Приближалось лето, приближалось то время, когда розы окутают перлогу своим пышным цветом, а пока по стенам ее свисали лишь засохшие стебли, словно сброшенные путы уходящей зимы. Глубокий снег покрывал шесть из семи вершин Маникоро, и близился тот миг, когда бурлящий, искрящийся белой пеной поток устремится вниз, чтобы наполнить ручьи и разбудить краски погруженной в зимнюю спячку земли. Мир снова возвращался к жизни.

Эта перспектива наполняла сердце Керит тоской.

С угрюмой нерешительностью она постукивала хрустальной туфелькой по каменным плитам, где зеленый мох шарил проворными липкими щупальцами в поисках муравьев и жуков, подбиравших крошки, упавшие со стола во время завтрака. Стол был со вкусом размещен на террасе так, чтобы с восходом солнца его касался первый же луч, а глаза могли отдохнуть, наслаждаясь красотами обнесенного оградой сада. Но и эти красоты, и солнечный свет, и грядущее пробуждение жизни, и даже самозабвенная суета насекомых казались сейчас всего лишь насмешкой.

Муравьи и жуки всегда преобладали в этом бесконечном потоке живности, стремительно несшейся прямо в пасть терпеливому мху. Когда-то эти каменные плиты поливали гербицидом. Когда-то — но не теперь. Керит раздраженно отвернулась, бросив насекомых на произвол судьбы. В конце концов, они были счастливее людей её страны — беспечно размножаясь, они не ведали причин своего конца.

Изящной, изысканно бледной и не обремененной драгоценностями ручкой она приподняла стакан с остатками молока. Длинная шея принцессы, открытая и беззащитная, вытянулась еще немного, когда она начала пить. Голубое, без пояса, платье, лишённое всяких украшений, свободно облегало фигуру. Блистательная, она была подобна первой летней розе с капельками росы на лепестках — едва распустившейся, трепетной и несмелой.

Джарфон из Тривеса одним махом отправил в рот кусок печенья, и его обрамленные густой растительностью губы сомкнулись, закрыв ряд крепких ровных зубов. Упругие желваки ритмично задвигались под грубой кожей в такт неспешным жевательным движениям.

Он отхлебнул молока и произнес:

— Госпожа моя! Наше бедственное положение тревожит меня больше, чем любого из ваших подданных. Но мы должны мужественно продолжать борьбу. Посланец…

— Мужество! — Принцесса Керит поморщилась. Ее пальцы крошили печенье для суетившихся под стулом муравьев. — Моему народу мужества не занимать. Но я не понимаю, для чего это нужно.

— Мы должны встретить нашу судьбу…

— Знаю. — Она быстро встала, и ее золотисто-рыжие волосы рассыпались, образовав вокруг головы светлую огненную паутинку. — Мужественно и с достоинством, спокойно и величественно — как эти жалкие муравьи, слепо бегущие у меня под ногами.

— О нет, моя госпожа! — Джарфон из Тривеса тоже поднялся. Приличия запрещали сидеть перед стоящей дамой — не важно, была ли эта дама владычицей Брианона или простой горожанкой. Мучения принцессы опечалили его. — Эти муравьи ничего не знают о грозящей им смерти, и они не прекращают своей работы до последнего мгновения. Мы, люди, не можем оказаться слабее их.

— Так что же с посланцем, Джарфон?

— Еще не прибыл.

Она вцепилась в спинку стула.

— Я надеялась, что на этот раз…

— Та женщина опоздала всего на десять дней. Мы возлагаем свои надежды на столь хрупкие вещи, что даже небольшая заминка заставляет нас страдать, предчувствуя неудачу.

Керит вздохнула, и в этом вздохе отразилось безмерное отчаяние, словно саваном окутавшее светлые земли Брианона.

— Сегодня еще многое предстоит сделать… — Она умолкла, и тень отвращения к себе исказила ее тонкие черты. — Нет, Джарфон. Мы обманываем сами себя, и вы прекрасно это понимаете. Мы даем работу рукам, в надежде отвлечь мысли. Но какой в этом прок?

