Картина первая
Пятничный вечер. Действие происходит в основном на тротуаре перед магазином Эльки и на лестнице, ведущей снаружи в квартиру. Магазин закрыт для покупателей, но внутри горит электричество. Песах у входа чинит этажерку. Малия стоит возле него с коляской. Элька появляется из глубины магазина, увидев Песаха с Малией, останавливается.
Песах (отставляя этажерку). Да?
Элька, ни слова не сказав, возвращается в магазин и уходит в квартиру. В это время на улице появляется подвыпивший Арон , начинает подниматься по наружной лестнице, сталкивается с Лили, выходящей из квартиры.
Лили (в панике). Сегодня нет субботы! Мама даже котлет не жарила. Я такого не помню – чтобы она… Во всяком случае, при мне…
Арон. Да ну?!
Лили (с тайной надеждой). У нас дома есть обед…
Арон. Ага!
Лили. Если ты хочешь… В общем, пока. (Продолжает стоять на месте.)
Арон. В чем дело? Что-нибудь не так?
Лили. Нет, почему же? Все так. Абсолютно все так. (Уходит.)
Элька выходит на лестницу, Арон пьяным театральным жестом приветствует ее снизу. Она не то не замечает его, не то не желает с ним разговаривать. Подходит к низенькому окошку, выходящему на лестницу, опускается на четвереньки и заглядывает внутрь магазина. Свет в магазине становится ярче, слышно, как Песах разговаривает с Малией, сидящей возле коляски.
Малия. Ну, сколько это будет?.. Тридцать шесть умножить на… на восемь!
Песах. Двести восемьдесят восемь.
Малия. Правда, как это только у тебя получается! А двести пятьдесят один на семь?
Песах. Тысяча семьсот пятьдесят семь.
Малия. Правильно!..
Песах. Откуда ты знаешь, что правильно? Может, я обманываю?
Малия. Ты? Ты не можешь обманывать… Погоди, теперь что-нибудь потруднее. Посмотрим, посмотрим! Сколько будет… Сто девятнадцать умножить на двадцать семь?
Песах (на минуту задумавшись). Три тысячи двести тринадцать.
Малия. Честное слово! Вот здорово!
Песах. Сегодня есть компьютеры… Крохотные такие… Могут делать в тысячу раз более трудные вычисления. За одну секунду.
Арон тем временем поднимается по ступеням, подходит к Эльке и тоже опускается на четвереньки – пристраивается рядом возле окошка. Элька не обращает на него внимания.
Малия. Ну и что? Теперь есть самолеты, автомобили, а если кто-то быстрее всех бегает, так это что, уже не считается? Я в математике совсем не тянула, но однажды к нам пришла новая учительница, красивая такая. Мне ужасно хотелось, чтобы она обратила на меня внимание, как-нибудь заметила, понимаешь? А она уже отчаялась от меня. Я в общем-то тоже от себя отчаялась. И вот однажды мы решали какие-то примеры, она спросила: сколько будет сорок семь умножить на одиннадцать? И вдруг у меня возникло такое чувство… Просто как-то жарко сделалось в голове, во всем теле. Я подняла руку и стала говорить, что попало: пять тысяч! Двести восемнадцать! Восемьдесят пять! Всякие числа. Пятьсот семнадцать! Хотела продолжить…
Песах. Не нужно – это правильно.
Малия. Вот именно! Это у меня как-то само получилось. Я по ее лицу увидела, что правильно. И все увидели. Такая тишина вдруг сделалась в классе, все на меня смотрят. Я сразу поняла: да, угадала: пятьсот семнадцать! Ты не представляешь, как я была счастлива… Это был мой самый лучший день в школе. Может, вообще единственный…
Песах. Я на второй год остался.
Малия. Наверно, не знал иврита…
Песах. Арифметики тоже.
Малия. Как это может быть?
Песах. Я знал, но не отвечал. Все всегда вызывались, тянули руку, кричали, а я сидел и молчал.
Малия. И учительница никогда тебя не спрашивала?
Песах. Спрашивала. Но я не мог сразу ответить. Мне, понимаешь, нужно время… Чтобы слова начали… произноситься. А она не хотела ждать: махнет на меня рукой и спросит кого-нибудь другого.
Малия. А контрольные?
Песах. Когда я написал первую контрольную, она не поверила, думала, я списал. А потом я нарочно стал писать с ошибками.
Малия. Конечно! Чтобы позлить ее.
Песах. Я сидел в классе, но ничего не слышал. А после, когда очнулся, они уже учили дроби и проценты. Я хотел спросить, но постеснялся.
Малия. Знаешь, у меня даже мурашки по спине побежали!
Песах. Ничего, я люблю работать с деревом.
Малия. Да, я понимаю.
Элька отворачивается от окошка и смотрит на сидящего рядом с ней Арона.
Свет в магазине тускнеет, голоса Песаха и Малии стихают.
Арон (по-прежнему на четвереньках). Ты помнишь? Мы однажды прятались в поле, в скирде. Спали. И вдруг отчего-то проснулись. Снаружи была тьма, и как будто огоньки вспыхивали. А ты сказала: волки! Глаза горят.
Элька ничего не отвечает, с трудом поднимается на ноги, начинает спускаться по лестнице.
(Тоже поднимается, кричит ей вслед.) Почему? Давай, продолжай, подглядывай! Это твой магазин, можно. Интересно ведь, правда? Любопытно… Мы даже не догадывались, что он у нас такой… Он нам никогда не говорил… А ей вдруг рассказывает… В самом деле, мурашки по спине…
Элька. Пусти, я должна идти.
Арон. Куда? Сейчас? Я всю неделю дожидаюсь твоих котлет, твоего субботнего обеда! Я-то чем провинился? Почему ты решила меня наказать?
Элька не отвечает, уходит. Арон возвращается и снова пристраивается к окошку. Свет в магазине усиливается, Песах и Малия по-прежнему беседуют.
Он снова трудится над этажеркой, она сидит возле него.
Малия. Ты не обязан делать это так основательно. Это ж всего-навсего старая, ободранная этажерка!
Песах смеется.
Что ты смеешься?
Песах. Я иначе не умею. Только так. Даже если мне вдвое заплатят, чтобы не так старался, я все равно не смогу.
Малия берет его руку в свою.
Что?..
Малия (разглядывает, гладит его руку). У тебя руки нежные, чистые, гладкие, никаких ссадин, никаких мозолей… Может, это оттого, что ты так аккуратно работаешь, неторопливо?
Песах (с внезапной решимостью, и вместе с тем с трудом). Женщине со мной не стоит!.. Я… Я никогда не буду хорошо зарабатывать.
Малия. О чем это ты вдруг? Даже покраснел… А, я понимаю! Это самое великое любовное объяснение, на какое ты способен! Ты знаешь… Что я смеюсь? Я и сама покраснела…
Песах снова берется за этажерку.
Такое уж мое счастье – именно где не пахнет деньгами, там я и приземляюсь! Прямо как та кошка, которая всегда падает на все четыре лапы. Ничего, я в лото выиграю. Правда, я уверена! (Смотрит на своего ребенка.) Его отец вообще никогда ни гроша домой не принес… Погоди, ты не собираешься вернуться к вере? Нет?
Песах. Нет… А почему?..
Малия. Его отец оставил меня с пузом, чтобы вернуться к вере. Сказал, чтобы я пошла и сделала аборт. Я, понимаете ли, принадлежала его старой, непросветленной жизни! Жизни во грехе.
Песах. Я не знаю, что тут сказать…
Малия. Ты ничего не должен говорить. О чем тут говорить? Я это так… К слову пришлось. Чтобы ты знал, как это вышло, – почему у него нет отца… (Подходит к Песаху вплотную.) Мне хочется, чтобы тебе было хорошо. Ты столько хорошего для меня делаешь…
Песах. Ты не должна…
Малия. Нет, ты пойми, я не умом рассуждаю. Это… Я для себя хочу. Это внутри меня что-то хочет. Я себе хочу сделать хорошо!
Песах. У меня клей сохнет… (Возвращается к работе.)
Малия (садится). Я рада, что ты такой. Не как все. Мужчины – большинство – накидываются на женщину, как на пирожок – пока горяченький. С пылу с жару! Но вообще-то это лучше, чем такие, у которых все рассчитано: первая встреча – кафе, разговоры, платоника. Вторая – это уже к делу: сначала ресторан, потом в постель. Ты ему обязана, это прямо как порция в меню. Я иногда вообще не понимала, чего они от меня хотят, зачем вдруг поближе подсаживаются, руки свои вдруг начинают… Они еще обвиняли меня, что я им ловушку подстраиваю. Или что я фригидная. А на самом деле я иногда просыпаюсь, и такие фантазии… Вдруг… И страх какой-то… (Внезапно как будто решается говорить начистоту.) Я вообще-то тебе нравлюсь? Ты знаешь, что я имею в виду, – как женщина. Тебя влечет ко мне?
