Саня сидел на остановке. Пришел автобус из Абакана. С ним должна была прибыть Женя Лохматкина, комсорг стройки и капитан баскетбольной команды.

Баскетболистки клином, как крестоносцы, вошли в толпу, и толпа поспешно раздалась. Самые высокие девушки Саян шли, глядя перед собой в верхние стекла зданий: они привезли победу. Только одна портила гренадерский строй — до смешного мелкая рядом с подругами, хотя дерзости в ее повадке было на всю команду. Она была увешана сумками и авоськами, и Саня усмехнулся даже: «Хозяйственная особа!»

— Женя! Лохматкина! — закричал Саня. И надо же, именно маленькая остановилась.

— Чего вопишь? — Голосок у нее оказался резкий, хрипловатый.

Саня объяснил, чего он вопит.

— Вопрос ясен. Ладно. Найдем тебе брата, — отрубила Женя и вдруг пристально оглядела Саню голубыми твердыми глазами. Лодырь, нет? Сегодня занят?

— Я… У меня… Я на каникулах.

— Блеск! Будешь помощником. Держи! — Она в мгновение ока навесила на Саню тяжеленный рюкзак с впившимися в спину железными банками, всучила авоську. И Саня, не успев оглянуться, стал похож на караванного верблюда.

Женя и сама нагрузилась основательно.

— Что делать умеешь? — спросила Женя. В глазах ее был ледок.

— Ну… все… как его… пол мыть…

— Ничего не умеешь. Будешь на подхвате.

По бетонной дороге мимо них, рыча, обдавая черными выхлопами, проносились самосвалы.

Бетонная дорога вскоре кончилась. Пошли недостроенные корпуса, песок, гравий, грязь, кучи строительного мусора. Кругом — ямы, канавы с водой, хлипкие доски брошены с берега на берег.

— Не свались: покупки замочишь! — крикнула Женя.

— Сама не свались, — ответил обиженный Саня.

Одно утешало его: такая самостоятельная девушка — комсорг и капитан баскетбольной команды — была с ним почти одного роста. У него — метр сорок семь, у нее — метр пятьдесят, не больше. Плотная, крепкая, с пухлым лицом и нахально вздернутым носиком, в грубых брюках, подпоясанных солдатским ремнем с бляхой, Женя шагала широко, по-солдатски. По воротнику ее ковбойки билась грива огненно-рыжих волос.

Перешли железнодорожные пути. Смеркалось. Длинными колючими гирляндами зажглись лампочки высоко над головой и осветили карниз строящегося цеха, фигуры каменщиков, склоненные над кладкой. Каменщики стучали мастерками, как дятлы.

— К утру должны кончить кладку, — сказала Женя. — Событие! Мы с тобой встретим ребят как следует, верно? Видишь, — сказала Женя, останавливаясь, — третий слева — твой брат Володя Смирнов.

Но все фигуры были одинаковы — согнутые черные силуэты. И, наученный горьким опытом, Саня спросил:

— Смирнов… из Ленинграда?

— Не из Америки.

За стройкой пошли будки и вагончики. Они прятались в сумерках, выцветшие от дождей и снегов, расшатанные переездами.

Женя отомкнула амбарный замок на одной из будок и, щелкнув выключателем, осветила запущенность и безобразие: кучу грязных резиновых сапог на заляпанном полу, сохнущие портянки, замазанные раствором ведра, сломанные мастерки, голое черное окно…

— Не нравится? — хрипловато спросила Женя и внимательно посмотрела на нашего героя своими холодными глазами. От множества веснушек ее круглое лицо казалось солнечным, ярким. Не то что у Вовки, которого будто ради смеха озорник-маляр обрызгал охрой, стряхивая кисть. — Ну что ж, очень хорошо. Придется засучить рукава, — решительно сказала она, хотя рукава у обоих и так были засучены. — Вот тебе ведро, вот тряпка. Где канава с водой, видел?..

Саня побежал к канаве, зачерпнул два ведра воды и преодолел с ними расстояние до будки. За время преодоления он облил свои замечательные джинсы и замочил ботинки.

— Какой нелепый! — чему-то радуясь, воскликнула Женя. — Смотри, как надо. — Она повернула ведра лужками к себе. — Ни капли не прольешь… Мой пол!

Саня мыл. Он ползал, кряхтел, пыхтел, пачкался, ронял, ушибался…

А Женя? Женя вдруг преобразилась. Помните, какая она резкая, суровая вышла из автобуса? А тряпку в руках увидела будьте любезны! — даже засветилась от удовольствия. Женя работала с упоением, ловко, легко, весело. Это даже не работа была, а какой-то фокус, показанный с таким мастерством, что не только зрители, но и сам фокусник счастлив. Она получала удовольствие. Наслаждалась.

И когда Саня это понял, он задумался. И было над чем задуматься. Саня всегда был тайно уверен, что способен на любое, даже великое дело, стоит ему только очень, очень, очень захотеть. И теперь он решил убедиться, что это так. Саня добыл из кучи самый грязный сапог и напрягся, концентрируя на нем свою волю. Он очень, очень, очень хотел вымыть сапог так же быстро и ловко, как Женя.

