Утром того дня, на который было назначено его освобождение, Трой Август Камерон встал со шконки в почти пустой камере. То немногое, что он забирал с собой, уже дожидалось его за дверью с табличкой «Прием и выпуск». Пожитки лежали в коричневом бумажном пакете с восковой печатью — чтобы была уверенность, что после проверки и упаковки туда ничего не подложили. А то, что оставалось в тюрьме, он уже раздал: студенческий словарь «Вебстер», словарь синонимов, энциклопедию «Колумбия» — чьи-то пожертвования, которыми приторговывал тюремный библиотекарь.

Накануне вечером он побрился. Чистя зубы, он внимал пробуждению тюрьмы: урчанию туалетных бачков, обращенным к соседу громогласным требованиям принести к моменту отпирания камер «Сан-Франциско Кроникл». Чернокожий идиот в соседней камере уже врубил телевизор. Свой телевизор Трой отдал неделей раньше, как было принято. Заключенным разрешалось приобретать «Сони» с экраном 13 дюймов, но при условно-досрочном освобождении они должны были жертвовать их тем, кто оставался сидеть. Можно было подарить телевизор конкретному заключенному, но, когда освобождался и тот, аппарат переходил в распоряжение тюрьмы и в результате попадал к тому, кто не мог позволить себе такую покупку. За десять лет, прошедших с тех пор, как разрешили телевизоры, их развелось столько, что они были у всех, кому этого хотелось.

Подошел дежурный по ярусу с тяжелой канистрой с длинным горлышком, предназначенной для подачи горячей воды через решетку. Из кранов в камерах текла только холодная вода. В туалетные бачки поступала вода из залива, и в унитазе иногда оказывались мелкие дохлые рыбешки.

— Оттрубил? — спросил дежурный, тощий белый в майке, с синими тюремными татуировками на бледных предплечьях. Ему было сорок с небольшим — по тюремным меркам старик, отбывающий третий срок за нестрашные нарушения закона.

— Да, днем я уже буду в Багдаде-на-Заливе.

— Счастливо! — Дежурный протянул руку через решетку, стиснул Трою ладонь и покатил свою канистру дальше по ярусу, разливая воду.

Утренний обход начинался с верхнего яруса и кончался нижним. Канонадой хлопали восемьдесят дверей камер. Бежавшие к лестницам заключенные подавали мусор, выметенный из камер, и он дождем падал вниз.

Трой подхватил коробку из-под ботинок с зубной щеткой, тюбиком зубной пасты и несколькими письмами и стал ждать, когда поднимется запорная штанга.

Он не пошел на завтрак. Выйдя из очереди, он стал ждать во дворе, пока опустеет столовая. Вскоре подошли немногочисленные близкие друзья, чтобы обнять его на прощанье, пожать руку и пожелать удачи.

В восемь утра раздался свисток на работу. С крыш взлетели чайки, распахнулись ворота, пропуская заключенных к рабочим местам. У Троя был нынче собственный маршрут — к промежуточным воротам. «Прием и выпуск» находился напротив комнаты для свиданий.

Старый худой сержанте покатыми плечами и слезящимися глазами, прозванный заключенными Энди Гампом, взял у Троя пропуск, нашел в небольшой стопке его документы и передал их одному из помощников-заключенных. Тот принес плечики с одеждой. Еще двое, освобождавшиеся с Троем, уже переодевались. Всем выдавали одно и то же: штаны цвета хаки, черные флотские штиблеты, белую рубашку с короткими рукавами. Разным был только цвет ветровок.

Двое освобождаемых были неграми. Один поймал взгляд Троя и кивнул, Трой ответил ему кивком и улыбкой. Этим общение Троя с товарищами по освобождению завершилось, хотя те переговаривались между собой, а один бранился, что в этих шмотках они вылитые клоуны. Негр нервничал, возясь с пряжкой ремня и пуговицами на рукавах; пытаясь сосредоточиться на одежде, он в действительности переживал из-за перехода в другой мир. Страх при выходе на волю после многолетнего заключения похож на страх в начале первой тюремной ходки. Трой узнал симптомы и не удержался от усмешки.