— Один день, моя госпожа, всего один день…

— Мы долго питали надежды, но через девятнадцать лет любая надежда становится просто смешной.

Джарфон из Тривеса поднял свой короткий ярко-синий плащ и набросил его на плечи, укрепив золотыми застежками — день обещал быть ясным, но лето еще не наступило, и со стороны укутанных снегом древних вершин Маникоро дул ветер. Он попытался найти слова ободрения.

— Девятнадцать лет для вас долгий срок, моя госпожа, ведь он равен всей вашей жизни. Я же посвятил ожиданию только треть своего пути. И моя надежда, вопреки всему, пока еще теплится.

— И вы мужественно продолжаете борьбу. — Керит улыбнулась, и благодаря этой улыбке слова ее прозвучали не насмешкой, а сердечной клятвой, скрепляющей дружеский союз двух людей, готовых мужественно и с достоинством — как муравьи — встретить свой конец.

— Дома на девяносто седьмой улице больше не пригодны для жилья, — помолчав, сказал Джарфон из Тривеса. — Надо переселить людей…

— Вы — мой главный министр, Джарфон, и я доверяю вам решение всех подобных дел. Раз уж дома не чинятся сами, нам не остается ничего другого, кроме как переселять людей… Надеюсь, все обойдется без осложнений.

Джарфон знал, что она имела в виду не осложнения материального порядка, ибо с такого рода первобытными пристрастиями на Брианоне давно было покончено. И все же…

— Ни один человек не может спокойно смотреть, как становится прахом дом, где он жил и где сотни лет, не ведая печали, обитали его предки. Теперь, когда эта трагедия обрушилась на нас, некоторые люди испытывают такую привязанность к материальным благам, над которой только посмеялись бы прежде… прежде вашего рождения.

— Моего рождения… — Керит запнулась. — Да.

— Вы родились последней, моя госпожа…

— Последней… Ах, как бы я хотела, чтобы меня не было вовсе! Не приходить в этот мир, не видеть мук моего народа, не страдать самой вместе с ним… Зачем я родилась на свет — разве только для того, чтобы умереть? Какой же во всем этом смысл?

— Никто не родится по своему желанию, моя госпожа… Но раз уж мы здесь, нам следует принять это как данное и поступать так, как будто все имеет свой смысл…

— Смысл! — Она дернула округлым плечиком и решительно направилась к балюстраде, кольцом окружавшей террасу. Там огромный, изумрудно-багряный стихафон спиралью обвивал столбик перил. Его широкие влажные листья сверкали на солнце, а манящие ярко-красные пасти застыли в ожидании. Трупная муха приземлилась на лепесток в поисках нектара, и лепестки сомкнулись — мухи не стало.

— Какой же в этом смысл для мухи? — хмуро спросила Керит. — Ее смерть ничего не решает.

— Умей стихафон говорить, он ответил бы на ваш вопрос лучше меня, моя госпожа.

— Но муха, Джарфон, муха! Конечно, растение поглощает пищу, чтобы стать сильнее, — но при чем здесь муха? Зачем эта жертва?

— Роль побежденного не менее важна, чем роль победителя.

— Такое рассуждение — просто банальность, придуманная ради самоуспокоения. Разумеется, раз есть победители, то должны быть и побежденные. Но почему мы, мужчины и женщины Брианона, должны быть жертвами? Почему злой рок обрушился именно на нас? За что?

Джарфон из Тривеса не мог вынести исполненного муки взгляда своей юной повелительницы.

— Если бы мы знали это, моя госпожа, мы сделали бы так, чтобы в нашем мире снова рождались дети.

За желтовато-коричневой стеной безмятежного сада высился Весенний Дворец — сверкающая громада, выстроенная для кратких посещений в периоды скоротечной на этой планете весны, когда жизнь еще только примеряет на себя грядущее летнее великолепие. Широколистные деревья с тяжелыми кронами окружали хрустальные шпили дворца. На карнизах сонно курлыкали голуби. Вокруг нижних террас, где среди бурой рыхлой земли скоро должны были распуститься всевозможные цветы, наблюдалось какое-то движение. Тонкие солнечные блики играли на металлической поверхности лезвий машины-садовника, уже приступившей к работе — оранжевый шарообразный механизм медленно полз, выполняя свои обязанности с безнадежной обреченностью, и эта усталость автомата выглядела куда страшнее, чем вялые движения утомленного человека.

