Глава первая

Он лежал ничком, растянувшись на выступающей воздушной платформе, бледный, расслабленный, без сознания и беспомощный как младенец.

— Спихните его через край, — посоветовал Старый Хроник, ветеран Форейджеров. Его глаза с тяжелыми мешками беспокойно двигались, беспрестанно оглядывая ряды Форейджеров, его кожистая шея морщилась и растягивалась как гармоника.

— Ну… — произнес Торбурн, заколебавшись. Он впервые шел в качестве лидера Форейджеров, и бремя ответственности упало на него в качестве нежелательного сюрприза. Сейчас он качал своей массивной головой, пытаясь думать и планировать, осознавая присутствие шестерых, за которых он отвечал, и стараясь не показать неуверенности, которую он ощущал. Он попытался получить поддержку от других, но его глаза все время двигались: вверх и вниз, влево и вправо, ища, высматривая и оценивая. Форейджер во время экспедиции очень редко смотрел на своих товарищей.

Старый Хроник хохотнул, щелкнул зубами, в его глазах вспыхивало раздражение. — Чего ты боишься, Торбурн? Он не бросится на тебя.

Остальные пятеро — трое мужчин и две девушки — кивнули и рассмеялись остроте. В этом была правда. Старый Хроник, возможно, был слишком стар, чтобы возглавить группу Форейджеров, но он долго прожил, занимаясь делом, которое довольно быстро приносило смерть. И сейчас они понимали мудрость его слов. И все время их глаза двигались, двигались, двигались.

Торбурн указал своим мозолистым пальцем на странную блестящую машину, неподвижно и безмолвно лежавшую рядом с такой же неподвижной фигурой на холодном мраморе.

— А что делать с этим?

Джулия, крупная и гибкая блондинка с тонкими членами, заглянула через край платформы, ее маскировочный плащ трепетал на ветру. Она гибко обернулась, бегло взглянула на остальных и вопросительно посмотрела на Старого Хроника.

— Давай, — сказал тот, задыхаясь на свежем воздухе.

Торбурн сказал: — Подождите-ка… — и замолчал. Его постоянно блуждающий взгляд обратился на внешнее небо, ослепительное бело-голубое сияние где-то вдали. Примерно в миле через бетонную пустыню поднимались другие здания, цветные скалы из металла, камня и пластика. В ярком свете ему ясно было видно каждую деталь. И все же очертания из-за расстояния были голубоватым туманом, мягкая дымка приглушала цвета и детали, и видимое казалось расплывчатым. — Я не знаю…

Мраморная воздушная платформа внезапно задрожала в слабой, едва ощутимой вибрации. Форейджеры немедленно среагировали. Четверо мужчин и две женщины более плотно завернулись в свои маскировочные плащи и торопливо бросились в тень здания, возвышавшегося на двести футов над ними.

Торбурн колебался. Новая опасность не рассеяла и не распутала возникшего замешательства, остановившего этого человека. Наконец ему показалось, что он знает, что должен сделать. Он без усилий поднял неподвижно лежавшего человека, придавленного своей странной машиной, перекинул его через плечо и последовал за своими товарищами широким уверенным шагом хорошо тренированного атлета. Он достиг спасительной тени здания, когда Демон ступил на балкон.

На незнакомце не было маскировочного плаща, а странный материал, из которого была сделана его одежда, приведшая в такое замешательство Форейджеров, не давала ключа к разгадке его происхождения, но ее цвет, тускло-коричневый и зеленовато-серый, достаточно хорошо смешивался с тенью, чтобы скрыть его от огромных, но рассеянных глаз Демона.

Замерев в нескольких ярдах от неподвижных товарищей, Торбурн смотрел, как Демон вышел на солнце. Его обдало ветром, когда мимо пронеслась одна гигантская нога. Он с благодарностью отметил, что на этот раз плащ Джулии плотно облегал ее, не хлопая предательски. Шум от спуска чудовищных ног вызывал колебания в многофутовой толще мрамора. Стремительная стена ярко-малинового цвета, проносящаяся мимо, казавшаяся бесконечной, скользящая по полу с ужасным скрежетом, мучительно отдававшимся в барабанных перепонках. Даже воздух дрожал, когда проходил Демон.

Торбурн не поднимал глаз, не шевелился, стоял застывший и съежившийся, сдерживая панику, пытаясь побороть многовековой страх перед Демонами, преследовавший человечество с самого начала.

— Бум-м, бум-м, бум-м, — стучали шаги Демона. При каждом гигантском ударе звук раздирал барабанные перепонки Торбурна. Когда эта пульсирующая ярко-малинового лавина прошла, и он смог осторожно приоткрыть глаза, защищенные капюшоном, он увидел белое напряженное, полное паники лицо Ханей: ее неподвижная поза красноречиво говорила скорее о глубоком первобытном страхе, а не преднамеренном и уравновешенном спокойствии.

Он немного поежился. Ханей была молода, это был ее второй выход; ему следовало бы быть рядом с ней. Но этот чужак, так безвольно обвисший у него на руках, отнимал его основное внимание. Он не мог объяснить свой поступок. Правила поведения были столь тверды, что не могло быть никаких разночтений, и прежде всего Форейджер должен был заботиться о своих товарищах. Если бы Демон вдруг заметил мужчину или женщину, все могло бы закончиться весьма печально.

При этой мысли Торбурн скосил глаза на Демона. Громадный, подавляюще огромный Демон вышел на воздушную платформу и облокотился на баллюстраду, возвышавшуюся на восемьдесят футов. За углом сверкнула вспышка, раздался приглушенный звук разрыва.

Медленно поднялась темная нога, вздымаясь как черное брюхо грозовой тучи, влекомой грозной силой. Странная блестящая машина чужака исчезла с края платформы. Она должна была пролететь через три тысячи футов пустоты, прежде чем разбилась внизу на земле на бесформенные обломки. Демон фыркнул, и это прозвучало как взрыв, захватывающий, напирающий ураган звука, перед которым все, что было раньше, показалось мелким. Торбурн стиснул зубы и ждал, когда пройдет этот шквал. Осмотревшись вокруг быстрым, стремительным, все охватывающим и фиксирующим взглядом Форейджера, Торбурн убедился, что Демон не смотрит в их сторону, подал своим товарищам сигнал к отступлению и в один момент перескочил из тени архитрава в тень ближайшей стены. Остальные присоединились к нему. Шестеро молниеносно двигающихся и неподвижно застывающих людей один за другим скрылись в тени под карнизом в пятнадцать футов высотой.

По властному жесту лидера Симс и Валлас, оба молодые и подвижные, сообразительные, гибкие, двинулись вперед параллельно трещине, где деревянный карниз не полностью совпадал с мощеным полом. Так же, как необходимо следить за Демонами, ревущими и тяжело шагающими наверху снаружи, Форейджер должен также замечать любую темную трещину и щель, каждую расщелину и угол в своем собственном мире.

В конце группы шел Кардон, который был намного старше Симса и Валласа и немного старше Торбурна. Яростный, темноглазый, чернобровый парень, известный вспыльчивым характером, казалось, постоянно ходящий согнув шею и откинув голову назад. Его глаза все время осматривали путь, которым они пришли. Вся группа зависела от замыкающего.

Теперь, когда Демон остался позади, к лицу Ханей вновь вернулись краски, когда она озиралась вокруг, ее темные глаза блестели так же ярко и разумно, как и у остальных. Она просунула руку под плащ и прикоснулась к теплому металлу переговорного устройства, укрепленного у нее на спине. Это прикосновение придало ей уверенности. Ее должность радиосвязного в этой экспедиции придавала ей значительность, по крайней мере, в ее собственных глазах, это было дело, которому она могла посвятить все свое внимание и попытаться, хотя и с незначительными успехами, побороть тот яростный первородный страх, возникающий в присутствии устрашающего Демона во плоти.

Джулия сказала:

— Стоп! Здесь проход, по которому мы пробирались ползком. Тут балка во всю длину в футе от пола. Все вниз.

— Сначала вы, Симс, Валлас, — приказал Торбурн, чтобы показать, кто ведет отряд. Джулия, оператор радара, пыталась превзойти саму себя. — Когда вы удостоверитесь, что все в порядке, мы последуем за вами. Джулия, ты и Старый Хроник, вы поможете мне с чужаком. — Торбурн положил бесчувственное тело на пол в футе от балки и смотрел, как Джулия проверяет показания своих приборов. Она почувствовала его вопросительный взгляд.

— Все то же, — Джулия начала фразу почти с вызовом.

— Ничуть не изменилось пока — балка все еще достаточно высоко. Но когда это меняется? Нашим предкам не надо было беспокоиться из-за двигающихся балок…

— Но нам нужно, — сказал Торбурн, обрывая ее. — Пойдем, вон сигнал от Симса.

Джулия взглянула на него, и ее взгляд красноречиво говорил: — Ну и проваливай! — Затем она послушно распласталась — что было непросто с ее фигурой — и протиснулась вперед. Толкая и вытягивая, они втроем протолкнули чужака под балкой. Почему он возится с этим человеком? Торбурн и сам не знал полностью ответа на это, но ясно понял, что ответ частично связан со взглядом Джулии. Ханей пробиралась испуганно, но довольно ловко, для ее гибкой фигуры это было просто, а затем последовал Кардон, бросив последний долгий взгляд назад.

Внутри они прошли по краю мощеной площадки и увидели свою цель — площадку лестницы, окруженную перилами, отдаленную и зияющую, в трехстах футах от них. Им потребовалось время, чтобы осмотреть скрытый тенью карниз, проверяя каждую мелочь, а затем они преодолели его в одном направленном броске, после чего неподвижно застыли.

— Это маленький дом, — сказал Торбурн обеспокоенно.

— И бедный. Я удивлен, что у Демонов вообще есть здесь движущаяся балка. И штаб-квартира совершенно неправильно информировала. Ни грамма стали здесь нет, — закончил он с многовековым сарказмом Форейджера по отношению к своему командованию.

Симс и Валлас, будучи моложе, машинально похлопали по своим пустым рюкзакам. — Сталь тяжело весит, — сказал Симс. — Без нее легче бежать, добавил Валлас.

Оба улыбнулись, как будто изрекли что-то мудрое. Старый Хроник хмыкнул над ними, щелкнув зубами. — Мы живем в бедной империи, ребята. Любая частичка всего, чего бы то ни было, может оказаться полезной. Не радуйтесь пустым рюкзакам.

Немного раскаиваясь, Симс и Валлас двинулись к началу лестницы. Здесь Торбурн проверил батареи, как того требовали правила. На этот раз это была простая формальность, он знал, что они использовали свои антигравы только один раз на пути сюда, чтобы подняться по лестнице, по которой они сейчас должны будут спуститься. — Хорошо, — сказал он, более крепко перехватив чужака, лежащего через плечо. — Ханей, ты самая легкая, помоги мне с ним.

Вообще-то, помощь при спуске с такой ношей на антиграве не была необходима — они могли безопасно опускаться с рюкзаком весом в триста фунтов — но он чувствовал потребность отдавать приказы. Эта экспедиция не принесла тех результатов, на какие он рассчитывал. А Старый Хроник, почти отрешившись от того, что должен делать настоящий Форейджер, все следил за ним, хмыкая и бормоча что-то про себя. Пора поставить старого дурака на место!

Семеро Форейджеров и бесчувственный пришелец падали вниз, стремительно пролетая мимо этажей, и даже этот долгий спуск не мог дать им исчерпывающего представления о том, как выглядит это место. Оно было слишком большим, чтобы понять, что оно представляет собой в целом. Дом — они знали это по тщательным архитектурным изображениям их ведущих географов — представлялся им как огромное число отдельных местечек — темный угол, освещенный дверной проем, площадка, долгий спуск вниз на антигравах, удобная дыра, целая серия удобных щелей, куда они могли юркнуть в тот момент, когда фырканье, толчки и вибрации пола предупредят их о приближении Демона.

Охватить взглядом всю панораму было невозможно. Только если смотреть со стороны — предпочтительно с возвышения — и смотреть вдаль, можно понять, что мир представлял собой серию зданий. Не так много людей имели возможность видеть это, и еще меньше из них действительно поняли, как это только недавно понял Торбурн, что из себя в действительности представляет мир.

Человек проживал свою жизнь, делая свое дело, внизу; только Форейджеры и Охотники имели шанс видеть Демона, а многие мужчины и женщины рождались, жили и умирали, ни разу не увидев и не услышав Демона. Торбурн знал, что он счастлив не быть одним из них, но цена этого была очень высока.

Группа опустилась в тени нижней ступеньки. Осмотрелись, замерли, а затем кинулись к щели под входной дверью в пятьсот футов высотой. Неясная и туманная возвышалась эта дверь, и свет Внешнего Неба просвечивал сквозь огромные пространства цветного стекла. Казалось, все спокойно. Они пробрались через щель, где дерево и плитка не соприкасались плотно, спотыкаясь в слабом отраженном свете. Человек мог видеть почти в полной темноте, только бы хватило света, чтобы ответить на удары из-за углов и выступов. Теперь Торбурн приказал им включать лампы попеременно, так чтобы на двоих светил один фонарь. Он хотел доставить этого бесчувственного чужака домой. Ответственность, которую он так поспешно взвалил на себя, теперь давила на него, к тому же он был расстроен тем, что экспедиция не удалась. В штаб-квартире наверняка наговорят неприятностей по этому поводу.

Свет Внешнего Неба был сегодня не ярок, и Форейджеры не надевали темных очков, хотя обычно им приходилось это делать. И даже при этом было облегчением возвращаться из абсолютной обнаженности внешнего мира в безопасные каналы знакомого мира людей.

— Держитесь ближе, — сказал Торбурн. Этого приказа не требовалось, но в нем все еще была потребность командовать. Он был выбран лидером, и, как лидер, он принял решение принести с собой этого чужака. Он хотел, чтобы остальные знали и помнили, что он был лидером.

До этого не представлялось случая, чтобы осмотреть незнакомца. Бледный он лежал и слабо дышал — бесчувственный груз на плече Торбурна. Старый Хроник высказал мысль, которая мучила Торбурна.

— Он не один из нас, — сказал Старый Хроник, подсасывая зуб так, что его челюсти постукивали. — Он враг, это наверняка. Что ты собираешься делать, когда он проснется, Торбурн?

Торбурн, в общем-то, не думал об этом. Он ответил наобум. — Возможно, он враг, — сказал он медленно, проходя по темным каналам. — А возможно… возможно, что и нет. Но он человек. Я не мог оставить его, чтобы Демон наткнулся на него и сбросил через край.

— Ты дурак, Торбурн, — сказал Старый Хроник по праву своего возраста.

К удивлению, Джулия повернулась к старику.

— Попридержи язык, Старый Хроник. Торбурн лидер. Помни это.

Торбурн в задумчивости даже не взглянул на Джулию. Он чувствовал в себе странную пустоту, и, отказавшись вначале поверить в то, что это было на самом деле, принял ее за слабость.

— Приближается пропускной пункт, — сообщил Валлас. Их приветствовал слабый голубой свет. Они прошли рисуясь, с важным видом, как и все Форейджеры вели себя дома, их глаза все шарили и шарили вокруг. Часовой в стальном шлеме опустил свое ружье. Он поприветствовал Торбурна. Сержант за ним нажал на рычаг, и шлагбаум поднялся.

— Привет, — сказал сержант, громкоголосый, грузный мужчина, казавшийся огромным в своих доспехах. — Что это у тебя там?

— Чужак. — Торбурн был краток с солдатом. — Мы доставим его в штаб-квартиру Форейджеров.

Этого хватило, чтобы болтливый сержант замолчал.

Вскоре Торбурн смог опустить свою ношу на диван в прихожей Форейджеров. Он не чувствовал напряжения, когда нес человека, но, опустив его, он почувствовал, как с его плеч упал груз, груз, который отнюдь не был чисто физическим. Уилкинс подошел и остановился, задумчиво глядя на диван.

— Рассказывай, — сказал Уилкинс мягко.

Торбурн сглотнул. Уилкинс, будучи Форейджером, был Контролером. А Контролеры управляли всей жизнью, всем, во что они считали необходимым вмешаться. Контролеры говорили не так, как низшие классы, думали не так, как они. Контролеры представляли собой достижение человечества, смущавшее и, однако, вполне принимавшееся людьми в положении Торбурна. Торбурн ответил Уилкинсу, наблюдая украдкой за аскетичным лицом и тонкими руками Контролера, замечая легкую складку, собирающуюся между этими аристократическими глазами, глядя на складки вокруг рта.

— Я понимаю. Что ж, нам, наверное, лучше написать рапорт.

— Когда он придет в себя, я поговорю с ним. — Уилкинс заметил, конечно, пустые рюкзаки, как только отряд вошел. — Пусто, Торбурн? Если это все, на что ты способен, нам придется еще раз подумать о твоем лидерстве.

— Но, сэр…

— Хватит об этом. Продиктуй свой рапорт писцу.

Уилкинс отвернулся. Вскрик Ханей заставил его вновь обернуться. Предчувствие дурного, легкое беспокойство омрачили его аристократическое лицо.

— Посмотрите! — сказала Ханей, вне себя. — Чужак! Он приходит в себя!

Торбурн склонился над фигурой в зеленом одеянии. Голубоватые губы слабо двигались; веки колебались как занавеси на ветру. Рот приоткрылся, горло дернулось. Слова словно рождались с трудом.

— Стэд, — сказал незнакомец и повторил вновь с отчаянной энергией. И весь невообразимый всплеск энергии вылился в одно бессмысленное слово. — Стэд…

Они стояли и смотрели на него, лежащего, бледного, теперь уже в сознании. Но этого сознания у него было не более, чем у новорожденного младенца.

 

Глава вторая

Но он и вправду ребенок! — Амнезия, моя дорогая, — сказал Саймон, потирая тонкими пальцами свой подбородок. — Все исчезло. Все. И это странно. Человек обычно помнит язык, привычки, общую информацию. Обычно он забывает только свою личную историю.

— Его мозг просто не работает. — Делла поднесла один тонкий палец к губам, мысленно исправляя это плоское заявление. — Я имею в виду высшее сознание его мозга не работает. Таламус, контролирующий рефлексы, в порядке. Он крепкий парень, не так ли?

Она обернулась под лампами в пустой аскетической комнате, где стоял единственный стол и стул, и уставилась на чужака, который лежал на столе, обнаженный и угрюмый. Повязка у него на голове белым пятном выделялась на его темной коже. Его широко раскрытые бледно-голубые глаза смотрели в потолок без всякой искры знания, без признаков ума, без всякого проблеска сознания.

Чужак лежал здесь на столе; с первого взгляда было ясно, что это лежит крепкий, способный, безжалостный, упрямый человек, в то же время обладающий отзывчивостью и юмором. Его лицо, сейчас расслабленное и открытое, было хорошо сложено, нос был с благородной горбинкой, губы большие и узкие, подбородок упрямый, однако мягкий — сильное лицо, лицо, привыкшее справляться с людьми и ситуациями и подчинять их воле мозга, управлявшего этой головой и телом. Однако сейчас эта эффективная человеческая машина не была наделена ни умом, ни самосознанием.

— Просто ребенок, — сказала Делла, один уголок ее рта слегка кривился в усмешке, которую не совсем одобрил бы Саймон, она знала. — Как ты назвал его?

— Стэд, — сказал Саймон. Он взглянул на своего ассистента, грозную и прекрасную Деллу, с варварски коротко обрезанными рыжими завитками, которые никто пока не видел потемневшими, с высокой и гибкой фигурой, которая будоражила мужчин с неожиданной дикой силой. Саймон взглянул на нее, вздохнул, и, как уже было тысячу раз, подумал о том, что хотел бы стать на двадцать лет моложе.

— Стэд, — повторил он. — Это было первое слово, которое он сказал, когда пришел в сознание. Первое и единственное слово.

— Стэд. Что ж, оно ничего не значит ни на одном языке, который я знаю. Это может быть его имя. — Делла замолчала. Затем она сказала:

— Рапорт, который ты мне передал, показался мне довольно путаным. Я бы хотела сама встретиться с лидером Форейджеров Торбурном, если ты не против. Если бы мы знали, что именно случилось с чужаком, со Стэдом, до того, как он потерял сознание, у нас, возможно, был бы ключ к его памяти.

— Он, вероятнее всего, был в опасности. Так что это слово может быть криком о помощи, предупреждением его товарищам.

— По-моему, в рапорте указано, что он был один.

— Это так. — Саймон повернулся, когда расслабленная фигура на столе издала низкий булькающий всхлип. — Но прежде чем строить дальнейшие догадки, Делла, я бы хотел, чтобы ты осмотрела вещицы, найденные при нем. Они представляют крайне исключительную коллекцию. А, он снова собирается плакать.

Направляясь к двери, Делла сказала с улыбкой, от которой у нее на щеках появились ямочки:

— Все дети плачут. По крайней мере, так мне говорили.

Саймон не мог смотреть, как она выходит из комнаты. Его прошедшая юность яростно вопила о том, что безжалостный ход времени непоправимо разделил их. Затем, с видимым усилием, отразившемся на его костлявом теле и тощей фигуре, он выкинул из головы Деллу и повернулся к мужчине-ребенку на столе.

Лицо Стэда сморщилось. Его глаза закрылись, а веки вздулись. Его рот открылся. — Уау! — произнес Стэд.

— Флора, — позвал Саймон. Он внезапно почувствовал себя одиноким здесь, с этим плачущим ребенком. Мгновенное чувство отчаянной необходимости выяснить, почему плачет ребенок, и прекратить это каким-то подходящим образом наполнило его тревогой.

— Да, сэр, — ворвалась Флора, широкая, улыбающаяся, успокаивающая; ее обтягивающий белый передник шелестел при каждом вздохе. — Не беспокойтесь о нем, Контролер Саймон, сэр. Я скоро покормлю его. Тогда с ним все будет в порядке. — Она усмехнулась. — Хорошо еще мне не придется заставлять его срыгнуть. Представьте, как я похлопываю его по спинке.

Саймон оставил ее возиться с бутылкой, стаканом и трубочкой для кормления, не обращая внимания на ее шутку. Проблему этого чужака свалили на него, и как ученый он с жаром стремился разрешить ее, но как холостяка все эти детские тайны пугали и смущали его и даже вызывали легкое отвращение. Он не женился, так как не нашел, как он считал, подходящей женщины, а сейчас, когда Делла пришла работать его ассистенткой, было уже слишком поздно.

В соседней комнате, где на рабочем столе была разложена одежда чужака, Делла рассматривала странную цельную верхнюю одежду Стэда.

— Практично, — сказала она, вертя в руках зеленовато-серый легко скользящий материал. — Никаких пуговиц, только эта хитрая маленькая скользящая штучка, которая раскрывает его от шеи до лодыжек. Кому-то пришлось немало подумать, чтобы изобрести это.

Нижняя одежда человека лежала аккуратной стопкой в стороне: белая, гигиенично чистая, и, опять же, сделанная из какого-то материала, который был ей не знаком. Видно было, что это мужское нижнее белье. Она быстро бросила эти вещи назад. Она прикасалась к ним только кончиками своих тонких изящных пальцев.

На нем, очевидно, не было шлема. По крайней мере, сюда его не доставили. И, по-видимому, на нем не было никаких доспехов. Делле это показалось странным. По работе она сталкивалась с Форейджерами, крепкими, грубоватыми мужчинами и женщинами с атлетическими телами, жесткими инстинктами и невероятно гибким умом, и она знала, что ни один человек не рискнет выйти наружу без всех возможных предохранительных средств. Даже здесь, внутри лабиринта, предосторожности были иногда необходимы.

Электрический свет падал прямо на ручное оружие. Кто-то примотал курок проволокой, чтобы его нельзя было нажать. К нему была привязана табличка: Опасно. Не трогать без разрешения.

Но что интересно, не было никакого указания на то, кто должен дать это разрешение. Делла вновь приложила один палец к губам, а другим слегка пошевелила пистолет.

Он не казался тяжелым. Остроконечный приклад, курок и предохранитель, барабан, тонкое в части дула и заметно утолщающееся в районе квадратного магазина. Она решила, что это должен быть магазин, хотя не могла увидеть, как он открывается. Что ж, Тони или кому-нибудь еще в отделе физики придется этим заняться.

Кроме этого еще было приспособление для письма, блокнот с чистыми листами, наручные часы без колесика для завода, коробка с необычайно тонкой и прочной папиросной бумагой, кожаный бумажник из ненастоящей кожи, содержащий бумаги и маленькие книжечки, заполненные строчка за строчкой невероятно аккуратными печатными буквами на языке, который ничего не говорил для Деллы. В маленьком прозрачном футлярчике была фотография Стэда. Эта фотография мало чем отличалась от других когда-либо виденных Деллой фотографий симпатичного молодого мужчины, неулыбающиеся спокойные серо-голубые глаза застыли во внимательном серьезном взгляде. И в этом, конечно, было одно отличие. Так как эта фотография, если это была фотография, была цветной. И эти цвета не были нанесены фотографической водной краской, а светились и блестели прямо с самой бумаги.

— Где-то, — сказала Делла про себя, — где-то на земле есть империя или федерация, намного опередившая нас.

Эта мысль ей не понравилась. Как и любая молодая женщина с научным образованием, она гордилась своей Империей Аркон, веря в свою психологическую работу, только частично веря в рассказы о Демонах. Более того, она осознавала высшую судьбу человечества, которая может окончиться где угодно или, по крайней мере, вдали от этих стен, в которых заключена человеческая раса сейчас.

Среди вещей лежал кусочек бумаги, ярко-розовый, с печатным текстом, глубоко вдавленным в толстую бумагу. Делла сразу же узнала его. Такие приходные квитанции она много раз заполняла, когда конфисковала какие-нибудь предметы у рабочего, или у церковника, или Форейджера, или Солдата; она перевернула его одним ноготком и увидела, что он подписан Шардилоу.

— Забавно, — пробормотала она. — Если он забрал то устройство, которое они считают антигравом, то почему он не забрал пистолет? Я бы думала, что это более важно. А это что? — Она обратилась к последнему оставшемуся на столе предмету.

Это была маленькая коробочка, сделанная из незнакомого материала, как и приклад оружия, с тонкой, но узнаваемой антенной, выдвигающейся из одного угла. В центре был установлен наборный диск, помеченный какими-то странными иероглифами, и пара переключателей, которые только служили для управления. Один конец коробки был обломан, и было видно мириады тоненьких проводков и блестящих точек. Делла никогда не имела дела с радио. Но она знала, заранее испытывая легкое неудовольствие, что Бэлль скоро придет, чтобы забрать радио.

Ее приятно пощекотало маленькое тайное удовлетворение от того, что Бэлль тоже будет в шоке, когда она попытается проникнуть в эту тайну. Это радио, а также одежда без пуговиц, оружие, письмена и отсутствующий здесь антиграв ставили проблемы, решить которые ученые Аркона вряд ли были достаточно готовы.

Она быстрым решительным движением отвернулась от стола. Это, в конце концов, были просто вещи, внешние символы цивилизации. Ее работа была гораздо более сложной, волнующей и важной: пробраться в мозг этого странного человека, раскрыть все подробности его жизни и пробраться сквозь его мозг до самой сути его существа. Если она узнает это, остальное последует неизбежно.

Так она думала.

К несчастью, незнакомец получил жестокое ранение в голову, удар, который вышиб из него всю память и оставил его таким же восприимчивым к впечатлениям и таким же помнящим о прошлом, как новорожденный. Лицо Деллы напряглось и бессознательно сложилось в торжественную маску.

— Я научу его, — сказала она мягко. — Я доберусь до него, покажу ему, кто он и что он, а затем я сдвину эту новую сущность и вытащу его старую личность, его настоящую сущность из его поврежденного черепа, вытащу ее на свет и буду знать!

Дверь открылась. Делла повернулась с виноватым видом, как будто ее поймали на воровстве. Там стояла и подсмеивалась над ней Бэлль, ее каштановые локоны спадали на ее миниатюрное мальчишеское лицо, ее нос был вызывающе вздернут, ее веселые глаза блестели от сознания того, что она ступила в священные пределы лаборатории Деллы.

— Привет, Делла, дорогая, — сказала Бэлль, двигаясь вперед с распростертыми руками. — У тебя такой важный вид!

— Правда? Я бы сказала, что ты выглядишь так, как будто только что кувыркалась где-то в углу.

— А представь, если бы это так и было? Разве не смешно?

— Для тех, кому это нравится. — Делла взяла Бэлль за руки, ощущая их теплоту, зная, что Бэлль сейчас ощущает прохладное спокойствие ее собственных рук.

— Что ж, мне это нравится. Ну, где наш чужак?

— В соседней комнате. Саймон все еще проводит предварительное обследование.

— Правда, что он совершенно ничего не помнит?

— Совершенно верно.

— Дорогая, как это чудесно! Он сможет встретиться со мной — с нами — без всяких предварительных осложнений.

— Но Бэлль, дорогая, я не знала, что ты боишься конкуренции.

— Я думала о тебе, дорогая.

— Ты пришла за радио? Вот оно здесь.

Делла вся кипела, но продолжала широко улыбаться, пока Бэлль шла к столу. Эти бодрые, яростные, оскорбительные перепалки ничего не значили для Бэлль, но Делла иногда воспринимала все сказанное всерьез. А Бэлль может иногда так действовать на нервы.

Делла была выше Бэлль на целую голову, и пока еще Бэлль не употребила свое самое убийственное замечание в мире, где женщины в основном одного роста с Бэлль. Делла внутренне содрогнулась в ожидании неизбежного.

Бэлль взглянула на радио чужака. Она наклонилась поближе, и морщинка свела ее красивые брови. Она взглянула на Деллу и облизала кончиком языка свои чудесные губы. Делла возликовала, увидев это.

Слова «Бэлль» и «прекрасная» были каким-то образом связаны, и рассудком было абсолютно невозможно их разделить. Бэлль сказала медленно:

— Да, это что-то типа радио. Но никаких ламп. И вообще — что это за шарики? А некоторые проводки подсоединяются к направляющим цепям, напечатанным на… Или они представляют собой сплошные прозрачные блоки? В этом сложно будет разобраться.

— Ну, уж ты в этом разберешься, — сладко сказала Делла. — Один день делов.

— Спасибо за то, что ты так хорошо обо мне думаешь, Делла, дорогая. Бэлль взяла радио и выпрямилась, поглаживая его и глядя прямо на Деллу. — Ну да ты всегда была великой девчонкой…

Делла внутри аж вся перевернулась от того, как Бэлль сделала это на этот раз. Но крепко прилепленная улыбка не сползла с ее лица; кнопки ее самоконтроля были нажаты.

Вошел Саймон, сломав напряжение момента.

— Привет, Бэлль! Пришла за своей частью добычи?

— Да, Саймон. Если ты сталкивался когда-либо с подобной штуковиной, добро пожаловать.

— Этот чужак поставил перед нами столько проблем. Не хочешь взглянуть на него?

— Только попробуйте не пустить меня!

— Я не думаю, — сказал Саймон в своей сухой, осторожной манере, — что это кому-нибудь удастся.

Они все прошли через смежную дверь. Флора вытерла стол, где были остатки пищи чужака, и, улыбнувшись Бэлль, взяла мужские плавки и стала старательно натягивать их на Стэда. Бэлль стояла, внимательно наблюдая, и ее грудь вздымалась немного чаще, чем во время шутливой перебранки с Деллой.

— Но, — сказала Бэлль, — он такой мужественный.

По какой-то нелепой, но жизненно важной причине Делла не отреагировала на это. Ей почему-то казалось непристойным ругаться с Бэлль в присутствии этого человека, хотя и бесчувственного, когда он об этом не знает. Сейчас он спал.

Когда он проснется, она, возможно, забудет этот моментальный приступ внутреннего конфликта и понимания.

— Ты взяла свое радио, — сказала она резко. — Нас с Саймоном ждет работа, настоящая работа.

— Шариться в чужих мозгах, и это ты называешь работой. Попробовала бы ты поддерживать беспроволочную связь при всей той бесконечной новой какофонии звуков, заполняющих сейчас эфир, ты бы поняла, что именно это и есть настоящая работа.

Саймон, готовый вступить в дискуссию по поводу помех, в недавнем времени начавшихся в эфире, сказал:

— Но некоторые волны свободны от них, и это может значить…

— Мы не будем задерживать Бэлль, — перебила Делла, подталкивая маленькую девушку к двери изящным сдержанным жестом руки. — Она ведь так занята.

— Я уже иду, Делла, дорогая. Буду рада вновь встретиться с тобой. — И Бэлль, послав поцелуй Саймону, вышла.

— Кошка, — сказала Делла.

Саймон взглянул на нее, нахмурился, улыбнулся, положил руки ей на плечо. Профессиональным взглядом он видел, в чем тут дело. — Ах, Делла. Давай начнем записывать реакции Стэда прямо сейчас. Мы можем научить его тому, что мы хотим, чтоб он знал, но только он сможет рассказать нам то, что хотим знать мы.

Делла легко ответила.

— Хорошо, Саймон. Я сейчас открою новый журнал. — Она взглянула на спящего Стэда, которого Флора закрыла теперь ярко алым покрывалом. — Нам лучше положить его на нормальную кровать. И мне потребуется куча детских игрушек, обучающих блоков, целый набор разных штучек. Он будет трудным учеником, я чувствую это.

— Но ты обучишь его, Делла.

— Я обучу его, все будет в порядке. Конечно, я дам ему образование, получаемое детьми Контролеров. Возможно, Саймон, он не Контролер. Возможно, он Форейджер или Охотник, а может быть, Солдат.

— Это не имеет значения. Мы хотим знать, кто он такой, и все, что мы можем ему дать, чтобы он мог вспомнить, будет полезно. Ты загрузишь его, Делла, до тех пор, пока его не прорвет.

— Я обучу его, — повторила Делла. Ее тонкий палец прикоснулся к красным как вишни губам, и на них снова расцвела легкая тайная улыбка. «Конечно же, он влюбится в меня во время этого процесса. Я надеюсь, что это будет для него не слишком болезненно».

 

Глава третья

Развитие интеллекта в человеческом ребенке не является постоянным движением вверх; когда понимание, знания и навыки накапливаются, они взаимодействуют и заставляют природный интеллект толчками и порывами вырываться наружу. Иногда, когда в блоках информации появляются противоречия, способности ребенка ослабевают; его называют тупым, и варварские наказания в грубых руках могут принести много вреда. — Саймон наклонился вперед, его морщинистое лицо было серьезно под спокойным взглядом Стэда. — Но физически ты не ребенок; твой мозг уже развит. Клетки, синапсы и общая структура, необходимая для запоминания и понимания на более высоком уровне, чем просто автоматические рефлексы, уже существуют.

Делла кивнула, переворачивая страницу на новую алгебраическую задачу.

— Стэд, Саймон говорит, что ты учишься так быстро, потому что у тебя есть для этого прекрасное оборудование. Но твой процесс обучения по-прежнему подвержен воздействию новых факторов.

— Так это потому я был так глуп вчера?

— Да, и именно поэтому ты так умен сегодня, а завтра, возможно, снова станешь глупым. В твоем случае эти циклы более быстры и резко изменяются просто из-за того, что ты взрослый. Мы до упора накачивали тебя информацией за прошедшие шестьдесят дней, и ты сейчас по образованию на уровне Охотников и Солдат.

— Но я уверен, что могу продолжать дальше, — Стэд говорил медленно, с изысканным акцентом Контролера, так как именно этому языку его учили. — Мир огромен и чудесен, и так же, как я чувствую себя в долгу перед вами, мне необходимо идти и узнать больше, найти место для себя в этом мире — возможно, выяснить, кем я был.

— Я не думаю, чтобы ты был Форейджером, — сказала Делла.

