Что такое брюки? Все мы знаем, что это одежда, которая закрывает нас от талии и ниже, причем каждую ногу в отдельности. Эта, на первый взгляд, простая вещь имеет тем не менее необычную историю: ведь брюки — это не только одежда, это еще и символ. «У кого кюлоты, у того и власть», — говорили до того, как на смену кюлотам, закрывавшим ноги только до колен, пришли длинные брюки. На рубеже XVIII–XIX веков брюки (изначально это была одежда простонародья) становятся одеждой высших классов общества. Тогда они были символом мужественности, и женщинам надевать их было нельзя. Именно в отождествлении с гендером и властью кроется исток удивительной истории повсеместного распространения этой одежды. Книга предлагает особый взгляд на то, каким образом женщины отвоевывали для себя брюки, а также изучает все то, что служило им препятствием на этом пути. Костюм не только отражает общественный строй, но и создает его, позволяя, в частности, контролировать людей. Он определяет гендер, причем порой неправильный. Можно ли деконструировать этот гендер?

 

Происхождение брюк

Слово «брюки» появилось относительно недавно. Его первоначальное значение сегодня практически забыто. Оно происходит от клички, которую дали венецианцам, любившим длинные и узкие кюлоты и чтившим Великомученика Пантелеймона (San Pantaleone). Во Французском королевстве панталоны встречаются начиная с XVI века у одноименного персонажа в комедии дель арте. Панталоне — это богатый и скаредный старик, одетый в характерный костюм, включающий в себя длинные узкие штаны. В фигуральном смысле Панталоне — это «человек, который, чтобы добиться своих целей, надевает на себя множество личин и играет множество ролей». Этот персонаж итальянской комедии танцует фарс-панталонаду — сочетание паясничания и игривых поз. По расширении значения слово pantalonnade начинает обозначать «ложное проявление радости, боли, доброжелательства, смешную уловку, чтобы выйти из затруднительного положения». Вне театрального контекста брюки становятся оригинальным элементом костюмированных вечеров.

Еще одна область, откуда происходят брюки, — морское дело. Начиная с XVII века их носят моряки. Рыбаки тоже надевали брюки разной длины и ширины — в зависимости от местности.

Начиная с XVIII века эта одежда появляется и в детской моде. В 1790 году дофин, наследник престола позирует Элизабет Виже-Лебрен в белых брюках, слегка перетянутых на лодыжке голубыми лентами. Это нововведение, пришедшее из Англии, сопровождает упрощение и повышение удобства детского костюма, силуэт которого перестает быть балахонообразным.

В конце XVIII века брюкам, которые к тому времени уже носили давно, дают такое определение: «кюлоты и чулки одновременно». В 1790 году Марат говорит о «длинных кюлотах без ступни». В революционный язык брюки вошли посредством отрицания — «санкюлоты» («не носящие кюлотов»), поскольку в то время референтной точкой в области одежды были именно кюлоты. Действительно, кюлоты, покрывавшие тело с талии до колен и подчеркивающие икры, одетые в чулки на подвязках, мужчины носили с позднего Средневековья. Привлекательный мужчина должен был обладать красивыми ногами (худым приходилось пользоваться чулками с набивкой или накладками на икрах). Силуэт подчеркивался обувью на каблуках. В отличие от своих предшественников — верхних шоссов, кюлоты способствовали эротизации мужского тела. Они также указывали на некоторое материальное благополучие их обладателя. Эта плотно сидящая, хорошо подогнанная, а порой обтягивающая одежда — противоположность широким одеяниям, скрывающим тело, которые были распространены в нижних слоях общества.

Во времена Великой французской революции о родственной связи между брюками и галльскими брэ вспоминают довольно редко. Исключение сделал Фабр д’Эглантин в своей речи 24 октября 1793 года, упомянув галльские корни брюк. Возможно, это разделение между брэ и брюками объясняется различием в системе застежек, которые у брюк были более сложными, на пуговицах, а также разным качеством кроя ткани и в конечном итоге функциональности. И все же история брэ заслуживает нашего внимания. По некоторым данным, галлы носили эту одежду начиная со II века до н. э. под влиянием кельтов и германцев.