В административном корпусе им выдали «выходное пособие», справки об условно-досрочном освобождении и билеты на автобус. Оттуда охранник отвел их к тюремному автобусу и доставил на станцию междугороднего автобуса в Сан-Рафаэле. Он проводил их взглядом, пока они не исчезли в здании автовокзала, и только потом уехал. Это и был момент освобождения. Завидев по соседству винный магазин, негры поспешили туда.

Трой застыл у окна. Чувство было престранное. Двенадцать лет — очень долгий срок. Когда его только предстояло прожить, он казался вечностью, а теперь, когда тюрьма осталась позади, на поверку вышло, что это так, эпизод. Правда, не совсем. Двенадцать лет монашества в Сан-Квентине значили гораздо больше. Это там он узнал такие слова, как «монашество», путешествуя ночами по царству изящной словесности, а при свете дня изучая неприкрытое человеческое естество — воров и убийц, безумцев и трусов. Теперь все это осталось позади, и можно было не оглядываться. Надо было торить дорогу вперед.

Ждать на тротуаре Дизеля? Или заглянуть в бар на другой стороне улицы? Нет, так они разминутся. «Где этот болван?» — подумалось лениво.

Из-за угла появился ослепительно-голубой «кабриолет» с опущенной крышей. За рулем красовался Дизель. Он не успел вылезти из-за руля: из здания автовокзала вышел Трой.

— Эй, парень!

Дизель широко улыбнулся и распахнул дверцу. Трой подошел, одобрительно оглядел голубую машину с белым кожаным салоном, сделал шаг назад, чтобы лучше ею полюбоваться.

— Что за диковина, земляк?

— Новый «мустанг», мать его! Пятилитровый двигатель. Так и рвется из-под задницы. Залезай!

Трой уселся рядом с Дизелем. Тот был в рубашке с короткими рукавами, руки обильно покрыты татуировками. Такое самоуродование было одно время ритуалом в исправительной колонии, однако Трой избежал превращения собственного тела в холст для граффити. Теперь он хорошо понимал, что поступил тогда мудро. Позже он посоветует Дизелю носить рубашки с длинными рукавами — ведь в Калифорнии любой полицейский знает, что такие синие наколки делают в тюрьме. Выставлять их напоказ — все равно что ходить с плакатом «Я бандит».

— Брось свое барахло на заднее сиденье, — велел Дизель, указывая на коричневый пакет и на коробку из-под ботинок, перехваченную резинкой. Трой переложил вещи, потом пристегнулся ремнем.

— Ну, вперед! — сказал Дизель. — Держись за воздух.

Он врубил газ. Пять литров и восемь клапанов сделали свое дело: от мощного ускорения седоков вжало в кресла, машина с ревом ввинтилась в транспортный поток.

— Хей-хо, ковбой! Зорро снова в седле. — Дизель ткнул пальцем в крышку бардачка. — Открой. Я приготовил тебе подарок по случаю возвращения.

В бардачке лежал сверкающий автоматический пистолет в кобуре. Трой вынул его и повертел в руках. Браунинг калибра 0,38, девять патронов, даже десять, если послать один в ствол и освободить его место в магазине. Дорогая волы на.

— Чистый как стеклышко! — похвастался Дизель. — За ним ничего не числится. Патроны там же.

Из бардачка Трой достал два плоских, плотно упакованных прозрачных пакетика. Сплав, из которого была сделана внешняя оболочка этих пуль, позволял им пробивать бронежилеты.

— Спасибо. — Трой пристегнул кобуру к ремню, но сам пистолет засунул прямо под ремень. Оружие рождало ощущение силы.

— Куда ты меня везешь?

— Съездим в город, прикупим тебе одежки.

— Зачем? Ты меня стесняешься?

— Нет, просто помню, каким ты всегда был пижоном. Или ты изменился?

— Не изменился.

— Значит, сперва приодеться. Потом пожуем, промочим горло и обсудим планы. Мне столько всего надо тебе рассказать!

— Отлично. Только сегодня мне надо будет позвонить Греку в Лос-Анджелес.

