Глава первая

Первым блобом, получившим общенациональную известность, был пятнадцатифутовый экземпляр, который тяжело передвигался по Флит-стрит в направлении, противоположном параду лорд-мэра. Последовавший затем хаос был красочно представлен телевидением.

После такой убедительной демонстрации существование блобов сомнений не вызывало.

Это, в свою очередь, привело к шоку от осознания того, что, несмотря на забавную сторону события, давшего повод для мрачных шуток и розыгрышей по телевидению, страна в своей повседневной жизни столкнулась с чем-то абсолютно неизвестным и необъяснимым. От этого все стали настороженными, раздражительными и очень резкими.

Первый блоб Тома Гревиля чуть не оказался его последним.

Прохладным утром, в понедельник, Том неохотно направлялся на работу на своем алом «Остине», который был на целых пять лет моложе его самого и который он окрестил Сыном Спутника. Он благосклонно остановился, чтобы подвезти мисс Клэр Бейли из бухгалтерского отдела. Завод, выпускавший среди прочего и точные приборы для баллистических ракет и подводных лодок, лежал возле реки, и к нему вела узкая и длинная улочка, бегущая между высокими, покрытыми копотью и сажей, стенами. Утренний морозец заставлял рабочих идти очень быстро, и они торопливо шли по улице, опустив головы, выпуская клубы пара, поднимавшиеся в морозный воздух.

— Любезно с вашей стороны, мистер Гревиль, — сказала Клэр Бейли, устраивая свои длинные ноги в нейлоновых чулках среди кучи проводов на подножку под щитком. — Я почти уже решила не начинать сегодня… — и она с жаром стала рассказывать свою историю про блоба.

Своя история про блоба была у всех. Даже если это относилось к знакомым, все равно такая история была у каждого. С каждым днем все больше и больше людей подробно рассказывали о случаях, непосредственными очевидцами которых являлись они сами. Том Гревиль слушал рассеянно, мысли его больше занимал разговор, который, как он был уверен, ожидал его в офисе. Работа его зашла в тупик, и сегодняшний разговор с начальником отдела имел только одну перспективу — выговор, без извинений, и поиск новой работы.

В это свежее утро Сын Спутника, мягко урча, шел очень славно; и все равно «Ягуар» легко обошел его и помчался вперед. Провожая его глазами, Гревиль посмотрел вперед, за гладкий и блестящий кузов — и в следующую секунду он нажимал на тормоза, пытался дать задний ход, выталкивал мисс Бейли, переваливался на бок сам и сползал на пол — и все это одновременно.

Блоб был всего лишь на шесть футов шире улочки. Он двигался как обычно без шума и безжалостно прямо. Один бок его был в шести дюймах от заводской стены. Другой просто пропахивал и стены и здания, сгребая кирпич, камень и булыжник на улицу, подрезая здания так, что они с грохотом обваливались на дорогу сразу за блобом. У Гревиля было время заметить, как скоростной Ягуар скользнул прямо под блоб — по рассказам он знал, что с обратной стороны машина выйдет толщиной едва больше молекулы.

Клэр Бейли кричала и дергалась как рыба на крючке. Гревилю понадобилась секунда или две, чтобы понять, что ноги девушки закутались в проводах его старой машины. Все вокруг них бежали. Впереди, заполнив собой улицу, круша стены, пробивал себе дорогу блоб.

— Сиди спокойно! — закричал Гревиль. Ощупью скользнув вниз по стройным ногам, он нашел сильно вывернутую туфлю. Он освободил ее, и нога девушки дернулась вверх. Носок ударил его ниже подбородка.

Когда он пришел в себя, и гул в голове прошел, девушка билась над дверной защелкой.

Гревиль с трудом поднялся, благодаря судьбу за то, что это была двухместная модель с тонким холщовым верхом. Он перегнулся, чтобы помочь девушке, но еще до того, как он овладел ситуацией, она неловко открыла дверь и, захваченная врасплох, вывалилась наружу.

Голова ударилась о мостовую. Ноги все еще тащились с подножки.

— Проклятье! — выругался Гревиль. Он так и не смог развернуть машину; но можно было еще дать задний ход и ехать задом. Блобы редко делали больше трех-четырех миль в час.

Дотянувшись до девушки, он не мог без опоры втащить ее в дверь. Пришлось выйти, обогнуть машину и впихнуть ее.

Хотя двигатель был все еще включен, он заглох. Гревиль нажимал на стартер, ощущая неотразимо накатывающуюся близость блоба. Хотя «накатывающееся» не совсем точно описывает движение блоба. Это была страшная пародия на черное, затвердевшее облако, круглое и лишенное каких-либо черт, медленно скользящее, безразличное к любой структуре, любому материалу, показавшемуся на его пути.

Двигатель не заводился.

Блобы просто были. Появлялись из ниоткуда, величественно и неостановимо, а затем, также произвольно, исчезали.

Она должно быть порвала какой-то важный провод. Безнадежно. Стартер пронзительно и беспомощно визжал.

— Проклятье! — снова выругался Гревиль. Выпрыгнув наружу, он схватил девушку за плечи и с усилием, натужно, перебросил ее через плечо. Она висела безжизненно, и оттого казалась еще тяжелей. Ее неожиданная тяжесть была пугающей.

Даже неся ее он должен бежать быстро, чтобы убежать от блоба. Сгибаясь под тяжестью, высунув голову из-под ноши, он отчетливо слышал испуганные крики убегавших людей и надвигающийся крушащий вихрь продвижения блоба. Он побежал и вдруг как-то смутно понял, что падает навзничь, не чувствуя рук, ног, ощущая что от него оторвали какую-то важную ношу, и что его накрыла какая-то черная волна — убаюкивающая и успокаивающая.

Он уже не почувствовал, как кирпич, вывороченный из стены, сбил его, упав на голову, и как он рухнул на дорогу прямо у основания стены.

Главный хирург — мужчина средних лет, в свежайшем, только что из прачечной, белом халате — справляясь с потоком напуганных пациентов, жил, как и все другие врачи Большого Лондона и прилегающих к нему графств, на нервах и на таблетках. Вводились в действие планы эвакуации, и в распределители каждый час прибывали школьники — с бирками и со своими бумажными сумками с едой. Никто не мог чувствовать себя в безопасности. Дома, смятые или резко подрубленные неразумным, бесчувственным блобом, этой неумолимой глыбой, могли рухнуть в любой момент. Верхние этажи зданий были также непопулярны, как и первые — и все прочие между ними. Многие выезжали и жили в лагерях на Хэмпстед-Хит, Блэкхит и в других открытых местах. Лицо Лондона менялось ежедневно.

Лежа неподвижно на спине и глядя на Главного хирурга, Том Гревиль видел все страдания и страхи огромного города, отразившиеся на этом домашнем, покрытом морщинами лице.

— Значит меня не убило, — слабо произнес Гревиль. — Сколько я уже здесь?

— Ваша контузия оказалась более серьезной, чем мы ожидали. Вы были без сознания шестнадцать часов…

Голова совсем не болела, и Гревиль решил, что его напичкали таблетками. Он спросил:

— Я в порядке?

— Конечно. — Хирург в рассеяности теребил стетоскоп. — Вы подниметесь и выйдете отсюда через пару дней. Мы держали вас здесь, несмотря на нехватку мест, потому что был шанс, что… что…

— Ну?

— Вы — ученый-исследователь, мистер Гревиль?

— Да.

— Так. Я не жду, что вы мне расскажете о своей работе. Но могу вам сказать, что ваш завод был развален этим блобом, а ваша лаборатория и офис…

— А что общего это имеет…

Доктор нагнулся к тумбочке и достал газету. Почти вся она была в фотографиях блобов и рассказах о блобах.

— Вот здесь. Это то, на что меня просили обратить ваше внимание.

Гревиль прочел объявление, броско напечатанное в отделе вакансий. Затем посмотрел на доктора, щурясь от света, пытаясь получить дополнительную информацию по его лицу.

— Кто просил вас показать это мне?

— Мистер Гревиль, если бы я был помоложе, неженат и не имел бы такой, как сейчас, ответственности, я бы оделся и пошел по этому адресу сразу же.

— Я холост, молод, у меня неплохая степень и некоторый опыт в научно-промышленных исследованиях, мои родители умерли, и я не связан, но я не вижу никаких причин мчаться в Камберленд в ответ на объявление, приглашающее людей с квалификацией, которой я, как получилось, обладаю, чтобы провести свою жизнь над каким-то правительственным проектом. Пока что я всегда держался подальше от колючей проволоки. На мой взгляд это антигуманно…

— Этот — как раз очень гуманный, мистер Гревиль, настолько, что…

Гревиль понял. Он постучал по газете, лежащей на его груди.

— Блобы? Так? Они попросили вас, как врача, и, так как вы не могли тогда ответить, вы передаете эту информацию мне?

— Что-то в этом роде.

— Как вас зовут, доктор?

— Кестон.

— Доктор Кестон, а что с той девушкой, которая была со мной, когда…

Доктор покачал головой.

— Мы нашли одну туфлю, — сказал он своим скрипучим голосом. — Вашу машину нашли расплющенной, толщиной чуть больше дюйма. Это блоб шел на такой высоте. Он собирался подняться под небольшим углом и, после того как оторвал вершину Памятника, исчез.

Гревиль не настолько хорошо знал Клэр Бейли. Она была просто славной девушкой, работала в бухгалтерском отделе, и у нее всегда была наготове улыбка. Он вспомнил ее длинные ноги, запутавшиеся в проводах Сына Спутника что-то подкатило к горлу, и на какое-то мгновение его охватила слепая ярость.

— Проклятые блобы! — сказал он, поднимаясь на ложе. — Проклятые безмозглые твари! Ну кто же они такие?

Доктор Кестон улыбнулся, и улыбка совершенно преобразила его. Он постучал по газете.

— Поезжайте в Камберленд и начните искать!

 

Глава вторая

Однажды, очень давно, Том Гревиль, надев горные ботинки и набросив ранец, отправился в горы Озерного края. Синева далеких гор, нежный перекат водопада, шелковая лента реки, связывающая долину с двумя холмистыми берегами, на которых паслись овцы, очаровали его. В молодежном лагере было тепло и весело ночные пения под гитару, интересные туристические рассказы, топографические карты.

Как это было давно — казалось это ему сейчас, когда он в «Лендровере» направлялся в какое-то неизвестное место в горах. Все же тот отдых в горах был так уже давно. Четыре года назад. Время, после появления блобов, было абсолютно отделено от далекого золотого прошлого.

К тому времени, когда они добрались до забора, обтянутого колючей проволокой, уже стемнело. Гревиль за всю поездку не обменялся с водителем и полудюжиной слов. При виде забора он с отвращением сказал:

— Что и следовало ожидать…

Не поняв его, водитель, крупный и дородный штатский, сказал:

— О, там внутри не так уныло, сэр. Вполне светская жизнь.

— Хочется верить, — сказал Гревиль.

В темноте он мог видеть неровные ряды зданий, в большинстве своем неосвещенных. Из окон одного из них лился желтый свет. Шум голосов, смех, пение, резкая музыка донеслись до него, когда он устало вышел из машины, потягиваясь и разминая ноги, готовый встретить то, что готовил ему в будущем этот все-таки довольно таинственный проект.

Водитель помог ему перенести вещи до приемной — небольшой комнаты, в которой не было ни души. Сумки он поставил посреди комнаты. Собранные в кучку, они казались заброшенными.

— Все, скорее всего, в клубе, — сказал ему водитель. — Это вон там, откуда весь этот гвалт. Спросите майора Сомерса.

— Майора?

Водитель засмеялся, хлопнув руками.

— Не волнуйтесь. Майор — он тут по безопасности. Он позаботится.

Шагая в темноте к желтым окнам, Гревиль думал о том, что это будет за работа. Он терпеть не мог бюрократов и чиновников.

Сомерс оказался среднего роста человеком, гибким, со смуглым улыбающимся лицом. Правой рукой он энергично пожал руку Гревилю, а левой сунул ему стакан пива.

— Горячее какао там, в столовой, если хотите. Если нет, то выпейте это, и я отведу вас к директору.

Гревиль молча кивнул и выпил. Жара и шум в зале после ночной тиши его угнетали. Вокруг него с какой-то сосредоточенностью расслаблялись мужчины и женщины в выходных нарядах; проигрыватель накручивал танцевальные мелодии, и в центре комнаты кружились пары; на сдвинутых к стенам биллиардных столах мелькали и стучали разноцветные шары; на нескольких столах, не обращая внимания на шум и грохот, играли в карты и шахматы. Пробираясь сквозь толчею, Гревиль шел за Сомерсом к бару, находящемуся в дальнем конце комнаты.