Но руки не слушались, по локтям текла грязь. И черная тоска навалилась на Саню. Он очнулся только от радостного крика Жени:

— Ай да мы!

Действительно, будку было не узнать. Бело сверкал пол, на окне клетчатая абаканская штора, стол скрылся под клеенкой, разрисованной парусниками, голая лампочка утонула в багровом абажуре…

— Мы их научим красиво жить. Правда. Саня? — ликовала Женя Лохматкина. — Мы из них сделаем приличных людей.

Шел уже четвертый час ночи. Несмотря на мрачные мысли, а может быть, под их воздействием. Саня ощутил сильный голод и извлек из портфеля свой гигантский бутерброд.

— Ну, Саня… — пропела Женя. — Ты не просто путешественник. Ты — великий путешественник.

— Меня предупредили, — просто сказал Саня. — Сказали: запасайся. Женька уморит.

Женя засмеялась, отчего ее лицо стало еще более солнечным.

— Не могу видеть человека в бездействии. Сразу настроение портится. Моментально начинаю придумывать, в какую бы работу его впрячь…

Разделавшись с моряцким бутербродом. Женя извлекла из рюкзака три здоровенные банки с красками. В одной банке была черная краска, в другой — желтая лимонная, в третьей — серебристая, как ртуть. Саня кое-что начинал понимать. Он начинал понимать и волноваться, ибо предчувствовал: судьба готовит ему подарок.

Женя отступила к окну и с этой позиции глянула на глухую стену вагончика.

Осмотрев стену, грубо обитую листами сухой штукатурки. Женя, не отрывая руки, провела углем во всю стену зубчатую черту. Черта то взрывалась пиками, то рушилась вниз, то выписывала кудрявые кренделя.

Женя отошла и мрачно посмотрела на свою работу. Солнечное лицо ее было строго. Женя резко отчеркнула несколько линий, и Саня увидел Енисей, хребты, тайгу, ущелья…

— Фантастика! — прошептал Саня. — Дрожь берет, когда подумаешь, как жили первобытные люди. Страшно…

— При чем тут первобытные люди? — пробормотала Женя, кладя размашистые мазки малярной огромной кистью. — А тебе не бывает, что ли, страшно?

— Ну, мне… Мне все хорошо…

Женя обернулась с кистью в руках. Огненная грива метнулась по ее спине.

— Ты, миленький, как в кино живешь… На экране снег, а тебе не холодно? Там голодают, а ты только что мороженое скушал? Там убивают, а тебе не больно?..

Персиковые щеки Сани затвердели. В Сане вспухала ненависть к Жене Лохматкиной.

Он остро пробежал взглядом по ладной фигурке Жени и тотчас зацепился за нужное. Ковбойка Жени в пройме рукава была разодрана, виднелась белая майка. «Художник!.. А рубашка-то драная!» — подумал Саня с язвительным облегчением. И черная волна ненависти стала опадать.

— Женя, — сказал он деревянным голосом, — я сейчас тебя ненавидел. — Сказал и замер от ужаса.

Женя вздохнула, положила кисть на банку, присела к столу.

— А теперь прошло? — спросила она.

— Прошло.

— Вот и хорошо. По себе знаю… Какой это был кошмар, когда я была одна, сама по себе, когда чувствуешь только то, что относится лично к тебе!..

— А что же делать? — прошептал Саня.

— Дарить. Все и всегда дарить. Дарить свое время, внимание, талант, вещи, деньги… Чем больше даришь, тем богаче становишься.

— Ну уж!..

— Серьезно. Понимаешь, Саня, дарить приятней, чем брать.

— Но ведь так ничего не добьешься, — тихо сказал Саня. — Вся жизнь разойдется по мелочам… Надо, наоборот, отбрасывать лишнее.

— А чего ты хочешь добиться?

— Я еще не знаю, — тихо сказал Саня.

Женя задумалась.

— Мне кажется, то, что ты называешь лишним, это и есть жизнь. Ты жизнь отбрасываешь.

Прогрохотал первый самосвал, и послышался топот многих сапог.

— Бригада! — воскликнула Женя.

Дверь широко распахнулась, и парень с широким лицом остановился, держась за косяк, так и не перешагнув порог. Через его плечи заглядывали в будку другие.

Женя, улыбаясь, на них смотрела.

— С победой, ребята?

— С победой. А ну, раздвиньтесь — сапоги буду снимать, — сказал парень и, сев на порожек, стянул сапоги.

В носках он зашел в будку и внимательно все осмотрел.

— Замечательно, Женя. Огромное тебе спасибо. Мы поняли все. Надо не только геройски работать, но и жить надо тоже красиво… Так или нет, мальчишки? — рявкнул он в дверь.

— Так! — отозвалась бригада.

Женя сияла.

— Ой! — воскликнула она, заметив Саню. — Санечка, извини, забыла. — Она схватила за рукав брезентовой куртки парня с широким лицом. — Володя! — радостно сообщила она. — К тебе брат. Из Ленинграда.

Парень недоумевающе посмотрел на Саню. Саня чуть не заплакал. Парень вдруг улыбнулся.

— Ах, из Ленинграда! Здравствуй, братишка. — И он заключил Саню в брезентовые объятия.