Событие первое. Иванов огорчается

Топограф Иванов ушел в тайгу летом, а вернулся только к зиме. Пока он отсутствовал, в Усть-Кут понаехало много народа. Даже койки ему не нашлось. Постелили на раскладушке и двух табуретках.

Отоспавшись, Иванов помылся как следует в бане, зашил дырки на одежде и пошел в штаб строительства. Ему надо было доложить, что задание он выполнил, и еще — получить валенки.

Пришел, а в штабе — не протолкнуться. Иванов сильно отвык от людей и потому стал в сторонке, вновь к ним привыкая. Однако был он такого высокого роста, что начальник штаба сразу его заметил, растолкал народ, подошел и обнял.

— Ну, как, Саша? — спросил он, заглядывая снизу в глаза.

Голос у Иванова от вольной жизни стал гулким, и он сказал на весь штаб:

— Трассу я всю прошел… Можешь посылать десант.

И хоть было тесно, комсомольцы отступили, оставив топографа Иванова на свободном месте, чтобы лучше на него посмотреть. А посмотреть было на что: громоздкий, худой, с пиратской бородой и сумрачным взглядом Иванов выглядел диковато.

Иванов знал это и стеснялся.

— Ребята! — ликующим шепотом сказал начальник штаба. — Мы начинаем БАМ! По зарубкам Саши Иванова сквозь тайгу пойдет первый комсомольский десант.

Тут все закричали: «Ура!»

— Ну, Саша! — сказал начальник штаба. — Огромное тебе спасибо! Здорово устал?

— Ничего, терпимо, — ответил топограф, а сам подумал: «Долететь до Черного моря сил еще хватит». Он, пока шел до штаба, даже свою изодранную в тайге шапку-ушанку выбросил: на юге она ни к чему.

— Ага, ага, ага! — закивал начальник штаба и сказал со значением: — Это очень и очень хорошо!

Затем он стал говорить о дороге, которую проделает в тайге десант, а топограф Иванов стал думать об отпуске. Он стал думать о том, как получит валенки, оставит их на хранении у начальника штаба, а сам сядет в самолет и полетит на южный берег Крыма. К морю, к соленой голубой волне…

Иванов так ярко представил себе замечательную южную жизнь, что улыбнулся. С этой «отпускной» улыбкой он посмотрел на начальника штаба, а тот сказал:

— Кто же поведет первый комсомольский десант? Конечно, самый опытный, самый смелый… Такой человек у нас есть. Это — Саша Иванов.

Иванов перестал улыбаться. Плечи его вспомнили лямки рюкзака, а ноги — тайгу.

— Рад, Саша? — сияя, спросил начальник штаба.

— Еще бы! — сказал Иванов.

— Постой! — встревожился начальник штаба. — Но ведь ты, действительно, ужасно устал. Все-таки два года без отпуска…

— Когда уходит десант? — спросил Иванов.

— Завтра.

— Ясно, — сказал Иванов. — Вездеход?

— Готов!

— Люди?

— Готовы!

— Ясно, — сказал Иванов.

Начальник штаба с тревогой посмотрел на его сумрачную фигуру и улыбнулся:

— Мы все будем следить за вами. Если надо — поможем. Так что проси что хочешь.

— Мне бы валенки, — сказал Иванов.

Начальник штаба даже засмеялся.

— Для тебя — хоть вагон!

— Вагон не надо. Одну пару, сорок восьмого размера.

— Саша! — виновато сказал начальник штаба. — Не делают валенок такого большого размера.

Иванов колыхнулся и пошел к дверям.

— Все, кто в десанте, за мной! — прогудел его медленный бас.

 

Событие второе. Знакомятся

Выйдя из штаба, Иванов облокотился на заборчик и посмотрел вниз. Внизу были крыши, крыши, крыши — до самой реки Лены. А над крышами — трубы. А над трубами — дымы, как кошачьи хвосты. Иванов потянул носом, поймал запах домашнего борща и даже зажмурился. Потом он поднял глаза, посмотрел на красные от осени горы, за которые надо вести десант, и вздохнул.

За его спиной поднялась и стихла возня. И, обернувшись, Иванов увидел, что десант выстроен.

А правофланговый — могучий юноша с румяным лицом — грянул:

— Смирно! Подобрать животы! — и посмотрел на Иванова, как будто сказал: «Да, нелегко, друг Саша, придется нам с этим народом. Ну да ничего: такие парни, как ты и я, справятся с чем угодно».

Строй подобрался. Только щуплый паренек в середине шеренги лениво сказал:

— Распустить животы! — и сдвинул на лоб старую шапку. На нем были резиновые сапоги и драный ватник. А в руках — дорогой транзисторный приемник. Там кто-то задушевно пел.

Строй развалился. А юноша-гигант лишь снисходительно улыбнулся: мол, ничего иного он и не ожидал от этого, который в ватнике. И опять со значением посмотрел топографу в глаза. Был он ростом почти с Иванова, только не такой плоский, а наоборот — обросший мускулами.

— Грузчик? — с уважением спросил Иванов.

Юноша с улыбкой развел крупные, как лопаты, ладони.

— К сожалению, нет. Я всего лишь чемпион по тяжелой атлетике среди юниоров. — Он поднял руки, словно выжимал штангу. — Игорь Любавин. Может, слышали?

— Нет, — сказал Иванов.

— Ну, а теперь… — Игорь улыбнулся. — Теперь я простой покоритель тайги. Как все мы. Как Вася! — И с добрым смешком Игорь Любавин указал на паренька в ватнике.

Скуластый Вася зло прищурился:

Печальное лицо Васиного соседа — сутулого молодого человека в черном демисезонном пальто — стало еще печальнее. Он мечтал, что в десанте соберутся замечательные ребята. А теперь ему показалось, что они не очень замечательные.

— Лева, — представился он, когда к нему подошел Иванов, и вежливо склонил голову.

— Лева, — сумрачно повторил Иванов. — Что ты умеешь, Лева?

— Я историк… В смысле — студент. В смысле — бывший…

Иванов мрачно оглядел фигуру бывшего студента, похожую на вопросительный знак.

— Так чего ж тебе не сиделось дома, Лева?

Лева поправил очки и вопросительно посмотрел на командира.

— То есть как?.. Мои ровесники в тайге, а я буду отсиживаться в теплой квартире? Нет, это невозможно!

— Теплая квартира — это, конечно, неприятно, — медленно сказал Иванов.

Вася с удовольствием загоготал. Лева опустил голову.

— Ничего, ничего! — зычно сказал Иванов. — Будешь полезен. И голову выше, Лева!

Лева с благодарностью посмотрел на пиратскую бороду начальника десанта.

Ладный и молчаливый Толя Голуб понравился Иванову.

— Чем занимался в колхозе? — спросил Иванов.

— Робыл, — серьезно ответил Голуб. — Шо треба, то и робыл.

Одет был Голуб прочно, по-хозяйски: новые сапоги, крепкие штаны на вате, брезентовая куртка с капюшоном.

Иванов похмыкал от удовольствия.

— Назначаю комендантом, — сказал он. — На складе получишь продовольствие, оружие, инструмент. Понял?

— А як же? — солидно ответил Голуб. — Усе понял. Прошу помоганца.

— Какого еще помоганца?

— Помощника.

— Зачем?

— А як же! Я буду считать, а помощник будет пересчитывать. Чтобы не обманули.

У Иванова шевельнулись усы.

— Тебя обманешь!.. Ну, ладно, — сказал он. — Лева, назначаю тебя помощником коменданта… Понял?

— А як же! — от волнения по-голубовски ответил Лева.

Пятым стоял маленький и крепкий, как гриб, паренек — Коля Малина по прозвищу Дед. Дедом его прозвали потому, что он был самый молодой в десанте, и еще — за недавно появившуюся бородку.

Иванов, заложив руки в карманы куртки, задумчиво оглядел строй.

— Кому приходилось бывать в тайге? — спросил он.

Ребята переглянулись.

— Ясно! — сказал Иванов. — Кто держал в руках бензопилу «Дружба»?

Десант виновато молчал.

— Ясно! — сказал Иванов. — И ты тоже — нет? — Он внимательно посмотрел на огрубелые руки Деда.

Дед пожал плечами:

— А что я, лучше других?

Ребята стояли понурив головы. Только Игорь Любавин задумчиво смотрел на красные горы.

Весь его вид говорил о том, что бензопилы, топоры — все это пустяки, по сравнению с тем, чем владеет он, Игорь.

Топограф Иванов прошелся вдоль строя. И бодро сказал:

— Очень хорошо! Поедем в тайгу.

 

Событие третье. Поехали, да вернулись

Погрузились еще до рассвета. Было темно, мерцали звезды. Иванов забрался в кузов вездехода и посветил фонарем. Кузов был забит ящиками, тюками, мешками, коробками. От бочек с горючим удушливо пахло бензином.

Ребята кое-как пристроились на лавках вдоль бортов.

Иванов посветил наружу. И в луче фонаря возник шофер — маленький, черноголовый Ахмет. Он только недавно демобилизовался из армии и был еще в солдатском бушлате и пилотке.

— Ну что? — спросил Иванов.

Ахмет бросил ладонь к пилотке:

— Прошу в кабину, командир! Я печку включил — Ташкент.

— Поеду в кузове, — сказал Иванов.

На ухабах тяжело шевелились ящики, что-то звякало под ногами — то ли топоры, то ли пилы. Черными пятнами мелькали спящие дома. Потом дома поредели, отбежали назад, железнодорожный переезд качнул вездеход, как лодку. Здесь рельсы железной дороги кончились, и дальше на тысячи километров, до самого Тихого океана была тайга. Сопки, хребты и тайга.

сонно пробормотал Вася.

Они с Дедом захватили самые уютные места у кабины и, накрывшись полушубками, сладко дремали под тихие вопли транзистора.

А Лева вдруг подумал, что ведь они идут на великое дело, как раньше знаменитые первопроходцы, открыватели новых земель. Он еще на первом курсе университета решил посвятить свою жизнь изучению истории Сибири и мечтал написать об этом книгу. Он так ясно мог представить утренний туман, мрачные леса по берегам реки, как будто сам три с половиной века назад вместе с казацким десятником Васькой Бугром отправился на большой лодке — струге — искать легендарную реку Елюенэ, которую для простоты казаки называли Леной.

Мог ли думать Лева, что великая доля первопроходца выпадет и ему? Нет, об этом он не смел и мечтать. Но когда началось строительство Байкало-Амурской магистрали, он взял в университете отпуск, и вот вездеход везет его в тайгу. Чудо, о котором он и думать не смел, свершилось! Он поправил в темноте очки и озабоченно спросил Иванова, достаточно ли они взяли оружия.

— Дорогу едем делать, дорогу, — сонно пробурчал Иванов. — Зачем нам много оружия?

«Скучный у нас командир. Не понимает, какое нам выпало счастье», — подумал Лева. И вспомнил маленького старичка, с которым познакомился в Усть-Куте. Старичок был сапожником, а потом стал сторожем. А потом уж и сторожем не мог быть — такой сделался старый. Он всю жизнь собирал документы по истории Сибири. Был у него заветный сундук. Сундук был наполнен книгами, старинными рукописями и древними картами Сибири.

Старик сразу полюбил Леву, когда узнал, что тот тоже интересуется Сибирью и даже идет с десантом по тем местам, где прошли казаки Васьки Бугра. Старичок очень сокрушался, что сам не может отправиться с десантом.

«Вот старичок сразу понял, на какое великое дело мы идем», — подумал Лева и, чтобы хоть немного расшевелить Иванова, рассказал ему о старом краеведе.

Иванов пропустил мимо ушей все касающееся сундука и почему-то заинтересовался тем обстоятельством, что старик был когда-то сапожником.

— Он что, умеет шить сапоги?

— Наверное, раз сапожник, — с досадой сказал Лева.

— Стучи в кабину! — приказал Иванов.

Лева замолотил кулаком. Машина остановилась. Ахмет подбежал к заднему борту.

— Назад, в Усть-Кут! — приказал Иванов.

 

Событие четвертое. Сапоги

Пока ехали назад, над хребтом набухла лимонная полоса рассвета. Заря ударила прямо с хребта, алым костром полыхнула в стеклах домика, где жил бывший сапожник. Иванов постучал в окно.

На крыльцо вышел старик — в валенках, в накинутом на плечи длинном пальто.

— Я Иванов, — сказал Иванов. — По делу.

В глазах старичка загорелось веселье.

— И дело такой важности, что не могло потерпеть до утра? — ехидно спросил он.

— Уже утро, — сказал Иванов.

Старичок посмотрел с крыльца. Заря била ему в лицо.

— Тогда прошу. — И распахнул дверь.

В доме было тесно, сумрачно, жарко натоплено. Иванов стал посредине — головой в потолочные балки.

Багровые отблески огня, пылавшего в печке, играли на старом сундуке с горбатой тяжелой крышкой. Сундук был окован медными полосами.

— А ведь я рад, — потирая сухие руки и поглядывая на сундук, весело сказал старик. — Не спится, откровенно говоря, не спится… Жили мы тихо, и вдруг водоворот людей, ревут машины. И все мимо, мимо… Никто не заглянет, кому я нужен?! Только стекла звенят днем и ночью… Но оказалось — все-таки нужен! — воскликнул старик и, задрав голову, лукаво посмотрел в глаза Иванову. — Все-таки дождался — пришли! Вчера был уже один… Вы знаете, весьма обещающий мальчик…

— Это Лева.

— Ах, вот как! Значит, вы тоже историк! — торжествующе воскликнул бывший сапожник. — А Лева ваш ученик?.. Поздравляю! И уверен — из Левы выйдет большой ученый.

— Возможно, — сказал Иванов. — Но я по другому делу.

— Тс-с-с! Ни слова! — старик прижал к губам белый палец. — Я знаю, зачем вы ко мне пришли. Сорок лет собирал. Чувствовал: грянет время, — и оглянется на Сибирь мир. И мои знания о ее прошлом станут нужны и дороги людям… — Старик помолчал. — Сегодня всю ночь не спал. Должно быть, вас ждал, молодой человек. Да-с!

Он внезапно пал на колени, из кармана выхватил ключ и вставил его в медную скважину. В сундуке тонко пропело, щелкнуло, и крышка слегка подскочила. Старик откинул ее совсем и стал в сторонке, чтобы гость без помех восхитился его богатством.

Сундук, как и рассказывал Лева, был полон старых книг, рукописей, географических карт.

— Просьба такая, дед, — сказал Иванов. — Сочини-ка мне сапоги.

Старик опешил. Он сел на край сундука и задрал голову, пытаясь разглядеть лицо Иванова.

— Я должен это понять как шутку?

— Мне сорок восьмой размер. Нигде не могу купить, — пояснил Иванов. — Ни валенок, ни сапог.

Старичок обиженно помолчал, потом засмеялся: он уж лет двадцать не шил сапоги — все покупали сапоги в магазине.

— Не можешь, тогда скажи, — пробасил Иванов. — Мне некогда, я пойду.

— Молодой человек! К вашему сведению, я шил сапоги для графа Татищева. Еще во времена самодержавия и абсолютизма. И граф остался доволен. Табакерку мне подарил. — Старик вынул из ящика и показал замызганный кожаный портсигар. — Правда, заплатить вот граф не успел. Революция произошла. Дал деру в моих сапогах. — Старик развеселился: — Могу из шевра, со скрипом…

— Ладно, — сказал Иванов. — Сшей, как графу Татищеву. Только покрепче. И отдай командиру вертолета Юре Зацепе. Он их сбросит мне прямо на голову.

— Уж не тот ли вы Иванов, — спохватился старик, — о котором по радио говорили, что поведет первый десант?

— Тот, — сказал Иванов.

— Милостивый государь! — торжественно воскликнул старик. — Я собираю историю, а вы идете в нее сами!

— Вот видите, — сказал Иванов. — Не могу же я идти босиком.

 

Событие пятое. Их ждали

Паром ожидал их. Он был мокрый, словно вымытый. Рядом, уткнувшись носом в песок, сонно пыхтел буксир.

