Я сражался.
О да, я сражался. Снова видеть перед собой осязаемого врага, чувствовать, как сшибаются клинки, взмахивать мечом и переживать непередаваемое потрясение, когда мой клинок врубается в его плоть, а энергия этого удара пробегает по руке, как электрический ток. Делая и ощущая все это я испытывал огромную мрачную радость. Да, теперь я готов признаться: я тогда испытывал радость в той битве, какую редко испытывал прежде, всего лишь сражаясь и убивая. Каждый мой противник казался мне Умгаром Стро, хотя здравый смысл подсказывал, что он командует сражением из какого-то безопасного места в тылу. Меня гнала в бой личная ненависть ко всем и каждому из улларов и харфнаров. Ведь разве не они, все вместе взятые, отняли у меня мою Делию на-Дельфонд?
Харфнаров я видел впервые. Выглядели они странно, но куда больше походили на тех людей какие известны здесь на Земле, чем уже знакомые мне рапы, или оши, или фрислы, и вовсе не выглядели такими жуткими.
С Хикландуном они враждовали уже не одно поколение. Эта вражда восходила к тому дню, когда харфнары захватили город Черсонан, после того как оттуда вывели войска Вальфарга. Эти полулюди были сильны и дьявольски хитры. Их плоские носы казались комично расплющенными, потому что ноздри находились точно над уголками рта. Круглые и блестящие, как у лемуров, глаза придавали их плоским физиономиям курьезный ящикообразный вид, ещё более усиливаемый квадратными подбородками и лбами. Одевались они в яркие развевающиеся одежды из отороченных мехом шелка, атласа и хумспака. А под этой пестротой тускло поблескивали зловещим сверканьем бронзовые панцири и оплечья лат.
Вот так мы с Сегом и сражались, стремясь защитить Тельду и прорваться к небольшой изолированной группе хикландунских кавалеристов. Они укрепились на гребне одного из тех невысоких холмов, стойко отбиваясь от наседавших на них врагов. Это были остатки полка Хуана.
Воздух вокруг нас потемнел от стрел. Дерн источал отвратительную резкую вонь недавно пролитой крови. Копыта наших нактриксов выбивали неровную дробь, когда мы дергали поводья то в одну, то в другую сторону. Большой лук Сега пел вновь и вновь, и каждая стрела находила цель. Он стрелял назад, гибко поворачиваясь в седле, пуская стрелы презрительной небрежностью. А всякий, кому удавалось подобраться ближе и оказаться в пределах досягаемости моего большого меча — умирал.
Наконец, со скачущей впереди низко пригнувшейся в седле Тельдой, мы пробились к остаткам воинства Хуана.
Ряды воинов расступились, пропуская нас, и тут же сомкнулись вновь. Все хикландунцы прекрасно понимали: их ждет гибель. Я отчетливо видел это понимание на их лицах и в глубине глаз. Но они стояли, сражались и погибали не отступая ни на шаг.
Мы остановили скакунов и спешились. Хуан приветствовал нас с мрачным кладбищенским юмором, происхождение которого я узнал ощутив при этом укол боли. Но для Тельды его невозмутимая мина стала последней каплей.
— Армия бежит! — выкрикнула она и опустилась наземь, рыдая от ярости.
Сег попытался утешить её, и — к моей радости и изумлению — она уже не оттолкнула его. Я увидел, как её ладонь легла ему на руку. Он не оглянулся в мою сторону, но я увидел, как выпрямилась его спина и то, как он склонил голову набок. Они разговаривали друг с другом, тогда как вокруг бушевала битва. У Сега будет ещё уйма времени выпустить свои оставшиеся стрелы.
— Похоже, и правда все пропало, Дрей? — спросил Хуан.
— Мы ещё не погибли.
— А царица? Ты видел ее? Она в безопасности?
— Не знаю.
Я оглядел ряды его бойцов. Они стреляли метко и с выбором, отражая атаку за атакой. Солдаты-то у Хикландуна отменные. Если бы все зависело только от них… Но в прошлый раз дело погубила измена, а сейчас — бездарная стратегия. Армия Черсонана устремилась в погоню, преследуя беспорядочно бегущие войска, и вскоре те и другие исчезли за холмами. Время ещё есть…
— Если ты пойдешь сейчас на прорыв, Хуан… Такой полк, как твой, сможет прорваться, прорубить себе дорогу.