— Почему же нет, Делла? — Стэд прекратил попытки не смотреть на эту девушку с короткими рыжими завитками, с лицом, которое мерещилось ему даже во сне, и с фигурой, которая сводила его с ума каким-то непонятным образом. Она была женщиной, а он был мужчиной; пока это было все, что он понимал. Честно говоря, он не мог понять, почему существуют два вида человеческих существ. Он чувствовал досаду от того, что эволюция, о которой говорил Саймон, не дошла до того, чтобы сохранить только один тип человеческих существ — мужчин, как он и Саймон. Он ладил с мужчинами. По какой-то странной и, возможно, абсурдной детской причине, он чувствовал себя неудобно в присутствии женщин, и особенно Деллы.

— Я не думаю, что ты был Форейджером, Стэд, потому что ты довольно большой. Охотники и Форейджеры обычно некрупные мужчины и женщины, говоря относительно. Я думаю, это просто причуда эволюции.

— Эволюция! — сказал Стэд. — Что ж, если я был не Форейджером, кем же я тогда был, Солдатом?

— Возможно. — Саймон пододвинул вперед книгу и развернул ее на столе так, чтобы электрический свет полностью освещал ее. В комнате было много книг на полках, стол, стулья; эта комната была функционально приспособлена для обучения фактам. — Вот изображения Солдат других Империй и Федераций. Мы установили, что ты не солдат Аркона.

— Возможно, — сказал Стэд, беря книгу, — я был рабочим.

— О, нет, — сказала Делла и замолчала.

Стэд взглянул на нее. Ее щеки покраснели. Он подумал, что это с ней, а затем склонился над книгой.

В глаза ему бросились картинки на странице, цветные рисунки, черно-белые фотографии, изображение деталей униформы и оружия. Во всех этих образах солдата прослеживались схожие черты. Шлем, отличающийся размерами и сложностью; набор доспех — металлических, кожаных, набивных; оружие — ружья, арбалеты, копья, топоры, мечи — целый набор смертоносных инструментов. Но подо всем этим был изображен один и тот же человеческий тип — двурукий, двуногий; тот же тип лица смотрел с рисунков — угрюмое и изрезанное, с прищуренными глазами и сжатыми губами, резкое и бескомпромиссное. Лица людей, которые знали, для какой работы они предназначены, и посвящали себя ее исполнению. Стэд покачал головой.

— Нет, — сказал он, — нет. Я не думаю, что был солдатом.

— Ну, пока ты ни в чем не можешь быть уверен. — Саймон отложил книгу, открыв лежащий под ней учебник алгебры. — А теперь эта задача.

— Я слышал, что вы называете этих солдат «враги». — Стэд протянул руку и перевернул страницу назад, на изображение человека в униформе и доспехах и почти-почти, но не совсем повторяющих снаряжение Солдат Аркона. — Что делает этого человека врагом?

— Но он солдат Федерации Трикос! — Делла была удивлена. — Конечно, ты все забыл. Ты не можешь быть из Трикоса; мы их слишком хорошо знаем. У нас было с ними шесть больших войн, и они все еще совершают набеги, крадут наших женщин, крадут нашу пищу и сырье. Почему же нам не называть их врагами?

Саймон кивнул с важным видом.

— То же можно сказать про обитателей всех прочих миров. Только Империя Аркон, наша империя, остановила орды варваров. Мы воюем за правое дело, а все эти остальные просто помешаны на власти.

Стэд воспринял все это с растущим чувством того, что если уж ему суждено было потерять память, то ему глубоко, здорово повезло, что его нашли люди Аркона.

— Представьте, — сказал он, затаив дыхание, уставившись на Саймона, представьте, что меня подобрали бы Форейджеры из Трикоса!

— Не беспокойся по этому поводу, Стэд, — сказала Делла. — Этого не случилось.

— Ты должен помнить одну вещь, Стэд, — подчеркнул Саймон. — Насколько мы знаем, ты не из Аркона. С тобой были найдены кое-какие предметы, которые тебе покажут, когда придет время. Но ты явно откуда-то прибыл.

— Я рад, что это случилось! — сказал Стэд с жаром. — Как я благодарен судьбе, что я теперь в Арконе!

Саймон встал и прошелся до книжных полок. Затем он обернулся и посмотрел на Стзда.

— Капитан хотел увидеться с тобой, Стэд, как только ты сможешь вести связную беседу. Я думаю, что это время пришло.

— Капитан? — Стэд снова ощутил увлекательное чувство свежих открытий, встающих перед ним, пьянящее чувство того, что за каждой новой дверью открывается целый мир знания. Жизнь обещала так много; было так много такого, что нужно было узнать и понять. — Капитан? Кто это?

— Капитан — это главный человек Империи Аркон. Это тот, кто правит и направляет — кто Контролирует. Существует наследственная Команда, которая заботится только о благосостоянии Аркона. Понимаешь, Стэд, Аркон — это единственная настоящая цивилизация на Земле. Наш Капитан и наша Команда единственные настоящие лидеры. Трикос и другие Империи и Федерации имеют своих собственных Капитанов и Команды, но это всего лишь самозванцы, мошенники, обыкновенные люди, раздувшиеся от собственной важности и поддельных титулов. Только в Арконе существует истина! Нам доверены древние истины!

— Это так, — важно кивнула Делла. — Так, наш Астромен является прямым потомком первого Астромена от самого Начала. Через него Аркон поддерживает свет вечных истин.

— Когда я встречусь с Капитаном?

— Через несколько дней. Но прежде тебе нужно еще многое узнать о жизни.

— Научите меня всему, чему можете, — сказала Стэд с жаром. — Я хочу узнать все!

Образование Стэда продолжалось гладко. Он узнал, что Земля родилась из загустевших слез Бессмертного Существа, рыдавшего о будущих грехах человечества. Животные Земли выросли из крохотных кусочков бессмертной ткани, падавших среди загустевающих слез. Когда Земля приняла ее нынешнюю форму огромных зданий, разбросанных по поверхности земли, созданную за одну ночь бессмертного сострадания, они видоизменились и приспособились в своих нынешних бесчисленных формах.

— А человек? — спросил Стэд.

— Человек был помещен в здание Земли Бессмертным Существом в порыве раскаяния. Он отличается физически и умственно от всех животных. В Начале на Землю был доставлен Сад, где были Капитан и его Команда. Но дети детей Капитана поссорились и были лишены света Бессмертного Существа и на Землю опустилась ужасная ночь. С того времени Империя Аркона пыталась объединить неблагодарных детей других наций, привести их вновь в состояние благополучия, объединить с Арконом, так как это единственный путь вернуть расположения Бессмертного Существа.

— Это все очень сложно, — сказал Стэд. Он нахмурился. — Но если только Капитан и его Команда прибыли в Саду на Землю, то откуда же взялись другие люди?

Делла взглянула на Саймона и затаила дыхание.

Саймон сказал:

— Это ты узнаешь в ходе обучения. Тебя сообщат факты о Жизни и Смерти когда… когда ты будешь готов для них.

— Но я хочу знать сейчас!

— Когда ты будешь готов.

— Жизнь и Смерть, что они из себя представляют?

— Ты должен хорошо уяснить одну вещь, — сказал Саймон с важностью, которая произвела впечатление на чужака. — Человечество, люди, все человеческие существа — даже погруженные во мрак еретики других наций — это высшие существа. Мы не произошли в процессе эволюции из какого-нибудь высшего типа животных — это видно из простого сравнения анатомии — и, следовательно, мы высшая форма жизни на Земле.

— Кошки, — напомнила Делла просто. — Кошки и собаки.

— Но это особый случай. — Саймон потер подбородок. — Даже наши самые выдающиеся философы не пришли к единому мнению. Раз существует эволюция, значит, должны быть атавизмы. Кошки и собаки, как и люди, имеют четыре конечности. Возможно, какие-то несчастные человеческие существа дегенерировали в кошек и собак. Я, однако, сомневаюсь в том, что эти животные, какими бы милыми и дружелюбными они ни были, были созданы людьми.

— Лучшее, что можно сказать, это то, что Бессмертное Существо создало их вместе с человеком, чтобы они были его помощниками и компаньонами, — сказала Делла с искренностью, которая согрела Стэда. Голова у этой девушки работала, и Стэд очень хотел, чтобы у него она работала так же. Он жаждал знаний.

— Основное, что нужно запомнить, — продолжил Саймон, возвращаясь к первоначальной теме, — это то, что человечество уникально. Мы хранители и контролеры мира, созданного здесь на Земле Бессмертным Существом, — мы, ученые, редко употребляем в наши дни слово Бог — чтобы выполнить наше предназначение. — Он выглядел несчастным. — Я, лично, сожалею о нашем расколе. Никто больше не может со всей ясностью сказать, в чем же заключается эта миссия. Капитан обладает этим знанием и является его хранителем, но научная мысль, во главе которой стоит Капитан, склоняется сейчас к тому, чтобы принять ценности старых учений за абсолютные.

— Что тебе важно уяснить, — сказала Делла, — это то, что Демоны внесли неразбериху в мир людей. Новые идеи начинают подвергать сомнению то, что мы принимали десятилетиями. Но, несмотря на все это, каждый мужчина, женщина и ребенок остаются твердо убеждены, знают, что их судьба на этой планете обеспечена. Мы посланы сюда для определенной цели, как бы мистически это не звучало, и если мы будем стараться, мы найдем эту цель.

Саймон усмехнулся и похлопал Стэда по спине.

— Выше голову, парень. Мы запутались, но мы выберемся. А теперь ты отправишься в путешествие по стране, и чтобы ты не попал в какую-нибудь беду, с тобой отправится молодой лейтенант Карджил.

Лейтенант Карджил оказался почти одного роста со Стэдом, плотный, свежий, начищенный и энергичный, вокруг его глаз и рта уже начали формироваться привычные командирские линии, молодой убежденный солдат, готовый отдать свою жизнь за Аркон.

Стэд не подозревал, что Карджил мог быть здесь для какой-то иной цели, чем та, о которой сказал Саймон; во многих вещах Стэд был еще ребенком. Стэд слепо принял Карджила; более того, он даже восхищался им и уважал его за ту работу, которую он делал.

Прежде чем он и Карджил, вместе с Деллой, покинули лабораторию Саймона, старый ученый отозвал Карджила в сторону.

Стоя в неудобной близости от Деллы, Стэд внимательно наблюдал за Карджилом и видел то, что солдат энергично беседует о чем-то с Саймоном. Что они говорили, он не слышал, но Карджил бросил на него быстрый, удивленный взгляд, полный удивления и замешательства, взгляд, полный жалости. Саймон схватил молодого офицера за рукав — он был без доспехов — и говорил со страстной убежденностью.

Карджил ответил достаточно громко, чтобы Стэд услышал его.

— Вы хотите сказать, что он действительно не знает об этом? Но, клянусь Демонами, это забавно! Подождите, пока Делла… — он понизил голос.

И затем сама Делла повелительно заговорила, заглушая беспечные слова солдата, в свою очередь взяв Стэда за рукав.

— Пойдем, Стэд. Нам нужно обойти большую территорию. Лейтенант Карджил! Вы готовы?

— Я сейчас присоединюсь к вам, Делла. — И Карджил, глухо пересмехнувшись в последний раз с Саймоном, присоединился к отряду, отправляющемуся в путешествие по стране.

Через некоторое время стало видно, что Карджил рассматривал это задание прежде всего в свете свободы, которую оно ему давало, и как подходящий шанс поближе познакомиться с восхитительной Деллой. Стэд, шедший впереди, как маленький мальчик, которого вывели на прогулку, не мог понять, почему Карджил так ведет себя — выпячивает грудь при разговоре, закатывает глаза, беспрерывно глядя на Деллу долгим взглядом — и все это с таким выражением, как будто у него несварение желудка.

Стэд сказал:

— Ты себя нехорошо чувствуешь, Карджил?

— Со мной все прекрасно, спасибо.

А Делла засмеялась, взяв Стэда под руку, привела его этим в сильнейшее замешательство и ушла вперед. Так что солдату осталось смотреть на них и сердиться, а затем он бросился догонять их, бренча мечом.

Та территория, по которой в тот день провели Стэда, в деталях значительно отличалась от того, что он должен был увидеть позже, но общие очертания были те же. Лабиринт, аккуратно поделенный на секции, где жили люди, сосредотачивался вокруг нескольких осевых коридоров. Проходя контрольные точки с голубыми огнями, человек выходил из нормального мира электрического света и людей, занятых коммерцией и промышленным производством, всеми цивилизованными занятиями.

Сначала шел длинный бетонный скат, обрывавшийся по краям, окруженный со всех сторон оштукатуренными стенами. Вдоль двадцатифутового ската тянулись несколько чрезвычайно толстых и громоздких проводов, изгибаясь в длинные петли.

— Что это такое?

— Электрические кабели, — тут же сказала Делла прежде чем Карджил смог открыть рот. — Это часть конструкции, созданной Бессмертным Существом для Внешнего мира. Мы подключаемся к ним, когда нам нужна энергия, но Правила специально запрещают забирать слишком большой поток энергии.

— О, — произнес Стэд. Он прошел вперед при свете трех их лампочек. Он много слышал об этих Правилах. Но, казалось, никто никогда не читал их; они просто существовали, передаваясь из уст в уста.

— Сегодня мы не пойдем далеко, — сказал Карджил резко. Он шел теперь по другую сторону от Деллы и, казалось, был готов поддерживать ее при малейшем препятствии на их пути. Когда Стэд легко спрыгнул вниз в шестифутовый разлом в мостовой, где он заметил какой-то любопытный серебристый отблеск, он увидел, что Карджил протягивает руки к Делле, стоящей наверху.

— Прыгай, Делла, — сказал Карджил. — Я поймаю тебя.

Делла прыгнула, но она прыгнула легко и изогнулась, чтобы избежать солдата. Он быстро метнулся вбок, чтобы перехватить ее; они столкнулись друг с другом, и его руки обхватили ее. Он забавно и высоко рассмеялся, что раздражало Стэда.

— Ты, уродина! — закричала Делла, пытаясь вырваться. Руки Карджила держали ее, прижимая ее тело к его.

— Ты чуть не упала, — сказал он со странной хрипотцой в голосе.

— Я не упала, и убери от меня свои грязные руки!

Карджил неохотно отступил. Его лицо залилось краской, и он облизнул губы. Делла поправила свое длинное голубое платье и, не обращая внимания на Карджила, взяла Стэда под руку и сказала неуверенно:

— Нам, пожалуй, лучше вернуться.

— Послушай, Делла, — в голосе Карджила Стэд слабо различил просящие нотки, — я солдат. Ты знаешь это. А он не понимает.

— Конечно нет! — воскликнула Делла. — Ты тупица, ты корм для Дьявола. Тебя следует пристукнуть! Он должен учиться так, как нужно — когда мы скажем — и не раньше! А сейчас мы возвращаемся. И я не собираюсь…

— Нет, пожалуйста, Делла! Не доноси на меня! Я ничего не смог с этим поделать! Ради всех Демонов, Делла, я без ума от тебя. Я только…

— Заткнись! — Эти слова вырвались у Деллы как удар хлыста.

Стэд смотрел молча, не понимая, чувствуя, как вокруг светятся ужасной секретностью тайны, и желая более всего на свете знать.

Лицо Деллы напряглось, ее рот выражал ее полное презрение к этому неотесанному солдату; она яростно развернула Стэда.

— Мы обойдем другой дорогой, чтобы миновать этот провал, — сказала она холодно. — Ладно, Карджил.

Карджил не слушал. Он смотрел вдоль луча своего фонарика, уставившись в дальнюю темноту бетонного прохода. Его пистолет вышел из кобуры с металлическим звуком.

— Тише, — сказал он мягким, ровным голосом.

Делла взглянула; она вскинула руки к лицу, чтобы задавить сдавленный крик, который ее нервы не могли удержать.

Стэд посмотрел. Неожиданно по его телу прошли мурашки. Он не знал, на что он смотрел с таким ужасом; среди своих ограниченных новых впечатлений он никогда не видел ничего подобного. Существо было, вероятно, вдвое больше человека, но громоздкое, со множеством ног, торчащих из его брюха. С его головы, маленькой и мохнатой, с двумя длинными роговыми отростками, образующими что-то, напоминающее клюв, на них смотрели не мигая четыре маленьких, прикрытых веками глаза. Ему стало нехорошо. Карджил поднял пистолет, когда ужасный монстр кинулся на них.

 

Глава четвертая

Стэд не мог быть уверен в своих впечатлениях в тот сумбурный момент. Что-то невероятно твердое и роговое ударило его по спине, и он упал. Чудовищная раздутая тень пронеслась над ним. Краем глаза он заметил, что Делла зашаталась, вокруг ее талии обернулось что-то длинное и волосатое. Голубое платье порвалось. Затем его ударил огромный и внезапный грохочущий толчок, грохот огромного взрыва.

Пытаясь подняться, он увидел, что нечто мохнатое вокруг Деллы ослабло, затем скорчилось и убралось, выделяя отвратительный гной. Меч, части которого, не покрытые блестящим густым сиропом, сверкнули, ударил снова.

Делла упала. Стэд потянулся подхватить ее, но протянулась рука Карджила, подхватила девушку, подняла и унесла ее.

Стэд оцепенело пополз за ними.

Карджил опустил Деллу, обернулся и схватил Стэда за руку, освобождая его. Что-то мягкое, теплое и пушистое обволакивало ноги Стэда. От прикосновения к этой отвратительной обволакивающей мягкости ему снова стало нехорошо и до боли свело челюсти от резкой реакции.

— Если тебя тошнит, поблюй, — сказал Карджил.

Солдат тут же повернулся к Делле, устроил ее голову на коленях, его руки действовали очень нежно, и он пощупал ее пульс. Ее глаза моргнули и открылись.

— Спасибо, Карджил! Ты спас нас.

— Забудь об этом, — сказал он обыденно. — Это моя работа. Это я умею.

— Со Стэдом все в порядке?

— Да. Он весь зеленый, но это пройдет.

— Что это было? — слабо сказал Стэд.

Карджил встал, помогая Делле подняться на ноги, поддерживая ее за руку. Мимоходом Стэд удивился, почему, если солдат хотел обнять Деллу, то он не сделал это теперь. Он был не так прост, как казалось вначале.

— Мы называем этих тварей Сканнеры. Мозга нет. Довольно проворны с этими своими шестнадцатью ногами. Ты видел, как этот негодяй использовал их на Делле. Но пистолет обычно отпугивает их, в отличие от Рэнгов.

Стэд не очень-то жаждал встретиться с Рэнгами.

К Делле вернулось ее самообладание, и, не без содрогания обернувшись на ужасное существо, лежавшее в собственной крови, все трое отправились к отсекам лабиринта. Теперь Стэд более ясно понял, почему Карджил был так насторожен.

Если существа, подобные этому Сканнеру, населяли внешнюю темноту, то человеку необходимо все его внимание и мужество, чтобы покидать лабиринт.

— Мир населяет много животных, — сказала ему Делла, когда они прошли шлагбаум с голубыми огнями и вновь вошли в теплую яркость дома.

— Как видишь, физиологически у нас нет ничего общего со Сканнерами, как и с любыми другими животными этого мира.

Они вошли через другой контрольный пункт, не через тот, что они выходили, и их путь лежал мимо серии отсеков, расположенных вдоль главной улицы. В каждом отсеке сидели поглощенные работой мужчина или юноша, женщина или девушка перед жужжащими блестящими машинами.

— Кто они? — спросил Стэд. — Что они делают?

— Это рабочие, — сказала ему Делла. — Это улица портных, и они шьют одежду, которую мы будем носить. На каждой улице свое ремесло, за всем напрямую наблюдает Контролер улицы, и все они создают богатство Аркона.

Но Стэду было трудно сосредоточиться на экономической системе Аркона. Он видел рабочих, трудящихся для производства всех необходимых вещей, видел электрические и собачьи тележки, развозящие продукты производства, видел большие рынки с их сверкающими, никогда не гаснущими электрическими огнями, слышал шум и гомон торговли, ощущал запахи фабрик, где перерабатывалась доставленная пища. Но его воображение постоянно возвращалось за границы лабиринта.

Открытие существования снаружи животных, Сканнер, которого он видел, взволновало его и наполнило его любопытством и благоговением. Он хотел выйти наружу и исследовать, знать, узнать больше и больше об этом мире, в который он был заброшен с беспечной непоследовательностью рабочего, отбрасывающего обрывок ненужного материала.

Поверх всего этого, как дымка, которая, как ему рассказывали, окутывала Внешний Мир, расплывчатое желание узнать свою сущность ослабло и растаяло. Он уже давно прекратил попытки выбить из своего сопротивляющегося мозга секрет его личности, его памяти, его пропавших знаний.

Теперь все это лежало в прошлом, в другом мире, в который у него не было желания возвращаться. Он не был человеком Аркона, но Бессмертное Существо было достаточно милостиво и дало ему еще один шанс, второе рождение, и ему повезло теперь стать одним из Аркона. И смиренная благодарность, которую он испытывал, поддерживала его при мысли о возможных потерях.

Никакая другая раса не может быть так прекрасна, как люди Аркона. Он слепо верил в это.

Его обучение быстро продолжалось. Не без улыбки Делла постановила, что он должен полностью пройти стандартный школьный курс, который обычно занимал у детей Аркона шесть лет. Стэд прошел все это за один семестр, за сто девятнадцать дней.

— А теперь ты можешь начать узнавать о жизни.

— Узнавать о жизни… или познавать Жизнь? — спросил Стэд, уже начав ориентироваться в этом новом мире.

— Все в свое время. Не забывай про Сканнера.

— Вряд ли у меня это получится. Должен сказать, что Карджил действовал отлично.

— Это его работа, — сказала Делла бесцеремонно. Но Стэд не преминул заметить, с каким теплом она приветствовала солдата в последние дни, и молчаливое согласие на его присутствие на каждой прогулке, которую они совершали вместе. — Он просто выполняет свою работу, присматривает за тобой.

На сто двадцатый день после того, как его обнаружили, Стэд предстал перед Капитаном.

Несмотря на растущее чувство уверенности, он не смог подавить моментальную нервную дрожь. Все же, Капитан стоял настолько выше простых смертных, насколько Контролеры были выше рабочих. Делла терпеливо объяснила, что Капитан и его Команда смертны. Но для Стэда мысль о том, что они все-таки переживают обычный распад человеческого тела, не могла быть отброшена с помощью простой веры. Смерть, как он теперь понял, была неприятно постоянной вещью для всех, кроме тех людей Аркона, кто безупречно действовал на благо Аркона и для Капитана.

Остальные — все люди других империй и федераций — конечно, были обречены с момента их рождения. Только люди Аркона могли быть спасены, но для чего спасены, этого не знала даже Делла. Лучший мир с лучшими зданиями, где не нужно добывать пищу и работать. В это верят низшие классы.

— А вы? Контролеры?

Она состроила недовольную гримасу.

— Некоторые Контролеры — Саймон один из них — не верят больше ни во что. Когда ты умираешь, ты мертв, говорят они.

— И это, к тому же, вполне разумная и гигиеническая вера, — сказал, входя, Саймон. Его морщинистое лицо светилось от новостей. — Мы называем это Научный Рационализм. Он вытеснит мистическую веру наших предков, и от этого мы не станем ничуть хуже или менее благородней!

— Ну, я не знаю, — сказала Делла. Ее родители были строги в соблюдении деталей ритуала, в должном вознесении хвалы и благодарностей Бессмертному, в точном соблюдении всех Дат. — За этим миром, который мы знаем, должен быть еще какой-то смысл и разум.

— Что ж, если он и есть, ему придется подождать, — сказал Саймон резко. Стэд, оденься как можно аккуратнее, тщательно выбрейся, чуть-чуть одеколона, чистые ногти. Ты еще во многом школьник с грязной шеей. Капитан призывает тебя сегодня после обеда!

Приготовления прошли в суматохе. Он не мог даже предполагать, чего ожидать ему и чего ожидали от него. Все его попытки вытянуть что-нибудь из Деллы или Саймона натыкались на молчание, веселое, терпеливое молчание, проявлявшее их научное образование. Он даже попытался выкачать что-нибудь из Карджила, но был встречен молчанием еще более суровым, более военным, менее веселым.

Ярко окрашенный электромобиль, украшенный личной эмблемой Капитана вертикальный клин с двумя маленькими клинышками, свисающими вниз под углом сорок пять градусов — подъехал за ними и на скорости помчался по улицам лабиринта, вниз по рукотворным спиральным склонам, глубоко вниз и в просторное помещение, где под потоком почти невыносимо яркого света от множества электрических ламп зеленел мох.

— Здесь мы находимся в самой нижней, наиболее важной и роскошной части лабиринта, — сказал Саймон. Даже несмотря на его непроницаемую отрешенность ученого, он заметно вспыхнул от великолепия окружающей обстановки. Отвесные стены поднимались на сотню футов, и это почти — почти, но не совсем, как сказал Карджил, — вызывало паническое чувство отсутствия крыши, которое даже самых сильных людей может довести до полного идиотизма.

— Только Форейджеры, кажется, способны отбросить на время это чувство, и даже они не могут вынести слишком много экспедиций во Внешний Мир.

Стэд читал о болезни, называемой «Чувство отсутствия крыши», в медицинских книгах и не хотел ни сейчас, ни потом испытывать ее.

Они вышли из машины и прошли между плещущимися фонтанами по направлению к овальному проходу, сквозь который блистали оранжевые и голубые электрические огни. Обстановка здесь демонстрировала все искусство, красоту и вдохновение человеческой расы в наиболее великолепных проявлениях. Контрфорсы и опоры, несущие арки, колонное великолепие здания красноречиво говорили о годах изнурительного труда, о бесконечном множестве людей, посвятивших себя этому. Здесь можно было почувствовать и увидеть, как построенные людьми сооружения сгибаются, выдерживая на научных и великих в архитектурном плане конструкциях всю тяжесть и давление мира. Здесь никогда не будет провала. Здесь никогда не обрушится потолок. Здесь человек построил себе самое безопасное, уютное, наиболее великолепное и блистательное убежище в мире.

— Моя душа согревается каждый раз, когда я вижу покои Капитана, — сказал Саймон, и его лицо тоже сияло не только от отраженного электрического света.

Они прошли через овальную дверь.

Здесь царила роскошь. Быстро, но в соответствии с этикетом, их провели через множество комнат, устланных мягкими коврами, сверкающих мириадами огней, украшенных картинами, настенными росписями и красками, которые ослепляли своим великолепием, и в конце концов почти отключали все чувства, погружая человека в неизмеримые глубины наслаждения. Бронзовые двери со стуком распахнулись перед ними, как двойной удар гонга.

За ними они смогли лишь бросить один хаотичный взгляд на огни, на массу лиц, обращенных к ним, на буйные краски одежд, на украшения, перья и блеск оружия; аромат огромной толпы Контролеров с тысячами различных нюансов поднимался перед ними; звук приглушенного шепота тысячи голосов мягко звенел у них в ушах. И вот они шли по простирающемуся вдаль пурпурному ковру к Контрольному Креслу, установленному на возвышении под царственным великолепием огней. У Стэда сжало горло от чувств.

Слуги, одетые во все белое, принесли три маленьких позолоченных стульчика и поставили их в ряд.

— Вы можете сесть, — сказал сидящий на контрольном кресле.

Послушно садясь, Стэд взглянул вверх. Аура света от сияющих огней вокруг сидящего не позволяла видеть детали, и его собственные эмоции затуманивали его взгляд. Но он видел, что Капитан был пожилым человеком с седыми волосами, с седой бородой, с суровым выражением лица. Он сидел немного наклонившись вперед, его голубые проникновенные глаза не мигая смотрели на них.

Стэд опустил глаза, чувствуя себя богохульником.

— Повторите ваш отчет, — сказал Капитан.

Саймон послушно начал рассказывать о работе, которую они проделали со Стэдом. Старик рассказывал, не пропуская ничего важного и значительного, и напряжение и величественность сцены ничуть не уменьшились. Две тысячи ушей слушали в огромном холле. Стэд сидел, уставившись на ковер под ногами. Эти вещи были слишком серьезны и недоступны его пониманию. А свет слепил его.

Наконец Саймон дошел до настоящего момента.

— После этого отчета, сэр, Стэд должен заняться, как рекомендовала ваша Команда, какой-нибудь практической работой, которая могла бы…

— Да, — сказал Капитан, и Саймон замолчал. — Мы решили, что он станет Форейджером.

Полная тишина.

Затем Делла подняла голову.

— Форейджером, сэр? Но… — Она не могла продолжать.

— Когда он совершит первую служебную экспедицию с Форейджерами, мы снова увидим его. Только тогда ему будут показаны предметы, которые вам известны. Это все. Вы можете возвращаться на свою станцию.

При этих ритуальных словах, завершавших аудиенцию, Саймон и Делла встали. Стэд тоже встал, как его учили. Его мысли были в беспорядке. То, что он будет Форейджером, значило, что значительная часть мучительной работы Саймона и Деллы одним ударом становилась бессмысленной. К чему теперь алгебра, теория Повторяющихся Зданий, Эволюционная теория и ее неприменимость к человеку как уникуму? Форейджеру нужен зоркий глаз и верная рука, способность бегать быстрее, чем Сканнер, а затем замирать в неподвижности камня, умение обращаться с оружием и сноровка в наполнении мешка припасами.

— Клянусь всеми Внешними Демонами! — бормотал Саймон себе под нос, потирая подбородок дрожащей рукой. — никогда не думал, что так выйдет! Это почти…

— Одумайся, Саймон! — сказала Делла, ее лицо было бледно при свете.

Они вышли из покоев Капитана, прошли вновь через величественные комнаты, электромобиль доставил их назад в лабораторию Саймона на верхних уровнях лабиринта. Все путешествие прошло молча.

Затем Саймон, свободомыслящий ученый, не смог больше сдерживаться.

— Я никогда не обсуждал приказы Капитана, — сказал он, резко опускаясь на стул, волосы его были взъерошены. — И никогда не буду. Но это… из-за этого я почти могу согласиться с диссидентами. Мой отец прикончил бы собственную жену, если бы Капитан приказал это. Я бы этого не сделал, потому что уверен, что Капитан никогда не мог бы отдать такой приказ. Времена изменились, и мы меньше подвержены старым идеям и порядкам. Но это!

— Может быть, мы лучше подумаем, что нам делать, — сказала Делла. Ее поведение стало нервным и раздражительным после аудиенции у Капитана. Она постукивала своими тонкими пальцами по подлокотнику кресла в ритме, который раздражал Стэда.

— Что мы можем сделать, кроме как подготовить Стэда как можно лучше, чтобы он стал Форейджером? Стэд медленно сказал:

— Капитан сказал, что это только на одну экспедицию. Что он примет меня после этого. Возможно…

— Конечно! — Саймон распрямился, вновь ожив и готовый к действию. — Чтобы преуспеть в нашем деле, ты должен испытать все аспекты современной жизни. Но все же это был — и все еще есть — эмоциональный переворот. Для меня, по крайней мере.

День в Арконе был разделен на три равные части, по восемь часов каждая. Их смена отмечалась секундным миганием огней. Тогда рабочие сменялись со смены, спящие просыпались, развлекавшиеся отправлялись спать, стража сменялась, весь ход жизни в лабиринте плавно и организованно изменялся.

Но для ученых, пытавшихся превратить пустую оболочку, которой был Стэд, в живого, дышащего, думающего взрослого человека, каким он явно был раньше, время ничего не значило. Нужно было так много выучить.

— Наше общество на Арконе, как мы теперь знаем, — сказал ему Саймон, несовершенно. Еще несколько лет назад такое заявление было невозможно.

— Вы имеете в виду, что общество тогда было совершенно? — спросил Стэд.

Саймон снисходительно улыбнулся.

— Так можно подумать исходя из моих слов. Но нет. Я хочу сказать, что хотя общество было не лучше, чем сейчас, но никто не требовал его изменения. Люди думали, что они жили в совершенном обществе. Только недавно мы начали подвергать сомнению фундаментальные основы нашей жизни, главным образом под влиянием великого мыслителя и писателя по имени Б. Г. Уилле. Он объяснил, что раз животные мира эволюционируют — все, кроме человека — значит, общество тоже эволюционирует. И если мы сможем изменить общество, мы сможем улучшить самого человека.

— А что значит Б. Г.? — спросил Стэд. Это прозвучало для него странно.

— Это были его личные имена. У нас у всех есть несколько имен, хотя иногда я забываю об этом. Меня зовут Саймон Бонавентура, а Деллу — Делла Хоуп. Но мы почти всегда используем наши личные имена. Уилле почему-то использовал сокращенную, искусственную форму. Но не сбивай меня. Это был великий человек.

— Значит, если мы изменим общество, в котором живем, то мы сами изменимся. — Стэд задумался над этим. Затем он сказал: — Да. Это звучит разумно.

— Я рад, — сказал Саймон с легким проблеском сарказма, смягченным его искренней улыбкой, — что ты соглашаешься с нашими величайшими умами.

— О, перестань, — сказала Делла. — Через час начнется вечер, а вы оба выглядите так, как будто боролись со Сканнером.

— Ради всех Демонов, женщина! — прогремел Саймон. — Вечер ничто в сравнении с попыткой обучить Стэда.

— А вот в этом, мой милый Саймон, ты не прав. На вечере Стэд узнает о человеческой природе за полчаса больше, чем все эти книги расскажут ему за год.

— Бессмысленная болтовня, — проворчал про себя Саймон. Но он все же отправился в свои комнаты, чтобы переодеться и приготовиться.

У Стэда был небольшой номер, спальня, прихожая, гостиная и кабинет, очень скромные апартаменты в сравнении с отсеками некоторых Контролеров. Он пошел переодеться, усмехаясь странностям Саймона.

Казалось, все приоделись ради первого выхода Стэда в свет.

— Вообще-то, — сказал Саймон, когда они зашли в переполненный и душный холл, заполненный движением, цветами и запахом, — они делают тебе огромное одолжение, это большая честь для тебя. Понимаешь, Контролеры обычно не имеют отношений с Форейджерами. Но у тебя образование Контролера. До сегодняшнего дня ты был один из нас, и, я надеюсь, после твоего пробного пребывания Форейджером ты снова станешь одним из нас.

— Я тоже надеюсь на это, — страстно сказал Стэд. — Я чувствую себя опозоренным, ужасное чувство, как будто меня измазали грязью, из-за того, что мне приходится покидать общество Контролеров ради Форейджеров.

 

Глава пятая

Вечер, во время которого Стэд впервые вышел в свет, утопал в огнях.

Цветистые фигуры свободных от работы Контролеров проплывали у него перед глазами. Безумное разнообразие костюмов, блеск драгоценностей, смеющиеся раскрашенные лица, звуки музыки, потоки вина, щедро льющиеся из рада кранов в резервуары в форме раковин, столы, ломящиеся от изящно украшенных аппетитных лакомств, громкий смех и шум голосов, криков, приветствий, обрывков песен, вся эта картина безудержного веселья вызвала у него головокружение.

Электрические обогреватели вокруг стен распространяли лучистое тепло, от которого постепенно раздевались как мужчины, так и женщины. Люди Аркона жили в прохладном мире; они любили тепло, и Контролеры могли себе позволить его столько, сколько хотели.

Особенное чувство охватило Стэда, чувство, которого он раньше никогда не испытывал, но в глубине души понимал, что это ощущение сродни тому, что он испытывал, общаясь с Деллой. В словаре это называли смущением. Но почему он должен смущаться, если все эти люди пришли сюда, чтобы пожелать ему всего хорошего и попрощаться с ним?

Подталкиваемый вперед, он позволил поднять себя на стол, в руке у него оказался стакан с напитком. Взглянув вниз, он увидел массу раскрасневшихся, смотрящих вверх лиц, блестящие глаза, улыбающиеся рты, сверкающие зубы. К нему поднимались стаканы, целый лес белых рук тянулся вверх.