— Звони прямо сейчас. — Дизель вынул из щели между белыми кожаными подушками сиденья телефон с откидной крышкой. — Сотовый! — Он нажал кнопку. — Набирай номер. Я его вчера подключил.

— Это не к спеху, — ответил Трой. — Сначала — покупки. Какое у тебя расписание? Есть дела?

— Я полностью в твоем распоряжении.

— Как жена и ребенок?

— Пацан что надо, а баба она и есть баба — зануда и стерва: «Куда собрался? Что у тебя на уме? Держись от этого типа подальше, с ним не оберешься бед…»

Трой посмеялся: Дизель мастерски передразнивал свою жену.

— До чего же я рад, что ты отпыхтел! — признался Дизель с улыбкой, взглянув на Троя.

— Я тоже рад.

— Тебя навещал Грек?

— Да. У него ксива адвоката. Пропустили без разговоров.

— Я связывался с Тони Ситрино…

— А этот что поделывает?

— У него бар в районе Миссии. Если хочешь, заглянем к нему.

— Я с удовольствием. Тони — мужик что надо.

— Он завязал. Говорит, что больше не хочет в тюрьму. А Грек, между прочим, разбогател на гуте быстрого приготовления. Наверное, у него лаборатория.

— Метамфетамин — золотое дно, особенно если делать его самостоятельно. Плохо только, что такое производство воняет за милю.

— Я никогда не был с Греком на короткой ноге. Говорят, он крепкий орешек.

— Это точно, кремень-мужик. Теперь он предлагает нам пощипать торговцев наркотиками. Как тебе такой план?

— Неплохо! Эти козлы не побегут в полицию. У них цель одна — отправлять лохов на тот свет. Так было, так будет. Сколько себя помню, они и меня пытались прикончить. Черномазые, небось?

— Нет, брат, это отрасль равных возможностей.

— Ну загнул! Равные возможности…

Впереди, среди пологих холмов, блеснули огромные оранжевые опоры моста «Золотые ворота». Через несколько минут приятели въехали на эстакаду, ведущую к мосту.

В городе Дизель поставил машину в гараж у Юнион-сквер, и они отправились в магазин «Лондон Мэн», один из лучших в Сан-Франциско, предлагавший костюмчики от Бриони, Корнелини, Раффало и Хики-Фримена, ботиночки от Балли, Коул-Хаана и Феррагамо. Пока Трой мотал срок, мужская мода сильно изменилась. При нем еще носили узкие однобортные пиджаки и узкие брюки без складок, а теперь вернулись складки и двубортные пиджаки с широкими лацканами и сплошной спиной, совсем как в пятидесятые годы.

— Когда ты стал таким прикинутым? — поинтересовался Трой. — Раньше ты не вылезал из джинсов и футболок.

— Ну это ты хватил!

— Хватил, как же. У меня фотографии есть. — Увидев, что Дизель покраснел, Трой засмеялся и дружески стиснул ему руку. — Где ты нарыл эту лавку?

— Это все ребята из профсоюза. Любят одеваться с иголочки. Вечно стараются друг друга перещеголять.

Трой принялся перебирать пиджаки. За время его отсидки цены здорово подлетели. Чтобы одеться как следует, придется потратить гораздо больше, чем он ожидал. Примерив несколько пиджаков, он выбрал синий однобортный кашемировый блейзер итальянского покроя и жемчужно-серые хлопчатобумажные брюки без манжет. Ботинки он выбрал от Коул-Хаана, из кордовской цветной кожи, без шнурков, зато с кисточками. К этому он добавил бордовую шерстяную водолазку, серовато-бежевую оксфордскую рубашку в крапинку и с отложным воротником и галстук, который ему посоветовал продавец. Все вместе потянуло на тысячу шестьсот долларов. Из зеркала на него смотрел вполне привлекательный выпускник Принстона. Принять его за гангстера было невозможно. Он попробовал по-мальчишески улыбнуться. Его всегда удивляло, как часто профессиональные нарушители закона выбирают стиль, позволяющий безошибочно их определять. Молодые бандиты все как один щеголяли ныне в мешковатых штанах и рубахах навыпуск, надевали бейсболки козырьком назад и не завязывали шнурки. Дети из буржуазных семей копировали этот стиль, родившийся в исправительных колониях, где вся одежда была воспитанникам велика; у полиции эта униформа сразу вызывала подозрение, как пиджаки с широченными плечами и чубчики двумя поколениями раньше. Трой предпочитал производить впечатление обитателя Ньюпорта, Палм-Бич или северных кварталов Ист-Сайда на Манхэттене. Все, кому полагалось знать, что он преступник, были его знакомыми, а остальным лучше было принимать его за правоверного христианина-республиканца. Или по крайней мере за состоятельного человека. Именно такого он и видел сейчас в зеркале.

