В то самое утро, когда Марсден развязался наконец со всеми делами и собрал вещи, чтоб лететь на бывший упландский сайт близ экватора, — в то утро позвонила Паула Лейден.

Шари Арруза быстро перевела взгляд с экранного лица Паулы на Дугласа — и отправилась на кухню. Марсден молчал, пока за ней не захлопнулась дверь:

— Паула! Что это? Почему ты не звонила?

— О Дугги, дорогой! Это что-то страшное! Глен подарил мне поводок для Артатеркса — представляешь? С рубинами! Он стоит целое состояние! Ну просто какой-то ужас!

— Вот как?.. — заметил Дуглас, захлопывая чемодан с ружьями. — Ну что ж, пусть Артатеркс попользуется.

— Не будь свиньей, Дуг!

— Да нет, Паула! Дело в том, что…

— Ты больше меня не любишь! Когда я в тебе так нуждаюсь, ты только смеешься! — Она заплакала.

— Ну, Паула! Ты же знаешь — я тебя люблю. И не думаю, чтоб Глен что-то имел в виду.

Она вспыхнула, как спичка:

— Нет! Конечно, имел! Я знаю его лучше, чем ты! Сейчас он просто ужасен!

Марсден взялся за пластиковую ручку ружейного чемодана. Эта женщина может его наизнанку вывернуть, сделать калекой! Облизал губы и снова попробовал ее утешить:

— Все в порядке, Паула. Не волнуйся. Подумай спокойно. Нам придется…

Она смотрела на него с экрана — прекрасное лицо в сверкающей оправе гладких белокурых волос; спокойное до бессмысленности, хотя иногда в ее глазах вспыхивали искры панического бешенства, — это ее свойство всегда поражало Марсдена.

— Прилетай сейчас, Дуг! Глен куда-то убрался, наверно к той рыжей хохотушке, помнишь — такая дура из Юстиции… Ты мне нужен, Дуг! — Она протянула к нему руки. По щекам покатились крупные слезы.

— Мне нужно в лагерь, — начал Марсден. Но еще до того, как в ответ на эти слова глаза ее то ли умоляюще, то ли негодующе расширились, он малодушно заторопился: — Я буду, Паула! Сейчас!

— О Дугги, как я тебя люблю!

Она прервала связь. Он тоже погасил экран и стоял, сердито глядя на свои сумки, чемоданы, ремни. Да, теперь они грызлись, причиняли друг другу боль, но она и впрямь нуждалась в нем — это несомненно. Впрочем, во всем этом столько всяческих подвохов!..

Он позвал Шари и, когда девушка — со странной нерешительностью — вошла, сказал резко:

— Вот, кое-что изменилось. Вы летите в лагерь. А я подъеду туда завтра.

Она ответила не сразу, и он взглянул на нее, оторвавшись от своих чемоданов. Секретарша уставилась на него так, словно он у нее на глазах превратился в дракона.

— Шари?

Медленно и тяжело, будто слова делали ей больно, она спросила:

— Это… та женщина… Лейден?

Он разозлился — что ей надо?

Чтоб не показать дрожи в руках, он начал затягивать ремень на чемодане. Но проглотил злобу и не знал, что сказать, чтоб не разрушить завязавшуюся дружбу.

— Вы, верно, не захотите после этого со мной и разговаривать, Дуг. Но я знаю. Мне, конечно, следовало бы промолчать… Она вам добра не принесет. Да вы и сами об этом догадываетесь. Вот что скверно.

— Пожалуйста, Шари! — только и смог он пробормотать. Закрыв глаза, помотал головой. — Нет, Шари! Не надо. Отправляйтесь-ка к Стиву в лагерь. Я буду там завтра.

— Но вы губите себя! — закричала она с какой-то обидой.

— Я ее люблю. Вот и весь сказ! — Он подхватил чемодан и выбежал из комнаты. Шари смотрела ему вслед, прижав руку к губам, лицо ее побледнело…

На этот раз флайер всю дорогу летел на одной скорости. Дуглас с размаху посадил машину на крышу и вбежал в дом — в розово-бежевый салон: всюду ленты и хрусталь, экзисенсный альков и в нем — изящный диван, обивка пурпурная с розовым. Никакие телевизоры не портили этот уютный уголок. Бар-робот уже приготовил ему любимый напиток — джебаль-цитрус. Глядя на Паулу, Дуглас автоматически взял стакан.

Она раскинулась на диване. Фигуру облекал серебристый газ; белокурые волосы, строго уложенные, в виде двух крылышек, спадали на обнаженные плечи. Глаза ее были сегодня чрезмерно подчеркнуты косметикой. На пальцах сверкали кольца… Паула протянула руку:

— О Дугги, дорогой!..

Ему показалось, что он движется словно в замедленной съемке или под водой, что он плывет к ней над ковром. Стакан с напитком выпал из его руки. Он упал у ее ног и сгреб ее всю разом в свои объятия. Лихорадочно она прильнула к нему, трепеща и задыхаясь, напрягаясь и выгибая спину.

— Глена не будет всю ночь… мы сами по себе… у нас целая вечность!..

