухватился за Престайна, лицо его дрогнуло от небывалого переживания.

— Это лифт, — объяснил Престайн. — Мы едем вверх.

— Эти охотники смертельно боятся науки, — проворчал Кино.

Престайну казалось, что этот человек не ценит чужую жизнь ни на грош. — Мы поднимаемся внутри дерева собра. Это самые большие деревья в дождевом лесу.

— Дождевой лес, — повторил Престайн, — а также Большая Зелень, Большой Рост, Капустное Поле. Понятно.

— И мы в середине его… — Бледное лицо Далрея приобрело зеленоватый оттенок. Престайну хотелось бы помочь ему, но он чувствовал, что бы ни сказал, все будет бесполезно. Он старался держаться подальше от Кино. Разница между ним и Далреем была такая же, как между янем и инем. Лифт остановился после, казалось, очень уж длинного для дерева подъема. Интересно, подумал Престайн, уж не обманут ли я — не находится ли этот дождевой лес в дельте Амазонки, которую я создал в воображении. Городскому жителю, мысли о джунглях всегда казались ему романтически привлекательными, золотисто-зеленым обещанием странных и великолепных приключений. Как только дверцы раскрылись, они вышли наружу. Кино с важным видом шел впереди. Далрей держался поближе к Престайну, который чувствовал себя неудобно из-за перемены их ролей. Впереди тянулись прозрачные стены воздушной платформы. Престайн понял, что эта платформа является круглым сооружением, покоящимся на трех ветвях, как конфеты на палочке. Он следовал вместе с другими, — Далрей шел в полушаге позади, — и по пути глядел вниз.

Он не был обманут. Он действительно глядел с верхнего яруса настоящего дождевого леса. Медленно, с растущим пониманием и страхом, Престайн осознал настоящий статус этих деревьев. Ему было бы невозможно определить вышину джунглей, если бы, задыхаясь от изумления, он не увидел далеко внизу то, что показалось ему землей — или это были вершины еще одного яруса деревьев? Но группа гигантов упала, израненная лианами, лозами и паразитами всех сортов, и пробила брешь в вечном покрове джунглей, позволив проникнуть туда солнечным лучам. Престайн мог только гадать, на какой он находился высоте. Тысяча футов? Это казалось невозможным. Затем он вспомнил, сколько времени поднимался лифт, и понял, что глаза не обманываются в этой смутной перспективе.

Между деревьями порхали птицы и ярко окрашенные летающие животные. Деревья собра, должно быть, и были теми, чьи мохнатые, похожие на мячи для гольфа вершины он видит. Они тянулись во всех направлениях через сумбур зелени, образуя верхний ярус бесконечного леса. Сверху вершины этих деревьев казались твердой поверхностью, по которой можно было бы так же легко прогуливаться, как по травяному полю.

Престайн, конечно, знал, что эта поверхность существует как цельная, однако, рассеянная культурная среда. Никто не мог бы пройтись по ней на самом деле. Там, где нарушался этот покров, многочисленные растения жадно, бешено, с почти видимыми усилиями тянулись к свету. Перед тем, что творилось внизу, в самых глубинах, останавливалось любое воображение. Престайн знал, что биомасса земного тропического леса могла поддерживать пять ярусов деревьев. Глядя вниз, он видел три раздельных уровня, где определенные виды деревьев достигали своей наибольшей высоты, но даже не пытался угадать, сколько еще там могло быть. С изобилием воды и солнечного света остальное могло безопасно существовать здесь, в Ируниуме, так же как и на Земле.

— Странно, не так ли, — покровительственно сказал Кино. — Лес обрывается так внезапно — совершенно резкая граница, за которой начинается саванна. Ответ, конечно, кроется в том, что эта видимая линия отмечена началом скал с драгоценностями. Мы живем в Большой Зелени, потому что так безопаснее. — Он махнул маузером, и Престайн с Далреем пошли дальше. — Но мы разрабатываем саванну. Она тоже прекрасна.

— Лоза Ломбока, — спросил Престайн, — выросла там?

— Это всего лишь детеныш, — хихикнул Кино. — Внизу, в Большой Зелени Ломбоки и Нарвалы вырастают по-настоящему большими. Нам приходится постоянно проверять наши деревья, такие, как эта собра. Фига-душитель может зародиться из эпифита на дереве, достигнуть земли, убить дерево и занять его место под солнцем. Мы не хотим, чтобы это случилось с деревьями, в которых мы живем.

— И это безопаснее, чем жить на открытой местности?

— Конечно, безопаснее для нас, потому что у нас есть технология, позволяющая справляться с этими лишенными веток растениями. — Кино достал смятую пачку сигарет и предложил Престайну. — Закурите?

— Нет, благодарю вас. — Престайн не стал добавлять:

«Это грязная игра».

Они шли вдоль прозрачных стен, пока не достигли идущей вверх короткой лестницы. Значит, воздушная платформа имела не один этаж.

— Вы, — сказал Кино Престайну, — поднимайтесь наверх.

Вы, — повернулся он к Далрею, — ждите здесь. — Сигарета прыгала у него в губах, пока он курил в манере 1930-х годов. Престайн поднялся наверх, думая, какая гадость ждет его там. Он не забыл ни Мелнона, ни жуткую лозу, и почувствовал себя внезапно осознавшим оставшиеся без ответа вопросы. Лестница выходила в маленькую переднюю, совершенно непримечательную, и Престайн прошел к двойным дверям в ее конце. Он толкнул их, услышал плеск воды и мягкий девичий голосок:

— Входите же, Боб.