Три или четыре садовника трудились поодаль, с готовностью отдавая свое время и труд за благосклонность юной повелительницы. Их движения были почти так же проворны и умелы, как и движения машины.

— Почему мы не можем успокоиться? — спросила Керит, наблюдая, как стихафон медленно расправляет лепестки, призывно полыхавшие багрянцем в лучах утреннего солнца.

— Потому что мы люди, — ответил Джарфон из Тривеса. Он быстро прошелся по террасе, пытаясь встряхнуться. — Как вы уже заметили, моя госпожа, у нас много дел сегодня. После переселения назначена аудиенция Гильдии пограничников. Затем…

— Хорошо, мой друг. Я готова. — Керит подобрала свое лазоревое платье, и хрустальные туфельки отважно застучали по каменным плитам. — Несмотря ни на что, мы должны мужественно продолжать борьбу.

Щемящий, вытягивающий жилы вой огласил окрестности.

— Предаккеры, — зачем-то пояснил Джарфон из Тривеса.

Невольно оба они, щурясь от солнца, устремили глаза в светлое утреннее небо. Он крепко сжал ее руку, что было оправдано наличием общей опасности.

— Да, Джарфон. Вы правы. Конечно, все мы когда-нибудь умрем, но смерть в когтях предаккера…

Керит содрогнулась от такой мысли.

Они торопливо зашагали прочь с террасы по желтой кирпичной дороге. Мужчины и женщины — садовники и люди, занимавшиеся исполнением утренних поручений, — все спешили укрыться за стенами Весеннего Дворца. Солнечные лучи струились в прозрачном воздухе, разгоняя остатки ночной дымки, но встревоженные лица придавали общей картине какой-то зловещий оттенок. Никто не бежал. Но никто и не стоял на месте.

Сирена взвыла последний раз и умолкла.

Выглянув наружу сквозь высокие, до потолка, окна покоев Прекрасного Мака, Керит успокоилась — теперь от предаккеров ее отделяли прочные стены. С чувством отвращения она приготовилась наблюдать за дальнейшим развитием событий… Стены покоев были расписаны переливающимися красками, образовывавшими причудливый орнамент — цветы мака наслаивались друг на друга, окруженные хитросплетениями стеблей и листьев, и являли собой безудержное буйство бьющей через край жизни. Ей давно хотелось сменить убранство, но теперь, когда дома людей не чинились, она не могла позволить себе такого легкомысленного занятия, как переустройство интерьера.

Над плоской кроной поросшего лишайником дерева появились две черные точки — крошечные и далекие, но дерзко летевшие прямо ко Дворцу.

— Вон они! — воскликнул Джарфон из Тривеса.

— У вас есть бинокль? — спросила Керит.

— Одну минуточку, моя госпожа. — Джарфон из Тривеса обвел взором помещение. На высоком тонконогом столике расположились графин с теплым фаллонийским вином и полдюжины изящных стеклянных бокалов, игравших на солнце радужными бликами. Бесшумно ступая по лилово-малиновому ковру, он быстро приблизился к столику, выбрал два бокала, положил их набок и прижал вплотную друг к другу.

Секунду он постоял словно человек, погруженный в глубокое раздумье, затем быстро нагнулся, поднял со стола полевой бинокль и протянул его принцессе Керит.

— Благодарю вас, Джарфон. — Она поднесла бинокль к глазам и, подкрутив регулировочный винт, поймала в фокусе две зловещие точки. И тут же на фоне голубой дымки возникли два жутких омерзительных существа.

Джарфон из Тривеса положил ей руку на плечо — это снова была рука друга, стремящегося поддержать ее.

— Предаккеры не слишком хороши собой, моя госпожа.

— Да уж. — Она протянула бинокль главному министру, и он, сдвинув темные брови, приблизил глаза к окулярам.

