Наступила поздняя осень. Это в Одессе означало ноябрь. Вместе с осенью пришел и грипп. Как это часто бывало, эту «радость» принес в дом я. Начиналось у меня всегда одинаково – в тревожном сне я держал в руках что-то большое и неосязаемое. Я перекатывал это нечто, пытался ухватить. Просыпался с температурой под 40. Через день заболевали мама или брат. В разных вариациях. Только папа оставался несгибаемым борцом. Но в тот раз всё было по-другому. После меня, вскоре заболел отец, а брат и мама заботились о нас. Борьба с гриппом была бурной, но короткой. И вскоре мы с папой оказались в поликлинике. Мне, вообще-то, было положено идти к подростковому врачу. Но грипп не узнал в нем доктора, и он тоже заболел. Пришлось идти к участковому. Очередь к участковому врачу по фамилии Чичельницкий растянулась на километр. Плюнуть бы, да уйти! Но всем нужен был больничный. Папа отнесся к очереди, как всякий советский человек со стажем – сдержано. Он держал дверь кабинета под постоянным наблюдением, и занял место на расстоянии взгляда.

– У нас, шёбы болеть, надо иметь лошадиное здоровье, – сказал отец. – Знаешь шё? Ты иди по своим делам, а я тут посижу. Приходи, где-то, через час.

– А если очередь раньше подойдет? – спросил я.

По папиному взгляду было видно, что я молод и глуп.

– Иди на час смело! Меньше, чем за час, тут ничего не будет!

Время вне поликлиники шло быстро, и я вернулся с опозданием. Очередь не стала меньше, но лица были уже другие. И, главное, не видно было папы. Не мог же он уйти! Даже, если бы он и был у врача, то дождался бы меня. А потом восстановил бы справедливость.

– Молодой человек! Не волнуйтесь! Тот мужчина, за которым вы занимали, он уже у доктора. Правда, шё-то долго, – сказала мне дама из очереди.

Я успокоился и стал у двери. Папа скоро вышел.

– О! Молодец! А то я уже стал волноваться, где ты. Заходи! Карточка твоя уже на столе.

Я быстро вошел в кабинет. Доктор, не глядя, сказал: «Присаживайтесь».

Я сел.

Также, не глядя, что-то записывая, врач спросил: «На что жалуетесь?»

– Грипп был, – ответил я.

– Откуда вы знаете, что это был грипп? – снова, не глядя, спросил он.

– Так вы же мне и сказали! Вы были у нас на вызове!

Кажется, впервые он проявил ко мне интерес.

– Да? Интересно! Тогда давайте, посмотрим.

Он стал меня осматривать, заставлял дышать и кашлять.

– Все в порядке. Одевайтесь. Хорошо иметь дело с молодыми. А то… Тут перед вами как раз был мужчина. Пешком до Риги может дойти, а все мне не давал покоя. А как сердце, а что почки? Вот есть люди! Так… Где ваша карточка? Эта? Да нет, не эта. Это карточка того мужчины, что был перед вами. По фамилии вижу. А где же ваша? Это – ваша? А чего фамилия одинаковая? Так это был ваш отец!? Ой! Извините!

Папа ждал меня в фойе. Мы взяли пальто в гардеробе, и вышли на улицу. Погода стояла чудесная. Специально по случаю нашего выздоровления.

– Слушай! Смотри, какая погода! Давай пройдемся! И тебе, и мне не повредит, а? – спросил отец. И мы пошли к бульвару.

– Я тут, пока болел, думал о наших с тобой разговорах, – начал папа. – Можем продолжить… Если ты не возражаешь, конечно.

– Рассказывай, па! Возражаю…! Интересно! Ты ж знаешь.

– Я знаю. Но неплохо лишний раз в этом убедиться. Я тебе, о чем в последний раз говорил? О том, как я попал в СМЕРШ? Да… Вот была история! Крутой поворот в жизни, можно сказать.

– Ты до этого служил в пехоте?

