Давненько я не видывал в Лениздате такого переполоха. Первыми подъехали омоновцы. Громадные мужики с капюшонами на лицах, в бронежилетах и с автоматами. Они рассыпались цепью и оперативно перекрыли все входы и выходы. Следом начали прибывать милиционеры на «уазиках», в сопровождении различного уровня начальства — в форме и без.

Последними подъехали машины «скорой помощи». К этому моменту у дверей Лениздата образовалась такая пробка, что санитары с носилками не могли протиснуться к месту происшествия минут пятнадцать…

Несмотря на репутацию северной столицы, ритм петербургской жизни нисколечко столичный не напоминает. Не знаю, в чем здесь дело. Наверное, темперамент у нас не тот. Север, холодное небо, нордическая ленца… В Петербурге редко дерутся в ресторанах, еще реже — на улицах. Во времена общественных катаклизмов граждане предпочитают отслеживать происходящее не с уличных баррикад, а исключительно по телевизору. Кстати, и самих баррикад у нас не строили, наверное, с самого восстания декабристов. И уж совсем редко в Петербурге убивают журналистов.

Говорят, что профессия репортера успела превратиться в одну из самых опасных. Утверждают, что мои коллеги гибнут чуть ли не по одному в неделю. Не знаю, может быть, где-то это и так. Но не в Петербурге. Допускаю, что в Москве журналистов действительно отстреливают стаями. По слухами, опасна жизнь газетчиков и где-нибудь, наоборот, в Иркутске-Якутске, где тайга, тундра и прокурор-медведь. У нас — нет.

Мирок петербургской прессы — если специально не ставить целью нарваться на неприятности — довольно уныл и весьма безопасен. Да если и ставить… Получить по носу или, скажем, заработать перелом конечности — это запросто. Сколько их, загипсованно-забинтованных любителей сунуть нос в чужие дела, приползало в свое время в наш редакционный буфет! Однако чтобы прямо в лифте Лениздата находили подстреленных мужиков?! Нет, положительно что-то сломалось в этом мире, что-то испортилось.

Весь пол на лестничной площадке четвертого этажа был заляпан следами шипастых омоновских ботинок, перепачканных в крови. Над извлеченным из лифта пострадавшим колдовал врач. Рядом, держа в вытянутой руке капельницу, стоял санитар.

— Пульс есть, — распрямился наконец доктор. — Давай подержу капельницу. Сгоняй вниз, позвони в Военно-медицинскую, пусть готовят операционную.

Санитар унесся вниз, а врач принялся убеждать стоявших вокруг милиционеров, чтобы они разогнали образовавшуюся на лестничной площадке толпу.

— Парню воздух нужен, а вы…

— Потерпите минутку, — отвечали те, — сейчас проведем опознание, и все разойдутся.

Вокруг носилок плотным полукругом стояли крупные милицейские и прокурорские чины. Каждый старался отдать как можно больше распоряжений, и суета стояла совершенно бестолковая. Несчастную тетку, нажавшую кнопку вызова лифта передо мной, допрашивали, похоже, уже по пятому кругу, неподалеку от меня по стойке «смирно» стоял охранник с первого этажа Лениздата.

— Что ж ты, раздолбай, делаешь-то?! — шипел на него дородный мужчина в штатском. Судя по манере поведения — никак не меньше чем генерал. — Под трибунал захотел, а? Это я тебе быстро устрою… Моргнуть не успеешь. Как он мимо тебя сюда просочился? С дырками-то в пузе?! Весь кровью заляпанный?! Как?! Я тебя спрашиваю!

Дополнительную сумятицу внесли налетевшие телевизионщики. Минут через пятнадцать после приезда милиции они появились на месте события со всеми своими камерами, толстыми черными кабелями и слепящими софитами. Одна бригада с Пятого канала, одна — с Одиннадцатого. Омоновцы пытались оттеснить телевизионщиков на лестницу, но не то чтобы очень уж активно. Стражи порядка понимали: чтобы в Лениздате полностью оградить себя от масс-медиа, им пришлось бы выставить из здания по крайней мере несколько тысяч человек.

— Елисеев! — крикнул в толпу один из милицейских чинов. — Руководство собрал?

— Собрал! — гаркнул незримый Елисеев.

— Давай их сюда!