Он же говорить не мог. Он давил всей своей тяжестью. Она застонала. Она ждала именно этого, и он мог ей это дать — он и сам больше всего на свете хотел того же. Дуглас снова видел себя со стороны — наблюдал, клинически регистрировал, как его руки, тело, губы выполняли заданные движения — то, что связывало их двоих в единый узел. Он, может быть, так и не станет чемпионом, но сейчас можно забыть глупые вселенские амбиции. Теперь для Дугласа Марсдена вся жизнь сосредоточилась здесь — в этом розовом дамском салоне Паулы Лейден.

После первого приступа страсти она вдруг спросила:

— Ты припарковал свой флайер, дорогой?

— Клянусь Папой! Нет!..

Она присела в клубке оборванных драпировок.

— Ты идиот! Соседи!.. Это мы можем быть «разрешительными». Терпимыми. Но ты же знаешь деревенских соседей!..

Он выскочил на крышу, проклиная свою глупость. С Паулой он совсем потерял голову..

Загнав флайер в гараж и поручив роботу надзор за ним (Глен Лейден содержал превосходную квартиру с удобствами по высшему классу), Марсден на секунду задержался: оперся о парапет, чтобы бросить взгляд на Черекровец. Он еще ощущал теплую, мягкую плоть Паулы в своих объятиях… На город опустился вечер. Многочисленные щупальца — водные протоки дельты — вились меж домов и строений, отражая мириады огней, стремясь к морю. Еще целая ночь до возвращения мужа Паулы… Солнце садилось за крыши предместий, и тени быстро ползли по улицам и сереющим полоскам рек… Почувствовав холод, он ушел в дом.

Потом они пообедали в «Красном дереве». Марсден ел лихорадочно, быстро, не отводя глаз от Паулы. Она же забавлялась едой, находя огрехи у роботов-официантов и требуя, по малейшему поводу, свежих порций. Он почувствовал облегчение, когда они вновь оказались в ее салоне. А ведь он уловил обрывки разговоров с соседнего столика: «…Серьезная ситуация. Везде ходят слухи. — Ты знаешь, откуда эти слухи. — Президент скоро будет действовать…» Но Дуглас думал только о возвращении на пурпурно-розовый диван.

Полуобнаженная, она лежала на спине, лукаво улыбаясь ему, спрятав в волосах скрещенные за головой руки. Он склонился над ней:

— Ты все еще вертишься в этих противных Спартанских кругах?

— Паула! Ты же знаешь, что я бросил их много лет назад.

— Я хочу, чтоб ты не бился в декатлоне. Глен говорил, что только двое могут там победить: Чэнгтон и Куллифорд.

— Ну, это его дело.

— Когда он ко мне ласков, то уж ласков, Дугги.

— Ласковей меня?

— Что спрашивать! — Она приподнялась, обняла его голову и поцеловала, медленно скользя языком по губам Дугласа, — это заставило его вздрогнуть от страсти.

— Нас в этом году одиннадцать участников. Потому только и потребовался Куллифорд. Декатлон — это как раз для меня! — Он с трудом разжал невольно сжавшиеся кулаки. — Я могу побить их всех! Я знаю, что могу.

— Конечно, можешь, дорогой. Разве я не знаю?

— Это значит — я не увижу тебя больше месяца.

— Тогда нужно заставить эту ночь послужить за целый месяц!

Вспомнив что-то, она добавила:

— А кстати, я думаю — Глен возьмет меня в Гартерсфорд. У его матери там какое-то глупое судебное дело. Как хорошо, что в наших условиях нельзя заводить всякие там усадьбы, имения… Знаешь, на Земле когда-то страшные были времена — выбирали, кому что иметь. И как они делили землю. Даже войны вели! — Она сделала гримаску. — Нет, ты только представь!

— Экзисенсы о войнах очень популярны.

— Только среди мужчин. Это потому, что все вы — звери!

И Дуг показал ей, что в какой-то степени она права. Потом он присел, тяжело дыша. Освеженным он себя не чувствовал…

— Если ты уезжаешь — то что ж плохого, если и я уеду тоже?

— Конечно. Я буду скучать по тебе, Дугги… страшно!

— И я буду скучать.

Артатеркс — прандрианский кот-гигант с длинной, шелковисто-мармеладной шерстью — прошел по комнате, выражая всем своим видом презрение. На нем был надет ошейник с рубинами. При виде животного Марсден почувствовал резкое отвращение. Даже подтянул ноги на диван. Паула изогнулась, и они очень комфортно соединились. Ночь продолжалась…

Под утро Паула проговорила лениво:

— Глен говорит — они, верно, скоро опять передвинут Черекровец. Я скажу тебе — ягода в эти дни какая-то вялая. Папа-Рад вроде бы совсем пропадает. Вот это самое неприятное.

— Президент держит это дело в своих руках, — сказал Марсден, думая о тех туманных слухах, что летают по всей Планете Парсло, как осенние листья. — Не ломай ты над этим голову.