— Новенький, сэр, — сказал майор Сомерс. — Весь из старого дорогого блобного Лондона. — Он рассмеялся, однако в смехе его совершенно не было юмора. — Это Хамфри Лэк-ленд, директор заведения.

Директор был сутулый человек с серебристой сединой, мешками под глазами и опухшим, помятым лицом. Он взглядом окинул Гревиля с ног до головы. Затем протянул руку.

— Вы, должно быть, Гревиль. Добро пожаловать в сумасшедший дом.

— Спасибо, сэр. — Гревиль пожал руку, затем посмотрел на группу людей у бара. Все они смотрели на него, улыбаясь, но со странным напряжением, словно группа собак, принюхивающихся к новенькой. — Я нахожу это несколько…

— Не беспокойтесь, Гревиль. — женщина была низкого роста, полноватая и очень сильно накрашенная, что скрывало безжалостность ее рта и челюсти. Когда она двигалась, вокруг расходился запах резких духов.

— У нас танцы. Мы здесь энергично отдыхаем. А днем мы все чертовски напряженно работаем. Спросите вот Его Преосвященство.

Она пронзительно засмеялась и одним глотком допила свой джин.

В нем зашевелилось отвращение. Он пришел сюда, ожидая чего-то, чего он сам не знал; только, конечно, не скрытых оскорблений от полупьяной толстухи.

— Я не знаю, что здесь происходит, — сказал он так, чтобы его все слышали. — Из слов доктора Кестона я понял, что вы как-то связаны с блобами. Я полагаю, вечером вы имеете право расслабиться…

— Да, сынок, да, — сказала, усмехаясь, женщина.

— Я только не понимаю, каким образом пьяные оргии в горах Камберленда могут влиять на то, что творят с Лондоном блобы…

В группе возле бара повисло молчание.

Лэкленд поднял на него глаза. Затем спиной навалился на стойку.

— Не волнуйтесь из-за того, что доктор Таунсенд говорит вне службы, Гревиль. А что касается блобов — ну…

— Покажите ему, Ваше Преосвященство! — женщина — доктор Таунсенд — налила себе новую порцию джина. — Отведите его в первый ангар, пусть увидит.

— Только не сегодня! — раздался крик сразу нескольких людей.

— Почему нет? Ведь он очень хочет, не так ли? Весь такой свеженький, блестящий, и на губах молоко. Идите, идите! Почему нет?

— Я так понимаю, вы видели Чарльза Рэндольфа в Лондоне? — спросил Хамфри Лэкленд. После короткого, полусердитого кивка Гревиля он продолжал: — Я знаю, что он вам ничего не сказал о том, что мы здесь делаем. Так надо было. Я смотрел ваши документы. Вы, кажется, способный и серьезный человек. Я полагаю, вы напрасно тратили время в промышленности…

— Я как-то предпочитал это…

— Вполне возможно. Но тот простой факт, что вы взялись за эту работу, зная только, что она как-то связана с борьбой с блобами, — он сделал паузу на этом слове, и его опухшее, помятое лицо немного сморщилось, — показывает, что вы тот человек, который нам нужен.

— Честно говоря, — едко сказал Гревиль, — я начинаю сомневаться.

Доктор Таунсенд допила еще один джин. Ее воспламенившееся лицо начинало действовать Гревилю на нервы. Собралась небольшая группа и, слушая директора, Гревиль с естественным любопытством глянул вокруг — интересно, увидит ли он здесь какого-нибудь знакомого.

Лэкленд посмотрел на часы.

— Я полагаю, вы были очень молоды для войны…

— Какой? Адольф, Корея, Малайзия, Суэц, Кипр?

— Гм, — сказал он и оставил эту тему.

— Персонал этого учреждения перенапряжен, молодой человек, вы это увидите. Отдыхаем так и тогда, когда это можно организовать — поэтому здесь каждую неделю проходит танцевальный вечер. Теперь. У меня тут кое-что приготовлено, что может вас заинтересовать. Так как вы специалист по ядерным приборам, это должно быть как раз по вашей части.

В памяти Гревиля всплыла узкая улочка с высокими стенами, по которой угрожающе надвигался черный блоб. Он увидел ноги Клэр Бейли, запутавшиеся в проводах, ее молодое тело, выпадающее из машины — глядя вокруг себя в этой жаркой и шумной комнаты он ничего в ней не видел. В настоящее его вернуло одно-единственное лицо, выплывшее откуда-то из круга прочих лиц, уставившихся на него. Он взял себя в руки.

Терри Понсфорд.

— Том! Рад тебя увидеть, старый ты погонщик.

— Терри! Вот уж никак не думал, что тебя заманит государственная служба.

Большой, веселый и общительный Понсфорд, непричесанная голова которого могла ловко и свободно манипулировать понятиями из теории пространства, времени и скорости и колдовать в лаборатории над им самим придуманными приборами, чтобы доказать свои скандальные утверждения. Гревиль знал его по нескольким годам учебы и испытывал огромное уважение к его исследовательским способностям — уважение, уравновешенное подчиненностью его более энергичному напору как на спортплощадке, так и за ней. Директор оторвался от стойки.

— Доктор Таунсенд, я думаю глоток свежего воздуха пошел бы вам на пользу…

— Старая сова готова, — раздался чей-то голос сзади.

— А, Понсфорд, вы, как я вижу, кажется знакомы с Гревилем, так что можете присоединиться. Идемте. Чарльтон? Сомерс?

Майор Сомерс кивнул, а стоящий рядом с ним невысокий бородатый человек с контактными линзами и нервными пальцами, подпрыгнул, тоже очевидно соглашаясь. Компания двинулась к выходу, стараясь не задеть ни танцующих, ни играющих, и наконец выбралась на отрезвляющий холодный воздух. Таунсенд тяжело опиралась на Чарльтона, чье хрупкое тело почти зримо скрипело под таким грузом.

Посреди этого весь здравый смысл, казалось, покинул Гревиля. Он знал только, что он хотел вгрызться в блоба, узнать, что это такое, что заставляло его катиться так ровно, спокойно и неумолимо — вот подходящее слово. Блобы неумолимы. Они не останавливаются ни перед чем. Только вчера они снова проломили дорогу через Вест-Энд, добрались до Букингемского дворца и выломали целое крыло. А во всей этой людской сумятице, которую он здесь увидел, в калейдоскопе личностей и явной бесцельности их развлечений он не увидел никакого сочувствия. Даже Терри Понсфорд слился с этими людьми как хамелеон.

Ангар, к которому их подпустили двое часовых в стальных касках, вооруженных «Стерлингами», был очень высок, широк и чрезвычайно длинен. Это мог бы быть ангар для самолетов. Когда они шли по бетону, их гулкие шаги уносились куда-то в черную пустоту. Гревиль мгновенно подумал, что сейчас появятся летучие мыши.

Кто-то включил свет, и вдоль балок на крыше расцвели гирлянды ламп.

Гревиль смотрел в изумлении. Место было абсолютно голым. Огромное голое бетонное пространство. На этом бетоне были нарисованы белые линии, образующие петли, отдельные полосы белой краски, расходящиеся из одного места и останавливающиеся совершенно произвольно. Гревиль сказал:

— Вы отмечаете курсы движения блобов. Но…

— И да и нет, Гревиль, — сказал директор.

— Да, потому что это движения блобов, нет — потому что, это не те блобы, с которыми вы знакомы.

В этот момент зазвенел пронзительный и очень неприятный сигнал тревоги. Все вздрогнули.

Директор мрачно произнес:

— Вы спрашивали, почему мы здесь, в Камберленде, так далеко от Лондона и блобов. Ну, — вот вам ответ.

Совершенно ниоткуда, в десяти футах от пола, появился круглый серый шар. Только что его не было. И вдруг он появился. Под яростный звонок тревоги директор тростью показал на блоба.

— Они появляются в Камберленде уже три года. Нам не нужно ехать в Лондон и искать блобов там.

 

Глава третья

В понедельник утром еженедельное свидание проводилось в лекционном зале домишке, похожем на казарму, где стояли ряды неудобных деревянных стульев и помост, на котором был стол, доска, киноэкран — и Хамфри Лэкленд. Энергия и живость у него были, это Гревиль должен был признать. В зале мерцал приятный осенний солнечный свет, пробивавшийся сквозь облака табачного дыма. Все были напряжены.

История, которую прошлым вечером рассказали Гревилю, когда они пришли к нему, была относительно простой. Терри Понсфорд уселся в единственное в его комнате кресло, а он сел на кровать.

— Понимаешь, Том, когда пастух — Гарри Хокер — рассказал своим приятелям в пабе, что он видел маленькие серые шарики, они решили, что он выпил лишнего. А в конце полиция расследовала это дело и вызвала нас. Я уже некоторое время работаю в отделе спецпроектов Министерства. Так… это было около трех лет назад, как тебе сказал Его Преосвященство.

— Он не возражает, что его так называют?

— Ну, — Понсфорд засмеялся. — Вообще-то не очень. Хотя я не советовал бы тебе тут спешить. Немного подожди.

— Итак, правительство прислало сюда экспертов, и вы наблюдали за блобами и рисовали эти линии, чтобы проверить их движение. Так, это я понимаю. Ну и что все это? Вы что-нибудь узнали про эти чертовые штуки?

— Я тебе одно могу сказать, Том. И это очень важно. Не пускай блобов к себе под кожу. Я знаю, что с тобой произошло. Сейчас, когда Лондон и соседние графства под огнем, всех толковых людей вовлекают в эту работу. Доктор Кестон не работал в больнице — его послали туда, чтобы он тебя…

— Но!..

— Все ученые головы нашей страны сейчас сконцентрированы на этом, Том. На каждого человека, прошедшего определенный отбор — ну, скажем так способностей — заведено досье — о-о, ну-ну, ладно! Не задавайся. Я тебя рекомендовал…

— Ну молодец.

— Так вот, что я говорил. Ты многого натерпелся там, в Дыме. Здесь мы пока пытаемся раздавить блобов. Вместо этого то и дело погибает один из нас. Не торопись. Постарайся увидеть проблему со всех сторон. Мы сейчас как эскадрилья бомбардировщиков — каждый думает, когда же наступит его черед. Понял?

— Да, пожалуй.

— Хорошо. Директор сообщает новости на утреннем совещании. Кроме тебя есть еще новые ребята. Там увидимся.

И вот сейчас он сидел на жестком неудобном стуле, с блокнотом, карандашом и миниатюрным магнитофоном и слушал Его Преосвященство, директора, Хамфри Лэкленда.

Белые линии, как он понял, это был ранний и с тех пор давно заброшенный эксперимент. Строение, напоминающее ангар, было воздвигнуто над тем местом, где появились блобы. Характер и направление их движения проверялись долго, результатом чего явился вывод, что появлялись они в тех же самых местах, двигались в одних или почти одних и тех же направлениях, и исчезали в тех же местах, на различном расстоянии от мест их появления. На высоте около тридцати футов от пола находился один главный узел; в этой центральной точке блобы появлялись нерегулярно, но часто, спокойно перемещались в другое место и исчезали. Все же картина, когда все это было начерчено на прозрачных листах, напоминала трехмерную паутину.

В подтверждение того, что он узнал в Лондоне, он услышал, что остановить блоба не может ничто — по крайней мере из того, чем пробовали. Средняя скорость их была три с половиной мили в час. Двигались они всегда только по прямой и никогда не сворачивали; хотя здесь Понсфорд выразил сомнение. Камберлендские блобы однако никогда не были больше шести футов в диаметре, в отличие от своих лондонских братьев, и были серебристо-серыми, а не черными.

Для исследования применялось электронное, радиационное, фото — и звукометрическое оборудование. По всему выходило, что от блоба нельзя получить никаких данных, кроме как о его собственном существовании. Они просто были. Хорошо фотографировались. Температура их была почти равна нулю. Однако водяной пар на них не конденсировался. Был какой-то слабый отталкивающий заряд, наподобие статического, который не допускал на их поверхность пыль и влагу. Алмазные сверла не оставляли никакого следа. Оптически они были круглые.

— Короче говоря, — подвел итог Лэкленд, — это какие-то чертовы чудовища. И мы должны торопиться. В Лондоне уже нельзя жить. Еще немного и начнут уезжать даже закаленные бомбардировками.

Гревиль встал со стула.

Лэкленд холодно улыбнулся:

— Да?

— Два вопроса, сэр. Первое, были ли проведены исследования для выяснения, почему камберлендские блобы серые, а не черные, и второе, почему они меньше лондонских.