Река тяжело блестела. Над ее поверхностью золотой пылью неслись остатки тумана.

Вездеход осторожно сполз с крутого берега и въехал на паром.

Буксир проснулся и потащил паром через Лену.

Иванов заглянул в кузов. Десант спал, скрючившись на ящиках и мешках.

Когда вездеход съехал на левый берег, паромщик пожал Иванову руку, буксир прощально свистнул и потянул паром в Усть-Кут, на зимовку.

Иванов одиноко стоял на мокром песке, провожая паром взглядом.

Затем он сел в кабину, вездеход поднялся на берег и, подминая кусты, двинулся на восток. Лицо Ахмета стало строгим. Он был готов ко всяким неожиданностям: впереди уже не было ни дорог, ни людей.

Но не прошло и десяти минут, как Ахмет воскликнул:

— Дым!

Меж деревьев завивался дымок.

Иванов высунулся из кабины.

— Давай вперед!

Продравшись сквозь кусты, вездеход выехал на поляну, посреди которой горел костер и висел на рогульке чайник. Возле костра сидели две девушки. Одна — черненькая, плотная, с дерзким взглядом. Вторая — сухая, подвижная.

— Однако! — пробормотал Иванов. И спрыгнул на землю.

— Чай готов, — сказала та, что была в очках. — Прошу к столу!

Иванов хмыкнул, сел рядом с девушками на поваленное дерево, выкатил уголек из костра и раскурил трубочку.

— Вы Иванов, начальник десанта? — спросила черненькая.

— Ну, мы Иванов. А вы кто такие?

— Меня зовут Аллой, — сказала черненькая. — Я из Москвы. Закончила десятилетку, работала на заводе. Имею спортивные разряды по лыжам и художественной гимнастике… Прошу принять меня в десант.

Иванов хмыкнул.

— Зачем?

Алла строго посмотрела на него.

— Мы с Женей, — сказала она и кивнула в сторону подруги, — имеем на БАМ такое же право, как и вы. Мы приехали сюда по зову сердца.

— Какими документами оформлен зов? — спросил Иванов.

Алла даже руками развела, услышав такой вопрос.

— Значит, направления в десант у вас нет, — задумчиво произнес Иванов.

Вторая девушка с веселым любопытством наблюдала за начальником десанта. Затем встала и протянула руку.

— Будем знакомиться, Иванов! — хрипловатым голосом сказала она. — Женя Карпова из Новороссийска. Работала в горкоме комсомола. Выписывала ребятам путевки на БАМ. А потом разозлилась и выписала себе. — Она покачала головой и усмехнулась. — Ну, хватит воспоминаний! Главное — мы нагнали десант и теперь вместе пойдем на восток.

Иванов и рта не успел раскрыть, как Женя вручила ему кружку горячего чая, щедро насыпала сахара.

— Отдыхай! — сказала она. — А я хозяйством займусь. — И, заглянув в кузов вездехода, крикнула голосом армейского старшины: — Подъем, орлы! Весь БАМ проспите!

Из кузова показались помятые и удивленные лица ребят.

Игорь Любавин спрыгнул на землю.

— Что бы это могло быть? — спросил он самого себя, задумчиво глядя на Женю. — Голосистое и пытается мною командовать?

Женя похлопала его по спине.

— Иди сполоснись! И пару ведер воды принеси. Чтобы не зря ходить.

Вася захохотал.

— А если я хлопну? — пробормотал Игорь. — Ведь мокрое место останется. — И, чтобы освободить руки, он сунул ведра безропотному Леве.

Но Женя уже забыла о нем. Она готовила завтрак на весь десант.

Ребята гуськом потянулись к реке. Шествие замыкал Лева. Он то и дело спотыкался, и ведра гремели друг о друга.

Позавтракав гречневой кашей с мясными консервами и попив чаю, ребята разлеглись на хрустящей траве.

Иванов задумчиво посмотрел на белые кеды девушек, на их джинсы, на легкие нейлоновые курточки.

— Одежды у меня для вас нет.

— Не беда! — собирая миски, весело воскликнула Женя.

Иванов вздохнул:

— Как не беда! Беда… Продуктов — тоже. А работа предстоит тяжелая, сил потребует много. Нужно хорошо кормить ребят. Нельзя у них отнимать кусок.

— Эх вы, мужчина! — мрачно усмехнулась Алла. — О чем вы говорите? Противно слушать!

Иванов снова вздохнул:

— Я прежде всего начальник десанта. И должен выполнить задание штаба, пробить дорогу до реки Ния.

— Все равно идти нам некуда, — непримиримо сказала Алла. — Паром уже увели.

— Это меня не касается, — хмуро произнес Иванов.

— Начальник комсомольского десанта оставляет двух комсомолок на гибель в тайге?

— Может, еще и не погибнете, — пожал плечами Иванов.

Алла, гневно сверкнув глазами, схватила за рукав подругу и потащила ее в тайгу.

— Эй, чайник забыли! — крикнул им вслед Иванов.

Девушки не обернулись.

 

Событие шестое. Под тентом

Десант шел на восток. Ветки хлестали по стеклам кабины, драли борта вездехода. Трухлявые стволы взрывались под колесами серыми облаками. Иногда вездеход, мягко присев, увязал в трясине, но мощная машина сама вытаскивала себя из болота.

Под брезентовым тентом было сумрачно, как в пещере. Сумрак пронзали длинные золотые иглы. Это солнце пробивалось сквозь дырки в брезенте.

Убаюканные качкой, ребята лежали на ящиках и мешках.

Один Игорь Любавин сидел на лавке и мрачно смотрел, как с задетых вездеходом берез осыпаются желтые листья. Он думал о том, что для него поход в десанте с самого начала испорчен. Игорь любил быть не просто сильным, а самым сильным. Не просто смелым, а самым смелым. Не просто честным, а самым честным. А уж какая тут смелость и честность — бросить в тайге беспомощных девушек. И во всем виноват Иванов. «Не повезло нам с командиром», — подумал Игорь.

«Иванов их бросил, а я найду и приведу в десант», — решил он. Рванувшись, он попытался выпрыгнуть через задний борт вездехода, но Вася поймал его за куртку и бросил на мешки.

— Только начали ехать, а ты уж выпрыгиваешь, — сказал удивленный Дед.

— Девчонок бросили! — закричал Игорь. — А вы помалкиваете, как будто так и надо!

— А если на них дерево упадет? Или в болоте потонут? — рассудительно сказал Голуб. — Командиру за них отвечать? Нет, правильно Иванов не взял их в десант.

— Ты думаешь, правильно? — засомневался Любавин.

— Чего тут думать? Так оно и есть!

Игорь посмотрел в спокойные глаза коменданта и больше уже не пытался выпрыгивать из вездехода.

 

Событие седьмое. В топоры!

Тайга пошла гуще, и вездеход остановился.

— В топоры! — приказал Иванов.

Ребята взялись за работу. Игорь Любавин обрушивал топор с полного маху и на весь лес выдыхал: «Хак!» Голубая чемпионская рубаха почернела от пота. Румянец стал еще гуще, залил даже могучую шею.

Толя Голуб осматривал дерево по-хозяйски — от верхушки до корня, словно прикидывал, на что оно может сгодиться. А потом уже деловито срубал.

Лева уткнулся носом в самую землю, будто вынюхивал что-то под деревом. И придерживал при этом очки. Топором он взмахивал как-то отчаянно. Иванов с беспокойством за ним наблюдал. Вася неторопливо стаскивал поваленные деревья в болотце и устилал ими дорогу. Через каждые пять шагов останавливаясь, он то бросал в рот ягодку, то расковыривал шишку. «Главное не переутомиться», — бормотал он при этом.

Один Коля Малина по прозвищу Дед вольно сидел на пенечке и посвистывал. И задумчиво точил топор. «Вж-ж-жи вжик, вж-жи вжик», лизал железо брусок. Немного поточив, Дед внимательно склонял голову, словно ожидая, что топор заговорит, и трогал лезвие пальцем. Удивленно присвистнув, он вновь принимался вжикать.

— Дед! — крикнул, вылезая из чащи, мокрый и взъерошенный Игорь. — Ты что, приехал в игрушки играть? Смотри, кормить не будем. — И снова полез в кусты.

Отточив топор, Дед выпустил из-под ремня рубаху и пошел тюкать, словно грибы собирать. Тюк! — и вершина пошла к земле. Тюк-тюк! — и вниз посмотрела другая.

За полчаса он натюкал больше, чем весь остальной десант.

— Ну, Дед! — растроганно сказал Иванов. — Вот это Дед!

Вскоре путь преградил кедровник. Кедры были неприступно могучи, с пепельной чешуей. Иванов закинул голову, и ему показалось, что он засмотрелся в колодец. Серебристые зонты вершин будто ходили по кругу в стеклянном осеннем небе.

Иванов завел бензопилу. Ребята с опаской смотрели, как она лежит на земле и дергается.

Игорь Любавин с решимостью раздвинул друзей и крепко ухватил пилу. Он подошел к кедру и вонзил бегущую цепь в его серебряную чешую. Полетела серая пыль. Игорь налег. Пила взвыла. Толстая шея Игоря от напряжения вздулась.

— Ты зачем издеваешься над инструментом? — плачущим голосом воскликнул Дед.

Он ловко перехватил пилу и повел ею вокруг толстого ствола. Опилки желтой струей потекли по кругу. Пройдя вокруг кедра, Дед оставил пилу, задрав голову, определил, куда дерево захочет упасть, и ловкими ударами топора сделал надсечку. Затем он снова повел пилой — легко и красиво.

— Па-а-аберегись! — вдруг крикнул Дед. И выдернул пилу из надреза.

Ребята сгрудились за его спиной.

Кедр еще походил вершиной, потом замер, словно в задумчивости. И вдруг пошел, ломая ветки, и рухнул с треском и гулом.

— Дед! — сказал Иванов. — Коля! Почему ж ты не сказал, что владеешь пилой?

— Все говорят, что ничего не умеют. А я что?

— Молодец, Дедуля! — тихо радовался Иванов. — Где ты так навострился?

Дед изумился:

— Так я ж лесоруб. Из детдома — в лес. Из леса — в тайгу. Не человек, а леший.

 

Событие восьмое. Студеный брод

За кедрачом погромыхивала камнями река. Вода в ней была настолько прозрачная, что казалось — ее просто нет. А есть сверкающие мокрые камни серебристые струи, что, свиваясь, колышутся над камнями.

Иванов сунул жердь в эту пустоту, и пустота запела.

Десант, сидя на камнях, отдыхал.

— На тот берег нужно трос перетащить, — глядя на реку, сказал Иванов.

Никто не шевельнулся. Только Вася стянул левый сапог и попробовал воду голой ногой. «Ай!» — сказал он и снова надел сапог.

Лева стал срывать с себя черное демисезонное пальто.

Игорь усмехнулся и остановил Леву, возложив руку на его плечо. И стал раздеваться сам.

В малиновых плавках, сильный и бронзовый, он скрестил на груди руки и постоял, остывая.

Ахмет подал веревку.

Игорь обвязался вокруг пояса и, держа жердь, как копье, вошел в воду. Ледяная вода белым буруном вскипела у бедра. Игорь покачнулся и вонзил в камни свое копье.

Десант молча за ним наблюдал.

сочинил Вася.

— Эх, Вася, Вася! — печально сказал Дед. — Уж нам с тобой лучше бы помолчать.

Вася ухмыльнулся. Выбравшись на противоположный берег, Игорь перетащил за веревку трос, захлестнул его за толстое дерево и поднял руки, как поднимают штангисты после взятия победного веса.

Ребята погрузились в машину, Ахмет включил лебедку, и вездеход потащил себя через реку.

 

Событие девятое. Привал

Вышли к хребту измученные, с серыми лицами, в замазанных смолою куртках. Лева споткнулся на ровном месте, и Вася его подхватил.

— Спасибо!

— Если друг свалился вдруг… — начал Вася. И не закончил: сил не хватило.

— Часок отдохнем и — дальше! — сказал Иванов.

И десант повалился на жухлую траву.

— Всем поесть, — сказал Иванов. — И отдыхать.

Он сделал себе бутерброд, поел, напился из ручья, закурил трубочку и, подостлав спальный мешок, удобно лег, задрав ноги в огромных ботинках на корень. Но вдруг он приподнялся на локте, с беспокойством посмотрел на распластавшийся в траве десант и гаркнул:

— Комендант! Брезент и продукты! — И добавил: — Надо пересилить себя и поесть.

Голуб слазил в вездеход, достал брезент, хлеб, консервы. И ребята, поднявшись, нехотя стали есть. А потом увлеклись и стали есть с аппетитом.

— А ведь дело к вечеру, — сказал Игорь. — Может, здесь и заночуем? Палатку поставим и… ля-я-жем… — протянул он и даже зажмурился от удовольствия. — Ставим палатку? — спросил он громко и покосился на Иванова.

Иванов лежал и смотрел в пустынное небо.

— Значит, ставим, — сказал Любавин и стал распоряжаться. Он заставил Леву и Голуба перетягивать палатку до тех пор, пока полотно не зазвенело. Голуб добросовестно пыхтел, вытесывая колья. А Лева вбивал их в землю, то и дело промахиваясь и бороздя топором траву. Кончив работу, он отбросил топор, упал на землю и с наслаждением простонал:

— А-а-а!

Иванов взглянул на часы и поднялся.

— Палатку снять. Выступаем! — коротко сказал он.

Любавин, бессмысленно потоптавшись на месте, пошел и сел у ручья. Плечи его старчески обвисли.

 

Событие десятое. Студент обвиняет

Лева тоже пришел к ручью и сел рядом с Игорем. Потом он подозвал Толю Голуба. Потом Васю и Деда. Пока он им что-то шептал, Иванов скатал свой спальный мешок и сел в кабину.

Лева подошел и постучал по стеклу.

— Командир, выходите! Мы вас будем судить.

У палатки кружком сидели ребята и напряженно молчали. За их спинами нервно ходил Ахмет.

— У, шайтан! — гудел он. — У-у-у, шайтан!

Иванов сел на валун и сунул в зубы пустую трубочку.

Левины губы прыгали. Справившись с волнением, он твердо посмотрел в глаза Иванову.

— Нам доверено необыкновенное дело, — сказал он звенящим голосом. — Но мы и сами должны быть необыкновенными. Почему мы бросили дом, учебу, родных? Потому что мечтали найти здесь прекрасных друзей и научиться жить, как настоящие люди… Но вы все портите, командир. Вы жестокий и грубый. Нам не нравится ваше поведение. И мы решили…

— Кому это вам? — прервал Иванов. — Ахмет! — окликнул он гулко, и шофер остановился. — Тебе не нравится мое поведение?

— У-у-у, шайтан, — прогудел Ахмет. — В армии как было? Лужа, а сержант говорит: «Ложись!» Я молодой был, глупый. «Зачем, — говорю, — в луже лежать?! Рядом сухое место есть».

— При чем тут лужа?! — возмутился Лева.

— Мы как овцы, а командир как пастух, — наставительно сказал Ахмет. — Овца недовольна пастухом. Зачем так? Скажи!

— Ясно! — сказал Иванов. И направил трубочку Голубу в грудь: — Тебе, комендант, не нравится мое поведение?

Голуб покряхтел.

— А шо балакать? Нас послали дорогу делать… Начальник десанта свое дело знает. Значит, поработаем от души. Дорогу сделаем, куплю машину, приеду домой — все удивятся…

— Ясно! — сказал Иванов. — Тебе, Вася, как мое поведение?

Вася ухмыльнулся:

— Нам куда бы ни идти, лишь бы было по пути.

— Ребята, — возмутился Лева. — Как вам не стыдно! Вы что боитесь? Игорь!

Игорь, развалясь, жевал травинку, словно все это его не касалось. Дед осматривал царапины на кожаной курточке.

— Вы трусы! — закричал Лева.