Человек крикнул громко и мощно:

— Пожелаем Стэду надежного убежища! Долгой жизни! И пусть он скорее возвращается домой в лабиринт в целости и невредимости.

Это был тост.

Все выпили. Стэд выпил вместе с ними, не чувствуя себя чужим, и с еще большей силой ощутил, какой прекрасный класс людей — Контролеры Аркона.

Он соскочил со стола и оказался в вихре странных ритуальных танцев, состоящих из вращений, хлопков в ладоши и извилистых волнистых линий; он шатался по холлу, раскрасневшийся, смеющийся и веселый. Это и вправду была жизнь, наполненная и свободная жизнь, которую обещали ему Саймон и Делла.

Карджила на вечере не было.

Мгновенное смятение привлекло внимание Стэда. Линия танцующих распалась на отдельных смеющихся, кружащихся людей. Женщины закричали. Мужчины бросились прочь от Стэда, сбиваясь в кучу давящихся тел в углу. Электрический свет там был благоразумно притушен.

— Убейте эту дрянь! Вот она! Уф! Что за грязная тварь! — Воздух был полон криков и смятения. Заглядывая через напряженные спины, Стэд взглянул вниз и увидел причину беспокойства.

Прячась под перевернутым стулом, на них выглядывал большими испуганными глазами маленький зверек. Размером он был примерно с половину его ботинка. Его шестнадцать лап странно двигались, не перемещая его крохотное, сухое тельце ни в каком определенном направлении. Его четыре усика колебались, представляя смешную пародию на движения рук танцоров.

— Что это? — спросил Стэд.

— Грязная крыса! — женщина, стоявшая достаточно далеко, чтобы ничего не видеть, схватила Стэда за руку. — Убейте ее поскорей!

— Но почему? — Стэд был в замешательстве. Маленькая крыса, казалось, не приносила никому вреда. Он, конечно, читал о них, но реакция этих людей, особенно женщин, удивила его.

Крыса внезапно отчаянно рванулась в поисках спасения. Она стремительным пятном кинулась вдоль стены. Мужчина бросил в нее стакан. Другой швырнул кубок. Затем двое мужчин поймали ее. Стэд увидел, как поднимается и опускается нога. Он услышал — довольно отчетливо — внезапно оборвавшийся визг.

— Грязные твари, — сказала Делла, оттаскивая его от размалеванной женщины, схватившей его за руку. — Они, конечно, населяют отсеки рабочих, но так низко их редко можно увидеть.

— Ужасно, — сказала женщина дрожащим голосом, неохотно отпуская Стэда. Они вызывают у меня зуд.

— Я хочу познакомить тебя со старым другом, — сказала Делла. — Забудь про крысу. Даже отсеки Контролеров не могут быть полностью свободны от животных-паразитов.

Глядя на нее, чувствуя на своей руке давление ее руки, Стэд забыл о крысе.

Делла развернула его навстречу старческому, мудрому, неестественно старому лицу с седыми висками, смотревшему на него с глубокой радостью.

— Это Стэд, Нав, — сказала Делла. — Стэд, тебе выпала большая удача и честь встретиться с Астроменом Навом. — Она явно была счастлива от этой встречи. — Нав стоит очень высоко в иерархии Астроменов. Я уверена, что он может быть очень полезным тебе. — Она состроила Наву гримаску. — Ты ведь сделаешь это, не так ли, Нав, дорогой?

Старые отекшие глаза Нава блестели при электрическом свете. Он поднял полы своей длинной одежды и уселся на стул, вежливо приглашая сесть Деллу и Стэда по разные стороны от него. От взгляда Стэда не укрылся странный инструмент, висевший у Нава на поясе, но решил, что хорошие манеры требуют, чтобы он промолчал.

— Если бы твой дедушка услышал, что ты так разговариваешь с Астроменом, ты бы потом неделю не могла сидеть. — Астромен Нав обладал резким, высоким голосом, голосом, более подходящим для декламации, но сейчас он говорил голосом приглушенным до более мягких тонов для повседневного разговора. — Все вы, молодые женщины, такие. Во всем виноват этот Уилле. Забил ваши головы этой ерундой о свободомыслии.

— Ну, Нав, дорогой! — рассердилась Делла на старого ворчуна. Но насколько серьезно это было, даже она не могла сказать. — Я хочу, чтобы Стэд узнал все, что ты можешь рассказать ему. Когда он отправится вместе с Форейджерами, у него не много будет времени и возможностей для духовной жизни.

То, что хотел сказать Нав, на час захватило Стэда, в то время как вечеринка шумела, резвилась и гремела вокруг них.

— Мы, Астромены, являемся хранителями прогресса расы. Мы читаем будущее и следим, чтобы люди твердо придерживались старинных верований. Это обременительное занятие, которое отнимает все наши силы. — Он улыбнулся немного разочарованно. — Этот человек, Уилле, который освободил мышление, как утверждает молодежь — был немного шарлатаном, если смотреть в самую суть. Но, конечно, он вызвал перемены. Религия не кажется уже больше такой могущественной силой, какой она была, когда я был молодым Астроновичком. Я сожалею об этом. Хоть Делла и прекрасная девушка, было бы лучше, если бы она серьезней относилась к религии.

— Но, — сказал Стэд с остротой новообученного, — если старинные истины правдивы — я имею в виду, насчет Бессмертного Существа, создавшего мир и землю зданий, поместившего сюда среди животных человечество, обеспечивающего питание и сырье, которые приносят домой Форейджеры — если все это истинно, как это и должно быть, почему кому-то понадобилось вызывать сомнения в них?

— Возьми и почитай Уиллса. Но мне нравится твой жар. Мне кажется, у тебя есть задатки Астроновичка. Хотя хронологически ты взрослый, духовно ты почти как новорожденный. Я не думаю, что Уилле сильно повредит тебе.

— Я… я не знаю. Я не думал…

— Тебе придется подумать об этом после твоего похода с Форейджерами. Конечно, если тебя пощадят Демоны.

— Простите?

— Что? Неужели Делла и этот ученый — как его зовут, Бонавентура? — не рассказали тебе о Демонах?

— Нет. — Вновь Стэда охватило чудесное чувство открывающихся перед ним новых миров. Как будто он вынырнул из темноты на свет, и вот неожиданно перед ним были готовы открыться свежие знания.

— Демоны, — сказал Астромен Нав, — были посланы в мир противником Бессмертного для наказания и страданий, чтобы испытать нас, чтобы заставить нас бороться за обретение покоя в наших бессмертных душах сквозь жестокие битвы сознания. Демоны античеловечны, противостоят божеству, абсолютно отвратительны. Победить Демонов значит разделить вечный свет Бессмертного Существа.

Стэд попытался разобраться в этом потоке новой информации. Демоны? Что ж, все, кажется, используют это как ругательное слово, ругательство, используемое для выражения чувств. А теперь Нав говорил, что Демоны были помещены как-то в мир, чтобы испытывать человечество, чтобы служить мерилом совершенства человека. Все это звучало очень теоретически и религиозно.

Стэд повернулся к Делле, шедшей к нему через комнату вместе с Саймоном.

— Почему вы не сказали мне, Делла? Это о Демонах вы тогда перешептывались с Карджилом и Саймоном?

Саймон рассмеялся искренним, громким, грудным смехом.

— Нет, Стэд. Хотя то, что мы обсуждали, для многих так же страшно, как Демоны.

Стэд взглянул на Деллу, так как лицо, голос и характер Саймона значительно изменились. Ученый внезапно начал говорить о Карджиле и поверг Стэда в полное замешательство. Как можно ожидать, что он поймет, если никто даже не говорил ему?

Делла сказала:

— Помни, что ты ученый, Саймон, и ты не на двадцать лет моложе. Ну, Стэд, что насчет Демонов?

— Это довольно запутанно. Это что-то вроде призрачных монстров, посланных, чтобы досаждать человечеству, чтобы испытывать нашу веру и поклонение Бессмертному.

— Это более или менее то, во что мы сейчас верим, — сказал Саймон, вновь становясь самим собой, умудренным опытом ученым. — При всем моем уважении к Наву как Астромену, все же существует значительная возможность реального существования Демонов.

— О, ерунда, Саймон! — сказала Делла с очаровательным раздражением.

— Но Форейджеры все время говорят о Демонах, которых они видели. И ты знаешь, как часто Форейджеры пропадают навсегда.

— А теперь послушай меня, Саймон! Ну и дела! Передовой ученый говорит как безграмотный Форейджер. Эти хитрые Форейджеры сочиняют эти истории. Это придает им важности в их собственных глупых глазах в сравнении с остальным человечеством, кто не рискует выходить Наружу. Да, я знаю, что Форейджеры-Контролеры, выходившие Наружу, рассказывают те же истории, но Форейджер-Контролер на самом деле лишь наполовину Контролер, а то и меньше!

Делла мило негодовала, охраняя свои собственные верования и теории.

— Но… — начал Саймон.

— А Форейджеры, — продолжала Делла, — которые не вернулись, просто были убиты или захвачены врагами. И ни один Охотник не признается, что был побежден врагом, потерянной душой не из Аркона! Ты знаешь, как наши Солдаты не любят быть побежденными.

Стэд, удивляясь самому себе, сказал:

— Это не удивительно. — И замолчал.

Все посмотрели на него. Затем вновь заговорила Делла. Она не верила в Демонов. Уилле ясно объяснил, что они были фикцией, выдуманной древней иерархией, чтобы держать рабочих на местах. Ни один рабочий не подумает о том, чтобы выйти Наружу, из-за страха перед Демонами. Стэд слушал и вновь почувствовал замешательство от того, что путаются нити логики и веры.

Делла была одета в платье со складками из белой материи до колена, с вышивкой по краю подола, рукавов и ворота, украшенной драгоценностями и арабесками, которые блестели и переливались на свету. И более чем когда-либо, в этой одежде, на фоне Саймона в желтой с зеленым рубахе и алых брюках и его самого в простых голубых рубашке и брюках, Делла ясно показала ему, что женщины совсем не такие, как мужчины. Он, конечно, задавал этот вопрос, и оба, и Саймон, и Делла, сказали ему, что так было всегда и, по воле Бессмертного, так всегда будет.

Поэтому, когда Бэлль, подруга Деллы из радиолаборатории, пританцовывая, подошла к ним с раскрасневшимися щеками, с блестящими глазами, держа в руке кубок с вином, с приглашением на танец, Стэд решил — не смея взглянуть на Деллу — принять приглашение. Делла сказала:

— Будь осторожна, Бэлль.

— Конечно, дорогая. Я всегда осторожна! — И она захихикала, как будто сказала великолепную шутку.

Стэд танцевал в смеющейся толпе, выстраивающейся в линию, изгибающейся под музыку, и его первый импульс, ускользнуть отсюда и обдумать этот разговор о Демонах угас. Что-то случилось с ним. Он смотрел на Бэлль. На ней было черное платье с узкими бретельками через плечи, с юбкой из тонкого материала, длиной до бедер, через которую, он мог бы поклясться, если бы он не считал эту мысль недостойной Контролера, проглядывало тело. Она танцевала, откинув голову назад, приоткрыв рот, так что виден был ее розовый язычок, и смеялась, смеялась, смеялась.

Стэд расслабился. Музыка отбивала сводящий с ума ритм, как и его сердце. Впервые присутствие женщины не смущало его. Он чувствовал под пальцами талию Бэлль, танцуя с ней, и это вызывало, абсолютно незнакомые и беспорядочные ощущения, пугающие, и в то же время возбуждающие. Он хотел одновременно танцевать, продолжая держать Бэлль, и убежать и скрыться в своем отсеке, в безопасности среди страниц книг.

— Тебе нравится, Стэд?

— Очень, а тебе?

— Мммммм. Мне кажется, ты говорил, — ой — что ты не умеешь танцевать?

— Я не умею.

— Ну, у тебя не плохо получается, спасибо…

Они кружились из одной линии в другую. При следующем пируэте Бэлль умело ушла от ожидавших ее мужских рук и, потянув в собой Стэда, поплыла прочь, слегка постукивая каблучками. Стэд последовал за ней, как загипнотизированный. Единственный мимолетный взгляд на Деллу, стоявшую с сияющими рыжими завитками и высоко поднятой головой, почти остановил его. Но эта напряженность, направленность вовнутрь, омрачавшая прекрасное лицо Деллы… и, внезапно, для Стэда живая смуглая кожа Бэлль стала означать жизнь и веселье и все те неизвестные радости и темные желания, о существовании которых он мечтал — и знал, что они существуют — но никогда не пробовал. Что бы ни случилось — он собирался узнать кое-что новое.

При последних звуках музыки они, смеясь, протолкнулись через узкую дверь. Здесь электрический свет был прикрыт ровными стеклянными абажурами; в этой маленькой комнате и на диване, по которому были разбросаны подушки, лежал глубокий отсвет. В комнате стоял запах благовоний тайны и… голода.

— Я хочу выпить, — сказала Бэлль. Она взяла стакан с низкого столика и, следуя ее примеру, Стэд взял второй кубок. Он отглотнул и почувствовал, что вино растекается по его телу, как огонь. Бэлль смотрела на него, ее карие глаза казались еще больше в этом розовом света. Ее узкое черное платье сначала показалось Стэду жалким по сравнению с величественным белым костюмом Деллы, но сейчас он по-новому и с ошеломлением осознал, что у женщин не такие же формы, как у мужчин.

Резкая боль кольнула его в поясницу.

Бэлль надулась.

— Так я тебе, значит, не нравлюсь, Стэд?

— Не нравишься? Почему бы тебе мне не нравиться? Она рассмеялась коротким хрипловатым смешком.

— Ну, ты не показываешь этого. Стэд почувствовал беспокойство.

— Но… но, — запнулся он. — Как это сделать? Я хочу сказать, я не сделал ничего, что было бы тебе неприятно.

— Именно так, милый, совершенно верно. Ты ничего не сделал.

Она подошла к нему скользящей танцующей походкой, раскинув руки, не обращая внимания на то, что из стакана проливается вино. Она подошла к нему вплотную. Она обвила вокруг него руки и сомкнула их у него за спиной в неожиданном и потрясающе греховном объятии. Ее тело, мягкое и совершенно не похожее на мужское, прижалось к нему.

Какое-то невозможно долгое мгновение Стэд стоял неподвижно. Что-то происходило. Он менялся. Это чувство растекалось по всему его телу; его кровь стучала. Он знал, что он должен сделать… сделать что? Положить свои руки так, и так…

Бэлль вздохнула. Она подняла голову, и ее губы, красные и спелые и, как-то абсолютно нелогично, призывающие, надулись на него.

— Ты не поцелуешь меня, Стэд?

— Поцеловать? Что это, Бэлль?

Она встала на цыпочки. Он почувствовал, как она прижалась к нему. Она протянула вверх руки и обхватила его за затылок. Она пригнула его голову вниз.

— Вот что.

Одновременно случилось несколько вещей. Из них три поразили его больше всего. И из этих трех изменения в его теле показались ему менее важными, чем слепящее видение, пронесшееся у него перед глазами.

Затем… Делла отшвырнула Бэлль прочь, и ударом кулака в подбородок сбила с ног; перед ним всплыло лицо Деллы, ее рот был открыт, глаза сверкали, весь вид ее выражал жгучее презрение.

— Ты дура! — сказала Делла, и ее голос был похож на шипение кошки. — Ты безмозглая идиотка, Бэлль!

Бэлль сжалась на полу, одна бретелька ее черного платья была оторвана. Глядя на ее белую кожу, окрашенную в этом свете в розовый цвет, Стэд почувствовал, что его чувство к девушке проходит; она выглядела сломленной, побитой, раздавленной, как крыса там в комнате.

— Делла… Я хотела — мне очень жаль. Но… он такой мужественный.

— Я знаю, что ты хотела. Ты радиомен, а не психолог. Разве ты не знаешь, что играя со Стэдом, ты играешь с огнем, с порохом? Теперь мне придется… Делла внезапно осознала, что Стэд был здесь, внимательно слушая, впитывая все это обнаженными и живыми клетками своего мозга, учась.

— Встретимся позже, Бэлль. Стэд, пойдем со мной. И забудь об этом. Забудь об этом, слышишь! — движения Деллы были сдержанны, почти точны.

Растрепанная, тяжело дыша, Бэлль неуверенно крикнула с пола:

— Ты просто хочешь его для себя, Делла! Не думай, что я не знаю, что происходит. Психология! Славная психология, которая использует кровать вместо лабораторного стола!

У Деллы перехватило дыхание. Стэд с удивлением заметил, что верхняя часть ее тела — эта волнующая часть, столь отличная от мужской — вздымается и опускается в глубочайшем возбуждении. Она стремительно обернулась, ее тело было напряжено, кулаки сжаты, затем она расслабилась. Она глубоко вздохнула.

— Думай, что тебе заблагорассудится, Бэлль. Мне жаль тебя. Но ты заблуждаешься в своих грязных мыслишках. А ну, — она взяла его за руку хваткой, которая, как он почувствовал с неприятным удивлением, ничем не отличалась от мужской. — Ты возвращаешься домой!

 

Глава шестая

Форейджер-Контролер Уилкинс сжал свои полные губы, его тонкие руки по-прежнему покоились на бумагах, лежавших перед ним на широком столе. Уилкинс был маленьким, живым человеком, щеголем с темными приглаженными волосами, одетыми в темные зеленые брюки и рубашку. Уилкинс был владельцем собственной Корпорации Форейджеров, и сейчас ему уже не нужно было рисковать выходить Наружу. Цветистый красный с желтым шарф, свободно завязанный вокруг его тонкой белой шеи, был ненавистным напоминанием о его положении.

Стэд стоял перед ним, чувствуя себя неловко, пытаясь помнить о том, что этот человек Контролер и, таким образом, принадлежит к тому же классу, в котором Стэду было дано второе рождение, но это было для него сложно и туманно из-за иррациональных знаний, полученных им во время его подготовки как Форейджера.

Период подготовки был напряженным, но в процессе его Стэд осознал, что его тело было вновь доведено до состояния боевой готовности, которое было для него привычно. В своей предыдущей жизни он был крепким и мощным атлетом, и его мускулы доказывали это.

Лидер Форейджеров Торбурн стоял рядом со Стэдом. Когда вошел Стэд, Торбурн уставился на него с искренним удивлением. Стэд, конечно, не помнил о встрече с этим большеголовым, серьезным, сильным Форейджером, но он понравился ему с первого взгляда, и это сделало его приветствие более теплым, а рукопожатие более крепким. Торбурн немедленно забыл свои мысли о власти и патронаже над этим человеком и ответил на рукопожатие, искренне и радостно принимая дружбу.

Уилкинс похлопал по бумагам.

— Я согласился взять тебя с собой, Стэд, из дружбы к Саймону, — ох, Контролеру Бонавентура — но я предупреждаю тебя, что если ты не будешь действовать в рамках обязанностей Форейджера, то я без колебаний отчислю тебя.

Стэд с усмешкой заметил, как изменился его голос. Он не знал личного имени Контролера Уилкинса; хотел бы он узнать, что бы он сказал, если бы он назвал его так в своей манере Контролера перед своими будущими друзьями по экспедиции. В этом мире было много барьеров, которые он должен будет научиться по-своему преодолевать.

— Ты прошел подготовку, но это значит, что ты только начал узнавать, как многому тебе нужно научиться. Лидер Форейджеров Торбурн покажет тебе. Ему может не понравиться это назначение, но дело нынче поджимает. Я потерял несколько хороших Охотников, и у меня нет времени няньчиться с тобой, Стэд. Уилкинс вновь взглянул на бумаги.

— Тебе выдали плащ, и он подогнан к твоему кровяному потоку. Униформа, оружие, респиратор, антиграв, мешок — да… Я думаю это все. Правила тебе полностью разъяснили. Пойми меня. Ты идешь Наружу с одной единственной целью. Принести назад в Аркон дары мира, чтобы люди могли жить. Это все. Все остальное подчинено этому.

Но, будучи Контролером, Уилкинс милостиво добавил:

— Я не забыл, что Торбурн, нарушив этот закон, спас твою жизнь, Стэд. Это касается вас двоих. Но Торбурна предупредили. Полные мешки, Стэд, полные мешки!

Когда они вышли из контрольного отсека Уилкинса, Торбурн сказал:

— Уф! Пойдем встретимся с командой.

Внизу, в секциях лабиринта, предназначенного для Контролеров, Стэд начал бы свою фразу с восклицания: «Во имя всех Внешних Демонов!» и продолжил бы говорить дальше.

Но один раз употребив это выражение среди Форейджеров и Охотников, он узнал, что это не ругательные слова. Это не было даже богохульством. Это было настолько частью повседневной жизни, что не имело значения, или значило так много, что этого нельзя было выразить.

Будучи в компании солдат, копируя дерзкие манеры Форейджеров, Стэд сделал, как Торбурн, и величественно закинул свой плащ за спину. Плащ должен быть, и был полностью подогнан к его кровяному потоку — привыкать к двойной нити, проходящей у него через затылок, было сначала утомительно и напряженно — но собственный характер этой штуковины был довольно игривый, и она приобрела забавную привычку сползать и легонько лизать у него кожу между ног. Уже четыре раза его постыдно ловили за нее. А теперь над ним смеялись его товарищи по тренировочному лабиринту!

— Ты скоро освоишься со своим плащом, Стэд, — сказал ему Торбурн. — Он еще молод. А плащ с собственными мыслями лучше, чем старая изношенная тряпка. Быстрее меняется. Старый Хроник знает это. Он за свое время пережил с дюжину плащей.

— Старый Хроник?

— Ты познакомишься с ним и со всеми. С командой. С отрядом Форейджеров, который мне выпало вести Наружу. Я бы ни на что не променял это. Это гораздо лучше, чем сидеть взаперти, как рабочие.

Торбурн изменился со времен того похода, когда он нашел этого человека, который шел сейчас так гибко рядом с ним, возвышаясь над ним на четыре или более дюйма. Изменения произошли в его мыслях, и он был рад им. Он стал больше уверен в себе. Он не отдавал больше ненужных приказов во время экспедиции; отряд знал что делать и делал это. Торбурн лишь знакомил их с какими-либо новыми или особыми инструкциями перед отправлением.

Внизу, в комнате отдыха Охотников в лабиринте, сразу за границей, где начинались голубые огни, в комнате, расположенной в щели между водопроводной трубой и электрическим кабелем, Стэд встретился со всеми ними.

Джулия, крупная блондинка с сияющей улыбкой, распространяющая особую теплоту на новичка и на всех остальных, гордая своей доблестью оператора радара, округлая и веселая.

Симс и Валлас, во всем как родные братья, молодые и крепкие. Выглядели они глуповато, но в отношении возложенной на них задачи мозги у них работали отлично.

Кардон, чернобровый, с яростным выражением глаз, резкий, несгибаемый, непредсказуемый человек, чью совесть, как сказал Торбурн, мучает какой-то грех.

Старый Хроник — ну, Старый Хроник щелкал зубами, усмехался, фыркал, брюзжал и ворчал, и о нем об одном можно было написать целую книгу.

И, наконец, Ханей. Ханей, с мягкими, шелковистыми, струящимися волосами, с нежными невинными глазами, с нежным, как розовый бутон, ртом и цветущей бархатной кожей. Ханей со стройной фигурой и смущенной улыбкой, с запасом холодной отваги, которая, как наблюдал Торбурн, росла и крепла в сотнях опасных моментов с тех пор, как она сжималась от страха под окном, когда она увидела своего первого Демона. Ханей, с девической нежностью и мягкостью, под которой скрывался стальной стержень.

— А это Стэд, — сказал Торбурн.

Что они думали о нем? Каждый по-своему приветствовал новичка. Стэд знал, что он нарушал баланс в отряде, что он нес дополнительный, ненужный риск, что из-за его присутствия все они могут поплатиться жизнью. Но он улыбнулся, и пожал им руки, и старался держаться без высокомерия. Его собственная жизнь находилась в руках этих людей.

— Еще один должен подойти, Торбурн, — сказал Управляющий Форейджеров, старый, лысый и близорукий Пурвис. Однажды он в одиночку схватился с Рэнгом и притащил его с собой. Не для того, чтобы доказать, что он это сделал, а просто потому, что хороший Форейджер всегда возвращается домой с полным мешком. Парень по имени Вэнс. Он из фирмы Форейджеров с другой стороны лабиринта.

— Да, — сказал Торбурн. — Как только он подойдет, мы выступим.

Но отряд спорил и протестовал.

— Никогда отряд Форейджеров не берет с собой больше одного новичка! — взорвался Кардон, яростно нахмурившись. — О чем они там думают в штаб-квартире?

Перекрикивая их протесты, Управляющий Пурвис прервал их.

— Если вы собираетесь спорить со штаб-квартирой, идите и поговорите с Уилкинсом. Когда у вас не будет работы, вы можете умереть с голода. Вы знаете Правила. Нет работы, нет пищи. И не рассказывайте мне, старому Форейджеру, сказки о том, что Снаружи можно найти достаточно пищи, чтобы быть независимым от лабиринта. Вы не продержитесь и двух недель.

— Это еще неизвестно, — сказал Кардон мрачно.

Они все были в традиционном напряжении ожидания экспедиции: вспоминались и пересказывались старые шутки, над которыми смеялись и тут же забывали; питательная еда была съедена с удовольствием или без аппетита, в зависимости от индивидуального темперамента; было еще раз проверено оружие, чтобы хоть чем-то занять руки; последние отчеты других поисковых отрядов сличались с их собственным маршрутом.

Связные передали по пневматической трубе в отсек ожидания Охотников голубые полоски бумаги. Старый Хроник нервно прочитал их, щелкнул зубами и точной рукой нанес на свою карту значки, ворча, как обычно. Но он был хорошим Навигатором, хотя он и был стар, а, может быть, потому, что он был стар.

— Я доверил бы Старому Хронику прокладывать наш путь через храм Демонов в любой суматохе, — сказал Торбурн Стэду, с раздражением взглянув на старого Навигатора. — Он только что провалил экзамен на должность ассистента географа. Он никогда не смог бы, будучи выходцем из класса Форейджеров, стать Архитектурным Географом. Но мы знаем, как часто ассистенты выполняют всю работу в то время, как надменные Контролеры где-то шляются.

— Я никогда не встречал Архитектурного Географа, — сказал Стэд, но интерес его был направлен на другие слова Торбурна. — Ты упомянул храм Демона. Ты хочешь сказать, что ты действительно веришь в Демонов? Я знаю, что Охотники и Форейджеры говорят о них, но сейчас я выхожу Наружу. Не пора ли признать правду?

— А в чем состоит правда?

— Ну, люди спорят о причинах возникновения этих демонических историй, но лучшие научные теории сейчас утверждают, что их внедряют в мысли людей, чтобы испытать нашу природную греховность, чтобы действовать, как совесть.

— Клянусь мерзкими кишками Сканнера! — взорвался Кардон. — Какой ерундой они тебя напичкали, Стэд! Стэд почувствовал злость, злость и стыд.

— Я знаю только то, что мне говорили.

— Подожди, пока мы выйдем наружу. Тогда ты сам скажешь.

Стэд решил послушаться этого совета и замолчал.

Ханей взяла журнал с записями длин волн и состроила гримасу:

— Столько изменений, что пальцы сотрешь. Это все из-за этих чертовых статичных шумов в эфире.

— У тебя проблемы? — спросила Джулия, протирая чисто по-женски свои приборы. — Эти проклятые завывания начинают проникать на мои радарные частоты. Если они засорят еще и их…

— Хватит обсуждать, — сказал Торбурн резко. — Если кто-нибудь из Охотников моего отряда не сможет двигаться достаточно быстро, чтобы убежать от Демона, значит, он не с нами.

Все, как по мановению одной нити, повернулись и взглянули на Стэда. Он сглотнул. Действительно, этот мир, в который его кинули, был абсолютно нов для него, мир, где ценности были перевернуты, и жизнь, реальная и горячая, значила больше, чем когда-либо могла значить в утонченных уровнях лабиринта Контролеров.

Пурвис сообщил в отсек ожидания:

— Вот и ваш новый человек, Вэнс, Торбурн.

И снова, как будто на невидимых нитях, все головы повернулись к двери. На этот раз Стэд тоже взглянул туда.

Вэнс вошел, быстро осмотрелся вокруг, подошел к Торбурну походкой Форейджера, лишь холодно взглянув на Стэда.

— Торбурн? Я Вэнс. А это, должно быть, Стэд.

Новичок источал выносливость. Его короткое, плотное тело выпирало из его мрачной зеленой униформы Охотника; его плащ, взрослый экземпляр, цеплялся к нему всеми шестнадцатью ножками в симбиозе, который говорил о долгом и совершенном сотрудничестве. Его квадратное каменное лицо, строгое, без капли юмора, выглядело так, будто он сердился на жизнь. Его глаза, безжалостные и бездонные, прятались под густыми бровями. При виде этого человека Стэд почувствовал безотчетную дрожь.

— Привет, Вэнс, — сказал Торбурн, протягивая руку. Рукопожатие было коротким, поверхностным. Торбурн представил остальных. Даже Стэд, хотя и был знаком с ними недавно, ощутил странную неприязнь в пышном приветствии Джулии.

Этот человек знал свое дело, но у него не было времени ни на кого, кроме себя.

Когда он обменивался рукопожатием со Стэдом, Стэд намеренно сказал:

— Ты не будешь обузой для отряда, Вэнс, в отличие от меня.

Вэнс не улыбнулся, но его тонкие губы раздвинулись в каком-то подобии сардонической усмешки.

— Именно поэтому я здесь, Стэд. Не отходи от меня далеко.

Понимание того, что он имел в виду, унизило Стэда и уменьшило его собственный статус. Этот Вэнс шел с ними как нянька!

— Ну, вы все готовы? — не дожидаясь ответа, Торбурн взял свое ружье, повесил его на плечо, взял свои мешки и направился к двери. Остальные последовали его примеру.

Стэд взглянул на выданное ему ружье. Оно было не новое, но не настолько изношенное, как те, с которыми он тренировался. Все называли их ружья-хлопушки. Они стреляли уменьшенным зарядом, пули располагались в обойме поочередно разрывные и обычные. С этим оружием полагалось управляться двумя руками, но тренированный воин мог управляться с ним одной рукой. Он взвесил его в руке, подбросил его.

Он подумал не без опасения, не придется ли ему использовать его.

Ханей прикрепила свое переговорное устройство, Джулия — свой радарный аппарат. Они накинули на плечи свои мешки. Старый Хроник закончил точить свой карандаш и повесил на плечо свои журналы и карты. С Торбурном во главе они покинули отсек ожидания Охотников и погрузились в электромобиль. Солдат поднял шлагбаум, его шлем сиял под голубым светом, и отдал честь.

Машина зашуршала вниз по длинному гулкому коридору. Стэд был на пути Наружу.

 

Глава седьмая

Электромобиль двигался плавно, передвигаясь на восьми маленьких колесиках с резиновыми шинами, его кузов мягко покачивался. Форейджеры сидели на скамейках в кузове, их снаряжение было пристегнуто к ним и составляло с ними одно целое. Следом за ними шел еще один автомобиль с Форейджерами-инженерами. Верхний свет постепенно угасал. Водитель включил фары.

— Что это за проход, лидер? — спросил Вэнс официально.

— Мы движемся по новому отверстию. Поперек наших основных выходов стали регулярно появляться балки.

— Да. С другой стороны с этим тоже проблема.

— Работа Форейджера становится сложнее с каждым днем, — прорычал Кардон с яростным выражением на лице. — Уилкинс, кажется, не понимает, но он ведь только Контролер. Он был последний раз Снаружи возможно, лет двадцать назад.

Стэд сидел молча, жадно слушая, осознавая странность этого разговора. Эти люди, кажется, ни во что не ставили Контролеров, казалось, не понимали, как повезло Империи Аркона с ее правящим классом.

Но он ничего не сказал.

Торбурн вытащил свою карту лидера, развернул ее так, чтобы все могли видеть.

— Я изменяю маршрут по своей инициативе. Не хочу, чтобы старый Пурвис узнал об этом; он хороший человек, но… Остальные понимающе кивнули.

— В прошлый раз мы обнаружили новый проход прямо в продуктовый склад. Относительно просто наполнить наши мешки и приташить их назад. Однако, хотя я хочу снова попасть в этот склад, и именно туда мы и направляемся, я полагаю, что путь будет прегражден. Там везде были ловушки.

— Ловушки, — сказал Вэнс презрительно.

— В одну из них попался Сканнер, — сказал Кардон, и одна из густых бровей Вэнса приподнялась.

— Тогда дело плохо, — сказал он тихо.

Коридор переходил в неровный узкий проход, с одной стороны которого была земля, а с другой гладкая бетонная стена. Фары машины разрезали темноту впереди. Их сопровождал звук бегущей воды. В воздухе пахло сыростью.

Когда, наконец, машина затормозила и остановилась, они проехали, по меньшей мере, пять миль. Водитель взглянул на них.

— Поездка окончена. Всем выходить.

Машина с инженерами остановилась позади них. Инженеры-Форейджеры с особой подготовкой выгрузили свое оборудование, прикрепленное к антигравитационной тележке. Они впряглись в нее и потащили тележку по ведущей вверх тропинке, усыпанной галькой, извилистой и неровной, что было довольно сложно.

Шофер и четыре его охранника, Форейджеры, выполнявшие обязанности солдат, разговаривали с другим водителем и охранниками. Затем шофер повернулся к Торбурну.

— Блейн вывел вчера здесь свою группу.

— Да. Хотя я не думаю, что мы встретим его. — Торбурн следил за продвижением инженеров. — По плану он должен вернуться через отверстие рядом с кабелем.

— Я должен сказать, что он намекнул, что, возможно, вернется этой дорогой. Если увидите его, передайте, что мы его тоже подождем. А его собственный транспорт можно будет забрать позже.

— Хорошо. — Торбурн осмотрел свою группу. — Пойдемте.

Эти люди, решил Стэд, казалось, принимали многое как должное. И они сами принимали решения, нарушая точные приказы своего начальства.

Это озадачило его, так как он уже был знаком с иерархией Аркона.

Впереди мигали и качались огни инженеров. При свете светильников, бывших у каждого второго, отряд Торбурна начал подниматься.

Мир для Стэда состоял всегда из узких проходов и щелей, из отсеков, вырубленных в земле, или бетоне, или кирпиче, кроме единственного пугающего переживания, когда он был в покоях Капитана. Пока отряд пробирался вдоль щели между землей и скалой, преодолевая толстые кабели и провода, пробираясь сквозь потоки грязи и перепрыгивая через трещины в земле, окружающий мир казался ему знакомым, только более сжатым. Эти проходы через основание мира зданий немногим отличались от тех, которые непосредственно окружали лабиринт. Он стал дышать легче.

Торбурн смотрел, чтобы они бережно использовали антигравы и, как того требовали Правила, следил каждый раз, как они ими пользовались. Батареи действовали только определенное время; они не должны были перейти половинную отметку прежде, чем достигнут места назначения.

В настоящий момент, после долгого подъема вверх с помощью антигравов по узкой трещине, тянувшейся в стороны дальше, чем позволяли видеть их лампы, они достигли уступа, пыльного и усеянного сброшенными оболочками шестнадцатиногих животных размером с собаку, блестящих и хрупких.

— Фленги, — объяснил Торбурн. — Когда они растут, они вынуждены сбрасывать свою оболочку. Тупые создания. На них не стоит тратить патронов. Посвети им в глаза фонариком, и они ноги переломают, убегая. — Он взглянул на верх уступа в десяти футах над ними. — Выключить огни!

Лампочки постепенно полностью угасли, и глаза Форейджеров медленно привыкали к темноте. Инженеры тихонько отстегивали свое оборудование и устанавливали его, работая на ощупь. Теперь Стэд скорее почувствовал, чем увидел, слабое освещение, распространяющееся из-за края уступа, бледное, размытое сияние, которое неясно угнетало его. Ему стало холодно.