– Ну, да. Но после того случая меня отправили учиться. Так я впервые попал в Москву. Метро, Кремль, Красная площадь! В Москве, в 44 году, уже была почти мирная жизнь. Я такого уже не видел давно. А шё я вообще видел? Где я был, кроме Одессы? Но и это еще хорошо. Твоя мама до войны паровоза не видела. Она тебе рассказывала? Ну, вот. А тут – Москва! Жили мы на территории войсковой части. Но у нас было всё своё – жилой корпус, столовая, учебные классы. Даже стрельбище. Жили каждый в своей комнате. Представляешь? С утра до вечера занятия. Продохнуть некогда. По фамилии никого не называли. Курсант, и всё.

– А как же к вам обращались? Ну, например, чтобы вызвать к доске?

– Преподаватель задавал вопрос. Никому конкретно. А потом подходил к кому-то, и говорил: «Курсант!» И надо было отвечать.

– А если ты не знал ответ, ставили «двойку?»

– Нет. Там «двойки» не ставили. Не ответишь пару раз, и человека могли просто отчислить.

– А могли расстрелять, да?

– Да шё за ерунда!? Расстрелять… За шё? За то, шё не ответил на вопрос? Не подошел человек, пойдет служить дальше. За это расстреливают? Ну, ты даешь! Вам тут понарассказывали…! Сейчас молодежь думает, шё Сталин был каким-то зверем.

– А каким он был? Ты его видел?

– Я Сталина не видел. Один раз я видел машину, в которой он ехал.

– Ух, ты! В Москве?

– Нет. В Крыму. В начале 45 года. Была там знаменитая Ялтинская мирная конференция. Знаешь об этом?

– Немножко.

– В 45 году в Ялту прилетели Рузвельт, Президент Америки и Черчилль – премьер-министр Англии. Они там встречались со Сталиным. Обсуждали послевоенный мир. Аэродрома в Ялте не было. Поэтому все прилетали на аэродром в городе Саки. Это недалеко от Симферополя. А оттуда – на машинах в Ялту. По всей трассе стояли красноармейцы. И, вот, среди них был и я.

– Ого! Это ж сколько надо красноармейцев? Некому с немцами воевать.

– Ты не волнуйся. Всем всё хватало. Немцам – в первую очередь. Красноармейцами одели войска НКВД. Ну и нас, курсантов СМЕРШ, тоже направили. Такие, своего рода, практические занятия. Мы и на трассе стояли, и в оцеплении. Со старшими сотрудниками занимались и оперативной работой.

– А это, что?

– Оперативная работа – это работа с населением. Изучали его и лично, и по спискам. Искали неблагонадежных. К моменту начала конференции, правда, от всех подозрительных лиц уже тогда территорию очистили. Но всегда надо проверять и перепроверять. Вот этим мы и занимались. Не спали, не думай. Это была хорошая школа.

– А когда ты видел машину Сталина?

– Вот тогда, когда стояли в оцеплении в Ялте. Как-то проехало три-четыре машины. Проехали, и вдалеке остановились. Вышли из них люди. Далеко было. Лиц не рассмотреть. Кто-то потом сказал, шё там, среди них, был и Сталин. Но точно утверждать не могу. Не видел.

– Страшно было?

– Волновался, конечно. Ответственность.

– А Сталин был не страшный? Сейчас его имя даже как-то боятся произносить.

– Ну, как тебе сказать? Сталин был очень непростой человек. Вот о простом человеке можно сказать: «Это – хороший человек, или плохой» Да? А, вот, о Сталине так не скажешь.

– Почему? Он же как-то хорошо делал людям или плохо?