Сквозь толпу стали по одному протискиваться редакторы расквартированных в Лениздате газет и журналов. Взмокшие, они по одному подходили к растрепанному потерпевшему, над которым продолжал колдовать врач. «Нет, не мой», «Первый раз вижу», «Не знаю его» — по очереди отвечали они лейтенанту, оформлявшему протокол. Обо мне все, похоже, забыли.

Я стоял, прислонившись к стене, и курил. Еще в самом начале я подробно, с деталями, изложил все, что видел своими глазами, и после этого меня больше никто не трогал. «Вы еще понадобитесь, — категорично заявил мне милицейский капитан, первым начавший переписывать фамилии свидетелей, — никуда отсюда не уходите». Я и не уходил. Если бы меня попросили опознать подстреленного парня, я не стал бы врать органам. Но меня не спросили. А сам я лезть не стал. Между тем лежащего на носилках я узнал.

Я узнал его сразу, в первую же секунду, как заглянул в раскрывшиеся двери лифта. Для этого мне даже не понадобилось долго вглядываться в его перемазанное кровью лицо. Хватило и того, что я увидел дегенеративный бритый череп, борцовскую шею, а на физиономии — здоровенный лиловый синяк.

…Надо же, мои синяки прошли уже на второй день, а его… Да-а, можно гордиться. Мой правый с разворота в висок традиционно оч-чень недурен.

Короче говоря, на полу четвертого этажа Лениздата лежал, весь в черной липкой крови и бинтах, парень, который только позавчера бодренько выскакивал из джипа на затопленном дождем Невском. Тот самый парень, которому я в тот вечер хорошенько закатал промеж глаз. Если я ничего не путаю, то Дима называл его Лешей. Что ж тебя, Алексей, занесло-то сюда, бедолагу?

— Всё, мы его увозим, — наконец махнул рукой эскулап из «скорой» и пошел выбрасывать в ведро окровавленные тампоны. Санитары подхватили носилки и резво затрусили вниз по лестнице. Доктор вполголоса переговорил с группой мужчин в штатском, пожал плечами и с недовольным видом направился вслед за санитарами.

— Извините, — я догнал его, на ходу вытаскивая свое служебное удостоверение, — моя фамилия Стогов, вот мое удостоверение. Скажите, серьезно его? В смысле, жить будет?

Врач смерил меня скептическим взглядом. Пару секунд он что-то словно просчитывал в уме. Очевидно, расчеты сложились в мою пользу.

— Две пули в живот. Внутреннее кровотечение, кишечник явно поврежден. Прооперируем, там видно будет. Парень вроде здоровый, может, и выживет… Будете об этом писать — на меня не ссылайтесь.

— Куда вы его сейчас? В Военно-медицинскую академию?

Врач глянул куда-то за мою спину, в направлении «группы товарищей». Ни с того ни с сего он вдруг начал оправдываться:

— Мне-то что? Понимаете, есть вещи, которые от меня просто не зависят. Я же врач, для меня главное здоровье больного. А кто уж он там — какая разница? Понимаете?

Ни хрена я не понимал, но настаивать не стал. Пусть себе бежит. Попозже самостоятельно узнаю, куда моего спарринг-партнера засунут. Благо с информаторами в органах у меня проблем пока — тьфу-тьфу — не возникало.

Врач побежал догонять носилки. Глядя на его удаляющуюся спину, я подумал, что, честно сказать, и сам был бы не прочь отчалить. Торчать здесь абсолютно без толку надоело.

— Послушайте, офицер, — подошел я к лейтенанту, снимавшему в самом начале мои показания, — я вам все еще нужен или могу идти?

— Вы у нас кто? — стеклянным взглядом уставился на меня лейтенант.

— Я у вас Стогов, — терпеливо напомнил я, — первым нашел этого парня.

— А-а, да-да, — покивал головой офицер. — Пока не уходите. Вы можете понадобиться.

— Извините, а когда я могу понадобиться? Я здесь уже сорок минут. Может, мне подойти попозже?

— Вы не понимаете, что происходит? — поморщился лейтенант. Невооруженным глазом было видно — ему чертовски нравится участвовать во всем творящемся бардаке, чувствовать себя незаменимым и важным. — Это же серьезное событие. Это же Лениздат! И в лифте находят подстреленка! Это же терактом пахнет. Да тут через час все городское правительство будет! Завтра это попадет на первые страницы всех городских газет! Вы что — этого не понимаете?

— Не будет, — сказал я.

— Что не будет?

— Не будет это событие на первых полосах газет.

— Почему? — удивился лейтенант.