— Все готово, — сказал лидер инженеров. — Режем.

Приглушенные дрели врезались в материал. Электропила жалобно взвизгнула и затем, под стремительную ругань лидера, с шумом полетела вниз по скале. Что-то ударилось, громко сотрясая воздух.

— Прибить бы того, кто это строил! — сказал лидер инженеров. — Она сломалась о металл. Наденьте все черные очки. Нам придется прожигать.

— Симс и Валлас, — приказал Торбурн, — на левый фланг. Вэнс и Стэд, на правый. Двигайтесь!

Осторожно ступая вслед за Вэнсом в темноту, чувствуя, как сброшенные оболочки фленгов трескаются у него под ногами, Стэд почувствовал, как ужасный, всепоглощающий страх темноты охватывает его. Но человечество использовало темноту как благоприятное укрытие. Почему же это беспокоило его?

Прежде чем снять темные очки, он оглянулся. Яростное, все пожирающее искусственное пламя злобно прожигало металл стены, врезаясь в него и расплавляя. Это поддержало его, и он вернулся к своим обязанностям стража с окрепшим чувством целеустремленности. Ничего не произошло, пока Торбурн не окликнул их:

— Возвращайтесь! Мы закончили.

Инженеры уже паковали свое оборудование, когда вернулся Стэд.

— Подождите, пока я вернусь, — сказал Торбурн. — Если я прав, мы сможем сразу взять продукты. Вы сможете тоже унести что-нибудь назад.

Инженеры не спорили с ним. Они были Форейджерами, а для Форейджеров полные мешки были смыслом жизни.

— Стэд! — сделал знак Торбурн. — Встань за мной. Смотри через мое плечо. Учись.

Дрожа от волнения момента, Стэд сделал так, как ему сказали. Торбурн целеустремленно пробирался через дыру, его плащ не пытался отпрянуть от обожженных краев, где инженеры снизили температуру металла с помощью охлаждающей жидкости. Все, что Стэд мог видеть в бледном освещении, была блестящая металлическая стена, округлая, вздымающаяся вверх и пропадающая из виду. Торбурн скорчился с одной стороны от нее, осматриваясь по сторонам, подняв свое ружье-хлопушку. Через несколько мгновений Торбурн указал на что-то. Стэд посмотрел туда.

Ловушка, должно быть, захлопнулась на звере, когда он только схватил в зубы кусочек пищи. Это был не Сканнер, но у него было шестнадцать лап, которые сейчас были раскинуты во все стороны и неподвижны, а само тело было почти разрублено надвое огромным блестящим лезвием.

— Он, должно быть, забрался сюда другим путем, — сказал голос Старого Хроника на ухо Стэду. — Нужно это запомнить.

— Ты имеешь в виду…

— Прежде чем добывать что-то, Стэд, нужно хорошенько осмотреться вокруг. Эти дьявольские ловушки очень хитроумны.

Стэду стало нехорошо.

Торбурн махнул им. Стэда оттолкнули назад на место, и они все протиснулись в дыру.

Сначала Стэд не осознал, где он находится. Он стоял на деревянной поверхности, частично покрытой толстой и грубой бумагой, окруженной высокими блестящими округлыми металлическими стенами и большими кучами, покрытыми еще толстой и грубой бумагой. Запах продуктов перекрывал все другие.

— Нагружайте, — сказал Торбурн. — И поторопитесь с этим. Мы можем сделать две ходки.

Глядя, как остальные вытащили свои топоры и мачете, Стэд последовал их примеру и начал отрубать огромные куски от громадных масс пищи. Он работал на горе из мяса, отрезая куски в фут толщиной и набивая ими свой мешок, чувствуя, как он растягивается от мяса. Они передали первую партию нагруженных мешков через дыру, и инженеры взяли их, немного ворча, и нагрузили на тележку с оборудованием.

Стэд, деловито вгрызаясь в свою мясную гору, заметил, что Торбурн внимательно осматривается вокруг, явно принимая какое-то решение. Рядом с ним Симс прекратил резать и плотно завязывал свой на три четверти заполненный мешок; с другой стороны Валлас вытащил из горы продуктов последний ломоть сыра.

— Мы зашли здесь достаточно далеко, — Сказал Торбурн. — Всем замести следы.

Стэда это поразило. Он перевел взгляд со своего наполовину наполненного мешка на массивную голову Торбурна, выделявшуюся на фоне сияния, исходящего из дальнего угла продуктового склада.

Стэд осторожно приблизился, видя, что все вокруг него суетятся, и сказал:

— Но мой мешок еще не полон, Торбурн. Я думал — полные мешки.

— Правила, Стэд. Полные мешки, да. Но не слишком много из одного места. Мы взяли нашу квоту; теперь мы пойдем дальше.

— Правила. Понимаю, — сказал Стэд, хотя он ничего и не понял.

Они собрались у дыры, таща свои мешки, едва обмениваясь словом, и то тихонько, шепотом.

Джулия сказала:

— Я обнаружила еще одну ловушку с другой стороны. Торбурн взглянул на часы.

— Дни и ночи Снаружи отличаются от настоящего мира, Стэд, — сказал он задумчиво. — У нас есть еще немного времени. Пойдем, узнаешь что-нибудь новое.

Оставив мешки возле дыры, они все во главе с Торбурном пошли к ловушке Джулии. Она была массивная, возвышающаяся над ними, блестящая и угрожающе темнела. На полу лежал ломоть сыра размером с человека, как будто это случайный кусочек, упавший с основной горы. Торбурн отвязал свою веревку с крюком, раскрутил ее, бросил и всадил в сыр. Он осмотрелся.

Затем он потянул.

Ловушка зашипела. Со смертоносной яростью с потолка опустилось блестящее лезвие ножа и врезалось в сыр, когда крючок потянул его. Внизу, там, где был сыр, теперь были видны две веревки.

— Клянусь Бессмертным! — произнес Стэд, потрясенный. Хлесткий удар падающего лезвия наполовину оглушил его. Он почувствовал, как кровь болезненно стучит в пальцах. Как будто непроизвольно его кулаки сжались.

— Славные штучки, — сказал Вэнс, пиная все еще вибрирующее лезвие. — У нас с другой стороны такие же. — Он говорил об этом совершенно обыденно. — А у вас есть здесь эти ужасные люки?

Симс кивнул.

— Да, они очень хитроумные.

Вэнс сказал с небрежностью, которую безошибочно уловил Стэд:

— Мне потребовалось однажды три часа, чтобы выбраться из одного из них. Не хотел бы попасть туда еще раз.

Остальные по-новому, с уважением взглянули на него. Если он это сделал, он действительно был Форейджером. Торбурн высвободил свой крюк. Лезвие ловушки отогнуло один зубец. Сматывая веревку, Торбурн сказал:

— Еще один урок, Стэд. Сначала нужно все проверить; Снаружи второй попытки не дано.

И это, рассуждал Стэд, расходилось с тем, что Вэнс только что рассказал им насчет люка-ловушки. Преднамеренно?

По другую сторону дыры темнота казалась более густой, чем раньше. Инженеры ушли. Отряд боком пробирался по пыльному, усеянному оболочками фленгов уступу, тьма расступалась перед огнями, освещавшими им дорогу.

— Скоро будет светлее, — сказал Торбурн, еще раз взглянув на время. — Мы можем пробить путь здесь и выбраться прежде, чем Снаружи начнется день.

Они достигли места, где из щели в два фута высотой, идущей вдоль пола, пробивался слабый холодный свет. Вокруг них оштукатуренные стены возвышались на головокружительную высоту, темную и вызывающую от неизвестности.

— Это дом пять-восемь-девять черта Чарли, — сказал Старый Хроник, проглаживая руками свои карты.

— Земля. Давай теперь посмотрим… хм. Ну, Торбурн, ты взял здесь определенный Правилами груз — ты собираешься идти на открытое пространство?

— Придется сделать это, чтобы наполнить мешки. — Торбурн терпимо отнесся к вопросу.

Старый Хроник временами беспокоился из-за пустяков и пропускал то, что было важно. — Пойду я и возьму Стэда.

— Это значит, что и я тоже, — сказал Вэнс.

— Симс и Валлас. Остальные оставайтесь здесь.

Пятеро мужчин пролезли в щель в два фута высотой и встали. Автоматически, не осознавая, в ужасе, охваченный паникой, которую он даже не подозревал, что сможет испытывать, Стэд схватился одной рукой за Торбурна, а другой закрыл глаза.

— Нет! Нет! — произнес он булькающим болезненным щепотом.

Торбурн отдернул прочь его руку, прикрывавшую глаза. Он взял его голову в свои руки — Симс и Валлас, и даже Вэнс были рядом, держа его, запрокидывая его голову назад, пытаясь с помощью чего-то острого открыть его глаза — заставить его посмотреть вверх.

— Смотри вверх!

Но… там ничего не было!

Ничего — огромное белое светящееся пустое пространство, высасывающее из его тела кровь, вытягивающее душу из его груди, разрывающее его, зовущее его, просящее его подняться вверх, и вверх, и вверх.

— Нет! — выкрикнул Стэд в мозолистую ладонь, зажавшую ему рот. Его глаза выпучились. Он чувствовал, что каждый дюйм его тела открыт и возбужден, саднит от ужасного отсутствия материи над его головой. — Не надо… Прекратите… Нет! Я не могу выходить туда!

— Полминуты, Стэд, и все, — скрипуче произнес Вэнс. Торбурн сказал:

— Ощути свои ноги, Стэд.

Кто-то наступил ему на ногу. Он вскрикнул от внезапной боли и ощутил землю у себя под ногами. Но они по-прежнему закидывали его голову назад, его лицо вверх, по-прежнему открывали его глаза, заставляя его смотреть вверх на… на что? Было ли там что-нибудь? Какие ужасы в действительности обитали там, где бы это ни было?

— Да, Стэд. — Густой голос Торбурна загрохотал в ушах Стэда. — Там наверху есть кое-что. Но оно очень далеко и окрашено в белый цвет, и его нелегко увидеть. Но оно там есть, Стэд, оно там. Это потолок, Стэд, крыша. Только она очень далеко. Понимаешь?

Понимает? В холодном бледном свете Стэд смутно разглядел белый широкий изгиб крыши, снова почувствовал, как к нему вернулось ощущение рациональности, когда он понял, что, конечно, там наверху должно что-то быть. Как же может не быть?

— Со мной все будет в порядке. Простите. Глупо с моей стороны. С полминуты я думал, что крыша упала с мира — глупо. Этого не может быть.

Никто не стал с этим спорить. Но Торбурн сказал:

— Мы поможем тебе, Стэд. В один из дней мы выйдем Наружу. — Неловкая тишина. Затем Ханей просунула голову в щель и посмотрела на них.

— Вы еще не ушли? Что ж, это хорошо. Сигналы от Блейна. Он где-то поблизости; он каким-то образом заблудился.

— У него никогда не было хорошего навигатора, — раздался из щели сардонический голос Старого Хроника.

— И что, Ханей? — Торбурн медленно ослабил свою хватку на Стэде. Стэд дважды вздохнул полной грудью.

— Блейн сообщает, что в этом Доме бродит на свободе Рэнг.

Электрический шок напряжения, тревоги, осознания приближающейся паники, немедленно прошедший по ним, был полностью понятен Стэду.

Рэнги означали внезапную смерть или, возможно, смерть не столь внезапную, но такую же верную.

— Раздавить бы эту мерзкую тварь! — воскликнул Торбурн, столь же яростно, сколь и испуганно. — До этого момента операция шла гладко. А это, и вправду, все портит.

И неизбежно, именно Старый Хроник сказал не без особого умысла:

— Приказания, Торбурн?

— Я не вернусь без полных мешков. — Упрямая складка у рта Торбурна вызывала дрожь у наблюдателей. — Я вернулся с пустыми мешками в тот день, когда мы нашли тебя, Стэд, и с тех пор я никогда не возвращался без того, чтобы все мешки были полны. Так. Кардон, ты и Старый Хроник, встаньте здесь у щели. Мы пойдем вовнутрь. Вам, возможно, придется прикрывать нас на выходе.

Вэнс картинно снял ружье и проверил заряд.

— Проверь, плотно ли сидит твой плащ, — сказал Торбурн резко. — Он понадобится тебе сейчас больше, чем ружье. Он обернулся к Стэду.

— Ты наш подопечный, и я не могу тобой рисковать. Оставайся здесь.

— Но…

Вэнс повесил на плечо свое ружье.

— Я тоже останусь с ним.

И снова все многозначительно промолчали. Затем в щель пролез, подавив смешок, Старый Хроник:

— Пойдем, присоединяйся ко мне, великий Охотник, — сказал он, и от его тона угрюмое лицо Вэнса напряглось.

Торбурн взглянул на Симса и Валласа. Затем трое Форейджеров выбрались на этот жуткий бледноватый свет. Их фигуры уменьшались с расстоянием. Затем они скрылись за высокой кубической башней из дерева, которая вздымалась вверх, покрытая широкой гладкой полостью, как… как что? Стэду показалось, что он знает, но никак не может припомнить.

Он яростно желал бы пойти вместе с этими тремя туда, в эту огромную неизвестность.

Ханей скорчилась на полу, приложив наушники к одному уху. Ее лицо исказилось от концентрации.

— Снова вызывает Блейн… Плохо слышно. Он попал в беду… но эти проклятые помехи. Вой на всех волнах. Джулия перебила ее твердо.

— Идут Торбурн, Симс и Валлас. С полными мешками. Теперь, возможно, мы сможем убраться отсюда.

Все трое быстро бежали. Они неслись по комнате, тяжело дыша, направляясь к щели, и то и дело оборачиваясь, чтобы посмотреть назад.

Там, в этой огромной пустоте, которая в этом холодном и до дрожи неестественном освещении казалась громадной пещерой со странными формами и длинными изодранными тенями, что-то двигалось. Что-то большое и неясное возникло из теней и набросилось на бегущих людей.

Стэд услышал крик, болезненный хрип, чудовищный яростный треск, удар, как будто металлом по камню. Взглянув вверх в диком ужасе, он увидел чудовищное создание с четырьмя круглыми огромными глазами, горящими гибельным странным сиянием, дьявольское создание из кошмара, неуклюже передвигающееся вперед на шестнадцати лапах, похожих на обрубки, которые двигались, омерзительно дрожа.

— Рэнг! — вскрикнула Джулия. — Нет… Торбурн…

Кардон и Вэнс уже стреляли, из их ружей вырывался убийственный грохот. Стэд быстро навел свое собственное ружье, взвел курок и нажал на спусковой крючок. Он целился в один из четырех глаз. Он увидел, как светящаяся сфера покрылась алым цветом и чернотой, сияние замерцало, как жидкость, а затем померкло и угасло до тусклой серости.

Его губы были сухи, рот пересох, как наждачная бумага, руки липкие. Еще два глаза погасли. Три потока свинца ударили в оставшийся глаз и вышибли его, как раздавливают кровососущего паразита. Но Рэнг по-прежнему стремился вперед, фыркая и хрипя, его огромные челюсти были широко открыты, и с них текла слюна, он двигался чисто по инерции.

Длинная растопыренная лапа взвилась вверх. Симс, наклонив голову, получил удар в плечо, пошатнулся и упал. Но он упорно не отпускал свой мешок. Валлас тут же обернулся, подхватил своего товарища и потащил его с собой.

Торбурн, стремительно действуя, оттолкнул их обоих. Слепой Рэнг, безумно ревя от боли, в ярости, со всего маху врезался в стену над щелью. Толстая, грубая стена шерсти зашевелилась возле щели, загораживая свет.

— Сбоку — скорее, — крикнул Старый Хроник.

Мужчины и женщины кинулись в сторону, карабкаясь по мусору под стеной. Появился Торбурн, шатаясь, размахивая ружьем. Ввалился Симс, за ним — Валлас. Их и их мешки подхватили; заботливые руки доставили их в укромную темноту трещины за стеной.

Все двигались с трудом. В воздух поднялось густое миазматическое облако пыли. Стэд ощущал ее шершавые частички на языке. Он двигался вслед за остальными, свет их лампочек раскачивался и разгонял темноту перед ними.

Суматоха перешла в бегство. Их ноги скользили по пыли и осколкам кирпичей, по кусочкам штукатурки, отвалившейся от стены. Каждый раз, когда в полу был провал, Стэд прыгал, стараясь сберечь ноги; он был поглощен желанием бежать, бежать и бежать.

Наконец Торбурн, тяжело дыша, остановил гонку.

— Достаточно! Вы все знаете, что Рэнги не могут преследовать нас по расщелинам. Расслабьтесь! Все кончено.

Он дал им пять минут на передышку. Они сидели в ряд, прислонившись к стене, тяжело дыша, их глаза еще блестели от ужаса недавней атаки. Затем Старый Хроник хмыкнул и прищелкнул зубами.

— Да, Рэнг еще как может напугать! Я их видел столько, что вам и не снилось.

Погруженный в свои мысли, Стэд не услышал старика. Этот Рэнг — эта тварь был двадцать пять футов длиной от морды до хвоста, с шестнадцатью толстыми лапами, клыками и когтями; царапины на полу от его когтей все еще стояли у него в памяти. Если такие монстры населяли Внешний мир зданий, то неудивительно, что не было добровольцев в Форейджеры!

Это был безумный ужасный мир, в который Капитан так безразлично бросил его. Внутри Стэда нарастала странная, мрачная, пугающая и абсолютно животная ярость, связанная с его всепоглощающим желанием узнать больше о реальном Внешнем мире зданий.

— Рэнги, — произнес Вэнс, сидевший на корточках рядом со Стэдом. — Я ненавижу их. Я видел их. Я видел, как эти грязные твари ловили человека и играли с ним, подбрасывая его между когтей, позволяя ему думать, что он спасется, а затем набрасываясь на него, когда бедняга уже думает, что свободен. Рэнги — нам следует начать систематически истреблять их всех!

— Неплохая мысль, — сказал Торбурн. — Но Контролеры не будут тратить на это средства. Ты знаешь это.

— Все, чего они хотят, — сказал Старый Хроник с угрюмой вспышкой, странно отличающейся от его обычного сарказма, — чтобы мы приходили назад с полными мешками, и веселей, ребята, веселей! Их не заботит, если нас всех прикончат, пока они жиреют и бездельничают.

Кардон подвел итог тоном, полным такой горечи, что Стэд почувствовал дрожь от ужаса:

— Контролеры не лучше, чем Рэнги в человеческом обличий.

Он подумал о Саймоне, Делле и Астромене Наве. Были они Рэнгами в человеческой маске? Конечно нет. Они были мягкими, цивилизованными людьми. Но они принимают существующий порядок вещей; Форейджеры должны были выходить Наружу и рисковать своими жизнями, чтобы Контролеры могли жить в роскоши. Возможно, они просто не представляют, что это значит — быть Форейджером.

Контролеры устроили в его честь вечеринку, когда он отправлялся учиться на Форейджера. Они желали ему удачи. Знали ли они, в какую жизнь он отправляется? Он был уверен, что они и не подозревают о наплыве горечи, захлестнувшей низшие слои. Никакого понятия о той ненависти, которую здесь питали по отношению с ним.

Его отправили сюда учиться. И, Бессмертный видит это, он учился. Он пылко желал вписаться в жизнь Империи Ар-кон — этот термин его товарищи-Форейджеры почти никогда не упоминали; он хотел бы быть хорошим Контролером, благодарным за предоставившуюся возможность. Быть хорошим Форейджером, думал он, было частью его образования.

Но теперь, теперь он не был уверен.

Он начал понимать две стороны жизни в Арконе — две стороны, которые не имели ничего общего с внутренним и наружным миром.

Он не без паники подумал о том, к кому он будет принадлежать в будущем.

— Пошли, — сказал Торбурн, поднимаясь. — У нас полные мешки. Контролерам это понравится. Пойдемте домой.

 

Глава восьмая

На седьмой день его жизни с Форейджерами вместе с обыкновенной служебной почтой ему было доставлено письмо. Это было первое письмо, которое он получал за свою жизнь, по крайней мере, за свою жизнь в Арконе.

«Я надеюсь, что ты хорошо устраиваешься», — писала Делла. «Саймон и я часто думаем о тебе, и нам интересно, как ты поживаешь. Я думаю, у тебя много новых друзей. Астромен Нав справлялся о тебе недавно. Если ты решишь стать учеником, Стэд, не принимай окончательного решения, не повидавшись с нами. Помни, что тебе еще предстоит окончить свое образование.»

Он прочитал письмо со смешанными чувствами. «Устраиваешься», «как ты поживаешь», «справлялся о тебе». Милые пустые фразы. Рэнг чуть было не устроил из него себе обед.

— Готов, Стэд? — спросил Торбурн.

Он вспомнил, как лейтенант Карджил, солдат, говорил о Рэнге. Теперь, будучи Форейджером, он знал, что Карджил почти наверняка никогда не видел Рэнга своими глазами. Как все Контролеры, он говорил с чужих слов. Они жили в лабиринте. Что они знали в действительности о мире зданий?

— Готов, Стэд? Пойдем, парень. Машина ждет.

— Прости, Торбурн. Я готов.

Стэд вышел из приемного отсека Форейджеров и забрался в кузов машины. Он уселся среди товарищей. Когда солдат у шлагбаума поднял его, и противогазовая завеса взлетела вверх, Стэд воспринял это как символ. Этот шлагбаум, противогазовая завеса, этот голубой свет отрезал человека одного мира и выталкивал его в другой.

Что ж, его выбросило Наружу; возможно, он нашел здесь свою нишу в обществе, в конце концов.

Возможно, в той туманной, забытой, недоступной прежней жизни он был Форейджером. Это соответствовало бы иронии ситуации.

Машина тряслась по грязному коридору, огни остались позади. Еще шесть машин следовали за ними. На этот раз экспедиция будет совсем другой, по крайней мере, для Стэда.

Время от времени, как ему рассказали, когда Бессмертное Существо создавало новые свежие и потенциально богатые хранилища продуктов или сырья, Форейджеры и Охотники устанавливали внешнюю штаб-квартиру. Они делали свои вылазки и возвращались с мешками на временную базу, делая несколько коротких походов, создавая запас, который можно было вывезти караваном машин. Но Правила все равно действовали в этом случае. Только определенное количество продуктов можно было взять за один раз. Все следы посещения людей должны были быть стерты. Они могли показываться снаружи только в короткие периоды времени, как обычно.

Правила охватывали различные странные возможные ситуации.

Один из пунктов, который особенно смутил Стэда, и в котором, несмотря на серьезные рассказы своих товарищей, он все равно видел элементы юмора, ясно говорил, что ни один человек не должен стрелять в Демона. — Стрелять в призрак, в плод воображения, — сказал Стэд. Никто не рассмеялся. Они едва ли слышали его. Форейджеры придерживались своих детских историй о Демонах с увлечением и любовью к мельчайшим подробностям, что впечатляло и раздражало Стэда. Им следовало бы полчаса послушать Саймона и Деллу. Это быстро вышибло бы из них подобную ерунду.

Ему терпеливо объяснили временные графики.

— Наш двадцатичетырехчасовой день и его деление на восьмичасовые отрезки неприменимы Снаружи. — Торбурн прикоснулся к своим наручным часам. — Там существует восьмидневный период темноты, когда освещение бывает только случайное и рассеянное. Затем двухдневный период, когда освещение постоянно возрастает — помнишь свет во время твоей первой экспедиции — затем восьмидневный период, когда свет становится все ярче и ярче, до тех пор, пока после четырех дней уже вообще невозможно выходить наружу. Постепенно он ослабевает, и снова наступает двухдневный период, слабого света, и опять темнота. Старый Хроник кивнул:

— Во времена моего отца этот график был другим. Тогда почти все время было темно. Только около трех дней яркого света.

Джулия вмешалась в разговор на заднем сиденье трясущейся машины.

— Мой дедушка рассказывал мне, что тогда снаружи было почти все время светло, многие дни. Добывать припасы в те старые времена было ужасно.

Стэд вычислял.

— Значит, яркий свет снаружи ослабевает?

— Да. Именно поэтому у нас была передышка день-два. Но теперь мы снова отправляемся. — Он взглянул назад.

Следом за семью машинами с Форейджерами шли еще десять с солдатами. Впереди, как головной дозор, ехали еще две. Аркон собирался защищать ту добычу, которую принесут его Форейджеры. И это поставило для Стэда еще кое-что на место. Он скоро понял, что было два вида внешнего мира. Внешний мир туннелей, коридоров и трещин за стенами, которые располагались снаружи от лабиринта. Это был мир, в котором соперничающие Империи и Федерации воевали за женщин и богатство. Это был внешний мир, о котором так высокомерно говорили Контролеры. Но существовал другой внешний мир, внешний мир номер один Внешний мир — мир Форейджеров и Охотников, мир, о котором Контролеры тоже говорили, но не так высокомерно. И там, Стэд осознал это с болезненным, заполняющим его душу страхом, была земля без крыши, земля Рэнгов и… Демонов?

Он почувствовал, что Ханей смотрит на него, и улыбнулся. Она тут же отвернулась, стала вертеть в руках свое радио, сидела напряженная и неподвижная, несмотря на тряскую дорогу. Стэд ощутил обычное таинственное чувство и стряхнул его с себя. Ханей была женщиной. Это все объясняло. Скромная, застенчивая, маленькая душа — она вызывала в нем чувство, которое ему было сложно определить — отличное и в то же время схожее с его отношением к Делле и, да, с его хаотичными впечатлениями от Бэлль.

Джулия, например, такого значения для Стэда не имела. Джулия могла бы быть и мужчиной. Торбурн, однако, кажется, интересуется ей. Стэд натыкался на непреодолимую нравственную преграду между ним и его товарищами всякий раз, когда он осторожно, случайно, искусно затрагивал проблему мужчин и женщин, и почему они разные.

Не раз на их лицах мелькало странное выражение, особенно у Симса или Валласа, но Торбурн заставлял их замолчать. Постепенно Стэд потихоньку убедился, что Саймон и Делла дали его товарищам инструкции не обсуждать с ним этот вопрос. Это мучило его сначала, но затем он подумал о Делле и о том, с каким жаром она вся отдавалась делу, улыбнулся и стал ждать, когда придет время, чтобы она все объяснила. Он почему-то хотел, чтобы именно Делла объяснила все это, а не Форейджеры, какие бы крепкие узы дружбы ни связывали его теперь с ними.

Он во многом уже ощущал себя Форейджером. Термин «Охотник», хотя еще и употреблялся, был архаизмом с тех времен, когда Охотники и Форейджеры были разными классами. Форейджеры разыскивали и добывали; Охотники охотились за живой добычей. Теперь Форейджеры добывали то, что попадалось под руку.

На этот раз поездка была длиннее на добрых двадцать миль. На остановке Командир — Контролер-офицер, чопорный и угрюмый в своих доспехах — прошел вдоль ряда машин. Рядом с ним шагал его Босун, приземистый, крепкий, с каменным лицом, безжалостный. Форейджеры его не любили.

Кардон сказал яростно:

— Предатель своего класса!

Командир напомнил всем им, что они проезжают поблизости от границы с Империей Трикос. Бдительность. Внимание. Оружие наготове. Быть настороже.

— Мы знаем, — сказал мрачно Кардон группе, когда солдат прошел. Форейджер обнаружит врага, человека или животного, на мили раньше, чем солдат!

Глубина классовых различий и ненависти одного класса к другому внутри государства продолжала поражать Стэда. Если люди сталкивались с такими опасностями, которые, как он знал, подстерегали их снаружи, то, конечно же, здравый смысл говорил, что они должны держаться вместе. Однако этого не происходило. И все же, каким-то образом государственный механизм продолжал со скрипом работать.

Б. Г. Уилле считал, что он не продержится слишком долго. Конвой достиг узкой трещины между двумя каналами, проделанными большим землеройным животным, чьи ходы часто использовались людьми. Проехав через них с завывающими электромоторами, они выбрались в плоское, низкое, но широкое помещение. Перед ними была цельная бетонная стена. Под ней проходила труба около шести футов в диаметре, в которой громко плескалась вода. Дальше петлями свисали кабели, как будто провисая сквозь прогнившее дерево — людям пришлось победить и обратить в бегство небольшую армию двенадцатиногих животных в два фута длиной, очистить их гнезда и коконы — каждый кабель был около восемнадцати дюймов толщиной, по ним текло электричество.

— Бессмертный обеспечивает нас светом, теплом и водой, — прокомментировал Торбурн, в то время как под умелыми руками возникал лагерь. — Если бы он сделал, чтобы это доставалось немного легче!

Командир назначил пикеты, охрану, график дежурств. В эту важную экспедицию менеджер Форейджеров Пурвис отправился лично, чтобы проследить своих людей в деле. Отряды Форейджеров уходили по графику и возвращались с набитыми мешками. В полевом лагере шла обычная жизнь.

Группе Торбурна для сна был отведен участок возле земляной стены, построенной под прямым углом к бетонной стене мира. У них был электрический свет и обогреватель. Их спальные мешки аккуратно лежали в два ряда. Джулия спала рядом с Торбурном. Ханей, по какой-то странной причине, непонятной Стэду, спала немного отдельно от остальных. Они сделали три вылазки, очень коротких, шли они через проходы, которые были размечены указателями, и несли назад полные мешки. Стэд был поражен изобилием того склада, где они брали добычу. Продукты возвышались в количествах, казавшихся безграничными. Пройдет еще много времени, прежде чем, в соответствии с Правилами, придется прекратить здесь добычу.

Они сделали еще четыре вылазки и теперь шагали по проходам, как по знакомым улицам лабиринта. Указатели стали не нужны. Во время их восьмой вылазки, на половине пути Ханей окликнула Торбурна. Они стояли под указателем с надписью «Склад девять» и стрелкой, показывающей вперед.

— Сигнал, Торбурн, — сказала Ханей, неловко глядя вверх. Немедленно их легкость и беспечность испарилась.

— Это Роджерс, там, впереди. Некоторые указатели были содраны после того, как он прошел. Они наткнулись на ловушки.

— Что ж, это было слишком хорошо, чтобы так продолжаться, — угрюмо сказал Торбурн. А затем он сказал нечто такое, что несказанно поразило Стэда. Только когда слова прозвучали у него в мозгу, он увидел, как не согласуются они с теориями, с тем, что он знал ранее.

— Демоны, — сказал Торбурн. — Они снова пытаются остановить нас.

— Но… но, — бессвязно запротестовал Стэд. — Демоны не могут ничего сделать человеку с рациональным мышлением! Они плоды воображения, контролеры духа, командующего нашей совестью. Это Бессмертный снабжает нас пищей, и он же расставляет ловушки.

— И что это был бы за Бессмертный, — спросила Джулия презрительно, который специально расставлял бы ловушки на человека и калечил его тело?

— Понимаю, — сказал Стэд неуверенно. — Ловушки и Рэнги являются реалиями жизни, но не Бессмертный — которого нельзя увидеть — насылает их сюда, а Демоны — которых тоже нельзя увидеть…

Все складывалось.

Что ж, он учился.

— Передай сигнал на базу, Ханей, — сказал Торбурн. — Пурвису необходимо знать об этом.

— В эфире такой ужасный шум. — Головка Ханей с шелковистыми черными волосами автоматически склонилась ниже, пока ее тонкие руки искусно перебирали деления. — Все в порядке. Я связываюсь с ним.

Боковой проход казался свободным. Никаких ловушек. Но Симс и Валлас шли впереди с крайней осторожностью, а Кардон, который был замыкающим, вертел головой, как будто она на шарнирах. Они достигли выходного отверстия без всяких неприятностей. Навстречу им прошли Роджер и его группа, с полными мешками, довольные.

— Демоны охотятся на нас, Торбурн, — сказал Роджер. — Но рэнгов нет. Пурвис собирается отправлять еще экспедиции?

— Не могу сказать. Мы пришли сюда боковым проходом. Тебе я бы посоветовал сделать то же.

— Спасибо. Мы обезвредили все ловушки, которые смогли обнаружить. Но вам как-то придется пробраться вовнутрь. Рядом с выходом уже достигнут предел, определенный Правилами.

Отряд Торбурна застонал при этом. Но эти стоны были искусственными, этакая мрачная ирония; Стэд был поражен, что они могут шутить столь ужасным образом, когда каждое их движение может принести им смерть.

— Хорошо, — сказал Торбурн решительно. — Хорошо. Нам придется забраться в дальний угол склада. Держитесь тише.

Джулия бросила на него быстрый взгляд. Торбурн кивнул ей.

— Я знаю, моя дорогая, я знаю.

Две группы Форейджеров, стоявших у отверстия, которое их инженеры прорубили в продуктовый склад, затемненный и слегка освещаемый слабым просачивающимся светом, все как один обернулись, когда наблюдатель Роджерса выкрикнул резко:

— Йобы! К бою! Йобы!

Все, включая Стэда, который был натренирован для этого, стремительно кинулись на землю, стараясь укрыться, распластавшись, нацеливая свои ружья. И, несмотря на все, один из людей Роджерса, стоявший вдали, был недостаточно быстр. Он вскрикнул и зашатался, потеряв равновесие. Длинная стрела торчала из его плеча, искусно всаженная между соединением доспех на руке и плече. Прежде чем дружеские руки утащили его вниз, в его доспехи воткнулись еще четыре стрелы.

Прищурившись, Стэд тщательно вглядывался в пыльную, шевелящуюся темноту за стеной мира. Удары его сердца болезненно отдавались от земли. Ружье внезапно стало холодным на ощупь.

— Видишь их, Кардон? — громко спросил Торбурн.

— Пока нет. Если их больше дюжины, они обрушатся на нас через пару секунд.

— Я надеюсь, они так и сделают. — Голос Джулии яростно прорезал темноту. Все их светильники были выключены. — Тогда можно будет подстрелить Йоба. — Она взглянула на Стэда. — Не подпускай их слишком близко, Стэд.

Стэд сглотнул.

— Я надеюсь, — сказал он своим тоном Контролера, который уже давно перестал забавлять его товарищей-Форейджеров. Он смотрел в прицел своего ружья и хотел, чтобы прекратилась дрожь в пальцах.

— Вот они! — выкрикнул кто-то.

Из цепи лежащих людей раздались выстрелы и взрывы. Пули врывались в нападающую массу впереди них. Стреляя вместе с остальными, Стэд ощущал едкий запах сгоревшего пороха, чувствовал, как пот струится по его лицу, слышал безумный грохот, и стук, и странно чужеродные крики, видел свистящие стрелы, вонзавшиеся повсюду вокруг.

Затем все это прекратилось. Сквозь шум в ушах и все еще мелькающие у него перед глазами недавние картины, Стэд понял, что, встретившись с еще одной опасностью внешнего мира, они одолели ее.

Шатаясь, он поднялся вместе с остальными.

Он подошел и взглянул на Йоба.

Это существо было больше, чем просто животное. Девять футов в длину, оно передвигалось на шести лапах, а передняя пара лап этого многоногого существа, обычного для этого мира, была поднята, как человеческие руки. Передняя часть Йоба была приподнята, как гротескная пародия на человеческий торс. Голова его была плоская, раздутая и круглая, как суповая миска, с четырьмя прикрытыми роговой оболочкой глазами, широким ртом, дырками ноздрей и гребнем из плоти яркого коричневато-желтого цвета, вздымающимся вверх. Шерсти у Йоба не было, как и у человека. Передние лапы были неуклюже подвижны, почти как у человека, только большой палец не совсем противостоял остальным. И, как и люди, Йобы одевались в кожи и шкуры, носили широкий кожаный пояс, с которого свисал нож, носили уродливую дубинку, лук и колчан с длинными, опасно зазубренными стрелами. Йобы были по своему разумны.

