На выходных родители взяли меня в театр. Знаменитый Одесский Театр Музыкальной Комедии давал спектакль «На рассвете». Мы его смотрели не впервые. Но всякий раз, с восторгом. Спектакль рассказывал о последних днях жизни знаменитого одесского бандита и налетчика Михаила Винницкого, или Мишки Япончика. Главную роль в спектакле играл Михаил Водяной. Дирижировал оркестром театра человек по фамилии Винницкий. Это было забавно. Я спросил, не родственники ли они с главным героем. На меня все зашикали.

Прошли те времена, когда родителей приглашали летом на дачу на 10-й станции Большого Фонтана, в гости к какой-нибудь местной «шишке». Туда же порой приезжали и одесские писатели, или звезды нашей оперетты – Водяной, Сатосова, Демина, Дембская, Крупник! Какие имена! Какие актеры! Однажды среди гостей был даже Самуил Маршак. Он в то лето должен был отплыть в круиз на корабле по Крымско-Кавказской линии, Одесса-Батуми-Одесса. Гости и хозяева всегда что-то живо обсуждали. Дом переполнялся рассказами и воспоминаниями. Веселье и шутки искрились, как молодое вино… Где это всё теперь? Ушло в небытие…

Родители старались не пропускать ни одной премьеры. Ни в Музкомедии, ни в театре Русской драмы. Мама была театралом. Смотрела постановки, затаив дыхание. Переживала все перипетии спектакля, как ребенок, смеясь и плача вместе с героями. Папа театр не любил. После войны он плохо слышал, и сидеть весь спектакль, напрягая слух, ему было тяжело. К тому же, он не мог смотреть, как люди его поколения, по его же словам, «кривляются на сцене». Однажды в Одессу приехал знаменитый Московский цирк с Карандашом и Юрием Никулиным. Мы сидели на почетных местах, но вскоре папа захотел уйти. Оказалось, что Юрий Никулин – клоун! «Фронтовик – а дурака валяет!», – сказал тогда отец. И мы ушли.

Но спектакль «На рассвете» папе понравился. То ли потому, что места были в четвертом ряду, то ли потому, что Михаил Водяной играл шикарно, то ли потому, что мы знали людей, которые знали в свое время Мишку Япончика. Не знаю. Но папе спектакль понравился. После него он был добр и обходителен. Проверял, хорошо ли застегнуты у нас с мамой, пальто. Лучшего времени для задушевного разговора и быть не могло. И мама его начала. После обмена мнениями об игре актеров, она вдруг спросила:

– Что же ты не рассказываешь, как там Мишино дело? Или нечего рассказать?

– Да нет… Есть кое-что.

– Не можешь пока сказать?

– Чего? Я шё, стесняюсь? Я не стесняюсь. Просто не хотел половину работы показывать.

– Ну, не хотел, так не надо.

– Не… Ну, раз ты спросила, я расскажу. Тут вот какое дело… Мишка же в карты играл. Ты знаешь?

– Ну, да… Аксельман как-то рассказывал.

– Аксельман рассказывал? Шё ж ты мне ничего не говорила?

– Ой! А что там говорить? Сначала он мне сказал, что Мишка с кем-то поспорил, и проиграл спор. Теперь с него требуют деньги. Потом, видно, сам понял, что это слишком как-то по-детски, и рассказал правду.

– Шё именно он рассказал?

– Я там помню? Это было сто лет назад.

– И все-таки.

– Ну, он сказал, что Мишка начал поигрывать в карты. И, вот, сейчас проиграл, и с него требуют деньги.

– Сколько?

– Тогда он проиграл, как сказал мне Давид, что-то вроде тысячи рублей.

– Ничего себе!

– Ну, вот так. Наверное, там такие ставки. Я знаю?

– Хорошо, шё ты, хотя бы сейчас, мне об этом сказала.

– А что, я должна тебе все рассказывать то, что на работе у меня происходит?

