На днях приснилось, что работаю я на симферопольском телеканале «Новое время» (не путать с московским и киевским журналами). Главный редактор, конечно, Галина Тимченко. И вот прилетаю я из командировки, а в Крыму вроде как идут бои между украинскими повстанцами и российской армией. Тут меня на выходе из аэропорта хватает почему-то полевой командир Тимур Олевский и сажает в подвал. Скоро туда же попадает старик Азар, который пять часов брал интервью у Игоря Николаевича Безлера, чем его разгневал. Потом появляется Евгения Марковна Альбац, которая с телеканалом сотрудничать не хочет, но готова писать на гонорарной основе. И тут я узнаю, что главный владелец телеканала человек плохой, завтрашнее общее собрание он задумал не просто обстановку обсудить, а чтобы двое моих коллег не попали на судебное заседание по делу Михаила Михайлина, который якобы взорвал бензовоз где-то под Бахчисараем.

Тут я в ужасе проснулся.

Последняя в этом году колонка написана, посчитал, что провел в командировках по Украине в этом году где-то 180–190 дней. Больше полугода.

Киев, Крым, Донбасс, вдоль границы по Ростовской области, а еще Одесса, Херсон, Днепропетровск, Харьков. Никогда не думал, что вот так вот изучу Украину.

Я не хочу оценивать год, но мне в эти месяцы повстречалось множество интересных людей, имена которых я далеко не всегда знаю.

Я запомнил того парня, который в феврале остановил меня у баррикады на Институтской со словами: «Куда идешь, дурак, убьют же». И ту женщину, которая не позволила людям в масках утащить меня куда-то с депутатом Рыбаком в Горловке в апреле. Старого татарина, который во время голосования на дому не побоялся при свидетелях проголосовать за сохранение Крыма в составе Украины, и студентов, которые 9 мая в Киеве у вечного огня решили все же петь про «России сможем послужить», потому что ветеранам так будет приятно и вообще правильно. И девушку из Мариуполя, которая бесплатно вызвалась возить журналистов по самым дрянным местам, лишь бы было интересно. И полковника, переживавшего за свой «Бук» в Евпатории. Интересных комбатов по одну линию фронта и полевых командиров по другую. Призывников на блокпосту под Мариуполем, с которыми пришлось заночевать в ожидании штурма города, и не всегда очевидных ребят с Изварино и Краснодона. Ростовских ФСБшников и краматорских СБУшников. А еще медиков, священников, волонтеров, водителей. Пленных, которые, надеюсь, всё же все смогут в итоге вернуться домой.

Или вот история, летом звонит женщина: «Ищу Питона». Только в нашей, наверное, стране, дама может искать друга сердца, с которым прожила почти 10 лет, а знает только его имя и позывной. Уехал воевать, два месяца не выходит на связь. Ни фамилии, ни профессии, ничего. Две недели из интереса я разыскивал «Питона».

— Вы нам хоть фамилию дайте, — жаловались в разных донецких инстанциях.

— Нет фамилии, знаю лишь, что Питон.

— Так у нас этих Питонов штук 15 здесь ползает.

Нужный Питон оказался живым, нашел вроде как другую возлюбленную, перебрался на донецкую квартиру и чуть ли не представлен к «госнаграде».

И одновременно я навсегда запомню пограничника на трассе Новоазовск — Мариуполь, который не выполнил обещания земляку вернуть его домой живым и который уводил нас на обочину посоветоваться: удастся ли ему после всего этого найти любимую девушку.

И разбросанные по посадкам тела, и моментально въедающийся в одежду и кожу трупный запах — это я все тоже запомню.

Вряд ли был год, когда я чаще бывал на похоронах и прощаниях. И если кто-то думает, что журналисты — такие металлические человечки, которые из всего этого выходят целыми и непокореженными, то они глубоко ошибаются. Многим еще долго надо будет приходить в себя, лечиться, удивляться тому, как вообще все устроено.

Один из последних киевских разговоров.

— Все равно, как прежде, у нас уже не получится общаться.

Может, и не получится, но я хочу верить, что в следующем году мы начнем как-то «более лучше» разговаривать. Что меньше будет рвов и вообще не будет трупов. А на человеческом уровне мы это все равно преодолеем, потому что все эти президенты с их администрациями и министрами обороны — дело временное.

Такая вот у меня есть мечта на следующий год, а сама колонка получилась такой:

20 февраля на Институтской улице в центре Киева стреляли. Неподалеку от Октябрьского дворца на баррикаде меня остановил один из активистов: «Дальше идти нельзя, убьют». У отеля «Козачий» на Майдане уже складывали тела погибших. На следующий день Виктор Янукович бежал из Киева, власть рухнула, но мало кто представлял, к каким последствиям это приведет.

1 марта, когда Совет федерации разрешил Владимиру Путину использовать войска на территории Украины, я должен был уезжать из Киева в Симферополь. Там только начинались не до конца еще очевидные движения вокруг украинских военных баз. На вокзале на мой красный паспорт некоторые соседи по вагону смотрели осуждающе, но все равно не верилось, что война возможна.

17 марта был удивительным днем, когда Крым вроде бы перестал быть украинским, но еще не стал российским. Война по-прежнему казалась чем-то невероятным. Новым киевским властям, казалось, было не до Крыма. Масштабных жертв во время событий на полуострове удалось избежать.