— Что ты волнуешься? — удивился Дед. — Хотел обсуждения? Пожалуйста! Сидим, обсуждаем. Хочешь, обсудим тебя: работать не умеешь, болтать умеешь. Правильно я обсудил?

Лева побледнел, поправил очки.

— Н-н-нет! — произнес он, заикаясь. — Все-таки я скажу!

— Прошу! — сказал Иванов.

— Неужели вы не видели, Саша, что мы валимся от усталости?

— От усталости? — удивился Иванов. — Ну и что? Нормально. Мужчина должен уставать. Если он не устает, — значит, он плохо работает.

— Разве я об этом! — закричал возмущенно Лева. — Мы еле живые, хотим поставить палатку, а вы? А вы? Вы ждали, когда мы поставим палатку, чтобы сказать: «Снимайте, поехали!» Зачем вы так?

— Я вам не приказывал ставить палатку.

— Но вы же видели, что мы ставим палатку! Почему же молчали?

— Почему молчал? — задумчиво повторил Иванов. — Чтобы вы поняли, что в десанте приказ — закон. Сказал, через час поедем, — значит, поедем.

— Но ведь это жестоко! Теперь вы понимаете, почему все молчат? Все боятся. Вы безжалостны. Не понравился — пошел вон в тайгу… Объясните: как вы могли бросить в лесу беспомощных девушек? Это же преступление! Они же погибнут!

Иванов набил трубку и раскурил.

— Что предлагаешь? — спросил он деловито.

— Возвращаться. Искать! — отрезал Лева.

Игорь неодобрительно покачал головой. А Вася даже присвистнул.

Иванов поднялся и не спеша направился к пышному багряному кусту. Куст был похож на выкатившийся из леса шар. Он наклонил куст. За кустом стояли девушки — Алла и Женя.

— Выходите, — сказал Иванов.

Бедный Лева! Он неотрывно смотрел на девушек и не верил своим глазам.

А Игорь Любавин, забыв, что должен сердиться на Иванова, завопил радостным басом:

— Саша, вот это фокус! Прими мои поздравления!

 

Событие одиннадцатое. С миру по нитке

Когда ребята перестали удивляться появлению девушек, Иванов покопался в своем рюкзаке и вынул малиновый свитер. Свитер был прожжен у костров. Он много повидал на своем веку. Иванов посмотрел на Женю, потом на Аллу и протянул свитер Алле.

— У кого чего, у кого ничего? — спросил он гулко.

Десант зарылся в мешки.

Перед девушками росла гора подарков. Кидали: лыжные ботинки, резиновые охотничьи сапоги, байковые портянки, замызганный до блеска шоферский полушубок, жесткие, будто фанерные, брезентовые штаны, солдатскую шапку-ушанку со звездочкой, танкистский шлем, подшитые валенки, новенький спортивный костюм, в который могли поместиться обе девушки сразу.

А Вася даже бросил тесак.

— Нож-то зачем? — проворчал Иванов.

— Ну его. Острый. Еще нечаянно зарежешься! — сказал Вася, хмурясь от смеха.

— Спасибо, ребята! — хрипловатым голосом сказала Женя.

Настроение в десанте стало праздничным. Все как-то забыли, что за день наломались в тайге, разомлели от собственной щедрости и почувствовали, что любят друг друга. Только Леве совсем не весело. Он склонился к Игорю и прошептал ему в ухо:

— Игорь, ты понял, как я опозорился с этим глупым судом над командиром? Что же делать теперь? Может, мне уйти из десанта?

Игорь с недоумением на него посмотрел, поморщился и спросил у Иванова:

— Саша, как же ты все-таки их обнаружил?

— Птицы, — объяснил Иванов. — Вслед за нами все время взлетали птицы. Значит — ага! — идут.

— Но сначала вы их бросили! — сказал Лева.

— Конечно же нет. Разве можно бросить человека в тайге? Я им устроил маленькое испытание и все время следил, как они себя ведут — сидят и плачут или упорно идут за десантом? Они шли.

— А если бы не пошли? — с интересом спросила Алла.

— Пришлось бы мне вернуться, связать плот и переправить вас через Лену. А там бы вы и сами добежали до Усть-Кута.

— Вы мне нравитесь, командир! — торжественно объявила Алла.

— Надеюсь, что и вы мне понравитесь тоже, — сказал Иванов, принимая горячую кружку из рук Жени, которая уже успела развести костер и вскипятить чай.

Алла внимательно на него посмотрела.

— А какие вам больше по душе?

— Которые первыми догадываются разжечь костер, — усмехнувшись, сказал Иванов и кивком поблагодарил Женю.

Алла молча поднялась и стала таскать к костру валежник.

Неторопливо прихлебывая чай, Иванов рассказал о своей жизни. Жизнь у него была такая: после окончания института Иванов ушел в тайгу, выйдя из тайги, сутки отдохнул и вот теперь снова ушел в тайгу.

Рассказав о себе, Иванов помолчал, а потом сделал вывод:

— Одичал я, должно быть, в лесу. Нам нужен комиссар. Объявляю комсомольское собрание открытым.

И все насторожились, по-новому приглядываясь друг к другу. А Игорь Любавин уставился в землю, потому что сразу понял: кого еще, как не его — самого сильного и решительного, выберут в комиссары?!

Женя собрала кружки и пошла к ручью мыть. И тогда Алла, зорко оглядев ребят, сказала:

— Мы еще мало знаем друг друга! Поэтому давайте честно расскажем о себе сами. Кто я? — спросила сама себя Алла. И горько усмехнулась. — Когда я была председателем совета отряда в Артеке, попался мне один рохля… — Она взглянула на Леву. — Плавать не умеет, бегать не умеет… Зло меня взяло. Стала я его дрессировать.

— Кого же нам в комиссары? — прервал ее Иванов. — За три месяца мы должны пробиться через тайгу и выйти к реке Ние. Дело серьезное. Через три месяца сотни машин пойдут по нашей дороге к Ние. Там будут строить железнодорожную станцию. Так что дорогу мы обязаны сделать. Если со мной что случится, десант поведет комиссар.

Игорь посмотрел на Аллу, сощурившись.

— Не выбрать ли нам Аллу комиссаром? — лениво сказал он. — Опыт у нее есть.

Вася засмеялся.

— Может быть, Женю? — спросил Иванов. — Мне она нравится. А вам?

И все согласились. Даже Игорь. Оказывается, Женя понравилась всем.

— А меня вы кем назначите? — растерянно спросила Алла.

— Посудомойкой, — сказал Иванов.

— Ну что ж!.. — сказала Алла, поднявшись. И огляделась в поисках грязной посуды.

Но грязной посуды не было. Ее уже всю в ручье перемыла Женя.

— Выступаем! — объявил Иванов.

 

Событие двенадцатое. Спортивная злость

Угрюмая буреломная тайга окружала выжженную лесным пожаром большую поляну, на которой после семи дней пути десант разбил лагерь. Над черными вершинами елей синел хребет. Утром солнце ударило в стену хребта, и он будто накрылся рыжей овчиной. «Донь-дон, динь-дон», — прозвенели пустые ведра. Это Женя, поднявшись первой, шла к реке за водой.

Она развела костер, поставила варить какао и кашу.

Потом из палатки выбралась Алла, заглянула в ведра, похвалила Женю: «Молодец, Женечка! Старайся!» — кинула взгляд на горы, сложила ладони рупором и крикнула:

— Хорошо-о!

И хребет откликнулся эхом:

— Охо-о!

Эхо упало в тайгу и заглохло.

Из палатки выглянул Иванов.

— Какое прекрасное утро, командир! А вы все спите и спите!

Ничего не ответив, Иванов скрылся в палатке.

После завтрака принялись за работу. Десант готовился к зиме.

Впереди были большие болота. Пройти их можно было, только когда они замерзнут. Иваном ждал крепких морозов, чтобы двинуться на восток. А до морозов надо было построить дом. Крепкий дом на санях.

К строительству дома и приступили ребята.

Вася и Дед валили в тайге деревья. А Толя Голуб и Ахмет, прицепив стволы к вездеходу, вытаскивали их на чистое место.

Иванов облюбовал два ровных сосновых бревна, выбрал топор по руке и, ошкурив бревна, стал их затесывать наподобие лыж. А Игорю Любавину и Леве велел смотреть и учиться. Минут пятнадцать понаблюдав, как ловко действует командир, Игорь сказал:

— Можешь отдыхать! — И, поплевав на ладони, взялся за топор.

— Так быстро все понял? — недоверчиво спросил Иванов.

— Еще не было такого дела, с которым бы не справился Игорь Любавин, — ответил Игорь и с такой силой врубился в бревно, что щепки ударили в Леву.

Через два часа сани, на которых должен был поехать дом, были готовы. И, полюбовавшись ими, Игорь сказал:

— Ай да мы! Правда, Лева?

Лева кивнул.

А Иванов, сидя в сторонке, щурился на солнышке да постукивал молоточком по проволочке.

— Тоже работает… — тихонечко посмеялся Игорь и, подмигнув Леве, пробасил:

— Командир, можете полюбоваться!

Иванов подошел, полюбовался.

— Быстро вы, молодцы! — сказал он. И, подняв сани стоймя, вдруг отпустил их.

Сани рухнули и развалились.

— Покрепче бы надо, — сказал Иванов. И пошел заниматься своими проволочками.

Игорь самолюбиво прищурился.

— Ладно! Будет тебе покрепче.

Он сбросил куртку, вытащил из кучи два толстых ствола и начал делать новые сани.

Пока он делал, Иванов насгибал из проволоки крючков, прокалил на сковороде и, остудив в подсолнечном масле, попробовал, что получилось. Крючки пружинили и впивались в пальцы. Иванов удовлетворенно погладил бороду.

— Рыбалочкой решили развлечься? — спросила Алла.

Помыв миски, она прогуливалась перед палаткой — в малиновом свитере Иванова, болотных сапогах, в танкистском шлеме и с ножом на поясе.

— Ага, — сказал Иванов.

— Молодец! — засмеялась Алла и подмигнула. — Я тоже люблю жить весело, интересно… Ах, хорошо! — Она подняла к небу лицо и раскинула руки, как бы обнимая новую веселую жизнь. — Свобода, костры!

Иванов задумчиво на нее посмотрел и подергал себя за бороду.

— До чего же вы смешной! — залилась Алла. — Ладно, Иванов. — Она протянула ему ладошку. — Давайте будем друзьями.

Иванов взял ее руку, поднес к глазам и осмотрел.

— Вымойте горячей водой с мылом. А потом — вазелином.

Алла отдернула руку.

— Какой вы все-таки скучный.

Иванов вздохнул.

— Посчитайте, пожалуйста, сколько у нас продуктов.

— Это можно, — сказала она, нырнула в палатку и крикнула оттуда: — Ого-го! Продуктов навалом! И мясо, и сгущенка, и крупы, и еще что-то такое, не пойму…

— Спасибо, — сказал Иванов и позвал Женю: — Будь добра, посчитай.

Женя перебрала все пакеты и банки и, боясь ошибиться, долго делила на бумажке.

— Продуктов на четырнадцать дней, — доложила она.

— А вертолет придет через двадцать, — задумчиво сказал Иванов. — И то если будет погода.

— Ты что же, не мог взять еды с запасом? — строго спросила Женя Иванова — и вдруг поняла: — Ой, это же из-за нас с Аллой! На нас же продуктов не дали! — Она поморщилась, закусила губу, потом сказала решительно: — Неделю я выдержу без еды…

— Ну-ну! Без паники! И пока никому ни слова!

— Так надо же что-то делать.

— Придумаем, — сказал Иванов. — Я-то с вами на что?!

Он спрятал рыболовные крючки в карман, подобрал пустую консервную банку и зашагал в тайгу.

Там и нашел его Игорь Любавин.

Посвистывая, Иванов ножом расковыривал кору упавших деревьев и складывал в банку жуков-короедов.

— Не помешаю? — спросил Игорь. Он привалился спиной к осине и устало закрыл глаза. Натруженные руки висели как чугунные. — Сани готовы.

— Молодец! — Иванов посадил в банку еще одного жука. — Пойдем посмотрим.

Сани были устрашающе громадны.

Иванов напрягся, пытаясь их приподнять, и не смог. Тогда он приказал Ахмету прицепить сани к вездеходу.

Игорь угрюмо наблюдал за действиями командира.

— Рвани! — приказал Иванов.

И вездеход, взревев, рванул сани. Они заскрипели, затрещали, из пазов полетела щепа. Хрустнув, сани сложились гармошкой.

Любавин ужаснулся.

— Издеваешься, да? — закричал он, повернулся и побежал к реке.

Вернулся он только к ужину и, стараясь не смотреть на изуродованные сани, сел к костру. Глаза его слипались от усталости.

— Да ты утомился, что ли? — спросил Иванов. — Иди тогда, отдыхай…

Игорь подобрался и вскинул голову.

— Еще не было случая, чтобы Игорь Любавин сдавался. — В его голосе была спортивная злость непобежденного чемпиона.

— Тогда другое дело, — сказал Иванов.

Поужинав, Любавин развел два огромных костра и начал строить новые сани. Лева стремился ему хоть чем-нибудь помочь, но это плохо у него получалось.

Под утро Игорь просунул в палатку голову и тихо позвал:

— Командир!

Иванов поднялся, будто не спал.

Рассвет только наступал. Было сине и зябко. Траву как будто посыпало солью. Палатка стала мохнатой от инея. Над хребтом накалилась фиолетовая заря.

Румяные щеки Игоря ввалились. В глазах — упорство и отчаяние. Лева сидел на бревне. Он лишь наблюдал всю ночь, как Любавин работает, и от этого устал еще больше, чем Игорь.

Иванов внимательно осмотрел новые сани.

— Очень хорошо, — сказал он Любавину.

— Может, дернуть? — спросил Игорь.

— Зачем? Вижу и так: молодец! Отлично!

Игорь счастливо улыбнулся и полез в палатку, упал на спальный мешок и уснул.

Иванов вышел к реке.

Река неслась черными поблескивающими пластами. Кусты дрожали под напором течения и позванивали намерзшими льдинками.

Иванов насадил на крючок короедов, привязал леску к нависшей над водой ветви и бросил снасть в воду.

После этого он умылся и вернулся в лагерь. Он сварил чай, не торопясь напился, грея горячей кружкой ладони и с удовольствием прислушиваясь к тому, как расходится по телу тепло. Потом вздохнул и пошел к саням.

Несколькими ударами топора разобрал их, углубил пазы, прочно врубил поперечины и намертво прихватил их болтами. К тому времени, когда проснулся десант, Иванов закончил работу и сидел, покуривая, у костра.

Игорь Любавин, высунувшись из палатки, с опаской взглянул на сани, потом уж — на Иванова.

— Отдыхаем, командир?

— Ага. Давай будем пробовать сани.

Игорь молча закрепил трос.

Ахмет дернул так, что сани поднялись дыбом. Игорь даже зажмурился. Сани, постояв, с гулом упали на мерзлую землю и остались целы. Игорь обнял Леву за плечи и шепнул:

— Ведь эта штука — первое, что я сделал в жизни своими руками. Приятно — до невозможности!

 

Событие тринадцатое. Под елью

Плохое настроение не покидало Леву. Ребята стали бояться его как огня. Как тут будешь веселым?! Стоило Леве приблизиться к строящемуся дому, как ребята начинали кричать: «Поберегись! Отойди! Задавит!» И правильно они кричали: бревна так и норовили свалиться на Леву. Вечно он падал, куда-то проваливался, ушибался.

Изгнанный со строительства дома, Лева пошел в тайгу, где рубили просеку Вася и Дед. Он стал в кустах, чтобы понаблюдать, как ловко работают его товарищи. Но не успел присмотреться, потому что здоровенная ель, которую валили Вася и Дед, стала на него падать. Лева отпрыгнул в сторону. Но и это не помогло. Ель, задев за верхушки соседних деревьев, подалась вслед за Левой, сбила его с ног и накрыла колючей кроной.

— Человека задавило! — закричал Дед. И они с Васей бросились к месту происшествия.

Лева вылез из-под ветвей весь исцарапанный.