– Не должна. Но после того, шё случилось, я думаю, надо было мне рассказать.

– Ну, вот…

– Это после того, как я спросил.

– Я не следователь. Я не знаю, что важно, а что – нет. Скажешь тебе, а ты мне ответишь, чтобы я не забивала тебе голову всякой ерундой.

– Да… Возможно… Но главное, шё мы это уже выяснили.

– Если бы я тебе рассказала о том, что Мишка уже имел неприятности по поводу игры в карты, чтобы это изменило?

– Сэкономило бы мне время. Это, как минимум. Ты ж работала с Аксельманом, а не я. То есть, ты больше меня в этом вопросе разбираешься. Я потратил лишнее время, шёбы выяснить, шё Мишка поигрывал.

– Ну, все равно бы ты проверял мои слова.

– Проверял бы. Но это навело бы меня на какие-то определенные мысли. А так, я должен был искать иголку в стогу сена. Перебирать разные варианты, за шё человека могли убить.

– И много ты потерял времени на это?

– Немного… Просто легче всегда искать, когда знаешь, чем человек «дышал» при жизни. А так, начинаю спрашивать, а на меня смотрят… Мол, ты же знал семью погибшего! Шё же ты такие вопросы задаешь? Проверяешь нас? И люди начинают в душе обижаться. Понимаешь? Человек же – очень сложная машина. Шё-то ты ему не так сказал, или не так посмотрел, и всё! Он уже тебе не доверяет, или боится. Уже правду из него вытянуть будет сложнее. И так вот с Мишкиным делом. Люди думают, шё я все о нем знаю, но придуриваюсь. Хочу их перепроверить. Кому это понравится? Начинают не доверять, замыкаются в себе. В общем, усложняешь сам себе дело.

– Ну, я же уже извинилась…

– Когда? Я шё-то не припомню.

– Извини… Так что ты выяснил?

– Честно говоря, узнать о Мишке почти все, не составило большого труда. Пару минут разговора с людьми, и я уже знал, шё он был игровой.

– О! После всего!

– Нет. Я должен был тебе сказать. Шебы следующий раз ты от меня ничего не скрывала.

– Всё меня воспитываешь…

– А как же! Кто, если не я?

– Ну, конечно… Не отвлекайся.

– Кроме того, шё он играл в карты, он вел такой образ жизни… Как тебе сказать…? Ну, скажу прямо… паразитический. О покойных плохо не говорят, но как сказать по-другому? Он нигде не работал, посещал рестораны, водил туда девочек. На это все нужны были деньги. Откуда они у него? Папа давал. Но, видимо, Давиду это тоже не нравилось. Видимо, он с Мишкой имел серьезный разговор. И не один. Но шё это дало? Это дало то, шё Мишка стал искать, как говорится, легкий заработок. А легких денег не бывает. Особенно в нашей стране. У нас, шёбы заработать, надо или здоровье гробить, или голову подставлять. Третьего пути нет.

– А в Америке не так?

– В Америке, не знаю. Я там не был. Но думаю, шё не так. Иначе, чего бы туда все стремились? Не сюда все хотят приехать, в коммунистический рай, а в Америку! Никто не хочет жить на 120 рублей в месяц в «коммуналке» или общежитии, ждать квартиру 20 лет, и стоять в очереди за колбасой. Не хотят так люди жить! Все хотят за свой труд иметь достойную зарплату. Шёбы можно было и квартиру купить, и машину. Так? Так. Поэтому все стремятся в Америку. Весь мир. Почему? Потому шё, в Америке можно честно работать, и достойно получать. И там страна закона. А здесь такого нет. Хотя нам и рассказывают, шё все наоборот… Ничего, шё я такое при ребенке говорю, Роза?

– Ничего. Он уже взрослый. Вы с ним и не такие темы поднимаете, как я понимаю. Ты лучше о Мишке продолжай. Не отвлекайся.