– Время было очень сложное. Нужно было и страну строить, и обороной заниматься. И население кормить. И дома возводить. В общем, всем надо было заниматься. И заниматься, шё называется, срочно. Тут хорошим не будешь. Надо было с людьми очень строго. Шёбы все это поднять, надо было приложить неимоверные усилия. Иначе, ни черта бы не было. Никто нам не хотел помогать. Разве что, Германия. А по-хорошему людей работать на износ не заставишь. Сталину приходилось быть жестоким. Взять, хотя бы голод 33 года. Я тогда уже был взрослым мальчиком. Чуть младше тебя сейчас. Помню. Лето, жара. Дождя – ни капли. Все сгорело. Весь урожай. Кушать нечего. Но мы жили в Одессе. Море спасало. Можно было рыбу поймать, мидии, рачков. А кто жил в селе… Те умирали. А Сталину надо было поставлять зерно в Германию. За станки и оборудование. Шла индустриализация. Сталин забирал у людей последнее, и кораблями отправлял немцам. Мы жили на Пересыпи. В хлебной бухте каждый день корабли грузились. Я сам видел! Сколько в тот год умерло! Вот… Понимаешь? Это ж надо не иметь сердца, шёбы так с людьми. Он же знал, шё люди будут умирать с голоду! И все равно, забирал хлеб… Но в 46-м был опять неурожай. И Сталин не смог отменить карточки. А обещал. И вот. Он выступил и извинился. Сказал, шё мы обещали отменить карточки, но сейчас не можем. Засуха. Извините! Ну, я тебя только спрашиваю! Ему надо было извиняться? Его после войны и так на руках носили! Но он извинился. Вот такой был Сталин. Шё скажет – сделает. Слов на ветер не бросал. Сам был работяга, и других заставлял. Одна война чего стоит! Промышленность за Урал эвакуировал. На пустом месте заводы ставил, и они через месяц уже продукцию давали. А заставить людей воевать! Это ж надо уметь! Кто хочет идти на смерть? А он смог заставить! Такому Гитлеру хребет сломать! Никто не смог, ни Европа, ни Англия. А он смог! Это надо было быть Сталиным! Таких больше нет. Где они? А? Нема! Эти… Хрущев, Брежнев… Все они Сталина вроде осуждают, а сами хотят быть, как он. Хотят быть похожими на него. А на кого они похожи на самом деле? На окурки от папиросы…

По большому счету, сын, при Сталине была справедливость. Он разбирался в людях, знал жизнь. Ты думаешь, чего люди ему верили? Потому шё был культ личности? Не смеши! Какой культ? Люди рассказывали, что как-то Сталин ехал с сыном Василием в машине. Накануне учительница сына жаловалась Сталину на плохую успеваемость того. Сталин спросил Василия, почему он себя так ведет. «Ты думаешь, что ты – Сталин? – спросил он сына. – Нет! Ты не Сталин! И я – не Сталин. Вот он – Сталин!», – и показал на портрет, висящий на улице. Это шё значит? К чему я это рассказал? К тому, шё русский народ без царя не может. Людям нужен вождь. И Сталин был им. А сам он был скромным. За все время ему один раз дали Героя Советского Союза. И то… Уже после войны. А шё, он не заслужил? Если он не заслужил, то тогда кто? Если бы он захотел, он бы мог себя увешать орденами с ног до головы. Но он же этого не сделал? Зачем ему это? И вообще… Ради чего он старался? Ради себя? Нет! Ради страны! Выступал он редко, говорил мало. Но если уже что скажет, то, как отрежет! Разбирался в вопросах. Во всех! Потому шё занимался самообразованием. Вот, например. Уже после войны он написал работу «Экономические проблемы социализма в СССР». Мы изучали. Это надо читать, сынок! Человек глубоко разобрался в вопросе, спорил с учеными, которые институты позаканчивали, имели научные степени. А он им доказывал свою точку зрения. Не просто пустозвонством занимался. А как к нему в мире относились! Те же Черчилль, Рузвельт! Ты знаешь, кто встречал Черчилля на аэродроме, когда, тот прилетел на Ялтинскую конференцию?

– Ну… Молотов, по-моему.

– Молотов от имени Правительства. А от военных властей?

– Не знаю.

– Майор! Он был начальником почетного караула.

– Майор? Наверное, генерал-майор?

– Да какой там генерал-майор! Простой майор. А почему? Сталин дал понять Черчиллю, кто есть кто в войне. И тот всё понял. Не дурак был.

Людей не обманешь. Люди чувствуют. Как говорится, «сколько ни говори «халва, халва», а во рту слаще не станет». Сколько на человека орденов не вешай, не кричи, шё он гений, если человек – пустой, то народ это увидит. А Сталин был гений. И помощников себе таких же подбирал. Ты в то время мог занять любую должность. Если голова была на плечах. Никто не смотрел ни на национальность, ни на шё-то другое. Возьми того же Абакумова.