— Наверно.
Состояние Хуана меня не удивляло. Такое много раз происходило со многими людьми, когда битва внезапно проиграна.
— Не прыгай от радости жертвуя собой, — посоветовал я. — Лучше погибни яростно сражаясь. Если твой полк можно спасти, то твой долг — спасти его. Это неоспоримо.
— Наверно.
— И если ты намерен это сделать, надо начинать прежде, чем уллары соберут рассеянные войска, вернутся и ударят всеми своими силами. В окружении, без вартеров, вам будет не так просто устоять…
В дерн у наших ног вонзилась стрела.
Раненных сносили к шеренге нактриксов. Встревоженные звери грызли удила и фыркали, но их держали в узде надежные руки. Я точно не знал, как обстоит дело с провиантом и оружием, но полагал, что в армии, являющейся изощренной частью цивилизации происходящей от великой империи, должна быть масса предписаний на этот счет. Запаса стрел пока хватит, хотя воины постоянно бегали к обозу и возвращались с большими пуками к рядам стрелков. Порядок, эффективность, действия по уставу — все эти несомненные достоинства демонстрировались в изобилии — но…
— Вы должны прорываться, Хуан, пока вас всех не изрубили в куски!
Он начал было снова говорить «наверно», когда приблизился Сег, а следом за ним и Тельда. Выглядела она ужасно, на щеках сверкали слезы. А вот Сег выглядел злым и раздраженным.
— Вам нельзя здесь оставаться, — сразу же начал он. — Нас всех перебьют. В седла и рысью! Большие луки Лаха прорвутся и сквозь гранитные стены!
Хуан перевел взгляд на меня и снова на Сега. И взял себя в руки. Я от души сочувствовал его положению. Что же касается меня самого, то я знал, что должен сделать, и был этим вполне доволен. Покуда Сег и Хуан, горячо споря, отошли посовещаться со штабными офицерами, Тельда воспользовалась случаем и взяла меня за руку.
— Дрей!
Я нашел клок ткани и вытер ей лицо.
— Ты обязательно выберешься отсюда, Тельда. Сег позаботится об этом.
— Милый Сег!..
— Он самый прекрасный человек, какого ты когда-нибудь встретишь, Тельда — будь то в Вэллии или вообще на всем Крегене.
— Знаю. А я так плохо обращалась с ним. Но, Дрей, меня вынудили! Ты ведь наверняка понимаешь это?! Меня вынудили!
— Нет, не понимаю.
На шеренги бойцов Хуана, увенчанные рядами согнутых луков и колышущихся плюмажей, снова и снова накатывались бушующими волнами атаки харфнаров. И тогда длинные пики кололи с вымуштрованной четкостью, словно на учениях, а тонкие мечи выпускали кишки, и бешеный натиск опять сменялся отступлением. Но с каждым минувшим муром ряды хикландунских солдат редели. Если Хуан в самом ближайшем времени не пойдет на прорыв, то конец наступит очень скоро.
Тельда, с трудом сглотнув, стискивала и ломала руки. Казалось, силы её на пределе.
— Но я должна была так делать! Мне приказали!
— Приказали?
— Да, Дрей. Ты знаешь, как смотрят в Вэллии на предполагаемый брак между тобой, простым князем Стромбора, и принцессой-магной? Даже Президио не мог согласиться на полное одобрение. Все его члены точат собственные рапиры.
Я не улыбнулся её словам — мы бы сказали «сами зубы точат на лакомый кусок», в смысле: «преследуют собственные интересы», — но уже догадался, что она скажет дальше. В самом деле, только доверчивый идиот вроде Дрея Прескота способен проморгать давно видимые безошибочные признаки.
— Продолжай, Тельда, маджена Вэллии.
— Ах, Дрей! Пожалуйста скажи, что ты не ненавидишь меня!
— У меня нет к тебе ненависти, Тельда.
Она смотрела на меня страдальческим взглядом. В её глазах стояли слезы.
