Когда стали сгущаться вечерние сумерки, Асафуми с Кэсумбой перешли проржавевший мост и вступили на территорию развалин, раскинувшихся на подступах к реке Дзёгандзигава. Вблизи оказалось, что здесь ещё сохранилось что-то от облика города. Хотя пересекавшиеся под прямым углом улицы были завалены обрушившимися стенами, стальными конструкциями и мусором, всё-таки это были улицы. Маленькие домики были полностью разрушены, только металлические каркасы торчали, как дорожные указатели, но среди четырёх- и пятиэтажек уцелели дома, где можно было хотя бы укрыться от непогоды. Крыши провалились, стёкла были выбиты, но кое-где, видимо, жили люди, из некоторых окон свешивались тряпьё, сушёные травы или овощи. Однако, куда ни глянь, на улицах не было ни души. Изредка, когда Кэка, опустив морду, принимался рычать, среди гор мусора мелькала тень, но стоило окликнуть её, как она тут же исчезала во тьме, так что Асафуми и Кэсумба не успевали ничего разглядеть. Хотя люди и жили здесь, они чего-то боялись и прятались. Полноправными хозяевами этих развалин были растения и разная живность. Стоило обнаружиться хоть клочку земли, как его тут же занимали трава и плющ. Видимо, из-за нехватки земли и воды деревья здесь не росли, но природа шаг за шагом протягивала свои зелёные щупальца внутрь мёртвых развалин. Среди травы и плюща сновали крысы. Карауля их, неподвижно сидели кошки, за кошками следили собаки. Впрочем, все животные были голодными и тощими. Среди развалин там и сям белели кости людей и животных. Повсюду чернели следы от кострищ — следы трапез.

Белевшие на земле среди развалин кости не столько пугали Асафуми, сколько создавали ощущение, что он затерялся в сюрреалистической картине. Такое зрелище предстало перед ним впервые в жизни. Он видел покойников только в гробу, среди цветов. Кэсумба тоже изумлённо оглядывалась, шагая рядом с Асафуми. Оказавшись среди развалин, они оба замедлили шаг. В босые подошвы впивались куски цемента и осколки стекла. Асафуми уже порезал большой палец. Нужно было ступать осторожно, глядя под ноги, чтоб не пораниться ещё сильнее.

Хотя уже наступил вечер, цемент и асфальт под ногами были горячими. Дневная жара среди этих развалин, где не было ни деревьев, ни воды, была, наверное, невыносимой. Одного этого было достаточно, чтобы люди покинули эти руины.

«Что же здесь произошло? — думал Асафуми. — Большой город по какой-то причине оказался разрушенным. О каком же бедствии говорили паломники к Якуси?»

Местами на уцелевших стенах виднелись полустёршиеся надписи: «Идиоты», «Умри!», «Убью», «Это ад». Они были написаны только азбукой, никаких иероглифов. Похоже, эти надписи были сделаны давно — все они едва-едва виднелись, и в наступавшей темноте разобрать их было непросто. И всё-таки каждый раз, завидев эти единственные оставшиеся среди развалин послания, Асафуми останавливался и пытался их прочитать. Среди кое-как нацарапанных надписей попадались и крестики, и отпечатки ладоней. От всего этого веяло насилием и паникой. Асафуми охватило беспокойство.

Куда бы они ни шли, везде была одна и та же картина — бесконечные руины зданий и горы мусора. Вряд ли они найдут здесь что-нибудь ещё.

— Пить хочется, — сказала Кэсумба. Тут Асафуми почувствовал, что и у него пересохло в горле. Даже Кэка тяжело дышал, свесив оба языка. Когда они шли по Дороге-Мандала, он видел у дороги ручей и мог бы промочить горло, теперь же среди этих развалин воды не было.

— Мы могли бы напиться, спустившись к реке.

Оба направились к Дзёгандзигава. К реке вела едва приметная тропа. Ведь люди, всё ещё живущие в городе, нуждались в воде. Это была тропа, протоптанная людьми среди гор мусора.

Видимо, прежде город простирался до края речной поймы. По берегам реки валялись огромные глыбы, повсюду были разбросаны цементные обломки — уж не случилось ли здесь наводнения? Среди этих обломков пробивался кустарник, каменные и цементные глыбы обвивал гигантский плющ. В зарослях стрекотали насекомые. Слушая журчание реки и голоса насекомых, Асафуми почувствовал одновременно и облегчение, и усталость.