– А шё о Мишке? О Мишке грустная картина. Сколько веревочке не виться, а все равно конец будет. Где был конец его веревочке, мы знаем. Шё тут скажешь? Такой парень был! Мог бы стать… не знаю. Инженером, врачом, юристом! Он же и рисовал хорошо. Мог бы этому жизнь посвятить. Давид бы всё для него сделал! Так нет… Вот так вот жизнь отдал… Ни за шё!

– За долги, наверное.

– За долги…?

– А что, нет?

– Ну, не знаю… Я тоже так подумал вначале. Человек наделал долгов, не отдал, и собирается уезжать. Какой напрашивается вывод? А, мама?

– Ну, какой? Я уже сказала, какой.

– Да… Но возникает сразу пару вопросов.

– Каких?

– Ну, например, почему убийцами стали эти… из ПТУ?

– Им проиграл.

– Ну, это вряд ли. Для таких, как они, 3 рубля – большие деньги. К тому же, чтобы играть в карты на деньги, надо мозги иметь, память. С такими данными в ПТУ не берут.

– Да… Ты, кажется, как всегда, прав. Какие же еще вопросы у тебя возникли?

– Если Мишка им не проигрывал, почему они пошли на убийство?

– Кто-то их подговорил.

– Верно. Но, кто?

– Тот, кому Мишка проиграл.

– Тоже, вроде, верно. Но в карты играет публика специфическая. Там крутятся большие деньги.

– И что это значит?

– Это значит, шё тот, кто нанимал этих, мог нанять профессиональных убийц.

– А что, есть и такие?

– Да всякие есть. Если преступник отбывал наказание за умышленное убийство, и он больше ничего не умеет делать, и не хочет учиться, то, шё ему стоит снова взяться за нож? Таких ищут, находят, и платят за убийство.

– Ужас!

– Да… Неприятно… Но всё это есть… Это – жизнь… Так почему же те, кому Мишка проиграл, не наняли таких вот людей?

– Эти, из ПТУ, как ты говоришь, дешевле, наверное.

– Дешевле… Но, ведь, и риск больше! Значительно больше! Ты думаешь убить человека, это так просто? Человека, который тебе ничего плохого не сделал… Ты его видишь первый раз… Просто так… Подойти на улице средь бела дня, и ударить его ножом. Да еще в центре города, где куча народу! Да еще поручили это сделать такому субъекту, который вряд ли это делал раньше! Нет… Что-то тут не то… Не стали бы шпилевые так рисковать. Можно «залететь». Главная мечта всякого преступника, какая?

– Ну…, чтобы не поймали, наверное?

– Да… Правильно. А главная мечта вора?

– М-м-м… Не знаю.

– Чтобы все остальные граждане были честными.

– Это ты к чему?

– Это я к тому, что тут и одно и другое совпадает. Кто-то хочет, чтобы все честные граждане подумали, будто бы Мишку убили за долги. «Ну, их, этих картежников! – подумают люди. – Паразиты! Убили, и правильно сделали!» То есть, честные граждане должны так подумать, и понять, что раз убили за карточные долги, то ничего страшного не случилось. И если милиция так никого и не найдет, то тоже ничего.

– А как, ты думаешь, было на самом деле?

– Я думаю, шё долг был. Мишка действительно кому-то крупно проиграл. Иначе Мишкино убийство надо было обставлять как-то по-другому. Драка из-за девушки, например. Но, тогда настоящие заказчики не достигли бы тех целей, на которые рассчитывали. Поэтому убили за настоящий долг. Это точно. Но те, кто заказывал убийство, и те, кому Мишка был должен – разные лица. Это тоже точно. Вот, что я понял.

– А каких целей хотели достичь эти заказчики?

– Каких целей…? Я знаю…? Я не знаю… Как говорится: «Не пытайся понять, о чем думает лошадь». Я думаю, шё хотели образцово-показательно Мишку наказать. Но, главное, хотели кому-то шё-то показать, преподать кому-то урок. Шебы другим неповадно было. Понимаешь?