Вася нервно захохотал, а Дед стал кричать обиженно:

— Это за что же нам такое наказание?! Ты чего всюду лезешь? Ты сиди и палатке и читай книжку.

Лева смотрел под ноги.

Дед с Васей усадили Леву на ватник и стали поить из термоса. И Дед, любуясь, как Лева глотает горячий чай, все спрашивал:

— Ну как, согревает?

— Спасибо! Действительно, немного продрог. Сапоги вот прохудились, — сказал стеснительно Лева и посмотрел на разрубленную топором резину.

Дед скинул свои сапоги.

— Давай мерь!

Лева покраснел. Он был на год старше Деда, а Дед ухаживал за ним, как за малым ребенком.

— А ты?

— Об этом не думай! — бодро воскликнул Дед. — Босиком не останемся.

Лева примерил Дедовы сапоги. Они ему не лезли.

— А ну, мои прикинь! — сказал Вася. И тоже разулся.

Васины пришлись впору.

— Ну вот! — обрадовался Вася. — А я твои заклею. Будут лучше, чем новые… И вообще — держи хвост трубой! — посоветовал он. — Приехал в тайгу — ну и молодец! А отцу напиши: строим, мол, замечательную дорогу, а ребята кругом хорошие.

Ночью Леве приснился старинный струг, Васька Бугор, его казаки. Потом ему вдруг представилось, что атаман схватил его за волосы, чтобы выбросить в реку, как обузу и дармоеда. Лева от ужаса дернулся, проснулся и обнаружил, что волосы примерзли к полотну палатки.

Лева отодрал их и вылез наружу. Светало. У костра сидели Иванов и Женя. Лева пристроился рядом. Он знал, что Иванов посмотрит на него вопросительно, что-то про себя решит и ни слова не скажет. Но на этот раз Иванов изменил своему правилу и сказал:

— Раньше ты читал книги о том, как живут другие. Теперь начинай жить сам!

— Спасибо, — ответил Лева. — Но как это сделать?

— Это мы устроим, — сказал Иванов.

 

Событие четырнадцатое. Рецепт для Левы

Когда все собрались на завтрак, Иванов сказал:

— Представьте: мы остались без продуктов.

Ребята уставились на командира. А Голуб сокрушенно качнул головой и навалился на кашу.

— Так что будем делать? — продолжал Иванов. — Умирать с голоду? Или попробуем сами добыть себе еду?

— Братцы! А ведь это шикарная идея! — воскликнул Игорь. — Медведя я беру на себя. Обеспечу вас медвежатиной на весь путь. — Он обвел ребят загоревшимся взглядом. — Прибуду домой с медвежьей шкурой — все обалдеют!

Вася захохотал.

— Добытчиком я назначаю… — Иванов медленно повел взглядом, как бы размышляя, кого назначить. — Леву!

Вася засмеялся.

— Знатный охотничек!

На лице Жени появились тревога и удивление. Она перестала понимать командира.

— Ружье-то вблизи видел? — строго спросил Дед.

Бедный Лева! Видеть-то он видел, но в руках никогда не держал.

— Боюсь, отощаем, — сказал озабоченно Голуб.

— А как же с медведем? — встрепенулся размечтавшийся Игорь.

— Пусть гуляет пока медведь, — сказал Иванов. — И, взглянув на обиженного Игоря, добавил: — Тем более что он мой знакомый… Неудобно беспокоить как-то… Летом я трассу здесь вел. Куст малины. Стою, объедаю. Глаза поднял: мама родная, медведь! Объедает куст с другого бока. Посмотрели мы друг на друга и — бежать в разные стороны!

Игорь снисходительно улыбнулся.

 

Событие пятнадцатое. Большой таймень

Загребая сапогами, Лева шел за командиром к реке, на первую в своей жизни рыбалку. Он решил, что Иванов понял, какой он, Лева, мокрица и хлюпик, и, чтобы окончательно унизить, назначил охотником и рыболовом. Ну, в самом деле: какой из него добытчик? Просто смех!

Вода неслась со стальным холодным блеском.

Иванов заглянул под обрыв и показал Леве круто уходящую с берега леску.

— Ну что ж, попробуй ловить! — Он удобно уселся на куст, на пружинящие ветки и закурил трубку, щурясь на Леву.

— А как? — спросил Лева.

— Тащи леску — и все дела!

Лева ступил ногою на сук, к которому была привязана снасть с жуками-короедами, и стал ее выбирать. Леска загудела, оставляя на воде белый шипящий шов. Неожиданно она напряглась и стала ускользать из Левиных рук. Лева с испугом наблюдал, как она убегает. Леска вырвалась и сильно дернула сук. Лева покачнулся.

— Ой! Что это было?

— По-моему, рыба, — сказал Иванов.

— Что же делать? — заволновался Лева.

— Действительно: что же делать? — усмехнулся Иванов.

Лева, ухватившись за ветки, стал заглядывать в воду. Но что он мог там увидеть? Затем он вспомнил о леске и вновь стал ее выбирать. Белый шов тугим зигзагом заходил поперек реки. Лева качался влево и вправо — в такт движению снасти. Его руки ощущали живую тяжесть сопротивляющейся рыбы. И вот она, как стальной меч, сверкнула в зеленой глуби, вспорола поверхность черным блестящим горбом, взбурила воду и снова потянула вглубь.

— Уходит! — ахнул Лева и вскочил на сук.

— Куда? — выскакивая из куста, закричал Иванов. — Свалишься!

Но Лева не слышал командира. Охваченный азартом, он, балансируя на суку, подтягивал бьющуюся рыбу.

— А ну, слезай! — крикнул Иванов, подбегая.

Но в это время сук обломился, и Лева с треском рухнул в воду.

— Держись! — закричал Иванов.

— Держу! — лихорадочно откликнулся Лева.

Стоя по пояс в ледяной воде, он держал обломок сука и натянутую леску.

Бросив ведра, ему на помощь бежала Женя.

Иванов, ухнув, выдернул из валежника большую жердину и протянул Леве.

— Хватайся!

— Командир, она большая! — закричал потрясенный Лева. Он подтягивал рыбу все ближе и ближе, не обращая внимания на протянутую ему жердь.

— Вылезай! — рявкнул Иванов. — Снесет!

Лева не слышал. Взбивая фонтаны брызг, рыба бушевала вблизи него. Это был огромный полутораметровый таймень.

— Упруго держи, упруго! — заорал Иванов. И обрушился в воду рядом с Левой.

Женя срывала с себя полушубок.

— Тебя еще не хватало! — рявкнул Иванов. — Не вздумай соваться в воду!

Он схватил тайменя за жабры.

Крепко держа бушующую рыбу, Иванов поволок ее на отмель. Лева пытался ухватить тайменя за хвост.

На отмели Иванов продел сквозь жабры прут. Они с Левой подняли тайменя на обрыв, а Женя оттащила его подальше.

В траве лежала еще не потухшая трубка. Иванов с наслаждением выпустил клуб дыма.

Лева хотел поправить очки, но их не оказалось. Они утонули. Тогда он глянул на командира — и вдруг залился счастливым смехом.

— Переодевайся! Бегом! — приказал ему Иванов.

 

Событие шестнадцатое. Река замерзла

Лева отобрал у Аллы болотные сапоги и жил теперь таинственной лесной жизнью. Он научился разводить костры и часами сидел у огня, слушая, как в палой листве возятся мыши. Он наслаждался рассветами, запахом реки, теплом костра. У него сильно колотилось сердце, когда он выводил на отмель большую рыбу.

Словом, жизнь у Левы наладилась. Рыбой он кормил весь десант. Он исчезал еще до рассвета и в лагерь приходил, как в гости. Клал рюкзак с тяжелыми хариусами у Жениных ног, и у него был спокойный и усталый вид человека, который хорошо потрудился. Он взял привычку поводить плечами, как этот делал начальник десанта, гулко говорить «Ну!» и после этого долго молчать.

— Прямо второй Иванов. Только этого нам не хватало, — пошутила Женя.

Иванов научил ее делать балыки, и теперь, подвешенные вблизи палатки, вялились распластанные золотистые рыбы с распорками на брюхе. А на завтрак была строганина. Замороженного хариуса Иванов рубил прозрачными лепестками. И они таяли во рту так нежно, что Голуб от наслаждения двигал ушами.

Но однажды река, остекленев, покрылась гибким голубым льдом. Лева сидел на берегу и смотрел, как желтыми жгутами ходят подо льдом косые струи, как всплескивается в промоинах вода.

Он пришел в лагерь. Иванов поставил его на конопатку. И показал, как надо работать. Три дня Лева мучился, запихивая мох между бревен. А на четвертый молоток притерся к его руке. Лева повеселел. Он вошел в азарт. Он, как дятел, стучал и насвистывал песню.

— Азарту ему не хватало, азарту! — пробормотал Иванов и перестал следить за Левой. Он стал думать о ком-то другом.

Лева сам подошел к командиру.

— Странно, — сказал он. — Одно и то же — сегодня противно, а завтра — просто удовольствие.

Иванов усмехнулся:

— Отчего бы это?

 

Событие семнадцатое. Вертолет

Мороз ударил внезапно, ночью. Замерзшие ребята вылезли из палатки и собрались у костра. Земля звенела под сапогами. Луна слепила. И в этом сверкающем мире люди показались себе такими слабыми и беспомощными, что переглянулись: где Иванов? Иванова не было. Он спокойно спал. Его немедленно разбудили.

— Хорошо! — сказал Иванов, подсев к костру. — Зима. Поработаем наконец.

И все посмотрели на залитый лунным светом сруб дома — правда, без крыши, дверей и пола.

Женя налила всем чаю.

— Чай — самая душевная вещь, — сказал Иванов. — Если мороз.

— Ну его, этот чай, — пробурчал Дед, с готовностью принимая горячую кружку, — с этим чаем одна беда… Когда я был маленьким, мама моя умерла, сели мы в поезд с отцом — я и сестренка. Мне — года три, сестренке — шесть… Станция… Отец веселый. «Выходи, братва, — говорит, — пересадка. Я за чаем». И сгинул.

— Как же так, Дедуля? — прошептал Лева, но, вспомнив, что он теперь другой, сделал лицо твердым, как у Иванова.

— Возьми еще сахару, — сказала Женя. И сама бросила в кружку Деда три дополнительных куска.

А Игорь ударил кулаком по колену.

— Эх, попадись твой отец, я бы ему показал! — И так сжал кружку, что даже немного сплющил.

— Ну-ну! — прикрикнул на него Иванов. — У нас не так уж много посуды!

Когда взошло багровое солнце, прилетел вертолет. Это была грузовая машина МИ-6. Вертолет поводил хвостом, прицелился и сел, распушив побелевшую траву.

Иванов, сорвав самый лучший балык, пошел с ним к вертолету.

Пилот выскочил, и они обнялись.

— Здорово, борода! — ликовал пилот, коренастый румяный парень. — Все в тайге и в тайге… Когда мы встретимся с тобой на черноморском пляже?

— То одно, то другое, — радостно пробасил Иванов. — Теперь вот БАМ попросили построить.

Летчик захохотал, заскрипел кожаной курткой.

— Орлы, — закричал он бодро. — Кончай ночевать, начинай работу! Давай, давай, давай!

Иванов вручил ему желтый балык.

Пилот засмеялся:

— Спасибо, старче!.. Но не это давай. Давай мне в темпе разгрузку. Мне сегодня еще раз небо пахать. Для твоего десанта, кстати. Базы будем кидать. Готов?

— Буду как бога ждать. Базы кинем, сразу пойду вперед.

— Только бы погода!

— Только бы погода! — как эхо повторил Иванов, прикидывая, где лучше разбросать базы — бочки с горючим и продуктами — на трассе, по которой им предстоит пройти.

Вася вскочил в вертолет, и вскоре оттуда спустился бульдозер. И вел его Вася, похожий и не похожий на себя: такой он был сдержанный и полный достоинства.

Еще в вертолете оказались: шубы, стеганые брюки, валенки, кроличьи шапки, меховые рукавицы, окно со стеклами, дверь, доски и много продуктов.

И, глядя, как лихо разгружается вертолет, пилот сказал:

— Кажись, ничего ребята?

— Детский сад! — пробасил Иванов. — Но — хороший.

Когда разгрузку закончили, пилот объявил:

— Орлы! — И все притихли. — Есть перевод. Любавину Игорю. На сто рублей. Кто получит?

— Вот сам пускай и получит, — засмеялся вылезший из бульдозера Вася. И, шлепнув Игоря по спине, подтолкнул его к пилоту. — А то он, бедняга, совсем без денег в тайге пропадет.

Игорь взял деньги и покраснел.

— Кто прислал? — спросил его строго Дед.

— Мама. Не понимаю зачем. Она же всю пенсию мне переслала… — Игорь развел руками.

— Нехорошо! — согласился Дед. — Значит, не верит мама, что ты сумеешь сам прокормиться.

Игорь мял деньги в ладонях.

— Дай-ка мне их взаймы, — попросил Дед. И обратился к пилоту: — Мне бы отцу послать.

— Можно, — сказал пилот. И подставил ладонь: — Сыпь!

Дед забрал у Игоря и отдал пилоту все ту же самую сотню. И написал на бумажке адрес.

Игорь уставился на него удивленно, а Лева ахнул:

— Дедуля! Значит, нашел ты отца?

— Сам нашелся. Заболел и меня отыскал. Некому, пишет, заботиться.

Голуб покряхтел, соображая:

— Выходит, он тебя бросил, а ты ему теперь переводики?

— Да уж, — согласился Дед. — Только бы выздоровел — ничего бы не пожалел!

Лева молча пожал Деду руку.

Винт вертолета пришел в движение, лопасти напряглись, и в лицо ударил пылевой вихрь. Ребята отбежали подальше.

Вертолет завис невысоко над ними, из кабины вывалилось что-то и упало к ногам командира. Это были огромные сапоги со всунутыми в них меховыми чулками-пимами.

— Никак не может без фокусов! — счастливо сказал Иванов и погрозил вслед вертолету. — А твой старичок оказался душевным, — сказал он Леве. — Надо будет и мне подарить ему портсигар.

Радостный, он сел у костра и стал примерять сапоги.

 

Событие восемнадцатое. Пурга

Не успел Иванов порадоваться сапогам, как день померк, сизым пеплом застлало небо, ветер свистнул и колыхнул снеговой крупой. Потом ударило снежным зарядом…

И пошло, и пошло! Пурга налетела мутными валами. Палатка вздулась и поднялась на веревках, готовая улететь. Съежившись, как птенцы, спиной к ветру, ребята сидели возле костра.

Узкое лицо Иванова стало серьезным. Усы и бороду залепил снег. «Вот тебе и базы… Беда! — подумал он. — Беда!» И крикнул:

— Достраивать дом!

И все поняли, что к ночи надо построить. Иначе будет плохо. Может быть, даже — гибель. И все поднялись… Они появлялись, как призраки, из белой слепящей мути — с досками, брусьями, ящиками гвоздей.

Игорь выбрал себе самое трудное: делать крышу — на бешеном снежном юру. Голуб покряхтел, посомневался, но полез за ним. Дед принялся делать пол. А Иванов — дверь и окно.

Вася, дождавшись, когда все работы будут разобраны, принялся за любимое дело: прилаживать печку. Трубу он высунул прямо под нос Игорю и немедленно затопил. Из трубы понесло искры и едкий дым.

— Спятил, что ли?! — заорал сверху белый, как сугроб, Игорь. — Крыши еще нет, а ты уже топишь!

— Исключительно для уюта, — сдержанно пояснил Вася.

И снова все молча взялись за работу — лишь топоры стучали да раздавались возбужденные крики Аллы, которая подсобляла то одному, то другому.

— Это великолепно! — восклицала она. — Умрем, но не сдадимся!

— Смотрите, горло застудите, — сказал Иванов.

Закончив пол, Дед отгородил досками что-то вроде кормушки для скота. Женя натаскала хвойного лапника, и его настлали вперемешку со снегом, который беспрерывно сыпался сверху.