Ступая по прибрежным камням, они подошли к воде. Ревел поток, сбегавший с гор Татэяма. Войдя в воду, как был, в полотенце, Асафуми омыл всё тело.

— Ах, как хорошо! — невольно вырвалось у него.

Глядя на него, и Кэсумба разделась. Под её мешковатой грязной одеждой было голое тело. Перед Асафуми предстали детские припухлости грудей и едва начавший зарастать волосами лобок. Он оробел и отвернулся. Не заметив его растерянности, Кэсумба вошла в реку. Оказавшись рядом с Асафуми, она улеглась на мелководье. Кэка последовал за Кэсумбой.

Здесь дул прохладный ветерок. Видневшиеся отсюда, с реки, развалины светлели в лучах закатного солнца. И холмы за городом, и бесконечно тянущиеся развалины постепенно исчезали в вечерних сумерках.

— В городе-то ничегошеньки нету, — сказала Кэсумба, вдоволь напившись воды.

— Раньше здесь было полным-полно больших домов и жило много людей.

— Что значит «раньше»? — спросила Кэсумба, и Асафуми растерялся с ответом.

— Ну, много-много дней назад.

Кэсумба выпустила изо рта фонтан воды:

— Разве это не сегодня?

— Да нет же! Сегодня это сегодня. А раньше — это прежде.

— Прежние дни, сегодняшний день, разве это не одно и то же?

— Вовсе нет! Время идёт. Раньше ведь ты была маленькой девочкой, а теперь стала большой.

Кэсумба нетерпеливо сказала:

— Вовсе нет, я всегда была такой же, как и сейчас. Неважно, большая я или маленькая.

Асафуми растерялся. А что если здесь нет времени, а есть только данное мгновение? Нет ни прогресса, ни регресса, а есть только вечное «сейчас».

Тут Кэка на берегу поднял лай. Он вилял хвостом, будто что-то обнаружил. Кэсумба вышла из воды, следом за ней вышел и Асафуми.

Кэка лаял на кучу мусора. Под нагромождением из пластика и металла было проделано отверстие, в которое мог пролезть человек. Виляя хвостом, Кэка заливисто лаял. Подойдя поближе, они увидели, что из лаза торчит направленная на Кэку палка. Кэка, заводясь всё сильнее, схватил палку зубами.

Кэсумба остановила его. Всё ещё рыча, Кэка сел у её ног.

— Есть тут кто-нибудь? — Едва он спросил, как из ямы полетели мелкие камни. Асафуми поспешно отступил от входа.

— Уходите отсюда!

Голос был высокий, детский. Кэсумба, оставив Кэку, живо шагнула к лазу. И просто сказала:

— Мы ничего тебе не сделаем, если ты выйдешь.

Под ноги Кэсумбы упал мелкий камушек. Затем швыряться камнями прекратили. Кэсумба наклонилась к лазу:

— Всё будет в порядке, выходи.

В отверстии лаза робко показалась детская голова. Это был мальчишка лет десяти с впалыми щеками и широко раскрытыми испуганными глазами. Мальчик опасливо посмотрел на Асафуми с Кэсумбой, но, увидев Кэку, одна голова которого была обращена к лазу, а другая оглядывала окрестности, снова собрался было нырнуть в своё укрытие. Асафуми поспешно спросил:

— Ты здесь живёшь?

Тот кивнул. Наконец-то они повстречали живого человека среди этих развалин. Присев перед лазом, Асафуми ласково спросил:

— Скажи, пожалуйста, что здесь произошло. Почему город превратился в руины?

Мальчик пристально посмотрел на Асафуми:

— Не знаю.

«Любимый ответ Кэсумбы», — удручённо подумал Асафуми. Но всё ещё не отступаясь, спросил иначе:

— Почему ты здесь живёшь?

Мальчик, по-прежнему бросая опасливые взгляды на Кэку, ответил:

— Потому что никого не осталось.

— Куда же все делись?

— Все умерли, — сказал мальчик. — Кто-то от болезни… кого-то съели…

При слове «съели» Асафуми смутился. Но мальчик был невозмутим, словно речь шла об обычном деле.

