Принцесса Натема Кидонес из Знатного Дома Эстеркари явилась в тот день с утра пораньше на причал для подвоза камня, чтобы выбрать мрамор для стен летнего дворца, который возводили для нее. Ни в малейшей степени принцессу не волновало, что она забирает мрамор, предназначенный для строительства нового здания городского водоснабжения. Принцесса знала, что всегда может получить, что захочет.

Глядя в немой ярости, как эти идиоты-рабы уничтожили плоды моего планирования, я не знал тогда, что в группе ярко разодетой знати на причале стояла, нетерпеливо постукивая по камням украшенной самоцветами сандалией, принцесса Натема.

Я видел лишь атаку толпы рап, блеск оружия в солнечных лучах и грозно вращающиеся железные цепи.

Рапы, в конечном итоге, оказались не так уж глупы. Они успешно протащили на борт множество своих сотоварищей. В этом им, несомненно, помогла моя проделка с вусками. Теперь, одетые в лохмотья, размахивающие цепями, с ревом бросаясь на пристань, они представляли собой внушительное зрелище.

Для нас было еще не все потеряно.

— Локу, вперед! — заорал я. — Нат, теперь твое дело показать нам дорогу через город. Мы полагаемся на тебя. Если подведешь — ты догадываешься, какая судьба тебя ждет.

— О-ой! — вскрикнул он и схватился правой рукой за левую, будто ее сломали. — Клянусь Великим Дипру, я не подведу! Я не посмею! — И нырнул за борт. Тех кланнеров, кто не умел плавать, потому что не практиковался в этом искусстве на одиноких озерах среди вересковых пустошей, снабдили брусками крепежного леса. Теперь все они попрыгали в воду и плыли к противоположному берегу. Дальше все зависит от Ната.

Я подождал, как и положено вавадиру и зоркандеру. Такое звание не дают кому попало. Когда под началом одного вождя объединяются два, три или более кланов — только тогда он вправе назвать себя вавадиром и зоркандером. Этимология этих названий очевидна. Принятие оби становится ответственностью намного более значительной. Поэтому я ждал, когда все мои люди отплывут на безопасное расстояние. Я все еще сжимал цепь в кулаках, готовый к любой неожиданности.

Баржа прекратила дрейф, ткнувшись носом в левый борт баржи рап. Канал здесь обмелел, и баржа не могла полностью затонуть. Сейчас над водой выступало примерно четыре фута мраморных блоков. Я пригнулся, вжавшись в нишу между блоков, и прислушивался к происходящему.

По крикам, воплям, неистовому лязгу мечей и копий по железным цепям было ясно, что за кромешный ад творится на причале. Скорее всего, подбежали новые стражники и приступили к задаче, не самой отвратительной для солдатни — к избиению последних оставшихся в живых рабов. Я не мог вмешаться в происходящее. Долг связывал меня с моими людьми.

Шум сражения не утихал. Наверное, разделаться с рабами оказалось не так уж легко. Я рискнул выглянуть из-за блоков. Солнечный свет заливал с траверза причал, где охранники и рапы-невольники сошлись в жестокой и жуткой битве. Железные цепи, раскручиваемые с такой отчаянной и решительной смелостью, становятся страшным оружием.

Я увидел, как трое мужчин спустили женщину в небольшой ялик у стенки причала. Очевидно, они попали под первую бешеную атаку рабов и не сумели сбежать. Теперь их единственной надеждой стал канал. Ялик отчалил, развернулся и столкнулся с первой баржей. Удар цепи практически снес голову сидевшего на веслах, и тот повалился, истекая кровью, на борт. Женщина пронзительно закричала. Другой мужчина схватился за весла, но мертвое тело мешало ему. Ялик снова стукнулся о борт баржи. Группа рабов увидела в этом свой шанс и решила его не упускать.

С пронзительным криком, напоминающим крик стервятников, они запрыгнули на мраморные блоки, перебрались на корму и соскочили в ялик. Тот угрожающе погрузился в воду. Двоих мужчин и их мертвого товарища, не долго церемонясь, выкинули за борт. Двое рап схватились за весла. Еще двое неуклюже возвышались на корме, все еще вращая цепями в рефлексе насилия. Пятый прыгнул вперед, обхватил женщину за талию и прижал ее к себе. Он повернулся так, чтобы женщину ясно видели с причала. Его намерения не вызывали сомнений.

— Отпустите нас! — завизжал он. — А не то она умрет!

Гул боя начали перекрывать крики замешательства.

Вопли женщины прорвались сквозь гвалт и отозвались во мне. Я подумал о своих бойцах, поджидающих меня. И о Делии — уж не знаю почему.