К ночи дом построили. Печку раскалили докрасна, и дом взмок, как баня. Открыли дверь, чтобы выпустить пар. Густо пахло хвоей.

Когда чуть просохло, десант завалился на лапник спать.

Один Иванов сидел у печки в раздумье. «Погоды бы, — думал. — Погоды!»

— Тихо! — вдруг крикнул он, вскочил и прибавил громкости в Васином транзисторе.

По радио звучал голос начальника штаба. Он рассказал о Байкало-Амурской магистрали, о том, что со всех концов страны молодежь едет на эту стройку. А потом стал говорить о десанте Александра Иванова.

«Там, где непроходимая тайга и буреломы, идет сквозь чащу горстка комсомольцев — настоящих героев», — звучал его торжественный голос.

— Это о нас он! — ликующе прошептала Алла. И села рядом с Ивановым.

А он пересел к печке и закурил.

— Гер-р-рои! — сказал он мрачно.

И все пристыженно смолкли. Лишь Вася, который во всем находил смешное, как ни в чем не бывало сказал:

Все заулыбались. А Иванов надел полушубок и вышел.

Метель налетала порывами.

Иванов посмотрел вверх. Грузные синебрюхие тучи плыли совсем низко. Сколько времени продлится метель? Сколько дней простоит десант? А на них надеются. Сотни людей ждут, когда они пробьют сквозь тайгу зимник — зимнюю автодорогу.

Он ввалился в дом и гаркнул:

— Приготовиться к движению!

И добавил, что сам он останется ждать вертолета. И Женя с ним останется тоже.

— А кто же поведет десант? — напряженным голосом спросил Игорь Любавин.

Иванов встретился с его умоляющим взглядом.

— Ты и поведешь, — сказал он, подумав.

Игорь покраснел и с трудом сдержал счастливую улыбку.

 

Событие девятнадцатое. Трещина

Иванов и Женя взяли спальные мешки, котелки, топор, двухместную палатку, немного продуктов и пошли на вертолетную площадку — готовиться к встрече вертолета.

И только когда они скрылись в косо летящем снегу, Игорь Любавин почувствовал себя начальником. Им овладела веселая лихорадка.

Он представил, как, не давая себе передышки, будет первым прорубаться сквозь чащу. А за ним, воодушевленные его примером, ринутся остальные. Потом Игорь представил, как их догонит Иванов, сумрачно на него посмотрит, стиснет руку и гулко скажет: «Молодец, Игорь! Не ожидал. Ты же почти всю дорогу сделал. Теперь-то осталось что, ерунда! Веди уж десант до конца! Куда будем двигаться, на восток?» А Игорь улыбнется и разведет руками: мол, понятное дело, куда же еще? Не на запад!

Игорь азартно стал командовать, а ребята — весело ему подчиняться: засиделись во время пурги. Загремели бочки с горючим, едко запахло бензином, откашлявшись, взревел Васин бульдозер, по-походному загружался вездеход…

Понятно, что и сам Игорь за работу принялся рьяно. Он решил укрепить на полозьях крючья, за которые бульдозер потащит дом. Он схватил первый подвернувшийся под руку бурав и быстро провертел в левом полозе дырку. Еще более повеселев от того, что так ловко у него получилось, Игорь огляделся. Сквозь летящий снег смутно проступал хребет. «Молодец, что я здесь! — подумал он. — Здесь могут выдержать только сильные люди».

— Бурав потолще возьми, — сказал ему мимоходом Голуб. И отправился дальше по своим делам.

Игорь примерил крючок: и верно — отверстие тонковато. Но Игорь лишь усмехнулся: и не с такими пустяками справлялись! Веселая сила так и кипела в нем.

Он сходил за кувалдой и ахнул по крюку со всей чемпионской силой.

Крюк погрузился как в масло.

Но вдруг что-то негромко лопнуло, и по полозу, в обе стороны от крюка, побежала щель. Потрескивая и расширяясь, она нырнула под дом. А с другого конца выскочила наружу. Полоз лопнул, как будто разинул пасть.

Объятый ужасом, Игорь стоял с кувалдой в руках. «Что делать? Разбирать дом и строить новые сани?» На его лбу выступил пот.

Он беспомощно огляделся. «Боже, как меня сюда занесло?» Он сходил к болоту, промыл лед и набрал в ладонь грязной жижи. Вернувшись обратно, он быстро заляпал трещину.

— По машинам! — тонким голосом закричал он.

Десант двинулся на восток, и тайга сомкнулась за ним.

 

Событие двадцатое. Горячий камень

Иванов сгреб снег с валуна, корявым боком вылезшего из земли, завалил его сушняком и запалил огромный костер. Целый день валун вбирал в себя жар. А вечером Иванов смел с него угли, устлал лапником, и получилась горячая печка. Сверху Иванов натянул палатку, и Женя, забравшись в спальный мешок, заснула уютно, как дома.

Ей снился город Новороссийск и идущая с моря зеленоватая зыбь. Дома Женя мечтала о Сибири и чувствовала, что ее место там… А теперь вот, в Сибири, ей почему-то стал сниться Новороссийск. «Это потому, что там тепло», — подумала Женя и проснулась от стужи.

На ресницы намерз иней. На белом полотне палатки плясали алые языки. Это Иванов разогревал новый валун.

— С тобой не пропадешь, — сказала Женя, выбравшись из палатки и видя, что и чай готов, и консервы уже подогреты. — У меня есть печенье, конфеты. Хочешь?

— Погоды бы! — вздохнул Иванов. — Погоды!

Он думал о том, что до Нин еще далеко, а к Новому году нужно во что бы то ни стало проложить к ней дорогу. Потому что до весны, до тех пор, когда лед на болотах растает, на Нию надо завезти очень много грузов и разных материалов, из которых будут строить поселок.

Женя вгляделась в лицо начальника десанта и увидела, что никакой он не сумрачный, — он просто озабоченный и усталый. Он заботится обо всех. А кто хоть раз позаботился о нем? Она вынула из мешка связанный мамой шарфик и накинула на шею командира.

— А тебе идет!

— Спасибо, — сказал Иванов. И улыбнулся.

 

Событие двадцать первое. В четыре глаза

На четвертый день проснулись ясное утро: все ново, бело и тихо. Синей стеной стоял хребет, сахарно сияя вершиной.

Прибыл вертолет, и начальник десанта пошел к нему, оставляя и снегу глубокий голубой след. Женя поспешила за ним.

Они забрались по лесенке и грузовой салон. Пилот увидел Женю и подмигнул:

— В четыре глаза-то лучше!

Иванову это не понравилось. Он пихнул сапогом дверь в пилотскую кабину, и она со звоном захлопнулась.

Железный пол оглушительно задребезжал и затрясся под ногами. Клубящаяся зелено-белая тайга качнулась в иллюминаторах и побежала под вертолетом.

Но тут пилот снова открыл дверь и поманил Иванова. Сквозь стекла кабины было видно: какой-то человечек бежит по снегу и размахивает руками.

— С твоими ребятками не соскучишься! — крикнул пилот.

— Давай на посадку, Юра!

Вертолет заскользил боком, выправился и сел, ударив в человечка вихрем из-под винта. Человек съежился и закрыл лицо рукавицами.

Спрыгнув в снег, Иванов длинными шагами пошел к нему.

Человек опустил руки, и начальник десанта увидел смеющееся лицо Аллы.

— Здравствуйте, это я, — весело сказала она. — А я пришла вам помочь.

— Что в десанте? — спросил Иванов.

— Даже не поздоровался! — Алла поморщилась и вновь улыбнулась. — В десанте все хорошо, только скучно. Едут и едут куда-то, а дела никакого нет.

Иванов молча повернулся и пошел к вертолету.

Он хмуро сел возле иллюминатора и вынул карту.

Алла толкнула Женю локтем.

— Здравствуй, Женечка!

Женя посмотрела на нее хмурым, как у Иванова, взглядом.

Алла пожала плечами и встала за спиной начальника десанта.

Дорога, которую пробил Васин бульдозер, белой полосой прорезала тайгу. Серая тень вертолета неслась прямо по ней. Затем пошло занесенное снегом болото с редкими кустиками и деревцами. На снегу была видна колея — двойной голубой след. А вскоре показался и сам десант. Васин бульдозер тащил дом. А сзади ехал вездеход. Из трубы домика валил дым и тянулся, как желтая грива. Кто-то высунулся из кабины вездехода и помахал им шапкой.

Женя припала к иллюминатору, шепча про себя приметы местности, чтобы потом не забыть. А Иванов то и дело сверялся с картой.

— Юра, зависай! — зычно скомандовал Иванов. — Выходим на точку.

Вертолет завис над склоном сопки, иссеченной мелкими сосенками. Иванов подкатил к раскрытой двери и сбросил первую базу: две бочки с горючим и одну с продуктами. Они упали в глубокий снег. Иванов стал наносить это место на карту.

Алла, вытянув шею, выглянула из открытых дверей. Морозный вихрь ударил в лицо, ослепил ее и куда-то повлек. Иванов прыгнул, ухватил ее за воротник полушубка и отшвырнул от дверей. Алла ударилась спиной о железный борт и вскрикнула.

— Сидеть! — свирепо закричал Иванов.

Алла испуганно вжалась между бочками.

Через несколько минут, вскинув голову, поджав губы, она пошла в кабину.

— А-а-а! Лесоруб! — подмигнул летчик и жестом показал на кресло второго пилота.

Алла уселась в кресло и оглядела приборы, ручки, краснощекую физиономию пилота, бегущую под вертолетом тайгу.

Последнюю базу бросали у реки Нии. Над ней стояло серебристое облако пара. Вертолет долго летал по его колеблющемуся краю, выискивая подходящую площадку для базы. И, посмотрев вниз, Алла увидела, что сброшенные бочки подняли из берлоги медведя и что он скачками покатился к реке.

Она всплеснула руками.

— Мишка! Давайте поймаем мишку!

Пилот загоготал и крикнул Иванову:

— Саша, твой лесоруб требует поймать мишку!

— Ложись на обратный курс! — сказал начальник десанта и взглядом проводил медведя, еще не зная, сколько бед наделает этот зверь.

 

Событие двадцать второе. Красный свитер на белом снегу

Они долго искали, но посадочной площадки вблизи десанта так и не нашли. Пилот высадил их на старом месте. Он хлопнул Иванова по плечу, подмигнул его помощницам и улетел в Усть-Кут. А Иванову и двум девушкам предстояло пешком догонять десант. Иванов решил идти кратчайшим путем — через сопки.

Они уложили вещи в рюкзаки, закинули их за спины, а Иванов поверх рюкзака еще привязал палатку. И, не медля, они тронулись в путь.

Иванов шел первым, проминая в снегу тропу. Он шел слегка сгорбившись, размеренным шагом, поглядывая на каменные осыпи и размышляя о том, что это за порода и годится ли она на отсыпку железнодорожного полотна. Он привык ходить, привык не обращать внимания на усталость. Он знал, что таким шагом, не останавливаясь, может идти пять часов. А вот сколько продержатся девушки?

Он слышал за собой тяжелое дыхание Жени и, оглянувшись, увидел ее напряженное, красное и потное лицо. Она улыбнулась ему через силу.

Он сбавил шаг и заметил, что солнце слепит сквозь верхушки деревьев, а тени стали длинными, дотянулись почти до сопки.

Когда поднялись на сопку, небо погасило свое серебро. В стеклянной синеве угловато ворочались крупные звезды. Мороз стал злее, щипал лицо. И люди поспешно спустились к берегу ручья, в голубой сумрак.

Алла сбросила с плеч мешок и села на него. Лицо у нее было такое, словно ее обманули.

Иванов утоптал снег, быстро разжег костер и вскипятил чай. Девушки, согревшись, раскисли. У обеих от усталости слипались глаза.

Он надрал лапника под спальные мешки и накрыл девушек палаткой. Затем натаскал поваленных деревьев и, обрубив сучья, выложил из стволов стенку, как это делают в Сибири охотники. Забил в снег четыре кола, а между ними — бревно на бревно. Вот и выросла стенка. Под ней он развел костер. Затем такую же стенку он сделал шагах в десяти. Теперь девушек обогревало с обеих сторон.

За работой прошло полночи. Иванов подволок поближе к огню коряжку, удобно уселся в ней и сразу заснул. Он спал, закрыв лицо воротником полушубка, и сквозь сон слышал, как оседают стенки, когда нижнее бревно выгорает, как с треском взлетают снопы искр и осыпается с веток снег.

И снился Иванову все тот же сон. Стучат колеса через всю Россию: «В Усть-Кут! В Усть-Кут! В Усть-Кут!» Едут тысячи комсомольцев строить Байкало-Амурскую магистраль. А доедут они до Усть-Кута, их посадят в машины, чтобы дальше везти по дороге, которую сделает десант Иванова. Ты спишь, Иванов, а эшелоны все ближе! Не спи, Иванов, нужна дорога! Ты должен идти вперед!

Иванов открыл глаза. Было темно. Только небо предрассветно поблекло. В обеих стенках прогорела середина. Иванов вылез из коряжки и поправил костры.

Затем он достал из мешка полотенце, взял топор и спустился к ручью. Он вырубил во льду прорубь, быстро разделся по пояс и начал окатывать себя черной водой. Заломило руки. Спину и грудь опалило морозом. Но Иванов лишь покряхтывал.

Он крепко растерся, оделся и почувствовал себя отдохнувшим и бодрым.

— Можно жить дальше! — сказал он себе. И пошел приготавливать завтрак.

В одном котелке заварил он чай, в другом — лапшу с мясными консервами и стал будить девушек.

Женя улыбнулась и тут же выбралась из мешка. Алла посмотрела на него неприязненно.

Женя спустилась к проруби, умылась. Алла постояла за ее спиной, взглянула на черную воду, передернулась и вернулась к кострам.

От лапши она отказалась:

— С детства не переношу.

— Все равно надо есть, — сказал Иванов. — Будем идти весь день.

— Я вам дарю мою порцию. — Блеснув очками, она посмотрела на Иванова. — Кушайте на здоровье!

Иванов крякнул от досады и налил всем чаю.

Затем он тщательно уложил рюкзаки, все тяжелое оставив себе. Алле он выложил лишь котелок с остатками мясной лапши.

Больше еды у них не было. Чтобы Алла не набила спину, Иванов завернул котелок в малиновый свитер, который когда-то ей подарил.

И опять пошли они на восток, то взбираясь на сопки, то спускаясь по корявым заросшим склонам. Солнце катилось по короткой зимней дуге. Повисев недолго над лесом, оно упало за хребет. Небо стало зеленоватым и хрупким, как осенний ледок. А они всё шли и шли.

Женя шагала опустив голову. «Еще сто шагов!» — приказывала она себе. И шла сто шагов и не падала. И назначала себе новые сто шагов.

Иванов обернулся — чего там Женя шепчет? И успокоился: глаза у нее были веселыми.

— Идите! Я догоню, — сказал он. И полез по каменной осыпи к скальному обнажению, на пепельной глади которого проступали, словно ржавчина, бурые нити и пятна.

«Известняк, — подумал Иванов. — Может, заинтересует геологов».

Он отметил место на карте. Затем обухом топора отколол несколько нам ней, положил в рюкзак и закинул его за спину. Лямки больно врезались в плечи.

«Ого! — подумал Иванов. — Донесу ли?» Он вспомнил геологов, которые искали камень для отсыпки полотна железной дороги и никак не могли найти. Летом они не раз выходили на его костер, и начальнику десанта хотелось помочь этим ребятам.

Ссутулясь под тяжестью рюкзака еще больше, он двинулся по следу девушек.

Вдруг что-то забеспокоило Иванова. Он перестал думать о геологах и увидел, что поступь Аллы стала неуверенной. Она то и дело оступалась с тропинки, которую промяла Женя. Это изумило Иванова. Алла казалась ему очень выносливой. Лыжница, спортсменка, идет налегке… Странно, очень странно!