Песах. Это потому, что я… Не набрасываюсь?
Малия. Что? Да, ты прав… Я не должна была… Я сама виновата. Мне нравится, что ты так прямо говоришь. И еще мне нравится, что ты не любишь болтать попусту. Лишь бы вскружить женщине голову. У меня есть подруга, ей однажды пришлось выбирать между двумя поклонниками. Один действительно ее любил, но никак почти этого не показывал, а другой любить не любил, зато разыгрывал страсть: подарки, всякие слова красивые. Так она, представь, выбрала второго. Смешно, да?.. Но все-таки хоть что-нибудь нужно сказать… Как-то дать понять… Нет разве? Иначе это как в потемках, можно совсем заблудиться.
Песах оставляет работу, приближается к ней.
Да?
Песах. Люди думают, что корабль – это то, что они видят над водой. Над поверхностью. А это ерунда, пустяк, малая частица! По-настоящему все внизу, под водой. Я был однажды в Хайфе в порту, видел корабль на верфи. Какой гигант! Неба за ним не видно, одно железо. И вот, можно подумать, что так он сильнее. Ничуть! Со всей этой величиной, со всем железом без воды он ничто. Как голый. Беззащитный. Трудно ему. Нехорошо. Жалко его.
Малия. Это так ты не любишь говорить, да? (Смеется, садится.) Знаешь, я давно уже не чувствовала себя так спокойно… Уверенно. Тепло тут… Я, наверно, сейчас усну. Как в инкубаторе… Еще, чего доброго, цыплята из меня вылупятся… Когда я была маленькой, я любила, чтобы цыплята по мне прыгали. Щекотно так…
Элька появляется на улице, подходит к дверям магазина, Лили за ней. Арон поднимается со своего места у окошка.
Лили (объясняет Арону). Мы на улице встретились.
Элька распахивает пошире двери, стремительно заходит в магазин, останавливается против Песаха и Малии в угрожающей позе. Свет становится еще ярче. Арон хочет войти вслед за матерью, но задерживается словно бы в нерешительности.
Что ты остановился? Заходи. (Сама заходит в магазин.)
Арон заходит, пересекает помещение и скрывается в дверях квартиры. Элька делает еще один решительный шаг в сторону Малии. Малия встает, Песах взглядом велит ей сесть. Малия садится. Оба они напряжены, хотя стараются не показать этого. Элька отворачивается от них и тяжко опускается на стул.
(Малие.) Ты не смотри на нее теперь, когда она больна. Ты ее не знаешь, ты даже не представляешь, что она может…
Арон (возвращается с бутылкой водки в руке, наливает себе). Это правда. Полтора года мы кружили по Карпатам. По лесам да по горам. Расскажи, мать, расскажи ей, что ты можешь! Расскажи про этого украинца, с которым ты разделалась. Дубиной прикончила!
Малия невольно берется за коляску.
Глядите, уже испугалась!.. Схватилась за коляску. А мы наоборот: она нам, бывало, рассказывает про это, а мы себе засыпаем… Прямо как колыбельная. Как ее сказки про золото. Да… (Пьет.)
Лили. Ты уже достаточно выпил.
Арон (тихо). Катись отсюда, ясно?
Лили. Я слышала про одного, он пил-пил и лопнул. У него болезнь такая была – все время пить хотелось. Без остановки пил. И даже в ту самую минуту, когда пил, все равно умирал от жажды. А под конец лопнул. Весь прямо – и живот, и все внутренности…
Арон. Это тот, что ли, который пальцы свои сожрал?
Лили. Это совершенно другой случай! Там была женщина. Ты все перепутал.
Арон смотрит на нее с отвращением.
Что ты смотришь? Начал вдруг смотреть…
Арон. Зачем ты это рассказываешь?
Лили. Зачем? Незачем, так просто. Правда, есть такая болезнь: от воды лопаются. Я знаю, я сама раньше медсестрой работала.
Арон. Я не воду пью, ты что, не видишь? Это не вода! (Поворачивается в сторону Малии и внезапно говорит.) Есть у меня некоторое сомнение… Кто бы мог мне тут разъяснить?
Элька (торопливо, как будто обращаясь к Лили, но в действительности рассказ ее предназначается Песаху и Малие). Это уже после войны было, по дороге в Триест, мы там должны были сесть на корабль, который отвезет нас в Эрец-Исраэль…
Лили (понимающе). А, это про поезд!
Арон (Песаху). Это она тебе рассказывает. Да, сложное положение: дубина уже не срабатывает, приходится вытаскивать пряники…
Элька (Лили). Я тебе рассказываю.
Лили. Я слушаю.
Арон. Разумеется! (Кружит по магазину.)
Элька. Мы оттуда еще двигались, от Бессарабии, в повозках ехали, ночами пешком шли – когда границы надо было пересекать. Я с ними двоими. Песах совсем крошечный был, я почти все время на руках его несла. Иногда и этого (указывает на Арона) приходилось брать… А, это случилось как раз тогда, когда уже по-человечески ехали – в поезде. Остановились на какой-то маленькой станции, я спрыгнула – еды для них раздобыть…
Арон. Душно тут, правда? (Поднимает бутылку, чтобы сделать глоток.)
Элька (забирает у него из рук бутылку, ставит на стол, кивает в сторону квартиры). Иди, поешь, там кое-что есть…
Арон. Человеку воздуха не хватает, а она ему еду в глотку пихает! (Продолжает кружить по магазину.)
Лили (Эльке). Продолжай, рассказывай!
Элька. Это заняло одну минуту: спрыгнула, купила еды, какая там была, поворачиваюсь – нет поезда! Хвост вдали мелькает. Укатил с ними, с моими детьми! Я к начальнику станции. Он-то как раз не растерялся, сообразил, что делать, – позвонил на следующую станцию. Через несколько минут оттуда сообщают: все в порядке, поезд прибыл, детей сняли, они у начальника той станции в дежурке теперь сидят. Он мне и говорит – начальник этой станции: сиди спокойно, жди следующего поезда. На твое счастье, через два часа будет следующий поезд. Дескать, поедешь на нем и заберешь там своих детей. Ему это «все в порядке», а мне это совсем не все в порядке!
Арон (замечает вдруг цветы, которые принесла Малия, и говорит, обращаясь к матери). Ну и ну! Цветы… Ты купила цветы! Нет, я не верю. Не в состоянии поверить…
Лили. С ума ты сошел? (Указывает на Малию.) Это она.
Арон (поднимая бутылку). За здоровье цветов! За здоровье налогового управления!
Лили. Что это вдруг – налогового управления? Совсем рехнулся…
Арон. Начинаем с цветов, кончаем уплатой налогов!
Лили. Но мама не…
Песах, как-то сам того не замечая, отставляет работу.
Арон (Песаху). Что? Уже не до работы? Хочется послушать?
Песах снова берется за этажерку.
Элька (непонятно чему улыбаясь, продолжает свой рассказ). Да, сиди, говорит, тут и жди следующего поезда! Это он мне так сказал. Ему что? Ему это «в порядке». А мне… Вышла я потихоньку из дежурки, так, что он даже и не заметил…
Арон. Мать, ты хоть раз платила налоги? А, мать?
Лили. Он окончательно сошел с ума!
Элька (удерживается от ответа, продолжает свой рассказ). Вышла потихоньку и начала…
Арон. Я тебя спросил о чем-то! Ты хоть когда-нибудь платила налоги?
Элька (обращаясь к Арону). Я у них ничего никогда не брала и не просила! И я им ничего не должна. В самые тяжелые времена, даже когда они сами приходили из этого их министерства социального обеспечения, говорили, что хотят помочь мне, я их гнала взашей! Я лучшим врачам платила, если вы, упаси Бог, болели, никаких больничных касс! Чтобы лечить тебя, дурака, платила, и вот что из тебя вышло!
Арон. Ну, разумеется! А все-таки: что же с моим вопросом?
Лили. А ты ничего и не спрашивал!
Арон. Это правда. Я сейчас посплю немного, если вы не возражаете… (Садится, закрывает глаза, но не спит, а сквозь опущенные веки наблюдает за Малией.)