Он сел.

Директор подождал, пока в зале не наступила абсолютная тишина. Затем он сказал:

— Первое — да, исследование проводилось. По обоим вопросам. Второе никаких других различий не обнаружено. Мы сейчас просто не знаем, почему одни серые, другие черные. Не знаем и почему лондонские блобы настолько больше.

— Мы просто вообще ничего не знаем об этих чертовых тварях, — громко сказала доктор Таунсенд.

— Узнаем, дорогой мой доктор, — мягко ответил директор. — Узнаем. Есть еще вопросы? — Он посмотрел вокруг, как нахохлившаяся амбарная сова. — Нет? Очень хорошо. Новые сотрудники, пожалуйста, подойдите ко мне в кабинет за заданиями. На этом все.

Сделали перерыв на кофе. Большинство этих людей — Гревиль знал — упорно работали над конкретными проблемами, каждый в своей области. Интересно, подумал он, какое задание Его Преосвященство даст ему.

Когда он узнал, его моментально охватила паника. Он знал, что кровь отхлынула от его лица и чувствовал, как дрожали его руки и ноги.

Он стоял перед столом директора в его офисе, и Лэкленд смотрел из-за стола как знаменитый персонаж из старого мультфильма.

— Что, никаких возражений насчет того, что это невозможно, Гревиль?

Гревиль уже взял себя в руки, и сейчас, когда он обдумывал этот эксперимент его охватило возбуждение.

— Может быть это невозможно, сэр. Может быть я напуганный несмышленыш. Но я очень хочу попробовать.

— Вы будете заниматься оснащением. Вот для чего вы здесь. Когда тот блоб прокатился через вас…

— Не через меня, сэр. Меня бы тогда здесь не было. Меня сбило с ног, и я упал прямо к стене. Поэтому между мной и его круглым боком было еще много места. Элементарная геометрия, сэр.

— Вам повезло — и нам. Специалисты по нуклеонике вот-вот сделают свое оборудование. Гарвелл и все они там. Они рвутся в дело. Мы почувствовали, что нам в этом деле тоже нужен наш собственный человек. Понсфорд вспомнил о вас после этой газетной статьи, а затем все и пошло. — Директор протянул папку. Вот, это план, который касается вас. Очень важный, я хочу, чтобы вы постоянно держали меня в курсе на каждом этапе работы. Если хотите, считайте это своей самой важной задачей.

— Понимаю, сэр. Если это не сработает, можно все прекращать. Это самый мощный инструмент, которым обладает человечество…

Директор кашлянул.

— Кроме человеческих мозгов, Гревиль. Не забывайте о них.

Когда, наконец, радиокомментаторы и журналисты поняли существующий рисунок деятельности блобов в Лондоне, появился новый подход. Ничего не зная о засекреченной исследовательской станции в Камберленде, они тем не менее пришли к тем же самым выводам. Блобы появлялись через разные промежутки времени, но в одних и тех же местах и шли одними и теми же маршрутами. В отличие от Камберленда, в Лондоне не было основного узла, но многие маршруты пересекались. Зная, скажем, что блобы частенько появлялись на Парламентской площади и двигались, не отклоняясь, по прямой к Святому Павлу, а исчезали как раз перед Ладгейт-Хилл — ну, тогда жизнь может спокойно продолжаться на границах этого маршрута. Люди просто селились за их пределами. Сначала с опаской, потом все более уверенно. Лондон начал реорганизовываться вокруг страшного спрута, находившегося в самом его центре.

Как раз, примерно в это время, одному необычайно большому блобу пришло в голову — то есть, конечно, если такая у него была — прокатиться параллельно первой автостраде. Дорожные инженеры вздохнули с облегчением — их трясло от одной мысли, что смутьян блоб мог прокатиться по автостраде. Как бы там ни было, было много предупреждений, и полицейский эскорт окружал черный загадочный шар, когда он двигался на север.

Другие блобы, по тысяче футов в диаметре, соответственно двинулись в других направлениях. Чума распространялась. Предсказывали, что первоначальный рой разделился — как у пчел или муравьев — и новые матки искали новые места.

Один, направлявшийся в Уэльс, вызвал серьезные опасения, что он снесет вершину Сноудона. Возникли дополнительные страхи, когда вдруг возле Уорчестера, миновав Оксфорд, блоб скрылся от полицейского сопровождения. Когда же он — или другой — появился вновь и покатился дальше, угол изменился, и жители Уэльса смогли понаблюдать как в их горах прорывали туннель. Никто не пропустил этот урок. Блоб смог пробурить твердую скалу и выйти, пробив туннель на другую сторону горной цепи. Из какого бы странного измерения они не пришли, какое бы ужасное объяснение не лежало за их материализацией, это были не призрачные чудовища; они были прочными, реальными — они крушили, они калечили, они убивали.

В Камберленде у Гревиля было очень мало времени вне работы, чтобы вникать, что делали остальные — это было одной из причин его прежних отказов работать на государственной службе. Но все же он терпеливо слушал Терри Понсфорда, когда тот объяснял свою теорию, что блобы не двигались по прямой. Понсфорд на компьютере рассчитал траектории и пришел к выводу, что блобы двигались по эллипсу, такому огромному, что их движение казалось совершенно прямолинейным.

Так как его сдерживала работа физиков над ядерным оборудованием, Гревиль мог уделить Понсфорду все свое внимание. Его мучило то, как он должен был решать задачу оснащения опыта и в то же время не задеть чувств тех, кому это оборудование принадлежало. Наконец было найдено временное соглашение — на почве общего желания раздавить блобов — и оборудование было готово для первого опыта. Гревиль сообщил об этом директору.

Лэкленд пришел в ангар номер один вместе с доктором Таунсенд, измученной и потертой, Чарльтоном, пощипывавшим свою бороду, и с майором Сомерсом, державшим кобуру не застегнутой. Все умолкли, и Эллис, ответственный физик, приготовился дать сигнал.

Приборы указали точные пространственные координаты, где следовало ожидать появления блоба.

Вокруг этого места был построен реактор, в котором могла свободно циркулировать плазма, держащаяся на стенах с помощью сильных магнитов. Можно было достичь температуры в многие тысячи градусов. С прибытием новых приборов, от одного вида которых Гревиль в изумлении открывал глаза, и которые, как он смутно догадывался, означали, что теперь он обладал сверхсекретной информацией государственной важности и потому отныне должен считать себя под подозрением, теперь внутри этого трона можно было добиться эффекта взрыва водородной бомбы. Он вспомнил, как он был в панике, когда директор сказал ему, что возле блоба должно было быть взорвано контролируемое ядерное оружие. Сейчас, стоя рядом со своими приборами и ожидая сигнала, он чувствовал себя не легче.

У Эллиса, худощавого человека с песочного цвета волосами, было увлеченное, голодное лицо человека, который не потерпит никаких преград на пути дела его жизни. «Интересно, — подумал Гревиль, — как он отреагирует на неудачу». Раздался пронзительный неприятный звонок.

Включенный при появлении блоба радаром, этот звонок означал, что блоб возник прямо в центре их установки. При включении медленно, лениво зашевелились стрелки на счетчиках. Сейчас собиралась сила, которая потом одним мощным ударом… При этой мысли Гревиль поморщился.

Приборы словно сошли с ума.

— Берет все, что мы подаем! — крикнул какой-то человек на входе. Местная атомная станция, полностью отданная под этот проект, уже была полностью истощена. В этом реакторе была сейчас жара, сравнимая с солнечной короной. Давление тоже должно было быть неимоверным.

Теперь все наблюдали в тишине. Тиканье часов казалось очень громким. Гревиль слышал, как рядом, с астматической одышкой дышала доктор Таунсенд. Он не отрывал глаз от оборудования. С него лил пот. Его датчики и приборы давали полную картину. Энергия. Жар. Давление. В этой кишке сейчас шли взрывы водородной бомбы — и там же, подверженный ударам этих фантастических сил, проходил через ад невидимый, загадочный блоб.

Понсфорд выставил бинокль на треноге. Он смотрел в него на то место на стене реактора, куда, как он предвидел, стремился блоб. Вдруг он оторвался от бинокля — весь серый, потрясенный, испуганный.

— Выключай! Идет! Выключай!

Гревиль среагировал мгновенно. Он рванул рычаги, отключив энергию и мощной струей выпустив ее в атмосферу — с хрустом, от которого у всех на зубах появилась оскомина и волосы встали дыбом. Если бы плазму не выпустили…

— Он трескается! — вопль Понсфорда потонул в резком ударе перенапряженного металла.

В стенке реактора появилась дыра. Из нее вылез блоб, серый, загадочный, не изменившийся. Он плавно плыл вперед, двигаясь со своей обычной скоростью.

Ни у кого не было сил выругаться.

Блоб висел в воздухе, тихий, неразумный.

— Мы использовали все, что у нас есть, — говорил Эллис. Он казался больным. — Что мы можем еще?

— Молиться, — ответил директор и тяжело направился к выходу, ссутулившийся, опухший. Они молча смотрели ему вслед.

Что же касается блобов, то, судя по всему, людям не стоило беспокоиться, чтобы появляться на свет.

 

Глава четвертая

Мир испытывал естественный интерес к этой лихорадке неизвестного ужаса, охватившего Лондон и некоторые другие районы Англии. Вместе с репортерами и комментаторами, потоками вливавшимися в страну, прибывали также и ученые, решившие добавить свои знания в общий поиск какого-то ключа к загадке. Их тепло принимали и устраивали, предоставляя работу в офисах и лабораториях в основном в разрушенных зданиях, стоявших по линиям маршрутов. Они хотели быть как можно ближе. Один или двое были убиты.

Вместе с журналистами и учеными потянулись и шарлатаны. Представлены были все направления философской мысли.

Священники пытались укротить чудовищ, и их в самую последнюю минуту приходилось спасать, когда громоздкие шары продолжали катиться без малейшего признака понимания того, что происходит. Священники своими молитвами причиняли им вреда не больше, чем если бы пели популярные песни.

Попробовали и представители черной и белой магий. Одного, который сказал, что блобы — это гости со звезд, и утверждал, что может разговаривать с их разумом, и даже написал книги о других странных явлениях, не успели вовремя спасти, и соскребли уже за блобом.

Один предприимчивый торговец металлоломом догадался вывалить на пути блоба старый лом, а потом шел и скатывал его в аккуратные рулоны. Другие тоже находили блобам применение. Они превратились — почти в одночасье — в некое национальное установление. С ними жили, на них ворчали, над ними смеялись — с ними смирились.

Но в Камберлендских горах люди с уходящей надеждой схватились с явлением, приводившим их в ярость. И эта ярость лишь усиливалась, оттого, что что-то может выдержать атаку человеческого разума.

Черный блоб, покинувший Лондон и направившийся на север, после нескольких исчезновений и появлений добрался до Камберленда. Был ли это тот же самый блоб, который начал путешествие из Лондона, или это был совершенно новый после каждого следующего своего появления в пути, было неизвестно; но при том состоянии знаний о блобах это было не важно.

Когда возможные последствия этого стали очевидны, но не совсем несомненны, люди в Камберлендском учреждении почувствовали растущее возбуждение. Они ожидали этой приближающейся встречи с напряжением, задавая себе вопрос, как это заденет их, и означает ли это конец их работы. Доктор Таунсенд, выпившая больше джина, чем обычно, открыто предсказала, что это было вторжение из пятого измерения и, что когда блобы встретятся, из них выйдут люди в скафандрах с лучевыми ружьями. Другие, включая бородатого Чарльтона, имели точку зрения, что серые блобы — это самки, а черные — самцы, и что самцы двигались к противоположному полу. На это доктор Таунсенд презрительно фыркнула и сказала, что секс — это для дураков.

Гревиль после полного провала с атакой на блобов с водородной бомбой, чувствовал, что они бессмертны, непроницаемы и, несмотря их прочность, нематериальны.

Они с Понсфордом проводили много времени в спорах, но так ни к чему и не пришли.

— Почему их поверхность одинаково отрицательна? — спрашивал Гревиль. — Они все одинаково отталкивают. Плюсовой и минусовой полюса магнита отталкиваются одинаково; и тем не менее их поверхность не является нейтральной, потому что она отталкивает. Называй это отрицательным или как-то по-другому, — это всего лишь название…

— Ты имеешь ввиду, что мы имеем дело с какой-то силой, приложенной к электромагнетизму, а не с ним как таковым?

— Да. Назови эту силу Х-силой, если хочешь. Мы же знаем, что его полюса… один — это факт — лежит на периферии сферы, следовательно, второй, противоположный полюс должен быть в центре сферы.