Это, подумал он не без юмора, становится интересным. Он вошел и тут же забыл о своей несерьезности. Секунду он стоял на пороге, ошеломленный открывшейся сценой. Без вопросов, сцена была обставлена на совесть. На мраморном полу стояла древняя греко-римская статуя. Завеса прекрасного душистого пара шла из ванны, где, как Диана среди своих леди, лежала девушка, полуприкрытая ароматной водой. Ее руки, ноги и тело были розовыми, а ногти ярко-алыми. Темные волосы, свернутые в прическу, в которой сверкали драгоценности, не были заключены в ужасную купальную шапочку. Три меднокожие девушки, почти такие же нагие, как и она, натирали ее, одна с мазями, другая огромной губкой, третья осторожно производила массаж дощечкой из слоновой кости. Они тихонько хихикали, пока он стоял, как гагара.

Из скрытых источников лилась музыка, тихая, изменчивая, ненавязчивая, но создающая атмосферу расслабленности.

— Вы немного рано, Боб. Но вы не возражаете, если я заставлю вас немного подождать?

Ее голос, мягкий и невесомый, показался Престайну очень приятным. Но теперь он смотрел на нее свысока, поняв, что она холодно наслаждается его неудобным положением. Она была очень хороша, с темными волосами, фиолетовыми глазами, со спелыми, мягкими и, наверное, восхитительными на вкус губами.

— Я хочу, чтобы вы сказали, что все это значит.

— Конечно, Боб. Поэтому я и попросила привести вас сюда.

Я надеюсь, Кино нашел вас в полном порядке?

— О, да. Он нашел меня. Он также нашел маленькую скулящую тварь по имени Мелнон и…

— Мелнон дурак! — Эти слова прозвучали резко, но она тут же, с нежной улыбкой и плеском воды, сгладила их весельем. В ванне поднялась пена, скрыв алые ногти на ногах. Зато вместо них показались колени с неизбежными ямочками. — Его глупости превысили норму. Все Валкини думают о своем ужасном спорте.

— Значит, вы не Валкини?

— Б о б!

— Да, я полагаю, что нет. — Он прошел немного дальше в комнату по беспорядочно разбросанным коврам. — Вы не хотели дальше использовать этого слизняка Мелнона. — Престайн рассмеялся. — Только когда подвернулся я. Она была несомненно великолепным существом. Пена в ванне скрывала ее фигуру, но блеск ее глаз, негодующих и одновременно молящих, ее рука, так нетерпеливо протянутая через край ванны к нему, вся исходящая аура личности, все это поднимало ее над другими женщинами. Престайн безошибочно почувствовал влияние, которое она оказывала на него.

Меднокожие девицы стояли, держа наготове для девушки в ванне накидку цвета морской волны, а также полотенца. Вопреки себе, вопреки своим собственным правилам, Престайн не мог отвести глаз от выходящей из ванны девушки. Но конечно, он ничего не увидел.

Закутанная в накидку и полотенца, она прошла в стеклянную кабинку, где дул теплый воздух.

— Однако, вы еще не сказали мне свое имя, — напомнил Престайн.

— О, Боб! — Накидка и полотенца упали на пол, когда она подняла за стеклом руки. Смутный силуэт выбивал Престайна из равновесия, но он решил стоять на своем.

— Что «О, Боб»? Вы знаете, кто я. Вы решили убить Мелнона, потому что вы вырвались с арены. Вы приказали доставить меня сюда. Значит, вы что-то хотите. Почему вы так уклончивы? — Он мотнул головой. — Кино рядом со своими парнями и маузером. Это поддерживает вас?

Служанки помогли ей облачиться в пламенного цвета халат.

Если что-то и было под ним, Престайн не видел, как она надевала. Она прошла к нему легкой, упругой походкой, завязывая вокруг талии цветастый поясок. Ее лицо, горящее, но одновременно весьма педантичное, было теперь очень близко. Она дотронулась до его плеча.

— О, Боб, конечно же, вы знаете, кто я?

У него не было ключа к разгадке. Он надеялся найти Фрицци, которая исчезла где-то неподалеку, перейдя сюда из «Трайдента». Может, она попала в джунгли и Ломбок схватил ее… Он закрыл глаза и некоторое время пытался не думать об этом. Тихий голос девушки достиг его ушей, он почувствовал ее дыхание на щеке, ощутил исходящий от нее аромат, почувствовал ее мягкое давление на плечи, когда она поднялась на цыпочки.

— О, Боб! Я так долго ждала встречи с тобой после нашего разговора. Конечно, ты знаешь, кто я! Я Пердита! Ты знал это все время, не так ли, гадкий мальчишка?

— Пердита? Графиня? Монтиверчи? — Престайн рассмеялся.

Он снял ее руки со своих плеч и оттолкнул ее, глядя сверху вниз на свежее, прекрасное личико. — Вы?! Графиня?! — Он мягко встряхнул ее, невзирая на свои чувства. — Я разговаривал с Графиней по телефону. Я знаю ее голос. Прости, бэби, придумай что-нибудь другое.

