Два дня проскочили в шахматной битве. А на третий ребята притихли и молча лежали на нарах. Лица осунулись, глаза поблескивали, а Голуб все вздыхал. Женя виновато поглядывала на ребят: она могла предложить только чай.
Лишь Вася и Дед не унывали. Разгромив всех, они теперь играли друг с другом. Они сидели по-турецки на нарах и беседовали, как обычно: «Не пора ли сдаваться?» — «Пока подожду».
— Не поверите, — сказал Игорь. — Я в детстве печенку не ел. Презирал ее, идиот.
— Да уж! — согласился Вася.
А Голуб вдруг вспомнил, что еще в самом начале десанта, во время погрузки вездехода, он припрятал на всякий случай две банки говяжьей тушенки.
Полежав еще немного, Голуб встал и, громыхая по дровам, которыми был завален весь пол, вышел из дома. Его беспокоило: целы ли банки?
Убедившись, что вслед за ним никто не идет, он влез в кузов вездехода, просунул руку за ящики с гвоздями и — вот они, консервы, целы!
Голуб спрятал банки на прежнее место, выпрыгнул из вездехода, пошел в дом и лег на нары.
В доме царил малиновый сумрак: так раскалилась печка.
Лицо Деда во сне стало совсем детским. Он что-то шептал. Женя положила ему руку на лоб. Дед всхлипнул и успокоился.
Ребята то впадали в забытье, то просыпались. День для них перепутался с ночью. Время от времени Женя кипятила воду и поила ребят сладким горячим чаем.
Когда началась передача для строителей Байкало-Амурской магистрали, она настроила Васин транзистор погромче. И вдруг крикнула:
— Люди, про нас!
По радио выступал профессор из Ленинграда, отец Левы. Он сказал:
«Лева, я надеюсь, ты слышишь меня…»
Дед приподнял Леву за плечи и посадил на нарах.
«…Сначала мне было не совсем понятно, — говорил профессор, — зачем тебе понадобилось ехать на БАМ. Но, вероятно, каждый человек, как клинок, должен пройти закалку. Тогда он сможет идти по жизни безбоязненно и достойно, с поднятой головой. Я спокоен за тебя, Лева. Я уверен: тебя окружают сильные люди. Они научат, если ты не умеешь, и поддержат, если ты упадешь духом… Поздравляю тебя с днем рождения, — сказал Левин отец. — И как подарок прошу принять…»
Голос профессора вдруг забило шумом и треском, и приемник умолк: сели батареи. Тишина воцарилась в доме, только угли стреляли в печке. Лева смотрел на умолкшее радио. Голуб молча поднялся и вышел из дома. Через минуту он вернулся и положил на колени Леве две банки говяжьей тушенки.
Лева с недоумением посмотрел на банки.
— Это откуда?
— Ко дню твоего рождения берег, — сказал Голуб и лег на нары. «Ну вот, а ты презирал меня!» — мысленно сказал он Иванову.
Женя разделила консервы. Каждому досталось по небольшому кусочку мяса.