Лили. А дальше? Вышла ты из дежурки, потихоньку – он даже и не заметил…
Элька (продолжает). Вышла я потихоньку, так, что он даже не заметил, и принялась бежать – туда, по направлению к следующей станции. Бегу, значит, бегу, вдруг – гора передо мной. А в горе этой туннель, и рельсы туда уходят. У входа солдат с ружьем, чтобы никого, значит, внутрь, в туннель, не впускать. Я к нему, прошу, умоляю. А он говорит: нет тут прохода! Нельзя! Сейчас с той стороны поезд пойдет, задавит тебя. Я его упрашиваю, я его уговариваю: я скоренько пробегу, пусти меня, позволь! Задавит, я отвечать буду, тебе-то что за разница? Нет, ни за что не пускает, уперся, и все!
Малия (заметив, что Арон исподтишка за ней наблюдает). Что?
Арон. Простите?
Малия. Нет, ничего. Просто вы так смотрите, как будто хотите что-то сказать.
Арон. Замечательно! Если ты видишь, что я на тебя смотрю… Ты что же, не слушаешь интереснейшего рассказа моей мамы? Да еще перебиваешь ее на полуслове, а?
Лили. Не обращай внимания, это он просто так ко всем придирается. Он и на меня тоже начал теперь так смотреть. Как будто слепой. Они как раз оттого, что не видят, всегда так смотрят – не отрываясь, без всякого стеснения.
Элька (продолжает рассказывать). Что мне было делать? По туннелю идти нельзя, так что? Назад возвращаться? Пока я стану возвращаться, уже и следующий поезд пройдет, придется еще ждать – следующего! А этот следующий, откуда я знаю? Может, его вообще не будет! А у меня там дети! Одни, на какой-то проклятущей станции, у какого-то неизвестного начальника!
Арон (Малие, неожиданно). Хорошо, если это тебя так уж интересует… Есть у меня один вопросец… Не простой… Да…
Лили. Мама рассказывает!
Арон (повышает голос, с вызовом). Я сегодня после обеда подцепил в одном кафе… одну бабешку… Она тоже немного выпила, но сидела помалкивала. Это-то мне в ней и понравилось – что она сидит и помалкивает. Отправились мы к ней домой…
Лили. Не верь ты ему – это он просто так болтает: собака, которая лает, не кусает!
Арон. Ну, я уже совсем было подкатился к ней, она вдруг передумала. Разозлилась на что-то: не хочу! Тогда я ей говорю, что я из кино – режиссер, да… Тут она начала трещать – Бог ты мой! Люди просто умирают, жаждут сниматься в кино! Женщины особенно. Стрекочет, рта не закрывает. Я ее раздел – она говорит. Я уже оделся – она продолжает говорить. Я вышел – она там одна, в пустой квартире – говорит. К чему я, собственно, это рассказываю? Хотел что-то спросить… Да! Я теперь не уверен… Ты понимаешь? Было что-то или нет? С одной стороны, я отлично помню, как раздел ее. Но с другой стороны, она все время говорила, говорила… Может, ничего и не было? (Малие.) Как ты думаешь?
Малия. Я думаю, вы не должны спрашивать у меня такие вещи.
Арон. Правда? Голова у меня раскалывается… Спать, спать! (Закрывает глаза.)
Лили (Эльке). Это он просто так – строит из себя… Ты рассказывай! Ты хотела зайти туда, в гору. В этот туннель. А солдат тебя не пустил.
Элька. Не пустил… Что мне оставалось делать? Стала я карабкаться наверх, на гору. Что за гора была: высокая, крутая, камни кругом, скалы, бурьяном колючим все поросло… Настоящий бандит, а не гора! Но я ползла, ползла, ни на секундочку не останавливалась, лишь бы быстрей, лишь бы не терять времени! Почти у самой вершины уже была и вдруг оступилась… Нога на камень попала, он покатился, я тоже покатилась – упала, ободралась вся, да еще и мордой по земле проехалась…
Арон (открывает глаза, говорит Малие). Ты права – я не должен был спрашивать тебя об этом. Но, по правде говоря, это лишь половина моего вопроса… Ты понимаешь?
Лили. Только не теперь! Это самое интересное место.
Арон. Вчера ночью стучат вдруг ко мне в дверь. Открываю – тьма кругом, но вижу: женщина.
Лили. Как это? Когда? А я что – спала, что ли?..
Арон. Женщина… И она мне говорит: меня бьют, обижают! Я говорю: кто, кто тебя бьет? Кто обижает? Тогда она говорит: вот, потрогай, видишь? Берет мои руки и прикладывает к своей груди. И я чувствую – до чего же мне это приятно… Глажу, глажу ее потихоньку, всю ее, а она смеется, ей тоже нравится. И тут я вижу: это она, та самая старуха, красивая, белая, которую я надул! Вернулась ко мне во сне…
Лили. И прежние все тоже наверняка были во сне! То же самое!
Арон (Малие). Так что я теперь ничего не понимаю… Точно знаю, уверен, что это было! Даже сейчас чувствую… Ее тело… у меня в руках… А та, которая после обеда… Как это может быть? Ведь это, в конце концов, сон… Только сон, не более того!
Лили. «Ничего не понимаю!» Тут и понимать-то нечего. О чем он вообще спрашивает?
Арон (Малие). Ты меня поняла, правда?
Малия. Я не знаю.
Арон. Это хорошо, очень хорошо…
Элька (повышает голос, стараясь перекрыть все прочие разговоры). Лежу я там, вся побитая, во рту полно земли, и встать не могу. Нету сил… Тогда я сказала Богу: «Ты ведь знаешь, что я пережила, что я перенесла ради моих детей! Чего я только не делала, на что только не пускалась, лишь бы спасти их! Лишь бы протащить живыми сквозь эту проклятую войну! Так не молчи же, не сиди! Помоги мне! Не могу же я потерять их теперь, когда все позади… Только не теперь, когда все позади, только не теперь!» Говорю Ему так, и чувствую, силы ко мне возвращаются. Встала, поднялась на вершину, спустилась вниз и добежала до станции как раз в ту минуту, как подошел поезд – тот, следующий! (Повернувшись к Малие.) Я не так скоро оставляю моих детей!
Арон (хлопает в ладоши). Честь и слава! Почет и уважение! Как же – детки! Младшенькому всего-навсего тридцать с небольшим, совсем дитя! Необходимо приглядывать. Держать и не пускать – когтями вцепиться и держать! Столько опасностей вокруг – жуть!
Лили. Это очень, очень замечательная история!
Арон. Нет, когда я об этом думаю!.. Бежала, неслась, ползла в гору, свалилась, упала, разбилась, молила-укоряла Бога… А все для чего? Для чего, собственно? В конце концов оказалась на станции в одно время с поездом! Могла бы спокойненько сидеть себе в дежурке, как тебе и велели. Что, не так? К тому же детишкам, то есть нам, не грозила ни малейшая опасность!
Элька. Мой сын думает, что он умный! Идиот! Это-то и есть самое наиопаснейшее время, когда нет никакой опасности! Это и есть самая большая опасность! Когда они проводили свои акции? В субботу, в праздник, верно? (Малие.) Я и теперь не оставляю своих детей, ты поняла?
Малия (рассеянно). Простите?
Лили. Она все время тебе говорит.
Малия. Я прошу прощения. Я думала о чем-то другом. (Песаху.) Я хочу уйти. (Встает.)
Песах. Я пойду с тобой. Я уже кончил. Только рубаху переменю. (Уходит в квартиру.)
Арон (Малие, которая уже стоит у выхода). Можно спросить куда?
Лили. Какое твое дело – куда? Может, никуда. Может, она просто так ждет. Просто так стоит у двери.
Арон. Тихо, поняла?
Лили. Ты все время это говоришь.
Арон. Тихо, я сказал!
Лили. Что уж я такого сказала?
Арон. Ничего. Замолчи, и все.
Лили. Мама моя сидит дома одна и разговаривает с телевизором.
Арон. Тихо!
Лили. Мне уже даже два слова о собственной матери нельзя сказать?
Арон (тихо, но с явной угрозой). Тихо, я сказал!
Лили. Я слышала про одного мальчика, он упал с третьего этажа, и ничего ему не случилось. А после он стал пить газированную воду с сиропом и захлебнулся.
Арон. Зачем ты об этом рассказываешь?
Лили. Почему бы не рассказать? Просто так. Чтобы развлечь вас. Повеселить немного.
Арон. Захлебываются сиропом, лопаются от воды, грызут собственные пальцы – и все это, чтобы повеселить? Где ты их берешь, эти свои истории?
Лили. Это не истории, я сама слышала.
Арон. Слышала? Где ты слышала?
Лили. Слышала. Ты ведь не думаешь, что я могу такое выдумать?
Арон. Если ты можешь такое слушать…
Лили. Что ж я могу поделать?
Арон. Бежать! Бежать отсюда!.. (Малие.) Ты ведь тоже хочешь бежать, правда? Ты ищешь чего-то большего. Ты любишь красивое: цветы, любовь. Чего ты тут ждешь?