— О нет. Это вам, мужчинам, решать. — Когда роботы начали тушить лампы и отдергивать шторы, впуская ранние солнечные лучи, Паула выскользнула из его объятий и села со странной и — для Марсдена — умилительной серьезностью перед компьютерным терминалом, чтоб вызвать свой ежедневный гороскоп. Загорелся экран — на нем заранее были выставлены жизненные циклы, рассчитанные от дня и часа рождения; здесь же — ее начальный гороскоп. Компьютер принялся изучать фактические позиции небесных тел — тех, которым астролористы Парсло разрешили влиять на судьбы человечества. Звездное небо над планетой весьма отличалось от того, что видели люди с Земли, а потому самые уважаемые астролористы заново провели расчеты местоположений зодиакальных созвездий. Это, как знал Марсден, могло запутать все астролорические выкладки, заваливая компьютеры всевозможными переменными. Имея богатый выбор из двадцати планет и двух лун (не говоря уж о солнце, оно не было Старым Солнцем Солтерры), — астролория располагала богатейшим ассортиментом знаков и предсказательных комбинаций, — о таком астрология древних могла лишь мечтать.

— Кого ты используешь сейчас, дорогая?

— Ах!.. С тех пор как умер Трэси Зимбабве, я все подбираю… Это ужасно! Я пробую Рамазона Пребэдли. Он по крайней мере верен двенадцати знакам Зодиака.

Дуглас рассмеялся. Он ощущал необычайную бодрость и прилив новых сил.

— Ну, дорогая моя, это ведь было там, на Солтерре. Я часто думаю, что с этими нашими подозрительными астрономическими вариациями куда выгодней был бы Зодиак из шестнадцати знаков.

— Правда, Дугги? В самом деле? — Она оживилась. Ее руки лежали на клавиатуре компьютера. — Интересно…

— Вот оно, — показал он на экран, усыпанный символами и знаками. Молча они стали изучать эту картину.

На экране появился и заговорил Рамазон Пребэдли, поясняя свои слова движениями «указки» — тонкого луча света. Марсден слушал не без интереса, но лишь потому, что видел, как благоговейно затаила дыхание Паула. Он никогда всерьез не увлекался астролорией. Признавал, что были сделаны кое-какие замечательные предсказания. Здесь, конечно, что-то есть, даже с точки зрения нынешних скептиков, — если, конечно, отвлечься от суеверия, которое он презирал.

Звучал записанный заранее голос Рамазона Пребэдли:

— Это значит, что вы должны проявить осторожность в выборе компаньонов. — И, после паузы: — А теперь я должен сообщить вам, что Верхняя Луна и Афродита, соединенные в Раке, в оппозиции к Жнецу в Козероге, — предъявляют высокие требования к вашей духовности и будут действовать против ваших сексуальных потребностей, хотя для особы со слабой сексуальностью эти аспекты могут и не быть столь неблагоприятны…

Паула страстно вздохнула. Она откинулась ближе к Марсдену — он положил руку ей на талию. Услышал биение ее сердца.

— Вот… — проговорила она еле слышно. Продолжать не могла.

Дуглас вырубил голос астролориста.

— Даже я понимаю, что это вовсе не плохо, — сказал он, придавая убедительность своему тону. — Это всегда связывалось с Сатурном… с оппозицией… Верхняя Луна и Афродита… ну, это не очень много обещает… — Он крепче обхватил ее, поднял и уложил на диван, ослабевшую, податливую, как воск… — Смотри, Менуэттер во Льве в секстилии с Корнукопией в…

— Рамазон бы сказал…

— Менуэттер — его обычно ассоциируют с Меркурием. Так что это — хороший знак, очень хороший. И, смотри сюда, вот Эдем в Девятом Доме — это очень хорошо… Ты ведь говорила, что вы отправитесь в дорогу, — это подтверждается. Духовная сторона — тоже сильная. Все это вовсе не так плохо, как толкует твой Рамазон, Паула.

— О Дугги, ты правда так думаешь?

Она взяла его руку своими дрожащими пальцами.

— Конечно! Может, ты задолжала Рамазону за прошлый месяц?

— О Дугги! Астролористы никогда так не делают!

Он усмехнулся ее наивности.

— Ну, разумеется. — Пошел к экрану выключать. — А смотри-ка. Солнце в твоем гороскопе. Можно ли просить чего-нибудь получше? Что тебе еще требуется?

— Ты правда думаешь?.. — Она лежала на спине, приложив пальцы к губам. — А ведь ты здорово разбираешься в астролории, Дугги, а я и не знала!

Он погасил экран.

— Так, кое-что. Ты же знаешь, какая у меня память. Мне трудно забывать. Нет, я не эйдетик, спасибо Папе, — то, что мне нужно забыть, я забываю моментально. А здесь — выбираешь знаки, решаешь, как они действуют на субъект, — вот и все дела.

— Я уверена — ты умеешь это делать, Дугги! — Она старалась вернуть себе уверенность. — Ты мог бы стать большим астролористом!

— Что ты, Паула, брось! Я же атлет.

— Да. И мне кажется… ты много потерял.

— Паула!

И они снова слились в объятиях друг друга, — пока солнце не поднялось над городом Черекровец, не посеребрило протоки дельты, не заблестело на многочисленных чашках антенн экзисенсной системы.