— С этим не спорю. Возможно.

— Поэтому, может быть блобы и не единые организмы или явления, как мы предполагали. Возможно, старая крыса Таунсенд и права. Это, может быть, транспортные средства из какого-то другого измерения, приехавшие посмотреть на нас.

— Путешествуют во времени, и бегло осматривают нас по дороге. Нет, со мной это не пройдет, Том.

— Если бы мы только могли что-нибудь сделать блобу!

— Они предельно безразличны ко всему. Это единственное описание, которое к ним подходит. — Понсфорд потеребил нос. — Я рассказывал тебе, как мы пытались схватить одного прессом? Он просто все вырвал…

— А если мощное физическое воздействие, в отличие от радиации, жары и давления?

— Температура и давление применялись в реакторе в гораздо больших количествах, чем может дать любая физическая сила. У нас, правда, была стодвадцатимиллиметровая гаубица со специальными вогнутыми головками, чтобы подходили под его круглый бок. — Он покачал головой. — Кошмар! Мы выстрелили прямо в чертов блоб. Снаряд вылетел, все нормально — и все разбегались от осколков. А блоб невредим.

— Естественно.

— Вот именно — естественно.

— Так, — Гревиль рассердясь поднялся. — Давай не будем слишком уж привыкать к мысли, что на блоба ничего не действует…

— А что, что-то действует?

— Пока нет. Но в один прекрасный день мы их расколем.

— Может доживем до этого. Я начинаю сомневаться.

— Терри, когда должны встретиться эти два блоба?

— Послезавтра, если лондонский не изменит курс.

— Ты же специалист по курсам, Терри.

— Послезавтра.

Гревиль трудился с гнетущей мыслью, что он понапрасну теряет время. Все, что можно было испробовать, казалось, было испробовано с одинаковой неудачей. Он плотно ел четыре раза в день, мягко спал, сам выписывал себе жалованье — и ощущал себя обманщиком, лгуном, обманным путем забирающим этот щедрый дар. Как и у других, в нем развивалась ненависть к блобам, которая происходила из его ощущения собственного бессилия. Здесь наверняка был психиатр, только кажется никто не знал, кто это.

Про себя Гревиль думал, что им могла быть эта старая крыса, как иногда за глаза называли доктора Таунсенд.

Другие по сравнению с ней были в своем уме и по ней, как образцу, ясно видели, чего они должны избегать. Да, доктор Таунсенд, неряшливая, вся пропитая насквозь старая развалина запросто могла быть психологом.

Для великого события задействованы, казалось, были все.

Убрали одну стену ангара, чтобы дать черному блобу из Лондона свободный доступ к порхающим серым блобам Камберленда. Терри Понсфорд записывал пари. Гревиль поставил десять шиллингов на то, что черный и серые блобы просто исчезнут. Чарльтон поставил пятерку на самое непристойное. Доктор Таунсенд держала пари, что появятся маленькие зеленые чудовища. Никто больше не поставил на это — Гревиль еще раз отметил ее.

В этот день они все наблюдали, как блоб на высоте в один фут мягко катился через газон, вошел в брешь в проволоке, так тщательно выверенную Понсфордом «В самую точку, Терри. Поздравляем!» — затем над бетоном, и вдруг — резко блоб исчез.

Раздался единый стон всех наблюдавших.

Ученые измеряли точное место исчезновения при помощи быстро проявленной кинопленки, когда их отбросило мощным разрывом в воздухе, вызванным возвращением блоба. Резкий треск, сопровождавший исчезновение и появления блобов, был весьма характерен.

— Осторожнее!

— Дайте проход!

Он резко свернул с курса. Понсфорд сказал:

— Перед этим он промахнулся бы на целых сто ярдов. А сейчас он идет точно к цели. Интересно…

— Он заметил женские юбки, Терри, — хитро посмотрел Чарльтон.

Доктор Таунсенд подняла пистолет, который она носила подмышкой.

— Я сшибу с плеч голову первой зеленой твари, — ворчала она.

— Откуда вы знаете, что у него будут плечи или голова, — спросил удивленно майор Сомерс.

Блоб катился дальше. Обступив его широким кольцом, ученые и техники шли за ним, пока он не толкнулся в ангар. Его огромное тело возвышалось над крышей, и все убедились, что указание Понсфорда снять балки оказались точным прогнозом.

Блоб катился прямо через бетонный пол, его черное тело давило и разглаживало все, что было перед ним.

Внезапно сбоку с треском возник маленький серый блоб и двинулся вдоль хорошо отмеченного пути.

— Вот он! — заорал Понсфорд. Маленький серый шар плавно приткнулся к черному. Впервые наблюдающие видели, как на блоба что-то подействовало.

Серая выпуклая поверхность расправилась, точно на столько, что соответствовала черной. Между ними растянулась точка соприкосновения, где они прижались друг к другу. Из этого места лился ослепительный свет. В глазах у Гревиля запрыгали зеленые и красные точки, и ему понадобилось какое-то время, чтобы восстановиться. Когда он снова посмотрел туда, серый блоб исчез, а черный снова двигался — пятился назад, отступал — убегал.

Чарльтон хрипло сказал:

— Боже! Она дала ему пощечину!

Таунсенд из стороны в сторону водила пистолетом, пытаясь всмотреться своими воспаленными глазами. Директор крикнул на нее, и она неохотно сунула пистолет под свое мясистое плечо. Чарльтон в свою очередь кричал на операторов, которые все еще протирали глаза. Гревиль чувствовал упадок, однако где-то внутри него росло ощущение, что в этой загадочной разорванной цепи еще одно звено встало на место.

За черным блобом следили во время всего его пути в Лондон. Полицейское сопровождение ни разу не выпустило его из виду. Он подошел к Лондону с востока и, вместе с двумя или тремя другими, нырнул в Темзу. Некоторое мгновение он торчал из воды — а затем исчез.

В последующие дни Терри Понсфорд ходил повсюду с рассеянным видом и без своей обычной улыбки.

— Что ты думаешь, Том? — говорил он, — этот идиот Чарльтон утверждает, будто он выиграл пари — и то, что мы наблюдали — это эквивалент полноценной брачной церемонии. Только он назвал это по-другому.

— Исходя из того, что нам известно — может быть, — угрюмо ответил Гревиль. Он вернулся к своим старым идеям. Он не хотел об этом распространяться до тех пор, пока не получит хоть какое-нибудь доказательство, а пока что у него не было ничего, кроме ощущений и сильного воображения, подпитываемых рассказами и теориями, которые он жадно поглощал. Если он был прав, тогда человечество ожидает целая цепь потрясений, если только оно не научится соображать быстрее, чем делало это до сих пор.

Его ощущения бесцельности жизни усугублялись отсутствием его собственного продвижения в своих теориях. Он изучал каждое сообщение о блобе, чертил схемы маршрутов передвижения блобов по всей стране. Из всех из них только трое отошли от обычного направления. Один отошел в Севеноукс и пошел почти прямо. Двое других поднялись в воздух у Лайм-хауса, поднимались пока не вышли в открытое небо, а затем так же медленно вернулись.

Он попросил встречи у директора.

— Посмотрите, Ваше Преосвященство, — сказал он, сразу переходя к делу. Не могу сказать вам, почему я это говорю, но у меня очень сильное ощущение, что в ближайшее время надо будет запретить всем близко подходить к первому ангару.

Он помолчал, а потом добавил, как он надеялся, со значительным усилением:

— Я думаю, что никого нельзя подпускать к нему ближе, чем по крайней мере, на тысячу футов.

Некоторое время Лэкленд внимательно смотрел на него молча. Потом сказал:

— Значит вы полагаете, что скоро должен появиться серый блоб размером тысячу футов в диаметре?

— Да.

— У Чарльтона та же идея. Он считает, что самка серого блоба будет рожать. Не знаю, должен ли я относиться к этому серьезно, Гревиль…

— Я думаю, Чарльтон не прав. Но все же мы должны, я полагаю, быть готовы…

Резкий типичный хлопок был громким и безошибочным. Оба бросились к окну.

Первый ангар медленно двигался, взгромоздившись на самого огромного из всех когда-либо виденных блобов. Он раздался на все полторы тысячи футов в ширину и в высоту, превращая все вокруг в ничтожество. Ударная волна сокрушила все, что находилось поблизости. Директор повернулся к Гревилю.

— Вы были правы, Гревиль. Вы или Чарльтон.

— Если прав я, а не Чарльтон, Ваше Преосвященство, то я собираюсь следовать за этим блобом, куда бы он ни пошел. Я ни на секунду не хочу упускать его из вида.

 

Глава пятая

Армия предоставила грузовик с прожектором и связью. Сидя и зевая в «Лендровере», где сбоку храпел Понсфорд, Гревиль смотрел, как прожектор играл на серебристо-серой шкуре чудовищного блоба, медленно переваливающегося в ночи. Из прицепа, где находился связист, передали сообщение, из которого выходило, что Камберленд был в хаосе. Появилось много других огромных блобов. Они расползались веером, медленно пересекая реки и горы. Гревиль, следуя за своим блобом, прошел уже сквозь два туннеля, которых раньше, до блоба, здесь не было.

Гревиль локтем разбудил Понсфорда. Водитель «Лендровера» почти уснул за рулем; работа его — вести «Лендровер» по гладко укатанной блобом дороге или, когда блоб поднимался в воздух, прокладывать путь самому, и придерживаться постоянной скорости в три с половиной — три и шесть миль в час — была монотонной и нудной.

— Что случилось? — сонно пробормотал Понсфорд.

Гревиль подал ему сообщение.

— Нам бы надо это записать. Журнал толстеет.

— А нам это что-нибудь говорит? — Понсфорд зевнул и потянулся. Его трясло. — В чертово время затеяли они свои штучки.

— Весна скоро, Терри. Бодрись. Так — давай еще раз посмотрим на карту.

Оба склонились над бумагой. На ней были аккуратно проложены маршруты, лучами расходящиеся от Лондона. Здесь же был и длинный след черного блоба, навестившего своих камберлендских братьев.

— Слушай, когда ты смотришь на эти карты, на эти радиальные линии, у тебя не возникает никаких ассоциаций?

— Ты имеешь ввиду, как глядеть на облака и говорить на что они похожи? С тобой все в порядке, Том?

— Все отлично. Ну давай, говори.

— Ну, на мой взгляд, это чушь. Нет ничего особенного. Послушай, Том, а что ты задумал?

— Да, пока я не могу ничего сказать. Мне нужны дальнейшие данные — а я очень сомневаюсь, что их можно ожидать.

— Ожидать — это не то слово, чтобы говорить про блобов.

Это точно.

К «Лендроверу» приблизилась темная фигура в офицерской форме, и водитель остановил машину. Вспыхнул фонарик.

— Мистер Гревиль, мы получили сообщение из Лондона. Сюда направляется черный блоб с сопровождением.

Гревиль и Понсфорд вылетели из машины словно два чемпиона по прыжкам.

— Дайте направление, быстро! — орал Понсфорд.

— Если они встретятся… — Гревиль был возбужден. Если бы эти два блоба, предположительно одних размеров, или около того, встретились, он мог бы получить ту дополнительную информацию, которую искал.

Старший сопровождения встретил их на пустынном поле, бледном при лунном свете, на полдороге между двумя гигантскими шарами. Сверили карты, отмерили расстояния, сопоставили маршрут.

— Не идет, — сказал Гревиль. Разочарование обессилило его, и он сразу почувствовал, как к нему подступали холод и усталость. Он дрожал. — Они пройдут в полумиле друг от друга.

— Черт побери! — сказал Понсфорд. — Можно было бы увидеть что-то стоящее.

Офицер начал было задавать вопросы, но ученые не стали его посвящать. Если что-то должно произойти, он увидит.

Обе сопровождающие группы поддерживали связь по мере сближения блобов. Оба шара невозмутимо катили вперед. Ночь становилась прохладнее, длиннее и сумрачнее. Они сварили на примусе горячее какао и грелись, размахивая руками и притопывая. Время шло.

Ровно в три пятнадцать утра от серого блоба пришло сообщение об изменении направления. Сейчас он двигался прямо к черному.

Они повеселели. Если только блобами не управляло какое-то бездушное притяжение электронов или Х-сил, и они не реагировали друг на друга подобно двум магнитам, то это намеренное изменение направления могло означать только то, что они были разумны. Какова могла быть степень этого разума, никто сказать не мог. О блобах было так мало известно и так много можно додумывать, что любая гипотеза не была бы дерзостью.