— Кто их съел? — не удержался от вопроса Асафуми, хотя уже знал ответ. Мальчик равнодушно кивнул на лежавшие вокруг развалины:

— Да оставшиеся в живых взрослые.

Так вот почему он прячется в этой яме! Асафуми огляделся вокруг, чтобы убедиться, что никто не собирается на них нападать. В небе уже начинали мерцать звёзды, очертания предметов вокруг стали зыбкими.

— А вы откуда пришли? — не без любопытства спросил мальчик.

Асафуми растерялся, как лучше ответить, но Кэсумба, ответив: «Оттуда», махнула в сторону Дзёгандзигавы. Хребты, тянущиеся за пиком Якуси, темнели на фоне вечернего ультрамаринового неба. Мальчик мечтательно посмотрел на горы.

— Взрослые, что покрепче, все убежали туда. Здесь остались только старики да дети.

— Так ведь и ты можешь уйти туда. В лесу живут люди!

— Правда? — впервые оживился мальчик.

— Конечно! Там ещё есть еда, — добавила Кэсумба, и мальчик стал осторожно выбираться из ямы. На нём оказалось женское платье, которое было ему велико и, несмотря на перетягивавший талию пояс, спускалось ниже колен. Одежда едва держалось на исхудавших плечах мальчика и вся была в прорехах, сквозь которые проглядывала дочерна грязная кожа.

— Вы отведёте меня туда? — Мальчик с надеждой смотрел то на Асафуми, то на Кэсумбу. Асафуми смутно надеялся, что, оказавшись в городе, сможет вернуться домой. Но вокруг, куда ни глянь, тянулись руины, и надежда вскоре оставила его. Но и возвращаться на Дорогу-Мандала не хотелось, так что он не знал, что ответить мальчику. Кэсумба же ответила: «Ладно!», и мальчик просиял.

— Погодите-ка! — Он поспешно нырнул в лаз. Похоже, он собрался пуститься в путь немедленно.

Кэсумба схватила его за платье:

— Не сейчас же! Мы шли без передышки, нам нужно отдохнуть.

Указывая на лаз, мальчик сказал:

— Вы можете передохнуть у меня.

Асафуми совсем не улыбалось ночевать в этой норе, но простодушная Кэсумба обрадовалась и ответила: «Спасибо».

— Мы голодны. Нет ли у тебя чего-нибудь поесть?

Асафуми удивился тому, что Кэсумба задала такой вопрос явно голодному и измождённому подростку. Но тот не счёл вопрос неуместным.

— За едой я схожу. — Нырнув в лаз, мальчик вернулся с деревянной дубинкой, сжимая что-то в ладони.

— Что ты собираешься делать? — спросил Асафуми.

Мальчик разжал ладонь — на ней лежали сделанный из проволоки рыболовный крючок и леска.

— Наловлю рыбы в реке. Я и снасти приготовил, может, что-нибудь поймается. Подождите меня здесь, хорошо? Не оставляйте меня!

Несколько раз повторив это, мальчик удалился вверх по течению реки.

— Такой маленький, а какой молодчина! — восхищённо сказал Асафуми.

Кэсумба, присев рядом с лазом, спросила:

— Что значит «молодчина»?

Асафуми с трудом подыскал слова.

— Молодчина, ну это… значит хороший парень.

— Чем именно хороший?

— Ну, ещё маленький, а выжил один в таком месте, сам удит рыбу. Разве не молодчина?

— Что тут удивительного, — сказала Кэсумба, подавляя зевок. — И взрослым, и детям, чтобы прокормиться, приходиться пошевеливаться.

— Но ведь дети беззащитны, если их не оберегать, они погибнут.

— Гибель слабых детей естественна! Ведь и плоды на деревьях вызревают не все, а только самые крепкие, слабые же сбивают ветер и дождь.

Не найдя, что ответить, Асафуми присел на камень. Кэсумба зарылась головой в чёрную шерсть прильнувшего к ней Кэки.

— Ты, верно, устала, — сказал Асафуми.