— Ты дурак, Боб! — Она рывком высвободилась из его рук и вихрем пронеслась по комнате, чья роскошь и изысканность потерялись в ее гневе, лицо ее стало замкнутым, на нем появилась горечь. — Что ты знаешь об измерениях? Ты, хилый землянин, вообразил себя Господом Богом? Так вот — ты не Бог!

— А ты?

По дому прошла дрожь. Она взметнула голову, как змея, и как у змеи, ее язычок прошел по губам.

— Мы из измерений! Я Монтиверчи… Имя, которое я выбрала, известно как здесь, так и в твоем мире. Я использую тело Пердиты, ее мозг, ее глаза, ее руки… — Она снова пошла вперед. — Ее губами я целую тебя…

Престайн отстранил ее. Три служанки стояли в дверях, готовые убежать.

— Я не хочу твоих поцелуев, Графиня. Я не знаю, что ты говоришь о каком-то там теле…

— Это тело теперь мое! Я заняла его и использую…

— Ну, ладно. Все это твоя шутка. Я же хочу вернуться в мой собственный мир.

— Ты отказываешь мне?

— Да, я отказываю тебе. Я отказываю как тебе, так и твоим приверженцам. Я ненавижу Валкини. Я хочу вернуться домой, а мой друг…

— Тодор Далрей из Даргая? Не беспокойся о нем. Он уже находится среди рудничных рабов.

— Кошка! — Он резко развернулся. Некая мысль, как пройти мимо Кино, мелькнула в его голове. Полшанса за то, что он вырвется отсюда. Затем в дверях появился Кино.

— Он не хочет играть, Кино. Ты знаешь, что сделать с ним!

— Да, Графиня. — Кино нацелил маузер на Престайна. — Ты пойдешь со мной.

— Она не Монтиверчи… — сказал Престайн.

— Сейчас она Монтиверчи. — Кино подтолкнул его маузером, брезгливо поджимая губы. — Пошли, приятель.

— Тогда что вы хотите от меня? — Престайн понял ведущуюся здесь игру, хотя еще днем раньше встал бы в тупик.

— Вы преследовали меня с тех пор, как исчезла Фрицци.

— Не волнуйся об Апджон. Она… зарабатывает… себе на жизнь.

Престайн рванулся вперед и схватил девушку.

— Фрицци! Она жива! Она…

Кино ударил его маузером по голове. Полуоглушенный, Престайн отпустил девушку. Она поправила халат и пожала плечами.

— Уведи его, Кино!

В голове бушевал ад, когда Престайн прошел вниз по лестницу, а затем спустился на лифте в дереве собра. Если эта девушка действительно была Графиней, тогда он сыграл действительно жалкое представление. Она предлагала себя в обмен на что-то. Только теперь Престайн осознал, что идет делать то, что хочет Монтиверчи — причем без всякой платы. Но Фрицци жива! И должна быть где-то поблизости, раз эта псевдо-Графиня сказала, что может рассчитывать на нее. Беспорядок внизу был, в основном, прекращен, и Престайн увидел отделения людей — стражников хонши и обычных сотрудников безопасности с форме с сияющими застежками, в касках, с дубинками и автоматическими винтовками, — наводивших порядок.

Кино хихикнул.

— Они распылили кислоту над Ломбоком. Представляю, как она кончилась. Жаль, что я пропустил эту забаву. Престайн мог представить это. Хлещущая во все стороны и извивающаяся, растущая и корчащаяся, пытающаяся отступить, разевающая рот в испарениях кислоты… Интересные у тебя вкусы, дружище Кино…

Колония — или как еще можно назвать вторжение культуры одного измерения в другое — простиралась наполовину внутри джунглей, наполовину за их пределами. Всюду щедро использовался бетон, и когда они шли по улицам между рядами одинаковых, похожих на коробки жилых домов, Престайн видел группы рабочих, заделывающих трещины и льющих в них дымящуюся кислоту. Он знал, что Валкини сами выбрали жить здесь — хотя казалось, некоторые их решения навязаны Графиней, — и на это у них были веские причины. В рудниках драгоценных камней трудились их многочисленные рабы. Очевидно, Валкини понимали, что жить здесь гораздо более безопасно, чем там.

Престайн видел группы скованных рабов, бредущих на рудники и обратно. Он вспомнил попытку Далрея взорвать шахты и понял, что теперь это вызовет перемещение армии Валкини.

— Когда вы закуете меня, Кино? — спросил он, удивляясь собственному тону. Крушение надежды, сознание полного поражения может подействовать на человека, как наркотик, погрузив его в апатию.

— Ты же не раб в рудниках, — ответил Кино с оскалом, совершенно не походившим на обычную человеческую усмешку. — Ты присоединяешься к Корпусу Ссыльных.

Ошеломляющее присутствие дождевого леса позади все еще довлело над ними. Никто не может избежать этой массы зеленых кошмаров. Они прошли в бетонную коробку с несколькими окнами и большой красной звездой над дверями, отмечавшую офис, но даже внутри здания Престайн чувствовал давление Капустного Поля.

Их встретил маленький суетливый мажордом, носивший приятный серый костюм от модного итальянского модельера. Его лицо, казалось, маслилось от удовольствия, что вызвало у Престайна вспышку упрямого сопротивления. Кино подтолкнул его маузером.

— Вот тебе один из способных, Цирус. Это тот, кто послал сюда девицу Апджон.

Маленький толстячок потер ростовщическим жестом ладони.