— Две молодые особи, — произнес он строго. — Юная парочка. Решили слетать за легкой добычей, прежде чем начать высиживать потомство. — Он стиснул бинокль так, что побелели костяшки пальцев. — Надо отыскать гнездо этих бестий. Сейчас же пошлем экспедицию и всю нечисть…

— К чему такое беспокойство, Джарфон? Когда мы… уйдем, останутся хотя бы предаккеры.

— Благородный порыв, но я его не разделяю.

Он протянул ей бинокль, но в нем уже не было необходимости; хищники быстро приближались ко Дворцу. Принцесса Керит промолчала. Предаккеры были огромными, сильными тварями, способными в одиночку поднять целую овцу, и им ничего не стоило размозжить человеку череп — да так, чтобы мозги брызнули во все стороны. Покрытые чешуей и наростами когтистые птицы, с сизыми кожистыми шеями и ярко-алыми широко разинутыми клювами, откуда время от времени высовывались раздвоенные языки, шумно хлопали крыльями, и каждый взмах походил на удар огромного мясницкого топора.

Находясь под защитой хрустальных стен, Керит не чувствовала страха. Но отвращение ко всему безобразному, жестокому, злобному в ее стране наполняло мысли принцессы печалью. Она стояла возле окна, стройная и худощавая, одной рукой держась за пышную цвета слоновой кости гардину, а другую прижав к груди.

Вдруг Джарфон из Тривеса снова поднес бинокль к глазам и начал крутить винт. Лицо его напряженно сморщилось, и щеки покрылись желтыми пятнами.

— Что случилось, Джарфон?

Он рывком опустил бинокль. Керит посмотрела вниз, оглядывая то место, над которым, выискивая добычу, кружили предаккеры. По извилистой дороге из желтого кирпича, вздымая облако пыли, мчался всадник. Он приник телом к шее лошади, и плащ колыхался у него за спиной, словно подрезанные крылья. Керит могла ясно различить белый треугольник его лица, видневшийся из-под низкой, с полями, шляпы.

— Посланец! — выдохнул Джарфон из Тривеса.

Лошадь неслась беззвучно — одинокая маленькая фигурка посреди обезлюдевшего пространства. Первый предаккер замедлил свой круговой полет и начал складывать блестящие крылья.

— Нет… — прошептала Керит, принцесса Брианона. Злая ирония ситуации была очевидна. «Нет», — подумала она с содроганием: сам посланец, в неистовом отчаянии пришпоривавший коня, не мог ощущать этого, но они, так ждавшие его возвращения, заранее знали, что доставленные им известия не принесут радости. Теперь же из-за их бессмысленной затеи всадник находился на волосок от гибели. Как и всякий здравомыслящий человек, Керит ненавидела напрасные жертвы.

— Если он сумеет невредимым доскакать до верстового столба, — прорычал главный министр, сдерживая ярость и нетерпение, — то окажется под нашим прикрытием. Как хорошо, моя госпожа, что я настоял в этом году на размещении отряда ваших стражников в Весеннем Дворце…

— Да, да, Джарфон. — Керит прикусила губу и в чудовищном напряжении стиснула гардину цвета слоновой кости. — Вы были, как всегда, правы.

Джарфон из Тривеса наблюдал за фигурой, летевшей во весь опор по широкой пыльной кирпичной дороге, и на его мужественном бородатом лице промелькнула тень сожаления о том, что он был в три раза старше принцессы. Образ мчащегося ради своей жизни посланца вызвал в нем привычный приступ тоски. Здесь, в обреченном Брианоне, они все неслись вперед ради спасения жизни, но у финишного столба их поджидал лишь хмуро осклабившийся череп.

Семь стражников бегом спустились во внутренний двор, откуда семьдесят девять ступеней лестницы вели к западному порталу Весеннего Дворца, и начали сновать среди бликов и теней опалового мозаичного панно. Их движения были быстры и точны. Каждый действовал с той аккуратностью, какая обретается после долгих часов муштры на плацу. Впрочем, дело было даже не столько в усердных тренировках, сколько в укоренившейся привычке жителей Брианона к завершенности и точности, к безукоризненному исполнению всякой, пусть и ничтожнейшей будничной работы.