Я знаю только одно: нельзя допустить, чтобы женщину убили таким образом, так бессмысленно. Вы спросите меня: что бы произошло, если бы бежали рабы-люди и использовали для своей защиты тело презренной аристократки? Не знаю, что ответить.

Без единого звука я перепрыгнул с полузатонувшей баржи на ялик. Я очень не хотел кого-либо убивать и сделал для этого все, что мог. Двоих гребцов я сразу опрокинул за борт. Двое на носу вскочили, со свистом раскручивая над головой грозные цепи.

— Умри, раб! Сдохни, человек! — закричали они.

Если бы не эти слова, я, наверное, не стал бы драться столь ожесточенно. Но я дрался именно так. Моя цепь стремительно просвистела в воздухе и срубила клюв ближайшему стервятнику. Он закулдыкал и опрокинулся за борт. Я увернулся от цепи второго, а затем обрушил на него свою цепь с такой быстротой, что чуть не потерял равновесие. Она обвилась вокруг его длинной и тонкой шеи, описав двойную петлю. Я рванул цепь на себя. Рапа пошатнулся и упал вперед, так что я смог нанести ему солидный удар. Он рухнул навзничь. Я услышал за спиной крик и снова увернулся от цепи, которая разнесла в щепы огромный кусок борта ялика. Я метнулся вперед, чтобы встретиться лицом к лицу с последним рапой.

Тот принял боевую стойку.

Его клювастое лицо злобно смотрело на меня. Должно быть, он понял, что для него все кончено, — и все же, если бы он мог отделаться от меня и выгрести к главному каналу, ему бы удалось скрыться с человеческой женщиной в качестве заложницы. Было ради чего бороться. Я сделал финт, цепь со свистом рассекла воздух. Он отпрянул и снова окинул меня злобным взглядом.

— Человеческая падаль! — это скрежещущее кулдыкание успокоило мое бешено колотившееся сердце. Я смерил рапу взглядом. Его цепь могла сломать мне руку, ногу, могла удушить меня — задолго до того, как я сумею до него добраться. Я размял ноги и уперся в доски дна. В отличие от меня, рапа, похоже, не имел опыта плавания на лодках. Я начал раскачивать ялик из стороны в сторону.

Рапа вскинул руки вверх и бешено завращал цепью. Женщина вцепилась обеими руками в транец. Я не мог видеть ее лица, скрытого густой вуалью из изумрудного-зеленого шелка. Я все сильнее раскачивал ялик. Рапа пошатнулся, наклонился, но восстановил равновесие и опрокинулся в другую сторону. При каждом качке планширы хрупкой посудины черпали воду.

Наконец с воплем яростного отчаяния ярости рапа выронил цепь и, склонившись, уцепился за планшир. Последним качком я выкинул его из лодки. Он пролетел над водой и окунулся мордой вниз, раскинув руки. Его приводнение сопровождал великолепный цветок брызг.

Выровняв на воде ялик, я схватил весла. Рапу унесло течением. Я обратился к женщине.

— Ну, моя девочка, — резко сказал я, — с тобой все в порядке. Тебе не причинили никакого вреда. — Я не хотел, чтобы она пугалась, а то еще, чего доброго, перевернет ялик.

Она рассматривала меня сквозь прорези в вуали. Сидела она совершенно неподвижно и очень прямо. Я стоял, возвышаясь над ней, моя грудь поднималась и опускалась от напряжения боя, по бедрам струились вода и кровь, сверкали, выступая, мускулы, твердые как железо.

Она носила длинное изумрудно-зеленое платье, лишенное украшений. Поверх зеленой вуали красовалось треугольная шляпка из черного шелка с завитым в спираль изумрудным пером. Руки скрывали белые перчатки, на трех пальцах поверх перчаток сверкали перстни — с рубином, изумрудом и сапфиром.

Я принялся грести к причалу.

В голове у меня начала складываться байка для отчета за разбитые рабские цепи.

Женщина ничего не говорила. Она сидела неподвижно и безмолвно, и я подумал, что она пребывает в шоке.

Когда мы достигли причала, она встала и высунула из-под платья ножку, обутую в усыпанную драгоценностями сандалию. Я вытянул руку, она ступила на мою могучую коричневую длань, и я поднял ее на причал, как лифт в гигантских стволах растений-домов далекой Афразои.

Забота, тяготившая душу, несколько уменьшилась, когда я увидел плывущее в воде тело охранника-рапы с обмотанной вокруг шеи рабской цепью. Морда с клювом была свернута вбок и разве что не отделена от тела. Это был дельгар — командир десятка, и он был в числе шестерки охранников на борту нашей баржи.