– Слушай… А чего бы тебе ни узнать, кому Мишка проиграл? Найти его, и поговорить. Ты сейчас не на службе. Тому картежнику нечего бояться. Поговорил бы ты с ним, и все выяснил.

– Ты так думаешь?

– Ну, да…

– Ты думаешь, я не догадался до того, шебы первым делом найти шпилевого, которому Мишка проиграл, и опросить его?

– Ну, извини… Не заводись. Ты рассказываешь, и мне пришла эта мысль. Я просто тебе ее высказала.

– Не… Спасибо, конечно… Но это же ясно, как дважды два, шё надо найти того, кому Мишка проиграл, и допросить его. Это же так просто, шё даже как-то неудобно!

– Да… Так чего ты так не сделаешь? Объясни мне.

– Ну, во-первых, это может быть не один человек, а группа лиц. А во-вторых… Я тебе скажу, шё чует мое сердце.

– Что чует твое сердце?

– Мое сердце чует, шё тут все намного серьезнее, чем кажется на первый взгляд.

– Например?

– Например, я думаю, шё тут не обошлось без Комитета.

– А при чем тут они?

– Они – при всем! А шё касается игры в карты, так это точно!

– Это всегда так было?

– Всегда или нет, я точно не знаю. Но при советской власти, с Ягоды началось. Тогда все это было проще. Была одна организация – НКВД. Разные только управления. Потом, когда НКВД разделили на несколько комиссариатов, отдали подследственность по азартным играм милиции. Потом спохватились… Но решили формально оставить все, как есть. То есть, азартные игры оставили милиции, но она фактически следствие по таким делам вела под надзором КГБ. Это понятно?

– Понятно. Поэтому ты подумал, что в это дело замешан Комитет?

– И поэтому, и не поэтому… Если бы Мишка играл так себе, он бы «контору» не интересовал. Она мелочью не занимается. Но, видимо, он играл по-крупному. Да еще и способности были. Думаю, они ему когда-то что-то предлагали, а он отказался. Не без Давида, конечно. «Контора» это «проглотила», но не забыла. Они ничего не забывают. Ждали, ждали, и, вот, представился случай! Аксельман собирается уезжать! Представляешь? Вот так номер! Очень хорошо! Они Мишку могли подставить под их человека. Игрока. Мишка ему крупно проиграл, долг отдать не смог, и они решили его убрать. Да так, шёбы другие видели. То есть убили грубо и цинично, в центре города, средь бела дня.

– И они наняли тех мерзавцев?

– Уверен в этом!

– Зачем?

– А почему нет? Ты думаешь, к этим, дефективным, пришел офицер КГБ, представился, и начал их уговаривать? Нет. Это смешно даже себе представить. На самом деле, скорее всего, было так. «Пэтэушники» уже имели неприятности с законом. Может, их поймали на воровстве. Может, еще на чем-то. Не знаю. Но они уже были на учете. К ним подошел кто-то. Скорее всего, какой-нибудь оперуполномоченный сотрудник милиции. Поговорил с ними, и они пошли к Мишке.

– А-а! Понятно. На этого оперуполномоченного уже выходил кто-то из Комитета, да?

– Не обязательно. На него мог выйти кто-то из милицейского руководства. Его начальник, например. А этот начальник, уже да, действовал по заданию КГБ, конечно.

– Поэтому ты не стал искать того игрока, которому Мишка проиграл?

– Ну, да. И поэтому тоже.

– И поэтому тоже…? А еще почему?

– Ты помнишь, шё меня искал Теплухин? Шё мы с ним в ресторане посидели?

– Ну, помню, конечно. Он разговаривал с тобой об этом деле?