— Потому что есть только один путь, как оно может туда попасть. Это если я сейчас сяду за свой компьютер и обо всем случившемся напишу. А вы мне этой возможности не даете.

Лейтенант замолчал и уставился на меня. Было видно, какие сомнения его, бедного, одолевают. То ли засадить меня в КПЗ за хамство при исполнении. То ли не связываться и действительно отпустить. Присутствие телевизионщиков с их камерами и слепящими лампами его явно смущало. Мучился он столь откровенно, что я решил ему помочь:

— Давайте сделаем так. Здесь ниже этажом есть буфет. Прямо под нами. Я сейчас спущусь туда, если понадоблюсь, то в темпе поднимусь обратно. Дальше буфета обещаю не уходить. Идет?

Офицер покусал губу и нехотя кивнул. Через секунду он уже снова с головой зарылся в протоколы осмотра. А я наконец-то смог спуститься в буфет.

В буфете было пусто. Настолько пусто, что сперва я решил, что из-за поднявшегося переполоха буфет просто закрыли. Однако, завидев меня, скучавшая за стойкой буфетчица Света тут же вскочила и призывно поманила рукой. Все-таки я запомнил, как ее зовут.

— Наконец-то! Хоть кто-то зашел! Илья, будь человеком — что там случилось? Расскажи, а? Я же тут как привязанная. Мне не отойти, не посмотреть…

Я в двух словах рассказал Свете, что творится выше этажом. Без подробностей. Мол, в лифте нашли подстреленного парня, с дыркой в пузе. Поглядев в горящие Светины глаза, добавил, что дырка была сквозная, размером с кулак.

— Мертвый он? — шепотом спросила Света.

— Вроде нет, — пожал плечами я. — Врач сказал, может, и выживет. У тебя пиво какое сегодня?

— Из отечественного? Только «Балтика» и «Степан Разин». Как же он выживет? С такой-то дырой? Во врачи дают!..

— Дай пару бутылок «Балтики». Посветлее.

— Ну и дела творятся, — приговаривала Света, суетясь у холодильника. — Ну и дела-а! Кто бы мог подумать — прямо в Лениздате! Совсем обнаглели!

После всего случившегося выпить пива было так же необходимо, как вдыхать и выдыхать. Особенно такого классного, как «Балтика». Особенно холодного! В горле пересохло настолько, что первую бутылку я влил в себя залпом, не отрываясь от горлышка. И только после этого достал сигареты и закурил.

Насчет того, что дела в Лениздате творятся неслыханные, я со Светой был согласен полностью. Газетно-издательский комплекс «Лениздат» не есть обычное место. Надо сказать, что это одно из последних мест в городе, где до сих пор сохранился строгий пропускной режим. Со всеми вытекающими последствиями.

Взять да и просто так, от нечего делать, зайти в Лениздат невозможно. Но уж войдя, вам будет непросто отсюда выйти. Коллеги из «Воскресного обозрения» до сих пор рассказывают, как нынешней весной некий посетитель потерял в бесконечных лениздатовских коридорах выписанный ему одноразовый пропуск. Незадачливый визитер шесть с половиной часов умолял постового милиционера выпустить его, но отпущен был только в пол-одиннадцатого вечера, после всесторонней проверки его, визитера, личности. Мораль: нечего быть таким рассеянным.

Внизу, прямо у входа, там, где на заре моей журналистской карьеры сидел дедушка-вахтер, выдававший ключи от кабинетов, сейчас несут нелегкую вахту двое плечистых постовых. В бронежилетах и касках. А что делать? На дворе — эпоха разгула преступности и терроризма. Проходишь под их испепеляющими взглядами на рабочее место и чувствуешь: налети на Лениздат хоть целая армия батьки Махно — не пробиться ей дальше лестничной площадки первого этажа, никак не пробиться. Правда, половине города прекрасно известно — всего десятью метрами правее центрального входа есть второй вход в здание. Абсолютно не охраняемый и вечно гостеприимно распахнутый.

Входом этим пользуются все кому не лень. Помню, нынешней весной кто-то принес в газету информацию о том, что, мол, скоро в петербургской мечети будут праздновать курбан-байрам и состоится жертвоприношение барана. Замотавшийся к вечеру редактор не нашел ничего лучше, как снабдить заметочку интригующим заголовком — «Завтра в мечети прольется кровь». Прямо на следующее утро в его кабинет, потрясая газетой, ворвался самый настоящий мулла, в чалме и зеленом, цвета ислама, плаще, в сопровождении двух вооруженных телохранителей. Требовал мулла не менее чем коленопреклоненных извинений за столь богохульный заголовок.