Малия. Я Песаха жду.
Арон. Песаха, разумеется. Но с ним… Ты знаешь, он ведь не может дать тебе того, чего ты жаждешь: ни этой любви, ни красоты, ни вообще… Он не годится играть эту роль, произносить для тебя высокие слова…
Малия смотрит на него так, словно спрашивает, с чего он взял, будто ей все это нужно.
Откуда я знаю, да? По радио передавали. В программе «Новости». Главное в начале: Малия ищет любви. (Пьет из горлышка и протягивает ей бутылку.) Хочешь?
Малия. Вы… Ты подглядывал!
Арон. Знаешь что? У меня есть идея! (Приближается к ней, слегка покачиваясь.) Песах не мастер много говорить. Про любовь уж точно. Он во время войны родился. Еды никакой не было, мать его грудью кормила. Ему уже три года было, он ее зубами кусал, так она… (Останавливается, пытается собраться с мыслями.) К чему я это начал? Это не имеет отношения… Что я, собственно, хотел сказать? (Покачивается и садится.)
Лили. Я вообще не верю никаким этим любовным уверениям. За моей сестрой один ухаживал, какие только письма он ей писал! Умереть можно от смеха. А после умер – двадцать четыре года всего ему было. И оказалось, что он не вдруг, он давно был болен. Знал, что смертельно болен, и еще писал про любовь!
Арон (встает, снова подходит к Малие). Как это я позабыл? Я тебе вместо него скажу, идет? Любовь… Да, буду его… устами! Вот, люблю тебя. Безумно тебя люблю… Как же, однако, я тебя сильно люблю!.. Не я, то есть. Он… Мне это плевое дело – про любовь, я привычный. Ну, что ты ответишь?
Малия молча наклоняется над коляской.
Убегаешь, прячешься в коляске!.. (Подходит еще ближе.) Помочь? Давай подержу… (Протягивает руки к ребенку.)
Малия. Нет!
Арон. Почему? Песаху ты позволяешь… Даже матери моей готова была отдать… Чтобы она подержала.
Малия. Потому что ты пьян!
Арон. Да? Знаешь, что? Пусть! Песах, так и быть, пусть получит ребеночка, а я получу тебя. Договорились? Чтобы сказать тебе, как сильно я тебя люблю. То есть он, разумеется… Ну, что ты скажешь?
Малия. Разреши… (Отодвигается с коляской в сторону.)
Арон. Куда ты?
Малия. Возле тебя нечем дышать! Нет ни капли свежего воздуха.
Арон. Да ну? А ты, значит, любишь, где есть воздух? Впрочем, я тоже его ищу. И любви тоже… Правда. Все мои разговоры… Люблю… Болтовня! А почему бы и нет? Бабам это необходимо – чтобы дать. Способствует. Вроде как лифчик расстегнуть. Но иногда… Иногда я болтаю, а сам жду: вдруг правда? Вдруг случится такое, вдруг на самом деле схватит за горло любовь? Учительница – вот, например, спрашивает, сколько будет сорок семь умножить на одиннадцать, а одна девчушка просто так начинает называть числа: тысяча, миллион, и вдруг у нее получается пятьсот семнадцать!
Малия. Ты шпик! Это мерзко, низко. Пусти! (Хочет пройти мимо него.)
Арон. Не надо злиться… И не надо торопиться. Я же не требую… Пожалуйста… (Хочет посторониться, пошатнувшись, падает перед Малией на колени, смеется.) Гляди-ка! Как будто некая высшая сила… повергла меня!.. Перед тобой… на колени… Прямо как в кино… (Пытается подняться, растягивается во весь рост.)
Малия старается обойти его, Песах тем временем выходит из квартиры, Малия останавливается, словно хочет услышать, что он про все это скажет.
Песах приближается к лежащему на полу Арону.
Лили (Песаху). Это он просто так – для смеху. Он ей как будто вместо тебя сказал, что любит. Пьяный потому что. Даже на ногах не держится.
Элька наблюдает всю сцену с явным удовольствием.
Арон (поднимается наконец, обращается к Эльке). Ну как? Справился? Все, как ты хотела! И даже сверх того… (Малие.) Я люблю тебя, я…. (Не в силах продолжить.) Я люблю тебя, я…. Ты красивая, ты прекрасная, особенная, щедрая и…. И главное, какая фигура! Смелая, решительная… поразительная женщина! К тому же имеется ребенок… Что еще? Небеса твои – там, в оконце, – небеса тоже не пустяк… Ты лапочка, душенька… Я…. Я без тебя жить не могу, я… Я… Что это со мной? Столько раз клялся в любви, ничуть, нисколечко не любя… Не понимаю… Не могу… Голова… Голова у меня болит… (Снова падает, распластывается на полу.)
Лили. Сначала тысячу раз говорит: люблю, а потом: не могу. Совсем развезло!
Малия (Песаху). Я ухожу.
Песах делает к ней шаг, останавливается. Малия выходит.
Элька. Пойдемте, устрою вам встречу субботы. Ужин, как полагается. Котлеты пожарю – пышненькие, горяченькие…
Песах выходит наружу, Элька хочет идти за ним следом, но падает в изнеможении на диван.
Лили. Зачем он идет? Она, что ли, позвала?..
Арон (с трудом приподнимается на полу). Тихо, ясно?
Лили. Что я такое сказала?
Он внезапно вскакивает, с силой, с пьяным упорством зажимает ей рот рукой, она едва не задыхается, пытается освободиться, хрипит. Он отталкивает ее, покачиваясь, выходит.
Покупатель (входит, останавливается в дверях). Здравствуйте.
Элька. Ты? И теперь тоже?! Сейчас нет холодильников, ничего нет!
Покупатель. Нет, я только сказать… Представьте, операция прошла успешно. Вполне удалась. Очень сложная была операция, тяжелая. Все мое сердце целиком лежало снаружи. Три профессора над ним трудились. Пять часов подряд! Были на сто процентов уверены, что мне уже конец. Теперь все в порядке. Благодари Бога, спасающего погибающих! – это они мне сказали, врачи. Заново родился! (Все смотрят на него и молчат.) Да, конечно, извините. Я увидел – у вас свет. Весь рынок – сплошная тьма, субботнее отдохновение, а у вас – свет. (Выходит.)
Лили (все еще не в силах отдышаться). Он!.. Он почти прикончил меня! (Помолчав немного.) Ну и пусть, пусть бы прикончил, мне-то что? Мужчины – с ними просто никогда невозможно знать, что они такое вытворят. Мой отец повесился, и никто не знал почему. Купил новый холодильник, а потом взял и повесился. Что мне после этого оставалось делать? Только смотреть вместе с мамой телевизор. Если это ему не важно, мне тоже не важно. У меня хватит терпения! Мне иногда кажется, что я живу уже тысячу лет. Тысячу лет живу, и ничего не случается. Только отец вот повесился. Взял и повесился… А теперь и я… Едва не скончалась. Какая мне разница? Все равно. Никто даже не замечает меня. Не позовет никогда. Лили – это ведь красивое имя?.. Мне кажется, да. Разве не красивое? Я иногда ночью сама себя зову: Лили! Мне-то что? Могу еще тысячу лет жить. Как будто это кому-нибудь важно, что мой отец повесился. Покончил с собой! Что я могу поделать? Мне уже ничего не важно…
Картина вторая
Поздняя ночь. Улица возле дома Малии. Арон стоит под ее окном, сбоку появляется Элька.
Элька. Ты что тут делаешь? Ты погляди на себя – в такой час, ночью!
Арон молча смотрит на нее.
Ты на себя давай гляди, не на меня! Нет, вы подумайте!..
Арон. Я, мать, ищу золото! Золото, понимаешь? (Отходит от нее.)
В окне Малии зажигается свет. Арон идет туда, Элька остается стоять в стороне. Лили с Песахом (порознь) выходят на сцену и остаются стоять в стороне. Арон их не замечает.
Малия (выглядывая в окошко). А, это ты…
Арон. Ты зажгла свет…
Малия. Малыш мой плачет. Что-то у него болит… Не знаю, что…
Арон. Я, между прочим, тоже могу починить сливной бачок. Ты вчера просила Песаха, я слышал. Он не…
Малия. О чем ты говоришь? Ты хотя бы представляешь себе, который час?
Арон. Давай встретимся завтра. Посидим, потолкуем. Ведь это… Это наш шанс! Пойми наконец. Между вами ничего нет. Вы друг к другу даже не прикоснулись. Он и говорить-то с тобой не хочет!
Малия. Нет.
Арон. Да он и не узнает! Ты что, никогда так не делала?