В то же время на Востоке персы и мидяне издавна носили широкие штаны, а воинственные народы и охотники севера Европы использовали их, чтобы защититься от холода и чтобы удобнее было скакать на лошади. В Греции рабы одевались в обтягивающие штаны, обязательные в многочисленных регионах, населенных «варварами». Но жители Средиземноморья, греки и римляне, не желали носить эту закрытую одежду. Римляне вообще, увидев брэ, назвали их «эмблемой варварства». Эта одежда даже дала название Нарбоннской Галлии — «Галлия в брэ» (Gallia Braccatta), в отличие от «Галлии в тоге» (Галлия южнее Альп). Так брэ впервые приобретают символический смысл, в результате завоевания римлян вобрав в себя территориальные и даже политические коннотации. Несмотря на романизацию, брэ не ушли в небытие. Их носили меровинги, это были широкие брэ, доходящие до колен. Каролицги украшали их ленточками. К XI веку брэ удлинились до лодыжек, на талии они удерживались с помощью веревки. Дворяне носили брэ с узкими штанинами, простолюдины — с широкими, и те и другие поддевали их под тунику. В XII веке чулки (шоссы) поднимались по ляжкам все выше и выше, в то время как брэ все больше укорачивались, превращаясь в верхние шоссы. К концу Средневековья верхние шоссы приобрели окончательный вид, ближе всего уподобившись кюлотам. Следуя непредсказуемым веяниям моды и иностранному влиянию, кюлоты часто меняли форму: делались то из мягких, то из более жестких материалов, были то пышными, то обтягивающими, то выставлялись напоказ, то скрывались, следовали разным фасонам, сочетались с чулками разных цветов. Все это время они оставались привилегией состоятельных классов. Крестьяне дореволюционной Франции всегда носили широкие брэ. Только появление униформы в конце XVII века позволило простолюдинам одевать свои ноги во что-то иное.

Таким образом, происхождение брюк отсылает нас к широкому спектру коннотаций: это одежда побежденного, варвара, бедняка, крестьянина, моряка, ремесленника, ребенка, шута… Именно это вызывает интерес к изучению их распространения с нижней до верхней ступени социальной лестницы.

 

«Великий мужской отказ»

В истории костюма и истории брюк как ее частном случае, ярко свидетельствующей об изменениях политического режима, сохранилось выражение английского психоаналитика Джона Карла Флюгеля: «великий мужской отказ».

Если с точки зрения различий между полами и того, как эти различия проявляются в одежде, женщины добились большой победы, взяв на вооружение принцип эротического эксгибиционизма, то можно утверждать, что мужчины, со своей стороны, потерпели жестокое поражение, в конце XVIII века резко отказавшись от кокетства посредством одежды. Приблизительно в эту же эпоху в истории одежды произошел один из самых заметных поворотов, одно из тех событий, последствия которых мы отмечаем и по сей день и на которое следовало бы обратить большее внимание: мужчины отказались от права носить всевозможные блестящие, игривые и утонченные одежды, полностью уступив его женщинам <…>. Вот почему это можно назвать «великим мужским отказом» в области одежды. Мужчина отказался от претензий на красоту. Он поставил перед собой единственную цель — утилитаризм.

Но одновременно с этой половой дифференциацией внешнего вида формировалась маскулинистская система, которую подкреплял гражданский кодекс (1804). В 1800 году указом парижской полицейской префектуры женщинам было запрещено носить мужской костюм. В то время казалось логичным, что биологические различия должны дублироваться различиями в одежде. Однако для ученых разница между полами не ограничивалась разницей между половыми органами: для них любая часть тела имела половую принадлежность. Анатомы доказывали это, используя хитроумные ухищрения и аномальные скелеты — мужские с увеличенным черепом и женские с увеличенными тазобедренными суставами. Неполноценность женщин становится официальным дискурсом в среде ученых-антропологов, которые стремятся продемонстрировать радикальный половой диморфизм. Это конец модели единого пола, о чем пишет историк Томас Лакер. С этой иерархизированной точки зрения натуралист Жюльен-Жозеф Вирей в своей «Естественной истории человеческого рода» (1800) высказывает каноническое мнение:

Верхняя часть мужского тела — сильные и мощные грудь, плечи и голова; мозг обладает значительной мощью, череп содержит, по нашему опыту, на три или четыре унции мозгового вещества больше, чем череп женщины <…>. У женщины, напротив, голова, плечи и грудь малые, тонкие, тесные, в то время как таз или бедра, ягодицы, ляжки и другие органы нижней части живота обширные и большие.