— Когда Делия настояла на самоличном отлете, я, её фрейлина, должна была отправиться вместе с ней. И тогда партия рактеров дала мне указания… а они очень сильны, Дрей, и страшно могущественны!
Я кивнул.
— У них есть собственные кандидаты на руку принцессы. И они твердо решили, что ты никогда не женишься на ней…
— И поэтому тебе велели отвлечь меня от мыслей о Делии… переключив их на себя.
Бедная Тельда! Как она могла вообразить, что какая-либо женщина на обоих планетах сможет заставить меня хоть на миг забыть о Делии? Этого не смогла сделать даже Майфуй — милая, верная, чудесная Майфуй.
Особо долго эта битва продолжаться не могла. Число раненных возле шеренги нактриксов росло. Я был уверен, что Хуан не бросит товарищей, уже не способных сражаться, а ему понадобится каждый, способный держать оружие. Я протянул руку, желая погладить Тельду по плечу и успокоить её, но она схватила меня за запястье и прижалась щекой к моей руке. Я почувствовал на ладони её слезы, горячие и липкие.
— Я получила указания, и пыталась следовать им. И, по правде говоря, Дрей, я полюбила тебя. Думаю, любая женщина на моем месте полюбила бы. Но Сег… он…
— Ради самой себя, Тельда, забудь обо мне. Волнуйся о Сеге Сегуторио. Он даст тебе всю любовь и защиту, какую только может пожелать любая женщина.
Она подняла на меня глаза. К ним подступили слезы, серебристые и сверкающие.
— Но, Дрей… я была так глупа, а меня с детства приучили слушаться старших. Рактеры же требуют немедленного и безоговорочного повиновения. Но, Дрей…
Она пыталась добавить что-то еще, нечто такое, чего ей приходилось буквально выдавливать из себя. Но тут я услышал оклик Сега и обернулся. Он махнул рукой. Среди гама, криков и визга, воплей раненых людей и зверей, в беспрестанном лязге стали о сталь и стали о бронзу, я уловил только конец его фразы:
— … сейчас и не теряя ни мгновения!
Бойцы Хуана перестраивались четко, точно английские гвардейцы. Теперь на нас сыпались стрелы с кремневыми наконечниками. Но у них хватало твердости пробить насквозь сверкавшую на нас бронзу и достать до сердца сквозь те самые щели в наших доспехах, таких щегольских красивых на вид.
— Уходим, Тельда! Залезай в седло. И помни, держись поближе к Сегу!
Она безвольно упала в мои объятия, вся дрожа и явно теряя силы.
— Но, Дрей… я должна тебе сказать! Я должна!..
Я держал её в объятиях, а вокруг нас гремела и бушевала битва.
— Дрей… Делия не падала в озеро. Я этого не видела. А сказала это, чтобы заставить тебя забыть ее…
Никакой грохот и шум не мог оглушить меня сильнее, чем эти слова. Эта выдумка, эта ложь о падении Делии в озеро была главным и единственным источником всех моих страхов и терзаний. Если Делия не погибла тогда, то и сейчас наверняка по-прежнему жива. Я знал это. Я чувствовал это всеми фибрами души. Теперь уж никакой цинизм не мог удержать меня. Жизнь вновь обретала смысл. Делия жива — я верил в это. Она жива!
Лахвийские солдаты Хикландуна четко, как на учениях, подбежали к шеренгам нактриксов и вскочили в седла. Подразделения прикрывали отход, непрерывно осыпая неприятеля градом стрел. Ощущая прилив сил, подобный половодью при весенних оттепелях на севере, я вскинул Тельду в седло и сам вскочил на нактрикса. Сег уже гарцевал рядом.
Хуан громко выкрикивал приказы. На опустевшие обозные телеги погрузили раненых. Полк быстро построился клином. Я протолкался на его острие — с иронией думая, что именно на этом месте и желала меня видеть царица Лила, на месте где моя безрассудная храбрость будет воодушевлять и вдохновлять её армию. И теперь я подчинился её желаниям, в стремлении спасти жалкие остатки армии Хикландуна.