— Значит, Графиня нас подгоняет! Мы приветствуем любую дополнительную помощь, особенно в такое время.

— Твои заботы убивают меня, — презрительно процедил Кино.

— Пойдемте со мной… э-э… как вас зовут? Я слышал об этой девушке, но…

— Престайн. Роберт Инфэйм.

Коротышка хихикнул. Престайн кисло отметил, что у него есть что-то похожее на чувство юмора.

— Р.И.П.? Он, он! Он пришел в нужное место!

— Пока, — сказал Кино, убирая пистолет в кобуру, и ушел, не оглянувшись. Все мысли Престайна сбить с ног толстячка и сбежать исчезли с появлением двух стражников хонши, пришедших сопровождать его. Цирус шел с ними слегка подпрыгивающей походкой.

Они шли по дешевым тростниковым половикам, постеленным на бетоне. Престайн шагал между двумя стражниками, а Цирус несся впереди. Атмосфера секретов и таинственности углубилась, когда они вошли в маленькую комнатку, освещенную лишь синими лампами на потолке.

— Теперь тихо! — прошептал Цирус.

Их окружали церковная тишина и больничная стерильность. Сидящий на простом деревянном стуле человек — закутанная фигура, сжимающая руками голову — был погружен в медитацию. На столе перед ним лежала кучка драгоценных камней, сверкавшая алмазным блеском, словно собравшая в фокус освещение комнатки. Престайн уловил смутные очертания стражников хонши в тени позади него. Человек сидел неподвижно, словно вылепленный из пластилина. Драгоценности лежали почти точно в центре нарисованного на столе желтого круга.

И внезапно они исчезли.

Престайн заморгал.

Сгорбленная фигура со вздохом откинулась назад, выпрямилась и пригладила дрожащими руками белые волосы. Человек повернул голову, так что синий свет упал на него скуластое лицо, в зрачках загорелись голубые звезды, лицо и зубы стали обликом ужасного привидения. Человеческие волосы могут быть седыми, но Престайн понял, хотя в таком освещении это было трудно определить, что его волосы белые. Хонши — не стражник, а скорее что-то вроде надсмотрщика — положил в желтый круг еще одну горстку драгоценных камней, методично сосчитав их. Итог был подведен с помощью маленького калькулятора, висевшего на кожаном ремешке у него на шее.

— Эй ты, Грейвс! — раздался из динамика, привинченного к стене под шпионским глазом телекамеры, твердый молодой голос, говоривший с непререкаемой властностью. — Телепортируй, Грейвс!

Трясущийся человек отпрянул назад, подняв руки, словно защищаясь от взрыва. Его испуганное лицо стало серо-голубым.

— Нет! — простонал он. — Мой мозг в огне! Нет… Дайте мне отдохнуть!

— Две минуты тебе, Грейвс! — отрезал властный голос. — Потом телепортируй! Иначе ты знаешь, что будет!

— Да. — Грейвс съежился на стуле, втянув опущенную голову в плечи. — Да, знаю.

Теперь Престайн понял, чему является свидетелем, понял, чего хотели Дэвид Маклин и Монтиверчи, понял, почему девушка в ванне предлагала себя, и, с приступом клаустрофобического страха, понял, что должно случиться с ним.

— Я привел замену, — сказал Цирус. — Если вы…

— Отлично, Цирус, — ответил молодой голос из динамика.

— Заменяй его. А ты, Грейвс, иди отдыхать. Но помни, Грейвс, — с угрозой, от которой у Престайна пробежали по коже мурашки, добавил он, — завтра тебе придется телепортировать вдвое больше. Убирайся, дерьмо!

Стражники хонши потащили Грейвса. Измученный человек безвольно висел у них на руках.

Цирус указал на стул. Престайн сел без возражений. Он чувствовал, как за каждым его движением следят лягушачьи глаза с типичным для хонши отсутствием всяческих эмоций. Они боялись пленника, но подавляли этот страх численностью и окружением.

— Ну? — спросил Престайн.

— Желтый круг точно установлен в узловой точке, Престайн. — Твердый голос из динамика резким эхом разнесся по освещенной голубым комнате. — Ты будешь телепортировать через него драгоценности. Ты будешь делать это для Графини, и она будет весьма благодарна тебе.

— Интересные условия, — медленно проговорил Престайн, чувствуя тошноту. — Но вы забыли одну вещь. Я не умею телепортировать объекты по своей воле. Я не знаю, как это делается.

— Мы научим тебя, Престайн. Ты можешь это делать, поскольку имеешь подходящий мозг. Так что тебя можно научить. Я слышал об этой девице Апджон. Ты будешь хорошо трудиться на Графиню.

— Пока не лишусь всех сил, как Грейвс?

— Тебе будет предложен выбор.

Цирус повернулся и подошел к тележке, уставленной высоковольтными элементами, амперметрами, вольтметрами и другими приборами, о назначении которых Престайн даже не догадывался, а также длинными проводами. Цирус взял провода и подошел с ними к Престайну.

— Это не повредит мне так, как тебе, — хихикнул он.

Престайн почувствовал, как его рот наполняется горечью. Он сглотнул, откашлялся и попытался подняться, но стражники хонши схватили его и держали, пока Цирус обматывал проводами его руки, ноги и туловище. Одежда Престайна побывала во многих переделках с тех пор, как он прилетел в Рим, и теперь от нее остались одни лохмотья. Щетина на подбородке тоже весьма отросла.

