Готовясь к покушению, мы намеревались сделать крюк на юг, затем на запад и потом снова пробраться через позиции майсирцев на север, к сборному пункту, где нас должны были ожидать лошади.

Но это оказалось невозможно. Майсирцы вели себя как осы, гнездо которых сбил палкой пробегавший мимо мальчишка. Они роились тут и там, иногда целыми полками, иногда ротами, а иногда по четыре-пять человек. Я не мог понять, действительно они пытаются разыскать нас или же просто кидаются куда глаза глядят, перепуганные и разгневанные убийством своего короля.

Но они были повсюду, и в такой обстановке любой неверный шаг мог привести нас к гибели ничуть не хуже, чем самая планомерная облава на убийц.

Мы прошли на юг почти до конца долины, но там наткнулись на кордон кавалеристов, который холодно, но твердо остановил нас. Я решил не нарываться на неприятности. Мы наполнили фляги водой из ручья, а потом прошли по нему вверх, чтобы не оставлять следов, которые мог бы распознать опытный следопыт или волшебник. Ручей протекал мимо холма; он был невысок, но все же позволял заметить сверху подкрадывающихся врагов. Нас устраивало и то, что холм густо зарос ежевикой.

Мы пробрались в глубь колючих зарослей и затаились там. Восторг свершения понемногу иссяк, и теперь из всех чувств у нас остался, пожалуй, только страх. Если бы нас обнаружили, мы были обязаны оказать самое ожесточенное сопротивление, чтобы погибнуть в бою, поскольку, попади мы в руки врагов живыми, изобретательные по части пыток майсирцы заставили бы нас претерпеть жесточайшие мучения.

День подошел к концу, и потянулась долгая холодная ночь. Я надеялся, что Симее и Курти повезло больше, чем нам, и они смогли выбраться в безопасное место. Я хорошо сознавал, что волновался о девушке сильнее, чем тревожился бы о любом другом солдате, который мог оказаться на ее месте. Ну конечно, говорил я себе, все дело в том, что она женщина, да притом еще очень красивая женщина, но сам понимал, что это еще не все.

Я отогнал от себя эти мысли и постарался припомнить карту. Нет, пока мы ничего не могли поделать, кроме как оставаться там, где были. Погода становилась все холоднее, и я ощущал приближение бури.

Когда наступил рассвет, Йонг проделал в кустах туннель, этакий крысиный лаз, не для того, чтобы можно было выбраться из нашей чащи или вернуться туда, а просто для наблюдения за обстановкой. Где-то в полдень он почти беззвучно закончил свою работу, и с тех пор мы не слышали вообще ничего, кроме стука дождевых капель да редкого печального щебетания какой-нибудь промокшей птицы.

Я восхищался Свальбардом, обладавшим способностью спать или неподвижно сидеть, не издавая ни звука, в течение многих часов.

Что касается меня, то я старался думать о том, что могло происходить за пределами этого переплетения промокших колючих кустов. Вспоминать о приятном тепле лагерных костров, о чаше теплого медового питья со специями и, естественно, о еде. Не желая обременять себя лишним грузом, мы не взяли с собой ничего съестного, но к настоящему времени все успели не на шутку проголодаться.

Я во всех подробностях припомнил одну трапезу. Она состоялась много лет назад, когда император Тенедос отправил меня с миссией в Хайлу. Как ни странно, после нее никто не оказался растоптан железным сапогом империи. В тоскливый день, подобный этому, я без эскорта, без телохранителя возвращался после встречи с местным чиновником. По дороге меня застигла ночь, и, когда я, смирившись с задержкой, уже совсем было убедил себя в том, что дерево в стороне от дороги послужит прекрасной крышей, мне вдруг подвернулась маленькая сельская гостиница.

Хозяин не отличался особым радушием, как, впрочем, и его неряха-жена и полдюжины их детей. Но комната оказалась теплой и сухой, постель была чистой, а еда… ах, эта еда! Для начала мне подали прозрачный бульон, сваренный из двух сортов грибов, со специями и крошеным зеленым луком. За ним последовали деревенский паштет, форель, жаренная со странными специями, казавшимися то горькими, то сладкими, отбивная из нежнейшего барашка под горчичным соусом и свежие, прямо с грядки, овощи; холодный напиток из сока нескольких разных фруктов и еще…

Из туннеля показался торопливо ползущий на четвереньках Йонг. Приблизившись к нам, он прошептал:

— Вся эта говенная армия снялась с места. И прет прямо сюда!