– А кто это?

– Абакумов Виктор Семенович был начальником СМЕРШ.

– Фамилия какая-то… Он что, узбек?

– Не. Он не узбек. Какой узбек? Абакумов был русский человек. По-моему даже из Москвы. Из рабочих. Самородок, честное слово! Уникум! Без специального образования человек, а какую службу создал! Противостоял Абверу, немецкой военной разведке. И они за всю войну так и не смогли у нас наладить агентурную работу. Везде смогли. В Англии, в Европе. А у нас, нет. Почему? Потому шё, во-первых, служба была организована с головой. А во-вторых, не было в СССР, как говорится, социальной базы для всякого рода диверсантов и шпионов.

– А как это?

– Народ, в основном, поддерживал сталинскую политику. Работа в войсках была поставлена отлично. Да и с населением тоже. Чуть шё-то подозрительное, мы уже всё знали. Быстро проводили работу и, если надо, изымали подозрительных лиц. Все было по закону. Не думай! Если человек не виноват, его отпускали. Вот так.

– А Абакумова ты знал?

– Да. Вот Абакумова я знал. И он меня тоже.

– А как вы познакомились?

– Уже после войны. Сразу после войны. Где-то… или в конце 45-го, или в начале 46-го года. СМЕРШ готовились реорганизовать. Но у Сталина уже тогда были виды на Ближний Восток. Он помогал нашим, евреям, в борьбе против англичан. И по этому поводу начали потихоньку готовить кадры. А из кого их набирать? Из офицеров-евреев всех родов войск. Набирали добровольцев.

– И ты поехал на Ближний Восток!?

– Нет. Пока шла только подготовка. На условиях строжайшей секретности. А в Красной армии умели хранить тайны. Мы для этого и существовали… И, вот, как-то раз меня вызывают в штаб армии. Раз так высоко, то, думаю, вопрос нешуточный. И точно! Два полковника. Один генерал-лейтенант. Не тянули кота за хвост. Никаких вокруг да около. Сразу к делу. Так, мол, и так. Если завтра Родине понадобится ваше участие в боевых действиях за рубежом, вы готовы участвовать на добровольных началах? «Так точно», – отвечаю. Только, говорю, я и сейчас прохожу службу в штабе дивизии, в городе Дебрецен. Это в Венгрии. «Мы это знаем, – отвечают. – Но сейчас речь идет о другом районе. Речь идет о Ближнем Востоке. Вы знаете еврейский язык, у вас есть боевой опыт. Все это может понадобиться. И очень скоро». «Я готов!», – отвечаю. «Хорошо. О ваших дальнейших действиях вам сообщат в нужное время». Мы расстались. А через месяц, примерно, вызов в Москву. Пару часов на самолете, час на машине, и, вот, я уже вхожу в одно здание, в Москве. Дежурный проверил документы, и указал мне кабинет, в который надо идти. Прошел в приемную. К кому, не знаю. Приглашают пройти. Захожу, а там… Абакумов! Рослый человек, видный. Чувствуется русская широта. Спросил о семье, о том, как идет служба. Сразу было видно, шё человека это интересует, а не спрашивает просто так, для проформы. Задал несколько специальных вопросов, профессиональных, так сказать. Тоже сразу стало ясно, шё человек разбирается даже в мелких деталях. Говорил мягко, вопросы ставил по-деловому. Это все говорит о человеке. Ну, а потом перешли к делу. Он вызвал одного полковника, поговорили втроем. В общем, я вышел через минут сорок вместе с тем полковником. Зашли в другой кабинет, где я и написал рапорт о согласии на службу в районе, где укажет Родина, на добровольных началах. Вот так я познакомился с Абакумовым.

– А что было дальше?

– Больше меня по тому рапорту никто не вызывал. Правда, он через много лет всплыл, тот рапорт. Но это уже другая история. А, вот, Виктор Семенович вскоре был арестован и расстрелян. Для меня это был удар, я тебе скажу прямо!

– Его расстреляли из-за всех этих событий?

– Да кто знает, за шё? Интриги.

– Во! А ты говоришь, Сталин!