Чувство юмора Цируса сменилось теперь страстным желанием мучить, пытать и убивать.

— Телепортируй эти драгоценности через узловую точку, Престайн! — Металлический голос вонзился в него, как пневматическая дрель.

— Я не могу! — отчаянно воскликнул Престайн, пытаясь вырваться из цепких лап стражников хонши. Его ударил электрический разряд. Он застыл, ошеломленный, чувствуя, как глаза вылезают из орбит. Это было не только от электрического шока. Он почувствовал, что его мозг как бы отделяется от остального тела.

Стражники хонши крепко держали его руками в резиновых перчатках. Престайн уставился в пол, опустив голову, изо рта текла слюна, в то время как электрический ток проходил через него. Он никогда не думал, что существует такая боль. Когда всю закончилось, он обмяк на стуле, как пластиковый пакет, из которого выпустили воду.

— Это одновременно подбодрит и поможет тебе, Престайн, — снова раздался безликий голос из динамика. Престайн предпочел бы ему живого человека, на котором можно сосредоточить ненависть. Ненавидеть же громкоговоритель и глазок телекамеры было глупо.

— Я не знаю, что делать, — сказал он и, со страхом и отвращением, услышал нотку мольбы в своем голосе. Его снова потряс удар тока.

Он упал на спинку стула, трясясь и чувствуя, как по лицу градом катится пот.

— Что я должен делать?! — закричал он.

Удар…

— Попытайся, Престайн. Мы поможем тебе. Сфокусируй свои мысли на драгоценностях. Используй свой божественный дар! Телепортируй драгоценности! Действуй, Престайн!

Удар тока потряс Престайна и… он сделал это.

Драгоценности исчезли.

— А-ах! — выдохнул Цирус.

— Я всегда говорил, что палка действует лучше пряника, — с удовлетворением произнес металлический голос.

Ошеломленный, напуганный, корчащийся от боли, Престайн помотал головой.

— Убедительная демонстрация… Но это не всегда так!

Удар тока скрутил его тело судорогой. Когда боль прошла, Престайн услышал молодой твердый голос:

— Это чтобы не спорил. Я не потерплю такого от дерьма.

Тут же в желтый круг положили очередную кучку драгоценностей.

Престайн так и не понял, как проделал это в первый раз, и не знал, как телепортировать их без подстегивания током. Он уставился на драгоценности. Они ярко сверкали на столе.

— Телепортируй, Роберт Инфэйн! — раздался молодой голос.

И ток тут же скрутил его судорогами.

Он телепортировал драгоценности.

— Хорошо. Вскоре ты сможешь проделывать это и без моей помощи. Но всегда помни, Роберт Инфэйн, когда будешь телепортировать в будущем, что это я помог тебе. Без меня твой дар навсегда бы остался зарытым. Ты должен быть благодарен мне, Престайн, очень благодарен. Я надеюсь, что ты отблагодаришь меня.

— Не сомневайся, — проговорил Престайн, стараясь прийти в себя. — Не сомневайся, я найду способ отплатить тебе.

 

Глава 9

Они экспериментировали с Престайном.

Они тщательно выполняли свою работу. Они все увеличивали количество драгоценностей, которые приказывали ему телепортировать, постепенно наращивая объем и вес, мучая его электрическим аппаратом — и электрошок заставлял его увеличивать производительность.

Когда он прошел через это в третий раз и его привели в сознание водой и тычками, ему разрешили отдохнуть. Стражники хонши утащили его, швырнули на матрас в маленькой душной комнатке и оставили гнить. Голова горела как в огне. Он уснул, точно напичканный снотворным, вытянувшись там, где его бросили.

Когда он проснулся, то понятия не имел, сколько прошло времени. Почти сразу же, когда он сел на матрасе и с дурацким восклицанием ощупал руками голову, он почувствовал голод, жажду и боль. У него было такое ощущение, словно ему отпилили верхнюю часть черепа, а потом присобачили обратно какие-то неуклюжие подмастерья. Это напомнило ему о стальной полосе, обернувшейся вокруг головы на автостоянке, когда на них падал вертолет. Должно быть, он приложил тогда много усилий, чтобы телепортировать себя. Но он ничего не заметил, когда послал Фрицци в это безумное место. Затем Престайн услышал дробный стук очередей автоматических винтовок.

За дверью раздались крики. Кто-то застонал, потом он услышал бешеное: "Хошоо! Хошоо! и понял, что в игру вступили стражники хонши.

Дверь распахнулась с ослепительной вспышкой света.

Престайн прикрыл глаза, ожидая, что сейчас будет убит. Внутрь ворвались темные фигуры и взволнованные голоса прокричал: «Выходи! Выходи!» Они все вместе что-то кричали на итальянском, французском, немецком, испанском, английском и каких-то незнакомых языках.

Охваченный возбуждением, Престайн вскочил, вспомнив о деревянном кухонном стуле, аппарате для пытки током, желтом круге в узловой точке и кучке злобных драгоценностей. Он выбежал наружу и попал в бедлам, заполненный дымом от выстрелов и толпой мужчин и женщин, бегающих, толкающихся, кричащих, поздравляющих друг друга, машущих частями доспехов хонши, поющих и веселящихся. Престайна тут же затянула толпа. Его толкали, его похлопывали по плечам и спине. Это была фиеста, праздник, революция, разорвавшая цепи и кандалы. Престайн увидел буквально разорванные на куски трупы стражников хонши, валявшиеся повсюду в беспощадном свете флюоресцентных ламп.