Таким образом, мужчина предназначен для мыслительной деятельности, а женщина — для воспроизводства. Биология в сочетании с философией и моралью становятся основой для общественного порядка.

Что касается дифференциации полов, то она возникает в результате раннего обучения. В конце XVIII века Жан-Жак Руссо, властитель дум в прогрессивных кругах, отличился тем, что предложил модель обучения, в значительной степени зависящую от гендера. В «Эмиле» он излагает свой проект, обращаясь к Софи:

Все воспитание женщин должно иметь отношение к мужчинам. Нравиться этим последним, быть им полезными, снискивать их любовь к себе и почтение, воспитывать их в молодости, заботиться о них, когда вырастут, давать им советы, утешать, делать жизнь их приятною и сладкою — вот обязанности женщин во все времена, вот чему нужно научить их с детства.

Влияние Руссо будет чувствоваться очень сильно.

 

Страх и смешение полов

Простой факт ношения брюк женщиной отождествляет ее с травести, чей гендер (мужской) больше не соответствует биологическому полу: в XIX веке это неприемлемое нарушение. В некоторых обществах, например среди инуи-тов, гендер может быть не связанным с полом. Не так далеко от Франции, на севере Албании, уже несколько веков существует традиция, согласно которой женщинам разрешено переодеваться в мужскую одежду и играть роль мужчин. В доме, где не было наследника мужского пола, выбирали одну из дочерей, которая становилась «обещанной девой», оставалась с родителями и наследовала их имущество. Это путь для тех, кто хотел избежать замужества: они обрезали волосы, надевали брюки, вооружались и торжественно отказывались от половой жизни во всех ее проявлениях. Превратившись в домашних мужчин, они входят в мужской общественный круг и имеют право даже участвовать в заседаниях некоторых местных советов. Эта возможность расценивается как некая форма компенсации мужского доминирования, которое весьма сильно в этом патрилинейном обществе, где женщины совершенно не участвуют в процессе передачи прав. Сейчас в этой стране, долгое время остававшейся изолированной, последние «обещанные девы» доживают свой век. Как объясняет одна юная албанка, их «жертва» сегодня была бы бессмысленной, потому что мужчины и женщины теперь пользуются приблизительно одинаковыми правами, а дом без мужчины больше не является объектом стигматизации.

В западной культуре примеры расхождения между полом и гендером встречаются довольно редко. Со времен Античности дифференциация внешнего вида в соответствии с полом — это фундаментальный закон, за соблюдением которого следят религиозные и политические власти. В Библии на-писано: «На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье, ибо мерзок пред Господом Богом твоим всякий делающий сие» (Втор. 22:5). Начиная со Средневековья смешение полов становится одним из самых больших источников страха в западной культуре. В дореволюционной Франции законы Моисея соблюдались, хотя иногда они все же подстраивались под определенные требования, примером чему служит процесс над Жанной д’Арк, в ходе которого было признано, что Орлеанская девственница надела мужской наряд, чтобы избежать насилия в тюрьме (1431). Кроме того, есть и святые-травести, например святые Фекла, Пелагея, Марина, Маргарита, Евгения, Вильгефортис… А также не следует забывать о традиции амазонок — героических защитниц своих городов от захватчиков.

В то же время травестия в дореволюционной Франции относилась к «подделкам», а это было серьезным преступлением. Судьба нарушительницы, которой грозила смертная казнь, зависела от того, с какой целью она переоделась в мужскую одежду. На некоторое снисхождение она могла рассчитывать в случае, если ее нравственный облик сочтут безупречным.

Мужчина, надевая одежду женщины, которая ниже его по статусу, унижался, женщина же, переодеваясь, наоборот, поднималась вверх по иерархической лестнице, извлекая из этого многочисленные преимущества. Травести прежде всего хотят уйти от враждебно настроенных членов семьи или от нищеты, многие из них становятся солдатами, другие, в меньшем количестве, — проститутками (которые получают возможность проникать в места, куда есть допуск только у мужчин), третьи — лесбиянками (которые начинают играть мужскую социальную роль рядом с женственными женщинами). Карнавал и шаровары позволяют на время поменяться ролями, равно как театр и литература, где сценарий завоевания любовного партнера посредством переодевания стал общим местом. Восстания или шпионаж — знаменитый шевалье д’Эон — тоже дают повод для приключений с переодеванием, но уже у мужчин.