Малия. Не делала и не хочу. (Высовывается в окошко, будто отыскивая кого-то на улице.)
Арон (поворачивается, чтобы уйти, возвращается, останавливается снова под ее окном). Знаешь, я сейчас болтался по улицам, на дома смотрел, на окна – как в них постепенно гаснет свет. Это хорошо устроено – что всем в конце концов требуется отдых, покой. В одном окне такой скандал гремел, ужас! Я думал, сейчас переубивают друг друга. Ничего подобного – и там угомонились. Тоже стало темно. И тихо. Как будто ночь и над ними сжалилась. Всех накрыла своим одеялом, всем приказала: хватит вам, успокойтесь, отдохните – по крайней мере, до завтра, до утра. Прежде я никогда не замечал таких вещей. Не задумывался как-то…
Малия снова высовывается в окно.
Понимаешь, я не перестаю думать о тебе… Что-то со мной случилось. Сам не знаю, что. Как у тебя в школе – когда ты вдруг выкрикнула правильное число. Я ведь хотел напортить тебе, испачкать тебя, и вдруг словно кто-то ухватил меня за нос и вывернул наизнанку. Я просто не верю, это как будто не я….
Малия смотрит на него.
Ты смотришь – мое лицо, да?
Малия. Да. Ничего в нем не дрогнет, не шевельнется – прямо как керамика, глиняная маска.
Арон. Это как же понимать? Не настоящее оно? Ты… Не обращай внимания, я просто так болтаю… Чепуха это все, вранье… Может… Даже не знаю, что…
Малия. Нет, почему же? Я думаю, оно настоящее. Только странное – ты говоришь, но как будто молчишь. В самом деле…
Арон. Ты любишь таких, которые помалкивают, да?
Малия. Неправда.
Арон. Ты знаешь, ты умная. Как ты тогда посмотрела на нас: кто вы такие? Так вот, просто – самый важный вопрос, какой только можно придумать: кто вы такие? Это только ты способна…
Малия (словно преодолевая внутреннее сомнение). Я не хочу тебя слушать. (Снова высовывается в окно.)
Арон (продолжает). Я не понимаю, как это произошло? Что со мной случилось?.. Как будто долгие годы я тебя ждал… Может, уже тогда, когда ты зашла и спросила про холодильник, я в тебя влюбился? Не знал, конечно, боялся. Сейчас тоже… Сегодня утром думал о тебе и вдруг вспомнил вкус крови – когда первый раз подрался, еще мальчишкой. Вдруг весь рот полон крови… Это был я, моя кровь, но уже и не моя. Страшно, больно, но в то же время и хорошо – почувствовал себя мужчиной… Вкус самолета… Правда, во рту. Ты тоже…
Малия (с раздражением). Самолета? Не выдумывай! И вообще, я устала. Малыш мой весь день плакал, наверно, животик у него болел, отрыгнул даже…
Арон. Я люблю самолеты. Они самые сильные. Но и самые хрупкие… Вершина современной технологии, вся мощь, вся красота, изящество – и все это, в сущности, в воздухе… Малейший дефект, какая-нибудь пустячная оплошность – и все рушится, летит кувырком: и красота, и мощь – вдребезги! Ты тоже такая. Мне хочется спасти тебя…
Малия (почти кричит). Хватит! Все, перестань…
Песах делает какое-то движение, выступает на свет, вслед за ним и Элька тоже выходит из своего укрытия. За ними Лили. Все стоят и смотрят друг на друга.
(Видит их всех.) Вы… (Песаху.) И ты… Все, хватит! Он начал говорить, так ты исчез, не видать тебя. Только ночью, в темноте, подглядываешь. Молчишь, стоишь и слушаешь, как он тут!..
Арон (Песаху). Нет, я… Только скажи, что любишь ее, что хочешь ее, я мигом исчезну! Все будет кончено.
Песах не говорит ни слова.
Малия (Песаху). Так, да? Тебе нечего сказать?
Песах хочет, как будто что-то произнести, но не решается.
Арон (Малие). Ты видишь? Зря только и его мучаешь, и себя. Все равно ничего у вас не выйдет. Ты слишком велика для него. Для него все это велико на три размера! И даже если он выдавит из себя какое-нибудь слово… Что будет? Еще один ребенок? Этого ты хочешь? Это тебе нужно? Где ты витаешь? В каких облаках? Кто-то должен помочь и тебе тоже, позаботится о тебе самой, не только о сливном бачке. Ты будешь моей, я буду для тебя опорой, буду работать, увидишь – буду хорошо зарабатывать, построю тебе дом, сможешь учиться, будешь делать настоящие украшения – еще красивей.
Малия пристально смотрит на него.
Что ты смотришь? Ты меня не слышишь? Лицо у меня, говоришь, как глиняная маска?
Малия. Нет, теперь уже не совсем…
Арон. Это из-за тебя. Видишь: я буду помогать тебе, а ты мне. Ты сумеешь, ты знаешь, как. Как ты говорила тогда о небе, там, в маленьком оконце – как зеленое поле… Ты красивая, и душа у тебя красивая, и имя у тебя красивое: Малия!.. Это так приятно – произносить: Малия… Малия!
Малия. Что ты раскричался? Ты не понимаешь? Я не такси. Не такси!
Арон. Такси?..
Малия. Да, такси. Платишь – оно везет. Кто бы ни уплатил. А я не так. Этого недостаточно, что ты меня любишь. Если ты правда любишь, а не что-то другое. Не важно! Этого недостаточно. Я тебя не люблю. Вообще, не хочу, не хочу!
Арон (смеется). Такси!..
Малия. Что ты к слову прицепился? Как будто и правда: поймал такси, сел и поехал. Все, отстань от меня, вылазь.
Арон. Ты не должна говорить такие вещи: такси. Это некрасиво. Это грязь, дешевка! Это не для тебя.
Малия. Вот именно! Я и говорю: это не для меня, я не такси!
Арон. Не вижу разницы, то же самое. Говоришь: «не такси», а выходит «такси». Все равно прилипает. А может, ты это специально? Меня отогнать? Тебе это не подходит, ты чистая, прозрачная…
Малия (исчезает на минуту и снова появляется в окне, уже с ребеночком на руках, ласкает его, успокаивает). Ну-ну-ну!.. И ты тоже? Тоже на меня кричишь? Скажи, чего ты хочешь? Хватит, хватит плакать! Ты разве не видишь, что я устала? Я ведь тоже человек! (Отходит от окна.)
Лили (Арону, будто со смехом). Ты прямо роскошно выглядел под ее окном! Настоящая любовная сцена, в точности как по телевизору.
Элька (Арону). Я душу положила, чтобы был дом, свой угол! Спать по ночам спокойно в собственной постели. А где мы теперь? Где наш покой, где наш дом? (Поднимает с земли камень.) На, возьми, убей меня!
Арон. Как? Это не ты разве подсылала меня к ней? Иди, все им испорть, изгадь!.. Ну и ну! (Уходит.)
Песах тоже уходит. Вслед за ним Элька и Лили.
Покупатель (движется им навстречу, пытается задержать их). Здравствуйте! Вы тоже тут… Бродите по улицам… Я рад, что не я один! Я всю ночь так вот кружу, не могу уснуть, не могу успокоиться… Погодите, куда же вы? Вы не поняли… Я все время думаю: ведь я мог умереть! В два счета мог умереть. А сейчас я жив! Как после этого можно спать? Честное слово, жив! Вот!.. (Слегка подпрыгивает от радости.)
Картина третья
Декорации первого действия. За Элькиным столом восседает Лили. Большой рабочий сундучок Песаха стоит посреди магазина. Элька, чрезвычайно возбужденная, врывается в магазин.
Элька. Где он?
Лили. Мне не интересно. Пусть катится, куда хочет. Скатертью дорожка! Все равно вернется. Под конец он всегда возвращается.
Элька. Я спрашиваю про Песаха! Где Песах? (Видит сундучок.) Он был тут! Что же ты молчишь?!
Лили. Это именно то, что она мне сказала: молчи. Успокойся, сказала, сиди тихо и помалкивай. Это все не серьезно: эта женщина… И на кофе так вышло, и на картах, и по руке…
Арон входит снаружи, Лили тотчас отворачивается в сторону.
Арон (Эльке). Она не тут? Мне сказали: видели ее, будто бы она шла по направлению…
Элька. Ну, еще чего ты у меня спросишь? (Указывает на сундучок Песаха.) Гляди!
Арон. Что? На что глядеть?
Элька. Его сундук! Инструменты! Он хочет уйти. И чемодан уже сложил – там, в комнате.
Арон. Уйти? С ней?..
Элька. С ней или без нее – этого я не знаю. Уйти!