Мы устремились по травянистому склону, подобно сверкающей молниями грозовой туче. Гремели копыта нактриксов. Стрелы сталкивались в воздухе, сбивая друг друга. Нактриксы взвивались на дыбы и падали, увлекая за собой всадников, воздух дрожал от воплей людей, полулюдей и животных. Но мы рвались и рвались вперед, и тряска бешеной скачки не мешала невероятной меткости стрельбы, которой заслуженно гордятся лахвийцы.
Сег скакал рядом со мной. Его лук плавно и с неизменной ритмичностью сгибался и выпускал стрелы. Нактриксом он правил коленями, как и большинство жителей Эртирдрина; хотя некоторые хикландунские кавалеристы предпочитали собирать поводья в руку, которая держала лук. Я следовал примеру Сега, хотя мои навыки вели свое происхождение из тех далеких дней, когда я скакал с Хэпом Лодером и моими кланнерами по Великим Равнинам Сегестеса. Будь у меня сейчас за спиной фаланга вавов — мы бы раздавили этих харфнаров Черсонана, как бог черепаху!
Сег обернулся ко мне, его загорелое лицо раскраснелось. Все в нем дышало инстинктивной жаждой битвы. Но тут я увидел как его лицо изменилось, черты исказило выражение безграничного ужаса — и тут же сменилось фанатичной решимостью. При виде этого я сразу догадался, что случилось и мне не требовалось лично убеждаться.
Со страшным криком Сег развернул скакуна, сунул лук в сагайдак, жестоко пришпорил нактрикса и понесся назад.
А там позади, нактрикс Тельды получил стрелу в брюхо.
Девушка растянулась на траве чуть в стороне от следующего за нами клина кавалерии. В воздухе свистели стрелы. Стрелы вонзались в людей и зверей. Вслед за кавалерийским клином неслись, подскакивая на рытвинах, телеги, и лежащие на них раненые вскрикивали в такт точкам. Вздымалась пыль. Но я знал — во всей этой безумной сумятице, Сег видел только Тельду.
В тот самый миг, когда он добрался до нее, на нас обрушилось летучее крыло черсонангской кавалерии. Я увидел, как мелькнул обагренный кровью меч Сега, а затем они с Тельдой исчезли в свалке.
И где-то в этой мешанине из зверолюдей, топчущих нактриксов, рубящих мечей и колющих копий лежали Сег и Тельда.
Я подумал о царице Лиле и о своем месте на острие клина… но мы же отступали, а не атаковали видя уже близкую победу. Вонзив не менее жестоко чем Сег шпоры в бока нактрикса я погнал обезумевшего от боли зверя назад, туда, где только что исчез мой друг.
А на моем пути уже вставали, сверкая оружием, ряды харфнаров.
Стрелы срезали плюмаж с моего шлема. Кремневые наконечники стрел с лязгом отскакивали от моих доспехов. Я продолжал мчаться вперед — и тут одна глубоко вонзилась в шею моего нактрикса. Он по инерции сделал прыжок, перекувырнулся, и я вылетел из седла. Сделав кувырок, не выпуская меча, я поднялся на ноги и огляделся. Ни Сега, ни Тельды я в этом водовороте варварской свирепости не увидел.
А затем на какое-то время мир для меня утонул в черноте, пылающей огненными сполохами.
В этот период неясных движений и притупившегося восприятия я ощущал лишь адскую боль, заполнявшую все мое существо. Иногда сквозь этот красный туман пробивались отдельные образы. Помню голос, говоривший на общем языке Крегена; и потому понял, что это какой-то индиговолосый уллар говорит с черсонанским харфнаром:
— Подберите его. Этот нас немного поразвлечет.
Потом я почувствовал, что меня куда-то несут, затем холод ветра и звук бьющих по воздуху огромных крыльев. Боль у меня в голове стала хоть и едва-едва, но терпимой, и я пришел в себя. И оказался скованным по рукам и ногам цепями, прикрепленными к гранитной стене подземной темницы.
Как я уже отмечал, тюрьмы — всегда тюрьмы, правда, бывают такие, которые хуже других. Данный конкретный образчик сочетал в себе все неприятные черты тюрем, устроенных людьми, плюс кое-какие сугубо харфнарские изобретения — а культура зверств у этого народа достигла больших высот.