Из бетонированного туннеля выбежала толпа людей. В основном, они были полунагие, в лохмотьях, размахивающие оружием, кричащие и хохочущие в порыве высвобождения эмоций. Перед ними, потеряв мечи, бежали два стражника хонши, мотались пучки волос на конических шлемах. Один хонши упал. Толпа нахлынула на него, точно лава.

Хотя у людей было оружие, они не стреляли в хонши… Они ждали. Хонши увидел впереди себя вторую толпу и замер, уставившись на нее, поворачивая взад-вперед голову с широко поставленными, немигающими лягушачьими глазами. Толпа сомкнулась над ним.

Из людской массы вынырнуло копье, с его наконечника свисал окровавленный клок волос.

Люди вопили от яростного возбуждения.

Хотя эта сцена вызвала у Престайна отвращение, он не чувствовал за них стыда. Если обращаться с мужчинами и женщинами, как с животными, то можно ожидать, что они и отреагируют, как животные, и не помогут никакие убеждения, что не стоит так себя вести Гомо сапиенсам.

На насилие всегда отвечают насилием.

Такова природа человека.

Престайн внезапно усмехнулся, рванувшись из поддерживающих его рук.

— Я должен был понять, когда прибыл, что революция не упустит своего шанса.

К нему сквозь толпу протиснулся Тодор Далрей, его правая, стискивающая меч, по локоть была в крови.

— Боб! Значит, они нашли тебя! Да, мы были заняты. Революция готовилась давно. Мне только осталось им сказать, что пришло время.

— Но все это?

Лицо охотника оскалилось, как у волка, но тут же его борода встопорщилась от хохота.

— Не стоит беспокоиться, Боб. Все идет под контролем.

Большая часть этих людей из твоего измерения. Дарганы более сильны в революции. Захват нашего каравана был ошибкой. Графиня..

— Да?

Далрей испытующе взглянул Престайну в глаза. Его собственное лицо было отстраненное, суровое, как в судный день.

— Она сбежала в другое измерение, — продолжал он. — О, они схватили и убили ее альтер эго…

— Альтер эго? Вы имеете в виду прекрасную молодую девушку с темными волосами и фиолетовыми глазами?

— Я знаю, что ты встретился с ней, Боб. И я уверен, что ты не поддался на ее чары. Да, они убили именно ту дьяволицу. Ее рабыни были слишком напуганы, но это было сделано. Нашлись такие, кто посчитал это за честь.

— Могу себе представить, — прошептал Престайн. Он подумал о девушке, которая с таким наслаждением купалась в ванне, которая пыталась соблазнить его, чтобы он работал на Монтиверчи. Она мертва. Но Графиня осталась жить. И Престайн подозревал, что она будет жить вечно.

— В один прекрасный день Графиня посеет то, что пожала.

— Далрей поднял меч, в то время как людской поток по слабел, то усиливался вокруг них. — Но до этого она может много что натворить. Это место должно быть очищено от оставшихся в живых хонши и тругов. Только тогда мы сможем начать строить наше будущее, и Даргай…

— Послушай, Тодор! — Престайн схватил Далрея за руку, когда он двинулся дальше. — Девушка — ты знаешь, Фрицци Апджон — над которой они работали здесь, что бы это ни значило… Ты или твои люди не видели ее? Это очень важно, Тодор!

— Девушка?..

— Вспомни о Дарне, Тодор! Да, это важно… Девушка!

Округлая фигура, покашливание и бульканье фляжки с вином подсказали Престайну, что подошел Ноджер, прежде чем он увидел его. Он икал и лыбился вокруг. Его меч тоже был весь в крови.

— Я убил эту змею Энрико, — отдуваясь, сказал он. — Но его братец Кино убежал в Большую Зелень. Но там он долго не протянет.

— Чтоб ему пусто было! — нахмурился Далрей, запустив пальцы в бороду. Он взмахнул мечом и выкрикнул приказ, направляя своих людей. — Мы должны поискать девушку Боба…

— Кино дурак. — Ноджер вытер губы и тут же сделал еще один большой глоток. Вино потекло у него по подбородку. — Он пытался торговаться с нами. Схватил какую-то девушку и пытался прикрыться ей. Разумеется, мы не стали его и слушать. Энрико отстреливался, но он еще худший стрелок, чем я, так что я сделал из него фарш. Но вот Кино…

— Девушка, — повторил Престайн и тут же все понял. Это могла быть только она. Ее имя, произнесенное Престайном, задержалось у него в памяти, а в критический момент сработали его мозги. — Кино держал Фрицци, — безэмоционально произнес он. — Именно она была той девушкой, с помощью которой он хотел поторговаться. Только так.

— Мне очень жаль, Боб. — Далрей сочувственно глядел на него. — Но он ушел в Капустное Поле…

— Цирус должен знать, — сказал один из людей Далрея, который, должно быть, давно пребывал здесь. Почти все вокруг них тут же ушли через туннели и лифты на открытый воздух, гоняться и разрывать на куски хонши. Тругов они стреляли издалека. В День Освобождения никто не хотел заниматься какими-то глупостями и упустить забаву убийств.