Арон. Не может быть, чтобы с ней… Она сама его искала, он исчез куда-то… Я видел, час назад. Это не могло так скоро измениться… Так быстро… Ты их встретила? Он что-нибудь сказал тебе?
Элька. Мне?.. Ничего. Я для него умерла! Он по телефону разговаривал – с Хайфой.
Арон. С Хайфой? Хайфа – это пароходы… Пароходы его…
Элька. Какие пароходы? Почему вдруг – пароходы? Ты совсем рехнулся! (Хватает его за плечи.) Уезжай, возвращайся в Америку. Будет у нас тут тихо, спокойно – как раньше. Я с ним одна как-нибудь уж управлюсь. Это из-за тебя он так бесится. Ты с этой бабенкой… С этой поганкой! Нарочно!
Арон (освобождается из ее рук). Я тебе не позволяю так ее называть! Попридержи свой язык!
Элька. Ишь ты, ишь ты!.. Тридцать пять лет, скоро сорок, жена есть, а он!.. Вместо того чтобы позаботиться… О детях подумать… Чтобы у меня наконец внуки были… (Вспоминает о своей беде.) Почему вдруг – пароходы?!
Арон. Вот как – дети, внуки?
Элька. Да, дети! Вырастить их, выучить их, чтобы людьми стали… (Грозно.) Никаких пароходов!
Арон. Дети, внуки!.. С кем? От кого? Ты хочешь, чтобы я делал тебе внуков с женщиной, которую я вовсе не люблю? Только из-за того, что женился на ней?
Лили (в сторону). Подумаешь! Меня это не волнует. Я совершенно спокойна.
Арон. Как же: подходящая девушка, хорошая жена будет! Дома сидит. С ней ты сможешь таскаться по своим бабам, сколько влезет! Ты помнишь? Помнишь, кто мне это все говорил? Так ты меня растила, учила быть человеком? Да, у тебя были на то свои причины! Чтобы превратить меня в ничтожество, сделать нулем, держать у себя под юбкой! Другие матери, знаешь…
Элька. А, уже и другие матери вдруг? И пароходы?
Арон. Да, представь: есть на свете матери… Не держат детей под юбкой! Готовят их к тому, чтобы они летали – высоко, далеко! Чтоб учились, чтоб у них вырастали крылья! Слыхала ты об этом?
Элька. Я – не другие матери. Я не стану посылать своих детей летать где-то там в заоблачных высях! Это что же – дети или аэропланы? Чтобы они там летали себе, а она чтобы внизу бегала, тень их ловила? Да еще с распухшими ногами? Ночью одна оставалась? Глядела на их дипломы – чему они там выучились, каким великим премудростям – на адвокатов или еще на кого, так? Для меня это не матери! У них мозги набекрень. Я хочу, чтобы мои дети жили возле меня. Чтобы были нормальными людьми. И чтобы никаких пароходов в черт его знает каком море! Это все любовь ваша… Бандиты вы, дикие звери!
Арон. Я утром поднимаюсь, как будто из меня все кости вынули… Как будто я топленое масло…
Элька. Любит он ее, как же! Такой человек, весь мир повидал, вся Америка, весь Нью-Йорк у него в кармане, так нет, подавай ему замарашку эту из Яффы! И как раз ту, которая с его братом! Нашел жемчужное зерно – в моем вонючем магазине, в куче моего навоза! Чтобы не просто баба, а, чтобы баба твоего младшего брата, да? Это ты любишь?
Арон. Да ну? С каких это пор она его? Так вот, задаром? Даже без того, чтобы он разочек сказал, что хочет ее?
Элька. Он не умеет красиво говорить. Не может.
Арон. Разумеется! Немой он. Язык ему отрезали. Так что же? Я тоже должен онеметь? Тоже вырвать себе язык?
Элька. Он слабый, а ты сильный. У тебя все есть. И женщины. Полно, сколько угодно. Как мусора под ногами! Ты умеешь устраиваться.
Арон. Разумеется! Прекрасно устроился, факт. С тех пор как он родился, я от тебя только это и слышу. Пусть так. Допустим. Я сильный, у меня все есть, так вот, представьте, я хочу и его долю – слабого. Может, это лучше, чем то, что есть у меня, сильного! Нежнее, приятнее. Что с того, что он мой брат? Тем более! Мы так привыкли – всю жизнь сидим друг у друга в печенках. Все трое. А все вместе сидим в чьей-то жирной громадной печенке! Что, не так?
Лили (подходит к нему вплотную). Ну и что? Я не боюсь. Ничего у тебя из этого не выйдет – чтобы ты только знал!..
Арон (Эльке). Ты знаешь, почему я все-таки на ней женился? Чтобы показать тебе, какой кошмар – это будет, какой ужас из этого выйдет! Все та же история – те же мотивы: любым способом влезть друг другу в печенки. Только тогда я никого не любил, а теперь я люблю ее!
Элька (мысли ее все время заняты другим). Почему вдруг пароходы? Почему – вдруг?!
Арон. Ты вообще не слушаешь меня. Это его мечта – пароходы. Дай ему наконец, позволь! Позволь исполнить мечту. И мне тоже не мешай…
Элька. Что значит – не мешай? Как – не мешай? Она вовсе тебя не хочет! Как будто я не вижу… Тоже мне мужчина – выставляет себя на смех…
Арон. Мне плевать!
Элька. Не морочь мне голову – праведник какой нашелся! Ты только затем за ней и бегаешь, чтобы ему навредить. Отодвинуть его в сторону. Чтобы ему противно сделалось, чтобы он не захотел ее! Ради этого и разливаешься тут соловьем – чтобы он не успел рта раскрыть.
Арон. Как это понимать? Решила вдруг сосватать их? А, понятно: если приходится выбирать между нею и пароходами, так уж лучше она! В этом все дело, да?
Элька. Он меня спрашивает!.. Действительно, что лучше: холера или тиф? Почему всегда приходится выбирать между этими двумя? Я не знаю, у меня в глазах темнеет…
Песах появляется со стороны квартиры, забирает свой сундучок, берется за аккордеон.
Элька (кидается к нему, загораживает ему дорогу, хватает его за руки). Ты куда? Путешествовать вздумал? Покататься хочешь? Будешь играть там? Или что? Работать? Тебя пригласили? Зачем тебе инструменты? Может… ты к ней идешь?..
Песах. Пусти меня, слышишь? (Освобождается из ее рук, снова берется за аккордеон.)
Элька. Что я тебе сделала? Уходишь вдруг, а я ничего не знаю? Ведь мы… Я и ты… Я вдруг не должна знать, что моя рука делает? Рука моя вдруг хочет путешествовать? Глаза мои вдруг решили покататься по морю? И даже не говорят почему?
Арон. Скажи ей. Чего ты боишься? Ты всегда мечтал. Ты уже не мальчик, она не может тебя удержать!
Элька (снова бросается к Песаху). Опять пароходы? Это он хочет – чтобы ты ушел и оставил ее ему! Ты не должен, ничего – ни пароходов, ни ее! Чего тебе здесь не хватает?
Малия входит с улицы с коляской. Элька невольно устремляется к ней, потом отступает. Песах машинально надевает на плечо аккордеон. Арон остается стоять в стороне.
Малия (Песаху). Здравствуй.
Песах не отвечает, подходит к коляске.
Я здороваюсь с тобой, я сказала: здравствуй!
Песах не отвечает ей, начинает играть на аккордеоне, подбирает мелодию «Тихо лодка скользит…».
Скажи, ты все это время мною интересовался или только ребенком? С самого начала?..
Песах не отвечает, продолжает играть, склоняется над коляской.
(Приближается к нему, как будто принюхивается, смеется.) У тебя уже появился его запах! Честное слово – молочком пахнет. Что ж такого – ты все время возишься с ним… (Откатывает коляску в сторону.) Это мое молочко пахнет! Ты знаешь об этом? Это мой запах! Ты сейчас говоришь со мной, не с ним. Я пришла попрощаться. Я переезжаю отсюда. Нашла новый дворец, и сливной бачок в порядке!
Песах продолжает играть, аккордеон словно рыдает.
Что это означает? Ты хочешь, чтобы я исчезла, да? Будешь снова счастлив, как раньше. Будешь себе помалкивать тут в одиночестве. Мазать свои деревяшки клеем и покрепче свинчивать. Что за жизнь, прелесть! Я уже стала навязываться, как эти уличные девчонки, которые никому не нужны. Еще не дотронулся до меня, а бросить – уже бросает.
Арон делает шаг по направлению к ней.
И ты тут? Молчишь? Как это может быть? Два брата, один как липучка, а от другого все отскакивает, как от стенки горох! Как от тефлоновой сковородки! Такое мое счастье, всегда угодить на тефлон!