После примерки, необходимой для подгонки (с отворотами он мог разобраться самостоятельно), Дизель извлек толстую пачку сотенных купюр и заплатил. Принимая у него деньги, продавец прилип взглядом к его татуировкам; Трой решил, что их принимают за торговцев наркотиками. Больше никто не платит такие суммы наличными. Законопослушные граждане расплачиваются чеками или по кредитным картам. Трой решил обзавестись картой «Америкен Экспресс» и к ней еще «Визой» или «Мастеркард». Без них образ состоятельного молодого человека был бы незавершенным.

Они вышли из магазина на залитую солнцем улицу; Трой нес свои покупки на вешалке, в пластиковом пакете. Теперь его впустят куда угодно. «Экипировка успеха» — мысленно назвал он свои обновки, чуть улыбнувшись. Если ему больше некуда будет податься в этом крутом прикиде, то он по крайней мере пойдет в нем на дело. Талисман? Не совсем. Когда он сидел в колонии, превращаясь в закоренелого преступника, ему попалась фотография его идола, Легса Даймонда, сделанная сразу после того, как легендарного гангстера изрешетили пулями. От лица, да и от головы, Даймонда мало что осталось, но клетчатый костюмчик-тройка остался безупречно элегантным, а туфли из кожи кенгуру сияли так, что слепило глаза. Чрезвычайно удобно и дорого. Тогда Трой решил: на дело он будет обязательно одеваться как на великосветский прием. Если его сцапают, то в тюрьму притащат не в тюремной рванине. Особенно было важно при выходе из тюрьмы не появиться в тюремных шкарах. Возвращавшиеся после отсидки становились предметом шуток и насмешек.

В универмаге «Мейси» Трой накупил повседневной одежды: саржевые брюки и грубые рубашки, свитера и ботинки «Рокпорт». По пути к району Миссии они притормозили и отдали бездомному бродяге тюремное тряпье.

— Что, брат, небось жрать охота? — осведомился Дизель.

— Еще бы.

— Помнишь Пола Галлахера?

— Тот, что мотал срок за нелегальные аборты?

— Он самый. У него теперь ресторан здесь неподалеку.

— Здорово!

— Он накормит нас на халяву.

— Еще лучше!

Говяжья вырезка поддавалась легчайшему прикосновению ножа. Трудно было не вспомнить бифштексы, которыми потчевали раз в год в тюрьме. Изначально жесткие, они превращались от жарки в настоящие подошвы, но все равно пользовались огромным спросом. В столовой выставляли усиленную охрану, чтобы заключенные не хватали добавку, но на всех лакомства все равно не хватало, что создавало напряженную ситуацию. Если свинина, которую подавали вместо бифштексов, приходилась едокам не по вкусу, то по столовой начинали со свистом летать подносы из нержавейки. Наслаждаясь нежнейшей вырезкой, Трой со стыдом вспомнил, что в юности предпочитал свиные отбивные. Вот что такое невежество!

— Нравится? — поинтересовался Дизель.

— Не то слово!

— К хорошему быстро привыкаешь. Раньше я думал, что бифштекс обязательно надо хорошо прожаривать. Только год назад мне вправили мозги.

— Кто тебя перевоспитал?

— Джимми Морда.

— Ты хорошо ладишь с этим старым мафиозо?