— Это должно быть один из той группы, которая вышла как раз перед нашей отправкой из Камберленда, — сказал Понсфорд. — Я сказал бы, что идут они с большей скоростью, чем предыдущие.

— Возможно. — Гревиль справился у сопровождения черного блоба. — Ты прав, Терри. Дальше идут еще шестеро. — Он кисло усмехнулся. — Может, если Чарльтон прав, они получили сообщение от своего приятеля о том, что на севере есть самки.

— Но, — спросил полисмен. — Куда они идут? Откуда они взялись?

Понсфорд надул щеки.

— Ну вы спросили, — сказал он. — Не знаю. Может они где-нибудь растут и появляются перед нами только когда вырастают. Может зимуют, или еще что. Все над чем мы можем работать — это то, что дают нам наши ощущения или приборы. Раз они ничего не дают — мы ничего не можем сказать.

— Ну, в Лондоне они плодятся как мухи.

— И там, откуда наш, тоже. В Гревиле проснулись отцовские чувства. Ему бы хотелось — если его теория была верна — чтобы в огне и громе пропал черный блоб, нежели серый.

Через час все выстроились вокруг места встречи. У Гревиля на мгновение возникло ощущение, словно он глядит через подзорную трубу времени в прошлое и наблюдает утреннюю процессию поющих мужчин и женщин, сходящихся к камню, где лежит раздетая и связанная девственница, над которой уже занесен жертвенный нож.

С другой стороны ему казалось, что он рассматривает в микроскоп как сталкиваются две амебы. Оба представления были нелепыми — и любое из них, в это мгновение, могло подойти по тем данным, что он знал.

Решив, что он должен как-то посвятить Понсфорда в свою теорию перед столкновением, он стал набрасывать математические формулы.

— Я вообще-то не настолько большой математик, Терри. Но это я могу сказать. Если я прав, будем искать среди обломков…

Перед тем, как Понсфорд смог ответить, до них донесся стук вертолета. Он приземлился в свете фар грузовика и лендровера. Оттуда вышли Хамфри Лэкленд и Чарльтон, за ними следовала грузная фигура доктора Таунсенд.

— Приходится наблюдать самому, — сказал директор, здороваясь за руку с начальником полиции, — Рация не так хороша, когда можно самому смотреть с переднего места.

— Мы привезли темные очки, — сказала Таунсенд, раздавая их по кругу. Помните, что произошло в прошлый раз?

Те, кто знал, не затруднились отвечать; другие были слишком возбуждены предстоящим, чтобы тут же задавать вопросы.

Гревиль надел очки и словно ослеп. Он видел только прожектора, направленные на блобов. Приподняв очки, он нашел директора и тронул его за руку.

— Ваше Преосвященство — перед этим громом можно мне сказать вам, что если моя теория верна?

— Какая теория?

— … тогда нам придется стать подальше от точки столкновения и позже искать обломки. Директор сунул очки на лоб:

— Обломки? О чем вы говорите, Гревиль? Это вы, Гревиль, да?

— Да… но…

— Они соприкасаются! — Крик оборвал все остальное. Гревиль опустил очки.

— Выключите прожектора! — заорал он, а когда они погасли подумал услышали ли его, или у кого-то еще хватило ума на это. Опустилась темнота.

В эту темноту прокралось сияние. Свет пульсировал вокруг совершенно круглой пластины. Гревиль знал, что это была демаркационная линия между двумя блобами, между серым и черным. С неуместной улыбкой он вспомнил, что на этот раз Понсфорд не записывал пары.

— Камеры! — кричал директор.

Местность осветилась страшным желтым блеском. На фоне этого света голо торчали деревья и кусты. Все тени расходились от центральной точки.

Они стали ощущать жар. Огонь змейками разбегался от блобов, молнии разрядов копьями и мечами глубоко вонзались в загадочное сердце вращающихся шаров. Гревиль напрягал глаза, прикрываясь руками от прямого света, стараясь заглянуть в центр серого блоба. Все остальные, он знал, смотрели, как загипнотизированные в точку соприкосновения, где грохотало, разрывалось и горело.

Ему казалось, что он видел что-то твердое в освещенном сердце блоба.

Может он был прав. Может быть прав, в конце концов!

Если он прав… и тут страшный взрыв выбил всякую мысль из головы. Серый блоб раздувался. Он разрастался с ужасающей скоростью. Та же самая кривая, что спасла Гревиля, когда он упал возле стены, спасла его и теперь. Серая громадина стремительно пронеслась над их головами, срывая шляпы, оглушая всех ревом и грохотом тысячи водопадов.

В какой-то микроскопический отрезок времени Гревиль успел увидеть, заглянуть в самую глубину блоба, в его сердце. Прежде чем он успел передать то, что увидели его глаза себе в мозг, взрыв прибил его к земле. Из глаз текли слезы. Кожа была словно зажарена. А потом все закончилось.

— Прожектора! — кричал кто-то. Они включились. В их свете, после взрыва казавшимся свечой, все они увидели, как черный блоб как-то странно, блуждающе, двигался вперед. Он весь пульсировал — сжимался, а затем надувался. Все, застыв, смотрели на него. Затем он пропал.

Гревиль утомленно выдохнул и повернулся к Лэкленду.

— Все туда, искать! — заорал он. — Ничего не пропускать. Этот блоб может появиться в любой момент и если выпрыгнет, когда мы там…

Все автоматически подчинились. Зажглись фонари. Прямо впереди был небольшой лесок. А в поле, буром и рыхлом в его зимнем бесплодии, ходили, в поисках люди.

Через час они потерянно потянулись обратно. Отчаяние овладело Гревилем.

— Ничего! — сказал он. — Ни одной зацепки!

— Ну а теперь вы, может быть, объясните, что все это значит, Гревиль? — резко потребовал директор. — Вы нас бессмысленно погнали на поле. Мы ничего не нашли. Вы кажется говорили об обломках аварии. Ну?

— Должно быть я ошибся, — состояние Гревиля было ужасное. — Но ведь я не один, так ведь? Никто еще никогда не был абсолютно во всем прав, так ведь?

— Может и никто. Но никто не подвергал людей такой опасности…

Слова директора заглушил орудийный выстрел появившегося блоба. Теперь он держался ровно, загадочно, как и все блобы. Пока они смотрели, он двинулся…

— Возвращается, — сказал Понсфорд. — В Лондон. К своему несчастью, Гревиль почувствовал, что должен попробовать хотя бы еще один залп.

— Нет. Собирается присоединиться к остальным. Они встретятся и исчезнут. А потом скоро снова появятся. Я думаю, они пойдут потом дальше. Они вернутся к нашим серым блобам в Камберленд.

Лэкленд уставился на Гревиля своими припухшими глазами.

— Я бы хотел объяснений, Гревиль. Пожалуйста. Гревиль глубоко вздохнул и мысленно прыгнул с вышки вниз.

— Я думал, что мы найдем обломки космического корабля…

— Обломки чего?

— Космического корабля.

— Вы имеете ввиду, что блобы — это транспортное средство пришельцев, на которых они прилетают на Землю? Что они садятся в блоб на Марсе, а выходят из него здесь?

— Не совсем, сэр. Я проверял по картам их маршруты. Как вы знаете, они появляются и исчезают в одних местах. Мы можем представить, что они двигаются по желобам. Мы — Понсфорд и я — отметили каждое их движение. Итоговая картина подсказала мне то, что я и принял за ответ.

— Я бы хотел взглянуть. А они что, отличаются от наших?

— Да, сэр. Вот.

Гревиль пошел к «Лендроверу» и взял верхний лист. — Посмотрите. Блобы появляются в определенных центральных точках, движутся к другом центральным точкам, где они и исчезают. Затем еще один блоб — или тот же самый появляется и потом исчезает. Вся картина выстраивает…

— Модель молекулы?

— Нет, сэр. Если вы возьмете карту Галактики и проведете линии от звезды к звезде — у вас получится точно такая картина.

— Боже мой! — И после этого наступила тишина. Наконец директор сказал:

— Космический корабль. Линии передвижения от точки к точке — от звезды к звезде в Галактике. Вы в это верите?

— Верил. Но сейчас я не очень уверен.

— В общем, вы имеете в виду, что на поверхности Земли, которая вращается вокруг Солнца и вокруг Галактики, существует какая-то солнечная система, и что кто-то использует блобов как транспортное средство?

— Не самих блобов, сэр. Когда я сказал, что ожидал найти обломки, а потом сказал про космические корабли, я думал, что космические корабли находятся внутри блобов и образуют вокруг себя сферическое силовое поле — каковую силу мы и назвали Х-силой.

— Но откуда они берутся? Куда они идут? И почему так медленно?

— Вы читали когда-нибудь о теории гиперкосмоса, сэр? Или подкосмоса, субкосмоса — авторы дают разные названия и разные теории, но все они сводятся к способу передвижения более быстрому, чем движется свет.

Директор фыркнул.

— Я читал — рассказы — в которых используется эта концепция. Ну?

— Так вот, сэр, когда вам нужно послать космонавта, скажем, на Центавр, вы сможете сделать это быстрее, чем свет, и подчиниться Эйнштейну только постулируя, что корабль помещен в другой пространственно-временной континуум, отличный от нашего. Потом вы путешествуете там с нормальной скоростью. Но двигаетесь быстрее, чем свет здесь.

Понсфорд все это время молчал. Он смотрел на схемы, а потом взглянул на Гревиля.

И вот он сказал:

— И ты думаешь, что это обратный эффект..?

— Да, — твердо ответил Гревиль. — Я думаю, что где-то существует раса людей, которые вывели гиперкосмические уравнения и, появляясь в нашей вселенной и двигаясь здесь медленно, они передвигаются в своей быстрее света, а потом возвращаются из того, что для них является гиперкосмосом в свой собственный пространственно-временной континуум.

Лэкленд тяжело дышал. Доктор Таунсенд стояла за его спиной, очень близко, почти касаясь его, и ее пистолет почти толкал его. Чарльтон теребил бороду и хмурился.

— Я не могу это принять, — сказал наконец директор.

— Я не могу дать никаких доказательств. Я не хотел говорить, но я просто был загнан в угол. Когда серый и черный блобы встретились, думаю, мы наблюдали первый контакт двух народов в их собственной галактике. Если продумать, все укладывается в схему.

— И это зеленые чудовища с щупальцами, а? — сказала Таунсенд, дыша парами джина Гревилю в шею.

— Нет, — сказал он сердито. — Если они из другого измерения, скорое всего они будут вполне привычными людьми.

— Другое измерение, — сказала Таунсенд, — мне кажется я уже слышала об этом раньше. Так, если только вы…

— Подождите, доктор, — резко сказал директор. Он ходил взад-вперед.

— Единственно, что вас спасает, Гревиль, это то, что в отношении блобов нет невозможных теорий. Господь знает — нам ничего про них неизвестно, за исключением нескольких поверхностных данных. Самое идиотское это то, что вы возможно правы. Я так не думаю, но я в равной же мере не думаю, что вы не правы.

Он хмуро посмотрел на Таунсенд.

— Да опустите вы этот чертов пистолет, доктор. Гревиль такой же здравомыслящий, как вы или я. Гревиль медленно произнес:

— Я хочу посмотреть снимки встречи. Я пытался заглянуть внутрь серого блоба. Я думал… мне показалось, что перед самым взрывом внутри серого блоба я увидел что-то похожее на рыбу.

Он помолчал, стараясь задержать это исчезающее впечатление.

— Я подумал, — медленно говорил он, — я подумал, что он в точности походит на космический корабль.

 

Глава шестая

Связисты разложили на краю поля костер, и теперь с благодарностью все солдаты, полисмены, гражданские получали горячее, густое какао. Доктор Таунсенд деловито приправляла какао джином. Гревиль содрогнулся и спросил:

— Когда будут пленки?

Хамфри Лэкленд задумчиво пил какао.

— Я прошел сейчас по всей последовательности событий, — сказал он, грея руки кружкой. — И чем больше я думаю, тем больше я прихожу к неприятному выводу, что, может быть, вы правы, Гревиль.

В разговор вмешался Чарльтон.

— Мы наблюдаем серые камберлендские блобы уже три года или около того. Это мог быть испытательный период для этих ваших пришельцев, Гревиль. В Лондоне в этой тесноте — могли проводиться подобные испытания черных блобов. Что ж, если это принять, черные блобы строят себе более крупные.

— Давайте правильно объясним это с точки зрения терминологии, — сказала старая крыса, удивив всех. — Блобы — это просто оболочка этой Х-силы, окружающей корабль, который генерирует ее. Когда корабль хочет переместиться со звезды на звезду в этом другом измерении, он включает свои генераторы Х-силы, врывается в гиперкосмос — то есть наш космос — и отправляется на другую звезду, выключает генераторы и для нас он исчезает. Но все, что мы видим — это внешняя сторона сферы Х-силы.