Я не спеша выбрался на причал.

Женщину окружила галдящая толпа стражников и знати в кичливых нарядах. От рабов не осталось следов, кроме пятен крови на камнях.

— Принцесса! — заголосил кто-то. — Мы уже подумали, что навек лишились вашего драгоценного света! Хвала могучему Зиму и втройне — могущественному Генодрасу, вы в безопасности!

Она повернулась лицом ко мне, высоко подняв голову. Платье висело на ней, как шатер, и ступни в сандалиях стали не видны. Она подняла руку в белой перчатке, и гомон стих.

— Дрей Прескот! — произнесла она, и это поразило меня так, что я не могу передать словами. — Ты можешь пасть передо мной ниц!

Я стоял, освещенный светом двух солнц, красноватая тень падала на север-северо-восток, зеленоватая — на север-северо-запад, с точностью до градуса. Я стоял и смотрел на принцессу, разинув рот.

Вперед протолкался субъект, которого звали, как я вспомнил, Гална. Лицо его выражало одновременно угрозу, жажду мести и тайное злорадство. Облегающая тело зеленая кожаная одежда блестела в лучах солнц.

— Теперь-то я проткну его, принцесса — с вашего позволения.

Он выхватил шпагу из выложенных бархатом ножен. Я едва успел заметить его движение, во все глаза глядя на женщину. Но пасть перед ней ниц? Конечно, мне не хотелось умирать. Я отвесил поклон — жестко, официально расшаркался, элегантно взмахнул рукой перед грудью, а затем, поднеся ее к голове, грациозно щелкнул пальцами. Одну ногу я выдвинул вперед, другую назад, а голову склонил в поклоне — в низком поклоне.

Если эту нелепую позу, столь почитаемую в надушенных гостиных Европы, сочтут за оскорбление…

Я услышал легкий смех.

— Не убивай пока этого раста, Гална. Из него выйдет лучшая забава попозже.

Я выпрямился.

— Меня освободил от цепей охранник-рапа, чтобы я лучше помогал с мрамором, — начал было я. Гална злобно ударил меня шпагой плашмя по лицу. Вернее, ударил бы, не отдерни я голову назад. Вперед выскочили стражники.

— На колени, раст, когда к тебе обращается принцесса Натема!

В спину мне уперлась чья-то рука, а нога стукнула по голеням, и я оказался распростертым ниц, хребет выгнут, корма поднята, а нос болезненно ткнулся в камни причала. Мраморная пыль раздражала глаза и ноздри. Меня держали четыре человека.

— На колени, раст!

Волей-неволей мне пришлось это сделать. Я усвоил кое-что из того, что должен знать домашний раб семейства Эстеркари, если хочет остаться в живых.

Даже тогда, уткнувшись носом в камни, я сопоставлял эту варварскую позу с изящными жестами дачи оби.

Я знал, что смерть очень близка.

Принцесса Натема дотронулась до меня усыпанной самоцветами сандалией. Ногти на ее пальцах покрывал блестящий зеленый лак в тон платью.

— Можешь согнуться, раб.

Полагая, что понял правильно, я сел в согнутом положении, словно ластящийся пес. Меня никто не ударил, и я понял, что усвоил еще урок. Со стороны группы аристократов донеслось несколько резких слов, бормотание и язвительные замечания. Затем я услышал звон цепей. Вперед с важным видом вышел невысокий плотный человек, одетый в бледно-серое, похожее на тунику платье с зеленой каймой и нашитыми на спине и груди символами в виде ключа. Под бешеными взглядами и нацеленными на меня шпагами Галны и прочих вельмож этот субъект повесил на меня цепи. Он защелкнул у меня на шее железное кольцо, вокруг талии — железную полосу, на запястьях и щиколотках браслеты кандалов. В петли всех этих весомых предметов он продел прочную железную цепь длиной, наверное, больше кабельтова.

— Позаботься, чтобы его перевели в мой опаловый дворец, Нижни, небрежно бросила принцесса, словно говорила о доставке новой пары перчаток. Но когда Нижни, надсмотрщик, погнал меня тычками стурмового жезла — своего знака отличия, я понял, что был не прав. Выбору новых перчаток она уделила бы больше заботы.

Я сбежал из одного рабства и попал в другое.

Будущее рисовалось мне столь же мрачным, как прежде. Во всем у меня была только одна надежда — мои ребята, мои верные кланнеры, братья по оби, которые освободились от рабства и цепей.