— Привести сюда Цируса! — крикнул Далрей. — Кто бы он ни был, — добавил он.

— Давайте найдем спокойный укромный уголок, — сказал Ноджер. — У меня возникло сильное желание посидеть и дать отдых старым усталым костям. — И он весьма артистично рыгнул. Однако, его фальстафианские замашки исчезали на время сражения. Он не притворялся, что сражается, он сражался. Они нашли маленькую комнату выходящую в зону, где начинался Большой Рост, отделенный от города ярдами толстого бетона. Мужчины и женщины приходили с докладом к Далрею, который, вместе со старейшинами и другими вождями, начал разбирать проблемы. Однако, Далрей был не король Клинтон. Цируса нашли, привели и поставили на трясущиеся колени.

Он пытался отшучиваться, пока кто-то не пнул его.

— Да, да, — забормотал он, когда ему задали вопрос, — я знаю, что он будет делать и куда пойдет. Энрико тоже…

— Энрико в последний раз видели, — заметил Ноджер, грызя кость, которую достал откуда-то, — когда он носил в кишках шесть дюймов стали.

Цирус слабо улыбнулся и позеленел еще больше.

— Говорил ли он тебе когда-нибудь, Цирус, что он прошел через узловую точку? — спросил Престайн.

— Нет, нет! Я не знаю, кто он такой. Некоторые говорят, что он сын Графини, другие, что он ее любовник. Но он может быть т кем-то другим, о чем я ничего не знаю. — Цирус весь трясся. — Мы никогда раньше не видели его.

— Поскольку ты знаешь, куда пошел Кино, Цирус, — сказал Далрей, проверяя острие своего меча, — ты не только расскажешь нам. Ты поведешь нас туда.

— Нет! Нет! — проквакал Цирус. — Я не пойду в Большой Рост! Пожалейте меня… Это невозможно…

— Если мог пройти Кино, о можем пройти и мы, и ты. Приготовься.

Престайн взглянул на Далрея. Даже более, чем прежде, он понял, что Далрей лишь притворяется грубым дикарем, чтобы привлекать к себе поменьше внимания. Должно было существовать общение между рабами и свободными людьми, хотя Престайн понятия не имел, как это происходило. Теперь же Далрей собирался идти в Капустное Поле и вовсе не трясся от этого. Затем Престайн поглядел на него внимательнее и был чрезвычайно восхищен и — что парадоксально — испуган. Он увидел, что хотя Далрей только что с боем прорвался из дождевого леса, он чувствует себя обязанным Престайну и готов выполнить долг по отношению к нему.

Ведомые Цирусом, они поднялись на лифте на вершину дерева собра. С его плоской крыши, где стоял наготове вертолет, раскрывался прекрасный вид на Большую Зелень. С ними пошел пилот-итальянец, крепкий смуглый человек с широкой улыбкой и отметками от кандалов на запястьях. Все глядели на зеленый ковер основной массы листвы, пока слушали Цируса.

— Графиня должна была иметь наготове свои альтер эго.

Кино знал это. Он подумал, что, захватив их, может сторговаться. Одну вы убили, но эта Апджон вместе с остальными была в резерве. Она…

— Что ты имеешь в виду? — воскликнул Престайн, охваченный ужасом. — Фрицци — альтер эго? Немедленно все объясни!

— Не могу! И никто не может! — Кино раболепствовал, ожидая взрыва. — Это темная история. Вроде историй о некромантии. Я не понимаю этого. Графиня прожила века, однако, она может появляться в облике молодой женщины. Я не знаю, как!

— Если Кино взял вертолет, мы найдем его. — Престайн повернулся к пилоту. — Вы с нами, Пьетро?

— Вы хотите найти этого дьявола. У меня к нему есть свой счет. ни загрузили в вертолет оружие и корзинку с продуктами — сразу открытую Престайном, — и взлетели. Кроме Пьетро, Престайна, Далрея и Цируса, на борту был также Ноджер. Гудел двигатель, они летели над великим лесом.

— Он полетит на северный конец. Там для него возможность спасения, — сказал Цирус, приняв свою судьбу.

— Возможность спасения?

— Запасы продуктов на всякий случай. Он может жить там, пока Графиня не придет за ним. Это одна причина, по которой он взял ее альтер эго. Без этих мистических существ она не может путешествовать по измерениям.

— Только найди этого дьявола, — угрюмо сказал Далрей. — И забудь о мистике. Мой меч разрешит эту проблему. Но Престайн, думая о Монтиверчи, не был в этом уверен. Летая над северным краем, они осматривали гигантские рукава леса и реку величиной с три Амазонки. И вскоре увидели вертолет Кино, стоящий на размером с площадку для гольфа платформе на вершине дерева собры. Они сразу же направились туда.

Они приземлились рядом с вертолетом Кино на плоскую крышу дерева-дома. Престайн схватил автоматическую винтовку и выскочил из вертолета, чувствуя внутри себя ледяной холод и одновременно обжигающий жар. Он не помнил, испытывал ли подобные чувства прежде. Не то, чтобы он любил Фрицци — ему казалась более привлекательной Марджи, — но чувствовал, что Кино кое-что должен ему и хотел расплатиться лично. Они ринулись вниз по лестнице — это дерево-дом внутри выглядело так же, как и другие — и услышали тут же оборвавшийся крик девушки. Престайн изо всех сил понесся вниз, Далрей и Пьетро следовали за ним по пятам. Ноджер тут же отстал. Они оказались на огражденной открытой площадке, где застыли, подняв бесполезное оружие. Их лица побледнели от представшей перед ними картины.