— Я не могу согласиться на совместное дежурство с чужими военными. У меня же тут зенитный ракетный комплекс «Бук-Ml», и я отвечаю за то, чтобы эти ракеты не направили куда не надо, — объяснял мне патовость ситуации, в которую попали украинские военные, блокированные «зелеными человечками», Андрей Матвиенко, командир части 4519, в которой базировался Евпаторийский зенитно-ракетный полк. Но всерьез воспринимать его опасения тогда как-то не получалось.

И даже в конце апреля, когда уже шла объявленная Киевом антитеррористическая операция, Игорь Стрелков со своей группой плотно сидел в Славянске, а события приняли куда более кровавый поворот, война казалась чем-то нереальным. Хотя именно в те дни на моих глазах в Горловке был похищен жестоко убитый впоследствии местный депутат Владимир Рыбак.

— Надеемся на поддержку России, но самое главное, чего хотят сейчас люди, — чтобы не началась гражданская война и не пролилась кровь, — уверяли меня люди, захватившие донецкую областную администрацию. Они вплоть до деталей пытались копировать киевский штаб активистов Майдана в Доме профсоюзов: на первом этаже что-то вроде кухни, этажом выше — пресс-центр, стены увешаны объявлениями о том, что необходимо медикам и куда звонить добровольцам-новобранцам.

В Краматорск входили первые колонны днепропетровских десантников. Их блокировали местные бабушки, которые сразу же несли бойцам кофе и бутерброды. А заблокированные военные удивлялись: «С кем тут воевать?»

Вплоть до конца весны в Донецке удивительным образом уживались десятки вооруженных людей, удерживавших областную администрацию, старый мэр-«регионал» Александр Лукьянченко и назначенный Киевом губернатор Сергей Тарута. 2 мая на «Донбасс-арене» «Шахтер» еще обыгрывал мариупольский «Ильичевец». Местные ультрас спокойно распевали оскорбительные песни про Владимира Путина, а в ответ слышали лишь недовольный гул с соседних трибун.

Все это кончилось летом, когда пришла война, самая настоящая: с десятками обгоревших тел вдоль посадок и по полям подсолнухов, с пленными, разрушенными домами и беженцами. Украинская армия взяла Славянск, отрезала Луганск от Донецка, куда переместился из Славянска со своими соратниками Игорь Стрелков. В миллионном прежде мегаполисе начали хватать велосипедистов, видя в них наводчиков, насиловать на блокпостах, в подвалах оказались сотни заложников. В Куйбышевском и Киевском районах города, прилегающих к аэропорту, за который уже больше полугода идут ежедневные ожесточенные бои, вряд ли остался хоть один неповрежденный дом. Жители перебрались в расконсервированные бомбоубежища. Когда украинская армия вплотную приблизилась к столицам самопровозглашенных ДНР и ЛНР, на востоке Украины появились, как их назвал глава ДНР Игорь Захарченко, «отпускники».

В день взятия Новоазовска в конце августа мы с коллегами видели на российско-украинской границе колонны танков, готовящихся зайти в город. Командовал всем на месте некий Александр, который уверял, что в прошлом он учитель русского языка и литературы, на прощание оставил свой российский номер телефона.

За несколько недель войны был сбит малайзийский «Боинг», мы потеряли нескольких коллег, а точное количество потерь воюющих сторон будет подсчитано еще не скоро. Волонтеры группы «Груз-200», которые пытаются вести списки погибших на востоке Украины россиян, насчитали к концу года 250 убитых.

Заключенное в начале сентября перемирие было уже необходимо всем сторонам конфликта. Украине требовалось отойти от последствий Иловайска — наступавшая армия не ожидала появления «отпускников», вдоль границы образовалось несколько «котлов», в которых украинские военные понесли тяжелые потери. России в какой-то момент стало сложно говорить о воюющих добровольцах, когда журналисты все чаще писали о похоронах десантников.

Минские соглашения ожидаемого мира на Донбасс не принесли, лишь заморозили конфликт в определенных границах. Которые, как показали последующие месяцы, мало кого устраивают. В нескольких особенно горячих точках боевые действия продолжаются и по сей день в ежедневном режиме. А оставшаяся часть самопровозглашенных ДНР и ЛНР стала «вольными территориями», на которых царит «махновщина». Яркие полевые командиры поделили между собой города, районы и начали с них кормиться, иногда что-то перепадало и местному населению. Журналистов, следующих на интервью к Алексею Мозговому, могли запросто перехватить казаки атамана Козицына просто из ревности: что это их командира обделяют вниманием. Игорь Безлер с позывным «Бес» шутил про появление новой республики ГЕМ (Горловка, Енакиево, Макеевка) из городов, находящихся под его контролем.

В последние недели с «махновщиной» пытаются бороться, вывозя наиболее самостоятельных и одиозных командиров в Россию. Тех, кого девать некуда, встраивают в некую властную вертикаль, контуры которой непонятны и архитекторам.

Политикам в Москве и Киеве замороженная ситуация на Донбассе выгодна: одни получили вечный рычаг давления на Украину, вторые — объяснение, почему не проводятся необходимые в стране реформы. Как миллионам людей зимовать в регионе с разрушенной инфраструктурой и на грани голода, в Киеве и Москве, может быть, кто-то и задумывается, но ни одного дельного рецепта до сих пор не предложено.