— Тело свинцовое, — коротко ответила Кэсумба. — Когда в теле свинцовая тяжесть, надо закрыть глаза. И тогда я стану другой и перенесусь в иное место. Побываю в разных местах, переделаю разные дела, увижу много всего, а потом, когда открою глаза, в теле появится лёгкость. — Говоря сама с собой, Кэсумба закрыла глаза и ещё глубже зарылась головой в шерсть Кэки.

«Какие сны видит Кэсумба? Какие сны видят выжившие среди этих развалин, паломники к Якуси, шагающие по Дороге-Мандала и люди-обезьяны?» — думал Асафуми.

В небе показался молодой месяц. Сияли Большая Медведица и созвездие Ориона. В серебристом лунном свете развалины на прибрежных террасах погрузились в тишину. Глядя на разрушенные здания, на зазубренные края уцелевших стен, на покосившиеся ряды столбов, он вспомнил чувства, переполнявшие его, когда они с Сидзукой смотрели вниз с высотного здания «Минато мираи 21». Тогда родители Асафуми приехали из Тоямы и ужинали вместе с ними и с матерью Сидзуки. Когда он посмотрел на простиравшийся внизу огромный город, ему почему-то стало грустно. Тогда он объяснил это страхом перед предстоящим важным шагом — женитьбой. Но, может быть, дело было в другом. Уж не было ли это видением будущего? Может быть, и посетители ресторанов в высотных зданиях, и зеваки, поднимающиеся на смотровые площадки Токийской мэрии — все они видят этот мираж города будущего, завораживающий своей гибельностью?

Обхватив колени, Асафуми смотрел на простиравшиеся среди холмов развалины. Прежде здесь, наверное, жили миллионы людей. Но теперь город заброшен. «Мой собственный мираж будущего поглотил меня», — подумал Асафуми.

— Фу-у-ун, фун-фун-фун, — стала тихонько напевать Кэсумба. Её глаза были закрыты, лицо неподвижно, лишь губы шевелились. Непонятно было, бодрствует она или напевает во сне.

Захотев по-маленькому, Асафуми встал и помочился на большую скалу, чуть поодаль от ямы. Он думал, что прямо за скалой тянется склон, но оказалось, что это накренившаяся бетонная стена. Раньше здесь было здание, но оно рухнуло. Среди побегов плюща виднелись выбитые борозды. Они были процарапаны по бетону чем-то острым вроде гвоздя. Похоже, это были иероглифы, но в слабом лунном свете их было не разобрать. Стряхнув капли мочи, он оправил задранное полотенце, раздвинул побеги плюща и попробовал прощупать процарапанную надпись.

«Недуг мгновенного увядания», — было написано неумелым детским почерком.

«Что это?» — подумал Асафуми, задержав пальцы на выщербленных линиях. Названия такой болезни он не слыхал. Должно быть, какая-то серьёзная болезнь, раз её название специально выбили здесь. Ему смутно припомнились слова мальчика о том, что все умерли от болезни, но тут он вдруг почувствовал какое-то движение за спиной. Обернувшись, он увидел прямо перед собой полуголого, совершенно лысого старика, занёсшего над его головой длинную железную палку. Ввалившиеся глаза на круглом, изборождённом морщинами лице блеснули, и он резко опустил железную палицу. Асафуми мгновенно отскочил в сторону. Палица просвистела в воздухе, и страшная боль в боку обрушилась на Асафуми. Он упал как подкошенный. Снова занеся железную палицу, старик приготовился обрушить её на голову Асафуми. «Р-р-р-р-р», раздалось рычание, и старик упал лицом вниз, выронив своё оружие. Кэка сидел на его спине, одной пастью вцепившись в руку, а другой — в коричневый кусок ткани, обёрнутый вокруг бёдер старика.

— Отпусти, отпусти! — завопил старик, извиваясь всем телом и пытаясь освободиться от пса. На нём была лишь обмотанная вокруг бёдер вылинявшая до коричневого цвета набедренная повязка. Проступавшими рёбрами и измождённым телом он напоминал индийского аскета. Но, несмотря на худобу, он был силён и одной рукой отталкивал Кэку, пытавшегося укусить его за другую руку.

— Кэка, фу! — подошла Кэсумба. Кэка неохотно разжав обе свои пасти, отошёл от старика. Сидя на земле, старик криво ухмыльнулся.

— Этот оборотень — твой пёс?