— Правильно доктор.

— Допустим, — сказал Чарльтон. — Значит после эксперимента люди, используя Х-силу, которая генерирует черный блоб, строят более крупные корабли и отправляются на исследование своей галактики. Когда они встретились с людьми, использующими серые блобы, произошло сражение. Маленький экспериментальный корабль был разрушен, а черный блоб вернулся домой за подкреплением. Это те шестеро, которые идут на север. Тем временем люди в Камберленде построили большие корабли, и один отправился на юг, чтобы посмотреть на потенциального врага. Он был пойман и уничтожен черным блобом. А что теперь?

Гревиль вернулся к своей первоначальной идее.

— Что могло произойти, так это то, что два корабля пробивались сквозь свои собственные гиперкосмические сферы, и когда одну разрушили, корабль просто свободно плавал в своем истинном космосе. Я надеялся, что какая-то его часть могла быть выброшена как-то через брешь к нам. Я бы все-таки хотел организовать более тщательный поиск, сэр, — добавил он, глядя на директора.

— Да. Мы должны это сделать. — Лэкленд нашел шефов полиции и отдал распоряжения, придав им форму просьб.

Подошел, отдавая честь, офицер связи. Он был молод, румян, и радиосвязь была для него матерью, отцом и возлюбленной одновременно. Он казался усталым.

— Я бы хотел, чтобы вы послушали запись, которую мы сделали, когда произошел взрыв, — сказал он. Несмотря на усталость, чувствовалось, что он очень взволнован. — Сигналы были получены и записаны на… — он пустился в технические подробности, пока они шли к прицепу.

Пленка шла гладко. Голос был мужской, властный, безапелляционный.

Язык был абсолютной тарабарщиной.

— Кто-нибудь узнает язык?

Все покачали головой. Послание или часть его было довольно коротким и резко обрывалось.

— Отдадим это филологам, — сказал директор.

Затем все с надеждой пошли к вертолету, который только что вернулся со снимками. Снимки были розданы в тишине. Глядя на блестящие черно-белые изображения, Гревиль чувствовал, огромную радость, причем ощущал ее, как медленный океанский прилив, мощный, переменчивый, выбрасывающий все, что в этот океан упало. Теперь они должны поверить ему.

— Если это можно рассматривать как доказательство, Гревиль, — сказал директор, поднимая плечи, — вы были правы.

Снимки показывали событие в быстрой последовательности всю встречу блобов, и затем глубоко в центре серого блоба, совершенно безошибочно — очертание рыбообразной формы, формы торпеды. Быстрый подсчет показал, что космический корабль должен был быть четыреста или пятьсот футов в длину, изящная, обтекаемая форма мощи, скорости и величия.

— А тот человек говорил либо из корабля в сером Х-поле, либо в черном, сказал Гревиль с уверенностью. — Давайте немного успокоимся. Итак, хорошо, мы наконец узнали, что такое блобы. Но мы до сих пор не можем с ними ничего сделать. Зная всего лишь, кто они, мы не можем остановить их.

— Но у нас есть задел, — с жаром сказал Понсфорд.

— Да, у нас уже есть над чем работать, — сказал Чарльтон. — Я знаю пару человек, которые будут работать день и ночь, чтобы рассчитать это математически — теперь мы можем показать, что такая вещь возможна.

— Нам понадобится создать целый новый проект, — сказал директор. — Гм, да.

— Зеленые человечки из другого измерения, — сказала подвыпившая Таунсенд. — О боже!

— Я уже говорил недавно, что если эти люди из параллельного измерения, тогда наиболее вероятно, что это будут гуманоиды. Если бы мы только могли найти способ пройти в их измерение, то мы могли бы связаться с ними, сказать им, что они с нами делают, договориться с ними.

— Мне не нужно напоминать, что в научных вопросах они гораздо более развиты, чем мы, — сказал директор. — Сомневаюсь, что мы можем им что-то такое сказать, чтобы они изменили свои привычки.

Том Гревиль засмеялся.

— Знаете, наше общее восприятие этого очень типично. Мы — ученые, и мы стоим сейчас перед новой научно-технической загадкой, проблемой, над которой надо работать так, как мы всегда работаем над проблемами. Но только подумайте о реакции, например, если пресса выплеснет все это на страницы. Сколько появится различной глубоко психологичной и метафизической ерунды, чепухи, с которой выйдут некоторые так называемые мыслители — а на самом деле, чтобы заработать на этом.

— У нас есть работа, — нетерпеливо сказал Чарльтон. — У нас просто нет времени на эмоции. Так, Ваше Преосвященство, могу я сообщить… — он убежал, набрасывая план. Лэкленд энергично кивнул, Гревиль посмотрел на Понсфорда.

— Прогуляемся, Терри, пока они воздвигают еще одно выдающееся сверхсекретное правительственное исследовательское учреждение?

— Можно.

Они отошли, разминая ноги, глубоко вдыхая свежий утренний воздух. Гревиль медленно сказал:

— Я все же надеюсь еще, что они найдут что-нибудь. Пойду туда. Им сейчас нужна помощь.

— Ты скорее найдешь. Я так полагаю, ты знаешь, что ты ищешь.

— Да, — мягко сказал Гревиль. — Я ищу гиперкосмический звездный корабль.

Поисковая группа была рассредоточена по полю. Люди не совсем четко понимали, что они ищут — какие-то металлические обломки. Они были не очень довольны этим; это было сырое утро.

Несмотря на веселые замечания Понсфорда, Гревиль не очень тешил себя надеждами. Чем больше он думал о проблеме, тем больше приходил к убеждению, что при любом действии кораблей в гиперкосмосе любая потеря почти наверняка вернется в свой пространственно-временной континуум. Все ранее прочитанное им по этому вопросу казалось сходилось с этим.

Они бродили по суглинистым полям, туфли их быстро отяжелели от налипшей земли. Гревиль направился к лесу. Они подошли к покосившейся изгороди, тянущейся вдоль грязной канавы и перелезли через нее. Лес был темный, сырой, с запахом прелых листьев.

Между деревьев показался какой-то солдат с винтовкой на плече.

— Ничего, сэр. Я иду за новыми указаниями в радиорубку.

— Черт побери! — выругался Гревиль.

— Ладно. Взвод солдат это не просмотрит. Где машина? Мы пойдем с тобой.

Он был не в восторге от того, что приходилось тащиться по раскисшему полю. Там уже ждал сержант, который передал указания солдату и повернулся к Гревилю и Понсфорду.

— Мистер Гревиль — это вы?

— Да.

— Сообщение от доктора Таунсенд, сэр. Пожалуйста, сразу же поезжайте в Нижний Черный Брод, сэр.

— Чего ей теперь надо, этой старой крысе? — спросил Понсфорд.

— Где и что это — Нижний Черный Брод, сержант? — спросил Гревиль.

Пока Понсфорд ворчал что-то про непривлекательность докторши, Гревиль нашел деревню на карте сержанта и стал выяснять насчет транспорта. К тому времени, когда они нашли «Лендровер» и водителя и выехали, утро уже перешло в день. Деревня лежала между двух холмов, низеньких и голых, если не считать редкие низкорослые деревца. Когда же они выехали в деревню и стали расспрашивать, выяснилось, что место называлось Верхний Черный Брод. Нижний Черный Брод был две мили дальше. Фермер, которого они расспрашивали был молод и нетерпелив.

— Нет, — сказал он. — Все эти старомодные названия так запутывают приезжих. Тут всегда такая потеха…

— Ну, так где же черт возьми это место? — рявкнул Гревиль. Стоя на пороге важных открытий, он совсем не собирался выслушивать этого современно мыслящего фермера. Получив информацию, они отправились дальше и, наконец, приехали в деревню с полдюжиной домиков, тремя пабами и церковью.

Необходимости спрашивать, почему их сюда вызвали, не было.

За рекой, за кладбищем, лежал длинный узкий — в виде торпеды — космический корабль. Его металлический корпус был сильно поврежден. Все место кишело полицейскими и военными.

Любая попытка сохранить происшествие в тайне была обречена с момента падения корабля. Никто толком ничего не знал. Они все работали, и вдруг упал корабль.

Они застали Хамфри Лэкленда в споре с каким-то грузным, краснолицым человеком. Его представили как сэра Помфри Хартингона. Он прилетел сюда из Лондона, чтобы возглавить правительственную комиссию по расследованию этого происшествия. Гревиль нашел в себе силы рассмеяться.

— Эти двое сейчас сцепились рогами, — сказал он. — Грызутся, как собаки из-за кости. Пошли, Терри, давай заглянем внутрь.

Сделать это было не просто по двум причинам. Немногие пропустили такое важное событие. В новостях уже передавались сообщения о первом космическом корабле пришельцев, добравшемся до Земли, причем по самой распространенной версии — с Марса. На некоторое время блобы были вытеснены с первых страниц газет и из первых пяти минут теленовостей. Кольцо солдат вокруг корабля было в лучших традициях фильмов ужасов — что означало, что такому человеку, как Гревиль, они казались нелепыми и отвратительными.

Он оставил двух претендентов бороться за руководство. Он же был убежден, что этот корабль — не просто межпланетный гость, это мог быть только корабль, который был внутри серого блоба, пришедшего из Камберленда.

Добраться до внутреннего кольца заграждения было так сложно, что разгоряченный, сердитый Понсфорд со злостью сказал, что вход в сам корабль будет скорей всего обставлен многочисленными мудреными бюрократическими рогатками.

— Очередь за бланками — направо, — говорил он. — Я полагаю, этого надо ожидать. Первый космический корабль, севший на Землю — придется заполнять бланки в пяти экземплярах, и ждать назначения времени перед тем, как тебя подпустят.

— Столько сюда бросилось, что место переполнено. А директор там выясняет отношения…

— Его Преосвященство сейчас здесь властью не обладает. Вот в чем беда. В этой очереди перед нами половина Уайтхолла.

Они стояли перед бесстрастно рассматривавшим их солдатом. Вытягивая шеи, они старались увидеть корабль, глядя поверх рядов. Со своего места они видели только погнутые стабилизаторы. Группа рабочих накрывала корабль большими маскировочными сетями.

— Вот черт, — сказал Гревиль. — Послушай, Терри — во всей этой суматохе весьма естественной, если подумать — двоим молодым и подающим надежды ученым, как мы, далеко не пройти.

— Но ведь это так чертовски глупо…

— Я знаю. Эти люди, которые сейчас работают с таким важным видом, они даже не знают, что корабль этот пришел не из нашего пространственно-временного континуума.

Он помолчал, потом заговорил изменившимся, мрачным голосом.

— И знаешь, может быть эти бедняги, там внутри, тоже не знают. Для них после сражения эта планета должна казаться удобным убежищем, где они могут заняться ремонтом.

— Ты имеешь ввиду, что они не представляют..?

— Да. Это только теория, как и все остальное. Интересно, его уже открыли? И есть ли они там вообще?

— Ты говорил, что это должны быть гуманоиды.

— Говорил. Но я не так уж уверен. Пошли. Давай найдем Его Преосвященство.

Директор уже закончил разговор со своим соперником. По его лицу было видно, что он вне себя.

— Никогда прежде в своей общественной жизни я не был так оскорблен! — налетел он на них. — Гревиль! Немедленно повстречайтесь с премьер-министром. Возьмите с собой Понсфорда и доктора Таунсенд. Я добьюсь, чтобы этого тупого, чванливого осла, Помфри Хартингона повесили, четвертовали еще до своего конца. — Его Преосвященство чрезвычайно гневался.

Чарльтон тоже был зол и раздраженно расхаживал по комнате.

— Мы идем за кораблем от самого Камберленда, а теперь эти выскочки имеют наглость сказать нам — убирайтесь! Как, это же наш корабль там!

— Тома Гревиля, вы имеете ввиду, — быстро заметил Понсфорд.

— Чарльтон, есть какие-нибудь предположения, почему он выскочил из блоба и приземлился здесь? — Гревиль давно уже размышлял над этим. — Это должно быть добрых пятнадцать миль.

Размахивая тростью, директор проворчал:

— Теперь я полностью убежден в ваших теориях, Гревиль. Отныне это официально установленный курс. Причину же пространственного смещения я связываю с гиперкосмическими уравнениями.

Чарльтон кивнул.