— Теперь ты познакомился с высшей ступенью разумной животной жизни в мире, — сказал Торбурн. — И теперь я знаю, почему Демоны расставили те ловушки. — Он пнул презрительно распростертое тело Йоба. — Они дикари. Они живут без Правил. Они выискивают и добывают пропитание без осторожности, оставляя следы, не таясь от Демонов. Неудивительно, что появились ловушки.

— Я потерял человека, — сказал Роджерс. — Уилкинс будет рад.

— Отнеси ему все снаряжение Йобов. Ты заслужил это.

Стэд не удивился благодарной реакции Роджерса. Предметы Йобов очень ценились среди Контролеров за их удобство и возможности. Они были любопытны, эти предметы чуждой и странной культуры, если только ее можно было назвать культурой.

— Хорошо! — прогрохотал Торбурн. — Все внутрь. Старый Хроник хмыкнул.

— Возьмите с собой наименее пострадавшего Йоба. Обычная процедура.

Усмехаясь с удивительной гибкостью Форейджеров, жизнерадостные через секунду после ужасной опасности, Симс и Валлас повиновались. Йоба протащили через входную дыру, протолкнули внутрь через горы продуктов.

— Вот ловушка, — кивнула Джулия.

Мужчины быстро искусно пристроили мертвого Йоба в ловушку, зацепили его обнаженную заднюю левую ногу, потянули. Ловушка захлопнулась с ужасным свистом. Они отцепили свой крючок.

— Теперь Демоны, возможно, будут немного удовлетворены.

Стэд понял мудрость этого. Работая вместе с другими на самом краю склада, прислонившись к окрашенной металлической стене, поднявшейся вверх на тридцать футов, где плоскость следующей полки образовывала потолок этой, он набивал свой мешок круглыми белыми яйцами, каждое из которых было в половину его собственного роста. Он работал с жаром, желая поскорее убраться отсюда.

Он проложил между уложенными яйцами влажный мох, но мешок по-прежнему был не полон. Он прошел несколько шагов к металлической стене, где лежала одна из хлебно-фруктовых гор, разрезанная и рыхлая. Его топор отрезал аккуратные кусочки, которые он осторожно уложил поверх яиц. Погруженный в работу, он услышал щелчок и шум воздуха как бы издалека. Он не взглянул вверх.

Пол пересекла яркая полоска света.

— Стэд! Беги, парень, беги!

Стэд замер от неистового крика Торбурна, мигая, его глаза закрывались от этого жесткого белого света. Он никогда не видел света настолько сильного, настолько опустошающе слепящего.

Ориентируясь на ощупь, он бросил свой мешок, пошатнулся, попытался бежать, врезался в гору продуктов. Тяжело дыша, он прижался к ней, ощущая ее единственным твердым убежищем в мире безжалостного света.

Затем… ужас.

Сквозь слезы, застилающие глаза, которые он с трудом заставил открыться, он увидел, как пол удаляется. Он чувствовал, что его тело поднимается, чувствовал движение, как будто его антиграв был включен на подную мощность и сломался.

Раскачиваясь, передвигаясь с тошнотворной быстротой, часть пищевой горы поднялась в воздух, наружу, в этот слепящий белый свет.

Под его ногами проплыл пол. Еще ниже, невероятно далеко внизу, исчезающий в невообразимой дали, появился еще один пол, так далеко под ним, что края его скрывала голубая дымка. Он со всей силой вцепился в кусок пищи. Внизу появилось что-то белое и сверкающее. Его ноги резко ударились об это. Кусок пищи наклонился и, к счастью, его тень накрыла его.

Теперь он мог видеть.

Сколько времени он просидел там, скорчившись, оглушенный, бесчувственный, больной, полный ужаса, который поглощал все его существо, он не знал. Ему казалось, что прошли часы.

Плоскость под его ногами была твердая, белая и сверкающая, как фарфор. Она ограничивала его обзор. Под ней расстилалась великая равнина ярко окрашенного материала. Вдали он различил две прямые деревянные колонны и две поперечные балки, соединяющиеся с ними. Он смотрел на это с удивлением, в водовороте страха, паники и сводящего все внутри ужаса, скорчившись, не в состоянии пошевелиться, когда на него навалился ужас еще больший.

Что-то появилось со стороны. Что-то такое огромное и громадное, что он казался совсем крохотным. Он не мог, не решался взглянуть вверх. Он знал в душе, что там вверху должна быть крыша, а вдруг нет? И теперь, наблюдая, как это что-то двигается медленно, очень медленно мимо этой деревянной конструкции, он чувствовал, как все его существо, его тело заходится в безмолвном крике, а его мозг застыл от ужаса.

Это что-то было огромным. Невероятно огромным. Оно вздымалось высоко вверх. И оно двигалось. Оно медленно двигалось, пока не остановилось перед деревянной конструкцией. Затем медленно опустилось вниз.

Стэд смотрел, уставившись вверх… вверх… на огромного, заполняющего весь мир, сотрясающего землю, пыхтящего, дышащего, двигающегося Йоба.

Йоб, такой огромный, что закрывал собой весь обзор, такой ошеломляюще чудовищный, что его перенапряженный мозг не мог больше воспринимать то, о чем свидетельствовали его чувства.

Мускулы Стэда ослабли. Он соскользнул в тень куска пищевой горы.

Йоб вытянул руку в двенадцать футов толщиной. Пальцы в восемнадцать дюймов толщиной держали стальное лезвие, которое мерцало, поблескивало и было занесено над ним с чудовищной целью. Нож опустился.

Тогда Стэд понял, что то, что он видит, реально.

Он знал, что это было.

Он встретил своего первого Демона.

 

Глава девятая

Гулкий отдаленный рев тяжело сотряс воздух. Огромные медленные волны звука лавиной накатывались на него, угрожающе, отдаваясь чудовищным эхом в его ушах, вызывая у него головокружение. Он стоял неподвижно, уставившись вверх, пока это сверкающее лезвие ножа опускалось.

Он скорчился, прижавшись к куску пищевой горы. Его плащ плотно обмотался вокруг него, отвечая на ферменты, выделенные железами в его кровяной поток в результате паники. Миллионы крохотных хроматофоров на поверхности плаща моментально изменили расположение своих пигментов, рассеивая или концентрируя их. Рассыпчатый желтый продукт, к которому он прижался, был начинен крупными блестящими красно-коричневыми фруктами. Один из них торчал под ним. Там, где оканчивалось желтое и начиналось коричневое, по его плащу тоже проходила аккуратная округлая граница, маскировка была почти идеальна.

Но зловеще опускающийся нож спикировал на него. Он развернулся в воздухе так, что лезвие развернулось в ширину на пять футов над ним. Поток воздуха стремительно переместился со свистом, мучительно отдаваясь в его барабанных перепонках.

В плаще или без маскирующего плаща, Демон заметил его!

И сейчас на него опускался нож.

Стэд начал действовать как спущенная пружина. Он вскочил на ноги, присел и метнулся. Он отскочил в сторону за долю секунды до того, как нож ударил по белому фарфору.

Шум, удар воздуха, оглушающий взрыв ломающегося фарфора контузили и ранили его, выкинули его кубарем на равнину яркой материи, бесстыдно выпихнули его на открытое пространство.

Его плащ претерпел чудесные цветовые изменения, стремительно адаптируясь к рисунку скатерти, когда он растянулся плашмя.

В вихре воздуха нож поднялся и свистящий, чудовищный, парализующий, вновь понесся вниз.

Стэд наудачу метнулся по скатерти.

Стремительно убегая, он чувствовал, и слышал, как нож еще три раза опускался вниз с тошнотворным звуком, прежде чем он в своем полуслепом бегстве не ощутил перед собой пустоту и бросился вниз головой в воздух.

Пол внизу, должно быть, был очень далеко, но сейчас он несся на него с устрашающей скоростью. Его нервные пальцы нащупали переключатель антиграва и включили его. Его безумный спуск внезапно прекратился. Он секунду поколебался в поисках безопасного убежища.

С ревом, на убийственной скорости, нож прорезал воздух там, где он должен был упасть. Стэд почувствовал, что переворачивается несколько раз через голову; он включил антиграв и начал подниматься на нем, стремительно возносясь вверх, все выше и выше, удаляясь вверх от от этого призрачно блестящего зловещего ножа.

Только когда голова его успокаивающе ударилась о потолок, он был удовлетворен. Он посмотрел вниз. Головокружение теперь прошло. Демон тяжеловесно двигался. Он делал что-то с деревянной конструкцией, в которой Стэд с высоты узнал стул. Демон взбирался на стул. Он поднял две ноги, затем еще две. Демон покачивался, его круглое одутловатое лицо было поднято вверх, нож был вытянут вверх, как металлическая рука. У Демона было четыре руки, четыре глаза, два из которых, маленькие и тусклые, были наполовину скрыты. Но остальные два не мигая смотрели вверх. Стэд начал продвигаться вдоль потолка, направляясь к дальней стене.

Демон не мог дотянуться до него. Он продолжал вытягиваться и размахивать ножом. Затем он спустился вниз, по комнате волнами прокатился грохот. Стэд достиг теперь угла и понял, почему свет не беспокоил его. Его источник на середине потолка здесь вверху был прикрыт от него.

Вспомнив, наконец, о своих темных очках, он неуклюже надел их. Сила его страха в последние несколько моментов ужасных открытий парализовала его собственные инстинкты Форейджера и, в общем-то, в этом не было ничего удивительного.

Он не мог смотреть на Демона.

Яростный, неистовый, ревущий, он метался как видение из ночного кошмара, появившееся днем, и Стэд наблюдал это краем глаза. В темных очках он различил буфет, где он работал, добывая пищу. Ему нужно пробраться назад туда. Но Демон жаждал его крови; Стэд начал припоминать некоторые из наиболее страшных историй, рассказывавшихся старыми Форейджерами, и его страх увеличился.

Демон начал кидать в него вещи. Сначала от них было достаточно легко увернуться — чудовищная книга, страницы которой шелестели хлопали с убийственными намерениями, нож, блестящая зазубренная вилка, дребезжащая ярко раскрашенная коробка — и все это падало назад, вниз огромной кучей на пол.

Голос, пронзительный человеческий голос, сквозь огромное расстояние донесся откуда-то снизу:

— Стэд! Сюда вниз! Быстрей!

Маленькая фигура Ханей появилась на самом краю буфетной полки, она размахивала руками, и ее шелковистые черные волосы блестели под этим невыносимо ярким светом.

При виде ее странная невыносимая боль пронзила грудь Стэда, как будто его страхи за себя раздулись, как шар, и опутали его сердце и дыхание страхами за Ханей. Если только Демон увидит ее!

Стэд упал прямо вниз. Он спикировал стремительно, как одна из тех длинных зазубренных стрел Йобов. Его маскировочный плащ плотно прилегал к нему, развеваясь под напором его яростного спуска. Через несколько секунд он опустился на полку. Его ноги болезненно ударились о покрытое бумагой дерево, но из-за страха он едва заметил удар от приземления.

— Пошли! — крикнула Ханей и схватила его своими тонкими пальцами.

Она затащила его внутрь, когда железное лезвие ударило по полке, подняв жгучее облако пыли. Дерево под ним задрожало, сбив их с ног. Нож поднялся, блеснул и повернулся, чтобы снова плашмя ударить по ним.

Спотыкаясь о разбросанные крошки пищи, отвалившиеся от продуктовых гор, прячась в тени этих высоких, блестящих металлических колонн, преодолевая препятствия, двое людей бежали от ярости и неистовства Демона. Они бежали, держась за руки, и это давало им обоим тепло и поддержку.

Еще дважды это жестокое, нацеленное на них лезвие втыкалось в пол позади них; еще дважды мощная звуковая волна била их барабанные перепонки; еще дважды ударная волна швыряла их вперед. Затем Вэнс схватил Стэда за руку и яростной силой стащил его вниз через щель под стеной. Ханей протолкнулась за ним.

— Ты полный, абсолютный идиот! Тебя раздавить мало! — Торбурн весь бушевал, он чуть не потерял человека. Ему было бы жаль человека, но еще более жаль самого себя, когда ему пришлось бы докладывать Контролеру Уилкинсу.

— Теперь с этим источником пока покончено, — проворчал Старый Хроник с присвистом.

— А это вряд ли понравится Контролеру Уилкинсу, — Джулия бросила на Стэда взгляд, заставивший его сжаться.

Что касается Стэда, он шел, спотыкаясь, среди своих товарищей, его всего трясло, в голове у него шумело, череп раскалывался от боли, все тело покалывали тысячи иголочек недавнего страха. Он сжал кулаки так плотно, что ногти впились в ладони, но он не мог отделаться от впечатлений этой кошмарной встречи.

Демоны были реальностью!

Демоны существовали.

Они не были призраками, созданиями темных глубин воображения. Они жили, дышали и населяли Внешний мир, поджидая случая, чтобы покалечить или убить любого человека, достаточно неосмотрительного, чтобы рискнуть выйти туда.

«Ради всех Демонов Внешнего мира» — не удивительно, что для Форейджеров это никогда не было проклятием. Они жили слишком близко к действительности, к самому их существованию, чтобы говорить эти слова так легко и бездумно.

Отряд Форейджеров Торбурна спускался по темным трещинам, горела одна лампа на двоих, плащи были аккуратно свернуты, полные мешки раздувались, оружие наготове, их головы поворачивались в разные стороны, глаза шарили повсюду. Через узкие щели, карабкаясь по неровным бетонным стыкам, перепрыгивая темные и гулкие провалы, взбираясь вверх по грубым пыльным склонам, упорно продвигаясь вперед, люди Земли возвращались на свою временную выдвинутую базу.

Разгрузив свои полные мешки помощникам Начальника штаба, они помогли им забросить мешки в машины. После чего группа Торбурна смогла наконец отправиться в свой отсек, снять свои доспехи, сложить свое оружие, помыться и отправиться за едой.

Но Стэд не мог забыть свою первую встречу с Демоном. Он никогда не забудет это; он чувствовал, что такой опыт останется с ним после любого стирания памяти, вроде того, через которое он уже прошел. Он просто понял, что он никогда раньше не видел Демона. Если бы он видел его, он знал, что никогда не забыл бы этого.

— Ты скоро забудешь это, Стэд.

Он резко обернулся в удивлении. На какое-то странное мгновение ему показалось, что этот голос прозвучал у него в голове. Ханей застенчиво улыбнулась ему. Они входили в отдельный отсек, использовавшийся как столовая, ее лицо выглядело чистым, отмытым и свежим, ее глаза смотрели дружелюбно, а ее алые губы были мягки.

— Забыть это? — он резко усмехнулся. — Сомневаюсь. Она села, и после секундного колебания он сел рядом с ней.

Он неуклюже сказал:

— Ханей, я хочу поблагодарить тебя. Ты рисковала жизнью. Если бы не ты… В любом случае, спасибо тебе. Я не многого стою, но искренне благодарю тебя.

— Ты очень многого стоишь! — сказала она, вспыхнув. Затем она взяла нож и вилку и начала есть с решительностью, предотвращающей дальнейший разговор.

Ее лицо ярко горело.

«Женщины!» — сказал себе Стэд с легкой горькой усмешкой. Он, возможно, сможет примириться с существованием Демонов, как реальным фактом — как все остальные Форейджеры, а он хотел бы быть таким же хорошим Форейджером, как любой из них — но женщины! Женщины — нет. Ну нет!

Все равно жизнь не могла оставаться прежней теперь, когда он знал, что Демоны действительно существуют, и что они не нематериальные тени, действующие против Бессмертного Существа.

Только теперь, сидя в задумчивости в столовой среди своих товарищей, Стэд вспомнил о Саймоне и Делле. Что скажут они? Он вспомнил длинные дискуссии и споры, когда Делла откидывала свои рыжие кудри, а Саймон раздувал свои дряблые щеки, когда они обсуждали смысл рожденных воображением Демонов.

Что ж! В будущем он сможет внести некоторый здравый смысл в подобные дискуссии.

Конечно, если они будут.

Зашел посыльный и, перекрывая шум ножей и вилок, разговоры и смех, заставляя их замолчать, объявил:

— Мы уходим. Управляющий Пурвис и Командир решили, что теперь, когда Йобы выдали наши проходы и источники, и когда Демон видел одного из нас, на этих залежах работать больше нельзя. Мы немедленно возвращаемся в лабиринт. Всем грузиться.

В суматохе облегчения и возбуждения выдвижная база сложилась, и длинная колонна транспорта отправилась в путь, направляясь к лабиринту.

 

Глава десятая

Лабиринт показался Стэду нереальным.

Управляющий Пурвис вызвал его в офис, но не стал разбирать его по косточкам.

— Тебе не пришлось объяснять этому надменному Контролеру-командиру, что один из твоих людей видел Демона, и тот, в свою очередь, его тоже видел. Торбурн доложил об инциденте, как он был обязан сделать. — Пурвис откинулся в кресле и взглянул на Стэда, с несчастным видом стоящего перед ним.

— Торбурн знает, что как только Демоны видят нас, они решительно прилагают все усилия, чтобы убить нас всех. Но попробуй объяснить все это Контролеру!

— Они не верят в Демонов.

— Конечно нет. Они не могут. Как они могут, зажатые в лабиринте или во внешнем мире, непосредственно окружающим лабиринт? Командир ушел, потому что нас выдали Йобы. — Пурвис ударил кулаком по столу. — Это один из немногих случаев в моей жизни, когда я был рад встретить Йобов.

— Но разве мы не можем убедить Контролеров, что Демоны существуют? Разве мы не можем…

— Мы не можем. И не наше дело пытаться это сделать. Наше дело выходить наружу, добывать пищу и возвращаться с полными мешками. Это и ничего больше. Контролер Уилкинс принял сообщение о Йобе; я сомневаюсь, что Командир дал себе труд повторить рассказ о Демоне. Знаешь, Стэд, тебе крайне повезло!

Стэд тоже так думал.

— Контролеры считают себя высшей формой жизни, Стэд. О, я знаю, что ты был с ними во внутреннем лабиринте, и ты говоришь как Контролер. Но ты Форейджер. И, судя по тем рапортам, которые я пока получал о тебе, очень способный. До этого недавнего провала. Тебе нужно запомнить, что ты Форейджер. Так ты проживешь дольше.

Стэд медленно, неохотно кивнул. Он должен был согласиться со старым Пурвисом, хотя бы частично, но он никогда не смог бы отказаться от своей близости с Контролерами. Они обучили его и обучили хорошо, и он не должен забывать тот факт, который он последнее время часто пропускал — что его отправили к Форейджерам только на один срок дежурства. После этого он вернется в лабораторию Саймона, и Делла вступит в завершающую стадию восстановления его прошлой памяти. Он по-прежнему хотел, чтобы это случилось, но без той всепоглощающей страсти, которая раньше охватывала его при мысли о восстановлении скрытых дней своей жизни.

Он не имел ни малейшего представления о том, как она собирается это делать. Он знал только, что она это может и сделает.

— Хорошо, Стэд. С тобой все. Ты и так доставил мне столько хлопот с твоей специальной охраной и наблюдением, что… хмм! Чего ты ждешь? Попасть к Рэнгу на обед? Иди!

Стэд ушел.

Специальная охрана? Наблюдение?

Что ж, был Вэнс. Это имел в виду Пурвис? Вероятно это. Должно быть именно это.

В последующие дни вечная привычка Форейджеров постоянно крутить головой развилась у Стэда во что-то постоянное, сохранявшееся у него даже в самой безопасной норе. Всякий, кого он видел, воспринимался его обостренными чувствами как шпион, посланный, чтобы следить за ним и помешать ему учиться.

Так как лишь это, конечно же, могло быть единственной причиной, из-за которой Контролеры могли установить за ним слежку. Они с тем же успехом могли отправить следить за ним Рэнгов; примерно через неделю Стэд вычислил людей, которых он искал.

Его подозрения приняли совершенно определенную форму в ночь вакханалии Форейджеров.

Официально празднество устраивалось в честь годовщины спуска на Землю сада Бессмертного Существа. В глубине, в лабиринте Контролеров, совершались обязательные ритуалы; в апартаментах Капитана впечатляющие процессии кружили по освещенным улицам, распевая здравицы и хоры, славящие этот благословенный день. Астроменам обычно тоже воздавали должное в этот день.

Величественные процессии несли огромные копии того инструмента, который висел на груди у Астромена Нава и так озадачил Стэда, освещенные прожекторами, обкуриваемые благовониями сладковатых горящих ароматических палочек. Это был инструмент огромной мощи, говорили, что он направлял сад к его местоположению на Земле.

После торжественных ритуалов последует празднество.

Хотя ему было жаль пропустить зрелище всего этого великолепия и цвета, этого величия и традиций, в данный момент Стэд не жалел об этом. Вместо этого он увидит вакханалию Форейджеров.

Официально Форейджеры и Охотники тоже праздновали годовщину спуска Сада на Землю. Но на самом деле этот день за долгие годы вошел в традицию в более диких секциях лабиринта как день вольности и веселья, когда все запреты отбрасывались в сторону, и людьми правили вино, смех и беззаботность.

Охваченный волнением приготовлений, а затем лихорадкой праздника, Стэд даже немного забыл о своих поисках тех, кто следит за ним.

Праздник у Форейджеров начался почти так же, как тот первый и единственный вечер в обществе Контролеров, на котором был Стэд. Форейджеры, его товарищи, одели свои лучшие одежды и собрались в одном просторном зале. Здесь так же, как и у Контролеров, были накрыты столы и было много напитков. Правда, все это было не так роскошно, но недостаток роскоши нисколько не влиял на радостное настроение собравшихся. Веселые приветствия Форейджеров из других команд, светлые смеющиеся лица товарищей, все это поднимало настроение Стэда. И если тогда у Контролеров он был чужой, впервые входивший в их круг, то здесь он был свой и, казалось, никому не было дела до того, кем он был когда-то. Сейчас и здесь он был Форейджером, как и все они. Он так же рисковал своей жизнью и возвращался с полным мешком. И даже его встреча с Демоном, повергшая его в ужас и вызвавшая неудовольствие начальства, здесь воспринималась по-другому и вспоминалась лишь в добродушных шутках товарищей.

И точно так же, как на том вечере, Стэд обнаружил разительное отличие женщин. В экспедиции и Джулия, и Ханей ходили в таких же комбинезонах, как и мужчины, и их внешние отличия были не видны. На вечер же они пришли в нарядных платьях, которые наоборот подчеркивали и выделяли отличия их тел от мужских. Джулия с самого начала праздника оказалась вместе с Торбурном и уже не отходила от него. Они вместе пили, вместе танцевали, что-то говорили друг другу на ухо и вместе смеялись сказанному. Интересно, что никого из отряда это не удивляло.

Старый Хроник то веселился вместе с ними, то уходил к таким же как он старым Форейджерам, и тогда у них начиналось свое веселье.

Симс и Валлас, пообещав Стэду полный мешок удовольствий, не отходили от него и наливали и пили вместе с ним. С ними же был и Кардон. Но даже и в веселье он умудрялся сохранять хмурый и озабоченный вид. С ним была и Ханей, которая вела себя довольно странно. Казалось, она все время стремилась и старалась оказаться рядом со Стэдом, и в то же время то ли боялась, то ли ждала чего-то. Стэд же не мог даже себе объяснить, хочет ли он, чтобы Ханей была рядом с ним, как когда-то танцевала с ним Бэлль. Хочет ли он испытать еще раз те волнующие ощущения, когда его руки держали женское тело. Или он боится этого. Не мог понять он и некоторых шуток, какие время от времени бросали то ему, то Ханей его товарищи, от чего Ханей вдруг начинала смущаться, а Стэд нервничать. Что-то они все знали и понимали про него. И про Ханей. Чего не знал и не понимал он. Впрочем, от всего этого прекрасно избавляло вино. И уже через некоторое время все это стало занимать его гораздо меньше.

Веселье было в разгаре. Музыка, смех, веселые голоса, нарядные одежды и потешные костюмы, маски. От всего этого, как и от выпитого вина, у Стэда уже кружилась голова.

Пили во славу Бессмертного Существа, пили за удачную экспедицию и полные мешки, пили за хорошего лидера Торбурна, и за хорошего радар-оператора — Джулию. И за Старого Хроника, и за Симса и Валласа, и за Кардона, и за Ханей. И за удачное боевое крещение Стэда.

Изрядно захмелевший, преисполненный благодарностью и симпатией к этим прекрасным людям, не только Форейджерам, а ко всем людям Аркона, спасшим его и давшим ему вторую жизнь, Стэд предложил тост за людей Аркона. Его с воодушевлением поддержали. И тогда он предложил тост за Капитана и его команду, за идеальное общество Аркона… И что-то, видимо, сделал не то. Улыбки исчезли с лиц его друзей, и все как-то неловко замолчали, словно он сказал какую-то ужасную бестактность. А Кардон, тот вообще рассвирепел, словно увидел Йоба.

— Если тебе так дорога эта банда дармоедов, то почему ты здесь, Стэд? — казалось, еще чуть-чуть, и он ударит Стэда. — Иди к ним и избавь нас от необходимости портить себе праздник воспоминаниями об этих…

Стэд не знал, что же ужасного он сказал, что так рассердило его товарищей. Они, кажется, все были готовы схватить и вышвырнуть его. Даже Ханей отвернулась от него. Ну почему, почему никто не хочет ему ничего объяснить, и все ждут, что он будет поступать лишь так, как они хотят? Преисполненный обиды, Стэд резко повернулся и, не глядя по сторонам, выбежал из зала и помчался по лабиринту.

Он не смотрел, куда он сворачивал, поднимался, спускался, опять поднимался. Везде сверкали огни, шумели люди, праздник был в полном разгаре.

— Эй, парень! — Стэд не сразу понял, что это его окликают, — куда ты спешишь так, Форейджер? Выпей с нами. Ведь в принципе вы, Форейджеры, мало отличаетесь от нас, рабочих. Дайте ему кубок!

Стэд, еще не пришедший в себя, не раздумывая взял кубок и в один прием осушил его.

— Браво Форейджерам! — крикнул человек, остановивший его. Это был веселый толстенький человек, примерно такого же возраста, как Саймон, и чем-то даже похожий на него, хоть это был и рабочий. Стэд даже не заметил, как оказался в рабочем районе. Он еще не пришел в себя, он хотел что-то сказать, но то ли от бега, то ли от выпитого вина у него перехватило дыхание.

Он прислонился к стене, закашлявшись, тяжело дыша, чувствуя, как вино затуманивает его голову. А кругом кипела, шумела праздником жизнь. И ей не было дела до его личных проблем и обид.

— Еще вина! — выкрикнул тучный рабочий, яростно размахивая своим кубком. Стэд почувствовал глубокую симпатию к этому полному потному человеку. Если он не выпьет немедленно вина, это будет выше того, что может вынести смертный.

— Вина моему другу! — крикнул Стэд, туманно оглядываясь по сторонам, недовольный тем, что никто не подскакивает к ним с чашей наготове.

Тощий, подозрительного вида парень, ученик серебряных дел мастера, выступил вперед, небрежно плеснул вина в кубок толстяка, изрядно пролив на каменный пол. Следом за ним проскользнула девушка, подставила свои обнаженные руки под рубиновую струю, запрокинув голову, смеясь, раскрыв свои блестящие алые губы. Глаза ее сверкали так же, как блестящие капли вина, которые она слизывала с белизны своих Рук.

— Еще вина! — крикнул Стэд, бросаясь вперед.

Девушка обернулась со скоростью Рэнга, увидела его и издала грудной смешок. Она подставила руки под проливающийся поток вина, набрала расплескивающуюся пригоршню и повернулась к Стэду.

— Вот! Вот вино на благо твоей бессмертной души!

Едва ли понимая, что он делает, Стэд нагнулся и отпил теплое сладкое вино. Руки девушки дрожали у его рта. Затем они разошлись, и рубиновые капли каскадом упали на землю. Она засмеялась. Взглянув на нее, все еще нагнувшись, Стэд тоже рассмеялся.

Ее матовые каштановые волосы были посыпаны сверкающей пылью. Ее желтый корсаж с глубоким треугольным вырезом, прихваченный у шеи крупными красными пуговицами, наполовину сполз. Ее черная юбка, короткая и блестящая, была разорвана еще выше по разрезу. Она покачивалась перед ним, смеющаяся, растрепанная, распутная, непостижимая и… внезапно, живо напомнившая ему Бэлль.

Она облизнула губы. Глубоко вдохнув, она бросилась на Стэда. Он ощутил обнявшие его руки, горячее дыхание на своем лице, тяжелую дышащую живость, разбудившую крепко спящего внутри него демона.

— Давай, дружочек! Почему ты такой застенчивый! Это же вакханалия — давай.

У Стэда закружилась голова. Его руки дрожали. Он нагнулся, чувствуя горячее дыхание девушки, дышавшей на него открытым ртом. Он нагнулся, не зная зачем и не зная, что делать дальше.

Грубые руки откинули девушку в сторону, толкнули ее так, что, закружившись, она упала на одно колено. Она протянула руку к груди, вытащила тонкий стилет и, выкрикивая проклятия, вскочила на ноги.

Стэд осел назад, от выпитого вина и пережитого волнения потеряв равновесие.

Двое мужчин в плотных черных одеяниях с квадратными, терпеливыми, неподвижными, очень похожими лицами подхватили ее под руки. Стилет со стуком упал на плитки пола. Они потащили ее прочь. Стэд на секунду увидел перекошенное испуганное лицо девушки, прежде чем высокие черные плечи закрыли от него это непонятное зрелище.

Он не мог слышать, что они ей сказали, из-за шума, стоящего в проходах. Но она бросила на Стэда взгляд, полный ужаса, а затем повернулась, вся дрожа, и побежала прочь, как будто за ней гнался Рэнг.

Двое мужчин в черном внимательно рассматривали Стэда одно длинное мгновение, повисшее в звенящей тишине отдельно от бушующей вокруг вакханалии. Затем они повернулись как по команде и пошли прочь, держа шаг. Стэд провел рукой по лбу, стирая обильный пот.

Итак, это были сторожевые псы Контролеров. Пурвис был прав. За ним наблюдали, и не только наблюдали. Делла и Саймон со всей строгостью стремились воспрепятствовать ему узнать что-либо о запретной стороне отношений между мужчиной и женщиной.

Как характер и личность, Стэд был еще очень незрелым существом, недавно рожденным и по-прежнему впитывающим в себя знания и понимание, все еще смутно разбирающимся в жизни. Несколько мгновений он стоял, колебаясь, в нерешительности. Он полагал, что Саймон и Делла имели право управлять его жизнью; в конце концов, они вдохнули жизнь в ту пустую оболочку, которой он был.

Но что-то в глубине его, что он не мог определить, восставало против такого властного управления им. Это отдавало отношениями между хозяином и рабом, и смотря на это с высоты тех открытий, которые он сделал, будучи Форейджером, он почувствовал кризис сознания.

Эти ученые Аркона — самые первые его друзья — они наверняка знали, что делают. Но так ли это?

Он ощутил жгучее желание броситься в проход, схватить первую попавшуюся девушку, утащить ее в темную щель, сорвать с нее всю одежду и таким образом раскрыть, какая тайна кроется в женском теле, которую не могут раскрыть все картинки и уклончивые ответы.

Как это может быть столь важно? Важно в его жизни есть, спать, пить и развлекаться. Важным было выходить во внешний мир и гордо возвращаться с полными мешками. Действительно важной целью в жизни было изучать все то, чему учит наука, раздвигать границы неизведанного. Но… Но это привело его назад, к тому, с чего он начал.

Стэд, шатаясь, пошел по проходу, обходя внезапно возникшую линию танцующих, и, забыв обиду, отправился искать своих друзей.

Для него это было слишком. Ему придется смириться с Саймоном и Деллой и терпеливо ждать, пока они все объяснят. Предпринять сейчас что-нибудь еще было слишком сложно.

По дороге он напомнил себе о своих знаниях, о Демонах. Это, по крайней мере, была область знания, где он превосходил своих учителей.

Не то чтобы это очень шло ему на пользу. Ему потребовалось какое-то время, чтобы найти знакомые проходы и улицы, он проходил мимо бесконечных рядов хибар рабочих, где жалкие свидетельства их ликования по поводу вакханалии, безвкусное отражение более яркого празднования Форейджеров наполнили бы его горечью и задумчивым удивлением, если бы его голова не была забита его собственными проблемами. У этих людей было мало праздников. Ежедневные усилия, страх болезни, бесконечные поиски лишней корочки хлеба, лишнего одеяла, лишнего топлива делали их жизнь серой.

Не удивительно, что во время вакханалии их подавленность выплескивалась наружу.

Форейджеры и Охотники, по крайней мере, встречали опасности и волнения своей жизни с сознанием того, что они живы. Рабочие же большую часть жизни были все равно что мертвые.

Действие винных паров на него теперь ослабло, и его шаги стали тверже. К тому времени, когда он заметил чернобровое лицо Кардона и Симса с Валласом, обнявших друг друга за плечи, Стэд снова был самим собой, или, скорее, тем, кем он стал среди Форейджеров. Он окликнул своих друзей сквозь шум. Они были искренне рады видеть его.

— Эй, Торбурн! Здесь Стэд!

— Привет, Стэд, Вэнс уже волновался.

Кардон только взглянул на него и сделал долгий, захлебывающийся глоток из своего кубка.

Они стояли, прислонившись к углу кондитерской, полки которой уже были покрыты листами белой бумаги, что красноречиво свидетельствовало о популярности проданных и съеденных товаров. В этом небольшом водовороте людского потока Стэд приостановился, восстанавливая дыхание, оглядываясь вокруг в поисках Ханей и остальных. Он обернулся, уклонился от человека в маске из папье-маше высотой в шесть футов, кокетничающего и усмехающегося, дующего в огромную трубу, и увидел уходящего Кардона, прокладывающего себе путь с видом человека, который не привык, чтобы ему преграждали дорогу.

Усмехнувшись угрюмой целенаправленности Кардона, его задумчивой серьезности даже в разгаре вакханалии, Стэд последовал за ним.

Что значили слова, которые Торбурн обронил мимоходом, даже не задумываясь над тем, что он говорил? «Кардон — это человек, скрывающий тайный грех.» Грехом были действия или мысли, умаляющие величие Бессмертного Существа. Это он выучил среди Контролеров, но среди Форейджеров, как точно предсказал Астромен Нав, духовные материи и более глубокое преклонение перед Бессмертным были просто внешними проявлениями, привычками без убеждений. Это поразило его. Но он был достаточно умен, чтобы понять, что Кардон не стал бы скрывать тайный грех против Бессмертного. По крайней мере, Стэд с его новыми знаниями последних дней о его товарищах так не думал.

Симс и Валлас пропали, и Стэд, проталкиваясь вперед сквозь розоватые клубы винных паров, с тяжелыми мыслями и в глубоком расстройстве, решил, что Кардон пытается найти остальных членов группы.

Только когда Кардон быстро свернул в расщелину под лестницей, ведущей на другой уровень, кинув внимательный взгляд назад в толпу, но не заметив Стэда, у Стэда родилась смутная мысль о том, что он может направляться куда-то еще. Что замышлял Кардон? Человек легко соскользнул по утрамбованному земляному склону; его плащ мелькнул за темным углом, и дорога снова была пуста и свободна. Все еще ощущая предательскую дрожь в ногах, Стэд начал спускаться вниз.

Грубый крик, оглушающий тяжелый удар по шее, а затем жирный привкус земли во рту. Мужская нога, толстая и неуклюжая в плохо подогнанном сандалии, в дюйме от его лица. Сильные движения рук, приподнимающих, поворачивающих, подставляющих его лицо под свет электрического фонарика. От слепящего сияния этого фонарика в глазах у него сквозь закрытые веки пошли красные болезненные круги.

— Кто это?

— Грязный шпион Контролеров. Отделаться от него скорее!