Кэсумба кивнула. Встав, старик взглянул на стонавшего, ухватившись за бок, Асафуми.

— Отличное мясо. Если не будешь мне мешать, мы могли бы поделить его.

«Не смей есть людей!» — хотел было воскликнуть Асафуми, но из-за боли в боку смог выдавить из себя лишь звук, похожий на предсмертный стон петуха. «Может, рёбра сломаны», — похолодев, подумал он.

— Он пришёл со мной. Я не собираюсь его есть, — ответила Кэсумба, и старик сплюнул.

— Ну и ладно. У меня-то есть еда, — зло бросил он на прощание, подобрал железную палицу, плетёный мешок и ком земли. Ком при ближайшем рассмотрении оказался связкой из трёх ворон.

— Постой, — остановила старика Кэсумба. — Поделим этих птиц.

— Не болтай ерунды! — выругался старик и занёс свою палицу. — И не вздумай натравить на меня своего оборотня! Давеча я зазевался, а теперь забью его до смерти!

Затем он кивнул на Асафуми:

— В обмен на этого белокожего мужчину я отдам тебе всю связку.

Кэсумба отрицательно покачала головой. Старик хмыкнул:

— Кто же отдаст драгоценную еду за просто так! — сказал он, и его взгляд скользнул по едва выступающей груди и бёдрам девочки. На его морщинистых, как анальное отверстие, губах проступила слабая улыбка.

— Если отдашься мне, получишь одну птицу.

— Мерзкий старик, заткнись! — держась за бок, Асафуми, шатаясь, попытался встать. Но боль ещё не отпустила, и он снова рухнул на колени.

Тут Кэсумба ответила:

— Две птицы!

— Что ты говоришь, Кэсумба!

Но Кэсумба стояла, вызывающе уперев руки в бока, как пожилая домохозяйка, сбивающая цену в зеленной лавке. Немного подумав, старик ответил:

— Ладно. Птиц я ещё наловлю, а вот девок тут не сыщешь.

Старик положил трупы птиц у ног. Усевшись на плоский выступ, он поманил к себе Кэсумбу. Асафуми крикнул:

— Стой! Кэсумба, ты хоть понимаешь, о чём речь?!

Но та приказала Кэке сидеть на месте и подошла к старику.

— Понимаю! С паломниками к Якуси мы иногда занимаемся этим, — ответила Кэсумба, настороженно глядя на пытавшегося остановить её Асафуми.

Асафуми смотрел на стоявшую перед стариком освещённую лунным светом девочку. Она закатала полы своей одежды. Асафуми со своего места видел только её смуглые ягодицы. Протянув руки, старик хотел было привлечь её к себе.

— Подожди! — сурово одёрнула его Кэсумба.

Услышав интонацию хозяйки, Кэка, зарычав, привстал. Старик поспешно отдёрнул руки от девочки. Кэсумба, присев на корточки перед стариком, задрала его грязно-коричневую набедренную повязку и извлекла его пенис. Словно играясь в песочнице, она принялась с видимым удовольствием ласкать его. Этого старик, как видно, не ожидал — на мгновение он застыл в изумлении, но вскоре, откинувшись назад, отдался ласкам. Напевая «ффу-у-ун, фу-у-у-у-у-ун», Кэсумба продолжала ласкать пенис. На изборождённом морщинами лице старика появилась растерянность. Но ласки девочки были ему приятны, и вскоре на его лице отразился восторг. Член наконец встал, и Кэсумба села на него верхом и медленно стала опускаться. Она была похожа на внучку, ластящуюся к дедушке.

Асафуми ошеломлённо наблюдал за совокуплением старика и девочки. Зад Кэсумбы двигался вверх-вниз всё быстрее и быстрее. Обхватив девочку за бёдра, старик положил её на спину. Оказавшись сверху, он энергично задвигал бёдрами. Маленькое тело Кэсумбы раскачивалось под ним как кораблик. Судя по белозубой улыбке, ей было хорошо. Потеряв голову, старик изо всех сил засаживал в неё свой член. За их спинами тянулись залитые лунным светом развалины. Они трахались, не сдерживая стонов и вздохов.

«Эти люди превратились в животных», — подумал Асафуми. И тут же заметил, что его собственный пенис отвердел и поднял голову. Он отступил назад.