— Мои коллеги сейчас работают над ними. Как я это представляю, чтобы пройти, скажем, десять световых лет (где-то примерно три парсека) в реальном мире пришельцев, нужно пробиться в наш пространственно-временной континуум, как бы пробегая по спице колеса. Такое движение достигается использованием Х-силы. Подойдя достаточно близко ко втулке, можно какое-то небольшое расстояние пройти медленно. Вот этот физический отрезок путешествия мы и наблюдаем на Земле, и движение планеты в нашем космосе не имеет какого бы то ни было отношения к системе координат в их вселенной.

— А пройдя короткое расстояние здесь, — закончил Лэкленд, — возвращаетесь уже как бы по другой спице, опять же используя Х-силу, и когда вы снова выскочили из гиперкосмоса — то оказывается вы прошли огромные расстояния по ободу — вот эти три парсека, про которые сказал Чарльтон. — Он сердито вздохнул. — А теперь давайте к премьер-министру.

— Может будет лучше, если пойдете вы, сэр? — тактично сказал Гревиль.

— Нет! Я хочу остаться здесь. Я доведу Помфри. Сюда сейчас приедет большинство наших сотрудников, и я ему устрою. Он не смеет забирать у меня мой проект!

Гревиль понимающе улыбнулся и вышел с Понсфордом и старой крысой. За утро она умылась, покрасилась, привела в порядок костюм, куртку и выглядела вполне прилично. В честь члена парламента, догадался Гревиль и снова улыбнулся.

Они полетели на вертолете и оказались на Даунинг-стрит вскоре после пятичасового чая.

После томительного ожидания, когда уже стало смеркаться и зажглись огни, их наконец ввели в личный кабинет премьер-министра, где сидели сам премьер и несколько других важных персон.

— Хамфри Лэкленд сообщил мне, что вы придете с подробным докладом о том, как обстоят дела с блобами, и что это имеет какое-то отношение к нашему необычному гостю?

— Да, сэр.

Гревиль сделал доклад. Он точно знал, что говорить, так как у него было много времени на изучение памятной записки Его Преосвященства.

Премьер-министр впитывал то, что говорил Гревиль, молча. Потом сказал:

— Ученые, получившие задание изучить этот корабль, сообщили мне, что у них есть основания полагать, что этот корабль прилетел на нашу планету из космоса, с планеты Венера…

— Чушь, — взорвался Понсфорд.

— Естественно, я не так хорошо разбираюсь в научных вопросах, как ученые, но я очень хорошо знаю, о различиях во мнении, которые могут иметь — и имеют место. Глядя на обе теории со стороны, какая из них, на ваш взгляд, более логична, более вероятна?

— Как, моя кон… — начал Гревиль. Затем остановился. Потому что вынужден был признать, с неохотой, что идея о корабле, прибывшем на Землю с Венеры была гораздо более вероятней идеи о возникновении корабля из блоба, прошедшего какой-то там сверхмудреный гиперкосмос.

— Хорошо, сэр. Все, что я могу сейчас сказать, это то, что я глубоко убежден в идеях, которые я вам изложил. Я прошу разрешения, от лица Хамфри Лэкленда, на доступ к кораблю, минуя Сэра Помфри и его людей… — Таунсенд мягко толкнула его в руку. Взглянув на нее, он неожиданно понял, что она остановила его как раз тогда, когда он мог высказать некоторые свои соображения о столкновениях между государственными отделами и проектами и о личной борьбе, которой безразлична живая работа.

Таунсенд заговорила голосом, которого Гревиль раньше у нее не слышал:

— Не могли бы вы сказать нам, устанавливалась ли с ними связь, сэр? Открыты ли люки? Живы ли пришельцы? Входил ли кто-нибудь внутрь?

Премьер-министр сверился с запиской на столе.

— Никаких знаков или сигналов из — э-э — космического корабля не получено. Последний доклад, полученный полчаса назад, просто сообщает, что не произошло никаких изменений. Мне придется докладывать в Парламенте, поэтому мне докладывают каждые полчаса.

— Спасибо, — сказала Таунсенд.

Гревиль, на свой страх и риск, — будь что будет! — спросил:

— Могу ли предположить, сэр, что вы не будете упоминать мою теорию? Тогда мы…

— Не беспокойтесь, доктор Гревиль. У меня нет намерения упоминать вашу э-э — теорию.

Понсфорд усмехнулся и достаточно громко.

Когда они наконец вышли, Гревиль был очень ободрен. Старикашка, возможно, только политик, но в эти горестные дни он старался действовать как государственный муж. Вертолет быстро унес их обратно на север, и на этот раз Гревиль был вооружен документами, которые проведут его мимо пикетов, расставленных вокруг корабля.

Когда люки были открыты, Гревиль зашел первым. Он прошел по искореженному, облупившемуся коридору по всей длине корабля. Видел трупы; мужчин и женщин, которые совсем не отличались от землян — тот же цвет и физические разновидности. Он не нашел ни одной живой души.

— По крайней мере, — сказал Чарльтон с огромным удовлетворением, — мы теперь можем изучить их, машины, приборы и всю их науку.

— Но не людей, — сказал Гревиль. — Ни одного из них не осталось в живых. Люди важны, а не машины.

Оставив всех заниматься своими делами, он пошел домой спать, где, несмотря на усталость, он так и не смог заснуть.

 

Глава седьмая

Страшное царствование блобов закончилось. Они, конечно, все еще существовали, переходя спокойно взад и вперед по своим канавкам. Но теперь люди уже знали, где их ожидать, обнаружили, что их можно избегать и с ними можно жить. Потрясенный Лондон вернулся к своему образу жизни.

Серые камберлендские блобы еще расходились из того места, где проект потерпел аварию; но они тоже двигались по проложенным канавкам, и люди, подвинувшись приспособились к жизни в стороне от блобов.

Истинное объяснение посещения не было предано огласке. Хамфри Лэкленд и его команда продолжали работать над разгадкой гиперкосмических уравнений, и сейчас им помогали действующие приборы и генераторы выброшенного на берег космического корабля. Ученые еще не были готовы создавать модели. Необходима огромная исследовательская работа, прежде чем Земля сможет построить свои собственные гиперкосмические корабли.

Все кипело. Всякое бывало. Все должно было быть нормально.

Только Том Гревиль в своей полной забот и надежд деятельности не был удовлетворен.

— Эх, если бы кто-нибудь выжил, — все время повторял он. Мы не можем начать войну с этими людьми, даже если они разрушат Лондон наполовину и оставят за собой мертвые полосы. Они просто не знают, что они это делают!

Он излазил весь корабль, стараясь почувствовать его, пытаясь представить вот здесь, как он отважно отправлялся со своей родной планеты. Записи на борту доказали, вне всякого сомнения, что его гипотеза верна. Он просмотрел звездные карты, карты, которые изображали какую-то галактику, похожую на Млечный Путь спираль, только не такая как Туманность Андромеды, а как наша собственная галактика, с неясным распыленным центром, окруженном пятью отдельными газовыми облаками. Карты эти создавались с помощью радиоволн, — только разница была в том, что пришельцы смогли сами прийти сюда и посмотреть на нашу галактику своими глазами.

«Ну, — утешал себя Гревиль, — если техники сейчас сделают его корабль, то, вероятно, Земля скоро отважится выйти в свою галактику». Он с яростным нетерпением ждал этого дня. Хотел делать хоть что-нибудь. Он устал от этого безделья, от ожидания следующей фазы.

А что это будет за фаза, он был почти уверен, что знает.

Он сказал директору:

— Камберлендские блобы не станут долго дожидаться сообщений от своего корабля. После сражения черные блобы продолжают двигаться на север, и как только они встретятся с другими большими серыми блобами — будет большой фейерверк.

— Полиция окружает каждый блоб.

После победы над Сэром Помфри к директору снова вернулся его обычный сутуловатый, совиный вид.

— Когда в воздухе неожиданно появляется шар диаметром в тысячу футов, то следующий за этим взрыв, как мы знаем, достаточно силен. Так. Наши съемки показывают, что там появляется небольшое пятнышко света, которое расширяется, когда блоб надувается. Вот если бы мы только могли пробраться туда к ним в эту долю секунды…

— Нам остается только попытаться. Тут должна быть какая-то система автоматического ответа. Все должно быть наготове, так чтобы как только радио… Нет, — он помолчал, затем продолжил: — А не можем мы приготовить передвижную радиостанцию, чтобы передавать блобу беспрерывный поток сигналов — устных и телеграфных так, чтобы когда бы он не исчезал у него будет эта кратчайшая возможность для связи.

— Хорошо, Гревиль, хорошо! Это хорошая идея. Мы попробуем. Но это уже не ваше дело. Я хочу, чтобы вы выкачали из их систем все, что сможете: контроль за ядерной энергией… Ну, это уже по вашей части.

— Хорошо, сэр. Я начну прямо сейчас.

По крайней мере есть чем заняться, в ожидании Большого Взрыва.

В трудные моменты он возвращался к своей идее о попытке связаться с пришельцами в тот миг, когда они включают свои генераторы Х-силы и скользят по невидимой колесной спице, чтобы вырваться в свой гиперкосмос и в наш собственно настоящий космос. Обмен информацией — это отличный примиритель. Пойми человека — или пришельца — и не надо ни кулаков, ни ракет.

Корабль кишел учеными и техниками. Имея перед глазами такую желанную добычу, каждому хотелось попробовать поработать в нем. С тех пор, как человечество осознало, что оно — человечество, в мире не было события такой значимости. Дни и ночи напролет корабль был полон людей, охваченных новыми проблемами, пытающихся применить новые идеи, понять которые пока было трудно. Гревиль прекрасно чувствовал себя в такой атмосфере. Самым трудным для него было ждать, пока кто-то другой закончит с оборудованием, которое он хотел осмотреть, изучить и испытать — все шло одновременно. Эта простая мысль неожиданно заставила его остановиться. Интересно. Так, а если бы они смогли удержать блоб… Он вышел, чтобы найти Чарльтона.

— Послушайте, Чарльтон, — сказал он нервному человечку, корпевшему со своими математиками над формулами, — а не может ли быть так, что в измерении пришельцев время идет быстрее, чем здесь? Я имею ввиду, — быстро добавил он, желая изложить свою мысль, — что в Камберленде они играли с маленькими блобами. Но как только напал черный блоб, они практически мгновенно выпустили большие корабли. А на это потребовались бы месяцы.

— Мы в этом направлении работали немного. Все, что мы можем сказать сейчас, что это настолько же вероятно, насколько и невероятно. На больших кораблях они могли собираться совершить длительные путешествия — а что ты задумал?

— Я просто подумал, не могли бы вы разработать генератор Х-силы с противоположным эффектом? Тогда мы, возможно, смогли бы включить его и остановить блоба. Результат может быть…

— Результат может быть очень интересным! — Чарльтон в возбуждении подпрыгнул и опрокинул карандаши и бумаги.

— Мы знаем, что Х-сила исходит из какого-то центра генератора, возможно мы могли бы в этот момент направить противоположное поле и резко их остановить. Тогда они никогда не прошли бы в наш космос!

— Ну, д-да. Я думал просто, что мы смогли бы как-то задержать блобов, когда они проходят в наш космос. Если их время быстрее нашего, тогда они бы очень долго проходили в никуда.

— Вы что — зверь? — спросила доктор Таунсенд, входя в тесную каюту корабля, где расположился Чарльтон. — Они все вымрут, если ваша теория верна.

— Я знаю, — мрачно сказал Гревиль. — Мне эта идея нравится не больше, чем вам. Но если это помешает блобам размалывать страну дальше…

Один из математиков Чарльтона все это время что-то быстро строчил на бумаге. Сейчас он взглянул вверх и улыбнулся, показывая отличные пластмассовые зубы.

— То, что вы сказали, доктор Гревиль, натолкнуло меня на мысль — а не могли бы мы соединить два подхода. Мы пытаемся послать луч радиосигналов в блоб в момент его слабости, когда он не расширил свое поле до предела. Сейчас у нас есть предложение создать генератор обратного эффекта, для выработки того, что мы могли бы назвать Y-силой. Если мы соединим оба подхода, мы могли бы, возможно… — он осторожно замолчал, глядя на Гревиля.

Гревиль усмехнулся.

— Мы все тут сумасшедшие, доктор. Самые дикие проекты сразу вызывают доверие. Поэтому не беспокойтесь о том, будто мы подумаем, что вы не в своем уме.

— Ну, я знаю, что многое в нашей теории опровергнуто…

— Я бы рискнул отгадать то, что вы думаете, — сказал Гревиль. — Используя Y-силу для нейтрализации Х-силы с тем, чтобы пройти к пришельцам в их корабль в момент включения гиперкосмических двигателей, мы могли бы, вы думаете, поместить внутрь физическое тело. — Он сделал паузу и, когда математик кивнул, медленно закончил: — Человека, например.