Вскоре он заметил на снегу какой-то черный предмет. Подошел — это был танкистский шлем, подаренный Алле Ахметом. Он поднял его и положил в свой мешок. Через некоторое время он поднял Васин подарок — нож. А еще через тридцать шагов Иванов увидел брошенный котелок с вывалившейся на снег лапшой — последней их пищей. Он сгреб лапшу вместе со снегом в котелок и засунул его в рюкзак. Последней вещью, которую он подобрал, был его собственный свитер. Он красным пятном лежал на белом снегу.

Иванов шел быстро, как только мог. Камни брякали у него за спиной.

Он увидел девушек за поваленной лиственницей. Алла сидела прямо в снегу и смотрела перед собой пустыми бездумными глазами. Женя суетилась, пытаясь разжечь костер.

Иванов содрал с березы лоскут бересты, зажег, сунул под собранные Женей ветки, и костер занялся быстро и жарко.

— Не хочет дальше идти, — прошептала Женя. — Я испугалась до ужаса. Села и сидит…

— Иди к огню! — сказал Иванов.

Но Алла смотрела мимо него бессмысленным взглядом.

Тогда Иванов бросил в снег спальный мешок и насильно пересадил на него Аллу.

Он поставил разогревать лапшу. А второй котелок набил снегом и поставил чай.

— Это же надо, сама, по доброй воле оставила дом, друзей, — медленно сказала Алла. — Зачем? Ради чего я барахтаюсь в этих снегах?

Иванов и внимания не обратил на ее слова.

— Пахнет-то, пахнет! — восхитился он, нюхая разогретую лапшу и давая понюхать Жене.

Он достал ложки, и они с Женей принялись за еду. Иванов так причмокивал, так громко скреб ложкой и так радовался лапше…

— Дай-ка я доем, — сказала Алла деловито. И отобрала у Жени котелок.

Смеркалось.

Иванов достал из рюкзака ракетницу и выстрелил. Ракета, брызнув зелеными искрами, разгорелась в пустынном небе.

В ответ за лесом ахнуло дважды. Помолчало — и ахнуло еще.

Иванов засек направление.

— Это же наши стреляют! — воскликнула Алла.

Женя с удивлением посмотрела на свою бывшую подругу. Сумрачный и серьезный, Иванов уложил рюкзаки.

Алла бодро пробивала в снегу тропу — только мелькали валенки да работали локти. Иванов и Женя с рюкзаками тащились за ней.

— Добренький ты больно! — сурово сказала Женя. — Убить ее мало. А ты ей слова не сказал.

— Убить мало, — согласился Иванов. — Лучше бы ей помочь.

Невдалеке за деревьями взревел бульдозер. Это Вася запустил двигатель, чтобы Иванов не заблудился, а шел все время на звук.

И этот рев показался им, бредущим под красной луной, таким родным и домашним.

 

Событие двадцать третье. Лева пишет дневник

Второй месяц десант шел на восток. Ребята окрепли, обветрились, притерпелись к морозам.

И все равно было страшно проснуться первым. Потому что первый должен был немедленно встать и затопить печку. И как назло, первым почти всегда просыпался Лева. Он выглядывал из спального мешка, и ему хотелось немедленно закрыть глаза и притвориться спящим. Заросшее льдом оконце едва цедило свет. Со стен белой шерстью свисал иней. Было холодно и мрачно.

Лева рывком выбирался из мешка и бросался к печке. Он зажигал бересту, и уже через минуту печка начинала гудеть, смотрела на него красными глазами в прожженные дырки.

— Подъем, — сипло рычал Лева. И ударом ноги, как это делал Иванов, отдирал примерзшую дверь. Он на минуту слеп: так сверкал и искрился снег.

Хватаясь за кусты, ребята съезжали к реке, к черной дымящейся промоине — умываться. Постанывая, плескали в лицо ледяной водой.

— С-сильно б-бодрит п-процедура, — лязгая зубами, сообщал Дед.

— Зато сразу чувствуешь себя человеком, — отвечал Иванов.

И они, энергичные, пахнущие морозом, бежали к дому, где Женя готовила завтрак.

После завтрака шли в конец сделанной ими просеки — там стоял Васин бульдозер. Раскаленный морозом, заиндевелый — от одного взгляда на него становилось еще холоднее. Но Вася этого не замечал. Он запускал двигатель и начинал крушить вековые деревья. Деревья падали с треском и гулом. С них белым ливнем сыпался снег.

Вася расталкивал упавшие деревья по сторонам. Дорога походила на ущелье.

Когда на пути вставала особенно толстая лиственница, в работу вступал Дед. Ребята, копаясь в снегу, растаскивали бурелом, чтобы Дед мог подобраться к дереву со своей бензопилой.

Собственно говоря, дорогу строили Вася и Дед. А остальные им помогали.

Мороз палил. Единственная мысль была: «В тепло! Скорее в тепло!» Но ребята отгоняли ее и работали до темноты. А придя в тепло, засыпали над миской с едой. Появлялась новая мысль: «Спать! Скорее в спальный мешок!»

Ребята боролись с трудностями. Только Вася и Дед не боролись. Они были кадровыми рабочими, и все эти трудности были для них обычной работой. А по вечерам они играли в шахматы. И Вася рассказывал случаи из собственной жизни. Очень смешные. И не очень правдоподобные. Но Дед одобрял эти рассказы.

Лева ни одного рассказа до конца не дослушал. Он засыпал, будто падал в черную яму.

В воскресенье Иванов назначил выходной и велел всем привести себя в порядок. Дед еще раз побрился, а Лева посмотрел на себя в зеркало и увидел багроволицего взлохмаченного парня с дерзко прищуренными глазами. Лева даже не сразу понял, что это он. А когда понял, то очень обрадовался. «Кажется, я становлюсь человеком», — подумал Лева. Он попросил у Деда бритву и первый раз в жизни побрился.

А потом вынул дневник. Там была всего одна запись. Других он сделать не успел, так как засыпал слишком быстро.

Первая запись была такая:

«Ужасно, что я лишний в десанте: ничего не умею и только мешаю ребятам. Но я стисну зубы, буду мокнуть и мерзнуть, буду стонать, но идти вперед…»

— Стонать? — перечитав, не понял Лева — и вспомнил унылого молодого человека в замызганном демисезонном пальто, то есть себя.

Он сделал следующую запись:

«Прошли еще три километра. Преодолели две реки. Температура минус сорок семь градусов. Начал растить усы».

 

Событие двадцать четвертое. Иванов ошибается

Оставалось две недели до Нового года — срока их выхода к Ние. И десант, используя каждую минуту светлого времени суток, шел вперед. Всем казалось, что победа близка. Но у Красного яра — заснеженного среза высокой сопки — путь преградила большая река. Прямо под яром длинной кляксой чернела глянцевая полынья. Над ней клубилось облако пара. Даже с обрыва было слышно, как бурлит река в полынье, как гремит подо льдом камнями.

Взяли подальше от полыньи. Но едва бульдозер съехал с берега, лед треснул с пушечным гулом, вздулся белой волной, и она покатилась через реку.

— Назад! — закричал Иванов.

Бульдозер, лязгнув, попятился.

Вася заглушил двигатель, вылез на гусеницу и сплюнул.

— Приехали.

Иванов стал ходить по льду, сосредоточенно размышляя.

Десант, собравшись возле бульдозера, наблюдал, как он ходит по льду. Наконец Иванов перестал ходить, прислонился к гусенице и закурил.

— Выход один, — сказал он мрачно. — Строить ледовый мост. Опустим бревна под лед… Между ними намерзнет ледовая арка… — Он помолчал. — Так как?

— А что как? — отозвался Дед. — Надо — значит, построим.

— Через две недели мы должны выйти к Ние, — задумчиво сказал Иванов. — Ледовый мост нужно построить за четыре дня.

Вася присвистнул.

— Придется поработать, — сказал ясный и бодрый Дед.

А Голуб лишь покряхтел.

Игоря и Ахмета послали заготавливать бревна для свай.

Разгребли снег, и Дед бензопилой сделал во льду первый пропил. Едва он его закончил, река выбила ледовую пробку и, ударив фонтаном, окатила задумчиво наблюдавшего Голуба с ног до головы. Он мгновенно оброс ледовым панцирем, изумился и побежал к Жене оттаивать.

Первое бревно уткнули в дно реки с немалым трудом: его вырывало течением. Держали, пока не вмерзло. А потом взялись за второе. До вечера погрузили всего пять бревен.

— К весне управимся, — угрюмо сказал Иванов.

Ребята виновато молчали. От брызг полушубки заледенели и лязгали, словно латы. Придя ужинать, поставили их на пол, как колокола. В тепле полушубки быстро раскисли и опали сырой овчиной.

Иванов лег на нары и замер, глядя в закопченный потолок.

Дед с состраданием покосился на командира, забрал полушубок и вышел.

В окно светила луна. Морозные разводы на стекле искрились. Слышно было, как Дед скрипел валенками возле дома. Вернувшись, он сказал со значением:

— Вася, сегодня на удивление светло. Зачем нам сидеть в темной избушке?

Вася невесело усмехнулся:

— Тогда я еще раз поем?

— Поешь, — сказал Дед.

Вася еще раз поел, а Дед его подождал. Потом они взяли бензопилу и ушли.

Через полчаса донесся визг грызущей лед бензопилы.

Лева сполз с нар, постоял и, убедившись, что ноги еще достаточно крепко держат, вышел. Голуб, сопя, совал по карманам тушенку и хлеб. Со стоном поднялся и помассировал мускулы Игорь.

Изумленная Женя провожала ребят глазами.

Иванов выкурил трубочку.

— Кажется, детский сад становится десантом, — сказал он задумчиво и тоже ушел.

К полуночи Женя с ведром горячего какао пришла к реке. С обрыва ей открылась фантастическая картина. Какие-то странные тени, держась за бревно, исполняли танец на искрящемся лунном снегу. И только скрип снега да тяжелое дыхание говорили о том, что это ее ребята. И она ощутила такое счастье, что они есть на свете.

Пока Женя спускалась с крутизны, течение вырвало сваю из уставших рук ребят и конец бревна ударил Деда в живот. Дед отлетел и лежал на льду так неподвижно, что Вася перепугался.

— Дед! — завопил он. — Помер, что ли?

— Отдыхаю, — ответил спокойно Дед.

Женя поставила ведро на снег и приступила к раздаче какао.

Обледенелые рукава не гнулись, и кружку было не донести до рта. Женя поила ребят из рук, как младенцев.

К концу третьего дня было вморожено последнее бревно.

Ребята, словно очнувшись от тяжелого сна, недоверчиво огляделись. Через реку изо льда двумя рядами торчали бревна. А между ними стыла желтая наледь.

— Молодцы мы все-таки, — сказал Лева. И все молча с ним согласились. — Я счастлив, что встретился с вами, ребята, — добавил Лева. Он попросил у Иванова ракетницу и выстрелил в небо победной зеленой ракетой.

До Нии оставался один бросок.

 

Событие двадцать пятое. Тревожное радио

Пока Лева говорил речь и пускал ракету, Голуб замерз. Он вошел в дом, скинул полушубок и включил Васин приемник:

«Внимание строителей Байкало-Амурской магистрали! Ожидается зимний спад воды в реках. Уберите со льда механизмы! Уберите со льда механизмы!»

— Это нас не касается, комендант? — спросила Женя. Она возилась с обедом.

— Что?.. Нет, нет! Какие у нас механизмы?! — ответил встревоженный Голуб.

Он сразу понял, что дело плохо. Иванов ошибся: нельзя было упирать бревна в дно реки. Спадет вода, и мост выломится на воздух.

Алла лежала на нарах, уставившись в потолок. Ее не интересовал спад воды на реках Восточной Сибири.

Голуб надел полушубок и вышел. От волнения он даже забыл про мороз. Переделывать мост — значит с опозданием выйти к Ние. А это для Иванова позор. «Надо выручать Сашу», — подумал Голуб.

Он спустился на лед.

— Что там радио говорит? — спросил Иванов.

— Радио прославляет десант Иванова, — отвернувшись от начальника десанта, ответил Голуб.

— И правильно делает, — солидно заметил Дед.

 

Событие двадцать шестое. Иванов исправляет ошибку

Через час десант двинулся через реку. На кабине бульдозера Вася приладил победный красный флажок. Перед бульдозером по ледовому мосту солидно вышагивал Дед. За бульдозером праздничной толпой шли остальные. Когда благополучно перешли реку и выбрались на противоположный берег, Вася заглушил двигатель и вылез на гусеницу.

— Граждане бывшие интеллигенты! — крикнул он. — Вы построили хороший мост, я даже не утонул.

У всех было радостно на душе, Ния была близка.

А Женя сказала Иванову:

— Жалко, зимнего спада воды не увидим. Вот, наверное, зрелище!

— Какого спада воды? — насторожился Иванов.

— В реках. По радио объявили.

— Чего же молчала?

— Комендант сказал, что нас не касается.

Иванов посмотрел на веселящихся ребят, спустился на ледовый мост и крикнул:

— Комендант, ко мне!

Коренастый Голуб сбежал к нему.

— Что будем делать, комендант? — сумрачно спросил Иванов.

— Как это что? — весело удивился Голуб. — Пойдем к Ние.

— А колонна дойдет до реки и увидит взломанный мост?

Голуб насупился и засопел.

— Мы стонали да делали — все на совесть! И построили добрый мост, верно? И знать ничего не знали ни про какой спад. Сделали что положено и поехали дальше.

— А радио?

— А кто слыхал? — воскликнул Голуб. — Я, допустим, музыкой интересовался…

Иванов вздохнул, поискал по карманам трубочку. Оказалось — она у него в зубах. Он сунул трубочку в карман и стал подниматься на берег. Голуб остановил его, ухватив за рукав полушубка.

— Тебе ребята должны верить. Свали ошибку на меня.

— Ладно, — сказал Иванов и полез на высокий берег.

Он подошел к ребятам, которые с высоты берега все еще блаженно любовались построенным ими мостом.

— Надо переделывать мост, — глухо сказал Иванов. — Я допустил ошибку.

Некоторое время все оторопело молчали. Потом Вася сплюнул и засвистел, бесцельно шаря по небу глазами.

— Обрадовал! — хмыкнул Дед и повернулся к начальнику десанта спиной.

— Ох уж эти начальнички! — нервно хохотнул Вася. — Ничего не могут как следует. Всю жизнь с ними мучаюсь!

Лева прислонился к бульдозеру и обессиленно свесил руки.

— Как же это ты прошляпил, Саня? — сокрушенно удивился Дед.

— Ну, вы! — хрипловато крикнула Женя. — Разнюнились! Мужчины! Первопроходцы!.. Наверное, просто проголодались? Пойдемте, я вас буду кормить.

— Умно! — сказал подошедший Голуб. Он радовался, что Иванов промолчал о нем.

— Стыкнемся, что ли? — Вася ткнул Деда локтем.

Дед взвалил на плечо бензопилу, и они пошли играть в шахматы. Унылые, как с похорон, за ними тронулись остальные.

Дома все молча легли, а Вася с Дедом расставили фигуры.

— Через десять дней мы должны выйти к Ние, — в тишине сказал Иванов.

Никто ему не ответил.

Вася вывел из засады ферзя и вломился в черные ряды дедовских войск.

— Сдаешься? — спросил он.

— Подожду, — ответил Дед. И, сделав ход конем, напал на ферзя.

— А может, мне лучше сдаться? — сказал Вася. И отступил.

Дед поднял коня и задумался.

— Идея? — устав ждать, спросил Вася.

— Кажется, да!

Дед поставил коня куда попало, и они деловито зашептались. А потом оделись и вышли. И Голуба познали с собой.

Вася полез в бульдозер. А Дед объяснил Голубу, что они попробуют приподнять сваи так, чтобы они не касались дна! Тогда пусть вода спадает. Мост просто-напросто опустится вместе с водой и останется цел и невредим.