Стоны и стенания говорили о том, что поблизости находились другие воины Хикландуна. Похоже, им сохранили жизнь ради удовольствия вдоволь поиздеваться над ними. Чтобы понять, какая судьба ждет нас всех долго думать не требовалось. По большому счету, все культуры приходят к похожим вещам, достаточно лишь придать им первоначальный мрачный толчок служащий зародышем дальнейшего.
К тому моменту, когда первая группа тюремщиков распахнула ленковую дверь и спустилась к нам по скользкой лестнице, я успел высвободить левое запястье и частично порвать звенья цепи, сковывавшей правое. Полагая что вопрос стоит — сейчас или никогда, я вложил в рывок все свои силы. Природа наградила меня не только широкими плечами, но и мощными мускулами, которым я и сам порой дивлюсь. И последнее звено со звоном разлетелось.
Ослепленный хлынувшим в камеру светом из открытой двери, я зажмурился. Мои глаза ещё не привыкли к свету, а тело уже действовало. Я схватил за горло двух тюремщиков-харфнаров — одного правой рукой, другого левой, — сжал пальцы, ломая им гортани, и швырнул обмякшие тела в толпу их приятелей. И все это время тюрьму оглашал низкий и разъяренный звериный рык. Харфнары кое-как поднялись, нестройно заорали и, выхватив мечи, двинулись на меня, правда, с некоторой опаской. Мои ноги все ещё оставались надежно скованными. И потому, отгоняя харфнаров взмахами цепей, я то и дело нагибался и лихорадочно пытался освободиться, но атаки тюремщиков заставляли меня снова выпрямляться и хлестать цепями, вынуждая их держать дистанцию.
— Положь цепи хикландунский крамф!
— Я распорю тебе брюхо до самой глотки, раст!
Я сперва не удостаивал ответом их бесполезные крики и продолжал себе трудиться над своими оковами, да взмахивать цепями. И все это время в темнице гремел и громыхал тот мрачный звериный рык.
— Отвлекай их и дальше — крикнул один из хикландунских кавалеристов.
Судя по звукам, другие пленники тоже взялись за свои оковы, но, увы, не смогли с ними справиться. Я сам до сих пор не понимаю, как мне хватило сил разорвать цепи.
— Врежьте ему по голове! — завизжал начальник стражи.
Тюремщики снова бросились ко мне. Один тут же рухнул с ободранным лицом; затем двое-трое уцепились за обрывки цепей, свисавшие у меня с рук. А другие занесли копья, готовясь исколошматить меня от души.
— Давайте, расты! Черный Чункра побери, подходи, кому жить надоело!
И, когда я выкрикнул эти слова, тот оглашавший темницу звериный рык прекратился. Вот только тогда до меня и дошло, что это я, Дрей Прескот, грозно рычал тут как дикий зверь.
Шок отрезвил меня.
В этот миг, лившийся в дверь свет загородил входя крупный получеловек и стражники наконец потеряли терпение. Один из них сделал довольно решительный выпад, и острие его копья метнулось к моей груди.
Отбив удар, я схватил этого смельчака левой рукой за горло и поднял в воздух. В то время как он извивался и брыкался, я развернул копье и выпустил кишки ближайшему харфнару, а затем швырнул того, которого держал, в их толпу и снова взмахнул копьем.
— Ну, чего ждете, падаль, пожиратели навоза?
Стражники заколебались. Они были обрызганы кровью своих товарищей, которые сейчас валялись на полу, убитые и страшно искалеченные. И все это — дело рук человека, прикованного за ноги!
— Болваны тупоголовые! — выкрикнул резко, громко и гневно новоприбывший, вне себя от ярости. — Клянусь порченой Хло-Хли! Я вас запорю, всех до одного! Взять его! ВЗЯТЬ ЕГО СЕЙЧАС ЖЕ!!!