Элька (взрывается). Как это ты выражаешься о моих детях?! Стыда у тебя нет? Кто ты вообще такая?!
Песах прекращает играть, поворачивается к ней, Элька замолкает, отступает.
Песах оборачивается к Малие.
Малия. Хочешь все-таки что-то сказать? Смешно… Это было самое большое твое достоинство: молчун такой! Я всегда думала, что только болтуны обманывают. Чтобы обмануть, нужно ведь говорить, не правда ли? Ты в десять раз хуже меня обманул! Действительно, если человек молчит, то как узнать, что он на самом деле думает? Что он чувствует? Как узнать, что за корпус у этого корабля – там, под водой? (Поворачивается, чтобы выйти, но возвращается, подходит к нему вплотную.) Последняя твоя возможность… Не хочешь даже одного разочка меня обнять? Допустим, даже поцеловать…
Арон снова делает шаг к ней, Элька тоже – словно собирается воспрепятствовать их с Песахом объятию.
Вы против? (Песаху.) На прощание, ничего не говори, просто…
Песах (с трудом превозмогая себя, задыхаясь на каждом слове). Ты хотела, чтобы я говорил? Чтобы я много говорил, красиво, да? Как он?
Малия. Не как он. И не много. И не обязательно, чтобы красиво. Как ты сам можешь…
Песах (со смехом). Как он!.. (Обеими руками упирается ей в плечи, будто собирается оттолкнуть ее, но на самом деле не отпускает.)
Малия. Что ты делаешь?
Арон снова делает шаг, будто собирается что-то сказать, превозмогает себя, остается молча стоять в стороне.
Песах (повторяет то же движение, словно толкает Малию). Так! Как он! Это то, что он делает со своими бабами, – я знаю, я видел! Заходит с ней в комнату и… (Толкает Малию.) Так вот! С порога! Прямо в постель!
Элька (возмущенно). Конечно – бабами!.. (Так же внезапно смолкает.)
Песах (обращается к Малие). Ни слова он ей не сказал! Он ничего не мог говорить, у него жвачка была во рту! Он пришел к ней с этой жвачкой и вышел от нее с этой жвачкой! (Снова толкает ее двумя руками.) Так вот! Как он!
Малия. Так и что? Это он! Это еще не значит, что все должны так. Ты, во всяком случае, не обязан. Пусть он делает что хочет!
Арон еле удерживается, чтобы не заговорить. Песах медленно приближается к Малие, на плече аккордеон.
Вот так, просто обними меня, прикоснись, прижмись на минутку… Ну, иди! Как же я устала… (Протягивает руки, чтобы обнять его, натыкается на аккордеон, смеется.) Ой, нет! Аккордеон!.. (Продолжая смеяться, пытается снять с него аккордеон.) Ты дурачок!.. Ты никогда не будешь, как он, никогда! Он не станет обнимать девушку с аккордеоном на животе! Это только ты способен, чудак ты такой! Ой, я не могу… Почему я смеюсь? Не могу не смеяться… Сил нету… Еще аккордеон этот! Как от него избавиться?
Песах. Ты надо мной смеешься? Ты смеешься надо мной!
Малия. Над тобой? (Смеется.) Ты и вправду дурачок… Милый такой дурачок, но все равно дурачок… (Хочет положить аккордеон на диван, он издает печальные звуки.) Хватит тебе пищать! (Отталкивает от себя аккордеон, поворачивается к Песаху.) Если не скажешь сейчас же как человек… хоть одно слово по-человечески… возьму и уйду!
Песах берется за аккордеон, снова перекидывает его через плечо, снова раздается рыдающий аккорд.
Говори же, скажи! Сам, ты, не он! (Указывает на аккордеон.)
Элька (взрывается). Вишь чего захотела, бесстыдница! (Умолкает.)
Песах пытается что-то сказать, продолжает играть, с трудом, словно поневоле. Аккордеон стонет и рыдает. Арон снова приближается к Малие.
Малия (Арону). Ты? Что, кружишь, как ворон в ожидании падали?
Арон снова хочет что-то сказать, удерживается, отступает.
(Усмехается.) Молчишь?.. Трудно поверить! (Обращается к Песаху.) Он у тебя научился – молчать. Смотри, у него даже лучше получается. А вдруг он правда?.. (С нежностью, словно заигрывая с Ароном.) Я годами жду, жду настоящей любви – дожидаюсь принца, который подарит мне эту любовь… Чтобы не я одна страдала… Так нет – только мухи одни слетаются, будто это открытая рана… Жирные такие противные мухи. Спешат крови напиться, моей крови, еще жирнее стать. Одна грязь от них остается, а сами они дальше летят. И вот я попадаю в эту дыру, а тут еще сидит такой вот громкоговоритель (указывает на Эльку), объявляет: не ищи никакой любви! Тут нет любви! И вдруг, именно где не ждешь…
Песах (сбрасывает с себя аккордеон, обращается к Малие, говорит через силу, но от полноты сердца). Ты… Я люблю тебя… Ты моя сестра! Сестра моя…
Малия (смеется сквозь слезы). Правда? Невозможно поверить… Брат… Да!.. Может, в этом все и дело? У меня никогда не было брата. Брат… Да, мне хорошо с тобой, легко, я с тобой все забываю, смеюсь…
Песах тем временем складывает аккордеон, берет сундучок с инструментами.
Элька. Куда? Нет!..
Песах (проходит мимо нее и обращается к Малие). Сейчас я уезжаю в Хайфу. Буду работать на корабле.
Малия. Вот как?
Песах. Это первым делом…
Малия. Ну подумайте! Наконец что-то сказал, так должен тут же уйти! (Обращается к сыну в коляске.) А ты что кричишь? Только родился, уже скандалишь? Обождал бы немножко… (Вытаскивает его из коляски.)
Песах поворачивается, чтобы уйти. Арон тотчас начинает подступать к Малие.
Элька (преграждает Песаху дорогу). Ты не пойдешь ни на какой корабль! Для этого я вас сюда привезла? В Израиль? Чтобы вы вернулись? Опять на корабль? Для этого купила дом с каменным крепким фундаментом? Чтобы сын мой носился по морю? Дом – это дерево с корнями! Дом – это не корабль! Болтается по волнам, как яичная скорлупа!.. Корабль – это для бандитов, для всяких проходимцев! Для беженцев несчастных… Ты там погибнешь, пропадешь! Над тобой посмеются, обманут. Тебя даже рыбы обведут вокруг пальца! Вышвырнут тебя за борт, ночью, тайком, никто и не увидит! Что я тогда стану делать? Возьми вот лучше молоток и убей меня тут, на месте, сейчас! По крайней мере, хоть я одна умру…
Песах. Пропусти меня, слышишь?
Элька (цепляется за него, с трудом дышит). Ты не можешь один, не понимаешь? Кто там станет за тобой глядеть? Кто будет обихаживать? Кто стакан воды подаст? Стакан воды… (Задыхается от волнения.) Стакан воды!..
Песах смотрит на нее в испуге. Элька вдруг словно понимает что-то, чего никогда прежде не понимала.
(Опускается на диван, пытается достать из кармана таблетку.) Стакан воды… Воды… Дай мне воды!..
Песах стоит неподвижно.
Не можешь принести мне стакан воды?
Песах. Так кто же из нас не может один, а? Все время, кто не может один? (Отходит от нее.)
Элька. Бросаешь меня? Вот так?.. Как будто я для тебя ничто, пустое место?
Песах (подает ей стакан воды). Найди себе женщину, которая будет за тобой смотреть. Подавать тебе воду. Денег у тебя хватит.
Элька кладет в рот таблетку и запивает водой. Арон стоит напротив Малии, открывает рот, намереваясь что-то сказать. Песах идет к выходу, но останавливается.
Малия (Арону). Я занята, ты не видишь? Я занята!
Арон. Нет, тебе нельзя. Ты не…
Малия (передает ребеночка Лили, поднимает с пола ножку от стула, замахивается на Арона). Если ты не отстанешь от меня! Если не исчезнешь!..
Все поражены, даже Элька поднимается со своего места.
Арон (отступает, смеется). Вы подумайте! Кто бы поверил! Ножкой от стула! (Эльке.) Это тебе что-то напоминает, правда? Ты ведь его тогда палкой от мотыги огрела!..
Малия бросает ножку, наклоняется над коляской. Песах идет к выходу.
Элька (Песаху). Уж лучше иди с ней! Она будет хорошая жена для тебя, я теперь знаю, хорошая будет жена…
Арон. Еще бы! На тебя похожа…
Элька (продолжает). Снимите квартиру по соседству, я стану приходить, помогать. (Оборачивается к Арону.) Тебе тоже помогу. Денег дам, все дам, только уезжай уже, возвращайся в свою Америку, не мешай!