Не дослушав, я метнулся ему навстречу — Йонг еле успел посторониться — и полез по туннелю. Там, где Йонг проскальзывал как змея, мне приходилось продираться.

Хиллмен ничего не преувеличивал. С обеих сторон от нашего пригорка тянулись длинные колонны пехоты и кавалерии. Все шагали на север. Обратно в Майсир!

Мы победили! Но тут же я разглядел облака дыма, застилавшие горизонт на севере.

Майсирцы отступали, но при этом мстили за поражение на свой манер, сжигая на своем пути все, что могло гореть: поля, дома, деревни. Я знал, что там повсюду лежат мертвые тела местных жителей, а в огне стенают, сгорая заживо, их ни в чем не повинные дети.

Юрей снова оказался разоренным дотла, и я был тому виною.

Я с самого начала опасался, что именно так получится, если мой план завершится успешно, но при этом не видел никакого иного выхода — приходилось выбирать между одним Юреем или всей Нумантией.

Это было одно из тех высоких решений, которые принимают короли, вероятно, представляя себе в своем могуществе великую славу, сопровождающую все их деяния, но меня от этого тошнило. Не желая глядеть на дела рук своих, я повернулся и пополз обратно.

— Мы перебили им хребет, — шепотом прокричал Йонг.

Свальбард кивнул, на его лице расплылась широкая улыбка. Уверен, они подумали, будто я заболел, потому что я, в отличие от них, не почувствовал при виде уходящей армии повторного приступа той радости, какую мы испытали после убийства.

Майсирцы подходили ближе. Похоже, что мимо нас действительно дефилировала почти вся армия. Свальбард прижался ухом к земле, махнул мне рукой, и я последовал его примеру. Почва глухо, но мощно гудела под ногами миллиона идущих людей, копытами их лошадей и колесами повозок.

Теперь нам оставалось лишь дожидаться, пока они пройдут, а затем идти в обратном направлении и воссоединиться с моей армией в Каллио.

Я уже не мечтал о еде, а заново осваивал солдатский стоицизм — умение ждать наступления чего-то, ждать без страха, без надежды, даже без мыслей. Мы просто сидели в полудреме с оружием наготове, соприкасаясь сапогами, чтобы, если один из нас что-нибудь услышит, он мог сразу без слов подать сигнал товарищам.

Когда уже далеко перевалило за полдень, Йонг пнул меня. Но я и так уже был настороже, услышав звук лишь на мгновение позже, чем он. Кто-то медленно пробирался в чаще, двигаясь прямо в нашу сторону, как почтовый голубь прорезает небесный свод, стремясь к своей голубятне.

Свальбард беззвучно перебрался на самый край нашей крошечной полянки, Йонг занял место напротив. Лазутчик непременно вышел бы между ними, а тут его ждала неминуемая смерть, прежде чем он успел бы раскрыть рот.

Шорох все приближался, затем прекратился, и мы услышали знакомый голос:

— Это я, Симея. Смотрите не убейте меня.

Есть такая солдатская присказка: застрелиться и не жить! Она совершенно точно описывала состояние нас троих.

В конце концов мне удалось выдавить из себя:

— Иди спокойно. — И грязная, измученная волшебница раздвинула последние ветки ежевики, почему-то сразу попав ко мне в объятия. Она вскинула на меня удивленный взгляд, а потом полуобняла меня левой рукой. В правой она все еще держала обнаженный меч.

Обеспокоенный, я тут же выпустил девушку.

— Они выследили нас сразу же после того, как я оживила садовые кусты, — сообщила она без всяких вступлений. — Королевские волшебники были настороже, просто они очень медлительные. Мы выбрались из палатки, в которой скрывались, разрезав полог сзади, и оказалось, что неподалеку нас поджидали пятеро солдат. Мы бросились бежать, но Курти сильно хромал. Он велел мне удирать и сказал, что задержит их.

На ее глазах выступили слезы и тут же полились ручьем.