Бульдозер съехал на лед, и Голуб обвязал крайнюю сваю тросом, а потом прицепил к ножу бульдозера, Вася прильнул в кабине к стеклу и стал поднимать нож. Трос зазвенел, напрягся. И вдруг свая шевельнулась в ледовом гнезде и выскочила метра на полтора.

— Дед, ты гений! — заорал из кабины Вася.

— Знаю, знаю, — ответил Дед. И срезал верхушку сваи бензопилой.

Даже Голуб повеселел.

К вечеру они подняли сваи все до одной и вернулись в домик.

— Можно ехать, командир, — сказал Вася.

 

Событие двадцать седьмое. Алла хочет работать

И снова Васин бульдозер крушил деревья, и снова взвывала Дедова бензопила: десант пробивался к Ние. Одной лишь Алле до этого не было никакого дела. Она переслала причесываться и умываться. Лежала молча целыми днями на нарах.

— Ты не заболела ли, Алла? — спросила Женя.

— Умерла! — огрызнулась Алла. И даже взглядом не повела в сторону комиссара.

Женя задохнулась от гнева.

— Ну, ты! — рявкнула она, не сдержавшись. — Пассажирка!

Алла вскочила. От ярости она ничего не могла сказать.

И неизвестно, чем бы кончилась эта беседа, если бы в дом не заглянул Вася.

— Не помешаю? — вежливо осведомился он. — Я всего лишь попить.

— Лежит и лежит, — угрюмо сказала Женя.

— Ну и что? Может, она отдыхает, — попив водички, ответил Вася. — Пусть прокатится с нами. По крайней мере, дома будет о чем рассказать.

— Ты! Ты! Шут гороховый! — закричала яростно Алла.

— Виноват! Некогда! Ухожу! — пробормотал Вася. И быстро скрылся за дверью.

Алла вдруг сникла, закрылась руками, и слезы потекли у нее между грязными пальцами. Женя села на нары и обняла ее.

— Алла, милая, ну скажи: что с тобой? Может быть, я в силах помочь?

— Холодно, грязно, мокрыми валенками воняет… — сквозь слезы проговорила Алла. — А где-то идет настоящая жизнь… Неужели, Женька, тебе хорошо? Не поверю! Зачем я здесь, зачем?! — воскликнула она. — Ехала сюда, думала, весело будет — песни, костры, работа такая, как праздник.

— Саша говорит: «Работа и есть работа. Только одни работают в душных помещениях — допустим, ученые, — а другие на свежем воздухе — как мы».

— Саша говорит, — передразнила ее Алла. — Влюбилась, что ли?

Женя медленно начала краснеть. Губы ее задрожали.

— Ладно! Поговорили! — сказала она. — Забирай монатки и выметайся!

Алла оторопела.

— Куда?

— На все четыре стороны!

— Как ты со мной разговариваешь?! — возмутилась Алла.

— Как комиссар.

Алла, опустив голову, задумалась. Потом стрельнула в Женю острым взглядом. И примирительно заговорила о том, что комиссар должен не выгонять людей на мороз, а воспитывать, и что она сама измучилась без дела и просит назначить ее помощником комиссара.

— Каким еще помощником? — не поняла Женя.

— По культурным вопросам. Ведь мы живем здесь, как дикари. Строим дорогу века, а где культура?

Женя с сомнением покачала головой. Потом выдавила:

— Ладно! Уговорила.

 

Событие двадцать восьмое. Культурная работа

Алла заявила Иванову, что она теперь помощник комиссара и хочет, чтобы у нее тоже был помощник.

Иванов в недоумении погладил бороду.

— Помощник помощника? — спросил он.

— Вот именно! Если, конечно, вы хотите, чтобы у нас была культура.

Иванов покряхтел, поморщился, но сказал: «Ладно!» И повел Аллу туда, где десант бил просеку.

Они шли по только что проложенной дороге. По сторонам громоздились наваленные друг на друга деревья, горы снега.

Тишина стояла такая, что каждый звук разносился как выстрел. А рыканье бульдозера громом прокатывалось по тайге.

Когда они вышли к месту работ, бульдозер, лязгая гусеницами, наседал на высокую ель, и с веток на него белым ливнем сыпался снег. Наконец дерево рухнуло, взбив снежное облако. Из земли вывернулся плоский, похожий на огромное блюдо корень. Бульдозера за ним даже не стало видно.

Иванов помахал рукавицей, и бульдозер выполз на дорогу. Вася высунулся из кабины.

— Поступаешь до вечера в распоряжение Аллы! — крикнул Иванов. — А я пока за тебя поработаю. — И сменил Васю за рычагами.

Бульдозер с грохотом полез в тайгу. А Алла повела помощника в лагерь.

— Тебе поручение, Вася, — растирая замерзшие щеки, сказала она. — Вот ты сочиняешь всякие дурацкие стишки. А теперь сочини дело. Напиши боевой лозунг в стихах: «Мы покорим тебя, тайга!» И что-нибудь там: «Ага-ага…» — в рифму.

— Ага, ага? — развеселился Вася. — Это можно.

— Ты все понял? — строго спросила Алла.

— Еще бы!

— Не подведи!

— Ладно.

— А я пойду пока чайку попью.

На Васиных щеках заиграли веселые ямочки.

— Приятного аппетита! — пожелал он. И шаркнул валенком.

Вася слазил в вездеход, достал банку сурика и корявыми красными буквами написал на двери дома:

МЕДВЕДЬ, ОТКРЫТЬ КАЛИТКУ ЭТУЮ

ТЕБЕ Я ОЧЕНЬ НЕ СОВЕТУЮ.

Дожевывая бутерброд, Алла вышла проверить работу. Прочитала и поморщилась.

— Дурак! — рассердилась она. — Хоть бы грамотно написал.

— А как грамотно? — с интересом спросил Вася.

— Грамотно — эту.

— Сейчас исправим, — сказал Вася. И соскреб топором две буквы. Получилось:

МЕДВЕДЬ, ОТКРЫТЬ КАЛИТКУ ЭТУ

ТЕБЕ Я ОЧЕНЬ НЕ СОВЕТУ.

Алла топнула валенком.

— Никому ничего нельзя поручить!

Вася, посмеиваясь, пошел на просеку.

А Алла, захлопнув дверь, уселась на нары.

Мрачной и злой застал ее вернувшийся с работы десант.

— Ну как культурная работа? — выдирая снег из бороды, спросил Иванов.

— Наградили меня помощничком, большое спасибо! — взорвалась Алла.

— Один плохой человек, а сколько всем беспокойства, — сокрушенно сказал Ахмет.

А Дед солидно поддакивал:

— Пора выгонять Аллу, пора!

— Тихо! — рявкнул Иванов. И все смолкли.

Над домиком стрекотал вертолет.

Иванов выскочил наружу.

 

Событие двадцать девятое. Приметы: рыжая, говорит с хрипотцой

Вертолет завис над домиком и сбросил вымпел. Невдалеке от Иванова в снег упал набитый песком мешочек с привязанной к нему длинной алой лентой. Иванов вытянул за ленту мешочек из снега. К боку его был пришит карман. И в нем Иванов обнаружил записку. Аккуратным почерком начальника штаба было написано следующее:

«Разыскивается Женя Карпова из Новороссийска, девятнадцати лет. Приметы: рыжая, говорит с хрипотцой. Работала в горкоме комсомола, сама себе выписала комсомольскую путевку и скрылась в направлении БАМа. В Новороссийске паника. Меня забросали телеграммами. Я все десанты обшарил — нет ее. Не у тебя ли она? Если у тебя, срочно отправляй ее в Усть-Кут. А я первым же самолетом — в Новороссийск».

На обратной стороне записки пилот накарябал карандашом:

«Лечу на Улькан. Через час вернусь. Сяду на реку. Готовь девицу!»

Иванов поднял глаза. Вертолет уже улетел. Иванов засек время и бросился в дом.

— Женя! — крикнул Иванов. И выманил ее из дома.

Женя, подхватив полушубок, выскочила за ним.

— Рассказывай быстро: ты сбежала из дома? — стремительно спросил Иванов.

— Да, — отчеканила Женя, глядя правдивыми серыми глазами в глаза Иванову. — Родители были на курорте. Я им оставила дома письмо.

Иванов сунул в рот пустую трубочку, и щеки его, как всегда в минуты тяжелых раздумий, пробороздили морщины.

— Тебя ищут, — сказал он, помедлив.

Женя посмотрела на него умоляюще.

Иванов еще немного подумал.

— Ладно! Пиши текст телеграммы: жива, здорова, целую. И прочее. — Он шагнул к двери дома и оглянулся. — И добавь: через месяц приеду домой.

Женя ответила ему благодарным взглядом.

Иванов распахнул дверь. Весь десант сидел за столом. Только Алла отдельно, на нарах.

— Если хотите, я сам был лишним в начале десанта, я только мешал, — сидя во главе стола, внушительно говорил Лева, — Но сумели же мы стать настоящими бойцами БАМа. Почему же она не может? Или просто не хочет?.. — Лева обвел ребят суровым взглядом. — Нас по радио называют героями. И тебя в том числе. Как ты людям в глаза будешь смотреть?! — воскликнул он и посмотрел на нары, где сидела Алла. Но ее там не было.

Иванов схватил ее рюкзак, кинул ей на руки полушубок, и в то время, когда Лева развивал свою мысль, они уже бежали по пробитой десантом дороге к реке.

— Они совсем меня заклевали. Вы решили меня спасти? — задыхаясь от бега, спрашивала Алла.

— Молчите! А то сорвете дыхание, — приказал Иванов.

Он спешил. Небо уже предвечерне блекло, над тайгою кралась светлая тень луны.

Они выскочили на берег реки, когда над нею уже стрекотал вертолет. Иванов выдернул из-за пазухи ракетницу, послал в небо зеленый сигнал и скатился на лед.

Вертолет сел, не гася винта, чтобы, в случае, если не выдержит лед, сразу взлететь.

Закрываясь рукавицей от морозного вихря. Иванов и Алла подбежали к борту, и пилот помог им забраться в дверь. Он был все такой же румяный и жизнерадостный.

— А-а-а! Лесоруб! — узнал он Аллу. — Батюшки, что они с тобой сделали? Ты же грязная, как трубочист.

Иванов сунул ему бумажку.

— Пошлешь телеграмму!

— Куда же полетим? — в ухо крикнула Алла.

— Умываться! — летчик захохотал. И вдруг сконфузился и замолк. — Извини, Женя! — сказал он Алле. — Ты же пойманная беглянка, тебе не до шуток, а я-то, дурак, забыл! — Он подхватил изумленную Аллу под руку и повел в пилотскую кабину.

Иванов спрыгнул на лед реки, и вертолет тотчас поднялся.

 

Событие тридцатое. Серебристый туман

Уже недалек был конец пути, когда бульдозер сломался. Раскаленная морозом сталь лопнула, будто стекло.

Бульдозер оставили. Искалеченный и заиндевелый, он замер на дороге, как поверженный в битве танк.

Теперь впереди шел Дед. Ребята, утопая в снегу, растаскивали бурелом.

— Очень хорошо! — глухо покашливал Иванов. — Еще километр — и выйдем к последней базе. А от нее до Нии рукой подать.

Но когда вышли к базе, их ожидала беда. База была разорена. На изрытом снегу валялась расковыренная продуктовая бочка. Обрывки пакетов, этикетки, остатки продуктов были втоптаны в снег.

Иванов помрачнел. Над тайгой стоял серебристый морозный туман. Сквозь него не проглядывало ни клочка ясного неба. Лишь солнце просачивалось маслянистым пятном. Однажды прострекотал вертолет. Но разве мог он найти их в этом море тумана!

В снегу подобрали пять банок говяжьей тушенки и три банки сгущенного молока. Иванов выложил это богатство на стол и после долгого молчания сказал:

— Вы мечтали стать героями. Время пришло — становитесь! Что для этого требуется? Развлекаться и отдыхать. — Он пристально посмотрел на каждого. — Дела наши плохи. Продуктов на день, не больше. Помощи ждать — туман… Слушайте мой приказ. Заготовить побольше дров. Топить круглосуточно. Лежать и беречь силы… Я ухожу дня на четыре. Попробую добыть еды. Командиром остается Игорь Любавин. Вопросы есть?

— Нельзя! — вдруг сказала Женя. — Один, без продуктов, в тайгу…

— Мы обязаны выжить! — прервал ее Иванов.

Он уложил в рюкзак банку тушенки, котелок, чай, соль, спички, моток капронового шнура, бинокль, карту, две пачки патронов, ком свившейся бересты.

— Ну, держитесь! — Он в последний раз оглядел притихший десант, взял ружье и вышел.

Он поднялся в седловину меж пестрых сопок и на гребне услышал, что его догоняют. Он оглянулся. Это была Женя. Тяжело дыша, она стала совать Иванову запасной свитер, беличьи рукавички и помятую пачку печенья.

— Мамино еще… А я забыла… — торопливо говорила она. И вдруг уткнулась лицом в его полушубок: — Саша! Возвращайся скорей!

— А как же.

Внизу, под сопками, чернильными полыньями дымилась река.

— Это и есть та самая Ния, — спокойно пояснил Иванов. — Вот здесь, — он показал рукой, — будут строить поселок.

— Дошли! — ахнула Женя. — Два шага — и победа!

— Два шага!.. Но мы их делать не будем, чтобы не тратить сил.

— Как! Ведь всего два шага!

— Мы сделали самое трудное. Теперь, — сказал он, помедлив, — колонна дойдет до реки без нас.

— Без нас, — как эхо, отозвалась Женя. — А мы?

— Мы выполнили свой долг. Теперь попробуем выжить. Поняла? И о Ние, прошу, ни слова!

Он тронул ее плечо и стал спускаться к реке.

Женя долго смотрела, как скользящим охотничьим шагом Иванов шел среди полыней. Ей с гребня не было видно, что двигается он по медвежьим следам.

 

Событие тридцать первое. Не проскочил

Иванов шел и шел по реке, как вдруг медвежий след повернул на берег. Командир остановился в раздумье.

Тайга мрачно стояла по берегам, свесив над рекой зеленые лапы. Было мертво кругом: ни звука, ни шороха. Лишь иногда золотой молнией хвою прошивал соболь.

«Странно! — подумал Иванов о медведе. — Куда это он?»

Взобравшись на берег, Иванов уперся в завал. Он полез через него и добрался почти до вершины, когда гнилые стволы под ним затрещали, и он полетел куда-то вниз головой.

Стало темно. И он понял, что засыпан снегом. Ружейный ремень, съехав на горло, душил начальника десанта.

«Очень хорошо!» — успокоил себя Иванов и стал шарить в снегу руками. Он нащупал сук, отжался, освободил горло и вздохнул. Отжавшись еще и еще, Иванов выбрался из завала и полежал, отдыхая. Он понял, что тайгой ему не пройти. Он снова двинулся вниз по реке и вскоре уловил, что к журчанию воды подо льдом прибавился какой-то невнятный гул. И чем дальше шел Иванов, тем отчетливей делался гул. Настала ночь. Иванов перестал идти.

Он утоптал снег под елью, выстлал лапником, разделся и забрался в спальный мешок.

Проснувшись. Иванов набил котелок снегом и развел костер. Он съел полпачки Жениного печенья и пил чай до тех пор, пока не рассвело.

На рассвете он увидел, что льда впереди нет. Черная вода кипела на валунах. Берега были скалисты. Они сжимали реку, словно каменные щеки.

«Ах, бродяга! — подумал Иванов о медведе. — Значит, вот почему ты пошел в обход».

До полудня, цепляясь за кусты и трещины, осторожно переходя с камня на камень, он пробирался в грохочущем каменном коридоре. Глава утомлял сухой кварцевый блеск. Наконец он дошел до скалы, которая шоколадной плоскостью отвесно падала в реку. Иванов понял, что придется обходить ее поверху. Но сил уже не было. Он скинул рюкзак, приказал себе поспать полчаса, опустился на корточки и заснул. Еще несколько секунд явственен был грохот черной воды, а потом Иванову стало казаться, что лежит он на пляже и слышит шум Черного моря. Иванов обрадовался во сне и подумал, что теперь-то уж он всласть погреется на южном солнышке. Однако что-то мешало ему наслаждаться, что-то тревожило его. И он понял: это через всю Россию стучат колеса. Везут поезда комсомольцев на БАМ. Не спи. Иванов! Нужна дорога! Ты должен идти вперед! И тут он вспомнил, что дорога готова, счастливо улыбнулся во сне и перестал слышать тревожный стук колес.