Арон. Ах, вот как! Это твое завещание? Делишь имущество? Ему отдаешь ее, мне – Америку. (Совершенно серьезно и тихо.) Деньги – это недостаточно. Я хочу золото! Да, мамочка, золото. Где золото?
Элька. Ты совсем сдурел…
Арон подходит к холодильнику, с силой толкает его, холодильник валится на бок. Все застывают в ужасе и удивлении. Песах, который уже было вышел, возвращается.
Что? Ты что?!
Арон. Где оно? (Приближается к следующему холодильнику.)
Песах. Отдай ему! Отдай ему это золото!
Арон. Ты слышала? Он отказывается, он отдает мне. (Смеется.) Оно уже принадлежало ему, но он теперь отдает мне! (Переворачивает следующий холодильник, придвигается к шкафу, готовится опрокинуть и его.) Где оно? Где золото?
Элька. С ума сошел? Переломаешь! Изуродуешь все! Золото на кладбище! Я вам сто раз говорила, сто раз рассказывала – под тем деревцем… Мы ночью спрятали, мой отец…
Арон. Ты ненормальная! Это было давно, где оно теперь? Говори, или я….
Элька. Конечно, скажу. Почему не сказать? После войны только я и мой брат, ваш дядя Яков, остались в живых. Только мы вдвоем… Вернулись туда… Пошли ночью на кладбище, стали искать то дерево…
Арон. Ну, дальше! Об этом ты нам уже рассказывала. Что дальше? Я что-то не помню…
Песах. Да, она всегда рассказывала только до этого места. А потом…
Элька. Что я, виновата, что вы засыпали?
Арон (готовится сокрушить еще что-то). Где золото?
Элька. Я же говорю: не нашли мы этого дерева. Наверно, и в самом деле во время войны жители копали, искали золото в могилах, все там было разбито и перевернуто… Ни одного памятника целого не осталось… И вот, оттого что вся земля была перерыта и перекопана, выросло много новых деревьев… Настоящий лес. Нашего деревца мы так и не нашли. Вы совсем маленькие были, я не хотела, чтобы вы оставались на этой проклятой земле, увезла вас в Эрец-Исраэль…
Арон. Я тебе не верю! Ты хочешь сказать, что…
Элька. Золото не тут. Можешь обыскать всю Яффу, весь Израиль – здесь его нет.
Арон. Так где же оно?!
Элька. Там, на кладбище. Дядя Яков, он остался, он ищет. Роет и ищет. По ночам, когда никто не видит…
Арон. Неправда! Неправда… Это ты нарочно выдумала…
Лили (по-прежнему с ребеночком на руках). Такие вещи невозможно выдумать.
Арон. Как?.. Все эти годы, все эти рассказы… Все наши планы?.. Золото! Золото – это тут было самое верное, самое надежное! Где же оно?.. (Кружит, как безумный, по магазину, толкает, двигает, переворачивает мебель.) Я все разнесу! Разобью в щепы, разберу на части! (Указывает на диван.) Сдеру с него шкуру! (Останавливается, хватается за голову.) Я с себя сдеру шкуру!.. Где оно, где наше золото?..
Элька (подходит к нему, как будто хочет успокоить, утешить). Хватит тебе, хватит!.. Нету тут золота, нет! Ну, убей меня, раздери на куски, выверни наизнанку – пойми: чего нет, того нет!..
Арон. Нету… Нет?.. Но где же оно? Где?.. (Останавливается, словно начинает осознавать что-то, видит Малию, говорит зло и подавленно.) Уходи, слышишь?
Малия (подходит к Лили, чтобы взять у нее ребенка, Лили не хочет отдавать его, отступает). В чем дело?
Лили ничего не говорит, еще крепче прижимает к себе мальчика, пятится от Малии.
Арон (криво усмехается). Подумать только, ты… Ты?.. Хочешь его? Вообще способна чего-то хотеть?..
Лили отдает ребенка Малие. Малия сажает его в коляску и выходит. Песах взирает на учиненный Ароном разгром, подходит к лежащему на боку холодильнику, хочет поднять его.
Оставь!
Песах берет свои вещи и выходит. Элька вскакивает остановить его.
Сиди спокойно, я подниму. Все подниму…
Элька опускается в кресло-качалку, кресло раскачивается, Элька пытается встать, не может, постепенно смиряется и затихает.
(Усмехается, качает головой.) Золото!.. Как я не догадался? Не заподозрил? Ну да, действительно, конца истории мы никогда не слышали… Засыпали… Или она сама засыпала?.. Мы не задавали вопросов. Рассказ кончался, золото оставалось. Золото не могло исчезнуть. Это ж было такое, с чем она в жизни не расстанется! «Если только действительно понадобится»… Это ее «действительно»!.. Разумеется: не дает, обеими руками держит, значит, оно существует! Наверняка существует. (Эльке.) Для чего ты это делала, а? Вся эта выдумка – для чего?!
Элька. Выдумка? Это не выдумка – оно есть, там!..
Арон. Где? В ночи? В твоих снах? Поджидает нас, когда уснем?
Элька. Дядя Яков… Когда-нибудь он ведь найдет. Нужно время… Чем больше он роет, тем больше вырастает деревьев… Но ведь в конце концов он найдет… И тогда он приедет сюда – с этим золотом. Он обязательно приедет. Он всегда любил меня, я была младшая…
Арон (усмехается, но уже без прежней свирепости, даже снисходительно). Да? Скажи еще раз…
Элька. Да, он всегда любил меня.
Арон. Правда? Любил тебя? Тебя?..
Элька. Я ведь была младшая…
Арон (оглядывается вокруг). Какой погром! Неплохо поработал, а? Не бойся, я подниму… Все: нет золота, не за чем больше ехать в Нью-Йорк… Ну что ж, попрошусь к тебе в помощники. Буду торговать тут, в этом хлеву… А если буду хорошим мальчиком, ты, может, даже позволишь мне сделать кой-какие усовершенствования, выкинуть часть барахла, правда? Ты знаешь, мать, ты ужасная прохиндейка. Ты ведь всего-навсего сменила лошадей! Раньше был он, теперь буду я.
Лили (глядя на холодильник на полу). Это вообще-то его холодильник – того, больного… Который с операцией. А вдруг он уже умер? Хорошо, что хоть вперед заплатил!
Арон смотрит на нее с каким-то новым изумлением.
Что я такого сказала? Я не виновата, что у меня голова так устроена – по-деловому. Что я могу поделать?
Арон (начинает смеяться). Это правда – ты ни в чем не виновата. Ты… Я вот только и делаю, что издеваюсь над тобой, а ты… Нет, ты уж точно не виновата… До такой степени не виновата, просто с ума можно сойти!
Лили. Не важно. Я вообще-то все время была спокойна. Я знала, что ничего из этого не выйдет. Все так показывало: и кофе, и карты, и даже по руке…
Элька с трудом выбирается из кресла-качалки, открывает дверцу лежащего на боку холодильника, вытаскивает оттуда подтаявшее мороженое, накладывает себе в стаканчик, усаживается обратно в кресло и принимается есть.
Арон (продолжает между тем свой разговор с Лили). Да… Ты в самом деле нечто особенное… Такое невозможно придумать! Такое… только сам Господь Бог мог соорудить. А ты ведь довольно красивая… Своеобразная такая красота… Я еще, чего доброго… Кто знает? (Помолчав.) Я ведь правда в нее влюбился… Наконец-то кого-то полюбил… Так мне кажется… Говорят, любовь – это нечто не зависящее от внешних обстоятельств… Это только твое… Даже от объекта любви не зависящее. Но поскольку любовь не зависит ни от чего… Не исключено, что я и тебя… А, что – вдруг смогу?.. С Божьей помощью. (Натыкается на оставленный Песахом аккордеон, перекидывает его через плечо, пытается играть «Тихо лодка скользит», но сбивается с мелодии и кончает заунывным аккордом.) Ты помнишь? Когда мы только прибыли. Ночью, на пароходе. Привезли нас в какой-то кибуц. Мы такие несчастные были… Мокрые все. После войны, беженцы. Чудом уцелевшие… А на сцене хор… (Начинает вдруг играть правильно и красиво.)
К его игре присоединяется большой хор: «Тихо лодка скользит…»
Мы всегда… Страшно подумать… Ты – с двумя детьми… Одна-одинешенька – против всех… А тут вдруг сотни людей, и все нас приветствуют, поют для нас… Как будто утешают. Обнимают. Сотни людей…
Пение усиливается, достигает захватывающих высот.
Конец