Кино лежал на полу с парашютной сумкой, полуоторванной от его спины. Фрицци скорчилась возле него, прикрытая лишь остатками великолепного цветастого белья. А над ними стоял труг, связывая ей руки и прижимая одной когтистой ногой Кино. Кино окаменел от страха и лишь пытался что-то бормотать на своем языке. Престайн не знал его, но как раз подоспевший Ноджер злобно оскалился.

— Наконец-то он получил свое, — сказал старейшина.

Престайн поднял винтовку и прицелился в труга.

— Осторожно, — предупредил его Пьетро. — Ты должен застрелить эту тварь с первого выстрела, потому что второго сделать не успеешь.

— Ты попадешь в девушку, — сказал Далрей.

— Фрицци! — крикнул Престайн. — Замри! Как только я открою огонь, падай на пол. Поняла?

Она подняла глаза и увидела его.

— Поняла. Только прицелься точно.

Престайн прицелился, но дрожь в руках мешала ему. Он стиснул зубы и поморгал, пытаясь успокоиться. Солнце палило. На лбу у него выступил пот. Он прицелился тругу в горло, намереваясь попасть в то место, где соединялись голова и грудь.

Его палец нажал спусковой крючок. Труг дико взревел и бросился в атаку.

Престайн открыл огонь, затем винтовку вырвали у него из рук, как игрушечное ружье у ребенка. Он тяжело упал на бок и ударился об пол. Труг ревел, как стадо взбесившихся слонов. Престайн услышал крик Далрея и дробную очередь автоматической винтовки. Он бросился к Фрицци, которая вскочила ему навстречу, и они столкнулись. Они вместе упали возле Кино. Его широкой, безумное лицо уставилось на них, но не злобно, а с циничной жестокостью прежнего Кино. Он истекал кровью. Престайн увидел, как его окровавленная рука, пошарив вокруг, крепко схватила парашют.

Фрицци цеплялась теперь за его ноги. Сквозь муть в глазах Престайн увидел, как труг бешено замолотил лапами и сбил с ног Ноджера. Пьетро стрелял очередями, окутанный пороховым дымом. Далрей поднял меч, приготовившись встретить противника…

— Так это ты! — воскликнула Фрицци. — Ты тоже попал в этот безумный мир!

— Да… Я расскажу тебе об этом потом… Сейчас я должен убить труга…

— Вот здесь я и была, — сказала Фрицци, держась за Престайна, как утопающая. — Кино привел меня снова сюда… где я оказалась после того, как выпала из самолета. Он неприятный человек.

— Ты… С тобой все в порядке, Фрицци?

— Конечно. Графиня следила за мной. Она бы не позволила, чтобы со мной что-нибудь случилось. — Она рассмеялась, но тут же замолчала. — Виолетту убили. Я видела это. Бедная Виолетта.

— Пойдем, Фрицци… Труг…

Пьетро стрелял, пока не закончился магазин. Труг смахнул его ударом когтистых лап. Глубокие, ужасающе алые глаза чудовища вращались в орбитах, все его тело было налито жизненной энергией. Далрей громко закричал, засмеялся и двинулся вперед, взмахнув мечом…

Престайн увидел все это. Он также увидел, как парашютная упряжь выскользнула из ослабевших рук Кино, увидел, как пол ушел у него из-под ног и царапнул его по груди. Он тщетно попытался ухватиться за перила, затем они с Фрицци стали падать в дождевой лес.

Дерево-дом удалялось от них, а снизу приближался зеленый ковер.

Фрицци цеплялась за его ноги. Она закричала, но ее крик был заглушен свистом обтекавшего их воздуха. Престайн почувствовал, что должен как-то выручить их из этого положения. Даже если они приземлятся удачно, то все равно не выживут без защиты в Большой Зелени. Он тоже закричал, когда почувствовал, что голову сжимает стальная полоса…

Над ними расстилалось голубое небо с белыми облачками, внизу лежала улыбающаяся земля, на юге виднелись пригороды Рима.

Тогда он рванул кольцо парашюта.

— Что ты скажешь, когда мы приземлимся? — крикнула снизу Фрицци.

Престайн рассмеялся. Он хохотал, беспомощно вися в постромках парашюта с цеплявшейся за его ноги Фрицци. Его не волновало, что они скажут. Полиция может задавать сколько угодно вопросов, но ничего не добьется. Во всяком случае, Дэйв Маклин и Марджи придут на помощь. Он снова увидит их. Каким-то образом Престайн чувствовал, что они живы, здоровы и ждут его.

И он также чувствовал со страстной искренностью, что Тодор Далрей тоже жив, с поднятым окровавленным мечом и мертвым тругом у его ног. От таких людей, как Маклин, Алек, Далрей и Ноджер нелегко отделаться. Свободные люди обычно застревают в глотке, не то, что автократы типа Борджиа, каких легко проглатывала Графиня ди Монтиверчи. Его не волновало, ждет ли она его внизу лично. Сияло солнце, здесь была Фрицци и была Марджи. И здесь был Рим.

Жизнь в этом измерении обещала быть прекрасной.

Телепортация?

Престайн никогда не слышал о ней.