— Не разлей вода. Я обрабатываю тех, на кого он укажет, а он мне за это платит. — Дизель огляделся, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает, и на всякий случай придвинулся поближе. — Год назад он подрядил меня на одно дельце… Думаю, задание шло от ребят с Востока, из Бруклина или там из Джерси. Того типа выпустили под залог, а замели его по закону РИКО — ну, знаешь, о коррумпированных и рэкетируемых, вот они и боялись, как бы он их всех не заложил. Я старался не думать, что меня ждет, но потом две недели ходил сам не свой. Даже моя благоверная заметила, какой я стал дерганый…

Дизель помолчал. Глядя на его массивную, мясистую физиономию, Трой догадывался, что он никогда еще ни с кем не откровенничал. Кому, кроме Троя, он мог все выложить?

— Я многих отделывал по первое число, — снова заговорил Дизель. — Одного вообще на всю жизнь искалечил — черномазого, который попытался прищучить меня в тюряге. Он до сих пор ходит как пьяный. Но тот, о котором я тебе толкую, — это мой первый труп. Ему устроили ловушку: вызвали, а я тут как тут. Он стучит в дверь, а она заперта. Возвращается он к своей машине, а я захожу сзади и всаживаю ему пулю в затылок. Раз — и готово. — Дизель щелкнул пальцами, изображая, как быстро все закончилось. — Он рухнул, как сноп. Я натянул ему на голову целлофановый мешок, чтобы не испачкать багажник. Теперь он в горах, под кучей щебня, в обнимку с полным мешком извести. Наверное, от него мало что осталось, разве что зубы. Ну а потом меня стали преследовать мысли про ад, вся эта хренотень, которой меня нашпиговали монашки да попы. Знаю, что все это чушь, но ничего не могу с собой поделать.

Через плечо Дизеля Трой увидел приближающегося Пола Галлахера и обрадовался, что исповедь прервется. Этика преступного мира не допускает болтовни о собственных нераскрытых преступлениях, особенно об убийствах, так как они не имеют срока давности. Когда ничего не знаешь, никто не опасается, что ты можешь стукнуть. Трой предпочитал ничего не знать о том, что не касалось его самого, а контракт Дизеля на устранение Джимми Фазенеллы его совершенно не касался. Он показал глазами, что приближается посторонний. При появлении улыбающегося Галлахера Дизель заткнулся.

— В тюрьме-то, небось, так не кормят, — заметил хозяин ресторана. — Как дела, Ти?

— Отлично, дружище. У тебя классное заведение, Пол.

— Что верно, то верно. Только теперь на настоящее мясо стало меньше охотников, не то что раньше.

— А так не скажешь, что у тебя проблемы. Смотри, все столы заняты.

— Первый случай за месяц. Вчера вечером у нас было всего двадцать посетителей.

— Я тебе говорил, — вмешался Дизель, — если дела пойдут совсем паршиво, мы начнем перекрашивать стены.

— А при чем тут стены? — удивился Трой, а Дизель и Пол ухмыльнулись. — Ладно, выкладывайте.

— Скажи ему, — разрешил Галлахер Дизелю.

— Покупаешь краску и растворитель, принимаешься за работу, что-нибудь опрокидываешь — вот и пожар. Распахиваешь двери, чтобы выпустить дым, на горячую плиту сдувает сквозняком кусок брезента, ну и опрокинутая канистра с растворителем для довершения картины… Глазом не успеешь моргнуть, как с огнем уже не совладать. И невозможно обвинить тебя в преднамеренном поджоге. Ну как?

Трой кивнул.

— Сам придумал?

— Какое там! Гангстеры с Восточного побережья давно в этом поднаторели. Почему бы нам здесь не перенять их опыт?

— Здорово придумано! — искренне похвалил Трой. Версию о несчастном случае могло бы в таком случае подорвать только чистосердечное признание виновных. Это было гораздо лучше ночных поджогов — их полиция научилась раскрывать в считанные минуты.

Галлахер настоял на десерте и кофе. Трой оценил кофе — такого он еще не пробовал.

— Я помню, как ты глушил растворимый, — сказал ему Дизель. — Что ты тогда предпочитал — «Нестле» или «Максвелл Хаус»?

— «Максвелл Хаус». Но после этого я, наверное, вряд ли смогу снова к нему прикоснуться.

— Ну, теперь продают такой кофе, какого прежде не бывало.

— Знаю. У этого вкус потрясающий.