Грубая мозолистая рука под подбородком жестоко дернула его голову вверх. Перед его закрытыми глазами заплясали искры.

— Подождите!

Этот голос… это, должно быть, голос Кардона.

— Я знаю его. Это чужак. Он ничего не знает. Другой голос, низкий, густой, полный ненависти.

— Ты прав. Он ничего не будет знать, когда я разделаюсь с ним.

— Нет, идиот! У него влиятельные связи. Мягкое, но твердое надавливание в области глаз.

— Большой палец на его глаза, и он не будет больше шпионить.

— Не делай этого! Ты даже не представляешь…

Стэд попытался мощно напрячься. В следующий момент он снова лежал распростертый на спине, и нога мужчины безжалостно давила на его грудь.

— Люди не потерпят шпионов Контролеров!

— Он не является им — по крайней мере, я так не думаю. Но за ним повсюду следуют сторожевые псы Контролеров.

— Эти! Люди, предающие свой собственный класс.

Скрежет металла о камень. Что-то твердое мучительно воткнулось ему в бок. Он попытался отодвинуться, откатиться, отвернуться от этого безжалостного света. Откуда-то издалека, негромко, раздался голос.

— Еще идут! Их двое!

— Это, должно быть, его сторожевые псы; пошли, парень! Бежим!

— Я не покину его.

Звуки борьбы, тяжелое дыхание, обвал, звук подошв, скользящих по камню. Затем:

— Хорошо, Кардон, но ты пожалеешь об этом!

Удаляющийся шум шагов. Вновь нахлынула темнота, благословенная, прохладная, скрывающая темнота.

Когда двое его стражей достигли его, Стэд только пытался подняться на ноги, держась рукой за голову, покачиваясь, туманно смотря по сторонам. Его тошнило.

Они не заговорили с ним. Они ждали поблизости, держа руки под своими черными короткими плащами, пальцы на спусковых крючках и наблюдая. Они колебались, ждали и наблюдали, как Стэд, шатаясь, выбрался вновь в освещенные проходы и, полный невысказанного ужаса, с трудом присоединился наконец к своей группе. Действительно, в этом проклятом мире ему придется еще многому научиться.

 

Глава одиннадцатая

Через день после вакханалии Форойджеров управляющий Пурвис вызвал Торбурна, Блейна и Роджерса в свой офис. Трое лидеров покинули свои группы за обсуждением того, что их ждало. Другие лидеры групп уже побывали там, остальным дадут инструкции через день.

— Очевидно, намечается какое-то большое дело, — предположила Джулия.

Старый Хроник с присвистом хмыкнул.

— Должны были взять там все, что можно, прежде чем Демоны наткнутся на нас, а, Стэд?

Старик бросил на Стэда злорадный взгляд.

Он видел своего первого Демона во время последней экспедиции, и он должен был поставить выпивку всей группе, но они по-прежнему любили иронично подшучивать над ним. Это была одна из хитростей этой профессии, форма моральной поддержки. Одна из особенностей жизни, которая выделяет этих мужчин и женщин из остальной толпы, живущей в лабиринте.

Стэд не имел ничего против этого. Но не сейчас. Все ценности для него были так жестоко перевернуты с тех пор, как он вступил в ряды Форейджеров и Охотников.

Он ощущал их гордость. Искаженную силу… обстоятельств, гордости, возможно. Но это возвышало их и придавало им смелости на освещенных пространствах внешнего мира.

Он с радостью разделял ее. Теперь он тоже был их товарищем.

Степень этого товарищества, его истинное значение показали ему несколько грубоватых слов, сказанных Кардоном.

Вэнс сел, развалясь, в прихожей охотников, непреклонный и подтянутый, с выражением выносливости, и склонился к Кардону. Стэд уловил быстрые тихие слова.

— Этот твой лысый дружок даже не знал, насколько он был близок к своему концу. Ему повезло, что ты не дал ему убить Стэда.

— Ты видел?

— Это моя работа, как снаружи, так и здесь. Женская сторона вопроса меня не касается, только его жизнь. Два его сторожевых пса следят за этим.

— Понимаю. — Темные брови Кардона сдвинулись, когда он украдкой взглянул на Стэда. Небрежное выражение на лице Стэда явно удовлетворило его. — Стэд мой товарищ-Форейджер и из моей собственной группы. Этот лысый парень прекрасный человек, прирожденный организатор, чудесный организатор, но он рабочий. Я не мог допустить, чтобы Стэда убили, ведь так?

Стоит ли ему сказать Кардону, что он знает, что произошло. Эта проблема беспокоила Стэда, пока они сидели в ожидании приказов, которые пошлют их во Внешний мир навстречу таящимся там ужасам. Сканнерам и Йобам, Рэнгам… и Демонам.

Кардон разрешил эту проблему.

Вэнс откинулся назад, и Кардон произнес с места тихим, но отчетливым шепотом Форейджера, проникающим до самых границ внешнего мира, не потревожив населяющую его живность:

— Стэд, забудь об этом, понял? С тобой все будет в порядке.

Так что Стэду оставалось только сказать, как полагается Форейджеру:

— Спасибо, Кардон. Я уверяю тебя, я последовал за тобой только потому, что я думал, что ты возвращаешься к группе. Ты…

— Просто забудь это, Стэд. И все.

Откинувшись на твердом сидении, Стэд почувствовал, что на него вновь накатывается чувство обиды. Забыть это. Ну да, конечно, это должно быть легко для него. Он был человеком без памяти. Он был просто ребенком, познающим взрослый мир. Что он может изменить в великих проектах, которые эти люди замышляют в своих закоулках и расщелинах? Он хотел учиться, знать, понимать. Саймон и Делла помогли и обучили его, но каждый день он обнаруживал, что его знания не отвечали тому, что говорили ему его глаза и мозг. Значило ли это, что вся жизнь была мошенничеством? И неужели всегда существует несколько истин, открывающихся одна за другой? Неужели люди говорили одно, а делали другое, и неужели так и должно быть?

Когда вошла Ханей и села рядом с ним, он все еще был в задумчивости; но он медленно повернул голову и взглянул на нее, по его туманному взгляду она поняла, что его мысли были далеко от того, что было сейчас важно для нее, возрастая и становясь все мучительней с каждым днем. Стэд, со своей стороны, смутно замечал, что с каждым днем Ханей выглядела все более печальной и озабоченной, но не знал, в чем было дело. И, естественно, никто не собирался объяснить ему это.

Они отрывочно говорили в ожидании Торбурна.

— Все больше изменений в длинах волн, — сказала Ханей, упорно придерживаясь разговоров о радио. — Кто-то действительно устраивает помехи в эфире.

— Представляете, — вмешалась в разговор Джулия, ее светлые волосы поблескивали, ее свежее лицо раскраснелось, — Лорна — она радароператор Роджерса — говорит, что во время последней экспедиции они наткнулись на балку в девять дюймов. Девять дюймов над полом! Подумать только!

— Тебе никогда под ней не пролезть, — хмыкнул Старый Хроник. — Не с твоей фигурой.

— Заткнись, ты, старая наживка для Сканнера! — огрызнулась Джулия. Но Стэд заметил, что она прижала обе руки к талии, оглаживая бока. — Я буду пробираться под балками, когда тебя уже сбросят в реку.

— В реку? — вежливо переспросил Стэд.

— Туда сбрасывают трупы, — сказал Кардон и показал большим пальцем вниз. Их скидывают вниз в реку через похоронные провалы. Прочитают над ними хорошую службу, прольют над ними слезы и забудут о них.

— Лета, — сказала Ханей с легкой дрожью. — Так называется река.

Стэд хотел спросить, куда она течет, когда вернулся Торбурн и другие лидеры. Вся беззаботность разговора сразу исчезла, атмосфера в комнате стала более напряженной от осознания того, что они наконец узнают, куда они на этот раз. Все легко могло закончиться смертью где-нибудь вдали от очищающих вод Леты.

— Большое дело, — сказал Торбурн своей группе, когда они собрались вокруг него за одним из столиков. Старый Хроник выложил свои карты, пыхтя и скрипя зубами. Вэнс сидел расслабившись, но его горящие глаза сверлили Торбурна с леденящей пристальностью. Симс и Валлас сидели рядом, напряженные, пожирая глазами лицо Торбурна. Кардон сидел скорчившись на своем сидении, поигрывая истертой рукояткой своего мачете, крепко сдвинув брови. Джулия и Ханей раскрыли свои журналы, готовые записать длины волн и указания для радароператора по расположению балок. Их тонкие руки двигались уверенно и целенаправленно, и однако они сильно контрастировали с угловатыми смуглыми мужскими руками. Они были одной командой, эта группа. Вэнс и Стэд были теперь полностью ее членами, и каждый взаимодействовал с другими как в хорошем слаженном часовом механизме, каждый был занят своим делом, и все вместе зависели от эффективности действия каждого отдельного члена группы.

Слушая Торбурна, Стэд решил, что это хорошее чувство.

Торбурн говорил решительно, но ровно, не выделяя какой-либо аспект экспедиции, и, однако, с каждым словом это хорошее чувство уходило от Стэда, как будто его воля стала губкой, способной выдавливать из себя силу при малейшем нажатии. Он со страхом думал о возвращении в кошмары Внешнего мира. Его страхи отозвались в нем физической болью внизу живота, влажной, тупой, постыдной. В ровных словах Торбурна, лидера, человека, который снова поведет их из лабиринта во внешние проходы, Стэд не находил утешения, а только окончательный смертный приговор, чего он не мог вынести.

Там были Сканнеры. Там были Йобы. Там были Рэнги и все чужестранные враги Империи Аркон.

И… там были Демоны.

Нет. Он не сможет снова выйти наружу. Не может, и все тут.

Он принял решение в единый хаотичный момент смущения, страха и боли. Он оперся дрожащей рукой о сидение, чтобы заставить себя подняться. Он встанет и скажет им, что он не пойдет больше наружу… не пойдет еще раз. Только не это.

Он заставит вмешаться Саймона и Деллу. Они поймут. Они уладят это. Он, вероятно, уже отработал полностью отведенный ему срок в качестве Форейджера. Он уже должен был отбыть его. Его рука напряглась, чтобы подтолкнуть его, и…

И Ханей легонько толкнула его во внутреннюю часть локтя, его рука согнулась, и он остался сидеть, чувствуя себя глупо, искоса поглядывая на нее, его лицо горело, в ушах шумело, а колени дрожали. Ханей положила свою маленькую прохладную руку ему на колени. Она надавила, она впилась в них ногтями. Она вцепилась в него так, как будто ее аккуратная ручка вдруг превратилась в страшные клыки Сканнера.

Подняв лицо от журнала записей длин волн, она посмотрела на него долгим отчужденным взглядом, выражавшим полное понимание и сочувствие, и в то же время абсолютную отрешенность и беспристрастность. Стэд встретил этот взгляд, он ответил на него. Он тяжело вдохнул полной грудью, кашлянул, вытер рот почти не дрожащей рукой, а затем положил руку на пальцы Ханей, вцепившиеся в его колено.

— Спасибо, Ханей.

— Это случается со всеми нами, — сказала она мягко, страстно желая, чтобы чувство близости между ними расцвело ярким цветком, отделило их от остальных членов группы. — Я знаю. Торбурн тоже знает, И все мы. — Она убрала руку с его колена, и на какую-то долю секунды ее рука, дрожа, прикоснулась к его. Затем, слегка подбадривающе толкнув его, она убрала руку и вновь повернулась к своим записям. — Теперь ты будешь в порядке, Стэд.

— Блейн, Роджерс, Д'Арси и несколько других групп будут работать вместе. Будет большой военный эскорт и столько машин, сколько необходимо. — Торбурн сдержанно улыбнулся. — На этот раз не придется много ходить. Тебе-то, Старый Хроник, это понравится.

— Это уж точно, — проворчал Старый Хроник, разыгрывая из себя старую развалину, в чем он, по правде говоря, был недалек от истины.

— Мы тоже пойдем и будем устанавливать обычную выдвижную базу. Мы, вероятно, пробудем Снаружи с месяц или более. Зависит от успехов основного отряда.

— Основного отряда? — переспросил Кардон резко и раздраженно.

Торбурн откинулся назад, бросив карандаш, которым он пользовался.

— Основной отряд. На днях Борис вернулся с полными мешками и только с тремя людьми, уцелевшими от его группы. — Он прервал их удивление, пораженные восклицания. — Борису не впервой ходить во Внешний мир, но он попал в беду. Рэнги. Зато он принес назад мешки ягод.

— Ягоды!

Торбурн спокойно наблюдал за их волнением, их раскрасневшимися лицами, кулаками, стучащими по столу, проклятиями и восклицаниями. Всех — всех, кроме Стэда — казалось, захлестнула буря эмоций и волнения… и страха.

— Вы знаете ценность мешка ягод. — Торбурн взглянул на Стэда. — Нет? Что ж, после празднований в апартаментах Контролеров запас ягод значительно уменьшился. Я слышал, что Капитан и его команда имеют особое пристрастие к ягодам, ну просто особое.

Все рассмеялись, все, кроме Стэда. Он смотрел по сторонам, терпеливо ожидая, когда они объяснят ему, и одновременно испытывая раздражение, злость и стыд за то, что он не знает самых элементарных вещей, вещей, которые все знают и принимают как должное. Все это страшно угнетало и унижало его.

Затем Джулия наклонилась и шепнула что-то Торбурну. Массивная голова лидера коротко кивнула.

— Что тебе нужно знать о ягодах, Стэд, это то, что это один из наиболее ценных продуктов, которые могут принести Форейджеры. Они автоматически становятся личной собственностью Капитана. Для нас… что ж, для нас они представляют лишнюю опасность при сборе их.

— Мы делаем грязную работу и собираем их, — произнес Кардон яростно, почти с надрывом. — А чертов Капитан забирает их все для своего собственного удовольствия.

Он помолчал, а затем сказал:

— Ну почти все.

Затем он рассмеялся. Торбурн строго взглянул на него, и Кардон тяжело опустился на свое сиденье, поглаживая рукой остро отточенный мачете.

— Не говори того, о чем ты можешь пожалеть, Кардон. Он повернулся к Стэду.

— Ягоды растут на штуковинах, называемых деревьями, которые Бессмертное Существо создает иногда во Внешнем мире. Но это значит, что нам придется рискнуть выйти прямо на открытое пространство, где Демоны могут увидеть нас.

Он замолчал, посмотрев спокойно на Стэда.

— Ты-то знаешь теперь, что это значит.

— Да, — сказал Стэд, затаив дыхание. — Да. Я знаю.

К их столу подскочил Форейджер, яростно бранясь и ударяя свой маскировочный плащ, который дважды чуть не задел его по носу.

— Убирайся вниз, ты вредный жалкий Рэнг — наживка для Сканнера! Убирайся назад на свое место!

Шлеп! Он ладонью плашмя с силой ударил плащ, отбросив в сторону его прилипающие концы, цеплявшиеся за лодыжки, чтобы подловить его.

— Я покажу тебе, кто здесь хозяин!

— Привет, Борис, — окликнул его Торбурн. — Рад, что ты идешь с нами.

В Борисе Стэд узнал черты Торбурна, Вэнса и Старого Хроника. Борис, как и Торбурн, был лидером, и держался с подобающим лидеру достоинством. Как Вэнс, он выглядел угрюмым и пугающим в своей униформе, с оружием и доспехами, непреклонным и серьезным ветераном.

И, подобно Старому Хронику, он уже становился старее и медленнее, до какой-то степени потеряв присущую опытному Форейджеру стремительную подвижность.

— Ты хочешь сказать, что Борис тоже идет с нами? — спросила Джулия. Торбурн кивнул.

— Он знает, где растут ягоды. Он поведет нас. Старый Хроник сердито протянул вперед свои карты.

— Отметь это здесь. Я могу провести нас. Борис сказал:

— Делия — она была моим навигатором — не вернулась из когтей Рэнга. Я поведу вас.

После этого больше не было разногласий. Управляющий Пурвис и Контролер-Командир тоже отправились в экспедицию, и Стэд, забираясь в машину группы Торбурна, увидел размеры и протяженность конвоя. В нем, должно быть, было более сотни машин. Когда каждая из них выезжала за голубые огни, и шлагбаум поднимался, откидывая газовый занавес, часовые отключали сигнализацию в знак традиционного прощания.

Без сомнения, они были рады делать это, довольные тем, что им не нужно идти во внешний мир вместе с Форейджерами.

Солдаты расчистили хорошую дорогу, и машины тряслись по длинным гулким проходам. Они продвигались быстро и, наконец, выехали на плоское открытое пространство с безопасно нависающим в десяти футах над ним потолком. Они подключились к подаче воды, газа и электричества, поблагодарив Бессмертного за то, что он предусмотрительно поместил их сюда. Лагерь разрастался, были выставлены посты и расписан график дежурств. Пока все шло с вселяющей уверенность привычностью. Страхи Стэда, живущие в нем, улеглись.

Три человека из группы Бориса, выжившие после недавней гибельной экспедиции, присоединились к группе Торбурна как подгруппа под руководством Бориса. Всего их было тринадцать мужчин и женщин, уходивших в темноту мира туннелей под миром зданий в поисках драгоценных ягод. Тринадцать.

Эти трое присоединившихся, все ветераны, были Ян и Мо-ук, молчаливые, гибкие, невысокие мужчины, и Сильви, шатенка с блестящими глазами и крепким, как у мужчины, телом. Они присоединились к ним тихо и незаметно.

К тому времени, как они двинулись по основному проходу, где инженеры протянули свет, Борис уже приручил свой плащ.

— Я же должен был получить новый плащ еще три года. Но этот проклятый Рэнг разорвал мой старый, и я обзавелся этим маленьким занудой.

Торбурн отправил Симса и Валласа вперед. Кардон был замыкающим. Остальные пока шли спокойно между ними.

В груди у Стэда, в самом центре, под грудной костью образовался небольшой неприятный комок. Кроме этого комка в груди другой такой же застрял у него в горле. Он постоянно сглатывал, но оба комка оставались на месте. Он-то полагал, что слишком испуган, чтобы испытывать новый страх, что он уже перешел эту хрупкую границу.

С каждым шагом он ожидал, что какой-нибудь ужасный Сканнер выскочит на него, набрасываясь, хватая, раздирая. Но, каким-то образом, чего он не мог объяснить и не имел смелости спросить, он знал наверняка, что не должен поддаваться своим страхам, не может повернуться и убежать, когда Ханей идет рядом с ним.

Их увеличенный отряд подошел к деревянной стене, очень пыльной, со сброшенными оболочками Фленгов, хрустевшими под ногами как битое стекло. Когда Торбурн приказал притушить светильники, из-под деревянной стены из мира зданий вновь просочился этот неестественный, бледный, бело-голубой свет. Там снаружи был Внешний мир.

И однако… однако Стэд с абсолютным ужасом понимал, что ему придется выйти туда. Ему старательно объяснили это. Бессмертное Существо создавало эти странные вещи, называемые деревьями, и помещало их в мире зданий. Чтобы достичь их и их драгоценных плодов — ягод, люди должны выходить и собирать их на открытом пространстве на виду у Демонов. Другого способа не было.

Ян и Моук, люди Бориса, прошли вперед, неся полные мешки, ярко помеченные яркой краской, с бело-черной надписью «ЯД».

Сильви сказала:

— Нам будет просто приятно сделать это. Делия была моей сестрой.

Форейджеры-инженеры прорезали пробный проход предыдущей ночью. Джулия вернулась назад через круглое, запретно манящее отверстие и сказала:

— Все чисто. Никаких заграждений.

— Значит, они еще не обнаружили нас, — Торбурн поправил свой оружейный пояс, медленно оглянулся, осматривая ряд ожидающих лиц, а затем быстрым решительным движением нырнул в дыру и исчез в ней.

В свою очередь, внутренне дрожа, но твердо, Стэд пролез через дыру во Внешний мир.

Он немедленно посмотрел наверх. Но тусклый свет не позволил ему видеть потолок; все огромное пространство перед ним лежало, погруженное в тень. Он почувствовал первые слабые уколы облегчения. По крайней мере, не было чувства отсутствия крыши.

Вэнс находился рядом со Стэдом.

Людская цепочка продвигалась по грубым, растущим пучками стеблям высотой до колена. Они проходили через полосы разноцветных стеблей и каждый раз, как бы ни были малозаметны эти изменения в слабом призрачном свете, их маскировочные плащи меняли свою окраску. Торбурн поманил их одним быстрым взмахом руки, что на привычном и отработанном для Форейджеров языке знаков означало: «Всем подтянуться. Внимание на флангах.»

Они собрались у подножия квадратной деревянной башни, которая утопала в дымке над ними. Торбурн проверил батареи. Затем были включены антигравы, и люди поднялись в воздух. Они поднимались выше и выше, мимо гладкой деревянной башни, проплывавшей вниз. Борис, принявший теперь на себя роль лидера, остановил их одним взмахом руки. Ян и Моук исчезли еще до того, как начался подъем, уйдя со своими мешками с ядом.

Тишина, полумрак, чуткое непостоянство каждого момента оседали в Стэде странной и холодящей смесью страха и отваги, подстегиваемой стыдом.

Это была особая экспедиция, частью ее была месть.

Затем они возвратились на край огромного деревянного плато, расстилавшегося перед ними в полумраке. Идти по нему было довольно странное ощущение; дерево было покрыто чем-то липким, и только кое-где натерто до блеска. Борис остановился, показывая вперед. Стэд смотрел, откинув голову назад.

Итак, это было дерево.

Он вспомнил, что в саду было Дерево, которое принесло капитана и его Команду на Землю, и подумал, было ли то древнее дерево похоже на это. Оно росло из твердой стекло-подобной штуковины в восемнадцать футов в высоту, вздымаясь ввысь и раскинув над ними свои сучковатые ветви, его верхушка терялась в сумраке. Эти ветви были коричневого цвета, и каждая ветка была покрыта бледными желтыми и зелеными листьями, каждый размером со скатерть с обеденного стола. Но не они привлекли внимание Стэда. Он взглянул вверх и увидел мириады блестящих алых ягод, круглых, сочных и сияющих, свисавших крупными гроздьями с каждого утолщения этих веток.

Принявшись за работу вместе с другими, поднимаясь вверх на антиграве и осторожно, как ему говорили, обрывая ягоды и аккуратно складывая их в свой мешок, он был поражен пухлой сочностью ягод, ощущением чего-то сладкого и приятного внутри. Интересно было бы попробовать, какие они на вкус.

Когда внизу собиралась партия полных мешков, образовывалась транспортная группа, которая уносила их назад к отверстию в деревянной стене. Вскоре Стэд целиком занялся этим. Он сделал шесть ходок. В седьмой раз, возвращаясь назад с Яном и Моуком, которые положили свои мешки с ядом в стороне от полных мешков, и с Ханей и Вэнсом, он был на полпути от дерева до спуска, когда услышал вопль Джулии, слабый из-за расстояния до дыры.

— Тревога!

Больше он ничего не слышал. Земля у него под ногами задрожала. По поверхности пронесся порыв воздуха, потянувший за собой его маскировочный плащ. Суровая подготовка Форейджера помогла Ханей подавить короткий вскрик.

Они все превратились в слух, все чувства обострились. Откуда-то издалека до них донесся чудовищный треск.

— Приготовить темные очки! — скомандовал Вэнс, принимая на себя руководство в этот критический момент. — Скоро будет светло. А теперь бежим!

Они неуклюже побежали к краю деревянного плато и к обрыву за ним. Когда появился свет, он ударил ему в глаза своими яростными лучами. Стэд в спешке напялил свои темные очки, едва не уронив их ослепленный стекающим потом и дрожа от страха.

Когда он снова смог видеть, Ян и Моук собирались спускаться с края вниз примерно в ста ярдах от него. Вэнс тянул его за собой, а Ханей закинула за спину свой и схватила его мешок.

— Давай, парень. Побежали! — Вэнс посмотрел назад и вверх.

Стэд не мог этого сделать, но он бежал. Он знал, на что Вэнс посмотрел назад… и вверх.

Какая-то ужасная сила, поток воздуха, просвистела и прогремела у него над головой, было ощущение, как будто он попал в порыв ветра. Деревянное плато зашаталось у него под ногами. А впереди… впереди — огромный белый рулон спикировал вниз из воздуха, опустился в сокрушительном ударе на Яна и Моука, попал по ним и сбил их на пол.

Длинный рулон медленно поднялся в воздух, зависнув над их головами. Застыв от абсолютного страха, он увидел, что конец рулона зажат в руке Демона. Рука двинулась, выйдя из поля зрения, и он не мог повернуть голову, чтобы проследить за ней.

— Вверх! — задыхаясь, выкрикнул Вэнс. — Вверх! Это наш единственный шанс!

Стэд вспомнил леденящий свист ножа в руках ослепленного жаждой крови Демона, охотившегося за его жизнью, и, включив свой антиграв, поднялся между Вэнсом и Ханей, весь дрожа.

Мерзкий белый рулон пронесся по воздуху и распластался с раскатывающимися волнами грохотом по деревянному плато. Порывы перемещенного воздуха сотрясли его, закружили, оторвали от Вэнса. Ханей полетела в сторону вниз головой, но по-прежнему держала свой полный мешок. Шум раскатывался вокруг него как звук выстрела в сужающейся пещере — грохочущий, ужасный.

— Ханей! — отчаянно выкрикнул он.

Она как-то собралась с силами, перевернулась вниз ногами и снова начала подниматься на антиграве. Он не видел Вэнса. Затем он тоже стал подниматься вместе с Ханей и белый рулон пронесся со свистом и треском под ними.

— Там должна быть крыша, и мы сможем укрыться там, наверху! — крикнул он Ханей, забыв свистящий шепот Форейджеров в ужасе момента.

Крыша стремительно приближалась к ним, белая и слоистая, во многих местах потрескавшаяся и готовая обсыпаться. Он с облегчением ткнулся в нее, выравнивая дыхание и чувствуя, что он вновь начинает обретать контроль над своими конечностями. Ханей прижалась рядом с ним, ее глаза за темными очками были широко открыты и полны страха. Он глубоко вздохнул и стер пот со лба. Первый Демон, которого он видел, не мог достать его, когда он распластался на потолке. Это вселяло в него надежду.

Он вспомнил, что он Человек. Он осмотрелся вокруг. Осмотрелся и увидел.

Демон был очень похож на Йоба, если не считать его размеров и того, что приподняты у него были передние конечности и четыре конечности служили для передвижения. Он был одет в бесформенную блестящую, со множеством карманов одежду, материал которой сейчас натягивался от яростных движений Демона. Он видел торчащий гребень Демона, прямой и мясистый, темно-зеленый и блестящий, видел полоски краски на его лице, краски, которая вполне могла быть косметикой. Его плоская, похожая на миску, голова плотно сидела на толстой шее, вокруг которой блистала нитка великолепного украшения. Четыре глаза не были одинаковы: два из них были темные и явно атрофированные, покрытые роговой оболочкой. Демон все время фыркал и хрипел, дыша с тяжелым дрожащим присвистом и клекотом, как огромный горшок с варевом.

Стэд увидел. Он увидел, что Демон был реальным живым существом, тварью, живущей в этой комнате, в которой он теперь разглядел, что деревянное плато, по которому они бежали, было столом, что в комнате были стулья, буфеты, ковры на полу, окна, которые сейчас были закрыты и темны, комната, похожая на те, которые он видел в лабиринте. А сам он был ничтожным созданием, прижимавшимся к потолку, как муха.

Демон медленно взобрался со стула на стол, и его треск показался Стэду глухим и призрачным. Демон поднял длинную деревянную палку, на конце которой, как теперь понял Стэд, была щетка. Щетинки в двенадцать футов длиной скребли по потолку, сдирая массу белой известки, поднимая целое облако пыли, грохоча и шурша мимо них.

— Мы не можем здесь оставаться. — Ханей схватила его за руку. — Здесь дыра. Пошли!

Вместе они пробирались по потолку, прочь от этой ужасной гигантской щетки, и пролезли через дыру в знакомый темный мир.

Здесь повсюду были пыль, известка и грязь. Их фонари осветили деревянные стены, грубые полы, расщелины, засоренные оболочками флэнгов, и их свет отразился от фасеточных глаз, наблюдавших за ними.

— Тригоны, — сказала Ханей, доставая свое ружье. — Мерзкие твари. Плетут паутину. Отвратительно кусаются.

Она осмотрелась вокруг, спокойная и расчетливая теперь, снова в знакомом мире.

— Спасибо Бессмертному, что Сканнеры не могут забираться сюда. Но мы не можем здесь оставаться.

Липкая струя какой-то клейкой, мягкой субстанции ударила в лицо Стэду, и он отшатнулся назад с отвращением. Он провел рукой с одной стороны и в свете своего светильника увидел белые скользкие нити, тянущиеся как ленты, которые бросали во время Вакханалии. Они облепляли его руки, приставали, цеплялись, и их невозможно было оторвать.

— Они выстреливают в нас своей паутиной. Нам нужно выбираться отсюда, быстрее.

— Но мы не можем снова выбраться в дыру. — Стэд произнес это с абсолютной убежденностью. Он не смог бы встретиться с Демоном еще раз.

— Мы пойдем вверх, — сказала Ханей. — Проберемся через проходы и присоединимся к группе.

Она начала целенаправленно взбираться вверх по каменной насыпи, ведущей к деревянной стене.

— Я надеюсь, что Торбурн и остальные благополучно выбрались.

Они пробирались по ненадежному склону на четвереньках, не желая расходовать батареи антигравов. В деревянной стене была старая трещина, через которую они могли аккуратно пролезть. Наблюдая за стройной фигуркой Ханей, упорно пробирающейся вперед, Стэд внезапно понял, что он уже больше не держит свой мешок. Тогда он принял решение, ставшее еще одной вехой на его пути к независимости.

— Но, — сказала Ханей. — Но… полные мешки?

— Я знаю. Но наши жизни зависят сейчас от быстроты передвижения. Брось его здесь. Сейчас.

Она подчинилась ему без дальнейших возражений. Но ее лицо покрылось странным румянцем. Стэд не стал думать об этом, а занялся тем, что прорубался своим мачете сквозь последние тонкие полоски дерева и паутины, мешающие ему. Пара Тригонов зашевелилась и плюнула.

Ханей пригнулась, и шелестящая паутина пролетела мимо над ее головой. Стэд, стремительно развернувшись, быстро выстрелил. В замкнутом пространстве ружье произвело произвело почти столько же шума, как Демон.

Свет, яркий, но желтоватый свет, просачивался через отверстие, которое он проделал. Осторожно, надев черные очки, он просунул туда голову.

Прямо перед ним возвышалась ярко-голубая стена, изгибаясь на множество небольших складок примерно в пятидесяти футах над ним. За ним простиралась очень гладкая, красноватая, деревянная стена. Желтый свет, освещавший все, казался мягким через темные стекла, а голый блестящий пол не мог скрывать никакой опасности.

— Я пойду наверх, — сказал Стэд. К нему вернулась уверенность. Он пробьет себе дорогу и присоединится к своей группе, и это покажет его товарищам, что он настоящий Форейджер, с полными мешками или без этих проклятых полных мешков.

— Торопись. Тригоны шевелятся.

Стэд зацепился рукой за край дыры и подтянулся. Ярко-голубая стена свисала на пол, и он наступил на нее, выравнивая равновесие. Через охотничьи ботинки он почувствовал что-то мягкое. Он обернулся, чтобы помочь Ханей. Ее голова показалась из отверстия, лицо ее было бледное, но решительное, она уставившись смотрела на него.

Голубая стена зашевелилась.

Земля задрожала. Голубая поверхность, на которой он стоял, дернулась, уронив его лицом вперед. Он машинально схватился, цепляясь руками за материал. Голубая стена сдвинулась. Над ним она расступилась, открыв внезапное ужасное расстояние; высокое белое пространство, простирающееся до невозможно далекого потолка.

Голубой материал перемещался под ним. Каждой частицей своего тела он чувствовал его движение вверх. Лицо его покрылось потом. Он висел, смотря вниз, видя, как пол стремительно уходит, удаляется и уменьшается. Эта красноватая стена тоже уходила вниз, неожиданно стала выглядеть, как белое пространство, уходящее вдаль.

А его по-прежнему поднимало вверх; он висел, желая понять, цепляясь за голубую материю.

Понимание поразило его внезапно, как удар прикладом по шее.

Он цеплялся за одежду Демона.

Его тянуло вверх и на спину Демона.

Желтый свет нестерпимо ярко бил в глаза.

Далеко внизу — очень-очень далеко — он уловил последний безумный взгляд Ханей, смотревшей на него из своей дырки в полу.

 

Глава двенадцатая

Ужас, охвативший Стэда, свел его пальцы, как в параличе, и он цеплялся ими за голубую материю, что позже он вспоминал так же ясно, как свою прежнюю жизнь.

Это последнее видение Ханей, уставившейся в ужасе на него из своей дыры, разбудило в заторможенном мозгу Стэда тревожные мысли, породило в нем ужасные мысли, которые не могли бы появиться ни у одного здравомыслящего человека. От Демона, на котором он ехал, он видел только обширный голубой изгиб. Вокруг простиралась огромная комната, такая огромная, что он наверняка испытал бы чувство отсутствия крыши, если бы у него не было предыдущего опыта.

Демон продолжал фыркать, пыхтеть и вздыхать самым неприятным образом. Он подтянул голубую материю выше развернул ее, и Стэда, цеплявшегося за ткань, вытянуло наверх. Он оказался на массивном плече в тени раздутого, похожего на миску черепа. В артерии размером с водопроводную трубу пульсировала кровь. Толстые, грубые волосы свисали вниз жирными прядями. Кожа Демона, усеянная кратерами пор, желтоватая, отсвечивающая красным из-за подкожного тока крови, издавала едкий запах, от которого ему стало нехорошо. Но он держался. Он держался, так как не мог пока, просто не мог приказать своим мускулам расслабить их судорожную хватку.

Комната была спальней. Красноватая стена была кроватью, а широкое белое пространство было постельным бельем. С высоты своего положения на плече Демона он видел предметы в комнате на расстоянии, резко очерченными, в перспективе, но воспринимал их в целом. Старый привычный способ рассматривать мир зданий, соразмеряя все в размерах с собой, и, таким образом, воспринимая только его детали, был отброшен — отброшен навсегда. Теперь он видел картину в целом.

Бессмертное Существо создало мир зданий. Но почему Бессмертный создал все в размерах, подходящих для Демонов? Почему? Почему?

Странные пугающие мысли отразились в затуманенном мозгу Стэда.

Демон двинулся к окну.

Он был ослеплен, послышался шум как от тысячи обвалов. На него налетел порыв воздуха. Он закрыл глаза и крепко держался, решив на этот раз выяснить все до конца, могут ли эти мысли, смутно вырисовывающиеся у него в голове, быть правдой.

Так как если бы это было так, если это так… Тогда, все, чему его учили, во что он верил, было жалкой насмешкой, великим богохульством, грубой шуткой непостижимого юмора Бессмертного Существа.

Сначала он не верил в Демонов, считал их плодом воображения, придуманным для того, чтобы под страхом их мужчины и женщины повиновались тому, что диктует им совесть. Затем он был вынужден признать тот неприятный факт, что Демоны были реальностью и действительно существовали. Теперь… Теперь его затягивало в трясину унижения, унижения расы… Он боролся с пониманием реальности, от которого у него в голове был полнейший беспорядок, и которое нельзя было отрицать.

Плечо Демона дернулось, и Стэд уцепился сильнее, когда толстая плоть перекатилась под голубой одеждой. Он смотрел мимо огромной ушной раковины Демона с торчащими из нее пучками волос, напоминающих прутья веника, смотрел в окно.

Оттуда распространялся повсюду бледный размытый свет.