На фоне ладно скроенных желтых туник и классического изгиба бронзовых шлемов черная с голубым отливом сталь их тяжелого оружия смотрелась подобно кровоподтеку на женской щеке.

— Они могут прошить насквозь эту тварь, если она залетит за верстовой столб, — произнес Джарфон из Тривеса с некоторым удовлетворением.

Первый предаккер стремительно пошел вниз.

Сержант, командовавший сторожевым отрядом, отдал приказ открыть огонь, и эхо его зычного голоса прокатилось по всем семидесяти девяти ступеням. Семь пальцев нажали спусковые крючки. Лязгнули семь замков. Семь луков обратили свою затаенную силу в удар тетивы. Мелькнули семь стрел.

Где-то среди ухоженных полей, окаймлявших желтую кирпичную дорогу, между верстовым столбом и двором семь стрел вонзились в землю, глубоко ушли в жирный чернозем, чтобы вернуться на поверхность нескоро, возможно лишь месяцы спустя, когда садовник, двигаясь между грядками, с ворчанием наткнется на них своей мотыгой.

— Слишком близко, — простонала Керит.

— Это только для острастки. — Джарфон из Тривеса чувствовал сильное желание самостоятельно натянуть арбалет, прицелиться, нажать спусковой крючок… Но ни один арбалет Брианона не мог поразить быстро снижающегося хищника на таком расстоянии.

— Хоть бы какое-нибудь укрытие… — В голосе Керит звучало презрение к себе. — Мы должны позаботиться о строительстве укрытий вдоль дороги, Джарфон. С каждым годом предаккеры становятся все наглее и опаснее. Я боюсь, это не последний…

— Смотрите!

Предаккер наполовину сложил крылья. Его затянувшийся спуск перешел из плавного скольжения в стремительный бросок. Пасть широко раскрылась, обнажая ярко-красное нутро. Посланец выставил руку, пытаясь закрыться от удара, затем попробовал соскользнуть вниз под живот лошади. Но было уже поздно — лязгнули челюсти, и тяжелый удар когтистой лапы обрушился на него.

Керит отвернулась.

Слезы застыли на ее щеках подобно жемчужинам.

— С ним все кончено, — глухо произнес Джарфон из Тривеса.

— Напрасная жертва, — ответила Керит, чувствуя приступ ненависти к себе, к тому жалкому положению, в котором оказалась ее измученная страна, к предаккеру… — Бедняга…

На желтой кирпичной дороге осталось лишь блестящее темное пятно.

Ошалевшая от страха лошадь поскакала одна, делая большие прыжки, широко раздувая ноздри и дико вращая огненными шарами глаз.

Смуглая женщина в простом зеленом платье вошла в Покои Прекрасных Маков. Ее округлое, с гладкой кожей лицо выражало тревогу и сострадание, но движения коренастого тела были спокойны и уверенны.

— Пойдемте отсюда, моя госпожа… Я приготовила немного согревающего…

Керит обернулась и положила свою хрупкую ладонь на плечо женщины.

— Ровена… Дорогая Ровена. Да… Благодарю тебя.

Джарфон из Тривеса отложил бинокль.

— Да, Ровена, спасибо, что ты пришла. Принцессе очень тяжело. Я встречусь с представителями Гильдии пограничников и все им объясню. Не позволяй твоей хозяйке волноваться… И дай мне знать, когда она полностью оправится.

— Благодарю вас. Так будет лучше всего. Я уверена, они поймут.

Когда принцесса Керит, ведомая под руку ее старой кормилицей, покинула Покои Прекрасных Маков, Джарфон из Тривеса провел по волосам рукой и задумался. Пограничники поймут. Они должны понять.

Весь Брианон испытывал чувство любви и преданности к принцессе Керит. Да, пограничники поймут.

Но кто может понять, откуда это бедствие обрушилось на Брианон? Есть ли в мире хоть один человек, который знает ответ?