— Называется «Гавайский лесной орех».

Дизель взглянул на часы и присвистнул.

— В чем дело, брат? — спросил его Трой.

— Я должен был позвонить своей благоверной еще два часа назад.

— Иди звони. Свали все на меня.

— Это лишнее, она сама обвинит во всем тебя. Ты уверен, что не хочешь побывать у меня? Взглянул бы на моего пацана. Знаешь, какой он уже здоровенный, крепкий, не дает ребятам спуску… — Дизель гордился сыном: это были, с его точки зрения, неоспоримые достоинства. Вся его жизнь служила тому подтверждением.

— Взгляну, только в другой раз. Сейчас хочется просто прошвырнуться по городу. Знаешь Жиголо Перри?

— Слыхал про такого. Репутация солидная, но он вышел на волю задолго до того, как я загремел. Теперь у него вроде свой клуб на той стороне Маркет-стрит.

— Не бывал, но у меня есть адрес.

— Подбросить тебя туда?

— Не надо. Я, пожалуй, приземлюсь в «Холидей Инн» в Китайском квартале. Оттуда рукой подать до Норт-бич.

— Учти, брат, на Норт-бич теперь все не так, как было раньше.

— Да, все изменилось. Когда сможешь заехать за мной завтра?

— Когда скажешь.

— Надо будет смотаться в Сакраменто, повидаться с Бешеным Псом.

— Считаешь, надо?

Трой уловил в голосе Дизеля настороженные нотки и, глядя на него в упор, принялся расспрашивать. Но им помешал Галлахер. Он сообщил, что угощение было за его счет, надо только дать на чай официанту. Проводив гостей до дверей, он крепко обнял Троя на прощанье.

В городе стояли долгие летние сумерки. Часы в витрине ювелирного магазина показывали 7.30. В Сан-Квентине к этому времени уже кончался ужин. Заключенных ярусами выпускали в душ, в камерах на экранах маленьких телевизоров, которые тюремное начальство считало усмиряющим средством, смотрели матч «Гиганты» — «Доджеры». Некоторые оставляли свои телевизоры включенными на всю ночь, не обращая внимания на шум от ночной технической таблицы и на дурацкие предрассветные передачи. Трой однажды расколотил телевизор своего сокамерника: тот кретин вообще никогда его не выключал, помешавшись на телевикторинах вроде «Колеса фортуны» или «Риска», причем завел привычку вслух отвечать на вопросы, чаще всего неверно. Это действовало Трою на нервы, но сокамерник не внимал уговорам. Однажды Трой, дождавшись, когда отопрут камеру, выволок его телевизор и сбросил с яруса вниз. «Если не перейдешь завтра утром в другую камеру, то отправишься следом за своей балаболкой», — пригрозил Трой сокамернику. «Ты чего, брат, не знал, что это тебя напрягает», — ответил тот и переселился. Еще несколько дней после этого Трой на всякий случай не расставался с финкой и ходил обложившись журналами, чтобы его не поставили на перо. Он уже жалел, что психанул. Сам он смотрел фильмы, спортивные репортажи — бокс, футбол и баскетбол, программы новостей. Однажды он сосчитал часы, проведенные перед экраном, и решил, что это — пустая трата времени, жвачка для мозгов. Сколько книг он мог бы вместо этого прочесть! Впрочем, и печатное слово не служило панацеей: большинство популярных романов он считал макулатурой. За десять лет в тюрьме его вкус претерпел огромные изменения.

Глядя из окна машины на Сан-Франциско, наверное самый красивый город во всей Америке, Трой удивлялся количеству бездомных. Это было ему в новинку. В его детстве немногочисленные неопрятные существа, протягивавшие за подаянием грязную руку, были исключительно белыми стариками с вечно затуманенными алкоголем или безумием мозгами. Теперь на каждом углу торчали люди с плакатиками или с аэрозолями для протирки ветровых стекол — чаще всего молодые негры.

Увидев рекламу с изображением собаки, стаскивающей со спящего хозяина одеяло, Трой спохватился:

— Завтра или послезавтра нам обязательно надо повидать Бешеного Пса.