Внешность может быть обманчива. Однако именно она «делает» пол. До Революции в качестве одного из самых волнующих анекдотов о трансвестизме ходила история о Жанне Баре, которая в течение года путешествовала по морям, так ни разу и не будучи заподозренной в том, что она женщина. Сев на корабль, направляющийся на Таити (1768), Жанна Баре смогла одурачить своих соотечественников по меньшей мере по двум причинам. Она знала, как ведет себя слуга, но прежде всего она была частью общества, которое верило в соответствие внешнего вида и внутреннего содержания и считало, что «одежда делает монаха», что «женщину узнают по одеждам» и что «шляпа командует прической». Восхищенный путешественник Луи Антуан де Бугенвиль потребовал от двора простить эту «разумную» личность 25 лет. В конце XVIII века стали считать, что на Таити найдено естественное общество: ведь как только Жанна сошла с корабля, местные жители распознали в ней женщину. Эта красивая история получила большую известность. Она укрепляла стремление к прозрачности, полной очевидности половой принадлежности, а также усиливала боязнь ошибиться с полом человека, неправильно «считав» его одежду.

 

Право женщин на брюки

Французская революция изменила эту систему одежды, которая была также и символичной. Свобода, равенство, простота, естественность, добродетель, братство — вот лишь часть ценностей нового общества. Но отмена привилегий не положила конец мужскому доминированию, хотя в отношениях между полами появилось некоторое развитие. Запрет на переодевание был подтвержден законом от 20 октября 1793 года, который провозгласил свободу в выборе костюма, но при условии, что эта одежда будет соответствовать полу. На время женщины отказываются от корсета, но по окончании революционного периода в одежде происходит дифференциация крайней степени. В XIX веке мужчины — представители состоятельных кругов начинают носить простые и строгие костюмы и явно отказываются от эротизации своего внешнего вида. Во время этого перехода от одного вестиментарного режима — аристократического — к другому — буржуазному — брюки приобретают ряд новых значений.

В 1899 году феминистка Юбертина Оклер дает этой трансформации, импульсом для которой послужила Французская революция, политическую интерпретацию: «Свободные мужчины сделали свой простой костюм однородным; те женщины, которые мечтают стать равными им, не должны сохранять рабские украшения, эту антиэгалитаристскую роскошь, которую можно приобрести только в обмен на свободу». Эту точку зрения не разделяет ее старшая товарка по феминизму Мариа Дерэсм, которую, наоборот, отталкивает «отвратительная и печальная внешняя однообразность мужчин» и очаровывают «наши красивые ткани — светлые, блестящие, живые».

Юбертина Оклер поддерживает борьбу за право голоса для женщин, не забывая (и это менее известный факт) о борьбе за реформу костюма. Она знает, что «многие женщины переняли мужскую одежду», как художница Роза Бонёр, которая считала «этот костюм вполне естественным, поскольку природа дала по две ноги всем человеческим существам, независимо от пола».

Во «Втором поле» (1949) Симона де Бовуар хорошо описывает политическую сторону брюк:

Ведь нет ничего менее естественного, чем женская одежда; конечно, и в мужской одежде немало искусственного, но она все же удобна и проста, она располагает к действию, а не мешает ему; мужскую одежду носили Жорж Санд и Изабель Эберхардт <…>; все женщины, занимающиеся активной деятельностью, любят обувь без каблуков и одежду из плотной ткани.

Среди соображений, которые заставляют феминисток (не всех) «заявлять право» на брюки, есть одно фундаментальное и требующее немедленного объяснения: брюки — одежда закрытая. Не дадим ввести себя в заблуждение женскими панталонами XIX века, которые представляют собой нижнее белье в виде штанишек, обычно с разрезом посередине, то есть открытых. Переход к закрытым панталонам незначительно предшествует триумфу женских брюк и даже некоторым образом предвосхищает его.