– Я говорю… Не суди о человеке, пока не станешь на его место. Кто знает, шё там было? Один Сталин знал всё. Он и принимал решения. Мы ж ничего не знаем. Так шё мы можем сказать? Мне лично было Абакумова, жаль. Такими людьми не разбрасываются. Я так считаю. Ну, так, я не Сталин. Шё мы можем сделать? Ему видней. Мне и Берию было жаль.

– Берию!?

– Представь себе! А чего ты так удивляешься? Ты шё, его знал? Ты знаешь то, шё тебе рассказали. Ну, так сейчас тебе много чего расскажут. И всё – правда. Потом проходит время, и вдруг выясняется, шё все было враньём. Знаем мы эти штуки! Они говорят то, шё им выгодно, и люди, как дураки, верят. Так и с Берией. Я его знал! Видел!

– Да ты что?! Ты не говорил.

– Я много чего не говорил. А теперь говорю. Я знал Берию. Он приезжал в Одессу, уже после войны. Это был 51-й, 52-й год, что ли. Я уже тогда работал в МГБ.

– А зачем Берия приезжал в Одессу? Отдыхать?

– Не. Отдыхать… В Одессе после войны сложилась очень сложная обстановка. Работы мало. Предприятия многие стояли. Оружия на руках у людей было много. Кое-кто из тех, кто активно сотрудничал с оккупантами, мутили тут воду. Те заводы, фабрики, шё работали, так работали в три смены. То есть, люди ходили ночью на работу и с работы. Каждый день – убийства, грабежи. В общем, тихий ужас! И люди стали жаловаться в Москву, в ЦК. Вот тогда сюда и приехал Берия.

– А что он мог сделать?

– Берия? Берия мог сделать все. Просто так ту задачу было не решить. Надо было применять жесткие меры. А для этого надо было решение высшего руководства страны. Ты шё, шутишь? Одессу колошматит! Это же порт, тут штаб военного округа! Кто позволит безобразничать? Вопрос был государственной безопасности! И, вот. Как-то раз, меня вызывают срочно на работу. Мы уже с мамой были женаты. И уже был на свете твой брат. Жили тяжело. Даже тяжело не то слово. В полуподвале на Молдаванке. Кушать почти нечего. Мама не работала. Я носил свою военную форму. Нечего было одеть. А новое обмундирование чего-то не выдавали. Мама перешила мою старую шинель себе в пальто. В общем, шё сказать? Шёб вы такого не знали! Да… так вот. Пришел я домой, только сел суп кушать. Как сейчас помню. И тут, вестовой. Срочно на работу! Ну, шё делать? Оделся, и с вестовым, в машину. Приехали. Совещание старших офицеров в кабинете начальника управления. Проводить его будет кто-то из Москвы. Зашли, сели. И тут заходит Берия. Представляешь?

– Какой он был?

– Небольшого роста, в очках. Очень властный, движения быстрые. Пустую болтовню сразу пресекал. Если видел, шё кто-то не знает свой вопрос, тут же увольнял. Взял карту Одессы, задал вопросы. Простые, конкретные. Молодец! В общем, к двум часам ночи план был готов. К утру все было готово для его осуществления.

– И что это был за план?

– План был простой. В двух словах он был в том, шёбы очаги бандитов изолировать, а самих бандитов нейтрализовать.

– Это как?

– Ввели войска. Окружили сволочей, и расстреляли. Шёб людям жить не мешали! Причем, шё интересно. Берия был в гуще событий. Не отсиживался в кабинете. Могли, ведь, и подстрелить. А потом, когда его уже арестовали, рассказывали, шё он там плакал на следствии, просил пощады… Брехня! Не верю. Я его видел. Да и вообще… Я тебе вот шё скажу. Только между нами! Я вообще не верю, шё его вот так просто взяли, и арестовали. И тем более, расстреляли. Его голыми руками не возьмешь! Кто там мог организовать заговор? Хрущев? Ой! Я тебя прошу! Посмотри на его лицо, и тебе станет все ясно! Заговорщик… У Хрущева лицо натурального дурака, капризного самодура. Нет? Или возьми Брежнева… Ну, шё можно сказать об этом человеке? А тогда там были, конечно, большие люди: Молотов, Маленков, Жуков. Эти могли заговор устроить.