— Я должен кое-что тебе рассказать, — отозвался Дизель. — Никому еще об этом не говорил. Мне это просто крышу снесло!

— Выкладывай.

— Два месяца назад Бешеный Пес стал вдруг мне названивать. Звонил два-три раза, попадал на Глорию. Дело было в пятницу, я как раз уехал, проворачивал одно дельце по просьбе Джимми Морды. Когда я смог наконец с ним поговорить, оказалось, что его замели в Портленде по какому-то плевому делу, что-то с кредитной картой. Он плел, что если не выйдет под залог к утру понедельника, то офицер по надзору увидит его фамилию в списке задержанных и отправит его досиживать срок. Вот и просил, чтобы я приехал и внес за него залог…

Продолжая свой рассказ, Дизель поведал и о споре после ограбления корабельной кассы. Кошмарные сцены вновь вставали перед глазами. Кончалась история открыванием морозильника:

— У меня волосы встали дыбом! Я дунул оттуда как ошпаренный. Потом следил по новостям, не нашлись ли трупы, но, кажется, все осталось шито-крыто. Если попотеть, то тело легко спрятать в таком месте, где его никто не найдет — разве что какой-нибудь чокнутый археолог, и то лет через пятьсот.

— Он не знает, что ты их видел? — спросил Трой.

— Ты что! Я так сиганул, что…

— Правильно сделал.

— С тех пор я с ним не говорил.

Трой отчетливо представил трупы матери и дочери, превращенные лютым холодом в камень. Сам он никогда не убивал — отчасти потому, что понимал: отнять жизнь — это слишком серьезно, отчасти потому, что так складывались обстоятельства. Однако он знал, что убийство со времен Каина и Авеля превратилось в обычнейшее дело, и был знаком со многими убийцами. Убийцы были и среди его друзей: одни убивали в ссоре, другие из мести, у некоторых были на счету полицейские или владельцы магазинов, попавшие под пули в перестрелке, некоторые совершали заказные убийства. Но опыта общения с убийцами-маньяками Трой приобрести не успел. Для него не было тайной, что Бешеный Пес совсем съехал с катушек. Не слишком ли опасно связываться с ним? Не слишком ли рискованно спускать его с цепи? Не будет ли это последней каплей, переполнившей чашу терпения?

С другой стороны, Трой знал, что так, как Бешеный Пес, его не уважает никто на свете. Он не забыл кровавый эпизод в колонии.

— Думаю, я сумею с ним сладить, — проговорил Трой.

— А у меня от него очко поигрывает. Никогда не знаешь, что у него на уме. Помнишь, что он и Таракан сделали с тем парнем в Восточном блоке, Карриганом кажется? Все трое были, между прочим, друзья не разлей вода. Вспомнил? Двадцать ножевых ударов!

— Помню. Но он ведь угрожал Таракану, обзывал его. Тот должен был понять, что дружбе конец.

— Как скажешь, Трой. Я в любом случае с тобой. Просто я хотел, чтобы ты знал, что с ним творится.

— Хорошо, что ты мне об этом рассказал. Я знаю, что он псих. Не будем спускать с него глаз. Если он зарвется… — Трой пожал плечами — жест, не значивший ничего и одновременно очень красноречивый. — Ты готов ехать в Лос-Анджелес?

— Когда скажешь.

— Дня через два. Я не буду регистрироваться у офицера по надзору. Им наплевать, нарушаешь ты подписку о невыезде или нет. Они ждут, чтобы тебя сцапали…

— Или чтобы на тебя настучали.

— Вот именно. Но на меня никто не стукнет. А на случай, если меня просто остановят, у меня будут надежные ксивы.

— Самые что ни на есть надежные! Выдержат все, кроме проверки отпечатков пальцев.

Повиляв по узким извилистым улочкам Китайского квартала, Дизель заехал под козырек большого здания с вывеской «Холидей Инн». Швейцар вырос как из-под земли.

— Во сколько приедешь? — спросил Трой.

— В десять, в одиннадцать. Когда скажешь.

— Позвони мне, когда будешь выезжать.

— Обязательно.

Приятели крепко пожали друг другу руки. Трой вылез из машины, и Дизель укатил.