— Как вы сюда попали? — спросил ошалевший от вида столь экзотичных посетителей редактор.

— Как-как… Открыли дверь, сели на лифт и попали… — ответил ему телохранитель муллы.

Вот вам и охрана.

Скорее всего, через ту же самую боковую дверь попал в здание и сегодняшний подстреленный Леша. В том, что он шел ко мне, сомнений у меня не возникало. Я глубоко затянулся и вспомнил его прощальную фразу, брошенную мне там, на Диминой конспиративной квартире: «Ты мне за свои нокаутирующие справа ответишь… Сука…» Вот, похоже, и пришла пора отвечать.

В суете последних двух дней я начал понемногу забывать о том, что испытал в мужском туалете клуба «Мун Уэй», глядя в мертвые глаза китайского бизнесмена. Минуту назад я разговаривал с человеком, только что мы собирались с ним выпить водки и поболтать, — бац! — и он уже труп. Просто холодное тело. Как будто и не имеющее никакого отношения к человеку, только что бывшему моим собеседником.

Прошло четыре дня, и я привык к мысли, что китаец мертв. Ощущение забылось. Не знаю почему, но я решил, что трупов в этом деле больше не будет. Как оказалось — зря.

Зачем ему понадобилось сюда приходить? Собирался меня убить? Что ни говори, а Дима русским языком объяснил мне — не трогай бумагу, хуже будет. Бумагу я тронул — что теперь? Следуя кодексу бандитской чести, Дима посылает ко мне киллера? Всем хороша теория, одно непонятно — кто в этом случае решил убить убийцу? Или замученный совестью киллер Алексей пустил себе пару пуль в живот из собственного пистолета? Да-а, угораздило меня вляпаться в историю…

За спиной хлопнула дверь. Я глянул через плечо. Петляя между столиками, ко мне направлялся давешний лейтенант.

«Вот ведь зануда, — с неудовольствием подумал я, — чего еще ему надо?»

— Вы ведь Стогов? Илья Юрьевич? — спросил он неожиданно тихим и вежливым голосом. Если бы такое было возможно, я сказал бы — почти заискивающим.

— Да, это я.

— Вас к телефону, — сказал он, протягивая мне черную трубку радиотелефона. Вот те на! Кто бы это мог быть? Я покрутил трубку в руках.

— Э-э… Тут нужно что-то нажать?

— Да. Вот здесь.

Я нажал и поднес трубку к уху. Несколько раз сказал «але». В трубке что-то шипело и попискивало.

— Тут какие-то помехи. Ничего не слышно.

— Вы знаете, это, к сожалению, очень старая модель. Извините. Попробуйте подойти поближе к окну, возможно, будет лучше.

Я выбрался из-за стола и подошел к окну.

— Алло, я слушаю. Говорите.

— Илья Юрьевич? — донеслось сквозь помехи. — Это Борисов.

— Кто? — не понял я.

— Майор Борисов, Федеральная служба безопасности. Пару дней назад мы с вами беседовали в моем кабинете на Литейном… Насчет Ли Гоу-чженя.

Целая минута, наверное, потребовалась мне, чтобы сообразить: майор Борисов — это один из трех близнецов-гэбистов, допрашивавших меня после инцидента в «Мун Уэе». «Это Борисов» — блин! Можно подумать, они мне там на Литейном представлялись.

Вот черт возьми. Этому-то чего от меня надо?

— Слушаю вас внимательно, — сказал я.

— Илья Юрьевич, — бодренько затараторил майор, — ваш сегодняшний подстреленный из Лениздата находится в госпитале. В ближайшее время его будут оперировать. Врачи говорят, возможность успеха — фифти-фифти. (Это надо же, какие у нас в стране пижонистые пошли кагэбэшники, подумал я. Слова-то какие употребляют…) Так что допрашивать его нужно сейчас, потом может быть поздно…

— А при чем здесь я? — вклинился я в его монолог.

— Понимаете, Илья Юрьевич, этот парень отказывается разговаривать с кем бы то ни было, кроме вас. Говорит, что может сообщить что-то очень важное. Вы меня слышите? Не могли бы вы сюда к нам подъехать? Буквально на полчасика? Сами понимаете — такое дело… Я распорядился — вас отвезут.

— Хорошо, — обреченно кивнул я. — Еду.