Высотный костюм и шлем с подогревателями, подачей воздуха, корсеты шнуров — это лучшее, что можно было придумать. Это не был космический скафандр, в том смысле, как его понимал Гревиль; но принимая во внимание ободряющие слова Чарльтона, он считал, что это подойдет.

Все равно ничего другого нет.

Как только его выбросят в блоб, он будет совершенно один, — так, как никто и никогда до него.

Чарльтон сказал:

— Мы рассчитали размеры и скорость образования поля и обнаружили, что блобы появляются со взрывом, меньшим по силе, чем должно бы быть. Это может означать только то, что когда блоб появляется и растет, там внутри оказывается какое-то количество воздуха. Иначе они взрывались бы как бомбы, большие бомбы.

— И все равно щелкают они оглушительно, — ответил Гревиль, проверяя подбивку наушников. Связь в последние минуты поддерживалась по рации. Сейчас он стоял, в Камберленде, на месте старого заведения, и ждал.

Согнув ноги, он почувствовал, как плотно его стягивает костюм, который должен, по теории, не дать ему разорваться на части. Парашют тяжело бил по лодыжкам во время движения.

Лэкленд заставил его взять пистолет, иссиня-черный автомат, который выпускал пятнадцать пуль без остановки, если нажать на курок и не отпускать его. Гревиль протестовал. Оружие для него, было анахронизмом, который должен был бы исчезнуть вместе с дыбой и камерой пыток.

— Возьми, сынок! Ты же не знаешь, как тебя там встретят.

— А вы считаете, что это подходящий предмет для использования в качестве предложения о мире?

— Гм, — проворчал Его Преосвященство.

— Мне кажется, что какое бы оружие я не взял с собой, у этих пришельцев будет что-нибудь получше — или что-нибудь более адское.

Сейчас вокруг него осталось только небольшая группа. Он хотел, чтобы они ушли из опасной зоны. Стоя вот так, закутанный, не имеющий возможности лицом почувствовать воздух Земли, почувствовать звуки природы, предоставленный неизвестности, он хотел только, чтобы все это закончилось.

На приличном расстоянии от места возможного взрыва в бетонном укрытии стоял аппарат, построенный по формулам, подготовленным Чарльтоном и его командой. Четыре раза уже включался Y-генератор и четыре раза блоб останавливался в росте. За это время в центр блоба катились радиоволны, передававшие простые закодированные сообщения, по которым, по словам семантиков, любой разум должен был бы понять, что они исходят от другого разума. Были посланы и устные сообщения; мягкие, дружеские и убеждающие голоса, говорившие с теплотой и уверенностью.

Теперь на это у Гревиля было мало надежды. Он чувствовал себя как человек, перед прыжком с обрыва. Даже болтающийся сзади парашют казался нелепым.

Кто-нибудь когда-нибудь слышал об использовании парашюта для визита на космический корабль?

— Нам лучше уйти, Гревиль. — Директор посмотрел на часы.

— Удачи, Том. — Это был Терри Понсфорд. Тревожные суетливые и бессонные ночи, проверки приборов — от этого его глаза казались тяжелыми, опухшими. Понсфорд боролся за право отправиться к блобу. Гревиль упрямо настоял, чтобы пошел он — теперь же он начал думать, что он мог бы быть и чуточку менее категоричен. Что заставляло его стоять здесь и ждать, когда другие попрощались и отошли — он не знал. Может быть, мысль, что он не должен уронить себя. Может быть, наконец, перед ним стояла задача, которая должна быть сделана, а после всех его жалоб на отсутствие главного в жизни, отступление сейчас убило бы его в глазах каждого и в его собственных глазах. Часы на руке громко тикали, отсчитывая время, когда можно было ожидать появления блоба. В этом месте они вырывались из собственного измерения с частотой, предполагающей, что там у них лежала громадная база космического флота.

Он мысленно проверил экипировку. Воздух. Вода. Еда. Парашют. Магнитофон. Рация. Блокнот с посланиями, написанными ведущими филологами страны компактной записью, обнаруженной в книгах и справочниках на борту корабля серого блоба.

После встреч между направлявшимися на север черными блобами и защищавшимися серыми остались другие корабли или части от них, которые изучались также тщательно, как и первый. Как оказалось, корабли, выходящие из черных блобов, до боли напоминают корабли серых. Это не могло быть междуусобной войной, это было убийство одних себе подобными.

А это всегда самое страшное.

Чарльтон и его команда сказали, что в устройстве кораблей из черных блобов были существенные различия; они трактовали концепцию по-другому и пришли к похожим результатам разными методами. Это, как все согласились, объясняло, почему корабли одной солнечной системы образовали черные, а другой — серые гиперкосмические сферы.

Он думал об этом, когда его что-то неожиданно подняло и поставило на голову.

Было трудно моргать. Да, он стоял на голове; но вот его тело медленно повернулось вокруг оси, расположенной там, где мог бы быть его желудок. Он почувствовал тошноту и страх, Солнце исчезло. Подогреватели были включены настроенными термостатами. Все вокруг был черным, пустым и пугающим. От малейшего движения он начинал качаться словно пьяный, как будто пытался удержаться на катящемся мяче. Он падал вниз, но так, будто падал бесконечно, и страх, охвативший его, был первобытным в своей свирепости и ярости.

Затем сознание ученого догнало его, и он заставил себя узнать и понять, где он, и что с ним. Его ощущения говорили ему, что он летел, вращаясь, вниз по бесконечному замасленному мусоропроводу; желудок его мог чувствовать, словно он находился посреди Ирландского моря, в середине зимы, и в носу у него был запах жирной свинины; глазами он мог видеть только черноту — разумом он понимал, что его поглотила гиперкосмическая сфера, и что он сейчас находился в свободном падении в крошечном отрезке космоса пришельцев, окружавшего корабль.

Если его теория была верна, сейчас он должен открыть парашют. Он потянул вытяжной трос. Парашют рывком открылся и он довольно осторожно отвел ноги в сторону и вниз.

Ведь в гиперкосмической сфере был — должен быть — верх и низ. Он глянул вниз под ноги.

Корабль был там, он казался какой-то красивой и опасной акулой в тропическом море Земли.

Притяжение корабля было очень легким. А могло быть и так, что притяжение здесь было бы — благодаря двигателям — обычным, земным. А для человека, падающего с высоты триста футов на металлическую плиту, эффект был бы тот же самый, как если бы он вложил пистолет в рот и нажал на курок.

Гревиль на парашюте плавно опускался на корабль. Разреженный воздух и небольшая гравитация компенсировали друг друга, придавая парашюту обычный вид. Изучив корабль, упавший на Черный Брод, он хорошо знал, куда нужно идти.

Его сапоги стукнули по металлу.

Он чувствовал разницу в атмосфере, живой, бьющийся пульс настоящего космического корабля, находящегося в пути, и мертвый воздух в запустении разбитого чудовища в английской деревне.

Он смял парашют, прицепившись магнитными сапогами к корпусу. Зажав одной рукой часть парашюта и волоча за собой остальное, он обогнул корпус, направляясь к люку.

Что ж — пистолет пригодился.

Во всей суматохе, в спешке приготовления его экипировки никто не подумал, чем он будет стучать в дверь.

Он стучал рукояткой пистолета по люку, не слыша ни звука, но чувствуя, как от ударов вверх по мышцам пробегала вибрация.

В голову заплыла одна странная мыслишка: Что будут думать пришельцы, когда, выпрыгнув в гиперкосмос, услышат, как кто-то стучит по корпусу?

Откроют ли?

Или они разберутся с этой невозможной ситуацией каким-то неприятным и непредсказуемым способом?

Если бы они читали литературу того же сорта, что последнее время читал Гревиль — у них бы не было затруднений.

В те несколько минут, что он стоял там, стуча рукояткой пистолета по люку звездного корабля пришельцев, у него было время подумать о многом — в том числе и о том, что Том Гревиль один из самых больших дураков в этой галактике — или в той, которую он покинул.

Потом он перестал стучать.

Люк стал медленно открываться.

Дежурившая группа сотрудников Хамфри Лэкленда была готова, когда серый блоб вздрогнул и исчез. Чарльтон поспешил к генератору. Снова показался серый блоб. Точно через пять минут Чарльтон направил проектор Y-силы, и серый блоб исчез.

Все бросились вперед. Том Гревиль лежал на траве, без парашюта, но с ракетницей, типа той, что была найдена на борту корабля пришельцев, которую он крепко прижимал к груди. Он приподнимался.

Дрожащие пальцы стащили, выворачивая, костюм, маску и шлем. Желтое лицо, черные круги под глазами — он казался неимоверно усталым, и все же он улыбался.

— Все на пленке, — сказал он. — Послушайте. Мне нужно отдохнуть. — И еще не закончив говорить, он уснул, как набегавшийся за день ребенок.

Они отнесли его в его старую комнату, после чего все столпились послушать пленку.

Голос Тома Гревиля начал:

— Ваше Преосвященство, я делаю эту запись на случай, если при выходе из этой галактики в нашу со мной что-нибудь случится. Шаренти — прекрасные люди, они дают мне сигнальный пистолет и согласились на пятиминутный сигнал, который даст Чарльтону возможность включить проектор. Я вступил в контакт с Шаренти, с языком проблем не было, они привыкли иметь дело с посторонними цивилизациями и выработали систему быстрого обучения, так что я теперь неплохо говорю на их языке.

Они были поражены тем, что я им рассказал. Большое дело, что они выразили искреннее сожаление по поводу того, что принесли нам столько бед. Но самое главное — это то, что они не воюют с людьми из черных блобов. Война для них, это что-то невыразимое. Они оставили у себя мой пистолет, как какую-то редкость — Шаренти испытывают к нему какое-то боязливое почтение и презрение. Они пытаются установить контакт с кораблями черных блобов, но трагедия в том, что каждый раз, когда они пытаются встретиться, все взрывается. Они прекратили попытки встретиться в гиперкосмосе, и оба корабля выходят сейчас в свой пространственно-временной континуум. У людей из черных блобов есть название, я не могу его выговорить, но у нас есть эквивалент — Жокеи. Потому что они с какой-то звезды из созвездия, которое называется Лошадь.

— Параллельные измерения, — произнесла доктор Таунсенд, настолько поглощенная мыслями, что забыла про ужин.

— Я сказал им, что мы хотели бы остановить разрушения, и они сразу же пошли навстречу. Генераторы Чарльтона их здорово встряхнули. Они получили искаженные радиосигналы, и поэтому не слишком удивились, когда я постучал в люк, но волновались, как бы не произошли какие-нибудь неожиданные поломки или нарушения в их собственных генераторах.

Голос Гревиля был напряжен, видимо, от сознания важности той информации, которую он старался передать — была какая-то вероятность того, что он не перенесет возвращения.

— С той технологией, которая есть у них, они могут создать новый вид двигателя, который сделает гиперкосмическую сферу невидимой и бестелесной. Как я понял, они смогут двигаться, как и сейчас, даже быстрее, при этом никак не мешая нам.

— Слава богу, — сказал Лэкленд.

— Я заканчиваю. Сейчас тут есть интересный материал, чтобы вы, Ваше Преосвященство, в случае, если я… ну, то есть, чтобы вы его получили. Есть хорошие возможности того, что со временем мы тоже создадим соответствующие средства, на которых мы сможем спокойно переходить в другие измерения. Тогда мы будем вести исследования в других измерениях.

Лэкленд выключил магнитофон. Он улыбался.

— Что ж, кажется, наши беды позади.

— Да, — сказал Терри Понсфорд.

— Благодаря одному человеку. Тому Гревилю.

— Согласен. Земля теперь может ждать прихода новой, потрясающей эры. Подумайте — с такими кораблями можно не только исследовать галактику, но и найти новых друзей в других измерениях!

Доктор Таунсенд, Чарльтон, Понсфорд — все они повернулись, когда зашел Гревиль.

— Не могу уснуть, — сказал он. — Принял несколько таблеток — у нас есть работа.

— Да, — сказал Его Преосвященство. — Нам придется начинать совершенно новый проект. Правительство, я уверен, получит вам возглавить его, Гревиль.

Том Гревиль сморщился.

— Неужели мне придется? Я бы предпочел, чтобы возглавили его вы, Ваше Преосвященство, как обычно, пригласили бы туда всех наших друзей и назвали его Проектом Гревиля. Вот тогда работа у меня пойдет.

Он широко всем улыбнулся.

— Для начала, — сказал он. — Охота на блобов окончена.