Для Демонов день, вероятно, только начался несколько мгновений назад, это электрическое сияние в воздухе было их многократно продолженной многосекундной вибрацией света. Секундное мелькание света, служащее для разделения временных периодов в мире людей было бы слишком коротко для Демона — недостаточно… слишком коротко.

Медленно, неохотно, с агонией и безнадежностью, Стэд сфокусировал взгляд на безграничном пространстве за окном. Очертания были расплывчаты и нечетки, но он видел чудовищные прямоугольные блоки на расстоянии многих миль: скалы с разбросанными на них резкими освещенными окнами, желтыми прямоугольниками, сияющими на фоне слабого света и черноты огромных зданий.

Все эти здания, строения, созданные Бессмертным для жизни людей, по размерам подходили Демонам. Человечество уменьшилось в понимании Стэда. Человечество уменьшилось, и он подумал, что понял то, чего понимать не хотел.

Комната закружилась вокруг него, и он почувствовал, что Демон поворачивается, покидает окно и идет; тяжело ступая по полу. И впервые охвативший его страх имел внутреннюю причину: как долго он сумеет продержаться, прежде чем Демон обнаружит его?

Его пронесли через дверь и вниз по крутым отвесным ступеням, где каждый шаг отдавался сотрясающими ударами, и далее головокружительный спуск, вниз шаг за шагом, когда они спускались по лестнице.

Несколько противоборствующих эмоций удерживали его на месте. Но им овладело медленное, упорное желание узнать. Желание, доводящее до зубовного скрежета, которое, как он знал, будет поддерживать его теперь, через все, что ему предстоит. В этой его настойчивости теперь мало что осталось от его прежней нетерпеливой наивной погони за знаниями ради них самих; сейчас он хотел знать, чтобы иметь возможность изменить и преобразовать как себя, так и людские истины.

Демон вошел в комнату, где на деревянном столе стояла стеклянная ваза с цветущими ветками. С одной стороны куста все красные ягоды были собраны, стол беспорядочно забрызган алыми каплями, напоминающими брызги крови.

Демон с веником сметал пару изуродованных тел — тел людей, людей, пойманных, когда они воровали красные ягоды. Ян и Моук никогда не вернутся в безопасный мир лабиринта.

От Демона Стэда стали распространяться сокрушительные и оглушающие волны звука; огромная вена на короткой, толстой шее Демона вибрировала. Стэд ясно слышал, как кровь шумит в этих раздутых венах.

Блестящая капля мутной жидкости проступила через кожу прямо перед ним; ему в нос ударил запах пота.

Значит ли это, что Демон боится людей?

Демон, державший веник, Демон, так яростно бивший по ним на столе тем чудовищным рулоном бумаги, повернулся навстречу вошедшему, двигаясь с плавной грацией, внезапно смутившей Стэда, притаившегося, дрожа и пылая ненавистью, в тени на плече Демона. Он знал, что должен был делать, но команды, посылаемые его мозгом мускулам наталкивались на непреодолимые преграды страха; его мускулы были заблокированы. Ему следовало покинуть плечо этого Демона. Он должен оторваться от него и подняться вверх на антиграве — он должен!

Но он не мог.

Грубый веник смел Яна и Моука, изломанных и окровавленных, в мусорную корзину. Демон повернул свою массивную приплюснутую голову; два зрячих глаза смотрели на его товарища; Демон вскрикнул.

Как рука судьбы, его рука опустилась стремительно на плечо Демона Стэда. Широкая, изогнутая для оглушительного удара, эта рука хлестнула, чтобы сбить маленького человечка с голубого платья, сбросить его вниз, чтобы он разбился о пол, находившийся так далеко внизу.

Рука мелькнула, а Стэд стремительно поднимался вверх на антиграве, кувыркаясь, оглушенный, потрясенный силой своих реакций, избавившись от страха, когда команды его мозга пробили преграды, блокирующие его мускулы.

Он кувыркался в воздухе, пытаясь восстановить равновесие, стараясь избежать смертельных ударов веника и бумаги.

В стене была открыта дверь в кладовку. На самой верхней полке мелькнула тень, блеснул металл. Стэд взглянул вниз.

Там внизу, выглядывая из-за открытой двери на верхней полке, белел ряд крохотных лиц — мужских и женских. Его товарищи!

Ханей тоже была там. Она помахала ему, это был жест настолько смелый и безрассудный, что это поразило его. Ее крик казался писком в огромном пространстве комнаты Демона.

— Я выбралась нормально, Стэд. У нас была стычка с Йобами. Опускайся сюда к нам. Но скорей! Скорей!

Странное и необъяснимое чувство к Ханей охватило его, желание сделать так, чтобы из всех людей ей никогда больше не пришлось столкнуться со страхами и ужасами мифа о Демонах. Он хотел разрушить барьер лжи, окружающий его товарищей. Правда в том, что Форейджеры — просто крысы, крадущие еду из кладовок Демонов.

Теперь Стэд больше, чем когда-либо хотел жить и вернуться в мир, и рассказать людям, что он открыл, что он знал.

Поднимая свое ружье, он подумал о том, делал ли кто-нибудь это открытие раньше, переживал ли кто-нибудь из людей этот взрыв гордости и ужаса, обнаруживал ли, что храброе человечество было лишь паразитом, таящимся за стенами в темноте земли, позади этого великого созданного Демонами мира.

Он подумал о Правилах. И он отбросил их. Он аккуратно нацелил свое ружье в неясно вырисовывающийся глаз Демона.

Ружье громко выстрелило. Но для Демона это, должно быть, прозвучало как очень слабый, очень жалкий плевок. Несмотря на это, полный заряд ослепил чудовище.

Рев Демона был теперь таким громким и вибрирующим, что раскаты звука заставили Стэда прикрыть уши руками. Открылась дверь. Вошел еще один Демон, двигаясь с грациозностью, обусловленной их размерами.

Но Стэд опустился на антиграве на полку кладовой и устремился прочь вместе со своими товарищами.

Он вспомнил удушающий страх, который он ощущал, который, вероятно, ощущали все Форейджеры, когда они отправлялись во Внешний мир. Это запрещенное открытие. Приходил ли кто-нибудь когда-либо к таким же выводам, к которым он вынужден был прийти сегодня? Конечно же, кто-то должен был уже их сделать!

Кто-то схватил его за руки и заломил их назад. Кто-то выхватил у него его ружье.

Торбурн сказал:

— Мы не убьем тебя сейчас, Стэд. Ты отправишься назад в штаб, где ты предстанешь перед судом. Мы же не варвары. Ты нарушил Правила.

— Конечно! — мысли Стэда бурлили от увиденного. — Я сделал это, чтобы спасти свою жизнь, но я выяснил…

— Ведите его с собой! — сказал Старый Хроник каким-то новым и пугающе свирепым голосом.

Эти люди, которые были его товарищами, изменились. Его встретили только враждебные взгляды, все глаза злобно смотрели на него; он был парией, отверженным.

— Но… — произнес он умоляюще, не веря. — Но я верю в Демонов, и я знаю, кто они!

— Мы тоже верим в них. И Правила особо запрещают людям стрелять в них. Торбурн быстро вел группу через продуктовый склад, через дыру, по темному проходу, где валялись мертвые Йобы.

— Ты совершил худшее преступление, какое только может совершить человек, Стэд. Ты увидишь! На твоем суде в твою защиту не будет подан ни один голос; ты умрешь, Стэд, потому что ты нарушил Правила.

— Все, что я сделал — это спас свою жизнь.

— Твою жизнь! Твою жизнь! Разве ты не понимаешь, недоумок, что Демоны будут теперь безжалостно охотиться за нами. Еще многим поколениям не будет покоя.

Это ошеломило и отрезвило Стэда. Он не подумал об этом.

Жгучая важность его открытия внезапно бросила его в дрожь.

Группа Форейджеров угрюмо и молча продвигалась вперед. Все стремились поскорее уйти, и Стэд в том числе. Над ними, казалось, довлел рок, обесценивая все мысли, заставляя их бросать настороженные взгляды через плечо гораздо чаще, чем вперед. Кардон выругался и приблизился к ним, его лицо было черно, как преисподняя. На этот раз Кардону не нравилась его позиция замыкающего.

Когда они наконец достигли временной базы, их встретили с ужасом. Ханей, передав уже по радио новость о том, что сделал Стэд, не могла с тех пор встречать его взгляд. Ее живой взгляд был теперь потуплен.

Люди Командира и люди Пурвиса были выстроены, и на Стэда смотрели ряды угрюмых, враждебных, испуганных лиц. Вся процессия смотрела на него в напряженной тишине. Затем все загрузились на машины, и конвой отправился в путь.

Стэд со связанными руками ехал в кузове машины Пурвиса, и два охранника-Форейджера с ружьями наготове злобно следили за ним всю поездку.

Но их поездка была трагически прервана.

Первый залп изрешетил головную машину. Люди с криками попадали вниз. Из темной расщелины, к которой направлялся конвой, освещая фарами дорогу, прогремели ружейные выстрелы. Солдат помахал фонариком, по нему немедленно выстрелили, и он разлетелся на осколки стекла и дождь обломков.

Два охранника-Форейджера схватили Стэда и кубарем перекатились через задний борт. Два электромобиля столкнулись. Пули взбивали фонтанчики пыли вдоль всего строя. Из темноты раздавалась яростная стрельба.

— Вокруг враг!

Стэд слышал звуки команд, видел, как создавались линии обороны и защитные посты, оказывалась первая помощь раненым. Электромоторы машин завывали, когда храбрые добровольцы пытались расположить их защитным кольцом. По темной расщелине под землей разносился грохот.

Даже в шуме битвы, бушевавшей вокруг него, под домами расы гигантов, для которых человечество было просто паразитом, Стэд думал о своем открытии.

Один из охранников-Форейджеров внезапно вскрикнул, перевернулся и затих. Стэд заметил струйку крови, яркую в свете горящей машины. Он немного отполз в сторону, помогая себе связанными руками. Второй охранник последовал за ним. Ему тоже не хотелось застрять под машиной, которая в любой момент могла взорваться или загореться.

Темный силуэт, покрытый блестящим от огня маскирующим плащом, скользнул к Стэду.

— Держи руки крепко. Нож перерезал его путы.

— Что происходит? — охранник кинулся к ним с перекошенным в ярости лицом, с ружьем наготове.

— Нам нужны все для схватки, — резко ответил Торбурн, убирая нож в ножны. — Занимай оборону. Он повернулся к Стэду, схватил его за руку. — Ты тоже.

В прерывистых вспышках прожекторов Аркона на мгновение стали видны движущиеся фигуры людей, врагов, готовящихся к атаке. Стэд заметил мелькнувшие эмблемы Трикоса. Торбурн, мрачный, закопченный, пыльный, сунул ему в руки еще горячее ружье, и он автоматически прицелился.

Еще вчера Стэд видел в этих солдатах Трикоса только врагов, от которых нужно отделываться и убивать, но теперь его палец замер на спусковом крючке от отвращения, которое он не мог победить усилием воли. Это были люди; зачем нужно убивать своих собратьев, когда этот подземный мир населяет столько монстров, враждебных всему человеческому?

Огненные лучи прожекторов пересекались, прорезая темноту. Люди вскрикивали и умирали, невнятные крики срывались с уже мертвых губ, тела падали, как подкошенные, в лучах света. Мертвенно-бледные лучи шарили по полю битвы, высвечивая маниакальные фигуры в гротескных позах. Марионетки смерти… Огни отбрасывали рваные тени, внезапно выхватывая гибельный блеск стали, дым войны всплывал в лучах света красивыми серебристыми потоками, извивающимися как тонкое газовое покрывало. В воздухе явно ощущался запах битвы. Это ощущение било по нервам.

Торбурн на мгновение остановился и обернулся за новой обоймой, яростно загоняя патроны. Его испачканное порохом лицо обернулось к Стэду, сжавшемуся и неподвижному.

— Почему ты не стреляешь? Их много. Они поймали нас в западню. Симс уже ранен. — У Торбурна перехватило дыхание. — Если мы хотим выбираться отсюда, нам необходимо сражаться, парень. — Его зубы и глаза яростно блестели.

— Они люди, — глупо сказал Стэд, как будто такого ответа было достаточно.

— Ты хочешь сказать, тебе нет смысла жить, когда мы доберемся назад. Это понятно. Но подумай о Ханей — она тоже здесь, сражается.

Стэд беспомощно покачал головой, как бессловесное животное.

— Я думал, — сказал Торбурн, целясь и стреляя в мигающие лучи света и вновь бросившись на землю, — я надеялся — мы все надеялись — что ты поймешь, как Ханей относится к тебе, даже несмотря на то, что мы не должны были говорить с тобой о… о… — он приподнял плечо, сгорбился, выстрелил снова и откинулся назад. — Они подходят ближе.

— О чем?

— Теперь это не имеет значения. Ты выстрелил в Демона. О, конечно, я понимаю, почему ты сделал это. Он бы прихлопнул тебя как муху, если бы ты этого не сделал. Но Правила предназначены для того, чтобы защищать всех людей, а не только одного глупого Форейджера, давшего поймать себя при свете на открытом пространстве.

— Ты говоришь так… как будто ты понимаешь… можешь… понять.

— Я тоже видел то, что видел ты, Стэд. И, возможно, больше. Я знаю место людей в мире зданий. Некоторые из нас знают. Но о чем тут можно говорить, а тем более делать?

Он приподнялся, выстрелил, выругался, выстрелил снова и упал назад, когда ответная пуля просвистела у него над ухом.

— Видишь! Ты заставил меня забыть, как стрелять — только один выстрел за раз, сынок, — а не то они снесут тебе голову.

Вокруг стоял сумасшедший шум. В нос им бил дым, раздирая горло. Глаза Стэда снова заслезились, как когда в них бил свет Демонов. Он яростно закашлялся.

— Ты хочешь сказать, что знаешь? И продолжаешь жить по-прежнему?

— Ты забываешь. Мы Форейджеры. Великие и могущественные проклятые Контролеры даже не верят в существование Демонов. Могут ли они представить, что люди — просто паразиты, живущие крохами со стола гиганта? Нет, Стэд. Это просто не дойдет до них.

— Но нам следует попытаться. Мы должны показать им.

— Зачем? — Торбурн произнес грубо. — Какая от этого польза? Расовая неполноценность? Нет, сынок, нет. Человечество должно верить в себя кое в чем. И только глупые, угнетенные Форейджеры должны нести на себе это бремя.

— Уилкинс — он Контролер.

— Наполовину Контролер, так называют его остальные. И он не знает. Даже если бы он знал, что бы он мог сделать?

— Что я должен сделать, Торбурн! — в словах Стэда звучала горячая убежденность. Он чувствовал подъем, убежденность, страх ушел, — Я должен отправиться в мир и проповедовать людям правду! Люди должны знать, а затем, затем, Торбурн, я организую великий крестовый поход против Демонов!

— Что, что? — полное удивление дерзостью слов Стэда заставило Торбурна резко оторваться от прицела. — Что ты сделаешь?

— Расскажу миру, миру людей! Тогда мы сможем выйти наружу из наших проходов, покорить огромный внешний мир, мир Демонов, сделать так, чтобы он по праву принадлежал нам!

 

Глава тринадцатая

Командир солдат упал. Он лежал поверженный, истекая кровью, распростертый в грязи проходов под миром зданий.

«Разве подобает человеку так умирать», — с тоской подумал Стэд.

Перед ним беспорядочно сверкали огни. Как явление из преисподней, он увидел Роджерса, выделявшегося темным силуэтом на фоне горящей машины, разящего во все стороны своим мечом, отражая бешеную атаку. Вэнс и Кардон тоже бросились на подмогу Роджерсу, отбрасывая солдат Трикоса, а затем скрылись в спасительной темноте. Оранжевые вспышки их ружей продолжали смертоносную жатву.

— Мы прорвемся, ребята, мы прорвемся! — крик старого Пурвиса ясно прорезался сквозь шум. Взрывы вражеских зарядов звучали уже не так часто; яркие вспышки их ружей угасали, и все в больших и больших местах наступала темнота. Люди Аркона снова наносили поражение людям Трикоса.

Торбурн стоял теперь на одном колене, стрелял спокойно целясь, добивая последние остатки отступающих солдат врага. Стэд осмотрелся вокруг. Ханей поднялась, стреляя с методичной точностью, ее черные волосы отсвечивали почти зеленью в мертвенно-бледном свете. Джулия с трудом поднималась, держась за простреленную ногу, резко ругаясь. Валлас перебинтовывал рану Симса.

А Старый Хроник, что-то бормоча, крадясь как какое-то животное подземного мира, уже скользил по взрыхленной земле грабить убитых.

— Джулия! — Торбурн с размаху бросился к ней, упал на колено, подхватив ее. — С тобой все в порядке?

— Клянусь проклятой левой почкой Сканнера! — сочно сказала Джулия. — Эти наживки для Рэнга, незаконнорожденные, трижды проклятые, навсегда погибшие варвары Трикоса прострелили мою прелестную ножку!

Она задрала свои темно-зеленые брюки Охотника поверх разодранных ножных щитков. Влажно блестела кровь.

— Если останется шрам, то я… я…

— С тобой все в порядке, Джулия, — сказал Торбурн пылко. — Слава Бессмертному!

Стэд нервно рассмеялся. Его голова болела. Он прошел через болезненный опыт; но не было времени, чтобы пускаться в мысленные психологические изыскания. Если он хотел спастись, он должен был следовать по тому пути, который выбрал.

Он подавил этот глупый, нервный, предательский смех. Он шел сквозь огни, которые теперь включили, так как люди Аркона начали наводить порядок после битвы. Старый Пурвис надрывался от крика. Кардон, Ханей, Вэнс, вся остальная группа, кроме Старого Хроника, собралась вокруг Торбурна и Джулии. Рядом с ними в дымном свете собралась группа Роджерса. Солдаты ушли на поиски кричащих вокруг людей, раненых, которые только сейчас смогли позвать на помощь.

— Сражаться с другими людьми, — сказал Стэд горько — Джулия, Симс ранены людьми!

Его лицо, почерневшее от дыма, изможденное, с глубоко запавшими, налитыми кровью глазами с черными кругами, свирепо смотрело на них.

— Теперь вы послушаете меня!

Они с удивлением смотрели на него. Вэнс поднял руку.

— Ты преступник, Стэд.

— Только в свете правил, предназначенных для того, чтобы не дать нам взять то, что принадлежит нам по праву! Я не преступник для любого мыслящего Форейджера! И вы все это знаете!

Кардон пробился вперед. Высунулось его свирепое нетерпеливое лицо, такое же злобное, как у Рэнга.

— Если ты говоришь то, что мы думаем, Стэд…

— Я говорю, что Форейджерам пришло время сказать миру правду! Пора нам освободить человечество от рабства и паразитизма, которому слишком долго попустительствовали Контролеры!

А затем… Невероятно, но Кардон заговорил. Его худое свирепое лицо светилось таким оживлением, какого Стэд никогда на нем не видел. Он поносил Контролеров. Слова лились у него непрерывным потоком; взывающие, требующие, обвиняющие слова с новым значением, старые истины, наполненные новой, более острой жизнью.

— Наши братья есть повсюду! — кричал он. — В каждой фирме Форейджеров, в рядах солдат, рабочих — братья по революции, только ждущие призыва! — Он театрально указал на Стэда. — Посмотрите на него. Он новичок, но он стал нашим товарищем. Он был брошен сюда, чтобы вместе с нами пробираться во Внешний мир. Он нарушил Правила, что ж, возможно. И его приговорят к ужасной смерти за то, что он пытался спасти свою жизнь от опасности, с которой никогда не сталкиваются Контролеры, в существование которой они даже не хотят поверить!

К ним подтянулись теперь остальные, группа Роджерса, солдаты, чистящие свое оружие. Они толпились в прерывистом свете, круг напряженных лиц, едва дыша, в ожидании искры, которая зажжет их.

— День настал, братья! — кричал Кардон. — Стэд выстрелил в Демона. А сколько других делало то же самое? Он оглядел их, значительно помолчав. Затем:

— Держу пари, Вэнс делал. И управляющий Пурвис. Многие из нас. Я делал!

Из плотных рядов не донеслось ни одного звука.

— Настал день, когда массы должны подняться в гневе и силе! Дни Контролеров кончились! Мы — Форейджеры, солдаты, рабочие — должны взять власть. Мы должны применить силу, которой мы обладаем, но слишком разобщены, чтобы воспользоваться ей. — Он снизил голос. — Братья, в наших руках лежит возможность сделать мир более здравым, более упорядоченным, более справедливым.

Его голос взлетел, проникнутый обуревающими его темными амбициями.

— Мы не должны колебаться! Мы должны наступать, шагать плечом к плечу против тирании Контролеров, сломить их гнет, принести новую надежду и нормальную жизнь всем людям. Вам и мне!

И тогда они одобрительно закричали. Шлемы взлетели в воздух. Заблестели мечи. Эти обитатели подземного мира, эти люди, обреченные провести свою жизнь в бесконечном тяжелом труде, борясь с ужасными обитателями враждебного мира, незнакомого высокомерным Контролерам — они одобрительно кричали, эти люди, подбадривая себя и свои надежды, жаждя шанса на лучшую жизнь.

Но Стэд в ужасе смотрел на него.

Разве это он планировал? Эту революцию?

— Нет, — произнес Стэд едва различимо сквозь шум. — Нет.

Торбурн неуверенно смотрел на него, облизывая губы.

— Значит, вот в чем секрет Кардона, — тихо сказал лидер Форейджеров. Этот грех он всегда носил в себе. Он тоже стрелял в Демона.

— И это не привело к тому результату, что ты предсказал Стэду, вскинулась Джулия, своими руками заканчивая повязку. — Кардон говорит дело!

— Мы сделаем это. — Джулия встала, держась за Тор-бурна, протягивая руку Стэду. — Мы создадим лучший мир для наших детей, Торбурн! Это для меня важно!

После этого возвращение на временную базу превратилось в адскую смесь шума и света, криков и восклицаний и отдельных выстрелов. Вся временная база присоединилась к ним. Собратья Кардона по заговору проникли повсюду. Смирение со своей участью, которое так поразило и смутило Стэда, на поверку оказалось теперь неподвижным и терпеливо ждущим вулканом. Контролер-Форейджер Уилкинс исчез. Но у Стэда не хватило мужества проводить надлежащее расследование. На него навалилась усталость, усталость и утомительное разочарование.

Он держался на бурной волне энтузиазма, его несло вместе с массами, и он был благодарен, невыразимо благодарен, что ему не придется предстать перед судом по обвинению в стрельбе в Демона.

Но Демоны действительно существовали. Он не забыл о своей клятве сделать все возможное, чтобы вывести людей из их лабиринтов и проходов под стенами, привести их в реальный внешний мир, который должен принадлежать им.

Прошло бесчисленное количество митингов. Были избраны комитеты. Торбурн и вся его группа за важным исключением Старого Хроника были избраны в комитет действия. В соседние штаб-квартиры Форейджеров отправились делегаты. Прибывали Солдаты, дезертиров встречали с распростертыми объятиями, хорошей пищей и вином.

Для этого района на периферии лабиринта Кардон, к его собственному удивлению, а затем и удовольствию, был избран Делегатом-Контролером. Он не был амбициозен сам по себе. Кардон действительно верил в то, что он проповедовал.

А его пророком, к крайнему замешательству Стэда, был Б. Г. Уилле.

От этого эрудированного и здравомыслящего человека Кардон и его соратники взяли искаженный взгляд на мир и их место в нем и занялись исправлением недостатков. Через все их декларации и пункты программ звучало странное отдаленное эхо Уиллса, полное ярости, но лишенное логики.

Честно говоря, увидев все, что он видел, Стэд не мог отрицать право этих угнетенных людей на справедливую долю всех благ мира. Но он хотел, чтобы они вышли во Внешний мир, чтобы Демоны были лишены своей божественности, эти чудовища, которые властвовали в реальном мире, и под ногами которых человечество было просто надоедливым паразитом.

Впервые с тех ранних дней, когда он в первый раз осознал, что он человек без прошлого, человек, чья предыдущая жизнь была пробелом, зашифрованным рисунком, он страстно желал узнать, кем и чем он был. Возможно, в этот критический момент истории человеческой расы на Земле он был способен направить ее по правильному пути, если бы он только знал, где этот путь. Но затем он внутренне тяжело вздохнул по поводу глупой претензионности одной бессильной человеческой песчинки, представившей, что она может изменить судьбу человечества. Судьба человечества находится в руках каждого индивидуума — об этом проповедовал Кардон. И, очевидно, это было правдой. Б. Г. Уилле сказал, что если общество может быть изменено, то человек тоже изменится. Делла говорила это. А теперь Кардон призывал человеческую расу ответить на этот вызов, собирал свои легионы на битву за все лучшее в мире.

Его охватило мучительное желание увидеть Деллу.

Это нестерпимое желание усиливалось. Оно выросло из воспоминаний о пылких речах, о небольшой стычке за голубыми огнями шлагбаума, о неопытном сердце и исследованиях мозга со всепоглощающей страстью.

Он должен увидеть Деллу.

Осторожность, которой он и не предполагал, не позволила ему никому сказать о своих намерениях, даже Торбурну.

В шумном буйстве тех дней, когда все казалось возможным, когда старые порядки менялись прямо на глазах, Ханей с головой окунулась в организационную работу с веселой отрешенностью, за которой скрывался ее непреклонный характер. Она верила в будущее. К своему стыду, видя ее стройную мальчишескую фигурку, ее бледное решительное лицо, легкую решительную складку между бровей, Стэд старался не сталкиваться с ней. Он не знал, что имел в виду Торбурн. В буйстве революции исследования намеков по этому поводу, того таинственного опыта с Бэлль, его чувств к Делле, отошли на задний план.

Саймон должен знать. Хоть он и Контролер, он человек науки. Он разбирается в сумрачной работе человеческого мозга. Стэду казалось теперь, что наука оставалась теперь единственной и последней надеждой. Если Форейджеры и Контролеры встретятся в битве лицом к лицу, похоронный звон по человеческой расе прозвучит здесь, в темных расщелинах под реальным миром. Стэд не мог допустить, чтобы это случилось, пока еще остался шанс, и еще не сказала своего слова наука.

Он осторожно проводил подготовку, отбрасывая чувство вины, которое хотя и было иррациональным, наполняло его острыми приступами сомнения, когда он видел оживление и целеустремленность своих товарищей-Форейджеров.

Он узнал, что Форейджер-Контролер Уилкинс сбежал, и Старый Хроник тоже исчез. Найти униформу Контролера было несложно; одежда убитого лежала аккуратно сложенной в его покинутой кабинке. Стэд выбрал нарядный голубой с золотом костюм, парадный меч, эмблему и засунул все это в мешок, висевший у него под плащом. Там у него были пища и вино, а также карта лабиринта, найденная в вещах, оставленных Старым Хроником. Затем не без опасений и сомнений, он отправился в путь.

Как член комитета действия, он без труда прошел за шлагбаум и газовую завесу мимо голубых огней. С бешено бьющимся сердцем он вошел в лабиринт.

Все улицы и уровни здесь были заполнены рабочими, беспорядочно выходящими из своих отсеков, разговаривающими, кричащими, жестикулирующими, собирающимися на митинги, бегущими. Все бурлило от бесцельной активности. Стэд знал, что вскоре рабочие, вероятно, тоже присоединятся к революции. Как только запасы продуктов в лабиринте подойдут к концу, рабочие присоединятся к Форейджерам и Солдатам. Тогда Контролеры останутся в одиночестве.

В одиночестве и голоде.

Ему понадобился плащ, чтобы проскользнуть через освещенные проходы. Пигментация хроматофоров плаща изменялась, меняя окраску, скрывая его на фоне бетонных стен и пыльных затененных ниш, что давало ему шанс пробраться вглубь лабиринта. Когда он покинул рабочие кварталы, его беспокойство качественно изменилось, стало глубже, в соответствии с более глубоким страхом в лицах и поведении людей, мимо которых он проходил. Здесь уже собирались Контролеры и разговаривали шепотом, беспокойно суетились, пытались узнать, что делает Капитан и его Команда.

Стэд прошел знакомыми путями, нашел лабораторию Саймона переоделся в успокаивающий голубой с золотым костюм с гордой эмблемой Аркона, сиявшей у него на груди, и, поднявшись по ступенькам вошел в овальную дверь. Теперь он скоро увидит Деллу. Но даже предвкушение этого не могло пересилить горящее в нем желание сказать этим неосторожным людям правду, заручиться их поддержкой в деле искоренения Демонов. Восстание казалось мелким и незначительным по сравнению с этой задачей.

Из двери в коридор вышел лейтенант Карджил. Он выглядел угрюмым и измученным, но лицо его по-прежнему сохраняло молодецкую стальную жилку, уверенность в том, что будущее Аркона покоится на его плечах. Он увидел Командира, блистательного в своем голубом с золотым костюме, казавшегося большим в своих доспехах, с раздваивающимся маскировочным плащом и сверкающим оружием, и отсалютовал ему.

Механически ответив на приветствие, Стэд намеревался пройти мимо.

Карджил поднял глаза. Он увидел мрачное, морщинистое, угрюмое лицо со следами горького опыта, с морщинами вокруг глаз, с упрямо сжатыми губами, с выступающим подбородком. Затем его осветила искра внезапного осознания.

— Ты… ты Стэд! Но что это? В военной форме, в офицерской… в форме Командира! Что это значит, Стэд? Говори, быстро!

Пистолет Карджила нацелился на него. Стэд оттолкнул его, пригнув дуло к полу.

— Где Делла? Где Саймон? Я должен увидеть их немедленно! Ну же — где они?

Страстность Стэда смутила Карджила, сбила его с толку.

Он колебался.

— Ты тоже можешь пойти со мной. Ты можешь пригодиться. Быстрей, Карджил. У нас мало времени. Где Делла?

— Кто там меня зовет? — Громко щелкнула открывающаяся дверь. — Карджил?

Делла вышла к ним, бледная и измученная, ее глаза стали медленно расширяться, когда она увидела Стэда. Она закрыла рот рукой.

— Стэд! Что тебе здесь надо? Что случилось?

 

Глава четырнадцатая

Они все были, конечно, рады видеть его, хотя вначале их приветствия были натянутыми.

Стэд почувствовал легкую ностальгию, особенно осматриваясь по сторонам в знакомой лаборатории. С этим местом были связаны его первые воспоминания, начало его жизни с народом Аркона, его первые неуверенные попытки узнать и понять что-либо.

Он прошел долгий путь с тех пор.

— Я не знаю, зачем ты пришел к нам, Стэд, — сказал Саймон нервно и с беспокойством. Положение очень серьезное. Капитан рассматривает возможность принять самые суровые меры.

— Что он может сделать? — спросил Стэд с новой для него надменностью свободного от предрассудков Форейджера. — Мы… то есть Форейджеры, просто отрезали все снабжение лабиринта. Когда у людей не будет больше продуктов, им не останется ничего другого, как начать говорить разумно.

— Стэд! — воскликнула пораженная Делла.

— Я так и думал, — сказал Карджил угрожающе. Он положил руку на спусковой крючок. — Он стал теперь просто грязным Форейджером!

— Погоди, Карджил. — Авторитет Саймона по-прежнему действовал. — Давайте послушаем, почему Стэд пришел к нам. Или… — Он взглянул на Деллу и облизнул губы.

Стэд никак не отреагировал на это.

— Я пришел по одной простой причине. В настоящей ситуации, которая, как мы знаем, довольно серьезна, я считаю, что сила науки — это наша единственная надежда.

— Если бы больше людей так думали, — сказал Саймон едко, — возможно, эта заваруха никогда бы не началась. Стэд покачал головой.

— Нет. Здесь ты не прав. Не наука виновата в теперешней революции; но ее можно остановить. Она началась из-за того, что вы, Контролеры, были слишком эгоистичны, слепы, высокомерны во всем. — Он сделал знак помолчать, желая предотвратить то, что они неправильно его поймут. — Я тоже ощущаю себя Контролером, но только в хорошем: в манерах, в правилах приличия, в широте ума. Во всем остальном, как я теперь знаю, Контролеры висят кошмарным грузом на спинах рабочих и Форейджеров.

Он молча выслушивал их возражения и контробвинения.

Затем он резко оборвал их.

— Форейджеры держат вас в руках. Но я не хочу видеть, как убивают моих друзей, отнимают их жизни и свободу, даже заставляют работать или становиться Форейджерами.

Карджил вздрогнул при этом.

— Рабочих гораздо больше, чем Форейджеров, а Форейджеров больше, чем Контролеров. Солдаты, Карджил, полностью с нами в едином братском революционном порыве. И ничто из того, что можешь сказать ты или твои собратья — офицеры, не сможет изменить этого.

Саймон уставился на него с открытым ртом, на его лице отразились усталость и разочарование.

— Тогда скажи нам свои условия, Стэд. Я полагаю, ты пришел сюда в качестве посланника? Стэд покачал головой.

— Нет. Я здесь как частное лицо. Ты, кажется, забыл, что я был воспитан здесь, как Контролер, и вы были моими учителями. Я не могу забывать это. Я стою плечом к плечу с Форейджерами в этой революции. Но я ищу компромисс.

— А! — сказал Саймон. — Как я понимаю, ты во многом заодно с Форейджерами.

— Я член комитета действия, если это что-нибудь значит.

— Ты мог бы передать послание предводителю?

— Да.

Саймон и Карджил ударились в долгую и бурную дискуссию о вероятном ходе событий. Делла взглянула на Стэда. Он проигнорировал ее взгляд, чувствуя накатывающийся на него страх от того, что он должен сказать то, что он пришел сказать. Он избегал этой темы, говоря о революции Форейджеров, как будто это был самый главный новый фактор, могущий повлиять на жизнь в Арконе. Какого черта! У них должны были быть революции и раньше.

— Послушайте! — сказал он громко, резко, грубо.

Они замолчали, отвлеченные от своих планов, и обернулись к нему.

Он облизал пересохшие губы. Делла уставилась на него, как на сумасшедшего что ж, в их глазах, он, вероятно, таким и был.

— Я был во Внешнем мире. Я видел… я видел… Карджил мрачно усмехнулся.

— Мы все бывали снаружи, Стэд. Я полагаю, тебе пришлось убегать от Сканнера.

— Я не забыл, что ты спас наши жизни от Сканнера, Карджил. Ты упоминал Рэнга. Ты когда-нибудь видел его?

— Что? — проревел Карджил. — Почему… ну… то есть…

— Я видел, Карджил, — произнес Стэд тихо. — Я видел. Я помогал убить его. Это было не очень-то приятно.

— О, Стэд! — выдохнула Делла.

— Я был во Внешнем мире, — повторил Стэд. — За границами этого мелкого, ненастоящего мирка стен и проходов, спрятанных в земле за еще большими стенами.

Саймон приложил к губам дрожащую руку.

— Что ты имеешь в виду, Стэд?

— Я видел Демона!

Тишина.

Затем Карджил презрительно махнул рукой.

— Ерунда! Он типичный безумный Форейджер, пытающийся произвести на нас впечатление своими сказками. Няни пугают детей рассказами о Демонах. Пора вырасти, Стэд!

— Я видел Демона, — настойчиво повторил Стэд. — И я знаю, кто они такие. Я знаю, что такое Демоны, и я знаю что такое человечество. И это знание не приятно, не славно, не делает из нас героев; вам не понравится то, что я собираюсь рассказать вам.

Вначале они не давали ему говорить. Они говорили ему, что он просто слабодушный хвастун, пытающийся произвести на них впечатление. Как все Форейджеры, ощущая свое более низкое социальное положение, он цеплялся за любую невероятную и хвастливую историю, чтобы доказать свою неординарность, свое превосходство. У них нет времени на призраки и легенды.

Он дал им выговориться. От них нельзя было ожидать, что они сразу все поймут, но он был намерен заставить их понять, давить на них, пока они не поймут.