— Я стала отказываться, и он обругал меня. Тогда я сделала, как он велел. У меня даже не было времени, чтобы сотворить заклинание. Разве правильно я посту пила? Мне, конечно, следовало остаться с ним.

Я не успел даже раскрыть рот, как Свальбард прогремел, почти не понижая голоса:

— Ты все сделала совершенно правильно. Неужели два трупа лучше, чем один?

Она уронила меч и села, почти упала на землю.

— Мой разум говорит то же самое. А все остальное мое существо с ним не согласно.

— Он сказал мне, что погибнет сегодня, еще перед тем как мы выехали из замка, — добавил великан. — Может быть, он сам хотел умереть. Может быть, он решил, что с него довольно. Я уже не раз видел, как такое случалось с разными людьми. И умер он, спасая своего товарища, а это далеко не худший способ возвращения на Колесо.

— Волшебника куда труднее заменить, чем даже самого хорошего лучника, — резонно заметил Йонг; правда, его тон показался мне излишне холодным.

Симея взглянула на меня. Несколько кратких мгновений я в душе оплакивал Курти, который был рядом с начала моего первого похода в Кейт, лучший из лучников, каких я когда-либо видел, и просто человек, которому я всегда безоглядно доверял, мой верный товарищ, хотя ни он, ни я никогда не считали себя друзьями… Я должен был хоть раз сказать ему, как много он для меня значил, этот скромный воин, всегда надежно прикрывавший мне спину и ни разу за всю жизнь не давший мне повода хотя бы на мгновение усомниться в нем. Постепенно от меня уходили лучшие из воинов, и я мог лишь надеяться на то, что Сайонджи на своем суде отнесется к ним со всей снисходительностью.

Все эти мысли промелькнули в моем мозгу, и я понял, что сейчас нельзя обнаружить хотя бы намек на колебание.

— Симея, тебе просто не оставалось ничего другого. Забудь об этом. — Как-то незаметно для самого себя я, вслед за Свальбардом, тоже начал обращаться к ней на «ты». — В каждом бою кто-то неизбежно погибает, и все, что мы можем сделать, — это идти дальше. Мы помолимся за Курти, когда окажемся в безопасности, и будем поднимать бокалы в память о нем, пока сами будем живы.

Я уже не раз говорил такие слова в прошлом. И сам верил им. Однако на сей раз они показались мне совершенно пустыми, но я не мог придумать ничего лучшего.

Симея глубоко вздохнула.

— Ладно. Случившегося уже не исправить, — сказала она. — Ваш план сработал. Майсирцы улепетывают из Юрея. И что мы теперь будем делать?

Я в нескольких словах пересказал ей свои планы.

— Значит, будем ждать? — вопросительно произнесла она.

— Да, — подтвердил я. — Но только до темноты, а ночью нам, возможно, удастся куда-нибудь перебраться. А может быть, придется сидеть здесь до завтра.

— Ох, сомневаюсь, — протянул Свальбард и добавил с надеждой в голосе: — А у тебя нет чего-нибудь перекусить?

— Нет. Разве что сушеные травы, которые могли бы превратить тебя в обезьяну. — Симея тоже заговорила менее официально, чем прежде. Я давно уже обратил внимание, что перед лицом серьезной опасности люди обычно переходят на «ты».

— Ну, меня еще не настолько подвело брюхо, — бодро откликнулся Свальбард.

— Тогда будем ждать, — ответила Симея.

Но ждать нам не пришлось. Разве что совсем немного.

Уже начало смеркаться, когда мы услышали дробь барабанов. Звуки доносились с разных направлений, охватывая в целом дугу с востока до северо-запада, и на сей раз я решил сам пролезть в туннель и посмотреть, в чем дело.

А дело было плохо, прямо-таки хуже некуда. Примерно в трети лиги от нашего пригорка я увидел выстроенных в двойную цепь солдат, двигавшихся в нашу сторону. Барабаны задавали им темп. Они вели прочесывание неторопливо, методично, и цель у них могла быть только одна. Я приподнялся, не высовываясь из кустов, не обращая внимания на колючую ветку, впившуюся мне в щеку, и разглядел на севере одинокую фигуру в мантии. Это был волшебник, командовавший облавой.