Оказавшись между двух огней, харфнары бросились на меня всем скопом. Брошенная кем-то веревка спутала мне левую руку; они с силой рванули за другой конец и почти свалили меня. Я охнул, но заставил себя подняться. Наконечник копья обрушился мне на макушку и я сумел лишь наполовину смягчить удар. Но теперь у меня снова было оружие. Я рассек веревки — кремневый наконечник будет поострей любой дешевой стали — и выпрямился во весь рост. Кровь заливала мне глаза, а ноги были стиснуты так, словно попали в пасть чанку, грозе внутреннего моря.
Отдававший приказы получеловек придвинулся ближе, присматриваясь ко мне в струящемся с лестницы свете. Он уперся руками в бока и выпятил подбородок. Его крашенная в индиго борода торчала, словно таран свифтера.
— Ты, должно быть, тот, кого зовут Дреем Прескотом, князем Стромбора.
— А если и так, много тебе с этого толку! — крикнул я и метнул копье ему прямо в живот.
Закулдыкав, уллар отшатнулся, вцепившись в себя руками, словно пытаясь остановить темный поток крови, хлынувшей вокруг четких полукружий кремневого наконечника.
Он попытался завопить, но из его открытого рта исторглась только кровь.
Уллар упал.
И тогда я, Дрей Прескот, рассмеялся.
После этого дело продолжалось недолго.
Прочих пленных выводили одного за другим. Когда пришла моя очередь, меня буквально спеленали цепями и веревками и понесли из темницы по лестнице наверх. Квадратные ящикообразные рожи моих конвоиров выражали неприкрытое злорадство. Они знали какие мучения мне уготованы и на свой угрюмый лад радовались тем ужасам, которые я должен буду испытать. Индиговолосые уллары встретили кортеж — весьма подходящее слово, помнится подумал я, с кривой усмешкой — у сводчатого кирпичного входа. День был в разгаре, и раскаленные солнца Скорпиона заливали все вокруг ослепительным топазовым и опаловым светом.
Мы вышли на открытую площадку, весьма похожую на театр или арену древнеримского цирка. С всех сторон её окружал амфитеатр. Средства защиты от атак с воздуха теперь скатали и развесили в сетях по периметру. Примерно так в древнем Риме поступали с веларием не оплаченным устроителем ближайших гладиаторских игр. В таком виде этот навес дожидался следующего представления, устроенного более щедрым спонсором.
Эта напоминающая древнеримский амфитеатр атмосфера проявлялась и в многоярусных трибунах, до отказа забитых зрителями. Темная кровь впитывалась в песок. Повсюду назойливо сновали уллары. Я искал взглядом Умгара Стро. Как мне представлялось, он должен быть где-то среди сановников и знати, которые сидели развалясь в затененной балдахином ложе над лестницей и глазели на арену.
В воздухе висела знакомая вонь свернувшейся крови, пыли, песка и пота, но сквозь неё пробивался какой-то иной и странно тревожный запах, вызвавший у меня скверный привкус во рту. Я огляделся в поисках источника этого запаха.
На противоположном конце арены возвышалось чудовищное строение из красного кирпича. Спереди его ограждала решетка. За ней смутно угадывалось какое-то движение, похожее на шевеление извивающихся щупальцев, да ещё мигание злых глаз.
И тут… и тут!
Я увидел врытый в песок деревянный кол, Его венчало нечто вроде треугольника из связанных ремнями горбылей. И на нем…
Она стояла там нагая.
Совершенно обнаженная и белокожая под лучами солнц.
Прочные и толстые веревки привязывали её к этому треугольнику из горбылей, и шершавая кора царапала ей нежную кожу. Ее тело пылало на солнцах ослепительной белизной. Веревки скрещивались на её распяленных ногах, жестоко врезались в бедра, живот, руки и горло.
Выставленная на всеобщее обозрение, она висела там, нагая, под насмешливыми взглядами улларов и харфнаров. Висела там по недвусмысленному приказу Умгара Стро, жаждавшего не только садистских удовольствий. Он рассчитывал удовлетворить и свою страсть к чувственной капитуляции, но не добился своего.
Там висела Делия, моя Делия на-Дельфонд, светлая и чистая, висела ожидая мучительной гибели, которая уже приникла к железной решетке. А я стоял перед ней как дурак, связанный по рукам и ногам, бессильный и беспомощный.