Затем ровным, отрывистым голосом он сжато рассказал им, что произошло с тех пор, как он покинул их. Он рассказал им все. Когда он закончил, его слова казалось, еще звучали в освещенной белым светом лаборатории; а трое людей напротив него сидели бледные, дрожа, не желая верить, и, однако, против воли, подавленные его искренностью, честностью его целей, его откровенностью.

— Этого не может быть, — прошептала Делла.

— Я не знаю. — Саймон встал и беспокойно зашагал. — Я всегда верил, что Демоны, возможно, существуют, что в этих историях, вероятно, что-то есть, но… но такое!

— Просто несчастный выводок паразитов! — прорычал Карджил. — Крадущие разбросанные крошки со стола Демонов, совершающие набеги на их кладовые — нет. Клянусь всеми Демонами Внешнего Мира! Нет!

— Да, Карджил, — произнес Стэд спокойно. — Да!

— Но если это правда, это значит…

— Это значит то, что ты только что сказал. Что человек — это просто крыса в мире Демонов. И только. Но это не изменит фактов. Демоны — это просто одна из форм жизни, как кошка, или Сканнер, или Йоб. Все они, все… стоят ниже человека!

— Тогда… — сказал Саймон и его лицо по-новому озарилось.

— Ты ученый, Саймон, и Делла тоже. Карджил солдат. Вы можете принять эту новую информацию. Вы можете оценить ее, понять ее истинность, а затем начать поиск возможностей изменить это.

Голос Стэда звучал сейчас с убежденностью.

— Но мои товарищи по внешнему миру? Форейджеры? И рабочие в лабиринте? Нет. Они не смогут это воспринять. Их мозги не вынесут такого напряжения. Немногие, очень немногие, как Торбурн, знают и живут с этим знанием. Но это не подходит для ученого. Мы не хотим больше жить, принимая ситуацию такой, как она есть. Мы…

— Мы должны изменить ее! — Делла встала, вся ее фигура выражала убежденность и преданность этой новой цели в ее жизни.

— Я должен созвать собрание, — сказал Саймон. — Теперь я действительно верю тебе, Стэд. Вся моя жизнь кажется мне насмешкой, но я намерен убедить моих коллег. Мы организуем анти-Демонский фронт. Мы можем опрокинуть их.

— С кем нам следует связаться в первую очередь? — спросила Делла.

Карджил рассеяно качал головой. Он продолжал украдкой облизывать губы.

— Я не знаю, — повторял он снова и снова. — Я не знаю. Это какое-то богохульство. Бессмертный никогда не создал бы такой мир!

Пока Саймон связывался с отдельными учеными, Делла и Стэд попытались успокоить Карджила. Солдат патологически отреагировал на информацию о своем месте в этом мире. Но сама его реакция сказала остальным, что он поверил. И то, что он поверил, опасно нарушило баланс его мышления. Гордый, высокомерный, уверенный в себе человек не мог воспринять такую истину иначе, как глубочайшее унижение. И таких будет еще много.

Полные страха и вопросов, осознавая собирающуюся у шлагбаумов революционную угрозу, ученые откликнулись на призыв Саймона. Прибыл Астромен Нав. Ему оказывали подобающее уважение, он довольно тепло улыбнулся Стэду и пожал ему руку.

— Так значит план Капитана сработал? — сказал он вместо приветствия. Команда предполагала, что шок от встречи с внешним миром вернет твою память. Он вопрошающе обернулся к Делле. — Ну, моя милая, кто же он? Ты хорошо поработала, чтобы вернуть ему память, но, хотел бы я знать, захочет ли он теперь по-прежнему стать Астроменом.

— Моя память не вернулась, — сказал Стэд резко. — И по плану Капитана, или нет, меня оставили гнить там. А теперь послушай Саймона.

Шок от непочтительных слов привел слышавших их ученых в ярость. Но Саймон успокоил их и начал говорить. И как это неизбежно бывает, когда истины передают с чужих слов, он был встречен полнейшим упорным отказом верить тому, что он говорит.

Наконец Стэд, рассерженный и настойчивый, вмешался и рассказал им все заново. Несколько мужчин и женщин помоложе колебались, некоторые теперь верили ему. Встреча затянулась, споры, разговоры и обсуждения планов затянулось до ночи. Но превалировал путеводный свет науки. Больше всего эти люди хотели знать. Они могли принять все что угодно, если они могли узнать правду.

В продуктах пока не было серьезного недостатка, и Контролеры со своими большими запасами по-прежнему ели и пили как обычно. Во время одного из перерывов на обед, когда мужчины и женщины ели, стоя у длинных буфетов, наскоро организованных Деллой, по-прежнему яростно споря, по лаборатории прокатился низкий, рокочущий грохот. Кто-то уронил тарелку. Воздух внезапно наполнился пылью, раздражающей ноздри и горло.

Дальние отголоски этого грохота слышались еще примерно с полминуты. Затем в беззвучной тишине все услышали мягкое, тихое скольжение камня. Затем эти звуки тоже затихли.

— Еще одно землетрясение, — сказал один известный ученый. — Сейчас в этой ситуации нам только этого не хватает.

Утомленное лицо Стэда прорезала задумчивая морщинка. Он повернулся к Саймону.

— Землетрясение, Саймон? Ты говорил мне о них, я знаю. Но… но этот шум явно шел сверху?

Саймон немного нервно рассмеялся, стараясь сохранить свое самообладание.

— Я тоже так думал, Стэд. Но это обычно складывается такое впечатление. Звуковые волны могут покрывать огромные расстояния, как ты знаешь.

Затем снова раздался шум и гам споров, объяснений, просьб, строящихся планов. У всех дверей Саймон поставил стражей из молодых ученых, которые верили Стэду. Все знали, что им необходимо прийти к решению — достаточно единодушному решению, прежде чем они смогут разойтись. Большинство из них приветствовало это. Карджил сидел в углу, ошеломленный, веря, но не в состоянии в молодой гордости своей военной силой принять это знание и смириться с ним.

Делла печально сказала про него:

— Я всегда думала, что Солдаты более гибки, но теперь я вижу, что их мозги запрограммированы на бездумную дисциплину.

Стэд вспомнил, как солдаты Аркона воевали против солдат Трикоса. Хоть это было гнетущее и печальное зрелище, оно могло любого наполнить гордостью за храбрость солдат в действии. Но он не ответил Делле на это, он взял ее за руку и повел ее из основной лаборатории по коридору, ведущему в его прежнюю комнату.

И пока они шли земля вокруг них слегка вибрировала.

— Я не мог сказать тебе это, когда все там вокруг бушевали. Но ты должна помочь мне, Делла. Человеческая раса подошла к критической точке своей истории. И как бы безумно, параноидально, напыщенно это не звучало, я знаю, что я должен выполнить свою миссию.

Она не стала смеяться над ним, поняв, что он имеет в виду.

— Продолжай.

Он смотрел в землю, глаза его были затуманены, лицо его было теперь не напряжено, расслаблено от эмоций, которые пытались найти выход.

— Я абсолютно убежден, что я смогу сыграть решающую роль. Вероятно, я почему-то уверен, самую важную роль. Все, что произошло, способствовало тому, чтобы подтолкнуть меня к тому предназначению, которого я сначала не хотел. Но теперь я знаю, что это мой долг.

— Что убедило тебя, Стэд?

Он немного прошелся, пока отдаленный грохот замолкал вдали.

— Меня постоянно сверлит мимолетная, туманная мысль, что я был послан сюда для этой цели. Я понимаю, что я в этом мире, но не принадлежу ему. И я знаю, Делла, что эти чувства исходят из моей потерянной памяти, стучатся в закрытые двери моего сознания, пытаются пробиться, пытаясь заставить меня вспомнить!

Делла кивнула. Ее алые губы сжались, как будто она пришла к какому-то решению. Они зашли вместе в комнату, Стэда, все еще не занятую. Это место пробудило счастливые воспоминания, но он обернул к Делле свое взволнованное лицо, когда она села на низкий диван. Она поджала под себя свои длинные ноги, закрыла на секунду глаза и начала говорить.

— Мы имеем дело с тремя различными, однако связанными между собой явлениями. — Она перечислила их. — Во-первых, революция Форейджеров. Во-вторых, крестовый поход против Демонов. В-третьих, твоя потерянная память.

— И, — сказал Стэд страстно, — моя потерянная память…

— Да, — перебила она, говоря с решительной серьезностью. — Да, Стэд. Твоя потерянная память — самое важное из этих трех.

— Все это звучит безумным бредом, — сказал Стэд тихо, сам едва веря в действительность подобного утверждения. Она покачала головой. Она похлопала по дивану.

— Сядь сюда.

Когда он сел, возбуждающий запах ее духов окутал его. На ней был обычный белый лабораторный халат. Спереди он был застегнут на все пуговицы. Ее короткие рыжие кудри поблескивали при электрическом свете. Ее глаза казались серыми и искренними, и при этом свете — бездонными. Они смотрели на него из-под нахмуренных бровей одновременно далеким и теплым оценивающим взглядом.

— У нас и раньше были революции рабочих и Форейджеров. Контролеры всегда побеждали; я не вижу причин, почему этому не случится и теперь. — Подняв палец она сделала ему знак помолчать. — Да, да. Но мы никогда раньше не сталкивались с ситуацией, которую ты нам обрисовал. Я полагаю, что и другие открывали эту истину, другие люди, кто смотрел на дома Демонов и видел их в целом. Наши Архитектурные Географы не выходили из лабиринта наружу многие поколения.

— Да! Я полагаю, что это так. Но почему они не рассказывали эту новость? Я могу понять, что Торбурн молчал, но человек образованный увидит сразу, что нужно сделать?

— Именно поэтому я верю тебе! Ты не такой, как мы. В твоей памяти кроется разгадка.

Потолок внезапно задрожал. Полетели вниз куски штукатурки. Во рту сразу почувствовался вкус известки. Делла схватила его за руку.

— Стэд!

— Это, должно быть, один из крупных ударов.

Он хотел встать, но Делла уцепилась за него. Он ощутил ее быстрое, неглубокое дыхание. На ее щеках горели два алых пятна.

— Нам необходимо выяснить…

— Нет, Стэд… не оставляй меня одну!

Он в удивлении смотрел на нее. Это не было похоже на слова уравновешенного, практичного ученого. Странная верхняя часть ее тела теперь вздымалась в волнении; глаза расширились.

— Я не собираюсь покидать тебя, Делла. Но это землетрясение. Может провалиться крыша.

— Крыша может провалиться повсюду, над всем миром. Где ты можешь избежать этого?

— Но… но, Внешний мир, я полагаю…

— Ты говорил, что никогда не был в том, Внешнем мире, о котором рассказывал тебе Торбурн. Наши люди не готовы к встрече с этим Внешним миром. Им всем придется столкнуться с боязнью отсутствия крыши.

— А, это! — Стэд вспомнил о своих ощущениях и сразу же отбросил это прочь.

Сотрясения комнаты стали регулярными, как барабанная дробь, тяжелые удары следовали один за другим регулярно, медленно, сводя с ума. Промежутки между ударами составляли примерно пять минут. Затем дрожь и тряска нарастали, комната раскачивалась, падала штукатурка, а затем этот хаос медленно затихал.

— Это делается с расчетом. — Стэд снова попытался встать, поднимая за собой Деллу, что на этот раз ему удалось. Она обхватила его обеими руками и прижалась к нему, положив голову ему на грудь. — Сознательно… а это значит…

— Демоны! — произнесла Делла, задыхаясь. Все ее тело дрожало. Ее охватил яркий, мертвенный, ужасный страх.

— Делла! — Стэд взял ее за подбородок и приподнял ей голову. Она не плакала, но на ее красивом лице ясно отражался страх. — Делла, — повторил он, мягко и вопросительно.

— Я боюсь, Стэд. Демоны! Настоящие… существующие. И они пытаются добраться до нас, вырыть нас, как крыс из норы. О, Стэд, я боюсь!

Стэд почувствовал угрозу паники, накатывающейся на него красными волнами, но смог побороть ее. Чтобы что-то сделать, чтобы чем-то занять этот момент, он потянулся и включил радио, Делла по прежнему цеплялась за него.

— Возможно есть какие-то новости.

Еще один толчок сотряс комнату, подобно тому, как Рэнг сотрясает Йоба, а затем затих. Радио говорило:

— … все на помощь. Крепежные бригады на ремонт крыши и установку опор. Отряды на разборку завалов. Линии электропередач необходимо ремонтировать. Все должны помочь. Капитан полностью полагается на вас. Бессмертный посылает нам испытание. Мы должны преодолеть его.

Радио продолжало говорить, рассказывая об осыпях, обвалах, ужасном, протяжном грохоте горных оползней, — самых ужасных звуках для слуха подземного жителя.

Делла прижалась к Стэду, и крыша обрушилась на них.

Сквозь дым и пыль, удушливую пелену, застилающую глаза, Стэд понял, что лежит поперек Деллы, диван под ними сломан. Она лежала, тихо дыша, ее глаза были широко открыты, ее рот был растянут в ужасном подобии улыбки. Пуговицы ее лабораторного халата оборвались, и он сполз в сторону. Стэд видел черное кружево, тонкие лямки, белую порозовевшую плоть. Все это было припорошено едкой пылью от обвалившейся штукатурки.

— Я планировала, что это будет не так, — прошептала она. — Но…

Ее руки обхватили его за шею. Весь страх ушел из ее глаз. Он на мгновение вспомнил Бэлль, и как она сказала: «Это!». Затем его губы коснулись губ Деллы, прижались к ним, шевельнулись, раскрылись. Ее язык коснулся его языка. С ним что-то происходило. Ужасные, потрясающие весь мир толчки сотрясали комнату, диван, но они с тем же успехом могли исходить из него, как и от Демонов, старавшихся достать и убить его.

Он откинул голову назад, хватая ртом воздух. Делла лежала слабая и податливая, но трепещущая от разгадки той тайны, которая манила его и не давалась ему так долго. Не понимая, почему он делает это, он протянул руку и сдвинул прочь черное кружево и узкие лямки.

— О, Стэд! — всхлипнула Делла. Ее руки прижали его с яростной силой, наполняющей его радостью, которую он все еще не осознавал до конца.

Пыльный белый лабораторный халат лежал отброшенный прочь. Его оружие звенело, а застежки скрипели. Радио продолжало говорить:

— Значительные обвалы по всему лабиринту. Повсюду течет кипяток. Уровень отравляющего газа высок, как никогда раньше. Бессмертный, помоги нам! Кипяток… врывается сюда! От него идет пар, он бурлит и ошпаривает. Он…

Стэд не слышал. Его дух слился с духом Деллы, в глазах пульсировали слепящие огни, в ушах звучала чудесная музыка. В любую секунду мог наступить момент абсолютной истины, в которой он сможет забыть все кроме того чуда, которое постигало его тело. Вот… вот…

Балка, оторвавшаяся от треснувшей крыши, упала, больно ударив его по затылку.

И больше ничего не было, только глубокая, плывущая чернота погрузила его в ничто.

 

Глава пятнадцатая

Осторожнее, теперь… Осторожнее… Капитан Уинслоу Тэйт из Земного Наблюдательного Корпуса открыл глаза и осмотрелся вокруг.

Все казалось темным и пыльным; голова его болела; в ушах мучительно звучал отвратительный шум. Он чувствовал себя чертовски плохо. Этот проклятый генератор, должно быть, отключился как раз тогда, когда он пытался продемонстрировать Самианам земную эффективность. Самиане были крупным народом, хотя и не таким большим, как некоторые из открытых Тэйтом в Галактике, и теперь похоже на то, что он начал с довольно плохого впечатления. Он вдребезги разбил свой одноместный самолет-разведчик.

Но каким же образом, во имя глубокоуважаемого бабуина, он попал сюда?

Он огляделся вокруг и отпрянул, как будто прикоснулся к раскаленной плитке.

Он лежал рядом с обнаженной женщиной.

Он неуклюже поднялся и обнаружил, что его форменная одежда исчезла, а на нем были обрывки какой-то чужой нижней одежды. Он тряхнул головой.

Какого черта?

Одежда, похожая на плащ, плотно прилегала к его спине.

Земля тяжело дрожала. С крыши что-то сыпалось дождем. Свет распространялся от единственной электрической лампы, тусклой и жалкой. Стена этой странной комнаты обвалилась и внутрь хлынула кипящая, бурлящая вода. Несколько капель обожгли его обнаженное тело.

Что ж, женщину нельзя было оставлять здесь, кем бы она ни была. Тэйт накинул на нее белый халат, поднял ее на одно плечо и бешено кинулся к двери, противоположной бегущему потоку кипящей воды.

Любой в Земном Наблюдательном Корпусе был подготовлен к тому, чтобы реагировать соответственно подобному моменту. Тэйт сомневался, чтобы кто-нибудь из них натыкался на это небольшое поселение раньше.

Проскочив через дверь, он оказался в хаотичной, обезумевшей, кричащей, дерущейся толпе людей. Плащ теперь был обернут вокруг него, скрывая его и девушку. Он не помнил, чтобы запахивал его, какой-то человек прокричал ему в лицо.

— Это бесполезно! Мы слишком опоздали! Теперь уже ничего не имеет значения! Это конец!

Капитан Уинслоу Тэйт уже давно служил в Земном Наблюдательном Корпусе, передвигаясь от одного мира к другому, узнавая про них все возможное, используя свой флагман «Кох-рейн» как единственную базу и дом, о чем было известно тысячам людей уже не один десяток лет. Галактика была огромным чудесным местом, где все время миры открывались за мирами. За пределами Солнечной Системы гомо сапиенс встретили множество странных неизвестных существ: дружелюбных, враждебных, безразличных. Когда разведчик сообщил о Самианах, Тэйт отправился вниз лично, по приглашению премьер-министра Самиан.

Сейчас он оказался среди орущей, истеричной толпы людей, в коридоре, разваливавшемся на кусочки, в воздухе пахло страхом, стоял ужасный запах обнаженной плоти и бурлящий шум тонн кипящей воды, напирающей со всех сторон.

Он не сошел с ума. В это он никогда бы не поверил.

Значит, должен быть логичный ответ, который человек с Земли Солнечной Системы сможет найти и понять в чуждой человечеству галактике. У него в мозгу промелькнули неясные, туманные мысли. Люди толкали его. Его постепенно подталкивали вдоль коридора — однажды он едва не попал под обвал — живой поток тащил его за собой.

Девушка в его руках пошевелилась. Он взглянул вниз, а затем пробрался в тесную нишу, прижавшись спиной к грязной стене.

Его плащ пошевелился. Он отдернулся от спины, привел себя в порядок и аккуратно повис сбоку.

Мозг Уинслоу Тэйта сжался. Его тело покрылось мурашками.

Этот плащ — живой!

Затем девушка открыла глаза и уставилась на него. Глаза эти были темно-лилового цвета. Он взглянул на нее и понял, что он узнает ее, но не мог вспомнить.

Его первая необдуманная мысль была: смазливая шлюха. Теперь он видел твердую целеустремленность в этом прекрасном лице, трагический отпечаток, отмечающий ее бледность. Ее короткие рыжие кудри были спутаны от пота.

Она приоткрыла свои мягкие и нежные губы; они приоткрылись со вздохом.

— Стэд, — произнесла она. — О, Стэд!

И капитан Уинслоу Тэйт из Земного Наблюдательного Корпуса вспомнил.

— Делла!

Два различных, противостоящих друг другу потока мыслей столкнулись в его мозгу. Как нефть и вода, они соприкасались в его черепной коробке не смешиваясь. То всплывал один из них, то другой.

Вот он видел плотные скопления звезд в космосе, когда «Кохрейн» мерно покрывал световые года; затем он видел злобно оскаленные клыки Рэнга. Вот он стоял в рубке управления своего флагманского корабля, отправляя своих разведчиков на новую, неизвестную планету; а затем он пробирался вместе с Торбурном и Форейджерами по пыльной, усыпанной панцырями Фленгов, расщелине под плинтусами в домах Демонов.

Демоны?

Демоны!

Нет — не Демоны — Самиане.

Обычные люди, живущие на относительно низкой ступени культурного развития, имеющие четыре ноги и четыре руки, два нормальных глаза и два атрофированных, но разумные, обыкновенные, простые люди. Самиане приветствовали прибытие чужой формы жизни на их планету. Все предварительные контакты были дружественными. Они только недавно изобрели радио, и первые слабые сигналы, посланные ими в космос, уловил «Кохрейн».

Обыкновенные, приличные, законопослушные люди — хотя и высотой в несколько сот футов — которые любят содержать свой дом в чистоте и не любят паразитов.

Делла схватилась за него, привлеченная его вниманием. Куски крыши продолжали обваливаться. Самиане делали то же самое, что делали бы люди на Земле, чтобы избавиться от нашествия крыс. Кипяток и яд, чтобы вытравить этих мерзких тварей раз и навсегда.

Тут до него дошел весь ужас ситуации.

Его пальцы сжали белое плечо Деллы.

— Делла, ко мне вернулась память! Я знаю, кто я такой!

— О, Стэд, это великолепно! Но… но это слишком поздно.

Саймон прав. Это конец.

Он яростно мотнул головой.

— Нет. Еще есть шанс. Мое радио. Ты упоминала о предметах, найденных вместе со мной — где мое радио?

— Бэлль…

— Бэлль! Ну конечно, радиотехник! Мы должны найти ее! Нам необходимо переговорить с кораблем.

В этой страшной темноте, в окружении вопящих людей, под зловещий шум кипящей воды и непрекращающиеся колебания земли, сотрясающие все вокруг в бешеной пляске его охватило ужасное, всепоглощающее, удушающее чувство, ощущение того, что он погребен в земле, как в могиле. Он должен выстоять. Должен.

— Корабль? — глупо повторила Делла. — Корабль?

— Ты не поймешь. Это то, на чем ваши предки прибыли на эту планету тысячи и тысячи лет назад. Возможно, он назывался «Арк». Обычное название для кораблей колонистов, отправляющихся в дальний перелет. — Он улыбнулся ей, стараясь вновь обрести ясность мышления. — В одном ты была права, Делла, Империя Аркон возможно происходит прямо от древнего Арка.

— Я… я не знаю, Стэд. Что мы можем сделать?

— Найти Бэлль и мое радио. Быстро! Пошли!

Они с трудом проталкивались через толпу людей, уворачиваясь от обвалов, пригибаясь в тех местах, где крыша угрожающе провисала. Повсюду висела удушливая пыль. Дважды им пришлось увертываться от потоков воды. Но, к счастью, вода уже немного остыла; ее температура снизилась, когда она просочилась на землю, в проходы, построенные людьми. Но она по-прежнему прибывала, и вскоре с нижних уровней уже доносился зловещий плеск.

— Капитан и его Команда наверняка желают поскорее выбраться оттуда, сказал он, таща за собой Деллу.

Радиолаборатория Бэлль была уже недалеко. Достигнув ее, они наткнулись на разрушенную стену и, пробравшись сквозь нее, увидели знакомую картину разрушений. Саймон, каким-то образом, оказался там. Бэлль поднялась, мертвенно бледная, растрепанная, всхлипывающая, спотыкаясь среди руин, охваченная паникой.

— Бэлль! — резко окликнул ее Тэйт. — Где мое радио?

Она не понимала, безумно смотря на него с открытым ртом.

Саймон, понимая только, что Стэд предлагает какое-то спасение, начал обшаривать комнату. Радио лежало на полке в шкафу. Стэд нетерпеливо схватил его. Когда он увидел разбитый конец, его сердце на секунду сжала паника от крушения всех надежд; затем он понял, что он по-прежнему может использовать его на передачу. Разбит был только принимающий блок.

Твердой, недрожащей рукой он нащупал выключатель и включил его. Он начал говорить, поднеся встроенный микрофон вплотную ко рту, чтобы оградить его от шума, стоящего вокруг.

— Вызываю «Кохрейн»! Вызываю «Кохрейн»! Это капитан Тэйт. Это капитан Тэйт. Слушайте внимательно. У меня нет приема, повторяю, у меня нет приема, повторяю, у меня нет приема.

Он слышал, как Саймон сказал: — Что это за язык? — Он определил язык, которому они его учили, с чувством облегчения от того, что его мозг по-прежнему мог работать на двух уровнях.

— Я на Самии. Настройтесь на мою передачу. Скажите Самианам, чтобы прекратили вытравливать крыс.

Он повторял это снова и снова, а земля трескалась, пыль забивала глаза и нос, и с грохотом падали камни.

Наконец он замолчал и произнес:

— Я надеюсь, они приняли это. Возможно, будет сложно найти нужный дом, чтобы попросить Демонов прекратить это. Саймон и Делла смотрели на него в изумлении.

— Да, Демоны — добрые, дружелюбные люди. А я… подстрелил одного из них в глаз. Да простит меня бог!

— Демоны — дружелюбные! — взорвался Саймон. — Ты должно быть сошел с ума, Стэд. Весь этот ужас повредил твой рассудок!

— Нет, Демоны — милые люди, — да, Демоны. Ты добрый человек, Саймон, и однако ты убиваешь крысу без колебаний, зная, что это мерзкий паразит.

— Я… я понимаю это, — прошептала Делла. — И тебе удастся сделать то, что ты хочешь?

— Я не знаю. — Он продолжал вызывать, по нему струился пот, голос его охрип. Он прервался на мгновение, чтобы сказать: — Я могу только попытаться. Все, что я могу — только попытаться.

Он не сказал им, что «Кохрейн» вполне мог и улететь. Он не мог определить, сколько времени он в действительности провел здесь. Командир Гудрайт, возможно, уже ушел, оплакивая потерю капитана и друга.

— Нет, — произнес он яростно. — Нет! Ну же, Гуди! Ты должен остановить Демонов — Самиан — чтобы они прекратили травить нас! Ты должен это сделать!

Вдали обвалилась крыша; пыль и камни обвалились ужасной лавиной, и внутрь проник свет, яркий, белый, жестокий свет.

— Останови их, «Кохрейн»! — крикнул он в микрофон. — Останови их! Они докопались до нас; скоро они растопчут нас всех! Ради Бога, остановите их!

Крыша раскололась. Вниз проникли яркие, режущие лучи света, вызывая сильную, до слез, боль в глазах. Делла закричала. Саймон от боли зажал руками глаза.

Шум стал невыносимым. Казалось, что взрывы водородных бомб и планетарных вулканов объединились в единую адскую какофонию. Тайфуны завихрялись над фигурами людей, жавшихся в дырах под землей.

Над ними не было ничего — вверху, куда Тэйт смотрел с каким-то остатком прежних страхов Стэда. Небо, отдаленный вид плывущих облаков, розоватых, далеких, безмятежных. Саймон, отпустив руки, взглянул вверх и… вскрикнул. Он, извиваясь, упал на землю. По-прежнему крича в микрофон, Тэйт ничем не мог помочь старому ученому, пораженному чувством отсутствия крыши. Делла вцепилась в него.

— Закрой глаза! — задыхаясь, крикнул он ей. Среди этих облаков, таких знакомых и таких ужасных для этих людей из лабиринта под плинтусами, двигалась темная тень. В разрытой земле, безжалостно освещаемой светом самианского дня, мужчины и женщины убегали, кричали и падали, мечась как муравьи в растревоженном палкой гнезде. А над ними возвышалась неясная чудовищная тень…

— Боже! — произнес Тэйт с благоговейным трепетом. — Да они огромны!

Распластавшись на земле, одной рукой обхватив Деллу, а другой держа радио, он продолжал отчаянно и бессвязно вызывать. Маскировочный плащ накрыл их, аккуратно прицепившись своими шестнадцатью конечностями со всех сторон. Но свет, ощущение воздуха сбивали его с толку, его хроматофоры изменялись медленно. Плащ тоже чувствовал себя обнаженным под этой пустотой, где некуда было скрыться.

С напряженным лицом, натянутыми мускулами, с охрипшим от усиленного кричания в микрофон голосовыми связками, он увидел внезапно блестящую металлическую поверхность, появившуюся прямо перед ними, с шумом рассекая воздух. Что-то приподняло его на невыносимо короткое мгновение, а затем он оказался распластанным на металлической поверхности. Она приподнялась. Она головокружительно взмыла в небо.

Он прокричал в микрофон:

— Демоны добрались до нас! Мы у них на лопате! Ради всего святого, «Кохрейн», скажите им.

Его обхватила темнота. Звездная темнота поглотила его. Что-то необычайно тяжелое ловко ударило его в висок. Все вокруг провалилось в пустоту.

Тэйт очнулся в больничном отсеке на борту «Кохрейна». Он лежал на удобной постели в приятно пахнущих простынях, чувствуя себя хорошо, ощущая, как сонливая приятность разливается по его мускулам после сна, чувствуя, что все его тело пышет здоровьем.

Старый Доктор Хейли, должно быть, хорошо над ним поработал.

Внезапный взмах сбоку он него заставил его сфокусировать свой ленивый, безразличный взгляд. Его маскировочный плащ лежал вместе с ним в постели, по-прежнему присоединенный к нему свой двойной пуповиной. У старого дока Хейли, должно быть, глаза вылезли на лоб при виде этого. Но, будучи здравомыслящим медиком, он оставил плащ на месте до тех пор, пока капитан не проснется и не объяснит.

Ему было приятно просто лежать в больничном отсеке и размышлять над тем, что произошло. Ничто из того, что он мог сейчас сделать, не изменило бы того, что произошло. Его взгляд уловил рыжие завитки Деллы на подушке соседней кровати. Хмм. Она, возможно, не поймет космические правила и инструкции.

Он подумал о ее попытках вернуть ему память. В этом она тоже была права. Секс является, в конце концов, самым сильным фактором человеческой психики. Это должно было сработать возможно даже без удара по голове. И она показала бы ему вещи, которые Торбурн нашел вместе с ним.

Торбурн! Форейджеры! Ханей!

Все ли с ними в порядке. Ругнувшись, капитан «Кохрейна» приподнялся на кровати, нажав кнопку вызова.

Дежурная, принявшая вызов, пришла вместе с доктором Хейли. Хейли, маленький пухлый человечек с поджатыми губами и мягкими женственными руками необычайной силы, с пониманием человеческих внутренностей, достигнутым в результате полетов в космос на многие парсеки и работы космическим врачом, тихо сел на кровать.

— Ну, капитан. Ты действительно веришь, что проник в скрытый мир планеты?

— Уф, — произнес капитан Тэйт. — Скажите мне, что произошло. Но, прежде всего, есть некоторые Форейджеры, о которых я хотел бы, чтобы позаботились.

— Если ты имеешь в виду Торбурна и Ханей и весь отряд, то они были доставлены на «Кохрейн» прямо через час после тебя и мисс Хоуп.

— Но откуда…

— Ты разговаривал, капитан.

— Понимаю. Что ж, твоя совесть чиста, как у монаха, поэтому я не боюсь стать жертвой шантажа. А теперь расскажи мне.

— Мы ясно и громко уловили твои сигналы. Могу сказать, что все были ужасно расстроены из-за того, что не могут подбодрить тебя. Мы обнаружили нужный дом — эти самианские города такие огромные — и люди, довольно милая пожилая пара озабоченно возились с чайниками кипятка и крысиным ядом. Старик выживал и уничтожал мелких воришек, которые портили его лучшие сыры и тому подобное.

— Корпус никогда не позволит мне забыть это, — произнес Тэйт угрюмо.

— Я осмотрел этого типа. Того, чей глаз ты повредил. Я думаю, что с помощью земных лекарств и хирургии ему можно будет восстановить зрение.

— Слава Богу, что так. Это было единственным, что беспокоило меня, делало меня несчастным.

— Он гнался за тобой с ножом размером с торпеду, я полагаю. И я бы не сказал, что осуждаю тебя, капитан.

— Но Самиане такие милые, добрые люди. Демоны — да, Демоны были…

— Демоны, — послышался голос Деллы, — все таки реальны. Здесь я согласна с тобой, Стэд.

— Ты в порядке, Делла?

— С ней все будет хорошо. — Хейли улыбнулся. — Но, капитан, если ты этим интересовался… Что представляет из себя человеческая раса на Самии? Гомо Сапиенс. Они, должно быть, потомки земного колонистского проекта из Солнечной Системы?

— Чертовски много лет назад. Представь, как они жили вначале. Уф, от этого мурашки идут по коже.

— Ты хочешь сказать… Что ты хочешь сказать? Саймон вставил с соседней кровати:

— Я думаю, что нам нужно будет много узнать, кроме того, что Демоны являются реальностью, Делла.

— Послушай, Док, — сказал капитан. — Приведи сюда, пожалуйста, Форейджеров. Раз нам нужно все объяснить, то я предпочел бы сделать это в кругу друзей.

Когда они все расселись, Торбурн, Джулия, Симс и Валлас, Вэнс, неистовый Кардон, чья революция была погашена этим потрясшим мир событием, и даже Старый Хроник, пощелкивающий зубами, Тэйт осмотрелся в поисках Ханей. Она стояла в ногах его кровати, колеблющаяся, застенчивая. Ее шелковистые черные волосы чудесно блестели при здешнем свете. Он ободряюще улыбнулся ей, и она села на кровать рядом с Хейли. Она не взглянула на Деллу, а благородное лицо Деллы слегка нахмурилось при виде стройной девушки.

Тэйт объяснил им все о Галактике и Земле Солнечной системы. О том, как люди отправились в великое путешествие среди звезд и как их древние предки прибыли на эту планету Самия, и сразу все пошло не совсем так, как надо. Чтобы переварить это потребовалось некоторое время и усилия.

— Именно поэтому Эволюционная Теория и Уникальность человека ставила вас в тупик. Кошки, собаки и люди, имеющие четыре конечности и общее происхождение. Все остальные — чуждые. И именно поэтому, я полагаю, вы не слишком продвинулись в науках. У вас не отмечен действительный научный прогресс. А что касается тех завываний, которые ты слышала по радио, Ханей. Это Самиане, с их недавно изобретенным радио, засоряли эфир.

Она робко улыбнулась ему, ее руки были сложены на коленях. Она выглядела очень мило. Но… так же выглядела и Делла, улыбаясь ему с соседней кровати. Чертовски неудобно.

— Они вырыли тебя, капитан, — сказал Хейли, не понимая того странного языка, на котором Тэйт говорил с этими людьми, за исключением отдельных понятных слов, как «Форейджер», «люди» и «человечество». — Вы были подняты на лопату старика, а они такие большие и неуклюжие. Он нечаянно оглушил вас обоих, передавая вас нам. Младший лейтенант Льюис принес вас сюда.

— Он! Я полагаю, он уже нашел здесь себе девушку? Хейли усмехнулся.

— Даже несколько, капитан. Эта планета — довольно милое местечко, низкая гравитация, хороший воздух. Тэйт обернулся к своим здешним друзьям.

— Вы по-прежнему будете жить на Самии. Но на поверхности, где и должны жить люди. Чувство отсутствия крыши не будет пугать вас. Вы составите здесь ценную земную колонию, как и планировалось в самом начале. Самиане — Демоны будут просто вашими друзьями.

Он взглянул на Деллу, а затем на Ханей. Ну же.

Что ж. Он был покорителем глубокого космоса. Он был крепким и жестким членом Земного Наблюдательного Корпуса. У него было Дело. Он улетит прочь, на следующую стадию колонизации и освоения галактики человеком.

Кто знает, что еще они найдут?

Делла и Ханей. Ханей и Делла. Маленькие люди из сырого подземного мира под ногами чуждой расы. Люди, кому суждено было прожить всю жизнь как крысы, таская помаленьку чужие запасы для пропитания, но все же это были человеческие существа.

Хорошие люди.

Он подумал, кто же из них (а может быть и никто) отправится вместе с ним с этой планеты в глубокие просторы космоса.

Он обернулся с радостной улыбкой, когда голос девушки, — милый девический голос, — запинаясь на незнакомом языке, произнес:

— Капитан?