Я поспешно вернулся назад и рассказал о том, что видел.

— Они выследили меня, — сказала Симея. — Проклятье!

Я вопросительно взглянул на нее.

— Волшебник оставляет за собой особый след, нечто вроде запаха, — пояснила девушка, — и другой волшебник, знающий некоторые хитрости, может проследить его. Будь у меня время, я могла бы стереть свои следы, но что теперь об этом говорить! А если честно, то я и не думала, что это может потребоваться. Ну вот и привела майсирцев прямо к вам.

— Пусть демоны думают, кто в чем виноват, — прервал я Симею. — Нам-то что сейчас делать? Бежать?

— Обрати внимание, — отозвался Йонг, — что они идут на нас полукругом. Точь-в-точь как те крестьяне, которых ты нанимал в своем имении, чтобы они выгнали тебе из леса замбара. Могу поклясться: они хотят, чтобы мы побежали на юг, в единственную сторону, где нет загонщиков, а там — ты должен знать это как бывалый охотник — стоит цепь охотников, готовых подстрелить дичь, как только она выйдет из укрытия.

— Вполне возможно, — согласился я.

— Я могла бы посмотреть магическим взглядом, — сказала Симея (почему-то на ее лице появилось виноватое выражение), — но это было бы все равно что выкладывать магнит перед компасом.

— А что нас может ожидать, если мы все же побежим? — спросил я.

— Волшебники, — ответила Симея, — и солдаты.

— Единственный способ вырваться из западни, — тусклым голосом произнес Свальбард, — заключается в том, чтобы сделать что-нибудь совершенно неожиданное для охотников. — Уверен, что эта мысль пришла в голову одновременно всем нам троим и даже выразили бы мы ее одними и теми же словами: слишком долго нашим единственным делом была только война. — По этому я предлагаю сбить засаду, обрушившись прямо на нее.

— Для этого у нас, пожалуй, маловато сил, — ответил Йонг.

— Вот если бы нам удалось как-то избавиться от этого колдуна… — задумчиво произнесла Симея. — Тог да, возможно…

— В любом случае, — подытожил я, — лучше всего будет, если мы соберем все наши железки и выберемся из этого убежища, пока оно не стало ловушкой.

Мы проползли к краю зарослей. Цепь солдат уже заметно приблизилась. Она двигалась неторопливо, не допуская ни единого разрыва, и вся эта сцена действительно как нельзя больше походила на загонную охоту.

Я внимательно осмотрелся вокруг в поисках выхода. Ручей, по которому мы пришли сюда, журча, огибал подножие пригорка и поворачивал на север. Его берега, поднимавшиеся над мелкой водой примерно фута на четыре, поросли редким кустарником.

— Вот и дорога, — сказал я, ткнув пальцем в сторону ручья. — Но этот проклятый богами колдун наверняка учует, если мы выпорхнем из гнезда. Йонг, не мог бы ты отсюда всадить в него стрелу?

Йонг, прищурившись, смерил взглядом расстояние и поморщился:

— Только не я. А если учесть еще и встречный ветер, то этого не смог бы сделать даже здоровый болван, который все время толкает меня в спину, даже если бы у него был такой же глаз, как у меня, обе руки и большой лук.

Свальбард тоже скривился, но промолчал. А мне в голову пришла идея.

— Симея, ты знаешь, какое заклинание ведет этого колдуна в нашу сторону?

— Конечно, но…

— Ты могла бы заставить его действовать наоборот?

— О! — воскликнула она, начиная угадывать мой замысел. — Без труда.

— В таком случае, что может помешать тебе заставить стрелу лететь как птица?

— Ничего.

— Это точно, — поддакнул Свальбард. — Оттого-то ведьмам запрещают даже приближаться туда, где проходят состязания по стрельбе из лука.

Симея полезла в свою сумку, которая всегда была при ней, за необходимыми магическими принадлежностями. Йонг умудрился разыскать где-то старое птичье перо, и девушка нацарапала на клочке пергамента незнакомыми мне таинственными буквами какую-то надпись. Да и пергамент сам по себе был странным на вид: темно-зеленым, а не белым или желтоватым. Одновременно она шептала нечто невнятное и, уже закончив писать, еще несколько раз повторила эти слова.