Успокоенный, он проспал полтора часа и, проснувшись, огорчился, что так много времени потерял на сон. Выбравшись из каменного каньона, он увидел, что снова начался сплошной лед. Иванов спустился на лед и побежал расслабленным шагом, экономя силы.

Из тайги вышли следы медведя. Их уже замыло ветром. Они были похожи на голубые воронки.

Впереди задымили две полыньи, но Иванов не стал их обегать, чтобы не тратить время. Он надеялся проскочить между ними по тонкому льду.

Но не проскочил.

Иванов даже не услышал треска. Просто лед раздался, и он полетел, раскинув руки. В следующий момент он почувствовал, как холод сжимает сердце, а ноги затягивает под лед. Черная вода бурлила у самых глаз.

«Кажется, все, — подумал Иванов, — А жаль!»

 

Событие тридцать второе. Пятый день без Иванова

Два дня проскочили в шахматной битве. А на третий ребята притихли и молча лежали на нарах. Лица осунулись, глаза поблескивали, а Голуб все вздыхал. Женя виновато поглядывала на ребят: она могла предложить только чай.

Лишь Вася и Дед не унывали. Разгромив всех, они теперь играли друг с другом. Они сидели по-турецки на нарах и беседовали, как обычно: «Не пора ли сдаваться?» — «Пока подожду».

— Не поверите, — сказал Игорь. — Я в детстве печенку не ел. Презирал ее, идиот.

— Да уж! — согласился Вася.

А Голуб вдруг вспомнил, что еще в самом начале десанта, во время погрузки вездехода, он припрятал на всякий случай две банки говяжьей тушенки.

Полежав еще немного, Голуб встал и, громыхая по дровам, которыми был завален весь пол, вышел из дома. Его беспокоило: целы ли банки?

Убедившись, что вслед за ним никто не идет, он влез в кузов вездехода, просунул руку за ящики с гвоздями и — вот они, консервы, целы!

Голуб спрятал банки на прежнее место, выпрыгнул из вездехода, пошел в дом и лег на нары.

В доме царил малиновый сумрак: так раскалилась печка.

Лицо Деда во сне стало совсем детским. Он что-то шептал. Женя положила ему руку на лоб. Дед всхлипнул и успокоился.

Ребята то впадали в забытье, то просыпались. День для них перепутался с ночью. Время от времени Женя кипятила воду и поила ребят сладким горячим чаем.

Когда началась передача для строителей Байкало-Амурской магистрали, она настроила Васин транзистор погромче. И вдруг крикнула:

— Люди, про нас!

По радио выступал профессор из Ленинграда, отец Левы. Он сказал:

«Лева, я надеюсь, ты слышишь меня…»

Дед приподнял Леву за плечи и посадил на нарах.

«…Сначала мне было не совсем понятно, — говорил профессор, — зачем тебе понадобилось ехать на БАМ. Но, вероятно, каждый человек, как клинок, должен пройти закалку. Тогда он сможет идти по жизни безбоязненно и достойно, с поднятой головой. Я спокоен за тебя, Лева. Я уверен: тебя окружают сильные люди. Они научат, если ты не умеешь, и поддержат, если ты упадешь духом… Поздравляю тебя с днем рождения, — сказал Левин отец. — И как подарок прошу принять…»

Голос профессора вдруг забило шумом и треском, и приемник умолк: сели батареи. Тишина воцарилась в доме, только угли стреляли в печке. Лева смотрел на умолкшее радио. Голуб молча поднялся и вышел из дома. Через минуту он вернулся и положил на колени Леве две банки говяжьей тушенки.

Лева с недоумением посмотрел на банки.

— Это откуда?

— Ко дню твоего рождения берег, — сказал Голуб и лег на нары. «Ну вот, а ты презирал меня!» — мысленно сказал он Иванову.

Женя разделила консервы. Каждому досталось по небольшому кусочку мяса.

 

Событие тридцать третье. Обман для всеобщей пользы

«Ишь ты! — с завистью подумал Игорь о Голубе. — Красиво поступил. Такой подарок Леве припас!» И ему стало неприятно, что не он это сделал.

«Хорош же я, лежу, как мешок костей! — с тревогой подумал Игорь. — А ведь за командира остался».

Он с трудом поднялся, натянул полушубок и вышел. Его ослепило, ожгло морозом. Голова закружилась. Но он все же пошел куда-то, растревоженный мыслью, что раз он командир, то должен совершить нечто замечательное и всех удивить.

Он поднялся в седловину между сопок, и тут ему показалось, что из тумана прямо ему в глаза летят красные, синие, фиолетовые иглы. Игорь даже зажмурился. А когда в глазах прояснилось, понял: это просто редеет туман, а сквозь него прорывается солнце.

Потом он посмотрел вниз и увидел дымящуюся от промоин реку. Сердце от радости подскочило. Он понял, что перед ним долгожданная Ния.

«Всего лишь небольшой рывок! — думал он возбужденно. — И победа! Победа! А десант к ней приведу я!»

Игорь почувствовал прилив сил и быстро вернулся в дом.

— Ребята! — объявил он торжественно. — Река, к которой мы шли, перед нами. Неужели мы не найдем в себе силы на последний рывок?

— Никак не может без героизма, — засмеялся Вася.

— А ты можешь? — возмутился Игорь. — Или ты хочешь, чтобы о нас говорили: «А-а-а, это те самые, которые просидели у печки, хотя до Нии оставалось полшага?»

Вася ухмыльнулся.

— Слушайте мой приказ! — резко сказал Игорь. — Идем на последний штурм!

Через полчаса вездеход, натужно воя, втаскивал дом на склон между сопок. Дым из трубы тянулся хвостом. Ребята плелись сзади, поддерживая друг друга. Лишь Лева ехал в доме на нарах. От слабости он не мог подняться.

Перед самым гребнем полоз домика уперся в камень. Вездеход забуксовал на месте.

— Вперед, Ахмет! Вперед! — азартно кричал Игорь. — Рвани как следует!

Ахмет рванул. Из трещины, которую Игорь когда-то замазал грязью и о которой уже забыл, вырвался крюк и, как снаряд, ударил по вездеходу.

Второй трос запел, как струна.

Ничего не видя из кабины. Ахмет рванул еще раз, вырвав и второй крюк. Освобожденный вездеход прыгнул через гребень и ударился о землю, вильнул и влетел в глубокую яму, подняв тучу снега.

В это время дом покатился назад — вниз по склону. Скрипя и покачиваясь, набирал ход.

— Там же Лева! — с ужасом крикнула Женя. И бросилась вслед за домом, крича: — Лева! Лева!

Дом налетел на огромный валун и вздыбился, словно взорвался. Крыша слетела с него, как шапка. Бревна стали торчком, а потом попадали грудой. Из-под этой груды синей струйкой потек дымок.

Игорь Любавин, стоя на гребне, с ужасом смотрел то на торчащий из снега вездеход, то на груду бревен.

Больше всего ему хотелось, чтобы все вдруг оказалось как было: вездеход, домик и Вася с Дедом играют в шахматы.

 

Событие тридцать четвертое. Второго раза не будет

Сперва Иванов почувствовал, как вода заливается в сапоги, трогает ледяными пальцами грудь. Потом тело как будто отмерло. Только глаза еще жили. Они мерзли.

Держась за лед левой рукой, правую он погрузил в воду и нащупал на поясе нож. Он перерезал ружейный ремень и положил ружье поперек полыньи. Потом он перерезал лямки рюкзака, поймал его в воде и выкатил на лед.

Намокшая одежда тянула ко дну. «Ну, — сказал он себе, — давай!» Он знал, что сил хватит лишь на один рывок, что второго раза не будет. Сосредоточившись, он рванулся из полыньи и быстро откатился от нее по льду.

Потом он вскочил и побежал.

Все тело жгло и ломало. Но Иванов радовался этой боли, потому что боль — это жизнь. Но и боль уходила с каждой секундой. Ноги стали подламываться. Он споткнулся и упал.

«Отпрыгался!» — лежа в снегу, подумал Иванов.

Он сел и, с трудом разлепив веки, посмотрел на высокий берег. Что-то знакомое увидели его глаза, но угасающее сознание уже не в силах было подсказать, что это и откуда знакомо.

Однако Иванов встал на колени и полез на высокий берег. Он лез, прорывая в снегу глубокую борозду, скатывался вниз и снова лез.

Он долез до верха и, с трудом разодрав смерзшиеся ресницы, увидел древнее зимовье — охотничью избушку, коряво сложенную из огромных лиственничных стволов. Дверь была задавлена сугробом, и он долго ползал, разрывая коленями снег.

Наконец он открыл дверь, ввалился в избушку и упал на утоптанный земляной пол. Сложенный из камней очаг был набит дровами. Из-под дров торчал ком свившейся бересты.

Спасение было рядом, но Иванов не в силах был зажечь огонь. Ему хотелось плакать от обиды, но он давно разучился плакать.

С трудом он сел на земляном полу.

Правая рука оказалась на коленях, против отворота полушубка. Иванов осторожно навалился на локоть и стал впихивать руку внутрь. Через некоторое время он ощутил сырой мех полушубка и обрадовался: рука оживает! Он забрался ею под свитер и стал отогревать на теле. И когда руку заломило от боли, он обрадовался еще больше и нащупал аварийную коробку спичек.

Он развернул полиэтиленовый мешочек, достал из коробки горсть спичек, чиркнул всей горстью и сунул под ком бересты.

Потом он разделся и стал растираться снегом.

Зимовье топилось по-черному, без трубы. Дым плавал слоями и уходил в выпиленную в потолке дыру. Разложив у огня мокрую одежду, Иванов сидел пригнувшись, чтобы не задохнуться. И топил, топил… Его бил озноб. Он никак не мог согреться.

 

Событие тридцать пятое. Бурый знакомый

Чтобы пополнить силы, Иванов съел всю тушенку, остатки печенья и, натаяв снега, выпил целый котелок чая.

Спальный мешок внутри оказался сухим. Иванов вывернул его мехом наружу и лег вблизи очага. Ясность мыслей вернулась к нему, и он стал думать, чья же это избушка: не Василия ли Бугра?

Иванов забылся. И чудился ему старинный струг, а на нем казаки. Плывут и плывут они на восток по большой незнакомой реке…

Утром Иванов почувствовал слабость. Тело ломало.

Попив чаю, Иванов собрался и побежал, чтобы разогреться. Он бежал до тех пор, пока мускулы не налились горячей силой. Перед ним оказался склон хребта. Медвежьи следы поднимались вверх.

Добравшись до голых зазубренных скал, Иванов лег на камни и заглянул вниз. Прямо под ним было круглое горное озеро, похожее на арену цирка. С крутых обнаженных берегов свисали, как змеи, белые корни.

То, что он сперва принял за обломок скалы, вдруг зашевелилось. Иванов достал бинокль и увидел медведя. Медведь был тощий. Его шерсть свалялась и висела клоками. Он поедал белые корни.

Иванов проверил ружье.

«Не хотелось бы мне тебя убивать, разбойник, — подумал он. — Но сам виноват. Теперь спасай десант ценой собственной шкуры».

Он выстрелил. После секундной паузы послал вторую пулю и сразу же перезарядил ружье. Но больше стрелять не пришлось. Взревев, медведь упал.

Освежевав зверя, Иванов набил мясом рюкзак, развел костер, зажарил большой кусок медвежатины, вдоволь поел и попил чаю.

Спустившись с хребта, он срезал молодую ель, укрепил на ветках тяжелый рюкзак и двинулся в обратный путь, таща за собой волокушу.

 

Событие тридцать шестое. Иванов спешит

Почти не останавливаясь, Иванов шел весь день, всю ночь и еще полдня. А потом увидел торчащий из снега вездеход.

А с гребня ему открылась вся картина. Внутри разложенного четырехугольником костра сидели и лежали люди. В костре горели бревна, из которых был сложен дом.

Иванов подбежал.

Вася и Дед тревожно склонились над Левой, который лежал, укрытый несколькими полушубками. Иванов молча пощупал его лоб. У Левы была высокая температура.

— Руку ему бревном придавило, — сказал Дед. — Я шины наложил.

Всякое несчастье Иванов понимал как работу, которую надо срочно сделать, чтобы это несчастье преодолеть. Поэтому он немедленно начал действовать. Разыскал в обломках ведра, набил их снегом и в одном поставил вариться чай, а в другое бросил несколько кусков медвежатины. Он напоил всех бульоном, а потом дал по куску мяса. Десант стал оживать.

Иванов послал Ахмета и Голуба откапывать вездеход, а остальным приказал ставить палатку.

В этой лихорадочной работе все как-то забыли думать о своей слабости и невольно взбодрились и подтянулись.

Видя, что дело пошло на лад, Иванов внимательно огляделся, соображая, не упустил ли чего. И в это время в голубом разрыве тумана показался вертолет. Иванов выхватил у Игоря ракетницу и послал в небо три красных ракеты, что означало: «Прошу срочной помощи. Беда!» А затем выстрелил тремя зелеными ракетами, что означало: «Победа!»

 

Событие тридцать седьмое. Иванов докладывает

Колонна автомашин ушла к Ние, а десант Иванова прибыл в Усть-Кут.

Сам Иванов, лежа на койке, читал газеты. Лева писал. Он задумал написать книгу «Русские в Восточной Сибири» — от лихого казака Васьки Бугра до Александра Иванова: хроника подвигов и открытий. Бывший сапожник отдал в его распоряжение драгоценный сундук. И Лева строчил, гремя по столу закованной в гипс рукой. И когда Лева шел по Усть-Куту, сдержанный, в гипсе, со старинной книгой под мышкой, то был похож на ветерана.

— Пишу одну суровую правду, — строго сказал он Иванову.

— Вот это зря, — шурша газетами, ответил тот с койки. — Пиши чего посмешнее. И возьми Васю в соавторы! Он способный.

— Вася мой друг, — важно заявил Лева. — Но он не серьезный. Пока не усядется в бульдозер. Не писать же нам книгу в бульдозере?

Из соседнего номера слышался Васин голос. Сразу же по приезде Вася купил новый костюм. И теперь, модно одетый, он играл в шахматы с Дедом.

Побрившись, Иванов позвал Женю, и они пошли есть мороженое. Иванов даже вздрогнул, когда в зеркальном полумраке кафе знакомый голос гаркнул над ухом:

— Что будем заказывать, командир?

В кружевном кокошнике официантки, подбоченясь, на него со смехом смотрела Алла.

— Вы на меня, наверное, сердитесь, Саша?.. Но, честное слово, я не могла в тайге.

— Я так и подумал, — сказал Иванов. — А я бы не смог в мороженице.

Алла перестала улыбаться.

— Рекомендую крем-брюле.

Иванов кивнул.

— Крем-брюле, две порции! — гаркнула на все кафе Алла. И ушла, сделав вид, что не заметила Женю.

К вечеру Иванов прибыл в штаб для доклада.

Начальник штаба расцвел, увидев высокую фигуру начальника десанта.

— Задание выполнил. Дорога к Ние пробита, — сказал Иванов.

— Знаю! Все уже знаю! — воскликнул начальник штаба, обнимая командира. — Молодец! Спасибо! — И, вспомнив, сказал: — Ты знаешь, все твои ребята опять хотят под твое начало… Возьмешь?

— Ну что ж, — сказал Иванов, — возьму.

— Вот и отлично! Десант выходит через неделю… Да, — спохватился начальник штаба, — а куда ты сейчас?

— За билетом на юг, — сказал Иванов.

— Собирался за билетом на юг, — многозначительно поправил начальник штаба.

В штабе от смеха дрогнули стекла. Там собрались веселые люди.