– Каганович?

– Не думаю. Каганович в такое не полез бы. О его каком-то участии ничего и не говорили.

– А что ты думаешь, было на самом деле?

– Не знаю… Я тогда уже работал в Одессе. До нас доходили только отголоски. Возможно, после смерти Сталина, стране грозило противостояние двух систем – армии (Жуков) и НКВД-МГБ (Берия). Большинство партийцев боялись Берии. Поэтому и стали на сторону армии. Сложно было рассчитать. Главную роль там играли Молотов и Маленков. Какой там Хрущев…? На чью сторону они стали бы, тот бы и выиграл. Они решили стать против Берии. И проиграли. Они думали, шё Хрущев – поцеватый, и они смогут им управлять. А Хрущев их потом оттер! Кто бы мог подумать? Стали бы на сторону Берии, кто знает, шё было бы? И для них, и для страны? Но тогда, до вооруженного конфликта дело не дошло. Все-таки это были государственные люди. Нашли какой-то компромисс. Думаю, шё дали уехать Берии куда-то за границу. Мне один человек говорил, шё в Аргентину. Не знаю, правда, или нет. Ну, сейчас Берии, уже, наверное, нет в живых. Возраст. Хотя… Живут же Молотов, Каганович. Но шёб Берию расстреляли… Не. Не верю! Он был очень умным человеком. И имел, как говорится, интуицию. Возьми, к примеру, атомную бомбу. Сначала руководил этим делом Молотов. Сталин ему поручил. Он не справился. И тогда Сталин поручил Берии. И тот сделал! В сжатые сроки. Почему? Потому шё интуицию имел. Берия шё, понимал в ядерной физике? Нет. А кто тогда вообще шё-то в этом понимал? Единицы. Ученые. Откуда можно было узнать о ядерной физике вообще? В школе? Так ее там не преподавали. Это, во-первых. Во-вторых, над созданием бомбы работало несколько групп ученых. Одну из них возглавлял Курчатов, а другую – какой-то другой Курчатов. И каждый доказывал Берии, шё его направление верное. Берия должен был во всем разобраться. Принять решение, какой группе отдать предпочтение. Он отдал Курчатову. И оказался прав. Чего? Потому шё, интуиция подсказала. Не знания. Их у Берии не было. И такой человек позволит себя арестовать? Это смешно!

– А у Берии были жена, дети?

– Были.

– И где они?

– Здесь, в Союзе остались.

– Их расстреляли?

– Нет. Сына посадили. Потом отпустили и куда-то сослали. А после, держали, конечно, под надзором.

– Тогда, если Берию отпустили за границу, чего семья с ним не уехала?

– Думаю, семье вообще ничего не сказали. Это могло быть условием договора.

– Не понимаю. Объясни.

– Ну, смотри. Оставили тут семью. Сказали, шё его расстреляли. Всё! Для них он потерян. А для него… Если, вдруг, он шё-то не так себя будет вести, семью арестуют… Или того хуже… Понимаешь?

– Да.

– Это называется «система заложников». Она часто применялась, и сейчас применяется.

– И сейчас тоже?!

– А как же! Конечно. Вот, допустим, уезжает кто-то за границу, в командировку. Так? А семья остается здесь. Если, вдруг, человек не захочет возвращаться, он двадцать раз подумает, прежде чем это сделает. Его семья – заложники. Не вернется – семья пострадает. Во всяком случае, пусть он так думает.

– А! Ясно.

– Так могли сделать и с Берией. Ну, хорошо… Пора, как говорится, и честь знать. Не много я тут наговорил? Тебе не сложно?

– Не, па! Отлично! Классно ты рассказываешь!

– Да? Тебе понравилось?

– Конечно! Где я еще столько узнаю? Но ты мне еще расскажешь, как ты оказался в КГБ?

– Расскажу. Я ж пообещал.

– Ура!

И мы пришли домой. В эту ночь мне снились два военных. Они молчали, и только смотрели на меня. Наверное, это были Берия и Абакумов. А может быть, это снилось к скорой зиме…