— А теперь, Дамастес, — сказала она, — дай мне одну из твоих стрел.

Я повиновался. Волшебница прикоснулась птичьим пером к оперению стрелы и негромко запела:

Вспомни, чем ты была

до людей,

до смертей.

Вспомни ветер под крылами,

обернись,

превратись

и лети высоко.

Имя Элиота зову,

заклинаю стрелу.

Слушай меня.

Лети высоко.

Лети далеко.

Лети точно в цель.

Возможно, это мне только померещилось в гаснущем свете дня, но клянусь, что стрела вздрогнула, как будто ожила. Симея обмотала пергамент вокруг стержня стрелы и обвязала его ниткой, оказавшейся в той же самой незаменимой сумке.

— А теперь приложи все свое умение, чтобы попасть в этого волшебника.

— Только не ругайте меня, — сказал я, — если стрела в воздухе закувыркается, как детский бумажный го лубок. Будет настоящее чудо, если она просто долетит до него.

— Я разбираюсь в чудесах, — резко бросила Симея. — Стреляй!

Я закрыл глаза не только для того, чтобы ощутить ветер, но и чтобы помолиться Паноану, Исе, Танису, и, не открывая их, натянул тетиву.

Потом я открыл глаза и вгляделся в шествовавшего за цепями солдат волшебника, человека, искавшего способ погубить нас, всмотрелся в него холодно, без гнева, просто как в добычу.

Как мне сейчас хотелось, чтобы Курти не погиб, а был с нами, потому что он смог бы произвести этот выстрел, а мне такое не под силу. Я постарался оживить в памяти все, чему он обучал меня за те годы, которые провел рядом со мной, вспомнил, как мастер-стрелок должен угадывать момент, когда стрела готова, когда она стреляет как бы сама по себе.

Возможно, его дух снизошел ко мне с Колеса, или где еще он мог сейчас находиться, а может быть, это его память проявилась во мне, но все опасения вдруг покинули меня, и я почувствовал, что составляю единое целое с тисом и ясенем, из которых был сделан лук, с его тетивой. В это мгновение мои пальцы сами собой разжались, и стрела устремилась вверх.

Она взмыла к небу плавной дугой и унеслась на такое расстояние, на какое мне ни разу в жизни не удавалось выстрелить; стрела снижалась очень полого, будто следовала вдоль невидимой нити, соединявшей мой лук и почти непрерывно махавшую руками фигуру в мантии.

На мгновение я упустил стрелу из вида, но тут же заметил, что колдун вскинул руки, зашатался и рухнул наземь.

Я беззвучно прошептал слова благодарности Танису и тут заметил, что Свальбард смотрит на меня широко раскрытыми в благоговейном ужасе глазами.

Но я до сих пор уверен, что этот выстрел сделал Курти.

Увидев, что их командир упал, солдаты подняли крик, и цепь загонщиков тут же распалась. Люди метались, часть столпилась вокруг мертвого волшебника, кто-то выкрикивал приказы, несколько лучников принялись пускать стрелы в белый свет, как в копеечку.

— Готово, — сказал я. — А теперь — быстро к ручью и уносим ноги.

— Нет, — твердо возразил Йонг. — Туда пойдешь ты. С нею. Свальбард, мы с тобой должны выбираться другой дорогой.

— Не валяй дурака!

— И не думаю, нумантийский балбес! Ваши жизни куда важнее наших, а это самый лучший путь спасения, — рявкнул он. — Я не изображаю героя. Просто два человека менее заметны, чем четыре. Не забывай, что я не безмозглый нумантиец и не майсирец с мозгами в заднице.

— Но…

— В другом месте будем спорить хоть до хрипоты, — перебил меня Йонг. — Удирайте, пока они не опомнились! Шевелись, Свальбард! Давай быстренько найдем другой выход отсюда и будем спасать свои задницы, а уж они сами позаботятся о своих.

Он был прав, так что мы с Симеей не стали задерживаться и спустились с холма никем не замеченные. По ручью мы прокрались мимо остановившейся цепи солдат и скрылись от них в сгущавшейся тьме.

И все это время моя душа истекала горькими слезами, оплакивая этих двоих, которые были лучшими из лучших.