Таким образом, мужчины носят одежду закрытую, а женщины — открытую. Вопреки образу, созданному с шелестом взлетающей юбкой Мэрилин Монро, оказавшейся над воздуховодом метро, задранная юбка — это кошмар для обычных женщин… Ветер, всевозможные случайности, падения, многочисленные занятия (спортивные и не только) и позы — все это оскорбляет целомудрие. Эта вестиментарная асимметрия влияет на отношения между полами начиная с детских игр (страх, что тебе задерут юбку) и на протяжении всей жизни. Открытость женской одежды наводит на мысль о легкости доступа к женским половым органам, их проницаемости.

Брюки — это не просто «практика», понятие в высшей степени подвижное и зависящее от множества оценочных переменных. Они символизируют мужское начало, а также власть и свободы, которыми с наслаждением пользуются мужчины. В XX веке, веке «современности», брюки стали чем-то банальным, но они не заставили юбку полностью исчезнуть.

 

Политическая история материальной культуры

Описывать вестиментарную историю можно по-разному. Николь Пельгрен показала, что одежда особенно хорошо вписывается во всеобщую историю — экономическую, социальную, антропологическую, эстетическую, символическую и т. д. Иногда, хотя все реже, это описание сводится к простой истории моды. Подход, выбранный автором данной книги, позволит, опираясь на историю гендера и феминизма, затронуть политический аспект истории материальной культуры. В его рамках особое внимание уделяется различным смыслам, с которыми связан изучаемый объект и оставляемые им следы. Среди последних особенно многочисленны тексты и изображения политического характера. Не стараясь специальным образом подбирать эти источники, наша работа следует по пути, который они сами наметили, пусть даже речь идет об ограничивающих законах и правилах. Мы постараемся учесть различные уровни, на которых производятся политические смыслы: не только государство и правительство, но и активные коллективы — неформальные и организованные (феминизм отнесем к обеим этим категориям), массовые (санкюлоты II года Французской революции) и маргинальные (феминистки 1848 года), контркультурные (сенсимонисты), отдельные личности, способные ярко и быстро вспыхнуть, а также безвкусное присвоение массовой культурой некоторых символов, имеющих политическое значение. Это политическая история, потому что она уделяет внимание гендеру — концепту, который подчеркивает властные отношения между полами. Таким образом, понятие «политический» расширяется, включая в себя вопросы, которые доселе в него не входили и которые связаны с темой одежды: тело, обычаи, с ним связанные, половая идентичность… Конечно, речь не идет о политике в строгом смысле этого слова. Так, мы увидим, что определенную роль в том, что более расслабленные манеры, ставшие возможными благодаря брюкам, стали считаться желанными, сыграли спорт и досуг.

Брюки будут вписаны в длинную политическую историю, начавшуюся в 1789 году и продолжающуюся до сих пор. Французская революция открывает новую эру, позволяющую думать о «правах человека и гражданина». Если говорить точнее, то история эта началась в 1792 году с установлением Первой республики и введением всеобщего (мужского) голосования. Свобода и равенство становятся важнейшими референтными точками политического дискурса, а позднее они закрепятся в республиканском девизе. На протяжении долгого времени можно наблюдать поочередное увеличение и уменьшение общественных свобод, которые зачастую оказываются важными для нашей темы — если мы будем следить за положением женщин. Мы сможем также выявить деятелей и деятельниц, стоявших за переменами, отдельных действующих лиц и группы людей, которых иногда считали маргиналами, хотя они давали импульс переменам, затрагивающим все население.

Брюки — самый важный показатель пола/гендера для истории Запада двух последних веков. Брюки возведены в статус эмблемы мужественности. И в то же время с Революцией они стали тесно связаны с республиканскими ценностями, а в XIX веке превратились в один из элементов нового вестиментарного режима, олицетворяя нарождающийся буржуазный и патриархальный порядок. Они участвуют в «великом отказе» «мужчин в черном» на празднике цветов и форм. Закрепленные за мужчинами и запрещенные женщинам, брюки позволяют провести яркую параллель со сферой политики. Завоевание этого символа женщинами выражает лишь стремление к равенству полов, даже несмотря на то что на индивидуальном уровне, возможно, речь идет о желании идентифицировать себя с мужчинами или всего-навсего о выборе удобной одежды.

Так что на суд читателя выносится в некотором роде экспериментальная история, в которой костюм будет рассмотрен как язык, имеющий политическую нагрузку.