– Мы говорили о разном. В том числе, и об этом деле. Вопрос не в этом. Вопрос в другом. Чего это ради, «контора» интересуется тем, шё я начал копаться в этом деле? Дело ведет милиция. Ну, казалось бы, чего ради, вас это интересует? Ну, есть пенсионер. Живет себе тихо, никого не трогает. Работает на заводе рабочим. В свободное свое время, ходит, опрашивает свидетелей преступления. Кому это мешает? Милиции? Так чего она ко мне не имеет претензий? Чего это вы их имеете? Я сразу понял, шё здесь шё-то не то, но промолчал. Ничего не стал Теплухину говорить. Сделал вид, шё не понимаю. Поговорили о том, о сём, выпили, и разошлись. Интересно, шё они будут делать дальше?

– Они, ладно. Меня это интересует пока меньше всего. А что ты будешь делать дальше?

– Я…? Аксельманы с самого начала чего хотели? Чего они ко мне обратились? Шёбы я убийц нашел? Так? Так вот, это я и буду делать. Искать этих сволочей.

– Будешь искать… Найдешь… И что?

– Посмотрим. Надо еще их найти. Я думаю, это будет не так просто. Ну, а когда найду… Поживем-увидим. Сначала думал в милицию их сдать. Там есть у меня парень приличный. Но теперь, в связи с определенными обстоятельствами, даже и не знаю. Сдам их в милицию, а их… Или отпустят, и потом я их уже никогда не найду. Или… В общем, они исчезнут. И в том, и другом случае. До суда дело не дойдет.

– Чего?

– А зачем тут суд, в этом деле? Не для суда оно планировалось. Оно планировалось, шёбы Мишки не стало, и шёбы все осталось шито-крыто. Как в детском стишке про дядю Степу: «Ищут пожарные, ищет милиция, ищут давно, но не могут найти». Так и здесь. Милиция ищет, но не может найти. Поищет, поищет. Потом дело сдадут в архив. И там оно будет лежать до тех пор, пока рак не свиснет… Поэтому, я буду делать свое дело, а там жизнь покажет. Думаю, если я выйду на след этих гадов, то на меня тут же выйдет «контора». И наоборот. Если буду идти в не том направлении, они мне дадут спокойно это делать. Я думаю, будет именно так.

– Может быть, тебе самому с ними поговорить, а не ждать, пока они тебя начнут искать?

– С кем, с ними?

– Ну, с конторой…

– И о чем я, по-твоему, должен с ними поговорить?

– О том, о чем ты мне сказал.

– А что у меня есть? Домыслы? Они послушают, поулыбаются, и скажут, что все это мне приснилось. А после этого, постараются замести все следы. Если я сделаю так, как ты советуешь, я раскрою им все свои карты!

– Да… Я об этом не подумала.

– А о чем ты подумала? О том, шё они меня послушают, заплачут, упадут на колени, и скажут: «Простите! Вы нас разоблачили! Мы больше так не будем!» Не глупи! Плевать они хотели на меня, и на таких, как я! Они – государство! Шё я им могу сделать? Угрожать…? Чем? Требовать…? Что? Они меня крупно имели в виду… Я могу их только в одно место поцеловать, шёбы ты знала. Придавят, как клопа. Если захотят.

– Что же будет?

– Я знаю…? Будем думать. Самое главное – это найти какое-то компромиссное решение. Такое, которое устроит и их, и нас. Какое это решение, я пока не знаю. Сложное дело… И так плохо, и так нехорошо. Как не крути, ничего не получается. Пока они не поймут, шё я на правильном пути, не будет со мной никто серьезно говорить. С другой стороны, как только поймут, шё я в одном шаге от раскрытия, жди неприятностей. Не знаю…

– Ну, хорошо. Давай, пока, остановимся на этом. А то уже пришли почти домой. Что-нибудь придумаешь… Какое-нибудь решение найдется… Не может быть такого, чтобы не пришло.

Я как будто проснулся, или вернулся с неба на землю. Действительно, мы уже почти пришли домой. Расстояние от театра до дома в тот вечер равнялось одному метру. Очень быстро мы его прошли. Пахло морем. Заунывно гудел сигнал маяка. Туман. Но мне тогда показалось, что он звал Мишкину душу.